Она ушла, а Князь, взяв под руку дочь, пошел с нею прежде к стойке с печеньями, накупил мешок сухарей и пошел дальше, показывая дорогой свои покупки. И прежде Кити боялась взгляда своего отца на Вареньку и теперь и боялась и желала узнать, что он думал, но Князь еще ничего не говорил про нее, и Кити боялась, что он посмеется над нею. Но отец ни смеялся и не хвалил, как будто не находя в ней ничего особенного, и это огорчало Кити.

— Папа, как тебе нравится Варенька?

— Очень, очень, — сказал он, но Кити видела огонек насмешки в глазах Князя.

— Нет, папа, ты не смейся над ней, она такая прелесть.

— Я и не думаю смѣяться, я только одно знаю, что если ты поступишь въ ихъ секту, то онѣ тебя выгонятъ.

— Отчего?

— Оттого что, первое, надо быть старой и некрасивой.

— Варенька очень хороша. Но, папа, ну ради Бога без шуток. Разве это дурно, что она помогает ближнему, читает Евангелие, учит...

— Прекрасно. Но я одно знаю, что если бы не было несчастных, чтобы они делали? В Англии нарочно делают poors,959 [бедных,] чтоб было для кого собирать жертвы. Не люблю я, не люблю всю эту Европу.

— Да ведь это не Европа, это христиа христианство .

— Нет, это Европа. У нас, хочешь душу спасать, иди в монастырь, a здесь — нет, здесь одной рукой отнимать, а другой подавать.

— Да Варенька Русская.

— Тем она и мила, что Русская, a тем неприятна, что набралась духа здешнего.

Кити замолчала; под влиянием неудовольствия, вызванного разговором с Варенькой, многое из слов отца запало ей в голову.

— Ну, купили булок и пойдем, мама ждет, — сказал Князь.