Целую Лёву и Дору, получила ли она свои вещи? Желаю тебе здоровья, бодрости и хорошей работы. Прощай.

С. Толстая.

№ 362

1897 г. ноября 18 Москва.

Почему-то сегодня всё ждала от тебя письма, милый Лёвочка, и так и не получила.От Тани было письмо От Тани было письмо — от 13 ноября из Ялты. и еще ее положение и отъезд остаются неопределенны, потому что у Андрюши всё жар.

У нас нового ничего нет. Льёт сильный дождь, тепло, грязно и скучно по-ноябр[ь]ски. Как выносишь ты эту погоду? Я очень плохо сегодня себя чувствую: бросает в жар и пот так часто, как никогда прежде, голова всё болит и сердце бьётся. Как будет мороз, вероятно это пройдет. — У меня теперь гостят Серёжа, Стёпа и Вера Кузминская, и стало оживленней, хотя я одиночеством не скучала. Да и не бываю никогда одна. Сегодня Маша Колокольцова вечер сидела, а обедала Наташа Ден. Я никуда почти не езжу и вечера сижу дома, и Миша сидит дома, ни разу в течение этой недели никуда не ушел и уроки стал готовить немного лучше. Саша тоже благополучна. Только дела Стёпы с Серёжей меня очень тревожат. Покупают большое именье с целью заложить его в сумму почти всей стоимости именья. Всё это и гадко, и рискованно, и я это высказываю, но бесплодно. Серёжа очень кашляет, и давно, и говорит, что не́когда поберечься. Удивительно! Хочет денег приобресть, а здоровье сберечь не хочет. Везде какое-то безумие на свете, и всё его яснее видишь.

Впрочем, других нѐчего осуждать, сама я живу довольно бесполезно на свете. Весь день как будто занята и что-то нужно делать, ложусь в 3 часа ночи, — а что делала день — и не вспомнишь.Кто-то хорошо сказал про жизнь Кто-то хорошо сказал про жизнь — «кажется Сенека» (прим. Толстой).кого-то, что она: «laborieusement désoeuvrée»1 [трудом жизнь сведена на нет] так и моя. Не много таких счастливых как ты, которые несомненно уверены, что делают полезное и хорошее дело. Извещай о себе почаще, и будь осторожен и здоров. Целую тебя и детей. Как тебе живется и прошла ли вялость? Что ты пишешь ив каком положении «Искусство»? в каком положении «Искусство»? Толстой писал 20 или 21 ноября: «Ты спрашиваешь меня о моих работах и говоришь, что хорошо мне знать, что мои работы нужны. Этого я никогда не знаю, так же, как и все мы. Я писал тебе в том письме о работах. От «Искусства» пуповина уже оторвалась, и я обращаюсь, общаюсь скорее с ним уже извне, а не изнутри, как прежде. Я послал Гроту 10 глав набирать. Что-то будет: и в смысле цензуры, и в смысле достоинства сочинения? — Я не знаю. Мысли же все и занятия мои направлены на кавказскую повесть, которой мне совестно заниматься, тем более, что она нейдет, — но от которой я не могу отстать» (ПЖ, стр.536). Кавказская повесть — «Хаджи-Мурат». Всё ли отослано? Ну, прощай, 4-й час ночи.

С. Толстая.

18 ноября 1897 г.

№ 363

19 ноября 1897 г. Москва

Удивительно, что я вчера наверное ждала письма от тебя ждала письма от тебя. Толстой писал 17 или 18 ноября: «Боюсь, что ты досадуешь на меня за то, что я не приезжаю, и надеюсь, что ты понимаешь, как мне, несмотря на разлуку с тобой, хорошо и прямо нужно жить в тихом уединении, как теперь чтобы сделать всё то, что я могу и должен сделать в последние, а может быть и последний год, — а может даже и не год, а месяцы моей жизни. Здесь я как будто и скучаю, и часто ничего не делаю — делаю пасьянс, читаю газету, а результат тот, что и в голове уясняется, и на бумаге пишется то, что, думается, нужно. Написал я предисловие к статье Карпентера о науке, которая мне кажется очень важной, так что, может быть, я выкину её из статьи об искусстве; кончил об искусстве поправлять, — только придется исправить кое-что по корректурам, и начал новый художественный кавказский рассказ, который me hante [преследует] уже давно. Нынче или завтра пошлю Гроту об «Искусстве» 10 глав. Я бы послал всё, но хочу равномерно выпускать с переводчиком. Приятно, что кончил. Пока писал, казалось важно, а теперь кажется, что нужнее более важные вещи» (ПЖ, стр.535—536). , милый Лёвочка, и оно должно было прибыть вчера, а его почему-то принесли сегодня утром. И ты отвечаешь мне на те самые вопросы, которые я тебе делаю в том письме, которое я послала только вчера вечером, и которое ты еще не мог получить. Т. е. что̀ ты пишешь, в каком положении статья об искусстве и о твоем приезде. — Этот вопрос: сержусь ли я, что ты не едешь, мне разрешить всегда трудно. Ты совершенно прав, говоря, что тебе важно уединение для твоей работы, что тебе не долго, может быть, осталось жить и ты дорожишь и временем и досугом своим; весь мир, всё человечество, которому ты служишь своим писательством, — найдут, что ты совершенно прав.

Но мне, как отдельной личности, как жене твоей, надо делать большие усилия, чтоб признать, что то, что немного лучше или хуже, меньше или больше написано статей, — важнее моей личной жизни, моей любви к тебе, моего желанья жить с тобой и находить в этом счастье, а не вне этого.