Княгиня заметила, что Кити опять покраснела.

— Кити, не было ли у тебя чего нибудь непріятнаго съ Петровыми? — сказала она ей, когда онѣ остались однѣ. — Отчего она перестала посылать дѣтей и ходить къ намъ?

Кити ответила, что ничего не было между нею и что она решительно не понимает, почему948 если это правда, стала между ними холодность. Анна Павловна как будто недовольна ими.

Кити ответила совершенную правду. Она не знала причину перемены к себе Анны Павловны, но она догадывалась. Она догадывалась в такой вещи, которую она не могла сказать матери, которой она не говорила и себе. Это была одна из тех вещей, которые знаешь, но которые нельзя сказать даже самой себе: так страшно и постыдно ошибаться.949 Это было то, что она произвела впечатление на больного живописца, что жена заметила это и была недовольна сомнение о том, не влюбился ли в нее больной живописец и не заметила ли этого жена, что больной живописец имеет к ней чувство такое, которое неприятно его жене. Кронов был немолодой, очень некрасивый человек, обросший бородой, усами и бровями, падавшими вниз, и с блестящими, как у всех чахоточных, вопросительными глазами. Он был худ, как скелет, беспрестанно кашлял, насилу ходил и постоянно переходил от мертвого уныния к оживлению, которое всегда особенно мрачно страшно действовало на Кити. Она боялась его как мертвого тела, но, заметив в себе это чувство, она делала над собою усилие и всегда особенно весела и оживленна казалась с ним. Не это ли сдѣлало то, что онъ радостно и жалостно улыбался, встрѣчая ее, не спускалъ съ нея глазъ и старался какъ можно чаще видѣться.

Опять и опять она перебирала в своем воспоминании все отношения свои с этим семейством.950 спрашивая себя, не была ли она в чем нибудь виновата.

Она вспоминала добродушное, круглое951 покрытое веснушками, безпомощное лицо Анны Павловны, наивную радость ея первое время при сближеніи съ Кити, ихъ переговоры тайные о больномъ, заговоры о томъ, чтобы отговорить его отъ работы, которая была ему запрещена, и увести гулять, привязанность меньшаго мальчика, называвшего ее «моя Кити» и не хотѣвшаго безъ нея ложиться спать. Какъ все было хорошо! Но потомъ она вспомнила952 щеголеватую худую, худую фигуру Петрова с его длинной шеей, в щеголеватом чистом сюртучке, его редкие вьющиеся волосы и вопросительные, страшные первое время для Кити953 но прекрасные бле блестящие голубые глаза и его болѣзненное стараніе казаться бодрымъ и оживленнымъ въ ея присутствіи. Она вспоминала то усиліе, которое она въ первое время дѣлала надъ собой, чтобъ преодолѣть отвращеніе, которое она испытывала ко всѣмъ чахоточнымъ, и стараніе, съ которымъ она придумывала, что сказать ему. И она съ ужасомъ вспоминала этотъ робкій, умиленный взглядъ, которымъ онъ смотрѣлъ, и странное чувство состраданія и неловкости и потомъ нѣжности, которое она испытывала при этомъ. «Неужели эта трогательная радость его при ея приближеніи была причиной охлажденія Анны Павловны. Да, — вспоминала она, — что то было не натуральное и совсѣмъ не похожее на доброту Анны Павловны, какъ она третьяго дня съ досадой сказала: «вотъ все дожидался васъ: не хотѣлъ безъ васъ пить кофе, хотя ослабѣлъ ужасно». Да, можетъ быть и это непріятно ей было,954 как он с трогательной, робкой улыбкой сказал мне тогда: «вы не поверите, как мне вся картина яснее стала после того, как я вас узнал». «Мадонну?» «Да», и как он поцеловал ребенка тотчас после того, как я его поцеловала. И его смущение и когда я подала ему плед. Все это так просто. Но он так неловко это принял, так долго благодарил, что и мне стало неловко. И потом этот портрет мой, который он так хорошо сделал. А главное, этот вгляд955 страшный смущенный и нежный. Да, да это так, — с ужасом говорила себе Кити. — Нет, это не может быть.956 Ведь он умирающий. Онъ такъ жалокъ», говорила она себѣ вслѣдъ за этимъ. Это сомнѣніе отравляло прелесть ея новой жизни.

Уже перед концом курса Князь, тяготившийся жизнью за границей и ездивший в Баден и Кисинген к своим знакомым набраться, как он говорил, русского духа, вернулся к своим.

День былъ прекрасный; Князь въ легонькомъ, модномъ, короткомъ пиджакѣ, особенно странномъ, сидѣвшемъ на его толстомъ, крупномъ тѣлѣ съ своими русскими морщинами, одутловатыми щеками на крахмаленныхъ воротничкахъ въ самомъ веселомъ расположеніи духа вышелъ рано утромъ вмѣстѣ съ Кити, провелъ ея на воды, свелъ съ ея другомъ и самъ пошелъ гулять по городку. Ужъ который разъ онъ обходилъ этотъ несносный ему городокъ съ его чистыми улицами.

Он подошел к лавочкам и накупил талеров на десять: разрезной ножик, резной сундучек; бирюльки и пошел опять на воды за Кити, чтобы отвести ее домой. Она все еще ходила под руку с другом и оживленно разговаривала.

— Ну, пора, я перерываю ваш интересный разговор, — сказал он957 Мисс Суливан Вареньке.

— Наш интересный разговор никогда не кончится, — сказала Варенька улыбаясь.

— Вы бы сделали нам удовольствие пить с нами кофе.

— Благодарю вас, я только958 скажу Тортонам зайду к Madame[?]. До свиданья, Кити.

Разговоръ, дѣйствптельно, былъ очень интересный. Онѣ говорили о Профессорѣ и о томъ, что Варенька не совѣтовала Кити больше ходить къ нимъ. Какъ ни старалась Варенька скрыть причину, Кити догадалась. Она сама видѣла послѣднее время, что въ отношеніи къ ней Профессора было что то больше, чѣмъ обыкновенная симпатія. Кити замѣчала смущеніе его, когда она оставалась съ нимъ одна, и смущеніе это передавалось ей. Морщинка на лбу Кити вспухла, и она замолчала, отвѣчая только «да» и «нѣтъ» на вопросы Вареньки.

Варенька ушла, обещав придти к кофе.