— Да я гражданский истец.

— А что, давно вы были у Алмазовых?

— Давно уже. Я слышал, что Марья Павловна была больна.66 Они разговорились и не замѣтили, какъ прошло время. Ходя по коридору, они встрѣтились еще съ арестантами. Это были арестанты перваго дѣла сессіи, въ которой участвовалъ Нехлюдовъ. Это были двѣ женщины и одинъ мущина. Одна женщина высокая, бѣлокурая, съ энергическимъ лицомъ и выдающимся подбородкомъ въ своемъ одѣяніи, въ розовомъ платьѣ и пестромъ платкѣ. Она шла смѣлой, твердой походкой, нахмуривъ брови, и безпокойно оглядываясь. Другая подсудимая была преземистая женщина, еще молодая. Сложенія ея не видно было. Она вся была закрыта арестантскимъ халатомъ. Замѣтно было только, что она скорѣе полная, чѣмъ худая. Шла она бойкой походкой, развязно покачивая толстымъ задомъ. На ногахъ у нея были арестантскіе коты. Лицо было закрыто повязаннымъ подъ подбородкомъ платкомъ и воротникомъ арестантскаго халата. Видны были только красивый лобъ, выбивающіеся изъ подъ платка вьющіеся черные волоса, тонкій носъ и прекрасные черные глаза подъ прямыми бровями. Лицо было истощенное, измученное, съ слѣдами нечистой и нетрезвой жизни. Мущина одинъ былъ человѣкъ среднихъ лѣтъ, съ кривымъ лицомъ и кривой походкой, въ истасканномъ пальто и высокихъ стоптанныхъ сапогахъ, съ бѣгающими глазами, другой былъ старикъ съ небритой бородой, въ черномъ сертукѣ, съ еврейскимъ типомъ лица.
— Вероятно, детоубийство, — сказал адвокат, когда они прошли и повернули в дверь, ведущую в залу суда. — Это ваше первое дело. Ну, прощайте. Если вам нужно что...

Возвращаясь назад по коридору к комнате присяжных, на встречу им провели еще арестантов в ту самую залу, в которой шла та сессия, где Нехлюдов был присяжным Арестанты были: две женщины — одна в своем платье, другая в арестантском халате — и мущина.

— Это ваши крестники будущие, — сказал адвокат шутя. Шутка эта не понравилась Нехлюдову. Он простился с адвокатом и ушел в комнату присяжных.

В одно время с ним поспешно вошел и судебный пристав. В комнате присяжных были уже почти все. Судебный пристав еще раз перечислил всех явившихся и пригласил в залу суда. Все тронулись: высокие, низкие, в сертуках, фраках, плешивые, волосатые, черные, русые и седые, пропуская друг друга в дверях, все разбрелись по зале.

Зала суда была большая длинная комната. Одинъ конецъ ея занималъ столъ, покрытый сукномъ съ зерцаломъ. Позади стола виднѣлся портретъ во весь ростъ государя, въ правомъ углу кіотъ съ образомъ и аналой; въ лѣвомъ углу за рѣшеткой сидѣли уже подсудимые, за ними жандармы съ оголенными саблями, передъ рѣшеткой столы для адвокатовъ и человѣка два во фракахъ, съ правой стороны, на возвышеньи, скамья для присяжныхъ. Присяжные сѣли внизу на скамьи и стулья. Задняя часть залы, за рѣшеткой, отдѣляющей переднюю часть отъ задней, вся занята скамьями, которыя, возвышаясь одинъ рядъ надъ другимъ, шли въ нѣсколько рядовъ до стѣны. Среди зрителей было три или четыре женщины въ родѣ фабричныхъ или горничныхъ и два мущины, тоже изъ народа. Скоро послѣ присяжныхъ судебный приставъ пронзительнымъ голосомъ объявилъ: «судъ идетъ». Всѣ встали, и вошли судьи: высокій, статный предсѣдатель съ прекрасными бакенбардами. Нехлюдовъ узналъ его. Онъ встрѣчалъ его въ обществѣ и слышалъ про него, что онъ большой любитель и мастеръ танцевать. Членовъ онъ не зналъ. Одинъ былъ толстенькій, румяный человѣчекъ въ золотыхъ очкахъ, а другой, напротивъ, худой и длинный, точно развинченный и очень развязный человѣкъ, съ землистымъ цвѣтомъ лица, безпокойный. Вмѣстѣ съ судьями вошелъ и прокуроръ, тотъ, который, поднимая плечи и махая рукой, пробѣжалъ по коридору съ своимъ портфелемъ. Съ тѣмъ же портфелемъ онъ прошелъ къ окну, поместился на своемъ мѣстѣ и тотчасъ погрузился въ чтеніе и пересматриваніе бумагъ, очевидно, пользуясь каждой минутой для того, чтобы приготовиться къ дѣлу. Секретарь уже сидѣлъ противъ него и тоже перелистывалъ что то. Началась, очевидно, всѣмъ надоѣвшая, привычная процедура: перекличка присяжныхъ, кого нѣтъ, отказъ нѣкоторыхъ изъ нихъ, выслушиваніе объ этомъ мнѣнія прокурора, совѣщаніе членовъ суда, рѣшеніе, назначеніе штрафовъ или отпускъ отъ исполненія обязанностей. Потомъ завертываніе билетиковъ съ именами, вкладываніе ихъ въ вазу, выниманіе, прочитываніе и назначеніе настоящихъ и запасныхъ. Нехлюдовъ во все это время сидѣлъ неподвижно и ни о чемъ не думалъ, слушалъ, что говорили, и наблюдалъ подымавшихся, подходившихъ къ столу судей и возвращавшихся къ своимъ мѣстамъ присяжныхъ. Когда же всѣ замолчали и судьи совѣщались между собой, онъ наблюдалъ подсудимыхъ. Подсудимые были тѣ самые, которыхъ провели по коридору: одинъ мущина и двѣ женщины. Мущина былъ рыжеватый невысокій человѣкъ съ выдающимися скулами и ввалившимися щеками, бритый и весь въ веснушкахъ. Онъ былъ очень взволнованъ, сердито оглядывался на одну из подсудимых и, нѣтъ-нѣтъ, что то какъ будто шепталъ про себя. Одна изъ подсудимыхъ, та, которая была въ арестантскомъ халатѣ, сидѣла, склонивъ голову, такъ что весь низъ лица ея былъ закрытъ и видны были только красивый лобъ, окруженный вьющимися черными волосами, выбивавшимися изъ подъ платка, которымъ она была повязана, прямой носъ и очень черные красивые глаза, которые она изрѣдка только поднимала и тотчасъ же опускала. На желтомъ, нездоровомъ лицѣ было выраженіе усталости и равнодушія.

Другая подсудимая, высокая худая женщина, в своем розовом платье была некрасива, но поражала энергичным выражением своего умного и решительного, с выдающимся подбородком лица. Она сидела в середине и казалось, что если было сделано дело этими людьми, то дело сделано ею. Она также сердито взглядывала на мущину и презрительно на женщину.

«Верно, детоубийство», думал Нехлюдов, глядя на подсудимых. И придумывал роман, в котором маленькая была мать, мущина — отец, а энергическая женщина — исполнительница. Его наблюдения были прерваны словом председателя, который предлагал присяжным принять присягу. Все встали и толпясь двинулись в угол к жирному священнику в коричневой шелковой рясе с золотым крестом на груди и еще каким то орденом. Присяга неприятно поразила Нехлюдова. Несмотря на то, что Нехлюдов не приписывал этому внешнему архаическому обряду никакой важности,67 значение имела в его глазах не присяга, а торжественное обещание, которое он давал вместе с другими относиться серьезно и по мере сил добросовестно к предстоящему делу, ему было совестно повторять, подняв руку, слова за старичком священником, который, очевидно, так привык, что уже и не мог думать о значении этого дела; совестно было креститься, один за другим подходить в аналою и целовать золоченый крест и Евангелие. Неприятно поразило его особенно то, что после присяги председатель в своей речи к присяжным объяснил им, чтобы они имели в виду, что кроме клятвопреступления, которое они сделают, судя не по правде, они за это еще могут подвергнуться уголовному преследованию. «Точно как будто наказание, которому подвергнется человек за клятвопреступление от Бога, нужно было подтвердить еще страхом наказания от прокурора», подумал Нехлюдов. После речи председателя, в которой он длинно и скучно, запинаясь, внушал присяжным то, что они не могли не знать, присяжные поднялись на ступени и сели на свои места.

Дело началось. Неклюдов был в самом сериозном настроении и слушал все с болшим вниманием.

— Мещанка Ефимья Бочкова, — обратился председатель к женщине, сидевшей в середине, — ваше имя?

— Афимья.

— Фамилия?

— Бочкова.

— Какой веры?