Кирка молча подходил все ближе и ближе. — Марьянушка, сказал он дрожащим голосом, что я тебе сказать хочу. — Право. Что ж, все одно... и он взял ее за плечо. —

— Вишь разговоры нашел по ночам, сказала Марьяна; — корова уйдет. Псё! псё! и легко и весело прыгая и смеясь чему то, забежала в кусты, остановила корову и тихо пошла к станице. Кирка шел подле неё молча. Марьяна вдруг оглянулась и остановилась перед ним: Ну что сказать хотел? Полуночник! и она опять засмеялась. —

— Да что сказать хотел, отвечал Кирка, задыхаясь от волнения. Что мне сказать? ты сама все знаешь, нянюка; и ты надо мной не смейся, ей Богу, не смейся, потому что, ежели конечно твоя мамука по бедности моей согласья не даст, что-ж все одно, ежели ты как прежде; а я, ей Богу, уж так тебя люблю, что, ей Богу, ну вот — делай со мной, что хочешь. Только ты захоти, а то все одно. —

Марьяна молча нагнула голову и задумчиво рвала росистые листья груши.

Кирка становился смелей и одушевлялся. —

— Я совсем не человек сделался, какой-то дурак стал и все от тебя. — Чтож, ежели я беден, все, коли ты захочешь, то будешь зa мной. — Потому что я слову твоему верю, помнишь, что в садах говорила. — Ей Богу, Марьянушка, матушка, грех тебе будет, ты меня погубила. А ежели ты пойдешь за Терешку Игнаткинского, я не знаю, что над собой сделаю, потому, ей Богу. — Марьянушка, я ничего сказать не могу: что хочешь со мной делай. — И он взял ее за руки. —

— Слушай ты мои слова, Кирка, отвечала Марьяна, не вырывая рук, но отдаляя от себя молодого казака. — Ты меня знаешь, я с ребятами шутить не умею, не так как Настька и другие девки с молодых лет побочинов имеют. Я этого не знаю, а я тебе все по душе скажу. — Вот что — ты меня, руки пусти — я сама все скажу. Я тебе прошлым летом сказала, что за тебя замуж пойду. Теперь время пришло. Иди сам или мать пошли к батьке, мамуке не говори. Ни за кем кроме за тобой я не буду. Вот тебе мое слово. Так и мамуке скажу. И слово будет крепко как камень.

— Ей Богу? право? Марьянушка? спросил Кирка, обняв ее. —

Марьяна тоже обняла его сильными руками и крепко прижалась к нему. — Братец, голубчик ты мой! слабо проговорила она. Потом она быстро вырвалась от него и побежала к станице за коровой.

— Подожди часик, душенька, мамушка, что я сказать хотел, уговаривал ее шепотом молодой казак, следуя за ней.

— Все сказали, ступай, чтоб тебя не видали, а то опять убежит, прибавила она, указывая на корову, и смеясь побежала за ней. —

Кирка долго следил за ней до самых ворот и уговаривал, чтоб она вернулась, но она ни разу не повернулась. Услыхав голос её матери, которая встретила у станицы девку, Кирка остановился. Перед ним прозрачно светлела освещенная месяцем росистая поляна. Из неё слышались свежие звуки лягушек и перепелов и стрекоз. Звуки эти были такие же прозрачные, все говорило: туда, туда, в наше царство лунного света и свежести. Кирка несколько раз снял и надел с разгоряченной головы шапку, вдруг повернулся и опять той же дорогой пустился через канаву и загородку в станицу на площадь. — Девок уже оставалось мало на площади, все расходились. Он гордо прошел мимо них; Марьяны не было. Он взял за руку своего приятеля Иляску и других казаков и пошел ходить по станице.

— Давайте песни играть, ребята, сказал он и сильным грудным тенором затянул старинную, выученную им от Ерошки песню. Песня говорила про старинного джигита казака, который ушел в дальния горы и тужит по своей родине и по своей душеньке, которая за другого вышла замуж. — Он прошел несколько раз мимо Марьянкиного дома и в темноте слышал её голос, говоривший с матерью. Несколько молодых казаков присоединились к певцам и, взявшись за руки, долго в лунном свете ходили по станице. — Заря совсем потухла. Полная луна светло и высоко вошла на небо. Зажглись частые звезды. Кое-где уже видны были только огни в окнах. На всех дворах курились кизяки и около них, спасаясь от комаров, пыхтела и поворачивалась белеющая скотина. Кое где в избушках слышалось заунывное пьяное пенье загулявших казаков. С Терека несло свежестью и сильным крепким лесным запахом. Стройные раины садов и камышевые крыши хат поднимались в ясное небо и их черные тени отчетливо ложились на сухой дороге. Вдалеке чернели сады и лес. Иногда песня казаков замолкала и слышался звон лягушек с воды и слабые ночные звуки укладывающагося народа и шаги казаков в тихой станице. Потом снова заливались молодые веселые голоса и изо всех счастливо, бойко, дрожа звенел сильный голос разгулявшагося Кирки. —

Глава 2.

Сиденка.