— Вопервых, это немыслимо, а вовторых, я бы.... я бы не бросила232 его сына, да; но...
— Но ты, я знаю, устроишь.
— Я, вопервых, ничего не знаю. Я ничего не буду говорить, пока Долли сама не начнет.
— Ну, я знаю, ты все сделаешь,233 Первая встреча. — Я пройду к себе, ты лучше одна... — Ну, так я поеду в присутствие. В конце рукописи на полях карандашом написано: Разум. Уж не Ордынцев. Я теперь никогда не выйду. Отец понял, что Ордынцев пропал, и глупо придрался к Гагину. — сказал Степан Аркадьич, входя в переднюю и переминаясь с ноги на ногу.
Анна Аркадьевна только улыбнулась улыбкой, выражающей воспоминание о детских временах, о той же слабой черте характера и любовь ко всему Степана Аркадьича, со всеми его слабостями, и, скинув шубку, быстрыми, неслышными шагами вошла в гостиную.
Когда Анна вошла въ комнату, Долли сидѣла въ маленькой гостиной, и сухіе съ толстыми костями пальцы ея, какъ у всѣхъ несчастныхъ женщинъ, сердито, нервно вязали, въ то время какъ Таня, сидя подлѣ нея у круглаго стола, читала по французски.
Услыхавъ шумъ платья больше, чѣмъ чуть слышные быстрые шаги, она оглянулась, и на измученномъ лицѣ ея выразилась улыбка однихъ губъ, одной учтивости; но свѣтъ глазъ, простой, искренній, не улыбающійся, но любящій взглядъ Анны Аркадьевны преодолѣлъ ея холодность.
— Как, уж приехала? — Она встала. — Ну, я все таки рада тебе.
— За что ж ты мне не была бы рада, Долли?
— Нет, я рада, пойдем в твою комнату.
— Нет, позволь никуда не ходить.
Она сняла шляпу и, зацепив за прядь волос, мотнув головой, отцепляла черные волосы. Девочка, любуясь и улыбаясь, смотрела на нее. «Вот такая я буду, когда выросту большая», говорила она себе.
— Боже мой, Таня. Ровесница Сережи.
Ну, она сдержала что обещала. Она взяла ее за руки.
