— А нам чтоже, отберут, за другим запишут, — сказал Евстигней. Все одно подати платить. —

— Ну все разница.

— Да мы и не видали этого. Чтож, обиды нет. —

Поговорив так, Щербатый отошел и остался один Карней с Евстигнеем.235 Благодаря вставке, включенной в текст, оказалось неприуроченное место: Дядя Евстигней накинув тулуп, подсел к старику. Он скоблил ножем лыку, сидел у огня. Карнею не хотелось спать. Месяц еще не заходил, и лошади видны были в логу и мужики разговорами стали коротать уже не летнюю, не короткую ночь — Корней говорил: Да так вот и живешь, дядя Евстигней Дядя Евстигней был крестный отец Корнея. Он был мужик богатый. У него было 3 сына: два женаты на тягле. Сам он был мужиченка маленький, сединькой, с длинными волосами и редкой бородкой — мужиченка смирный, разговорчивый и умный. — Он знал, что Корней доваживал овес.

— Довозил что ли? — спросил он.

— Осталось 7 крестцов, — махнув рукой, сказал Карней.

Он хотел было сказать, отчего, но вспомнил, что говорить про это не годится, что радительница хуже мучается, когда люди знают, и сказал, что лошади стали.

— Заморил совсем, перемены нет: и возить, и пахать, и скородить; из хомута не выходят, сердечные. Все один. Так вот и живешь, крестный. Люди уже отсеялись, а я еще не зачинал, да хлеб в поле. Эх, крестный, плохая моя жизнь, — и Корней насупился, глядя на огонь.

Редко ему доходило так тошно, как нынче. И так в избу не заходил бы. Крики, визг, девчонки эти, та — убилась, та — хлеба просит, а теперь в самую нужную пору еще родит — гляди опять девчонку, да сляжет, как с тем брюхом. Не то, что помога, а обуза. Плохая моя жизнь, — повторил он. — Головешка одна, сколько ни чади, и та затухнет. А вот все не хочется дом упускать.

— То то, я чай, жил старик, убил бы его, a нет, купил бы, — сказал Евстигней. —

Корней оглянулся на старика.

— Нет, Крестный, чтож, я против родителя никогда не грубил, — сказал он. — И при родителе трудно бывало, вся бывало работа на мне, да я этим не брезгавал. Хоть он меня и не любил против Михайлы или Савелья, никогда не верстал, а я грубить не мог.

— Пуще всего, милый, родителей поминай. Родительское благословенье во всяком деле спорину дает. А ты не тужи, Бог труды любит. —

— Да не работа, забота сушитъ, дядюшка. Все какъ будто не хочется домъ упустить, а чтоже сдѣлаешь одинъ. Бьешься, какъ рыба объ ледъ, а толку нѣтъ ничего. Все то я распродалъ, пчелъ перевелъ, кобылу продалъ, а и приждать то нечего. Однѣ дѣвки ростутъ. Отъ нихъ помоги не приждешь.

— А ты вот что, Корней, ты малый крепкий и не дурак, ты не греши. Так то сказывал Бсжий человек летось, у нас ночевал, про святого отца что ли. Был такой-то на навозе, говорит, 10 годов лежал, весь в гною, тело все сопрело, червь напал на него, так его Макарка беспятый, нечистый значит, смущал: — «пожалься, говорит, на Бога, тебе, говорит, легче будет терпеть» — на грех его смущал, так он, значит, не поддался ему, говорит: Бог, говорит, дал, Бог, говорит, и взял. А богатый допрежь того был. Скота, говорит, тысячи чтоли было. Семья тоже была, сыновья, жена — все померли. Он говорит Макарке беспятому, — ты, говорит, меня не наущай на Бога обижаться. Когда, говорит, мне Бог достатки посылал, я, говорит, не брезгивал, примал, надо и теперь, говорит, примать, чего посылает — терпеть, говорит, надо. Так-то сказывал хорошо, бабы наши наплакались, слушамши. Так то, Корнеюшка, терпеть надо.