Я лег и часов до двух читал записки Александры Львовны, которые она дала мне. Там много интересного, и тон их хорош, если не считать иногда слишком сильного раздражения против Софьи Андреевны.
Утром Л. Н. сказал мне то же, что говорил Татьяне Львовне, — чего требовала от него вчера Софья Андреевна…
Софья Андреевна суетилась, но временами чувствовалось, что ей стыдно и что она ясно видит, как всем тяжело, что она едет.
Софье Андреевне, очевидно, не хотелось, чтобы Александра Львовна ехала с ними, и она не дала ей кучера, так что Александре Львовне пришлось нанять кучера на деревне; лошади у нее свои.
Поехали: Александра Львовна с Варварой Михайловной, потом Л. Н. с Софьей Андреевной, позади Татьяна Львовна с Душаном Петровичем, а за ними я, верхом на Жучке. Мария Александровна поехала домой следом на своем Воронке, но не могла за нами поспевать.
На Козловке Л. Н. похвалил мои кавалерийские качества, что было очень лестно моему наездническому самолюбию, так как я довольно плохо езжу верхом.
На станции ждали минут 35–40. Л. Н. очень ослабел. Дул холодный ветер; Л. Н. озяб и сел внутри станции.
Пришли из Овсянникова П. А. Буланже и Ел. Евг. Горбунова с сестрой и детьми. Они ждали с этим же поездом из Москвы Ивана Ивановича Горбунова. Через некоторое время подъехала и Мария Александровна. Настроение у всех было подавленное. Л. Н. был необыкновенно мрачен. Я, кажется, никогда не видал его таким. Пришел поезд. Л. Н. успел наскоро повидаться с Иваном Ивановичем, и мы все вошли в вагон второго класса. Дамы и Душан Петрович заняли одно отделение, а Л. Н. предоставили другое — целое. Когда в вагоне устроились, Л. Н. попросил почту, и мы его оставили одного. Он сказал мне, чтобы перед Щекиным я пришел к нему проститься.
Софья Андреевна к нему не ходила и его не беспокоила. На нее, несомненно, имеет влияние Татьяна Львовна.
Незадолго до Щекина я вошел ко Л. Н. Он был все так же слаб. Он сказал мне:
— Скажите Владимиру Григорьевичу, что я совсем подавлен. — Потом помолчал и сказал еще: — Я чувствую, что это так не может больше продолжаться; я думаю, что это должно кончиться катастрофой, и очень скоро…
Я сказал, что хотя рад, что он уезжает, так как ему там будет все‑таки, наверное, лучше, но мне грустно будет не видать теперь его. Л. Н. сказал:
— Я тоже так привык к вам: ваше присутствие сделалось как бы необходимой принадлежностью нашей жизни. Ну, прощайте, спасибо вам.
Я поцеловал его руку и поцеловался с ним. Было очень тяжело. В особенности страшно было за него потому, что он был в очень плохом физическом состоянии.
