252 — Матвей! — крикнул он. — Цирульник тут? Вошел Матвей, лакей, старый друг и товарищ Степана Аркадьича, в щегольском пиджаке, с золотой цепочкой на жилетном кармане и с pince-nez на снурке. Такой же щеголь цирюльник почтительно и весело шел за ним с своим клеенчатым свертком и белыми полотенцами и парящейся серебряной кружкой. Цирюльник привычными глянцовито пухлыми руками раскладывал принадлежности на уложенном щеточками, бутылочками, коробочками с серебряными с вензелями крышечками и ручками, Матвей подал два письма на серебряном подносе и телеграмму. Ответ заплачен. И положив руки в карманы и расставив твердо ноги в мягких сапогах, с боку253 добродушно насмешливо, успокоительно и вместе с тем уныло смотрел на своего барина. «Денег нет, долгов куча, с барыней расстройка, а в ее именье надо лес продать, плохо.254 Но все пустое на свете, и все пройдет. Ничего, сударь Степан Аркадьич, и я не оставлю барина, и обойдется, все обойдется и образуется», говорил его взгляд.

Одно письмо было из Петербурга255 служебное, другое от Лидии Ивановны от сестры Степана Аркадьича Анны Аркадьевны Карениной. Она писала, что муж уезжает на ревизию и что ей скучно, несмотря на свет, скучно без мужа. Примут ли ее они к себе? Она приехала бы на неделю, и слухи и светския и шутки. «Вот женщина, — подумал Степан Аркадьич про сестру. — И верная жена, и светская женщина, и всегда весела и терпима. Нет этого какого то пуризма московского», подумал он. Другое письмо было от Лидии Ивановны, той самой особы, которая была причиной расстройства с женой. Она ничего не знала или не хотела знать и звала обедать сегодня в Эрмитаж256 с Васей Красавцевым и съехаться в Зоологическом саду в 3 часа после присутствия. Потом был черный ящик служебных бумаг в виде гармонии.

— Ну а из Присутствия? — сказал Степан Аркадьич, придерживая руку цирюльника.

— Гармония полная, — отвечал Матвей, — прикажете принести?

Гармонией жена Долли Александровна называла шутя огромный большой обитый кожей ящик, в котором приносились служебные бумаги.

— Нет, после.

Дожидавшаяся рука цирюльника опять легко задвигалась в кисти, сгребая щетину с мылом и оставляя нежно-розовые поляны. «Как нибудь обойдется», все спокойнее и спокойнее думал Степан Аркадьич по мере движения вперед своего туалета.> Два детския голоса — Степан Аркадьич узнал голоса Гриши, старшего мальчика, и Тани, девочки любимицы — послышались за дверями.

— Нет, ты не можешь? — кричала по английски девочка. Степан Аркадьич257 остановился в выравнивании тонкой рубашки из под помочей подошел к двери и кликнул:

— Таня!

8-летняя девочка вбежала в столовую, обняла отца и повисла ему на шее, так что и так красная толстая шея его побагровела, и поцеловала его в258 губы душистое лицо. Девочка любила этот легкий запах духов, распространявшийся, как от саше, от бакенбард отца и всегда соединявшийся с впечатлением ласки отца.

— Что мама?

— Мама давно встала.

«Значит, не спала всю ночь», подумал Степан Аркадьич.

— Что, она весела?

Девочка задумалась.