Я высказал опасение, что может войти Софья Андреевна.

— Ничего, я скажу ей, что это письмо от Владимира Григорьевича, и ей не покажу.

Я сказал, что вернусь через четверть часа, и вышел из комнаты.

Я разговаривал в зале с Душаном Петровичем и увидал, что Л. Н. вышел на площадку лестницы. Я подошел к нему. Он был очень взволнован.

— Это меня ужасно волнует! — сказал он со слезами на глазах. — Мне это все так ново; эта сцена с Софьей Андреевной… Вы, разумеется, читали письмо?

— Да, Л. Н.

— Я не могу там читать, пойду к Саше.

Л. Н. пошел вниз. Я сказал ему:

— Не забудьте, что Татьяна Львовна ничего не знает.

— Да, да.

Внизу были Татьяна Львовна и Варвара Михайловна, которая затворила дверь со стороны коридора на ключ. Татьяна Львовна спросила:

— Зачем это?

— Пускай запрет, я спокойнее буду читать, — сказал Л. Н. Минут через двадцать Л. Н. пришел наверх, позвал меня к себе в комнату и сказал:

— Очень все это меня волнует. Это так тяжело, так ужасно! — Ему трудно было говорить от слез. — Передайте Владимиру Григорьевичу, что я совершенно согласен с ним во всем, что я ему напишу завтра. Я не понимал, почему его это так волнует. Я только теперь все понял. Скажите ему, что я каюсь, что сделал ему так больно. Разумеется, Павел Иванович совершенно не прав.

Немного погодя мы вышли в столовую и стали играть в шахматы. Софья Андреевна все время была у себя.