— Шкалик, поди-ка сюда, — сказал Николинька, подзывая его и отходя в сторону. — Что ж, братец? — надень шапку — когда ты намерен кончить дело с Болхой? Надень же, я тебе говорю, — я тебе сказал, что, ежели ты до нынешнего дня с ним не помиришься, я подам на тебя в суд, и уж не прогневайся.

— Помилуйте, Васясо, я готов для вашей милости все прекратить и с Болхой готов мировую исделать и все, что вам будет угодно, только не обидно ли будет-с, говорил Алешка, опять снимая шляпу.

— Ах, скука какая! Надень, 20 раз тебе говорю, мне не в шляпе дело, а в том, чтобы ты говорил толком, а не болтал всякий вздор; хочешь ты или нет кончить дело мировой? Ежели хочешь, ступай сейчас к Болхе и отдай ему по уговору 50 р.; ты вспомни, что уж вот 2-ая неделя; ежели не хочешь, так скажи прямо, что не хочешь.

— Оно точно, Васясо, — отвечал Шкалик, надевая шляпу и мутно глядя через плечо Князю, деньги отдать нечто, да больно обидно будет: наше сено разломали, наши веревки растащили, да чуть до смерти не убили, а вы с меня же изволите деньги требовать, да судом изволите стращать. Сами изволите знать, мы за деньгами не постоим, да дело-то незаконное, а по судам, слава Богу, нам не в первой ходить, нас и Матвей Иванычь знают.

— Что?

— Впрочем на то есть воля Вашего Сиятельства, только насчет денежек-то извольте уж лучше оставить, — прибавил он, поглаживая бородку.

— Не понимаю! Так ты говоришь, что ты ни в чем не виноват, что ты бабу не бил?

— Никак нет-с, — отвечал Шкалик, с выражением совершенного равнодушия поднимая брови.

— И денег платить не хочешь?

— За что-ж нам платить? сами извольте посудить, Васясо, — отвечал он с улыбкой, добродушно потряхивая головой.

— Ах, ка-кой — плут!!! — вскричал Князь, отвернувшись от него с видом чрезвычайного изумления и отвращения. — Хорошо же негодяй! — прибавил он, вспыхнув и быстро подходя к нему.

— Помилуйте, Васясо, — отвечал Шкалик, снимая шляпу и отступая, — мы люди маленькие, темные.

Минутное волнение изобразилось на лице Шкалика при виде больших рук Николиньки, которые, выскочив из карманов и сделав грозный жест, энергически сложились за спиной. Казалось, руки эти напрашивались на другое употребление.

— Послушай, Шкаликъ, я совѣтую тебѣ обдуматься, — продолжалъ онъ спокойнѣе, но въ это время кто-то сзади довольно грубо толкнулъ его, прибавивъ: «позвольте». Онъ отодвинулся и, не перемѣняя суроваго выраженія лица, оглянулся. — Г-жа Михайлова, сопутствуемая своимъ супругомъ и выдѣлывая головой и глазами самыя, по ея мнѣнію, завлекательныя маневры съ явнымъ намѣреніемъ обратить на себя чье-то вниманіе, вертлявой походочкой проходила къ экипажу.

— Советую тебе обдуматься, — продолжал Князь к Шкалику тотчас же отвернувшись. — Ты сам верно чувствуешь, что поступаешь бесчестно и бессовестно. Помяни же мое слово, что, ежели не я, то Бог жестоко накажет тебя за такие гнусные дела. А тогда уж будет поздно. Лучше обдумайся.