— Ну, — сказал Князь, усаживаясь на перила и продолжая слушать с напряженным вниманием.

Как только Шкалик приступил к изложению своего несчастия, все следы его слабости и расстройства постепенно исчезли, он выпрямился и говорил твердо. Он объяснил, как они с Мит Митряшкой заезжали на конную, как потом М Митряшка убедительно приглашал его в трактир, но как он, к своему несчастию, не согласился на его предложения. Потом следовал рассказ о том, какие выгоды может приносить С Савина поляна, и какие родятся на ней сена. Далее он передал, что чувствовал, как бы предчувствие своего несчастия, но нелегкий затащил его заехать на долину, на которой он и был изувечен хабаровскими мужичками. О причинах же, доведших его до этого несчастного положения, он умалчивал.

— Какие же были мужички на долине, и за что вы поссорились? — продолжал допрашивать Князь, замечая, что Шкалик так же охотно умалчивал о сущности обстоятельства, как охотно распространялся о предшествующих тому случаях с ним, с Митряшкой и с другими его знакомыми.

— Игнашка Болхин был, Ваше Сиятельство.

— Ну что же у вас с ним было?

— Ничего не было.

— Так за что же он тебя бил?

— По ненависти, Ваше Сиятельство.

— Да неужели он так, без всякой причины, подошел и начал, молча, бить тебя. Что же он говорил?

— Ты, — говорит, — наши луга травишь, да ты хлеб наш топчешь, да ты такой, да ты сякой, взял да и начал катать. Уж они меня били, били.

— Кто же они?

— Тут и бабы, тут и девки, тут уж я и не помню.

— Зачем же так бабы били?

— Бог их ведает, — отвечал он, махая рукой, как будто желая прекратить этот неприятный для него разговор. — Сено мое пораскидано, стога разломаны...

— Зачем же они сено разломали?