— Ну что, как живете без меня? — сказал он, пристально глядя на нее.
Корней вошел в горницу, где он жил с женой, — разделся, развязал чемодан и, достав гостинцы, вошел в большую избу, где мать готовила посуду к чаю. Он роздал гостинцы матери, жене, черноглазому мальчику и сел за чай.
К чаю пришел кум Липат. Корней расспрашивал про деревенские дела и рассказывал про Москву. С женой он не говорил ни слова и только изредка взглядывал на нее. Перед ужином она уходила куда-то, и когда вернулась была красная, и от нее пахло вином. Поужинав, Корней достал записную книжку, сел под лампу и, достав щеты, кидал кости и записывал обгрызком карандаша.
— Что же, спать-то скоро придешь? — сказала Марфа, снимая с головы платок и оправляя его. Она встала и подошла к двери. — Небось, с дороги-то уморился, — сказала она, блеснув на него глазами и слегка улыбаясь.
— Сейчас приду, — сказал он и невольно улыбнулся и сейчас же рассердился за это на себя и сдвинул брови.
— То-то, — сказала она, и он слышал ее быстрые резвые шаги по сеням и лестнице и веселый голос, звавший девочку. Корней давно кончил счеты, но ему страшно было идти к ней. Он долго сидел, пересчитывая сосчитанное, чтобы только обмануть себя и оттянуть время. Когда он пришел, девочка уже спала, а Марфа сидела в одной рубахе на кровати и оправляла косу.
Он снял поддевку и в одной светлой ситцевой полинялой рубахе остановился перед ней.
* № 4 (рук. № 4, гл. I).
Злоба его сообщилась ей, и вместо того, чтобы испугаться, покориться, отрицать, она, ухватив за руку державшую косу, закричала ему злобным, визгливым голосом, оскаливая свои белые зубы:
— Живу, так живу. Что ты мне сделаешь? Ну, убей. Живу, так живу?
— Что? — закричал он, выпустил косу и затрясся всем телом.
Она теми же смеющимися глазами смотрела на него, ожидая. Он повернулся, шатаясь, и вышел из горницы и, держась за поручни, сошел с лестницы и вышел на крыльцо. На дворе было морозно и пасмурно. Легкий ветерок гнал иней, снежинки падали ему на горевшие щеки и лоб. Он знал, что жена его была злая женщина. Он видел это в ее сношениях с свекровью, с детьми, с работниками, но он любил ее красоту, гордился ею и старался не видеть, не помнить того дурного, что было в ней. Она всегда была покорна ему. Ему никогда в голову не приходило, чтобы она могла изменить ему. Это было так неожиданно,
* № 5 (рук. № 4, гл. I).
Сойдя вниз, Корней вошел в горницу, накинул крючок на дверь, чтобы никто не вошел к нему, достал свой чемодан, уложил в него опять свои вещи, вынул бумажник, пересчитал деньги. Было четыре сотенных и мелочь. Ни матери, ни детей он не хотел видеть. К нему стучались в дверь. Он никого не пустил. Положив себе под голову поддевку, он лег на лавку и хотел заснуть. И пролежал так всю ночь. Он не спал. Слышал, как бабы выли наверху, как потом сошли вниз и ушли в другую избу. Из-за двух дверей чуть слышен был их вой. Потом всё затихло. Запел петух, второй, третий. Рассветать стало. Он всё не спал, лежал и мучался. На утро он отпер дверь и окликнул племянника, велел ему запрягать лошадь. Только Федька, 10-летний малый, протирая заспанные глаза, перебирая босыми ногами, вышел на крыльцо и молча смотрел на отца — Корней толкнул в бок немого, указывая головой на дорогу, и немой погнал Чубарого по мерзлой накатанной дороге улицы.