— Нет, право, лучше к нам. Я свою половину всю отдам ему и живи он, по крайней мере, на глазах.

— Да как же нам-то?

— Да так же, уж я тебе говорю. Я пойду, им велю слезать. А тех туда, к Лебедеву поставить, Кириллов сведет.

— Да уже я вижу, что ты заберешь в голову. Вели закусить- то дать.

— Готово всё, вставай.

Как задумала Марья Дмитриевна, так всё и сделала. Конвойные стали у Лебедева, а Хаджи-Мурат с своими нукерами и пристав у150 М. Д. воинского начальника.

Хаджи-Мурат пробыл у Ивана Матвеевича десять дней и измучил в эти десять дней Ивана Матвеевича. Несколько раз к нему приходили таинственные люди ночью и уходили ночью и подолгу беседовали с ним. Два раза сам Хаджи-Мурат выезжал за укрепление, чтобы свидеться с людьми, которые должны были ему принести сведения об его жене. И тогда Иван Матвеевич151 сам высылал цепь пехоты, чтобы Хаджи-Мурат не мог убежать, и конвой казаков. Каждый день Иван Матвеевич посылал донесение к начальнику левого фланга152 с во вопросом о том, что делает Хаджи-Мурат, и спрашивал разрешения, как поступать.

Иван Матвеевич так же, как и все тогда на Кавказе, от главнокомандующего до последнего солдата, не знали, что такое была эта выходка Хаджи-Мурата, правда ли, что он оскорблен Шамилем, как он говорил, ушел из гор, желая отомстить ему, или правда, что он вышел к русским только затем, чтобы высмотреть всё и бежать и тогда быть еще более страшным врагом, чем он был прежде. Большинство думало, что он обманывает, и так думал Иван Матвеевич,153 но как умный дельный офицер и принимал все меры, чтобы он не ушел и чтобы скорее избавиться от него. Всё казалось ему обманчивым в Хаджи-Мурате: и то, что он не знал по-русски,154 и то, что говорил только через переводчика, и то, что слишком усердно каждый день пять раз молился, расстилая ковер и обмываясь в быстрой речке, текшей по камням под укреплением.

— Обманет, подлец! — говорил он и всегда не переставая следил за ним.

Марья Дмитриевна была сначала того же мнения и помогала как могла мужу, но накануне отъезда вечером ей случилось поговорить с Хаджи-Муратом, и она вдруг изменила мнение о нем и поверила ему и стала жалеть его. Случилось так, что в этот последний день нукер Хаджи-Мурата пришел на кухню и бросил там вареную баранину и плов рисовый, сопя носом и показывая, что мясо тухлое. Денщик сказал это Марье Дмитриевне. Марья Дмитриевна всполошась всполошилась , узнала в чем дело, что виновата не она, а нукер, который не отдал баранину на погреб, и пошла своими решительными шагами на половину Хаджи-Мурата. Переводчика не было, но Марья Дмитриевна знала несколько слов от своего мужа, который знал порядочно по-кумыкски, и спросила в дверях можно ли: «гирекма?» и тотчас же вошла. Хаджи-Мурат,155 ходил по несмотря на свою кривую короткую ногу, на которую он ступал,156 как нагибаясь всем телом, ковыляя, ходил по комнате мягкими шагами в чувяках. Увидав Марью Дмитриевну, он остановился на своей прямой ноге,157 выставив опершись носком короткой о пол. Он был одет в шелковый158 красный обшитый тоненьким ремнем черный бешмет, подпоясанный ремнем с159 огро огромным большим кинжалом. Ноги были в красных чувяках и белых ноговицах с тоненьким галуном.160 на голове Увидав Марью Дмитриевну, он надел на бритую черную голову папаху и, взявшись жилистой рукой с надувшейся поперечной жилой за кинжал, наклонил голову, как бы спрашивая и слушая.

Марья Дмитриевна показала ему блюдо и сказала:

— Нукер..............161 Многоточие в подлиннике. виноват..... погреб тащить.

Он покачал головой и чуть-чуть презрительно улыбнулся:

— Мегирек, — всё равно, — и он помахал рукой перед лицом, показывая этим, что ему ничего не нужно. А потом показал на горы, на нее и на свое сердце. Она поняла, что он говорил, что ему всё равно, что одно, что ему нужно и больно, это его жена, которая в горах.

Марья Дмитриевна показала на небо и сделала жест выхода из гор. Он понял. И продолжал показывать на себя и на нее, и потом, подняв руку невысоко от земли, показал, что и этого нет. Марья Дмитриевна поняла и, вспомнив, как мальчик, спросила: