Я только что хотел писать милой Гале о том, что в ее
С вами будем переписываться почаще».
Завтра Толстые уезжают и просили мою жену тоже приехать нынче. К Чертковым приехал Хирьяков, которого только что выпустили из тюрьмы (А. М. Хирьяков был фиктивным редактором какой‑то петербургской газеты и за «вредное» направление издания как ответственный редактор посажен в тюрьму). Его и мою жену отвезет в Ясную Дима (сын В. Г. Черткова), а я поеду верхом и останусь там ночевать, чтобы проводить Л. Н.
В Ясной вечером мы застали Марию Александровну и Л. Д. Николаеву с ее знакомой фельдшерицей Языковой.
Жена пошла «под своды» к Александре Львовне, а я наверх, где мы стали со Л. Н. играть в шахматы.
Владимир Григорьевич послал с Александрой Львовной еще
К нам подсел Дима, и Л. Н. сказал ему:
— Я, может быть, напишу Бате, а ты скажи ему, что я согласен с ним; но он неправ в одном: я совершенно не считаю себя связанным никаким обещанием. Я обещал ей, как обещают неразумным детям, и обещал только в то время, а обещание это меня нисколько не связывает. Связывает меня сострадание к ней. Может быть, я не прав, но в настоящую минуту я иначе не могу. Я один знаю, насколько она жалка. И чем хуже, тем лучше, т. е. становится все тяжелее, но легче ее жалеть… Я нынче писал Бате. Он получил мое письмо? Когда я писал, я все о милой Оле (О. К. Толстая) думал, а написал обо всех, а об ней ничего не написал. Я знаю, что ей это больно было. Ты ей скажи, что я ее люблю и всегда помню.
Я сказал Л. H., что Ольга Константиновна просила меня передать ему свой привет.
Л. Н. написал еще Владимиру Григорьевичу:
«Прочел ваше длинное
Положение ее очень тяжелое. Никто не может этого видеть и никто так сочувствовать ему.
Очень рад за вас всех.
Когда я собирался писать вам утром, думал о милой Оле и детях, а потом забыл. Скажите ей это.
Так будем стараться быть вместе. Да нам и нельзя быть врозь, если бы и хотели. Л. Т.