— Чего ты? Чего говоришь? — переспросил ВасилийАндреич, нагибаясь к нему. — Помираю я, прости Христа ради, —выговорил яснее Никита. — Зажитое — малому... Но ВасилийАндреич не дал ему говорить дальше. С той же решительностью, скоторой он ударял по рукам при выгодной покупке, он толкнулНикиту назад в сани и обеими руками принялся выгребать снег сНикиты и с саней. — Будет разговаривать, — сказал он своимвнушительным голосом на слова Никиты, повалившегося назад вснег и что-то неясно бурчавшего. Будет разговаривать, и, выгребши снег, Василий Андреич поспешно распоясался, расправилшубу и, ступив на отвод, лег животом на Никиту, покрывая егосвоим телом. Он долго лежал так, заправляя полы шубы рукамимежду лубком саней и Никитой и коленами ног придерживая ееподол. Он лежал так ничком, упираясь головой о лубок передка, и теперь не слышал ни движений лошади, ни свиста бури, а

№ 32 (рук. № 10).

Так пролежал он довольно долго, ничего не видяи не слыша, кроме слабых движений *** Никиты и его дыхания, инаконец71 и сам заснул иусталость, и выпитое вино подействовали на него, и он заснултихим и спокойным сном. Сначала в воображении его носилисьвпечатления метели, оглобель и дуги, трясущихся перед глазами, хождение Никиты, отыскивавшего дорогу, блуждания верхом; потомстали перемешиваться воспоминания о празднике, жене, становом, свечном ящике, но все эти разнообразные впечатлениясвязывались чем-то одним, приятным, успокоительным, соединенным с ощущением раскоряченных ног и осязания животомтуловища Никиты. Только к утру спокойствие и радостность этогосна стали нарушаться. Видит он во *** сне , что стоит он будто усвечного ящика

№ 33 (рук. № 11).

И В Василий А Андреич просыпается и вспоминаетвсё: где он, и что с ним было. Слышит он тот же свист ветра ишорох снега, видит то же белое море снега, занесенную головуМухортого и его подведенные бока, слышит щелканье платка ивспоминает он про Никиту, что он лежит под ним и что онугрелся, и ему кажется, что он Никита, а Никита — он, и чтожизнь его не в нем самом, а в Никите, что если останется живНикита, то и он будет жить. И радостно слышит он под собою его— свое дыхание. — Жив Никита, значит я жив. — И что-то совсемновое, такое, чего он не знал во всю жизнь свою, сошло нанего, и он узнал то, что было в нем, и в чем была его жизнь. —А, так это вот что! — сказал он себе, понимая, что это смерть, и что он умирает. — А я, дурак, боялся ее, — сказал он себе. —И он вспоминает свою жизнь и в чем она была, вспоминает пророщу, про дело с зятем, про валухов, и ему не верится, чтобыбыли люди, которые могли жить этак. И вспоминает он Никиту, как он сказал ему: прости Христа аи, т. е. прости Христа ради, и как от этих слов ёкнуло в нем сердце и загорелась жизнь. —Что же, я ведь не знал этого, — думал он. — Я бы и рад теперь, да поздно! Нет, не поздно, напротив, рано еще. Толькорассветает, и вдруг стало темно и всё исчезло.