Л. Н. как‑то летом получил письмо из Японии, написанное по — японски с приложенным английским переводом.

Письмо его очень тронуло — оно от восемнадцатилетней японки, и переведено ее другом на английский язык. В письме выражается полное сочувствие идеям Л. Н. Л. Н. сказал:

— Это так странно и так радостно, чувствовать свою связь здесь, в Ясной Поляне, с какой‑то неведомой девушкой за тысячи верст в Японии.

27 августа. Л. Н. болен и все еще в постели. Он был на волосок от смерти (нога, отек легкого, пищеварение), теперь, кажется, опасность миновала. Были доктора: Никитин и хирург Мартынов из Москвы.

Первый день болезни я Л. Н. не видал. На второй я зашел на минутку перед их обедом, когда он пожелал видеть дам: Марию Николаевну (сестру), С. А. Стахович, Варвару Михайловну, Марию Николаевну (жену Сергея Львовича). Л. Н. сказал мне:

— Хотя вы и не дама, но я рад вас видеть.

Потом я его видел еще раз через день. Он был приветлив, жалел, что Мария Николаевна лишена моей игры, и просил сыграть.

Я сыграл две — три пьесы. Он плакал. На другой день я поиграл немного опять. И опять он плакал, но рад был слушать. В этот вечер в Ясной был Д. А. Олсуфьев. Л. Н. захотел сыграть в шахматы и сказал кинуть жребий, кому играть с ним, мне или Олсуфьеву. Досталось Олсуфьеву. Л. Н. сказал ему:

— Вам досталась неприятность играть со мной.

Л. Н. обыграл его, и я был очень рад, так как это обозначало, что Л. Н. чувствует себя бодрее. После этого я захворал (нарыв на ноге) и с неделю не был в Ясной.

Во время своей болезни Л. Н. сказал Александре Львовне:

— Моя болезнь — это Софья Андреевна.

Я говорил с Чертковым. Он говорит, что Л. H., как он и намекал в статье «Не могу молчать», совсем уже решился уйти. Но потом решил, что должен нести свой крест. Ему было так невыносимо тяжело, что он стал хотеть смерти. От этого духовно — угнетенного состояния упали физические силы — он умирал. Как‑то он не спал ночью и радостно чувствовал близость смерти. «Так хорошо уйти домой», — сказал он. Но сейчас он, кажется, поправляется.

Приехал Беркенгейм. Я был в Ясной 21–го днем. Это был очень плохой день. Я Л. Н. не видал, он диктовал Гусеву. Болезнь как бы стала проходить, но сильная слабость угрожала самой жизни.

В этот день уезжала Мария Николаевна — сестра. Она зашла проститься. Никого не было, но она рассказывала, что Л. Н. ей сказал, как рад был пожить с ней вместе (она с месяц гостила), а потом, прощаясь, прибавил: