Тот, который первый вздумал пересадить бургундскую лозу на мыс Доброй Надежды (заметьте, это был Голландец), и не мечтал о том, чтобы пить на мысе тоже самое вино, которое производила таже самая лоза на французских; горах — он был слишком флегматичен для этого; но верно он не мог не надеяться пить по крайней мере какой нибудь род винной жидкости; но хорошей ли, дурной или посредственной, он понимал очень хорошо, что это не зависит от его выбора, но что-то, что называют судьба, должно было решить его успех; однако он надеялся на лучшее: в этой надежде и в неумеренной уверенности на силу своей головы и глубину своего благоразумия, Mein Her177 177 [Не вполне выдержанная голландская форма, означающая милостивый государь; надо: min her.]

Можно приобресть сведения о науках и открытиях, путешествуя по суше и по морю с этою целью; но приобресть действительно полезные познания — чисто случай. И ежели даже искатель приключений, положим, успеет в этом, всетаки приобретенный запас надо употреблять с осторожностью и умеренностью, чтобы обратить его в свою пользу. Но так как судьба редко способствует как приобретениям, так и приложению их, то я того мнения, что человек ежели может взять на себя жить довольным, не отыскивая заграницею сведений и познаний, особенно ежели он живет в Государстве, которое не бедно ими, поступил бы весьма благоразумно. Сколько раз болело у меня сердце, следя за бесчисленным множеством шагов, которые делает любопытной путешественник, отыскивая виды и открытия такие, которые, как говорит справедливо Санхо Пансо Донкихоту, прекрасно мог бы видеть и дома. Теперь такое просвещенное время, что нет ни одного угла в Европе, куда бы не доставали лучи просвещения и где бы не обменивались они.

Просвещение во всех отраслях можно сравнить с музыкой во всех Итальянских улицах — им можно пользоваться бесплатно. — «Нет Государства под луною», — и Бог мне судья (потому что рано или поздно я дам ответ Ему за эти слова), что я говорю это не из тщеславия, — нет Государства под луною, изобилующего таким разнообразием познаний, и в котором бы так ценили науки и дорожили ими страны, где бы можно было их легче приобрести, где бы искусства так поощрялись и так скоро доходили до совершенства, народа, которому природа так мало способствовала бы в этом и наконец рассудок которого находил бы более пищи в разнообразии характеров.

— Куда же вы идете, мои любезные соотечественники?». —

— «Мы только смотрим на эту карету», отвечали они.

«Вашъ покорнѣйшій слуга», сказалъ я, выскочивъ изъ нея, и приподнявъ мою шляпу. — «Мы удивлялись», сказалъ одинъ изъ нихъ, который, какъ я нашелъ, былъ любопытный путешественникъ, «что производило колебаніе этой кареты?» — «Оно, отвѣчалъ я холодно, — происходило отъ безпокойства человѣка, пишущаго предисловіе». — «Я никогда не слыхивалъ», сказалъ другой, который былъ просто путешественникъ: «о предисловия, писанномъ въ désobligeante». — «Да, — сказалъ я, — оно лучше бы вышло въ vis à vis».178 178 [экипаж для двоих.]

Но так как Англичанин путешествует не для того, чтобы видеть Англичан, я удалился в свою комнату. —

Я заметил, что что то затемняло коридор более, чем то могла произвести моя особа, подходя к своей комнате; это действительно был Mons. Dessein, хозяин отеля; он только что пришел от вечерни, и с шляпой под мышкой следовал за мною, напоминая мне, что я его требовал. — Писанное предисловие в désobligeante совершенно разочаровало меня от нее; и Mons. Dessein, говоря про нее, пожал плечами так, что ясно было: этот экипаж ни в каком случае не мог мне годиться; я тотчас вообразил, что он принадлежит какому нибудь невинному путешественнику, который, возвратившись домой, положился на честь Mons. Dessein, поручив ему взять за него что можно. — Четыре месяца эта карета стояла уже в углу двора Mons. Dessein, сделав круг Европы. — Выехав с того же места и сильно пострадав на горе Цениса, она ничего не выиграла в этих приключениях, и тем менее выиграла стоянием стольких месяцев в жалком положении в углу каретного двора Mons. Dessein. —

Но что много про это говорить; однако можно сказать несколько слов — когда несколько слов могут облегчить тяжесть горя, я ненавижу человека, который скуп на них. —

«Будь я теперь хозяиномъ этого отеля», сказалъ я, положивъ указательный палецъ на грудь Mons. Dessein: «я бы всячески старался сбыть эту désobligeante — она безпрестанно дѣлаетъ вамъ упреки, когда вы проходите мимо ея». — «Mon Dieu!»179 179 [Боже мой!]

«Исключая того [сказал я], — который людей с известным направлением заставляет дорожить своими ощущениями», и я уверен, что человек, который чувствует за других также, как и за себя, — как вы ни скрывайте, всякая дождливая ночь должна производить на вас тягостное впечатление — вы страдаете, Mons. Dessein, не менее самой кареты». —

Я заметил, что когда в комплименте есть столько же кислого, сколько и сладкого, англичанин приходить в затруднение, принять ли или нет его: француз же никогда. Mons. Dessein поклонился мне. —

— C’est bien vrai,180 180 [Это совершенно верно,]

Наш свет должен быть очень задорный свет, когда покупщик (даже жалкой кареты) не может выдти с продавцем оной кончить дело между собою на улицу, чтобы мгновенно не впасть в тоже самое расположение духа и не смотреть на него такими же глазами, как будто идет с ним в Hyde Park — драться на дуэле. — Что до меня касается, то так как я плохой боец и чувствовал, что не могу быть соперником Mons. Dessein, я чувствовал в душе своей те же милые порывы, которые бывают при этом обстоятельстве. Я насквозь хотел рассмотреть Mons. Dessein; смотрел на него, когда он шел, в профиль, потом en face, мне казалось, что он то Жид, то Турок, мне не нравился его парик, я вызывал проклятия на его голову, посылал его к чорту. —

И все это запало мне в сердце за жалкой начет трех или четырех Louis d’or,181 181 [Луидор — золотая монета.]