Опять я в одно и то же вромя слышу его речь и414
слышу
возражение ему. Ему говорят, что земля ость такая же собственность, как и всякая другая, что нельзя отнять ее, не поколебав основы всякого порядка, что нельзя и распределить равномерно землю, что проэкт Единого налога
— Нет. Земля не такая же собственность, как всякая другая. Вы можете владеть всем золотом, всеми брилиантами, всеми автомобилями,415
Над зач.: и аэропланами мира
парчами, рысаками мира, и другим людям416
от этого
это все равно, но не то с землею. Если вы владеете землею, которая мне нужна для пропитания, вы владеете мною, я становлюсь рабом того, кто владеет нужною мне землею.417
Говорят,422
— Дело только в том, чтобы признать незаконность, преступность земельного рабства, так же как в 50 годах была
Старичок все больше и больше горячился.
— Ужас теперешнего положения в том,426
Дальнейший текст восстановлен по отрывкам копий, перешедших в последующие переработки Толстого.
что в оправдание себя говорят: Европа, посмотрите на Европу. Ах, Европа, Европа, которой нам тычут в глаза, которой наше правительство по бедности своей мысли считает нужным подражать. Так сейчас, когда земельный вопрос так назрел, что требует решения, мы ничего не умеем выдумать, как закон 9 ноября, разрушающий вековые устои русской общины, стирающийся разрушить в сознании народа, признающем общей принадлежность земли всему народу, имеющий только одну цель — разорить народ, привить ему соблазн земельной исключительной собственности. Все только для того, чтобы этот ваш граф с 10-ю тысячами десятин мог бы сказать мужику, у которого пять десятин: у тебя пять десятин, а у меня 10-ть тысяч — мы одинаково собственники. Европа? Прельщать нас. может в Европе только до высшей степени совершенства доведенное фарисейство. Грабят в Европе, как и у нас и так же, как у нас делят награбленную добычу между капиталистами, землевладельцами, чиновниками и точно так же нет ограбленным другого выхода из своего положения, как участие в грабительстве — переход в сословие грабителей, что и совершается, так что почти невозможно разобрать, кто кого грабит. Разница между нами и Европой только та, что там условия государственной и общественной жизни так сложны, так запутаны, что уже трудно, почти невозможно разобрать, кто кого грабит. У нас же, как ни стараются в министерствах и Думах завести то же устройство, еще, слава Богу, видно, простым глазом видно, кто кого и как грабит.
Тут все смешалось, я не помню последовательно, что было после этих слов. Помню только, что после этого старичок заговорил совсем другое и совершенно другим и не прежним строгим, а тихим внутренним голосом.
— Милые мои, — заговорил он, вы не обижайтесь, а подумайте, ради Бога подумайте об этом деле, о своей душе подумайте. Ведь это не шутка, а страшное дело. Вы только подумайте, что они должны испытывать, те люди, которых вы не только не жалеете, но еще и осуждаете. Что должны испытывать эти люди, глядя на эту вашу жизнь, с вашими тенисами, парками, конными заводами, дворцами, как этот, с всей вашей безумной роскошью? Ведь они не могут не знать, что вся эта роскошь существует потому, что они своими жизнями поддерживают ее, а поддерживают ее только потому, что вы отняли у них их достояние — данную всем нам равно Богом землю. А что земля Божья, они так же хорошо знают, как то, что солнце каждый день всходит и заходит, и знают не так, как мы, по рассуждениям, а знают своими боками. Знают потому, что как только у них отберут землю, они должны работать то, чего им не нужно, или умирать с семьями с голоду. Подумайте, какое должно быть их смирение, терпение, незлобивость, если они, зная все это, прододжают, миллионы и миллионы их, нести свою тяжелую жизнь, только изредка вырубая десятки дерев, выросших на земле, которая принадлежит им больше, чем вам. Подумайте об этом, оглянитесь на себя и поймите величие этого народа и поклонитесь ему и попросите его прощения. А не говорите, что вы хотите устроить его по образцу несчастной, развращенной Европы. Нет, милые мои братья, сестры, поймем свой грех, покаемся в нем.
Старичок хотел говорить еще, но тут случилось что то бессмысленное, не имеющее никакой связи со сном, и такое, что как это бывает во сне, не показалось мне тогда странным, но что я теперь не могу даже вспомнить. И я проснулся и в воображении повторил и записал кое-что из того, что слышал от говорившего человека.