— У Софьи Андреевны теперь какой‑то заколдованный круг: волнение — и для оправдания его выдумывается повод, а повод этот в свою очередь вызывает волнение. Сейчас я вхожу, а она у Саши. Саша говорит мне: «Мы придумали всем ехать в Крым». Я говорю: «Что ж, очень хорошо», а Софья Андреевна при мне говорит: «Он ни за что никуда не поедет от Черткова», — и опять вся в волнении.
Недалеко от Воробьевки (маленькая деревушка между Ясной и Телятенками) Л. Н. попросил
С первых же слов Л. Н. ахнул.
— Откуда он взял слово «подвел»!
Я сказал, что так рассказывал Бирюков.
— Это мне больно читать. Я не мог так сказать. Если бы я даже решил, что все это дело дурно, я знаю, что я сам этого хотел: как же я мог бы это сказать?
Л. Н. много раз потом возвращался к этому и решительно не мог вспомнить такого выражения.
Прочтя письмо, Л. Н. сказал:
— Мне теперь уже Саша многое напомнила; только пусть он все‑таки напишет, что хотел, — мне очень интересно все это вспомнить. Я забываю эти подробности потому, что никак не могу приписывать такой важности своим писаниям и тому, что будет с ними после моей смерти. Во всяком случае, я ничего менять не хочу и не буду. Мне жаль только, если он будет осуждать Бирюкова.
Я сказал Л. H.:
— Мы думаем только, что Бирюков нехорошо поступил, начав говорить с вами, не посоветовавшись предварительно ни с кем из близких к вам и знающих это дело.
По дороге Л. Н. все удивлялся на ласточек, которые с необыкновенной ловкостью и быстротой описывали круги вокруг наших лошадей. Ему кто‑то сказал, что они при этом на лету ловят мошек, которых бывает много около лошадей.
Я сказал Л. Н. об ужасных рассказах Софьи Андреевны и о том, что она писала об этом Мооду. Он ахнул, но, по- видимому, не принял этого очень близко к сердцу. Удивительно его равнодушие к тому дурному, что говорят о нем!
Мы подъехали к шоссе. Л. Н. сказал мне:
— Вот что мне пришло в голову: вы знаете Ф.? (Ф. — отказавшийся от воинской повинности тульский крестьянин.)
