— Это кто же с вами?

— Это мой товарищ по скотоводству, замечательный человек.

Но молодому человеку, видно, не интересен был замечательный мужик, он пожал руку Ордынцеву.

— Приезжайте завтра, весь класс вас будет ждать. Старая гвардия — и Келер ходит, — и пробежал вперед. — Ах да, — закричал он оборачиваясь, — были вы у Алабиных?

— Нет еще.

— Говорят, они разъезжаются.

— Нет, это неправда.

— Ведь надо что нибудь выдумать.

— До свиданья.173 Против этих слов и ниже поперек полей написано: [1] После обеда чувство недовольства, у того все назади, у этого впереди. [2] Обед. Шампанское развязывает языки. «Моя жена удивительная женщина». Ордынцев не гастроном, каша лучше, но бумажник полон.

Вернувшись в свой № в новой гостинице на Петровке, Ордынцев увидал, что он опоздал к обеду к тетке, да и ему не хотелось никуда идти. Несмотря на все увлечение, с которым он занимался выставкой и успехом своей телки, с той минуты, как он встретил Алабина и тот взял с него обещание приехать вечером к нему и сказал ему, что Китти Щербацкая там будет, новое чувство поднялось в душе молодого человека, и, споря с купцом и советуясь с Елистратом и соображая покупку седого бычка, мысль о Китти и о предстоящем свидании с нею ни на минуту не покидала его. Привычка занятия поддерживала его в прежней колее, как данное движение несет корабль еще по прежнему направлению, а уже парус надулся в другую сторону. Он услал Елистрата обедать, велел подать себе обедать в нумер и рад был, что остался один, чтобы обдумать предстоящее. Ему было 26 лет, и, как человек исключительно чистой нравственности, он чувствовал более чем другой, как нехорошо человеку единому быть. Уже давно женщины действовали на него так, что он или чувствовал к ним восторги, ничем не оправдываемые, или отвращение и ужас. Отца и матери у него не было. Он был уже 5 год по выходе из университета и по смерти отца в одно и тоже время полным хозяином себя, своего имения и еще опекуном меньшего брата. Состояние у него было среднее,174 почти независимость для одного, 10, 12 тысячъ дохода на его долю; но у нея, у Кити Щербацкой, почти ничего не было. Но объ этомъ онъ не позволялъ себѣ думать. Что то было унизительное для его гордости думать, что деньги могутъ мѣшать выбору его жизни. «Для другихъ 12 тысячъ мало, но для меня, — думалъ онъ, — это другое. Вопервыхъ, жизнь моя семейная будетъ совсѣмъ не похожая на всѣ жизни, какія я вижу. Будетъ другое. Потомъ, еслибъ нужно сдѣлать деньги, я сдѣлаю. Но подчинится ли она моимъ требованіямъ? Она хороша, среда ея глупая московская свѣтская. Правда, она особенное существо.175 Против этих слов и ниже на полях написано: Жениться хорошо, не жениться тоже хорошо. Дела пропасть. Та самая особенная, какая нужна для моей особенной жизни. Но нет ли у ней прошедшего, не была ли она влюблена? Если да, то кончено. Идти по следам другого я не могу. Но почему же я думаю? — Нет, но что то щемит мне сердце и радует, когда думаю. Что щемит? Одно — что я должен решиться, да и нынче вечером».

Онъ всталъ и сталъ ходить по комнатѣ, вспоминая ея прелестное бѣлокурое кроткое лицо и, главное, глаза, которые вопросительно выжидательно смотрѣли на него, это благородство осанки и искренность, доброту выраженья. Но все что то мучало его. Онъ не признавался себѣ даже въ томъ, что мучало его. Его мучала мысль объ невыносимомъ оскорбленіи отказа, въ возможность котораго онъ ставилъ себя.

Онъ вспоминалъ ея улыбки при разговорѣ съ нимъ, тѣ улыбки, которыя говорили, что она знаетъ его любовь и радуется ей. Онъ вспоминалъ, главное, то отношеніе къ себѣ ея сестры, ея матери, какъ будто ужъ ждали отъ него, что вотъ вотъ онъ сдѣлаетъ предложеніе. Вспоминалъ, что была даже, несмотря на ихъ страхъ какъ бы заманивать его, была неловкость, что очевидно въ послѣднюю зиму дѣло дошло до того, что онъ долженъ былъ сдѣлать предложеніе въ мнѣніи свѣта. Его ужъ не звали, когда звали другихъ, и онъ не обижался. «Да, да, — говорилъ онъ себѣ. — Нынче это кончится».

Елистрат, пообедав, вошел в нумер.

— Ну уж кушанье, — сказал он, — и не знаешь, как его есть то. Хороша Москва, да дорога. Чтоже, сходить к Прыжову посватать бычка?

Ордынцев остановился перед Елистратом, не отвечая и улыбаясь, сверху вниз глядя на него.