— Да с кем же ты биться будешь? — сказал Курбатов, подсмеиваясь.
— Выходи, кто хочет. Да пей же. Кушай, Князь, Гришка, подноси. (сыну.) Сын поднес.
В конце 1693 года, (3) Ефремовский помещик Князь Иван Лукич Щетинин получил приказ государев, явиться на службу под Москву к новому году, 1-му Сентября с теми людьми, лошадьми и с тем оружием, с каким он записан был в разрядном Ефремовском списке.
В Ефремовском разрядном списке Иван Лукич был записан так: «Князь Иван, Княж Луки сын Щетинин, служит с 176 года, 27 лет, был на службах и ранен, крестьян за ним 132 двора. На Государевой службе будет на Аргамаке в саадаке, (2) с саблей да пара пистолей. С ним будет 8 лошадей простых; да с огневым боем, с пищалями 10 человек, да в кошу (1) 7 человек».
Был слух, что собирают войско опять в Крым на Татар, и много помещиков отписывались больными и отплачивались деньгами, чтоб не идти в поход. Но Князь Иван Лукич, хоть и много было дела в деревне, хоть и копны не все еще свезены были, как получил приказ, так стал собираться, приказал свое именье старшему сыну с Княгиней и день в день, в срок пришел к Москве со своими лошадьми, людьми и обозом. И привел с собой Кн. Иван Лукич, мало того, вполне всех людей и лошадей по списку, но лишним привел своего середнего любимого сына Никиту на Аргамаке с саблей, ружьем и пистолетами. Молодой Князь Никишка, как его звал отец, за то и был любимцом отца, что такой же был удалый, как и отец, и, хоть только весною женат, упросил отца взять его в поход с собою. В Москве старый и молодой Князь явились на смотр в Преображенское село к Ромодановскому Князю.
И Ромодановский хотел записать Щетининых в роту к Немцу Либерту, но Кн. Иван Лукич через холопа Князя Федор Юрьича Ромодановского упросил не записывать к Немцу, а записать к боярину Кн. Борис
Алексеевичу
Голицыну и послал через холопа в гостинец Кн. Федору Юрьевичу выношенного белого сокола.
В Москве Князь Иван Лукич простоял 3 недели у свата Кн. Ивана Ивановича
Хованского и с сыном ходил к родным и знакомым на площадь и на Красное Крыльцо и видел патриарха и Царя Ивана Алексеевича и потом видел, как Царь Петр Алексеич возвращался из Архангельска. 23 Сентября в воскресенье они ходили смотреть, как солдатские полки, подъячие и стольники конные прошли через Москву в полном уборе с знаменами и пушками, с своим воеводой
боярин
боярином
И. И.
Бутурлиным Через три дни, слышно было, что Иван
Иванович
Бутурлин будет называться Польской Король, и все его войско — Поляки и что с ним то будет война; воевать будет Ромодановский
Федор
Юрьевич с потешными войсками и с дворянскими ротами, с теми, в которые записаны были Щетинины, отец с сыном. 26-го в праздник Іоанна Богослова велено было собраться всем в Преображенское село под Москвою.
Оттуда пошли все в поход, тоже через Москву, по Мясницкой улице. Щетининым с людьми пришлось ехать за ротой Тихона Никитича Стрешнева, а позади их ехала рота Князя Лыкова. Ратных людей было так много, что, когда шли по середине Мясницкой улицы,
улице.
то вперед поглядишь, до самого Китая города все конные во всю улицу, и назад поглядишь, — конца не видно. Старый Князь, хоть и 23 года не был в Москве — с тех пор как его сослали в вотчины при Царе Алексее Михайловиче, все, что он видел в Москве и теперь в войске, было ему не в диковину. Хоть и было нового много теперь, чего он не видывал прежде, он уже прожил 6 десятков и видал всячину. Старому умному человеку ничто не удивительно. Старый умный человек видал на своем веку много раз, как из старого переделывают новое, и как то, что было новое, опять сделается старое, потому в новом видит не столько то, почему оно лучше старого, не ждет, как молодые, что это будет лучше, а видит то, что перемена нужна человеку. Но для Никишки Щетинина177
не видавшего ничего кроме Ефреморского воеводы и полагавшего своих аргамаков и свои седлы лучше всех лошадей и седел на свете
все, что он видел в Москве, было удивительно, и Клекоток, село отцовское, где он родился и вырос и был первым человеком, казалось, все серее и меньше и хуже, чем дольше он был в Москве. Теперь у него глаза разбегались. Их было в роте 120 дворян, а рот таких дворянских в их войске было 20 и, куда он ни смотрел, — вперед ли, назад ли, вокруг себя, — редкие были хуже убраны, чем он с отцом, половина была им ровня, а большая половина были много лучше их. Они с отцом ехали в середине первого ряда. Под отцом был приземистый, толстоногий, короткошеей чубарый Бахмат. Бахмат этот был первая лошадь по Ефремову. Никишка по первозимью прошлого года забил с него двух волков, не было ему устали, и скакал он хоть и не так прытко с места, как тот Аргамак, который был под ним, но скакал ровно, не сдавая на 40 верст. Но Бахмат хорош был в Клекотке, а тут под отцом не было в нем виду. Даже сам отец — хоть молодцоватее его и не было старика, мелок казался наравне с Хованским Князем, который ехал рядом на тяжелом сером, в яблоках, польском коне, в тяжелой узде с серебреной наузой, с махрами и гремячими чепями в поводьях.
Аргамак белесо буланый, на котором ехал сам Никишка, казался мельче, глядя кругом. Особенно вперед себя на Бориса Алексеевича Голицына, который ехал впереди лошади на две на белом фаре в тигровом чепраке и с золотыми махрами. Сам Борис
Алексеевич был в собольей шубе, крытой
си
синим
бархатом, и золотая сабля гремела у ног. Но не столько Кн. Борис
Алексеевич, сколько один из его держальников. Их было 12-ть, сколько на этого
держаль
держальника
, было завидно Никишке. На коротких стременах, на буром ногайском коне, с карабином золоченым, удал был. —
Когда вышли за Симонов монастырь, увидали поле и мост на реке. У моста стояли пушки и палили на ту сторону; с той стороны палили тоже. Закричали что-то, потом в дыму велели скакать и Борис
Алексеевич отвернул в сторону, и все поскакали, смяли стрельцов и перескочили за мост.
Тогда закричали назад, и видно было, как стрельцы пошли в крепость. После поля стали табором у Кожухова.
Кожихова
Подъехал обоз, и Щетинины стали в повозках у леска рядом с
пов
повозками
Хованского Князя. На другой день опять была война. И так шла эта война 3 недели. 6 Октября воскресенье дали войскам роздых.
179
Занялась заря, потухла только вышедшая над землею золотая утренняя звездочка, задымилось, забагровело по краю неба, зашелестил ветерок по лесу, по полям, по нескошанным снопам на полях и токах, запоздалым полосам и проснулся деревенской народ: кто в деревне по избам, по клетям, по подънавесам, и в поле у лошадей, и на дальних полях на жниве, и на посевах. —
‹Было дело в самый разгар страдного времени.
Старым людям мало спится, много думается.180
Иван Лукич старый Щетинин Князь уж давно не спал
Анна Тихоновна Княгиня уж давно не спала.
