С. А. Толстая. Письма к Л. Н. Толстому
1862 - 1910 г.

№ 1

1862 г. Августа 28. Покровское Стрешнево

Еслиб я была государыня Еслиб я была государыня. С. А. Толстая вспоминала в своей автобиографии: «Помню раз, мы были все очень веселы и в игривом настроении. Я всё говорила одну и ту же глупость: «когда я буду государыней, я сделаю то-то», или когда я буду государыней, я прикажу то-то»[...]. У балкона стоял кабриолет моего отца, из которого только что выпрягли лошадь. Я села в кабриолет и кричу: «Когда я буду государыней, я буду кататься в таких кабриолетах!» Лев Николаевич схватил оглобли и вместо лошади рысью повез меня говоря: «Вот я буду катать свою государыню» («Моя жизнь», 1). , я прислала бы вам в день вашего рождения всемилостивейший рескрипт, а теперь, как простая смертная, просто поздравляю вас с тем, что вы в один прекрасный день увидели свет божий, и желаю вам долго еще, и если можно всегда, смотреть на него теми глазами, какими вы смотрите теперь.

Соня.

Первое и единственное письмо Софьи Андреевны к Льву Николаевичу до замужества, имеющееся в нашем распоряжении. Текст Софьи Андреевны — часть коллективного письма семьи Берсов к дню рождения Толстого за двадцать дней до того, как Толстой сделал предложение С. А. Берс — 16 сентября 1862 г. Кроме нее в письме писали ее отец, старшая сестра, брат, младшая сестра и мать: «В главе всех пишущих приношу Вам, любезный граф Лев Николаевич, мое задушевное поздравление с днем Вашего рождения и прошу Вас приехать к нам сегодня обедать и ночевать. В среду утром я собираюсь доставить вас в Москву, если вам угодно будет со мною ехать. Надеюсь, что добрый Лев Николаевич не откажется всех нас утешить, — подавно в такой день, который многих утешил появлением и теперешним вашим пребыванием на белом свете. — Итак, надеюсь, что до свидания. Ваш искренно любящий Берс» [отец, А. Е. Берс]. «Лев Николаевич, поздравляю вас с днем вашего рождения, и так как 28-го числа с вами всегда замечательное случается, то желаю вам, чтобы вы нынче, проснувшись, вдруг почувствовали, что вы большой. Ел. Берс» [сестра]. «Александр сын Андрея по прозванию бысть Берс кланяется графу, батюшке Льву Николаевичу, и желает им много лет здравствовать. А. Берс» [брат Александр]. «M-elle Tatiana Behrs a l’honneur de féliciter monsieur le comte Léon Tolstoy à l’occasion de l’anniversaire de sa naissance, et de lui souhaiter tout le bonheur possible dans ce bas monde» [«Татьяна Берс имеет честь поздравить графа Льва Толстого по случаю годовщины дня его рождения и пожелать ему всевозможного счастья в этой земной жизни»]. «В старину Левочка и Любочка танцовали в этот день, теперь же на старости лет, не худо нам вместе попокойнее отобедать в Покровском в кругу моей семьи, вспомнить молодость и детство. Л. Берс» [мать]. В своем дневнике от 28 августа Толстой записал, что Берсы прислали ему «букеты писем и цветов». В то время женихом С. А. Берс считался Митрофан Андреевич Поливанов (1842—1913), товарищ старшего брата С. А. Берс по корпусу. О претендентах на ее руку до замужества Софья Андреевна пишет в своих неопубликованных мемуарах (книга I): «Веселиться и танцовать

мне пришлось в жизни очень мало[...]. Всякое так называемое ухаживание меня пугало и я никогда не поощряла их, тем более, как бы наивно это ни было, но раз мы с Поливановым решили, что мы поженимся в далеком будущем, когда он кончит академию и сделает карьеру, то я уже считала себя связанной. Странно, что лично мне никто никогда не делал предложения; вероятно всякого отпугивал мой наивный страх перед всякими ухаживаниями. Когда мне было 16 лет, молодой сын аптекаря придворного [Александр, Карл или Николай — сыновья Карла Петровича Зенгера (1800—1872)] сделал мне предложение через сестру. Я так рассердилась, какая-то глупая, аристократическая гордость поднялась во мне, и я ей только ответила: «да вы, кажется, с ума сошли»[...]. Весной того же года, мы раз сидели на балконе дома Шиловского на Тверской, у тетеньки Шидловской, и пили все чай. Понемногу все разошлись, и я осталась одна на террасе с Давыдовым, кажется, Василием Денисовичем, сыном партизана. Ему было уже за 40 лет, у него был, как мне говорили, удар, и я его иногда встречала у тётеньки. Он мало говорил, но упорно смотрел на меня, и мне всегда это было неловко, и он совсем меня не интересовал. Я хотела уже уйти с террасы, когда вдруг он спросил меня: «Вам Вера Александровна ничего не передавала от меня?» — Ничего. — «Я бы хотел с вами поговорить»[...]. В это время вошла тётенька. Она хитро улыбалась и сказала мне: — Василий Денисович тебе делает предложение. — Что? — с ужасом сказала я, и прямо обратилась в бегство. Так я его никогда более не видела, и не знаю что сталось с ним впоследствии. [Василий Денисович Давыдов (1822—1892) — генерал-майор, был женат на Наталье Александровне Ивинской, имел трех детей в 1859 г.]. Стремление мое к идеализации сильно поколебал со временем наш русский учитель, медик студент Василий Иванович Богданов. Это был живой, способный малый, интересовавшийся всем на свете, прекрасный студент, умелый учитель и ловкий стихотворец. Он первый, как говорится, развивал нас, трех сестер. Он так умел интересно преподавать, что пристрастил прямо меня, ленивую девочку, например к алгебре и русской литературе, особенно к писанию сочинений. Эта форма самостоятельного изложения впечатлений, фактов, мыслей до того мне нравилась, что я писала длиннейшие сочинения с страшным увлечением. Раз он задал мне тэму чрезвычайно трудную: «Влияние местности на развитие человека»[...]. Уроки наши с Василием Ивановичем кончились довольно печально. Сестра моя, Лиза, 16-ти лет держала экзамен на звание домашней учительницы и, кончив экзамены, перестала заниматься с Василием Ивановичем. Остались мы две с сестрой Таней. Но она была гораздо слабее меня и на два года моложе. Приходилось заниматься с Василием Ивановичем вдвоем с глазу на глаз. Скоро вместо уроков стал он приносить мне философские книги материалистов: Бюхнера, Фейербаха и других. Он горячо толковал мне, что бога нет, что весь мир состоит из атомов и тому подобное. Меня это приводило в восторг, как нечто новое, простое, не сложное. Но недолго я исповедовала материализм: мне вдруг стало невыносимо грустно без религии, я не могла жить без молитвы... И вот я возненавидела своего учителя Василия Ивановича, тем более, что в один прекрасный день он, в числе многих стихотворений, написал мне объяснение в любви, а потом, став на колени, схватил мою руку и начал целовать. Я страшно рассердилась, расплакалась и пошла сначала в свою комнату смыть о-де-колоном поцелуи Василия Ивановича с руки, а потом пошла к матери и пожаловалась на учителя. Она спокойно посмотрела на меня сквозь очки и сказала: «ох, уж эти мне студенты». И когда пришел Василий Иванович сконфуженный и красный, она ему отказала и сказала мне, что больше русских учителей у меня не будет. Это очень меня огорчило. [В Яснополянском архиве С. А. Толстой сохранилось два рукописных стихотворения Богданова: «Я» и «Челнок»]. [В зиму 1861—1862 г.]

приехал в Москву из своего имения сын знакомого нам доктора-акушера Янихена, женатого на Мусиной-Пушкиной. Акушер этот лечил мою мать и был дружен с моим отцом. Красивый и богатый, этот Янихен имел совсем особенное положение в Москве, по связям, через свою жену. Старик Янихен сейчас же представил нам своего также красивого сына, приехавшего из Екатеринославской губернии, из своего имения, просить у родителей разрешения на женитьбу. Молодой Янихен стал часто бывать у нас; кроме того мы встречались на вечерах, танцовал он удивительно хорошо, особенно мазурку. Большой, широкоплечий, он так легко, неподвижно и плавно скользил по паркету, что мы все любовались им. Отношения мои к нему были самые простые, дружеские; он был ласков, прост и недалек; но когда мы встречались, мы оба были рады видеться. Вместо того, чтоб ехать жениться, молодой Янихен прожил всю зиму до весны в Москве. Никогда он мне не говорил ни слова о любви; но, например, на вечере у нас, он все только приглашал меня, и лицо его во время танца, когда я своими близорукими глазами могла видеть его близко, выражало столько нежности и чего-то сильного, даже страшного, что я начинала угадывать причину замедления его отъезда из Москвы. На вечере у нас я отказывала всем, кто приглашал меня на мазурку и, не получая до конца приглашения Янихена, стала бояться, что останусь без кавалера. Но как только маленький оркестр, состоявший из музыкантов Малого театра, заиграл мазурку, Янихен подошел ко мне, и так просто, ласково, протянул мне руку, сказав: «со мной», что я нисколько не удивилась, и радостно прошлась с ним первый круг мазурки. Подошла весна и мы стали собираться на дачу, а Янихен к своей невесте. Я уговаривала его скорее ехать и не огорчать ту, которой он обещал жениться[...]. Вечером, накануне нашего переезда, он пришел прощаться и просил у меня что-нибудь на память. Я дала ему какую-то книгу. Мы оба были грустны, но оба понимали, что ехать ему необходимо нужно. На другой день мы переехали на дачу, и я забыла Янихена[...], вдруг вижу вороные рысаки Янихена подъезжают к нашей даче. Я так и обмерла. — Зачем вы приехали? — вырвалось у меня поневоле[...]. «Еще раз взглянуть на вас»[...]. Когда я вышла замуж, он говорил Льву Николаевичу о любви его ко мне. Но он честно женился на своей невесте, и я никогда больше на встречала его в своей жизни. [Это сын врача Федора Ивановича Янихен и Серафимы Матвеевны, рожд. Мусиной-Пушкиной].

№ 2

1864 г. Апреля 23 вечером Я. П.

Я также акуратно и хорошо хотела описать тебе всё, что было в эти полтора дня у нас и с нами, но вдругСерёжа Серёжа — Сергей Львович Толстой (р. 28 июня 1863) старший сын Толстых. До осени 1881 г. жил с родителями в Ясной Поляне. В 1881 г., выдержав экзамен на аттестат зрелости в Тульской гимназии, С. Л. Толстой поступил в Московский университет на отделение естественных наук, где по преимуществу занимался химией. В 1886 г. окончил курс кандидатом. Музыкальное образование первоначально получил у тульского учителя музыки А. Г. Мичурина, затем у профессора Московской консерватории Н. Д. Кашкина и исследователя русской народной песни В. П. Прокунина. Занимался сельским хозяйством в Ясной Поляне и самарском имении с 1884 по 1891 г., начиная с последнего года — в своем имении при селе Никольском-Вяземском. 10 июля 1895 г. женился на Марии Константиновне Рачинской, скончавшейся 2 июля 1900 г. В 1898—1899 гг. участвовал в деле переселения духоборов и ездил в Англию и Канаду в качестве агента переселения. С 1900 по 1908 г. был гласным Московской городской думы. В 1901—1904 гг. был гласным Чернского земства. 30 июля 1906 г. женился вторым браком на гр. Марии Николаевне Зубовой. В 1911 г. принимал участие в организации Толстовской выставки и затем — Толстовского музея. С этого же года состоял товарищем председателя, а затем председателем Толстовского общества в Москве. Был с 1919 по 1931 г. председателем Совета Товарищества по изучению и распространению творений Л. Н. Толстого. С 1912 г. по 1917 г. состоял председателем Комиссии по народному образованию при Обществе распространения технических знаний, заведывавшей курсами для рабочих (Пречистенскими курсами, при фабрике Тилле и др.). С 1921 по 1930 г. — научный сотрудник Государственного института музыкальной науки (ГИМН). В 1926—1928 гг. преподавал народную музыку Западной Европы на этнографических курсах ГИМНа, зимой 1928—1929 г. — в Консерватории, в 1929—1930 гг. — в Музыкальном техникуме имени Октябрьской революции. С. А. Толстая так охарактеризовала Сергея Львовича в «Моей жизни» под 1883 г.: «Мне часто было жаль его, что он молодой, как бы от конфуза и некоторой неловкости совсем не ездит в свет, а что, может быть, ему иногда и хочется веселья. Еслиб знал Серёжа с какой глубокой нежностью я часто смотрела на него, и как я его всегда горячо любила. Я гордилась и его университетскими и его музыкальными успехами и любила его деликатную душу, часто скрываемую под какой-то внешней брюзгливостью и даже иногда грубостью» (Рукопись, стр.422—423). С. Л. Толстой является автором ряда произведений, в том числе: «Тургенев в Ясной Поляне» («Голос минувшего» 1918, 1—4); «Л. Н. Толстой о поэзии Ф. И. Тютчева» (ТЕ за 1912 г.); «Юмор в жизни Л. Н. Толстого» (ТП, 3, М. 1923); «Ясная Поляна, путеводитель и описание»; «Федор Толстой американец» (ГАХН, М., 1926); «Мать и дед Л. Н. Толстого» («Федерация», М. 1928); «Л. Н. Толстой в 70-х годах» («Красная новь» 1928, IX); «Музыка в жизни Л. Н. Толстого» (Юбилейный сборник Толстовского музея, 1929), вышло на английском и немецком языках; «Л. Толстой и П. Чайковский» («История русской музыки, труды ГИМНа», 1925); «Les derniers jours de ma mère. Fragment inédit d’un journal intime» [«Последние дни моей матери. Неизданный отрывок из интимного дневника»] («Europe» 1928, №67, р. 497—511). Под редакцией С. Л. Толстого вышли 3 тома дневников С. А. Толстой (изд. Сабашниковых, М. 1928—1932). С. Л. Толстому принадлежит ряд музыкальных композиций. В сборнике «Звенья» №2 совместно с И. В. Ильинским опубликовал статью: «Квартет «Ключ» в романе «Война и мир» с приложением нот: «Ключ» («С тобой вдвоем») — для трех голосов с напева И. В. Ильинского.стал хрипеть, ему заложило грудь, и на меня нашел такой страх, я по обыкновению начинаю теряться и бояться. А без тебя еще страшнее и хуже. Употреблю все средства против простуды, бог даст не опасно. А ужасно, ужасно трудно мне и грустно, и страшно без тебя. Теперь он спит, а я беру на себя и всё тебе описываю. — Вчера, как ты уехал, я себя выдержала и не плакала. Но вдруг у меня будто бы стало очень много дела, я хлопотала бегала, суетилась, хотя нынче, спроси, что я делала, — я не знаю. Больше возилась с Серёжей и с рук его почти не спускала. Гулять не ходила, а вечером вязала. Когда же пришла в свою комнату и хотела, было, ложиться, так мне вдруг стало скучно, что я просидела два часа, писала, да не пошло́, плакала, и всю ночь потом почти не спала. А когда заснула, всё видела какие-то страшные сны и пугалась и просыпалась. В пять часовДора Дора — сеттер, любимая охотничья собака Толстых.нас разбудила.Таня Таня — Татьяна Андреевна Берс (р. 29 октября 1846 г., ум. 8 января 1925 г.), младшая дочь А. Е. и Л. А. Берсов. Помнила Льва Николаевича с своего девятилетнего возраста, когда Толстой приезжал к Берсам на дачу «в военном мундире во время Севастопольской войны». Толстой навещал тогда Берсов, как «товарищ детства матери» (КМЖ, I, стр.52). В начале 1860хгг., когда Толстой стал, приезжая в Москву, чаще бывать в доме Берсов, он, по свидетельству самой Т. А. Берс, относился к ней, как к ребенку, «школьничал, как с подростком, сажал к себе на спину и катал по всем комнатам. Заставлял говорить стихи и задавал задачи» (КМЖ, I, стр.71). Когда Толстой был женихом, Т. А. Берс перешла с ним на «ты» в то время, как он продолжал «говорить Софье Андреевне «вы». В неопубликованном дневнике под 30 декабря 1862 г. Толстой записал: «Таня — чувственность. Соня трогает боязнью». Под 15 января 1863 г. читаем: «Таня прелесть наивности, эгоизма и чутья. Как она отнимет у Л[юбови] А[лександровны] чай или повалит ее. Люблю и не боюсь». После своей женитьбы Толстой с неизменным благорасположением и вниманием относился к Т. А. Берс, принимая близко к сердцу все обстоятельства ее жизни. По поводу получения письма от Татьяны Андреевны С. А. Толстая писала ей так 28 февраля 1865 года: «Лёвочка, прочтя, сказал: «какая славная девочка, со всех сторон, куда ни поверни, все хороша». Конечно я подумала тоже самое уже в тысячный раз в своей жизни» (не опубликовано; хранится в АК). Т. А. Берс в свою очередь относилась к Льву Николаевичу, как к самому близкому человеку. Она писала Льву Николаевичу 25 ноября 1865 г.: «Ты мне и лучший друг и второй отец, и всегда это так будет и я тебя очень, очень люблю, и где бы я не жила и не была, это никогда измениться не может» (не опубликовано; хранится в АК). Т. А. Берс послужила живой натурой Толстому в «Войне и мире», являясь прототипом Наташи Ростовой. А. Е. Грузинский пишет: «Образ Наташи до мелочей совпадает с Т. А. Кузминской» (Л. Н. Толстой, «Новые тексты из «Войны и мира», «Огонек», ч. I, стр.10). В 1867 г. Т. А. Берс вышла замуж за своего двоюродного брата, Александра Михайловича Кузминского. Толстой был против этой свадьбы, предполагая, что состоится брак Т. А. Берс с его другом Д. А. Дьяковым, в имении которого Татьяна Андреевна часто гостила. В течение двадцати пяти почти лет ежегодно Т. А. Берс, сначала девушкой, а потом с мужем и детьми, проводила лето в Ясной Поляне во флигеле. Л. Л. Толстой писал так: «у тёти Тани была способность, как у нас говорили, «поднимать вопросы» и, действительно, очень часто какой-нибудь своей самой неожиданной и крутой постановкой мысли она заставляла и Льва Николаевича и других доходить до интересных разговоров» («В Ясной Поляне», Прага 1923, стр.24—25). Т. А. Кузминская оставила о себе намять, как о талантливой исполнительнице романсов. Ей посвящено стихотворение Фета «Опять» («Сияла ночь. Луной был полон сад...»). И. Л. Толстой пишет: «Позднее, уже взрослым человеком, я часто задавал себе вопрос: был ли папа̀ влюблен в тётю Таню. И я думаю теперь, что да. Прошу читателя понять меня. Я разумею не пошлую влюбленность...., то чувство, которое, как мне кажется, отец испытывал к тёте Тане, французы называют «amitié amoureuse» [любовь и дружба]. И. Л. Толстой считает, что исполнение дуэтов Т. А. Кузминской с Ипполитом Нагорновым (братом мужа дочери М. Н. Толстой) послужило Толстому основным сюжетом для «Крейцеровой сонаты». И. Л. Толстой кончает так: «Ревновал ли тогда отец тётю Таню? Если можно ревновать мечту, то, конечно, да. С внешней стороны отношения отца с тётей Таней были чисто братские. Они были друг для друга Лёвочка и Таня и такими они и остались до конца. Мечта увяла, но не разбилась» (Илья Толстой, «Мои воспоминания», М. 1933. Второе издание, стр.63). Т. А. Кузминская является автором следующих работ, посвященных Толстому и лицам, с ним связанным: «Воспоминания о гр. Л. Н. Толстом в шестидесятых годах» (иллюстр. прил. к «Новому времени» 1908 №№11655 и 11659; было переиздано брошюрой); «Мои воспоминания о М. Н. Толстой» (иллюстр. прил. к «Новому времени» 1913, №№13543 и 13550; было переиздано брошюрой. Спб. 1914); «В Ясной Поляне осенью 1907 года» (иллюстр. прил. к «Новому времени» 1908 №№11530, 11534, 11544 и 11551; было переиздано брошюрой. Спб. 1908); «Мой последний приезд в Ясную Поляну» (о смерти и похоронах Толстого) («Новое время» 1910, 15 декабря, №12487); «Как мы жили в Ясной Поляне» («Родник» 1906, №№23, 24, стр.59—64); «Воспоминания прошлого (быль)» (Тип. Губернского правления. Орел 1885) [анонимно]; «Сестра и я» (печаталось в журн. «Семейные вечера»); «Отношение графа Льва Николаевича Толстого к войне вообще» (Птр. 1915); «Tolstoy et la guerre» («La Revue» 1917, №1—2); «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне» (Три части в изд. Сабашниковых, первое издание М. 1925—1926, второе издание — М. 1927—1928). Кроме того Т. А. Кузминская написала: рассказ «Бабья доля» (проредактирован Толстым и напечатан в «Вестнике Европы» 1886, №4; отдельно издан «Посредником», М. 1886) и др. О Т. А. Кузминской см. статью В. В. Нагорновой, рожд. Толстой: «Оригинал Наташи Ростовой в романе «Война и мир». Молодость Т. А. Кузминской» (иллюстр. прил. к «Новому времени» 1916, №№14400, 14413, 14427 и 14434). После смерти Т. А. Кузминской в Ясной Поляне остался ценный архив, включающий обширную переписку Т. А. Кузминской с С. А. Толстой и рядом лиц, связанных Толстым и Ясной Поляной. Архив этот хранится в ГТМ. (она спала в гостиной) встала, оделась и выпустила ее на цепи. Но опять та же возня с собаками, и Дорку принесла Таня на руках. Потом ее заперли и увезли в Москву только в одиннадцать часов, тоже возились долго, от собак не могли отбиться.

Хотя я с пяти часов опять спала плохо, но встала в одиннадцать часов как будто я больна, так дурно мне было. Серёжа был и весел, и здоров, и мил. За чаем я узнала, чтоНиколай Николай — Николай Михайлович Румянцев (1818—1893), бывший флейтист яснополянского крепостного оркестра. Служил до 1883 г. поваром, потом жил на пенсии. О нем см. Илья Толстой, «Мои воспоминания», М. 1914, стр.16; там же помещена его фотография.болен и не может даже готовить. Я пошла в кухню и простряпала всё утро. В кухнюТаня принесла мне твое письмо Таня принесла мне твое письмо. В своем письме от 22—23 апреля Толстой, между прочим, писал: «у меня в ухе шумело и стало грустно о тебе (о Серёже меньшом я еще не жалею), и нашел страх, что я тебя оставил; потом заснул и видел во сне разные лица из моего романа [будущая «Война и мир»] [...]. Вот что: пожалуйста, ты без меня не попускайся — тебя в это втягивает Таня, — а действуй, как бывало в эти дни, когда ты сходишь к Мышке и играешь на фортепианах и только Серёжа отрывает тебя. Ежели Серёжа будет нездоров, пришли ко мне сейчас нарочного. Я прошу не сидеть, а ходить, для того, что иначе (я имею дерзость думать) тебе будет грустнее без меня» (ПЖ, стр.6—7).. Я так обрадовалась, что меня всю в жар бросило. Я читала и просто задыхалась от радости. В самом деле, точно ты давно уж уехал.Всё, что ты про Серёжу мне писал Всё, что ты про Серёжу мне писал. Сергей Николаевич Толстой (р. 17 февраля 1826 г., ум. 23 августа 1904 г.), — брат Толстого, с которым всю жизнь он был очень близок и находился в постоянной переписке. Сохранилось около 175 писем Льва Николаевича к брату. Учился в Казанском университете, откуда выбыл в 1847 г. Гр. С. Н. Толстой был женат с 7 июня 1867 г. на цыганке Марии Михайловне Шишкиной (1829—1919), прожив с ней восемнадцать лет до венчания. В своих «Воспоминаниях», написанных в год смерти С. Н. Толстого, Толстой так говорит о брате: «Серёжей я восхищался и подражал ему, любил его, хотел быть им. Я восхищался его красивой наружностью, его пением (он всегда пел), его рисованием, его веселием и, в особенности, как ни странно это сказать, непосредственностью его эгоизма. На днях он умер, и в предсмертной болезни и умирая, он был так же непостижим мне, и так же дорог, как и в давнишние времена детства. В старости, в последнее время, он больше любил меня, дорожил моей привязанностью, гордился мною, желал быть со мной согласен, но не мог и оставался таким, каким был: совсем особенным, самим собой, красивым, породистым, гордым и, главное, до такой степени правдивым и искренним человеком, какого я никогда не встречал» (Собр. соч. Л. Н. Толстого, под ред. Бирюкова, т. I, стр.290). Племянница С. Н. Толстого — Е. В. Оболенская — описывает гр. С. Н. Толстого так: «Он был обворожительным, но характер у него был тяжелый, несдержанный, вспыльчивый. Он был большим оригиналом. Он любил всё заграничное, особенно англичан; уже в зрелых годах самостоятельно выучился английскому языку, и любимым его чтением были английские романы. Он страстно любил пение — простое бабье пенье и цыганское. А под старость стал нелюдимым, подозрительным, почти не выходил из дому, избегал наемной прислуги. — Жил он чрезвычайно скромно, сам убирал свою комнату, чистил свое платье... Льва Николаевича он очень высоко ставил, любил, гордился им, но не разделял его политических и социальных взглядов» («Октябрь» 1928, кн.9—10, стр.207—208). Гр. С. Н. Толстой — прототип Володи «Детства, отрочества и юности». В 1863—1864 гг. Сергей Николаевич увлекался Татьяной Андреевной Берс. 20 января 1864 г. Лев Николаевич писал сестре М. Н. Толстой за границу о брате Сергее: «Под секретом скажу тебе. Он с Таней влюбились друг в друга и, как кажется, очень серьезно». Роман Сергея Николаевича с Татьяной Андреевной, кончившийся разрывом в 1865 г., послужил Толстому материалом для «Войны и мира» при изображении взаимоотношений князя Андрея и Наташи Ростовой. В настоящем письме С. А. Толстая имеет в виду следующие строки письма Льва Николаевича от 23 апреля из Пирогова: «После ужина я прошел в подробности по всему дому и узнал вещи Серёжины (разные мелочи), которых я не видел давно, которые знаю 25 лет, когда мы оба были детьми, и ужасно мне стало грустно, как будто я его потерял навсегда. И оно почти так [...]. Я спал внизу, должно, быть, на том диване, на котором Таня за ширмами держала его. И эта вся поэтическая и грустная история живо представилась мне. Оба хорошие люди, и оба красивые и добрые: стареющий и чуть ли не ребенок, и оба теперь несчастливые; а я понимаю, что это воспоминание этой ночи — одни в пустом и хорошеньком доме — останется у них обоих самым поэтическим воспоминанием, и потому, что оба были милы, особенно Серёжа. Вообще мне стало грустно на этом же диване и об обоих, и о Серёже, особенно глядя на ящичек с красками, тут в комнате, из которого он красил, когда ему было 13 лет; он был хорошенькой, веселой, открытый мальчик, рисовал, и всё бывало, пел разные песни, не переставая. А теперь его, того Серёжи, как будто нет» (ПЖ, стр.5—6)., так во мне отозвалось, что всё плакать хотела, и вдруг так я его полюбила, тоже и мне его жалко стало.Я очень рада твоему намерению писать Я очень рада твоему намерению писать. Л. Н. Толстой писал 23 апреля: «Еще я буду писать тебе каждый день, как нынче, — всё хоть с собой привезу; также и ты пиши пожалуйста; но не посылай по почте, не дойдет; а в субботу вечером вышли Якова» (ПЖ, стр.7)., — мы ни о чем не переговорили, мне не хотелось говорить тогда, потому что и так тяжело было расставаться. А теперь писать грустно, и я всё избегаю назвать тебя по имени, потому что как будто говоришь с тобой, а тебя нет, и еще скучнее. Вслед за твоим письмом привезли письма с почты: отС. nbsp; Горсткиной С. Горсткина. — Софья Михайловна Горсткина, рожд. Кузминская (1842—1891), была замужем за Львом Ивановичем Горсткиным. С. М. Горсткина — сестра А. М. Кузминского, мужа Т. А. Берс., отАнеточки Анеточка — Анна Карловна Юргенс (р. 1843), дочь содержателя аптеки в Москве — Карла Петровича Зенгера (1802—1872) и Екатерины Кубе. Подруга Софьи Андреевны. (Письмо Зенгер к С. А. Толстой от 16 апреля 1864 г. хранится в АСТ)., отИславина Иславин — Владимир Александрович Иславин (1818—1895), дядя С. А. Толстой, сын А. М. Исленьева и кн. С. П. Козловской, был членом совета министра земледелия и государственных имуществ. Этнограф. Автор книги: «Самоеды в домашнем и общественном быту» (Спб. 1847), Толстой усматривал в натуре Иславина сочетание «адуевщины» (тип из романа Гончарова) с «готовностью делать добро для других». В 1863 г. Толстой был в деятельной переписке с Иславиным, подбивая его участвовать в постройке винокуренного завода в Никольском-Вяземском. Иславин уклонился от предложения Толстого. — Письмо, которое переслала С. А. Толстая мужу, вероятно от 13 апреля (год не проставлен); в нем Иславин сообщает о стоимости разных препаратов для винокуренного завода.и Серёжи. Последние посылаю тебе. Вернописьмо Серёжи письмо Сережи. Не сохранилось. на тебя подействует хорошо. Я ему так обрадовалась, что сказать тебе не могу. Всё-таки нравственно ему лучше, и я нынче как-то так раздражена, что всё очень принимаю к сердцу. Не сердись, что мы распечатали. Это письмо было радостно для всех и потому только я не раскаиваюсь, и, если тебе неприятно, то раскаиваюсь и прошу прощения. — Серёжа кашляет очень дурно; я совсем начинаю унывать и завтра пошлю и за доктором и к тебе, если ему не будет лучше.

24. После обеда.

У нас всё просветлело, и меня мучает, что ты едешь и ужасно беспокоишься о нас всех. Я тебе скоро всё лично буду рассказывать, и пишу, чтоб время прошло скорее и всё-таки как будто говорю с тобой. Что это только было вчера, я вспомнить не могу! Совершенно неожиданно, сидим за чаем, вдруг Серёжа закашлял, я встала, посмотрела, мне показалось, что ничего особенного. Потом всё пошло сильнее; я писала, услыхала опять кашель, пошла в детскую и тут его начало душить. С первых минут я совсем растерялась, не помню даже ничего об окружающих.Он кашлял как из бочки и задыхался Он кашлял как из бочки, и задыхался. «Это был сильный ложный круп» (прим. С. А. Толстой)., но я скоро опомнилась, хотя всё плакала. Одно знаю, что было очень серьезно и верно опасно, и все, особенно Таня иТатьяна Александровна Татьяна Александровна — Т. А. Ергольская (р. в 1792 г., ум. 20 июля 1874 г.), троюродная сестра отца Толстого, Николая Ильича; была воспитана бабкой Льва Николаевича, Пелагеей Николаевной Толстой, будучи сиротой с малолетства. После смерти жены отец Льва Николаевича хотел жениться на Ергольской, она же отклонила брак, но обещала посвятить себя воспитанию детей Николая Ильича. До конца жизни прожила в доме у Толстых в Ясной Поляне. Лев Николаевич описал ее комнату в «Семейном счастьи», как комнату матери героя романа, Татьяны Семеновны (см. вариант №9 — «Юбилейное собрание сочинений Толстого», т. V, стр.181). В «Воспоминаниях детства» Л. Н. Толстой писал так: «Третье после отца и матери, самое важное в смысле влияния на мою жизнь была тётенька, как мы называли ее, Т. А. Ергольская [...]. Когда я стал помнить ее, ей было уже за сорок, и я никогда не думал о том, красива или некрасива она. Я просто любил ее, любил ее глаза, улыбку, смуглую, широкую, маленькую руку с энергической поперечной жилкой. Я сказал, что тётенька Татьяна Александровна имела самое большое влияние на мою жизнь. Влияние это было, во-первых, в том, что еще в детстве она научила меня духовному наслаждению любви. Она не словами учила меня этому, а всем своим существом заражала меня любовью. Я видел, чувствовал, как хорошо ей было любить, и понял счастье любви. Это первое. Второе то, что она научила меня прелести неторопливой, одинокой жизни». В письме к М. Н. Толстой от 20 января 1864 г. Лев Николаевич писал: «Тётинька Татьяна Александровна все дороже и дороже становится нам, потому что чувствуешь, что она не долго с нами останется». (Письмо не опубликовано, хранится в ГТМ). С. А. Толстая отзывалась так: «Она старого воспитания с странными правилами и высокой нравственностью» (письмо Т. А. Берс от 27 марта 1864 г., не опубликовано)., очень испугались. Хочется мне похвастаться, что я хорошо распорядилась, и, если ты скажешь, что дурно, то я верно с тобой соглашусь. Я послала заИваном Ивановичем Иван Иванович — И. И. Орлов, приказчик; из духовного звания, окончил Тульскую духовную семинарию. Был учителем в школе Крапивенского уезда, бывшей в ведении Толстого. Прослужил у Толстых 28 лет в качестве управляющего имением Никольское-Вяземское (до 1890 г). Злоупотреблял спиртными напитками. Сохранился ряд хозяйственных писем Толстого к И. И. Орлову (хранятся в АТ); два из них опубликованы в «Красной нови» 1928, сентябрь, стр.209—210.и просила его немедленно ехать кШмигаро Шмигаро. — Сигизмунд Адамович Шмигаро, главный врач Тульского оружейного завода., а, если он не поедет, то привезти какого бы то ни было доктора, и кроме того велела позвать к себеКондратия Кондратий — Кондрат Пименов (р. 1798), бывший дворовый Толстых, в 1859 г. отпущен на волю.. АДуняше Дуняша, рожд. Банникова (ум. 1879) — дочь дядьки Толстых, Николая Дмитриевича и Арины Игнатьевны Банниковых; жена Алексея Степановича Орехова. О ней: Илья Толстой, «Мои воспоминания», 1914, стр.12. Была горничной Т. А. Ергольской.велела сделать маленький горчишник и припарки, о которых напомнилКёллер Кёллер — Густав Федорович Кёллер, немец, привезенный Толстым в Яснополянскую школу во время его путешествия по Германии. Первоначально преподавал в школе рисование и черчение. В 1864 г. был учителем у С. Н. Толстого, воспитывая его сына, Григория Сергеевича. Позднее — учитель немецкого языка Тульской гимназии.. (Он, повидимому, принимал большое участие.) Дала Серёже масла касторового, положила горчицу. Еслиб ты только видел, как он был жалок. Плакал, задыхался, горчица его щипала; он сучил ножками и хватался всё за мои волоса, серьги, воротник, точно он в меня влезть хотел или просил, чтоб его спасли. Я всё держала его на руках, и чем больше он мучился, тем живее мне представлялись его щелчки, его любовь ко мне, все его мины и я думала, что он умрет. Вспомнила еще, что ты бы отнял его у меня и сердился бы на меня, а я бы отдала бог знает что, чтоб ты всё-таки был со мной. Думая о смерти Серёжи, мне еще стало страшнее без тебя. Ты не можешь вообразить этого чувства осиротелости, которое я испытываю без тебя и испытала, особенно вчера с больным Серёжей. Я стала придумывать, как бы скорее тебе дать знать. Пришел Кондратий, оказалось, что верхом он проездит сутки и даже больше; к тому же у него не оказалось вида, а то я его хотела послатьна перекладной На перекладной — езда с перепряжкой почтовых лошадей на каждой почтовой станции.. Таня говорит: «пошлиАлексея Алексей — Алексей Степанович Орехов (ум. 1882), камердинер, позднее — приказчик и управляющий в Ясной Поляне. Из Яснополянских крепостных; в качестве камердинера сопровождал Толстого в Севастополь.». Он согласился, и вот мое распоряжение. Слава богу, что напрасно послали; хуже бы, еслиб не напрасно. А ты мне ужасно нужен, я так измучилась и отдохнуть не с кем. Таня и тётенька Татьяна Александровна были ужасно милы. Их любящие натуры высказались вполне. Таня всё бегала: по дворне, к работникам, распоряжалась от моего имени, не спала всю ночь, только часа три, и помогала во всем, хотя сама дрожала и плакала от страха, а Татьяна Александровна была и бодра, и добра, и своим настоящим участием меня просто поддерживала. А очень мы все перепугались.Тётеньку Полину Тётенька Полина — Пелагея Ильинична Юшкова (1801—1875). Когда Толстому было тринадцать лет, в виду смерти воспитывавшей его тётки, он вместе с братьями и сестрой перешли на попечение другой своей тетки, П. И. Юшковой, жившей в Казани. Там Толстой прожил с 1841 по 1847 г. По отзывам лиц, знавших ее, у нее, человека недалекого, внешняя светскость совмещалась с культом предрассудков и диких понятий (см. статью Н. Загоскина «Студенческие годы Л. Н. Толстого», «Исторический вестник» 1894, январь). После кончины мужа жила в Тульском женском монастыре, потом совсем переехала в Ясную Поляну, где и умерла. я не видала; она объелась и спала всю ночь препокойно, только ходила в палатку и отпивалась мятой. Прости за грубость и злость на нее. —

После горчишников и масла Серёжа заснул, но дышал страшно всю ночь. Я продолжала класть ему припарки и он проспал всю ночь распеленутый, такой трогательный и милый, в самых милых детских позах. Тётенька Татьяна Александровна и я, мы à la lettre1 [буквально] ни минуты не заснули. Я всё его сторожила, как бы он не задохнулся, а тётенька всё навещала. Никто и не раздевался. Еще я растерла его теплым маслом, но не могла никак добиться, чтоб он спотел. Как много я передумала в эту ночь, как любила тебя, как я хорошо понимала и чувствовала, какой ты отличный и как я тебя люблю. Лежала я на кушетке и всё прислушивалась, не едет ли доктор. Несколько раз я сбегала на крыльцо посмотреть не едет ли доктор и всякий раз Кёллер выходил из кабинета и спрашивал: Wie geht der Kleine?».2 [Как здоровье маленького?] Он тоже не раздевался и не тушил свечи. В пятом часу явился Иван Иванович и с ним какой-то толстый белокурый доктор. Доктора я проводила в детскую и спросила, кто это у Ивана Ивановича. Оказалось, что Шмигаро не поехал, а что этоВиганд Виганд. — Эдуард Ильич Виганд (р. 1826), доктор медицины, был врачем в Тульской гимназии, впоследствии — главный доктор Оружейного завода в Туле.. И то заманили его насилу. Он всё отговаривался, что у нас лечит Шмигаро и что он не поедет. Виганд дал Серёже в три приема 85 антимониальных капель, поставил не к груди, как мы, — а к спинке горчицу и дал сыроп, который очень помогает от кашля. Опять я ужасно мучилась: бедный Серёжа страшно метался; его тошнило, рвало, он всё лежал у меня на плече и хватался за меня. Как жалок был, ты вообразить не можешь! Но душить его перестало, дышал он всё лучше и лучше и заснул совсем покойно. Мы все до одной души собрались пить чай, было совсем светло и шесть часов. Все успокоились, я видела, что прошла опасность, но всё меня мучил его кашель и дыханье, и до сих пор я не совсем покойна. Ел он хорошо, спал порядочно и слабило хорошо. А его нежность ко мне сводит меня совсем с ума. Мне всё хочется плакать, да и нервы расстроены, может быть, оттого. Он похудел и стал еще больше похож на тебя. Тебя я не вижу и мне всё хочется в его личике увидать твои черты и найти сходство. Когда уехал доктор, я легла и спала часа полтора в детской. Всё мне представлялось в тумане, и ночь прошедшая, и природа вся, и люди; — ты знаешь, как после бессонной ночи, а когда я думала о тебе, то ужасная пустота, скука и всё, кажется, как будто не для меня, что я умерла и что только здоровье Серёжи и ты опять меня оживят. И до сих пор это чувство. Серёже делалось всё лучше и лучше, тётенька спала, Таня бегала везде: и в сад, и еще куда-то, а я всё у Серёжи, и всё с самыми радостными, но тревожными мыслями о тебе. Часа в три мы все опомнились, умылись, оделись; Кёллер поехал в Тулу, Серёжа уж стал играть и смеяться и я села есть. Потом опять в детской; любовь Серёжи ко мне, меня так и тянет к нему. В четыре с половиной часа обедали, а потом, с моего позволения, Иван Иванович с сыном и Таня поехали верхом кататься. Они и третьего дня ездили ловить лошадей крестьянских на наших лугах, но ничего не поймали. Я пошла нынче после обеда кМышке Мышка — вероятно Ольга, дочь Родиона Егоровича Егорова, вышедшая замуж за Семена Яковлевича Базыкина; была очень маленького роста.и опять я для всего мертвая, как будто. Погода была чудесная, всего часа полтора, особенно ярко блестела на солнце трава, мне это в глаза бросилось. Мышки дома не было; я вернулась домой и встретила Ивана Ивановича, Таню иАнатоля Анатоль — Анатолий Львович Шостак (ум. 1914), сын Льва Антоновича и Екатерины Николаевны, рожд. Исленьевой, впоследствии получил фамилию Исленьев-Шостак; окончил Александровский лицей, впоследствии черниговский губернатор, тайный советник и камергер. С. А. Толстая называла его пустозвоном (письмо к Т. А. Берс от 23 мая 1863 г., не опубликовано). К 1863 г. относится увлечение Т. А. Берс Шостаком, который приходился ей троюродным братом. Сближение произошло в Петербурге весной 1863 г., куда Татьяна Андреевна ездила с отцом. После этого Шостак приезжал в Ясную Поляну в июне того же года и усиленно ухаживал за Татьяной Андреевной, одновременно гостившей у Толстых. Лев Николаевич, которому не нравились отношения Шостака к Татьяне Андреевне, добился того, что Шостак принужден был покинуть Ясную Поляну. В петербургских кругах, однако, говорилось, что виновата во всем эпизоде Татьяна Андреевна, которая вела себя легкомысленно. (По письмам Кузминского к С. А. Толстой, хранящимся в АТ). С осени того же года наметилось сближение Татьяны Андреевны с Сергеем Николаевичем. Эпизод увлечения Татьяны Андреевны Шостаком послужил Толстому материалом для описания романа Наташи Ростовой с Анатолем Курагиным, который в первых черновых набросках «Войны и мира» назван Анатолем Шимко. — Настоящее письмо является единственным свидетельством того, что Анатолий Львович был в Ясной Поляне вторично уже после того, как налаживался роман у С. Н. Толстого с Т. А. Берс, и продолжал с последней свой флирт. Это обстоятельство вносит корректив в описание событий, как они изображены в воспоминаниях Татьяны Андреевны, и рисует ее поведение в несколько ином свете. . Таня была блестяща просто. В бархатной курточке, в своей шляпке с пестрыми перышками, беленькая, свеженькая, — прелесть. Немножко завидно было и я подумала, что и ты ею поразишься, страшно немножко стало. А я дурная с измятым лицом, жалкая, чересчур не элегантная пешеходка. — Дома, пока Серёжа спал, пописала, потом он оторвал меня, потом я опять писала и пишу до сих пор. Его кладут спать, я отпущу няню, и сама продежурю до твоего приезда. Я жду тебя непременно нынче в ночь. Приедешь-ли? Я не дождусь, кажется, тебя, а как хочется увидаться скорее с тобой.

Месяц и год отсылки письма определяется ответным письмом Толстого. Письмо писано С. А. Толстой в имение Пирогово, куда Толстой ездил по хозяйственным делам владельцев имения, брата и сестры Толстого — Сергея Николаевича и Марии Николаевны, в связи с отъездом последних за границу. С. А. Толстая пометила к серии писем, писанных в апреле 1864 г.: «Эти три дня подробного описания моей жизни без Льва Николаевича[...] были им мне заказаны. Это не письма, а дневник, который я охотно вела, как бы всё время общаясь с ним». В это время С. А. Толстая, прожив полтора года в Ясной Поляне, имела уже ребенка десяти месяцев. Позднейшая надпись С. А. Толстой на оригинале: «1863 год» — ошибочна.

В тот же отъезд Л. Н. Толстого в Пирогово С. А. Толстая продолжала ему писать, — это дальнейшее письмо, писанное в два присеста, 25 апреля, нами не воспроизводится.

№ 3

1864 г. Августа 10 Понедельник. Я. П.

Боюсь, что письмо это не дойдет уже до тебя; ты, может быть, ужбудешь возвращаться будешь возвращаться. Толстой решил с охоты проехать дальше в Никольское-Вяземское.; но всё-таки пусть лучше пропадет, чем не писать, когда всё таки, может быть, и получишь. Веселого мало: Серёжа всё нездоров. Удивляюсь я его бессоннице. Вечером до двенадцати часов не спит, а потом всю ночь вскрикивает и плачет. По вечерам оглядывается, всё что-то высматривает и всё издает те звуки, которые он произносит при виде лошадей. Понос продолжается по семь раз в сутки и очень жидко. Нынче, верно, была боль в животе, потому что он очень кричал и ножками сучил. Я покуда только грею ему припарки и больше ничего.Тётеньке я вчера обрадовалась Тётеньке я вчера обрадовалась. Т. А. Ергольской. — Толстой писал из Пирогова Софье Андреевне 9 августа: Тётинька первое слово сказала,больше, чем сама думала. Так она меня хорошо, добродушно и ласково встретила и видно, что искренно. Что это за горе мне будет, когда ее не будет на свете. Я ее очень люблю.Таня мне тоже ужасно стала чужая Таня мне тоже ужасно стала чужая. Лев Николаевич писал так 9 августа: «Было бы очень хорошо всё, ежели не присутствие Серёжи и Тани, которое дает натянутость и неискренность всем отношениям. Это пение, выходы на балкон и всё мне ужасно неприятно. Вся эта история много портит мне жизнь. Постоянно неловко и боишься за них обоих[...]. У Серёжи с Таней что-то было, — я вижу по признакам, и мне это очень неприятно. Ничего, кроме горя, и горя всем, от этого не будет. А добра не будет ни в каком случае» (ПЖ, стр.10—11).. Мне точно так же, как и тебе, так неестественно, и неловко, и неприятно, когда они с Серёжей. Когда-то это всё кончится! Нынче она за чаем стала рассказывать, что про тебя дурного говорил Серёжа и что она с ним согласна. Что ты бестолков, что у тебя нет верного слова, я не могла удержаться, чтоб не наговорить ей неприятного. Но ей всё равно, что стакан воды выпить. Так она в эту историю с Серёжей много потеряла деликатности, самолюбия, чувства такта, которое в ней было так сильно.

Твое письмо меня так обрадовало Твое письмо меня так обрадовало. Письмо от 9 августа. Толстой писал: «Вчера я возвращался в Пирогово с мыслью, что я нынче еду назад в Ясную: так мне стало страшно за тебя и Серёжу, которого видел во сне. И мне досадно было, что тётенька не едет и не уехала[...]. Может я нынче найду письмо в Черни. Испортился я совсем. Ты говоришь, я забуду. Ни минуты, особенно с людьми. На охоте я забываю, помню об одном дупеле; но с людьми — при всяком столкновении, слове — я вспоминаю о тебе, и всё мне хочется сказать тебе то, что я никому, кроме тебя, не могу сказать (ПЖ, стр.11). , что передать тебе не могу. Они приехали в ту самую минуту, как я садилась за свой одинокий обед. Я его побежала читать в свою комнату, и даже стыдно было, — всё время от радости смеялась. Уж сколько раз я его перечитывала! Мне тебя даже не жалко, что ты испортился, так я рада, что ты меня всё помнил и что я тебе недоставала. А домой тебя не вызываю, я рада, что нынешний раз я не выхожу из себя от скуки и страха насчёт Серёжи, и рада, что тыиз Пирогова из Пирогова. Имение Крапивенского уезда Тульской губ. в 32 верстах от Ясной Поляны. Принадлежало раньше троюродному дяде Толстого, Александру Алексеевичу Темяшеву, давало дохода в год до 70 тысяч рублей. По разделу между братьями Толстыми в 1847 г. часть имения перешла к Марии Николаевне Толстой, другая часть досталась Сергею Николаевичу Толстому. не приехал домой. Раз расстались, надо уж сделать дело, чтоб не расставаться во второй раз. Жаль, что опоздал на охоту, а то бы ты повеселился. Щенят я очень кормлю; белый стал еще больше. Ивану Ивановичу я очень внушала про посев; он уверял, что уже распорядился давно точно так, и нынче уж сеят. Рассказывал мне с гордостью, что у него не было довольно народу работать, он и поехал ночью лошадей ловить и, в виде штрафа, заставил работать, по одной и по две десятины вязать. — Серёжа сейчас встал и еще слабило уже в пятый раз, а теперь только половина двенадцатого. Я ему всё грею припарки. Когда Серёжа спит, я нигде себе места не нахожу, так и тянет всё к тебе, и всё я тебя жду, как будто ты только ушел не надолго. Серёжа очень скучен нынче, не знаю, от погоды это или от того, что ему хуже. У нас проливной дождь, но, кажется, не надолго. Я немного удивилась, что ты так поздно выехал вНикольское Никольское — Никольское-Вяземское, имение Толстых Чернского уезда Тульской губ., заключавшее около 1200 десятин; в 100 верстах от Ясной Поляны. Принадлежало брату Льва Николаевича, Николаю Николаевичу Толстому, а после его смерти в 1860 г. перешло к Л. Н. Толстому. После раздела между детьми Льва Николаевича досталось в большей части Сергею Львовичу Толстому.; ведь это было на третий день после твоего отъезда из Ясной. Жаль, что тебе даже не было весело. Лёвочка, куда ты делМашенькины письма Машенькины письма. Мария Николаевна Толстая (1803—1912), единственная сестра Толстого, с 1847 г. была замужем за своим троюродным братом, Валерианом Петровичем Толстым. По соседству с имением ее мужа «Покровское» жили Фет и Тургенев. Последний, заинтересонанный литературными опытами Толстого, стал бывать у М. Н. Толстой. Первый шаг к знакомству с Толстым был сделан Тургеневым в Покровском: оттуда Тургенев впервые обратился с письмом к Толстому, находившемуся тогда в Крыму. В 1857 г. гр. М. Н. Толстая разошлась с мужем, после чего жила в Пирогове, владея частью именья, а затем уехала за границу. Две зимы (1861—1862 и 1862—1863 гг.) провела в Алжире. В 1861 г. увлеклась шведом, Гектором-Виктором де Клееном, ставшим ее гражданским мужем. По возвращении в Россию, после смерти гр. В. П. Толстого в 1865 г., переехала в Покровское. Впоследствии гр. М. Н. Толстая поселилась в Шамардинском монастыре Калужской губ., где в 1891 г. постриглась в монахини. К ней в Шамардино Толстой прежде всего направился, когда уехал 28 октября 1910 г. из Ясной Поляны. — Е. В. Оболенская характеризует свою мать, М. Н. Толстую, так: «Вообще характер матери был трудный[...]. Она была капризной, раздражительной и, как очень нервная, несдержанной[...]. Нежности в ее характере не было, но мы знали, что она горячо нас любит» («Моя мать и Лев Николаевич», «Октябрь» 1928, кн.9—10, стр.226 и 234). — С. А. Толстая отозвалась так в письме к Т. А. Кузминской от 13 февраля 1900 года: «У нас гостит Марья Николаевна и на сколько она может быть приятна, когда она спокойна и довольна, на столько она невыносима, когда она приходит в ворчливое и суетливоеиз-за границы. Мы вчера искали их весь вечер, чтоб ей их послать с лошадьми, и не могли нигде найти. Неужели ты потерял их? — Первую жертву я сыну сделала, что не поехала с тобой. Мне теперь весело думать о том, как бы мы с тобой вдвоем, совсем одни куда-нибудь поехали пожить, как молодые. Но теперь это уж кончено, никогда этого не будет. Серёжа меня ужасно измучил своей продолжительной болезнью. Просто не дает отдохнуть даже. Всё понос, понос и понос! Я уверена, что я просто не умею его воспитывать, но что же мне делать! Когда ты что-нибудь решительное говоришь на счет его, я как будто сержусь, а в душе ужасно рада и дорожу всем, что ты говоришь. И теперь, верно, ты что-нибудь сказал бы дельное, а я теряюсь и не знаю, на что решиться. Я очень часто думаю и не могу себе объяснить, какое чувство имеешь ты к Серёже. Уж верно не такое, какое я, — как любишь ты его? У меня всё только страх и сожаление к нему. Я не могу вообразить себе, что завтра, может быть, ты приедешь. Это было бы очень хорошо, да плохо я на это надеюсь. До вчерашнего твоего письма меня всё мучило, что последнее время между нами была какая-то холодность, особенно с твоей стороны, и даже неловкость, но письмо твое так просто, так хорошо, что все эти мысли прошли. Мне вчера так всё опять показалось весело, после твоего письма. И время, прожитое без тебя, сократилось, и болезнь Серёжи как будто не стала так опасна, и всё, всё стало лучше, как будто ты сам побывал дома. Я говорю с твоей стороны, а с моей я такие тебе сделала две неприятности, что теперь и стыдно, и ужасно грустно вспомнить. Чем больше я с тобой живу, тем тяжелее мне делается всякая гадость, которую я тебе сделаю. Я всё бы писала тебе, да боюсь опоздать, почта отойдет; и потому цалую тебя покуда, и уж больше не жди от меня письма; всё равно оно тебя не застанет, пожалуй. А если ты не приедешь завтра в ночь, я еще беспокоиться не буду, только с 15-го начну беспокоиться. Прощай, милый, может быть, мне привезут нынче от тебя письмо. Если ты не приедешь и поехалк Фету к Фету. Афанасий Афанасьевич Фет (Шеншин) (1820—1892), лирический поэт. Жил по соседству с имением Толстого Никольское в имении «Степановка» Мценского уезда, Орловской губ. Был женат на Марии Петровне, рожд. Боткиной. Находился в постоянной переписке с Толстым до 1881 года. С 1856 года — начала знакомства Фета с Толстым — до нас дошло 158 писем Толстого к Фету, из них многие напечатаны в воспоминаниях Фета: А. А. Фет, «Мои воспоминания», М. 1890, ч. I—II. Сын Толстого Лев Львович так пишет в своих воспоминаниях: «Из всех руских писателей чаще всего посещал Ясную в пору моего детства Фет, друг моего отца еще до его женитьбы, наилучше его понимавший и ценивший. Почти ежегодно Фет приезжал с своей женой в Ясную, и мой отец всегда искренно был рад его видеть. Мой отец писал и рассказывал Фету, как верному другу, всё, что лежало у него на сердце. Он очень ценил поэзию своего друга и ряд стихотворений он цитировал наизусть» (Статья Л. Л. Толстого в «Figaro» от 12 февраля 1923 г.). Сам Лев Николаевич писал Фету так 28 июня 1867 г.: «Я свежее и сильнее вас не знаю человека. Поток ваш всё течет, давая тоже известное количество ведер воды — силы, — колесо, на которое он падал, сломалось, расстроилось, принято прочь, но поток всё течет и, ежели он ушел в землю, он где-нибудь опять выйдет, и завертит другие колеса» (опубликовано Фетом). Несмотря на изменение взглядов Толстого и всё возраставшую реакционность убеждений Фета, отношение первого к последнему не изменилось до конца жизни поэта; имеются лишь неодобрительные отзывы Толстого по поводу юбилея Фета в 1889 г., в связи с которым Фет домогался камергерства; в октябре 1892 г. незадолго до смерти Фета Толстой писал жене так: «Скажи ему, чтоб он не думал, как он иногда думает, что мы разошлись. Я часто испытываю это, и с ним особенно, что люди составят себе представление о том, что я должен отчуждаться от них, а сами отчуждаются от меня» (ПЖ, стр.428). Отзывы С. А. Толстой в её дневниках таковы: под 16 июля 1865 г. она записала — «он немного напыщенный»; 23 декабря 1890 г.: «Получила очень и напишешь, что вернешься не прежде 15-го, я тебе еще напишу в среду. Не получишь, так не беспокойся.

Письмо писано Льву Николаевичу во время его поездки в Чернский уезд: он поехал на охоту в Пирогово, а оттуда через Чернь в свое имение Никольское-Вяземское. Данному письму С. А. Толстой предшествовало другое, утраченное, о получении которого Толстой так писал 9 августа: «А я-то тебя как люблю. Голубчик, милый. Всю дорогу ехал до Черни и думал: нет, непременно произойдет какая-нибудь путаница с письмами, и я не получу в Черни. Приезжаю, и бывший прикащик Томаса — какое милое лицо у этого прикащика — говорит: а вы не изволили получить письма? Нет. А я так проголодался, занялся супом, что еще не спросил. Какое письмо милое, и ты милая; я спокоен, и по письму вижу, что ты не в веселом, но в очень хорошем состоянии» (ПЖ, стр.13—14; неверно датировано 12 августа).

как мы тебя оставили одну, и сказала, что поедет. Я подговаривался, чтоб она ехала на другой день, но она не сказала, когда» (ПЖ, стр.10).

Иван Иванович — И. И. Орлов, управляющий.

состояние и грустно в ней видеть, по мере приближения к концу, возрастание житейских забот. Закупка вещей, провизии, разных платков, белья — всё это ее занимает бесконечно, всё это ей куда как важней душевного состояния. Религия же всё больше и больше принимает у нее характер суеверия, мистицизма и обожания или священника, или старца, или иконы. Потом еда сладкая тоже играет у нее роль. Я очень ее люблю, но очень устала от нее» (не опубликовано; хранится в АК). В 1865 г. С. А. Толстая писала сестре: «[Серёжа] говорил, что у Машеньки скука, она графиня, а сидит в кресле и читает уроки о нравственности[...]. Вообще я Машеньку не долюбливаю». Лев Николаевич приписал к этим строкам: «Напрасно. Всё это так кажется, только когда не в духе. А было и будет всем вместе хорошо, весело, и Машенька очень много хорошего имеет». (Неопубликовано; хранится в АК.) Толстой изобразил свою сестру в образе Любочки из «Детства, отрочества и юности». О ней см. Бирюков «Гр. М. Н. Толстая» («Русские ведомости» 1912, №83); И. Толстой «М. Н. Толстая» («Русское слово» 1912 г., от 10 апреля). Он же «Памяти Марии Николаевны» («Новое время» 1912 г., от 12 апреля; здесь же некролог Д. П. Маковицкого, посвященный М. Н. Толстой; Т. Кузминская «Мои воспоминания о гр. Марии Николаевне Толстой», Спб. 1914. — По поводу запроса о «Машенькиных письмах» в письме С. А. Толстой, Лев Николаевич писал только что вернувшейся из-за границы Марии Николаевне: «Ты на меня сердилась поделом за то, что я забыл твои письма. Меня это мучило верно столько же, сколько и тебя. Удивляюсь, что они не нашли их на столе. Чтоб загладить свою вину, посылаю тебе два письма, только что полученные мною нынче» (письмо от 14 августа 1864 г.; не опубликовано; хранится в ГТМ).

льстивое и почти влюбленное письмо от Фета, и мне это было приятно, хотя никогда ни крошечки не любила его, и он был мне скорее неприятен» (ДСТ, I, стр.92 и 158). 22 мая 1891 г.: «Был Фет с женой, читал стихи — всё любовь и любовь, и восхищался всем, что видел в Ясной Поляне, и остался, кажется, доволен своим посещением, и Лёвочкой, и мной. Ему 70 лет, но своей вечно живой и вечно поющей лирикой он всегда пробуждает во мне поэтические и несвоевременно молодые, сомнительные мысли и чувства» (ДСТ, II, стр.42). Фет посвятил С. А. Толстой пять стихотворений: «Когда стопой слегка усталой», «Когда так нежно расточала», «И вот портрет! И схоже и не схоже», «Пора, — по влаге кругосветной», «Я не у вас, я обделен». В неопубликованном письме 1870-хгг. Фет писал Толстому: «Жаль, если вы не вполне знаете, как хорошо в вашем оазисе. Тут все спелось. Отнимите графиню с ее прелестными волосами и глазами, отнимите детей: Илью-богатыря или Лёвочку, боящегося «Лесного царя», и все разрушено. Дай бог, чтобы это всё долго, долго так было» (хранится в АТ).

№ 4

1864 г. Августа II вторник вечером Я. П.

Мне нынче что-то так взгрустнулось, милый Лёвочка, вся моя бодрость пропала, и так захотелось скорей, скорей увидаться с тобой. Это всё сделало твое милое письмо, твоя ко мне любовь и то, что нам всё делается лучше и лучше жить на свете вместе. Мне грустно стало, что ты еще не скоро воротишься; к тому же Серёжа мой всё нездоров, а причина тому та, что корова больна. У ней так болят ноги, что она даже ходить не может. Но всё это случается как будто нарочно. Он так хорошо стал поправляться; надо же такое несчастье. Ходит он без боли, безо всякого жилиния, но очень жидко и часто. Спал нынче хорошо и ест порядочно. Нынче весь день гуляет, потому что погода чудесная, тепло и тихо. Мой день провела я вот как: встала, как и все дни, в восемь часов, спала первую ночь отлично, потому что Серёжа спал хорошо; потом послала вЯсенки Ясенки (Ясенецкая станция). В то время почтовая станция, в 5 верстах от Ясной Поляны, с конца 1860-хгг. — станция М. -Курской жел. дор., ныне переименована в Щекино.Таню.Она привезла мне твое письмо Она привезла мне твое письмо. — Письмо от 9 августа из Черни. , а я всё утро убирала все книги, твои и наши, перетерла их все, вымыла полки и очень устала. Это до моих родов я убираю их в последний раз; работа не легкая. Потом вообще на меня нашел дух порядка и я всё стала убирать. До обеда рисовала и идет очень плохо, но на этот раз хочу выдержать характер и кончить начатое. Обедала ровно в четыре часа. Дворецкий наш очень исправен, мы тоже. Потом я гуляла с Серёжей и была по всем садам. Караульщик солдат был вчера пьян и он препротивный; Кондратий старик пьян постоянно, — и я Ивану Ивановичу говорила, чтоб он на всё это обратил внимание.Пушкин обирает с Кузьмой персики Пушкин обирает с Кузьмой персики. Пушкин — тульский торговец, покупавший фрукты по окрестным имениям. Кузьма — садовник при оранжерее. Персиковые деревья существовали в Ясной Поляне до 1867 г.и сливы, и Кузьма очень деятелен, исключая огородной части.Все твои приказания я передала Ивану Ивановичу Все твои приказания я передала Ивану Ивановичу. Толстой писал 9 августа из Черни: «Еще скажи ему [Орлову], чтобы лучше землю (самую навозную), 2 десятины, он бы не засевал, а оставил под пшеницу, которую привезут из Никольского. В выборе земли пусть он спросит совета . Жаль, что лучшие десятины нынче уж засеяли, твое письмо шло очень долго. Еще вчера вечером Таня ездила, и письма не было. Теперь я буду брать скоро ванну, а ложусь я в десятом часу, потому что вечера без тебя и Серёжи очень грустны и длинны. Серёжа опять стал бледен и такой у него больной, слабый вид. Насчет Серёжи большого я говорила с Таней. Она говорит, что он сказал то же самое, что ты, т.   е., что ты был какой-то озабоченный и растерянный, что ему хотелось поговорить с тобой о деле, но что тебе было не до того, что он думал, нет ли какого дурного известия из Ясной. А в Пирогове ничего не было и он был весел, и с Таней ничего не было, она мне слово дала, что ничего не было и даже не намекали ни на что друг другу. А с Таней я нынче много говорила откровенно. Она очень жалуется на тебя, что ты очень о ней дурного мнения, что ты с ней не хорош, считаешь ее страшной кокеткой и что она при тебе всегда растеряется и ей неловко. Конечно, она чувствует, что всё это не даром, и она заслужила, но не сознается. А я прямо всё сказала, что я думаю и что у меня на душе, и она была рада моей откровенности.

С. А. Толстая. С фотографии 1863 г.

С. А. Толстая
С фотографии 1863 г.
Гос. Толстовский музей в Москве

Тётенька наша Тётенька наша — Т. А. Ергольская.всё похаживает по дорожкам с зонтиком и всё хочется ей съесть: и персики, и петуха, и яблоки. Она очень в хорошем духе и добра. А нынче так трогательно рассказывала про старину, про смерть всех близких ей, и, знаешь, как всегда — голос у ней немного дрожал и она была в таком трогательном волнении. Я покуда рисовала, а Таня тоже слушала. Лёва, милый, кабы ты скорей приехал. Я уже мечтаю, не застанет ли тебя это письмо в Черни, на возвратном пути. Я не поняла, что это значит, что я не думаю ехать к Фету и Киреевскому я не думаю ехать к Фету и Киреевскому. Николай Васильевич Киреевский (1797—1870). Ему принадлежало имение Шаблыкино Карачевского уезда, Орловской губернии. Владел огромным состоянием. Страстный охотник и гитарист; вел постоянно журнал своей охоты. С 1834 по 1837 г. — карачевский предводитель дворянства. Дом его, похожий на дворец, состоял из нескольких десятков комнат: отличался широким гостеприимством, причем гости его пользовались полною свободою: жили сколько хотели, и некоторые уезжали, даже не видев хозяина (из биографии Киреевского, помещенной в «Сборнике биографий кавалергардов», 1801—1826, там же портрет его). Будучи на охоте у Киреевского в 1865 г., Толстой описал его в письме к Софье Андреевне так: «Приехал я [...] утром к Киреевскому. Он уже встал. Меня отвели, не спрашивая, кто я и зачем, в комнату, спросили, чего я хочу, чаю, кофе. Куча грязных лакеев в передней встают всякий раз, как ты проходишь. Он — ограниченный, честный, твердый человек, исключительно охотник. Из всех его рассказов три четверти принадлежат охоте [...]. 29-го мы поехали после завтрака в 7 экипажах на скверных упряжках и лошадях, но все с отличными собаками и ружьями, и с такой важностью и степенством, как будто мы ехали на важнейшее дело в мире. Правду сказать, мне здесь дороже охоты этот охотничий мир и стариковский» (письмо от 31 июля 1865 г. см. ПЖ, стр.46—47, где письмо неверно датировано 1 июня). Толстой изобразил некоторые черты Киреевского в «Войне и мире» в лице дальнего родственника Ростовых (дядюшки — «чистое дело — марш»), страстного охотника и гитариста («Война и мир», т. II, часть 4, глава VII по изд. 1886 и сл. годов). — Киреевский написал: «40 лет постоянной охоты. Из воспоминаний охотника». Второе изд. М. 1875. a moin qu’il n’arrive quelque chose d’extraordinaire.1 Лишь бы не случилось что-нибудь необыкновенное. Но что же может случиться особенное? Ну, прощай, завтра утром напишу еще и пошлю это письмо. Цалую тебя, милый.

Датируется на основании пометы «вторник вечером» и связи с предшествующим письмом, датированным 10 августа. [«Понедельник»].

Тимофея старосты. Еще скажи ему, чтоб он посмотрел саженый клевер, — не перепустить бы его, т. е. как бы головки не свалились. Еще семянной же клевер за рощей, надо обирать. Послать туда 10 девочек и Соню с ними, если хорошая погода, и щипать головки, класть в фартуки, а из фартуков в телегу» (ПЖ, стр.15).

№ 5

1864 г. 22 ноября. Воскресение. 10 ч. вечера Я. П.

Только чтоуложила свою девочку уложила свою девочку. Татьяна Львовна Толстая (р. 4 октября 1864 г.) — старшая дочь Толстого. Художница. Ученица Репина. С 1899 г. замужем за Михаилом Сергеевичем Сухотиным (1850—1914). В 1922 г. организовала школу рисования и живописи. В 1923—1925 гг. была директором Толстовского музея в Москве. С 1925 г. живет за границей, в настоящее время — в Риме. Первый свой литературный труд — детский рассказ «Учитель музыки» опубликовала в журнале «Игрушечка» 1891 г., №11 под псевдонимом Ольги Болхиной. В разных периодических органах напечатала ряд очерков (посвященных Тургеневу, Н. Н. Ге и др.), которые объединены в ее сборнике «Друзья и гости Ясной Поляны». М. 1923. Ей принадлежат также следующие публикации: «Как мы с отцом решили земельный вопрос» (ТТ, I, стр.45—62); «Из дневника Т. Л. Толстой», ТП, 1923, III, «Sur la mort de mon pére» [«О смерти отца»] («Europe» 1928, №67, p. 395—472); ее письмо о завещании и литературном наследии Толстого опубликовано М. А. Стаховичем в статье «Tolstoy’s posthumous works» («The Russian Review» 1913, may, №2). При ее содействии и с ее предисловием вышел на немецком языке том избранных писем Толстого к жене (Leo Tolstoy, Briefe an seine Frau. Herausgegeben v. D. Umansky. Eingeleitet von T. Suchotine-Tolstaja, 1925). Большинство писем к Татьяне Львовне Л. Н. Толстого опубликовано в сборнике «Современные записки» (Париж 1928, №XXXVI)., милый Лёвочка, и теперь засела писать тебе, пока не засну над письмом. Девочка что-то очень бунтовала, а у мальчика сильный понос нынче, т.   е. шесть раз, хотя он ночь спал очень хорошо. Может быть это к лучшему, а впрочем очень грустно всё-таки. Оспа начинает краснеть, но оспы я не боюсь. Вот тебе рапорт о твоих собственных детях, больше о них сказать нечего. Теперь спят, как херувимчики,а няня на лежаночке пьет чай а няня на лежаночке пьет чай. Татьяна Филипповна; няньчила еще Льва Николаевича. О ней Толстой писал в своих «Воспоминаниях детства»: «Няню Татьяну Филипповну я помню потому, что она потом была няней моих племянниц и моего старшего сына. Это было одно из трогательных существ из народа, которые так сживаются с семьями своих питомцев, что все свои интересы переносят в них и для своих семейных представляют только возможность выпрашивания и наследования нажитых денег».. Как-то тебя застанет это письмо? Хорошего я ожидаю мало, дай бог тебе только силы всё получше перенесть. Завтра посылаю за телеграммой к Серёже и на телеграфную станцию; жаль, что мы не условились, куда ты пошлешь телеграмму. Лёва, голубчик, пожалуйста, пиши мне всю истинную правду; я знаю, что после восьми недель очень трудно и больно, и, пожалуй, опасно вправлять вывих, но надеюсь, что всё-таки кончится все хорошо. Ты о нас не думай, а, главное, думай о себе, лечись хорошенько, может быть в Петербурге есть специалисты лучше, чем в Москве. Теперь верно ты уже приехал, если карета довезла исправно и не сломалась нигде.То-то Берсы наши тебе рады были То-то Берсы наши тебе рады были. Лев Николаевич останавливался в Москве в Кремле у родителей Софьи Андреевны А. Е. и Л. А. Берсов. Андрей Евстафьевич Берс (р. 9 апреля 1808 г., ум. 1 мая 1868 г.), сын аптекаря, врач Московской дворцовой конторы. По окончании университета А. Е. Берс в 1822 г. с семьей родителей И. С. Тургенева поехал в Париж. Вернувшись из Парижа, где он провел два года, поступил на службу в сенат. Считался модным доктором. Получил дворянство в 1843 г. Состоял сверхштатным врачем московских театров, откуда его знакомство с театральным миром. Сохраняя связь с семьей Тургеневых, часто бывал в Спасском. От В. П. Тургеневой у него была внебрачная. Я совсем переношусь к вам с тех пор, как воображаю тебя уже не в дороге, а в Кремле. И легче мне стало, не так грустно. Вот как ты уехал нынче, пришла я к деткам и как посмотрела в кроватки, так и прошло то маленькое чувство досады на них, которое испытывала, когда прощалась с тобой. Девочка сейчас же проснулась и я долго сидела, кормила ее и всё думала о том, что я очень счастливая, благодаря тебе и что ты мне много хорошего внушил. Спала я очень дурно на этой кушетке, а утром ушла наверх, где стало так скучно, что я заснуть не могла.Машенька Машенька — М. Н. Толстая; гостила в то время в Ясной Поляне.переходить ко мне не хочет. Мысль, что везде дует, в двери и окна, так глубоко вкоренилась в нее, что ей кажется, что в мою дверь дует, а у ней зубы болят. Пусть делают, как хотят, а ей было бы удобнее. Об отъезде она, слава богу, не говорит. Я очень рада, и боюсь, что она оттого уедет, что ей неудобно.Дети сегодня целый день смотрели картины Дети сегодня целый день смотрели картины. Дочери М. Н. Толстой. Старшая — Варвара Валерьяновна (1850—1921) была замужем за Николаем Михайловичем Нагорновым. Варвара Валерьяновна была любимойи приходили в восхищение, ая нынче весь день писала я нынче весь день писала. В автобиографии С. А. Толстой читаем: «Перед отъездом из Ясной Поляны он [Лев Николаевич] всегда оставлял мне работу переписыванья» («Начала» 1921, №1, стр.145).; надеюсь скоро кончить, и пользуюсь просто всякой секундой времени, чтоб написать хоть одно слово, — всё подвигается. Как кончу, — перешлю немедленно. Хотела я тебе напомнить, что ты сам говорил.Не читай никому своего романа Не читай никому своего романа. Толстой повез в Москву первые главы своего романа «1805 год» (так первоначально называлась первая часть будущего романа «Война и мир»). В бытность свою в Москве Толстой отказался от мысли издать «1805 год» особой книгой и продал законченную первую часть в «Русский вестник». , никому, кто может быть судьей тебе. Помни, что тебя уже не раз сбивали, а теперь дело серьезное, кто-нибудь скажет глупость, а ты к сердцу примешь. Если тебе что понадобится переписать, дай мамаше, она славный писарь, да и охотно будет писать. Что Таня, заботится ли она о тебе? Как иногда страшно подумать, как ты далек от нас и как много может теперь быть с тобой разных неприятностей.

Лёва, Якова я нынче отправила, но вообрази, что он не понял, что я ему говорила про лечебницу, иотправился прямо к Серёже отправился прямо к Серёже. С. Н. Толстой имел квартиру в Туле. . Серёжа сказал ему: «ну, брат, мы завтра с тобой вместе поедем в лечебницу». Я этому очень рада, и уведомлю тебя, что с ним сделают. Завтра его привезут домой, я за ним посылаю. Я хочу начать гулять. Постоянная сидячая жизнь в детской, в духоте меня совсем притупила и нравственно и физически. Нынче я почувствовала себя такою вялою, притупленною и так захотелось мне чистого воздуха, что я, несмотря на эту морозную, ясную, бесснежную погоду, начну ходить гулять. Надо освежиться и поднять нервы. А то, пожалуй, без тебя опустишься и труднее будет переносить свое одиночество.

Вчерашний вечер и наше с тобой прощанье, — твой отъезд, всё это мне представляется теперь как сон, такая я сама-то была сонная и в неестественном, напряженном состоянии. А как нам хорошо было последнее время, так счастливо, так дружно, надо же было такое горе. Грустно без тебя ужасно и всё приходит в голову: его нет, так к чему всё это? Зачем надо всё также обедать, зачем так же печи топятся и все суетятся и такое же солнце яркое и та же тётенька, иЗефироты Зефироты. Так в доме Льва Николаевича называли девочек М. Н. Толстой — Варю и Лизу. Название это, надо полагать, литературного происхождения. В газете «Северная пчела» 1861 г., №75 от 1 апреля был напечатан шуточный фельетон «Зефироты», в котором описывались странные существа — полу-люди, полу-птицы, появившиеся в Северной Америке. Автором этого анонимного фельетона был кн. В. Одоевский. С. А. Толстая несколько иначе рассказывает о происхождении этого прозвища. Она пишет: «Прозвание, данное сначала сестре Тане и мне, потом племянницам Льва Николаевича — Варе и Лизе. Крестная мать Марии Николаевны, тульская монахиня [Марья Герасимовна], приехав в Ясную Поляну, рассказывала, что в газетах напечатано о прилетевших Зефиротах, не то птицах, не то драконах. Лев Николаевич шутя говорил про нас и племянниц: «Жили мы с тётенькой тихо, вдруг прилетели Зефироты и все перевернули»., и всё.Я нынче весь день внизу, писала изо всех сил Я нынче весь день внизу, писала изо всех сил. Переписывала «Войну и мир» (примечание С. А.). и это рассеивает.

Конец письма утрачен. Письмо писано в Москву, куда Толстой поехал на операцию. 26 сентября 1864 г. Лев Николаевич во время охоты, по дороге в соседнюю деревню Телятинки, упал с лошади и вывихнул себе плечо. Тульские врачи правили ему руку неудачно, поэтому 21 ноября Толстой отправился в Москву, чтобы посоветоваться с московскими докторами. Падение с лошади Л. Н. Толстого описано С. А. Толстой в ее письме к Т. А. Берс от 1 октября 1864 г., а также С. П. Арбузовым (Гр. Л. Н. Толстой. Воспоминания С. П. Арбузова. М. 1904, стр.4 и сл.).

дочь В. Н. Богданович-Лутовинова, по мужу Житова (1833—1900), составительница мемуаров «Семья И. С. Тургенева» («Вестник Европы» 1884, XII). С 1842 г. А. Е. Берс был женат на дочери А. М. Исленьева, Любови Александровне Иславиной, познакомившись с нею проездом в Орловскую губернию. Благодаря присущей ему мнительности, Толстой во время жениховства относился к А. Е. Берсу боязливо (дневниковая запись под 8 сентября 1862 г.: «Андрей Евстафьевич в своей комнате, как будто я что украл»). Но вскоре установились очень дружественные отношения между Толстым и Берсом, о чем свидетельствует сохранившаяся переписка. А. Е. Берс с интересом следил за литературной деятельностью Толстого и помогал ему в получении нужных материалов и в издательских делах. В статье «Как писался роман «Война и мир» М. А. Цявловский пишет: «В первоначальной стадии работ Толстого над романом, в деле розыскания и собирания материалов, обожавший Льва Николаевича, добрейший Андрей Евстафьевич всячески старался помочь, чем только мог» (ТТ, 3, М. 1927, стр.131). В «Моей жизни» С. А. Толстая пишет: «Тяжелое осталось впечатление и от болезни и от настроения моего отца за последние годы моей жизни дома. Это вечное ожидание ночных посещений моего отца к матери и его крики — расстраивали наши нервы и омрачали наши юные души. Мы очень любили мать, больше отца, и жалели ее очень. Но когда я на днях [в 1904 г.] перечитывала письма моего отца ко мне и ко Льву Николаевичу, меня поразила эта его глубокая нежность к нам, эта радость за наше счастье, эта готовность во всем помочь нам, как-нибудь нам услужить, несмотря на постоянное недомогание и большое количество дел и больных. Что-то было такое широкое, великодушное и щедрое в его натуре и характере» (I, стр.101). А. Е. Берс был страстным охотником и любителем собак. Как-то в последние годы своей жизни Лев Николаевич, вспоминая А. Е. Берса, сказал: «Это был чрезвычайно прямой, честный и вспыльчивый человек», а потом, понизив голос и после некоторой паузы, прибавил: «и большой ловелас» (сообщение М. А. Цявловского со слов Т. А. Кузминской). — Жена А. Е. Берса Любовь Александровна (1826—1886), рожд. Иславина, дочь Александра Михайловича Исленьева и кн. Софьи Петровны Козловской, рожд. гр. Завадовской. С. А. Толстая писала о матери в своих мемуарах в связи с своим замужеством: «Моей матери тогда было 37 лет, и она была красива, стройна и с удивительным цветом лица. Нежно-розовые щеки, синие жилки на висках, белый лоб с очень тонкими морщинками. И большие, продолговатые, очень черные глаза. Волосы тоже черные, очень тонкие и вились сами собой [...]. Мы, две дочери, наследовали ее цвета, но не наследовали ее величавого спокойствия, ее осанки» («Моя жизнь», I, стр.100). Кузминская писала о матери: «Хозяйственные заботы и частые дети поглощали всю жизнь Любови Александровны. Всех детей нас было тринадцать человек [...]. Мать была серьезного, сдержанного и даже скрытного характера. Многие считали ее гордой. Она была очень самолюбива, но не горда» (КМЖ, 1846—1862. М. 1925, стр.36). С. А. Берс пишет: «Моя покойная матушка рассказывала мне, что, описывая свою первую любовь в произведении «Детство», он [Толстой] умолчал о том, как из ревности столкнул с балкона предмет своей любви, которая и была моя матушка, девяти лет от роду, и которая после этого долго хромала. Он сделал это за то, что она разговаривала не с ним, а с другим. Впоследствии она, смеясь, говорила ему: «Видно, ты меня для того в детстве столкнул с террасы, чтобы потом жениться на моей дочери» (С. А. Берс, «Воспоминания о гр. Л. Н. Толстом», Смоленск 1894).

племянницей Толстого. В 1857—1858 гг. он изобразил ее в «Сказке о том, как другая девочка Варенька скоро выросла большая». В. В. Толстая помогала Толстому при писании им «Азбуки» и «Книг для чтения». Сохранился ее девичий дневник, очень литературно написанный с любопытными записями о Толстых (не напечатан). Другая дочь М. Н. Толстой — Елизавета Валерьяновна (1852—1935), была замужем за кн. Л. Д. Оболенским. Составила воспоминания о Толстом, опубликовав часть их под заглавием: «Моя мать и Лев Николаевич» («Октябрь» 1928, №№9—10). В своей автобиографии С. А. Толстая записала о В. В. и Е. В. Толстых: — «Эти милые девочки на всю жизнь остались моими нежно любимыми подружками; и теперь мы разницу лет уже давно не чувствуем».

Яков — Яков Васильевич Цветков (1848—1921), охотник, ездивший с Львом Николаевичем,

Толстой писал в ответ 27 ноября: «За обедом позвонили, газеты; Таня все сбегала, позвонили другой раз — твое письмо. Просили у меня все читать, но мне жалко было давать его. Оно слишком хорошо, и они не поймут, и не поняли. На меня же оно подействовало, как хорошая музыка и весело, и грустно, и приятно — плакать хочется. Какая ты умница, что пишешь, чтобы я никому не давал читать романа; ежели бы даже это было не умно, я бы исполнил потому, что ты хочешь» (ПЖ, стр.21).

№ 6

1864 г. 25 ноября, среда. Я. П.

Вечером.

Нынче получила обе телеграммы Нынче получила обе телеграммы. От 24 и 25 ноября. Текст первой таков: «Тула. Графине Толстой. Екатеринин день помешал. Отложено до завтра. Еще советуюсь с Иноземцевым. Общее здоровье лучше». Второй: «Решил поступить по совету Рудинского, он отсоветовал ломать, говоря почти справлена и улучшится много гимнастикой». (Телеграммы не напечатаны; хранятся в АТ.), милый Лёвочка. Вчера телеграмма получена была уже после отъезда Семёна, — линия была занята, иКёллер, которому ее принесли, прислал нынче Кёллер, которому ее принесли, прислал ее нынче утром. Г. Ф. Кёллер жил в то время уже в Туле.утром, а другую привез сейчас Семён. Не знаю, радоваться или сокрушаться. Конечно, приятно мне, что ты избегаешь больших страданий и опасности даже, но грустно также, что уж кончено; ни прежней силы, ни мускулов, ни свободных движений, ничего не будет. Еще грустно, что, так как ты будешь лечиться гимнастикой, то тебе долго нельзя будет вернуться домой, надо лечиться с выдержкой, последовательно и долго. Ну да что, это пустяки, только бы не даром прошло всё это, а была бы польза. Я рада, что общее здоровье твое лучше, это главное. Как скучно, что до сих пор нет от тебя писем. Твоим духом на меня повеет, когда прочту твое письмо и это меня много утешит и оживит, да и подробности-то, главное, я все узнаю, что говорили доктора и как ты смотришь на все эти передряги с рукой. Очень ли тебя всё это огорчает или нет. Серёжа всё говорит о твоей руке с каким-то разочарованием, но все рады, что тебя не будут ломать. Нечего просить тебя, чтоб ты мне писал обо всем подробно, ты, верно, сам меня не забываешь.А я то вчера, сумасшедшая, обвиняла тебя, что нет телеграммы А я то вчера, сумасшедшая, обвиняла тебя, что нет телеграммы. 24 ноября С. А. Толстая писала: «Не знаю, что и думать, что вы со мной делаете; нынче Семён весь день ждал телеграммы, а ее не было; завтра посылаю опять. Я в ужасном горе и тревоге. Точно меня бьют, бьют, и я всё желаю, чтобы было больнее, чтобы поскорее это кончилось. Мне представляется бог знает что: всевозможные бедствия и случаи. Неужели никому в голову не пришло, что мне будет ужасно, если я не получу телеграммы?» . Прости меня, Лёвочка, я была так встревожена и огорчена; какую я нынче ночь провела гадкую. Думала, думала, так в голове стало спутано всё и тяжело. Расстались таки мы с тобой, пришлось и горе испытать, не всё же радоваться. А это настоящее горе, серьезное, которое тоже надо уметь перенести. Как то вы все там поживаете? Хорошо ли тебе? Ты обо мне не думай, ты всё делай, что тебе весело. И в клуб езди, и к знакомым, к кому хочешь; я теперь насчёт всего так покойна, так счастлива тобой и так в тебе уверена, что ничего в мире не боюсь. Это я тебе говорю искренно и самой приятно в себе это чувствовать. У нас всё по-старому, без малейших перемен. Я всё сижу внизу, тут мое царство, мои дети, мои занятия и жизнь. Когда приду наверх, мне кажется, что я пришла в гости. Серёжа, когда я приду, встает, без меня шутит и врёт, а при мне всё церемонии и натянутость, хотя он и любезен и хорош со мной. Чувствуется мне, что я им всем чужая; странно, — чужая твоим родным; что все они любят и дороги друг другу, а на меня смотрят снисходительно и ласково, как на воспитанницу в доме. Все очень добры и участие большое принимают во мне, но всё это как то не то. Без тебя я тут не при чем, — такие уж у меня дикие мысли, — при тебе я чувствую себя царицей; без тебя — лишней. Все, кто меня любит — теперь в Кремле, и я постоянно с вами живу, вся моя жизнь, — исключая детей, — всё там.Тётенька Тётенька — Т. А. Ергольская.самая родственная и самая добрая. Она никогда не меняется, — всё та же. Боюсь, что тебе немного неприятно будет, что я говорю тебе так, но ты, Лёва, для меня всё равно, что я сама, так просто и естественно мне говорить тебе всё, что у меня на душе. Ты не думай, мы все очень дружны, но так мне нынче показалось. Я пришла к ним в гостиную, они все в кружке сидят, работают, читают, болтают; Серёжа лежит на диване,Лиза Лиза — тринадцатилетняя Е. В. Толстая. у него сидит на ногах. Когда я вошла, Серёжа вскочил, пошли фразы — скучно, я и ушла. Точно я им помешала. — Списывать тебе я еще не кончила, что делать, не до того было. Завтра кончу непременно.

Девочка моя очень беспокоилась, она горит от оспы, у ней принялись одна на одной руке и три на другой. У Серёжи, кажется, не принялась, хотя няня и уверяет, что примется. У него всё еще довольно сильный понос, верно потому оспа и не примется. Понос этот меня не очень тревожит. Он довольно весел, спит и ест хорошо, но слабит его до шести раз в сутки и очень дурно. Ничем не лечу и даю одно молоко и куриный суп, который ест плохо. Вообще в детской у нас почти совсем исправно, а что и не исправно, бог даст пройдет. Напиши, милый Лёвочка, когда ты думаешь, будет возможность приехать. Кажется уж так давно, что ты уехал.Как здоровье папа́? что его трубочка? Как здоровье папа́? Что его трубочка? В октябре 1864 г. А. Е. Берсу делали операцию трахеотомии, в результате чего сделали искусственное горло, вставив ему трубочку (канюлю).Грустно, что нет от вас всех писем. Взяла этот большой лист, хотела писать много, но рука так устала от списыванья, что просто трудно даже ею двигать.Тебе, верно, интересно знать про Якова Тебе, верно, интересно знать про Якова. Толстой отвечал 1 декабря: «Что Яков? какой дурак, что убежал из больницы: не переставайте следить за ним» (ПЖ, стр.28).. В больнице он лежать не захотел и ушел оттуда. Ему хотели отрезать палец, он не дался ни за что. Это будет ужасная история; у него вся рука уже опухла и всё больно очень. Мы всё о нем наведываемся, да делать-то не знаем что. Какой глупый народ, — ужас просто. Того и гляди, что сделается Антонов огонь. Без тебя с ним не сладишь. Может быть, и так пройдет, да навряд-ли. Всё это очень дурно. О хозяйстве твоем не знаю ничего. Только говорят, что всё благополучно и хорошо.Старосту я нынче видела Старосту я нынче видела. Василий Ермилов Зябрев (1826—1880), был помощником управляющего в экономии имения Толстых. ; — только и разговору с ним было, что он требовал купить два топора, а то повар с немцем подрались. Григорий столяр сделал флинтусы, завтра купят войлок и краску и, может быть, натянем клеёнку без тебя, если я ни в чем не затруднюсь; я этого очень желаю. — Здоровье всех нас, больших, хорошо, только у Машеньки болели зубы, а теперь лучше. Все сидим, как закупоренные, даже дверей, боже сохрани, отворять. Я сижу оттого, что еще шубка не готова, завтра ее привезут, и я начну гулять. — Как будут тебя лечить гимнастикой? Вероятно, пассивной, а не активной гимнастикой, а то ведь ты руки поднять не можешь. Что сказали про ямку сзади, про выдавшуюся кость спереди и про шишку, которую я ощупывала? Понравились ли тебе доктора? Как бы мне хотелось знать всё поподробнее. Что Таня, исполняет ли мои поручения относительно тебя, и соблюдает ли тебя довольно хорошо. Так как тебя не ломали и ты всё в том же положении, то, верно, ты и выходишь; пиши так подробно мне, как дневник. Где бываешь, кого видишь, всё, всё. Прощай, друг милый; будь здоров, покоен, весел. Я спешу кончать, потому что Таня моя ворочается что-то. Теперь, кажется, опять заснула.

Как хорошо всё, что ты мне оставил списывать.Как мне нравится вся княжна Марья! Как мне нравится вся княжна Марья! Марья Болконская из «1805 года», прототипом которой Толстой взял свою мать.Так ее и видишь. И такой славный, симпатичный характер. Я тебе всё буду критиковать. — Князь Андрей, по-моему, всё еще не ясен. Не знаешь, что он за человек. Если он умен, то как же он не понимает и не может растолковать себе свои отношения с женой.Старый князь Старый князь — князь Н. А. Болконский, из романа «Война и мир».очень тоже хорош. Но мне первый, которым ты был недоволен, нравился больше. Я уж из того составила себе в голове идеал, который не подходит к теперешнему князю.Сцена отъезда князя Андрея Сцена отъезда князя Андрея. Имеется в виду гл. XXVIII (последняя) первой части первого тома романа (по изд. 1886 г. и всем последующим).— очень хорошо, и с образом княжны Марьи — отлично. Мне было такое удовольствие это списывать. Пишешь ли ты в Москве?Был ли у Каткова? Был ли у Каткова? Михаил Никифорович Катков (1818—1887), публицист; первоначально — либерал, со времени польского восстания — выразитель дворянско-монархической реакции. Был редактором «Московских ведомостей» и «Русского вестника». До «1805 года» в Катковском «Русском вестнике» Толстой опубликовал: «Семейное счастье», «Казаки» и «Поликушку». — Толстой сообщил Софье Андреевне 27 ноября: «Потом пришел Любимов от Каткова. Он заведует «Русским вестником». Надо было слышать, как он в продолжение, я думаю, двух часов торговался со мной из-за 50 рублей за лист и при этом, с пеной у рта, по-профессорски смеялся. Я остался тверд и жду нынче ответа. Им очень хочется, и вероятно согласятся на 300 руб., а я, признаюсь, боюсь издавать сам, хлопот и с типографией, и, главное, с цензурой» (ПЖ, стр.21).
Толстой писал Софье Андреевне 1 декабря: «Как в житье нашем сказалось, что нам дома не надо, а достаточно одной детской, так и в жизни, с тех пор, как вырос большой, вижу, что никого не нужно, кроме пяти-шести человек самых близких людей[...]. Я вчера объяснял Тане, почему мне легче переносить разлуку с тобой, чем бы это могло быть, если бы у меня не было писания. Вместе с тобой и детьми (я чувствую однако здесь, что я их еще мало люблю) у меня есть постоянная любовь или забота о моем деле писания. Ежели бы этого не было, я чувствую, что я бы не мог, решительно, пробыть дня без тебя, ты это верно понимаешь, потому что то, что для меня писание, для тебя должны быть дети[...]. Я всегда податлив на похвалу, и твоя похвала характера кн. Марьи меня очень порадовала» (ПЖ, стр.26—27). На счет денежных дел скажу тебе, что оттисками не бери. Все, кто получает «Русский вестник», не купят книжки, а это большая часть людей денежных, которые выписывают журнал. Лучше погоди, может, сам напечатаешь.

Это не мое дело, я знаю, да так в голову пришло.

Лёвочка, милый мой друг, когда-то я увижу тебя? Всё ли еще с удовольствием думаешь ты о нашем житье в Ясной, не понравилось ли тебе в Москве? Не думаю. А мне даже Ясная опостылела без тебя. Никуда мне не хочется выдти из детской, ничего не хочется делать. Но ты не думай, я не опустилась. Я очень всё-таки деятельна и бодра. Ну, уж теперь решительно прощай. Цалую тебя крепко. Теперь уж когда буду писать, пошлю рукопись. Должно быть это будет в субботу. Дай бог тебе всего хорошего. Береги себя, ради бога. Помни нас с детками.

Твоя Соня.

Этому письму предшествовали два других — от 23 и 24 ноября, — в настоящем издании они не воспроизводятся.

№ 7

1864 г. 26 ноября. Вечером поздно. Я. П.

Вот, Лёвочка мой друг,посылаю тебе мое списыванье посылаю тебе мое списыванье. Толстой писал в ответ 1 декабря: «Нынче я перечел все присланное тобою, и мне показалось, что это очень гадко, и я почувствовал лишение руки; хотел поправить кое-что, перемарать — и не мог; вообще разочаровался насчет своего таланта, тем более, что вчера диктовал Лизе ужасную ерунду. Я знаю, что это только временное настроение, которое пройдет, — может быть оттого, что нервы не окрепли» (ПЖ, стр.27).и прошу извинения, что ленилась и мало переписывала. Теперь жаль, что кончила; мне это было развлечение, тем более, что ты мне сказал в день отъезда: «ты мне помощница». Я и рада бы писать с утра до ночи и помогать тебе. Писала сегодня с Серёжей к папа́, что оспа у Серёжи fils1 [сына]. не принялась, а теперь посмотрела и, кажется, на здоровой ручке принялась, наверное, и на больной тоже, кажется. —Иван сейчас приехал Иван сейчас приехал. Иван Алексеевич (ум. 1884), яснополянский дворовый. из Тулы и не привез писем от вас. Это меня очень огорчило. Пишите мне, голубчики, это меня бы очень утешало. Завтра, Лёвочка, кроим клеенку и всё примеряем и пригоняем. Купили сегодня войлок, 6 руб. с. стоило, очень дорого, и краски на флинтусы. Столяр велел.

Что твоя рука, милый мой Лёва? Лечишься ли ты? Принесла ли тебе московская поездка хоть малейшую пользу? Господи, как бы я желала с тобой повидаться, поговорить, посидеть с тобой. Что ты делаешь в Москве, где бываешь, кого видишь. Ужасно, сколько дней только по нескольку слов знаю о тебе, а подробностей никаких, и до сих пор писем нет. Лёвочка, на всякий случай пишу тебе на другой сторонереэстер реэстер — на обороте список предположенных покупок — рукой С. А. Толстой; сюда входят: кусок русского полотна, тонкая фланель, подкладка на халат Льва Николаевича, какао, мыло, гребень и т. п. , что нам нужно из Москвы, если можно, то попроси Таню и мама́ купить. — О себе нечего тебе говорить; ты знаешь меня, знаешь, как я люблю тебя и что мне скучно без тебя.

№ 8

30 ноября, вечером 1864 г. Я. П.

Вчера не писала тебе, милый друг мой Лёвочка, и что-то так неловко на душе, точно я, как бывало, маленькая, богу не помолюсь. Вчера ужепоздно вечером привезли мне твое письмо поздно вечером привезли мне твое письмо — от 25 ноября; в нем Толстой писал: «[Рудинский] смотрел внимательно и решил, что ломать не надо, что был перелом (это признал и Попов), и что полному вправлению могла помешать какая-нибудь подвернувшаяся под головку связка, и что кроме того пустое пространство, которое не занято костью руки, теперь уже наверно выполнилось хрящом (это тоже говорил Попов), и что поэтому пробовать нечего. Он говорил, что рука очень, очень немного не на месте, и что владеть я ей буду гораздо лучше, чем теперь» (ПЖ, стр.18—19)., грустное, неприятное, и вчера же получила самуюприятную и утешительную телеграмму приятную и утешительную телеграмму — от 29 ноября; текст ее таков: «Правили руку удачно. Совершенно здоров. Владеть буду свободно. Нужно две недели бинтование, осторожности» (не опубликована, хранится в АТ)., что рука на месте и ты здоров. Ну, слава богу, мне, признаюсь, немного неприятно было, что ты останешься убогий, именно с той точки зрения, что это твое существование немного бы отравило и испортило. Но я до того удивилась, что рассказать не могу. Особенно после письма, в котором ты с такими подробностями пишешь о том, как править нельзя, как уже пустое пространство заросло хрящем и мускулы приведены в параличное состояние и проч.Что побудило тебя править руку? Что побудило тебя править руку? 29 ноября Толстой писал: «Когда Редлих, у которого была выгода брать с меня деньги, на гимнастике сказал, что[б] я правил, то я окончательно решился; по чистой правде, решился я накануне в театре [на представлении «Зора» в Большом театре], когда музыка играет, танцовщицы пляшут, Michel Bode [сын президента Московской дворцовой конторы] владеет обеими руками, а у меня, я чувствую, вид кривобокий и жалкий, в рукаве пусто и ноет» (ПЖ, стр.22).Кто советовал тебе,как правили? как правили? Т. А. Кузминская так описала операцию в своих мемуарах: «Лев Николаевич очень спокойно приступил к операции, но не мог заснуть от хлороформа. Возились долго. Наконец, он вскочил с кресла, бледный, с открытыми блуждающими глазами; откинув от себя мешечек с хлороформом, он в бреду закричал на всю комнату: — Друзья мои, жить так нельзя... Я думаю... Я решил... — Он не договорил. Его посадили в кресло, подливая еще хлороформ. Он стал окончательно засыпать. Сидел передо мной мертвец, а не Лев Николаевич. Вдруг он страшно изменился в лице и затих. Двое служащих, по указанию Попова, тянули из всех сил руку Льва Николаевича, пока не выломали неправильно сросшуюся кость. Это было очень страшно. Мне казалось, что без хлороформа операция эта была бы немыслима. Меня охватил страх, что вот он сейчас проснется. Но нет, — когда рука безжизненно повисла, Попов ловко и сильно как бы вдвинул ее в плечо. Я как сейчас вижу всё это, такое сильное впечатление произвела на меня эта операция[...]. Когда он очнулся, то пожаловался на боль в руке. Я просидела с ним весь вечер. Он страдал от тошноты — следствие хлороформа — и долго мучался ею. Когда же он через два-три дня писал Соне про операцию, он не упоминал о своих страданиях. Я спросила его: — Ты скрываешь это от нее? — Да нет, да я не особенно страдал. Я думал, будет хуже» (КМЖ, 1864—1868, М. 1928, ч. III, стр.19). Не скоро узнаю я всё это. Давали ли тебе хлороформу? Завтра посылаю в Тулу за — и с письмом. Но еще описания, как тебя чинили и правили, быть не может. Спасибо, душенька, что посылал мне такие частые и правдивые телеграммы. Вижу, что ты помнишь обо мне и понимаешь, как мне дорого знать всё, что до тебя касается. Это бы мне и писать не надо. Лёвочка, письмо твое от 25-го мне очень было грустно. О руке-то уж теперь прошло, аТаню, бедную, мне ужасно жаль Таню, бедную, мне ужасно жаль. Толстой писал о Т. А. Берс 23 ноября: «Она плоха. Беспрестанно плачет и молчит почти так же, как было первое время» (ПЖ, стр.19).. Видно она только и дышет, что у нас, а там душно ей. Да, кремлевским воздухом дышать теперь тяжело, особенно таким лёгким, как у Тани. Ей только бы теперь веселиться, развернуться. Два раза молод не будешь. Мне ее ужасно жаль. Утешай ее, Лёва, и зови к нам на лето непременно.Отчего ты, глупый, скучаешь? Отчего ты, глупый, скучаешь. Толстой писал 25 ноября: «Вечером поехали опять в Малый театр все, без Тани, в новую дурацкую пьесу, но всё хорошо бы было, только не для меня. Мне всё скучно здесь, кроме моей работы и пенья Тани» (ПЖ, стр.19). — Толстой был на пьесе «Семейные расчеты» Куликовых.Я уже писала тебе, чтобы ты рассеивался, нарочно старайся веселиться, а то что же, кой веки раз уехал, и то скучаешь.Я очень рада, что тебе пишется Я очень рада, что тебе пишется. В письме Толстого от 25 ноября читаем: «Нынче утром я опять писал охотно». . Это всегда для меня радость. Готовь, готовь мне работы. Я уже соскучилась без переписывания.

Вот нынче-то у нас возня была, Лёвочка. Вообрази,вчера явился поп вчера явился поп — Константин Иванович Пашковский (р. 1823) с Кочаковского погоста близ Ясной Поляны, сын дьячка, окончил Тульскую
духовную семинарию, в Кочаках с 1860 по 1876 г. В своей автобиографии С. А. Толстая аттестовала его так: «всегда почти пьяный и очень глупый» («Моя жизнь», II, 70). По свидетельству ныне здравствующего яснополянца И. И. Кандаурова, яснополянские старики помнили, как однажды Пашковский шел со святом по деревне и, увидав игру в бабки, прицелился, и крестом, который был у него в руках, подбил сложенные бабки. Он крестил первого сына Льва Николаевича и, будучи в нетрезвом состоянии, чуть не потопил его в купели., просит меня и Машеньку крестить. Мы уж отвёртывались, отговаривались, — нет же, не отделались. Он решился привезти мальчика сюда и нынче явились: Константин Иванович,Василий Иванович Василий Иванович — В. И. Карницкий (1831—1881), другой священник Кочаковской церкви, незадолго до того (в 1862 г.) поступивший. Учил закону божию всех детей Толстого. «Был простой, хороший человек с большой семьей» (примечание Софьи Андреевны). Дочь его, Евдокия Васильевна, была крестницей Льва Николаевича.,Василий Давыдыч Василий Давыдыч — В. Д. Можайский (р. около 1792 г.), священник Кочаковской церкви с 1817 по 1859 г. Сын священника, кончил курс Тульской духовной семинарии. Крестил Льва Николаевича в 1828 г., старик. Мы крестили в две пары. Я с молодым попом, Машенька с Василием Давыдычем. Привез нам поп две полбутылки шампанского, пироги, наливку, рыбу, икру и угощал нас, кумушек. Такая была комедия. Маленького своего сына он привез, который, бедный, бегал, бегал, не знал к кому обратиться, опрундыкался и разревелся. Всё бы это ничего, но нынче же утром я решилась наконец, так как надо же когда-нибудь, начать обивать клеёнку.Мы и переносились всё утро из детской Мы и переносились всё утро из детской. Детская находилась в первом этаже в комнате под сводами, где одно время был кабинет Льва Николаевича. Желая отеплить комнату, Софья Андреевна воспользовалась отъездом Толстого и перевела детей себе в спальню в то время, как обивали клеенкой пол в детской.в мою комнату. Всё почти перенесли, комнату внизу опростали совершенно. Здесь, в спальной устроились очень хорошо, и теперь я пишу перед своим туалетом, и херувимчики спят. Ну, вот, в самую то переноску и приехали попы с попёнком. Дети кричат, девочку надо кормить, попёнок кричит — опрундыкался, Серёжа кричит, оттого, что дети кричат, а тут: «елицы во Христа крещаеши» «елицы во Христа крещаеши». «Елицы во Христа крестистеся» — трижды поется во время обряда крещения. ... и шампанское и «как прикажете клеёнку кроить», и «чай кушать пожалуйте». Совсем голову потеряла, но всё сошло с рук хорошо. Войлок обили совсем, клеёнку совсем скроили, Иван уже шьет. Будет так хорошо, что чудо. — Главное-то я и не пишу тебе, что у Серёжи понос прошел совершенно, жару тоже почти нет, и вообще ему гораздо лучше, но сыпь, на руке особенно, и на лице и везде ужасно усилилась и обезобразила его. Мокнет, чешется, просто страсть. Спит он очень плохо, ночь почти напролет кричит без устали. Совсем уходил нас с няней. Девочка моя цветуща здоровьем и красотой, и полнотой. Чудо, какая растет. Дай бог, чтоб не испортилась. Но в развитии плоха. Ничего не понимает еще, и успехов без тебя не сделала. А Серёжа вместо того, чтоб начать ходить, вовсе теперь ослаб и не в состоянии даже ходить около стульев. — Похвастала было, что понос прекратился у Серёжи, а к вечеру ему стало опять хуже.

Сейчас приехал большойСерёжа и привез мне твое письмо Сережа и привез мне твое письмо — от 27 ноября., мой милый голубчик Лёва. Все истории о руке остались в прошедшем, — но я всё-таки ужасно обрадовалась, и так хорошо мне стало от твоего письма.Только бедная Таня, очень мне за нее грустно Только бедная Таня, очень мне за нее грустно. Толстой писал: «Таня плачет целые дни, как вчерашнее утро. О чем? не добьешься, или все о том же, или о том, что ей скучно. Это правда. Года 3—2 тому назад был ваш целый мир, твой и её, с влюбленьями разными и ленточками, и со всей поэзией и глупостью молодости, а теперь вдруг и после нашего мира, ей очень полюбившегося, и всех передряг, т. е. чувства, испытанного ею, она, вернувшись домой, не нашла больше этого мира, к[отор]ый у нее [был] с тобой, а осталась добродетельная, но скучная Лиза, и поставлена она лицом к лицу, т. е. ближе к родителям, которая [Лиза] вследствие болезни стала тяжела. Ну, записались на коньки, сделали шапочку мерлушечью, записались в концерт, но этого ей мало. Вчера же она ревела кроме того, потому что через Алексея она будто узнала, что Серёжа женится на Маше» (письмо от 27 ноября, ПЖ, стр.20). , и жаль ее; она много отравляет мою жизнь, потому что я ее очень люблю. После тебя и детей, её и мама́ люблю больше всего.

Теперь совестно мне стало, милый друг мой, что я не всякий день писала тебе, а пропустила два раза. Это не лень, а совестно всякий день было в Тулу гонять. Когда воротишься ты? ничего-то я про тебя не знаю. Отчего не пишешь ты мне, где бываешь?Как приняли тебя у Сушковых Как приняли тебя у Сушковых? Николай Васильевич Сушков (1796—1871), писатель, был женат на сестре поэта Тютчева — Дарье Ивановне (1806—1879); Толстой часто у них бывал в 1850 г. Имели литературный салон, где встречались писатели различных направлений., что говорили, весело ли было. Мне так всё это интересно. Насчёт своих сочинений и вообще всего, спасибо, что послушал меня. А писем моих лучше не давай. Еще как посмотрят, и мне неловко будет писать; тебе-то и дурно, и хорошо, а всё ловко; ты и осудишь, так так и быть, а от них я уже отстала. Так, кое-что прочесть можно, а всего не давай. Теперь ты сбинтован, писать не можешь, уж я не увижу твоего милого, крупного, сжатого почерка. Когда-то я твою милую рожу увижу и расцалую. Я без тебя еще больше зарылась в детской, тем более, что Серёжа теперь у няни с рук не сходит, и девочка исключительно на моем попечении. Вчера, Лёвочка, я сделала маленькую extravagance.1 [экстравагантность, сумасбродство]. После обеда собрались мы с Лизой (Варе и Машеньке нельзя) гулять. Пошли на скотный двор сначала; видела я в первый раз твоегобычка Па́шковского бычок Па́шковский — из высокосортного отродья бычков, культивировавшегося помещиком Пашковым в Приволжском крае.. Чудо, как хорош, вылитый английский бык. Какая серьезная, беспристрастная физиономия, какой сытый, и чудесно сложен.Копыловского глядела Копыловского глядела — купленного у Копылова быка. Копылов — тульский купец; часто упоминается в письмах Толстого 1848—1849 гг.; он вовсе плох. Худой, кашляет, совсем не вырос, лохматый.Английские свинки Английские свинки. Толстой одно время очень увлекался свиноводством. В июле 1865 г. он писал А. Е. Берсу в Москву о покупке японских свиней, причем прибавляет: «Я на днях видел у Шатилова пару таких свиней и чувствую, для меня не может быть счастья в жизни до тех пор, пока не буду иметь таких же» (Иллюстр. прилож. к «Новому времени» 1908 г., №11659).пресмешные: толстенькие, коротенькие, идут — и все суставчики и мускулы, обтянутые жиром, вытягиваются, съёживаются и трясутся. Свиньи, которых откармливают, уже до того жирны, что вставать не могут, особенно старая свинья. Всё очень сыто и хорошо. Ну и потом вдруг мы с ней расхрабрились иотправились в мелкий Заказ отправились в мелкий Заказ — лес за гумном яснополянской усадьбы., оттуда низом к броду, кругом, потом на гору, имимо Чепыжа домой мимо Чепыжа домой. Чепыж — смешанный вековой лес близ дома (дуб и липа), являющийся продолжением яблоневого сада в Ясной Поляне. Любимое место Льва Николаевича.. Шли так скоро, как будто нас ветер нес, и всё болтали. Уже совсем смерклось, немного жутко, а хорошо было. Я стала очень сильна, нисколько не устала. А природа такая жалкая стала. Всё голо, пусто, кое-где снежок; не осень и не зима, а что-то печальное, неопределенное. Лиза всё понимала, в ней поэзия есть; так хорошо она говорила илюбовалась засекой любовалась засекой. Засека — большой казенный лиственный лес (32000 десятин), примыкающий к Ясной Поляне; тянется через всю Тульскую
губернию полосой, шириной от двух до пяти верст. В XVI—XVII вв. деревья засекались, в сваленном виде они служили заграждением от набегов татар. Этим объясняется название леса. Ближайшая к Ясной Поляне железнодорожная станция, носящая в настоящее время название «Ясная Поляна», расположена среди этого леса и называлась «Козлова засека».и природой, и тоже ей было немного жутко. Домой пришли, уже было совсем тёмно. Щёки разгорелись, захотелось спать, а тут детки мои разгулялись, привезли телеграмму, письма, пошло всё другое. Из мира поэзии в житейские дела.От Саши и я получила письмо От Саши и я получила письмо. Письмо это не сохранилось. Александр Андреевич Берс (р. 3 ноября 1845 г., ум. 16 ноября 1918 г.) — старший сын А. Е. и Л. А. Берсов. Воспитывался в Московском кадетском корпусе, который окончил в 1863 г. В 1872—1882 гг. служил в Закавказском крае. Участник Турецкой кампании. Был градоначальником города Баку. В 1882 г. получил назначение орловским вице-губернатором. Позднее член совета Московского земельного банка. Вышел в отставку после серьезного ранения, полученного им при проезде в Петербург вследствие крушения поезда Николаевской жел. дор. Был женат на княжне Патти (Матроне) Дмитриевне Эристовой. Разведясь с ней, вторично женился в январе 1887 г. на Анне Александровне Митрофановой. — Л. Н. Толстой отозвался так в письме к А. А. Берсу от 4 февраля 1866 г.: «У тебя и сердце и ум (esprit de conduite), которое тебе лучше меня покажет, где хорошее и дурное» (не напечатано; хранится в АК). С. А. Толстая писала Татьяне Андреевне 10 декабря 1874 г.: «Лёвочка всегда о нем [Саше] говорит: «вот милый малый и честный, лучше их всех. Он, да Стёпа — это Лёвочкины фавориты из братьев» (не напечатано; хранится в АК.) — В 1864 г. А. А. Берс служил в местечке Варки Варшавской губернии. . Всё жалуется на свою жизнь и судьбу. Что это, как они все, мои-то, разладились. Серёжа большой очень весел, едет в Пирогово завтра утром. Я опять засела дома. Вчера напилась холодного квасу и нынче горло разболелось. А я, было, так охотно разгулялась. Пороши у нас еще не было, Серёжа ждет её. Видно, что ему дома стало веселее, чем прежде, но что сказал Алексей Тане, — и похожего нет. — Что, милый Лёвочка, любишь ли ты меня в Москве? Вдруг приедешь ко мне и скажешь, что я ошибался. Иногда, признаюсь, приходит в голову и ревность, и мысли, что ты разлюбишь, но большею частью я покойна. Но рука твоя, — это для меня какая-то загадка. Отчего вдруг вздумалось тебе её править, после всего, что говорили доктора. Правда-ли, что всё благополучно? Я всё еще не желаю, чтобы ты приехал, пока мы не устроимся совершенно, и здоровьем, и комнатами. Теперь я хриплю, Серёжа чешется и понос; у Вареньки тоже болит горло и голова, вот поздоровеем все, и ты, и мы, тогда и заживем веселее. Что рука? Я в таком еще до сих пор волнении, что, как и зачем правили руку? Ну прощай, друг мой милый. Мое удовольствие кончено, я уже не буду получать от тебя собственно писем. Ты опять убогий. А Таню очень, очень прошу, чтоб она о тебе мне писала, как ты будешь себя чувствовать и как ты поживаешь. И о себе также пускай мне душу изливает. Прощай, душенька, цалую тебя. Если с тобой что будет, телеграфируй мне опять.

Твоя Соня.

Настоящее письмо, как и предшествующее от 28 ноября (его мы не печатаем), рисуют ту атмосферу, в которой писалась «Война и мир», абсолютно не литературную, — а узко семейную, даже детскую. В автобиографии С. А. Толстой мы находим следующее свидетельство о жизни Толстого в 1864 г.: «Раз как-то я задержалась внизу в детской и написала шуточное стихотворение с запросом, чем все заняты наверху, которое послала наверх Льву Николаевичу и девочкам. Немного погодя получаю ответ, написанный Львом Николаевичем:

Лиза с Варей все за Фетом
С низкой свечечкой сидят,
A ma tante1 [моя тетя] перед буфетом,
Алексей с Дуняшей спят.

Я ж пишу о дырке
В горле медика отца,
Размышляя о подтирке,
О пеленках без конца».

(«Моя жизнь» II, 159—160; не напечатано.)

№ 9

1864 г. Декабря 3. Я. П.

Половину письма напишу теперь пораньше, потому что вечером нынче дела много. И ванна, и переноска. Хочу нынче вечером переходить вниз опять, потому что уже сейчас будет готово, а здесь детям холодно. Какой пол вышел чудесный, просто прелесть. Другую половину письма напишу тебе по получении письма. Уж нынче я надеюсь непременно получить известие о тебе, мой милый Лёва, а то уж слишком было бы грустно. Сегодня я опять совсем здорова, и зуб прошел совершенно, только всё немного охрипла. Серёжа всё еще плох. Слабит его не часто, но совершенно как вода, и очень бело. Ясно, что молоко, которое он сосет, проходит насквозь, не перевариваясь. Что всего хуже, что мальчику второй год, и в нём просто ни кровинки, и ручки постоянно холодные. Нынешний раз я не так отчаяваюсь как бывало, потому что он довольно весел, играет, кушает и спит порядочно. Пишу всё подробно тебе, мой милый друг Лёва, потому что это меня очень занимает, и еще для того, чтоб уж ты ни о чем не беспокоился, а знал бы всю истинную правду. — Нынче утром встала, вижу пороша, ночью шел снег; я непременно решилась отправиться с собаками и с Лизой, конечно, пешком. Но не успели напиться чаю, как пошел снег; так и остались. Теперь к вечеру Лиза, бедная, расклеилась. У ней болит голова, ей тошно и железа распухли. Так я и осталась без товарища. Когда ты, мой милый товарищ, приедешь опять к нам? Не могу представить себе, что это будет за счастие, когда я тебя опять увижу, милый мой голубчик. Какой ты? В воскресение будет две недели, что ты уехал, а кажется, что прошло уже два года. Так я и не знаю, как твое здоровье после операции, только телеграмма была утешительная, что здоров и рука на месте. Не испортилось ли что с тех пор. Я всё соображаю, когда можешь ты приехать? Если нужно бинтовать две недели, стало быть ближе этого срока тебе нельзя будет пуститься в дорогу. Кажется ведь только одни сутки езды, а ни ты ко мне, ни я к тебе приехать не можем. Ты девочки нашей не узнаешь, так она выросла и переменилась. Понимать еще ничего не в состоянии, и всё-таки славная и миленькая.

Как то ты ночь провел после операции. Мучился ли ты и кто за тобой ходил. Как я всё подробно о тебе всё передумала, и сколько раз страшно становилось за тебя. Слава богу, чтоты взял Алексея с тобой ты взял Алексея с тобой. Толстой взял с собой в Москву слугу А. С. Орехова. , а то плохо бы было с чужими людьми.

11 часов вечера. —Сейчас получила два пакета за раз твоих, Таниных и папа́ писем Сейчас получила два пакета зараз твоих, Таниных и папа́ писем. От Льва Николаевича С. А. Толстая получила письма от 29 ноября и 1 декабря. В первом Толстой писал: «Ухаживали и ухаживают за мной так, что желать нечего, и только совестно; но, не смотря на всё, вчера с расстроенными нервами после хлороформа, особенно после твоих писем, которые пришли четверть часа после операции, я бог знает, как хотел, чтобы ты тут была, не для того, чтобы ты что-нибудь сделала, а только для того, чтобы ты тут была» (ПЖ, стр.23—24). Письмо Т. А. Кузминской не сохранилось. Письмо А. Е. Берса — от 29 ноября., и вообрази, сидя в ванне читала их. Хоть бы ты еще когда-нибудь вздумал подиктовать Тане; с таким наслаждением читала я писанное твоим слогом, хотя и не твоей рукой. На счёт руки не совсем еще утешительно, потому что не совсем еще она на месте. Наверное ли только, что лучше? А мне-то как грустно стало, Лёвочка, чтоЛюбимов унёс твою первую часть Любимов унес твою первую часть. Николай Алексеевич Любимов (1830—1896), профессор физики Московского университета, сотрудник Каткова, принимал ближайшее участие в «Русском вестнике». — Толстой сообщил Софье Андреевне 29 ноября: «Забыл, было, описать свидание с Любимовым перед «Зорой», он приехал от Каткова и, опять слюняво смеясь, объявил, что Катков согласен на все мои условия, и дурацкий торг этот кончился, то есть я им отдал по 300 р. за лист первую часть романа, которую он [с] собою и увез, но когда мой porte-feuille запустел и слюнявый Любимов понес рукописи, мне стало грустно, именно оттого, за что ты сердишься, что нельзя больше переправлять и сделать еще лучше».. И так хорошо, а вдруг еще бы лучше. То бранила, бранила, зачем поправляешь, а теперь самой жаль стало, что продал. Ужасно, свои мысли, чувства, свой талант, просто даже душу продал! Ей-богу, очень жаль, пока не будет совсем напечатано и не оценят порядочные люди.Всё про именины вы хорошо описали Все про именины вы хорошо описали. 30 ноября праздновались именины отца С. А. Толстой А. Е. Берса. Лев Николаевич писал так 1 декабря: «О вчерашнем дне писала тебе Таня; отчего я не писал, сам не знаю, кажется, устал, да и весь день для всех был, несмотря на свою торжественность, тяжелый и скучный. Кто ни приедет, с кем ни поговоришь, и Дьякова [жена друга Толстого], и Перфильева Варинька и Саша Купфершмидт [скрипач, приятель А. Е. Берса] всё люди хорошие и показывают участие, а бог знает отчего, — не только скучно, но тяжело, как будто под наказанием сидишь с ними[...]. Веселее всего, даже Армфельда
[профессор, друг Берса], блан-манже и пирогов Николая Богдановича [Анке], было вчерашний день то, что мы с Таней и Петей [брат С. А. Толстой] в пристройке повторяли всё «Са-а-ш Куп-фершмидт ([!!! staccato)»1 [отрывисто] этаким голосом. Впрочем, Саша Купфершмидт, Петр Гаврилович [Степанов, актер], няня и многое мне особенно странно и приятно потому, что напоминает тебя девочкой и когда ты была невестой, и это хорошее чувство я второй раз испытываю, живя без тебя в Кремле» (ПЖ, стр.25—26). , и в день операции суматохи было не мало. Я, читая, совсем перенеслась в ваш мир. А мне теперь мой, яснополянский, — милее. Видно гнездо, которое сам совьешь, лучше того, из которого вылетишь. Еще долго не увижу я тебя, мой милый Лёвочка. Всё думаю про себя: дай, господи, полегче перенесть, дай, господи, силы побольше. Знаешь, со дня на день всё больше слабею, особенно, как получу письма, да на меня тобой пахнет, так сделается грустно, такой сиротой я себя вдруг почувствую. А жаль, что не ты мне пишешь. Твои первые письма такие были унылые, что-то не хорошие. Ни одно меня не подбодрило, ни одно не прибавило силы легче перенесть разлуку с тобой. Лёвочка, любишь ли ты всё еще меня? Это страшнее всего. Признаюсь, я не думала, что так долго ты должен будешь прожить в Москве. Ужасно досадно, что потерял целую неделю; целую неделю напрасно разлучались.

Рисунок

Иллюстрация:

Липовая аллея в старинной части парка Ясной Поляны,
прилегающей к дому
Гос. Толстовский музей в Москве

Лёвочка, береги свою руку, хоть уж не напрасно теперь прошло всё это. — Я нынче к вечеру опять уныла. У Серёжи желудок совершенно не варит. Ей богу, не дошло бы это с его бесконечными поносами до паралича в желудке. Ведь ни на что не жалуется, ест, но так и проходит пища насквозь, не перевариваясь. Пожалуйста, спроси папа́, что делать. Я тебе даю честное слово, что если будет плохо, я телеграфирую, а вы телеграфируйте, что делать. А покуда еще ничего. Может быть и так пройдет. — Я удивилась твоей бодрости при операции. Слава богу, что всё так прошло. Теперь, как ждать и желать больше нечего, я жду и желаю тебя видеть изо всех сил. Мы перешли в детскую, устроились немного иначе, но очень хорошо. Я очень устала от ванны и переноски, и потому больше не пишу тебе. Прощай, мой милый, девочка кричит, Серёжа тоже. Хотела ей дать соску, чтоб еще пописать, да ей это не нравится. Жаль, что не можешь ты писать мне, это меня много бы оживило и утешило. А всё-таки не спеши, голубчик, — береги себя.

Твоя Соня.

3 декабря. Четверг, вечер.

Этому письму предшествовало два других — от 1 и 2 декабря, их мы не воспроизводим.

№ 10

1864 г. 5 декабря. Утром. Я. П.

Сейчас пришла домой, целое утро ходила по хозяйству. Вот тебе подробный отчёт.Сначала отправилась я к овцам Сначала отправилась я к овцам. О своем хозяйстве Толстой писал так А. Е. Берсу в октябре 1865 г.: «Кроме многих радостей жизни, которыми я пользуюсь, есть еще большая радость следить за расположением и улучшением растений и животных моих. Я уверен, что ты бы принял участие в этом, и я с гордостью и радостью показал бы тебе кое-что, что я успел сделать за это время. Куплено мною около трехсот мериносов, а теперь у меня их шестьсот, и весь приплод, рожденный и воспитанный у меня, без всякого сравнения лучше купленных. Ожидаемый же приплод нынешнего года, я надеюсь, будет замечателен, так как производители, купленные у Шатилова, высокой породы бараны[...]. Кроме мериносов я развожу в Никольском улучшенную породу русских овец и породу маличей (крымских), купленных у Шатилова» (Иллюстр. прилож. к «Новому времени», 1908 г., №11659 от 27 августа).. Там всё хорошо очень, все по местам: молодые, старые, бараны,валухи валухи — кладеные, выхолощенные бараны или быки., всё это по особенным загородкам. У молодых нашла только я две старые овцы;немец говорил немец говорил. У Толстого был скотник — немец; о нем упоминает С. А. Толстая в «Моей жизни», II, стр.169., что они были плохи, и он хотел их поправить. Корм был, чисто там очень. Видела твоего Рамбульетовского барана; он чудо как хорош, сыт, и шерсть прекрасная. Я немцу говорила, чтоб он старался, он уверял, что очень старается и, кажется, действительно, хорошо. Английские свинки у него очень сыты и хороши, я их даже сама руками пробовала. — Затем яотправилась к Анне Петровне отправилась к Анне Петровне. Анна Петровна Банникова служила продолжительное время скотницей у Толстых; жена Ивана Филипповича Банникова. Толстой писал в ответ 10 декабря: «Твое хозяйство отлично. Всё,
что сделаешь, хорошо. И то, чтобы возить воду из Воронки, одна из тех хозяйственных вещей, которые очень трудны и очень просты. Вот я приеду, погоди же ты, Анна Петровна, уж я не раз нарушу твое спокойствие и чай» (ПЖ, стр.40).. Ну, тут очень плохо. Телята, особенно три бычка так худы, что все ребра видны. Бычки, которых надо было поить одним молоком, щипят сено, которое разбросано и топчется под ногами. Я ей сделала серьезный выговор; она была очень сконфужена и даже разговаривала не так хорошо. Бычков молочных я велела привязать, чтоб они не допускались до сена, велела лучше поить, подобрать сено. Но я думаю, что бычки уже испорчены и мясо их не будет так бело и хорошо. Затем я отправилась к свиньям. По-моему, свиньи очень сыты — жирны, но корма у них тоже я не нашла. Анна Петровна уверяла, что уже кормила их, и нельзя же поминутно, чтоб был корм. Копыловский бычок тоже плох. Она при мне дала ему немного овса, а сено было раскидано по всей закутке, и он топтал его ногами. И за это я сделала выговор. Па́шковский бычок очень сыт и хорош. А какой красавец, — прелесть. У больной коровы была, она уже ест хорошо, и ей лучше. Больше больных нет, все здоровы. У коров четвертый день нет барды,завод стоит завод стоит. В 1863 г. Толстой увлекался грандиозным планом постройки даже не одного, а сразу двух винокуренных заводов. Затея Толстого свелась к сравнительно незначительному предприятию; он вошел в компанию с соседом Бибиковым, в имении которого Телятинки и был выстроен завод на половинных началах. Просуществовал завод около полутора лет. Свое участие в заводе Толстой продал Бибикову. Торговля водкой шла слабо. Грумонтский крестьянин Е. И. Разоренов показал 20 января 1933 г.: «Около Засеки близ старой Крапивенской-Белевской дороги был графский кабак. Этот кабак принадлежал Льву Николаевичу. Это было после отмены крепостного права. Там сидел Алексей Мартынович Комарёв, по прозвищу «Кривошейка» от запрокинутой головы. Я его помню и лично слышал, как он торговал водкой. Построена была хата. Одну бочку он привез от Бибикова и продал. Деньги отдал. Потом привез другую, распродал. А денег то принес графу чуть-чуть. «Куда ж ты деньги девал?» — «Да ведь с сорока-то ведер денег мало. — Да я, ваше сиятельство, проторговался, роздал мужикам, пристал народ». — «Это плохая привычка, на тебя не навозишься». И прекратил торговлю. А кабак сломали». — По приходным яснополянским книгам от Грецовского кабака получено прихода в июне 1869 г. 55 рублей.и Анна Петровна уверяет, что они оттого спали с тела. Действительно, при мне поили коров; только что нальют воды, а она и замерзнет. У коров чисто, солома только овсяная валялась, я велела ее загрести, — да сено привезенное валялось кое-как у ворот. У лошадей не была, потому что Кондратий уехал за водой, да я и не понимаю ничего. Очень понравилась мне тёлочка Копыловская, прелесть как мила. Ну, потом я пошла по своему птичьему хозяйству. Это тебе не интересно: скажу тебе только, что у меня уже больше недели несутся две курицы, приезжай кушать свежие яички. Нынче вообще, я в тоне настоящей хозяйки, и уже перестаю конфузиться и поддаваться разговорам разных Анн Петровн. Забыла я сказать, что Анна Петровна уверяла, будто телята худы оттого, что у них понос. Но это её же вина. Отчего бы быть поносу, если они в теплой избе и поятся тёплым молоком. Еще Анна Петровна говорила, что коровы не пьют воды потому, что она из пруда очень воняет. Не знаю, умно ли, нет ли, но я велела возить изВоронки Воронка — речка в версте от яснополянской усадьбы. . Если и не умно, так недолго, бог даст опять пойдет завод. Верно, прочтя всю эту хозяйственную болтовню, ты будешь надо мной смеяться, скажешь: «вот какой дельной представляется». Я таки признаюсь, что немного и придаю себе важности, но всё-таки стала кое-что понимать, благодаря моим прогулкам с тобой по конюшням, варкам, скотным, и проч. Ну, теперь о хозяйстве, — вся вся — т. е. «всё сказано». .

Вечером. Серёжа всё болен и слаб. Понос продолжается и меня часто приводит в отчаяние. Решительно слабит его водой. Так жидко и дурно. Похудел он ужасно, все рёбра видны. Я всё терплю, терплю и не знаю, когда уже будет конец. Ажаль мне, что ты детей мало любишь жаль мне, что ты детей мало любишь. Толстой писал 11 декабря: «Грустно, что о Серёже всё ты не пишешь; что понос, прошел? Не говори и не думай, что я их не люблю. Одно из главных желаний моих, чтоб Серёжа был совсем здоров. Больше я бы ничего не попросил бы у волшебницы. А я не люблю их в сравнении с тем, как я тебя люблю» (ПЖ, стр.41). ; мне они так дороги и милы. А если так, то я тебе ничего о них рассказывать не буду. Какие они и что новенького. Жаль только, что Серёжа не ходит к твоему приезду. Какая это для меня эпоха — твое отсутствие. Но грустная эпоха. А ты теперь, милый Лёва, в каком мире живешь. Мы поменялись: я — в твоем, ты — в моем. А кто такая была Соничка Берс в Кремле, уж осталось одно только предание, а ее уж и помину нет. Мне хочется теперь дойти до идеала моего хорошей хозяйки, главное, деятельной и способной на всё, не говоря уже о заботах о детях, которые явились сами собой, безо всяких усилий. Дочка моя совершенно покуда такая, о какой я мечтала. Такого ребенка я и желала: здоровенького, крепинького, покойного и моего питомца. Мне с ней нет никаких хлопот. Серёжа в настоящую минуту на полу, около меня играет, и всё ложится лицом к клеенке. Она холодит ему золотуху на щечках, и он всё переменяет место, где нагреется. Сначала, Лёвочка, мне всё казалось, что вот-вот ты войдешь, а теперь я приуныла, и уже не жду тебя, а в душе ноет, ноет. В другой раз, может быть, я уже не решусь с тобой расстаться, мой милый друг. Намучаешься, а за что? Нынче посидела я и наверху с Машенькой и детьми. Мы говорили грустно. Лиза всё больна, у ней головокружение. Машенька очень тревожится. Нет, не жилица она России, а еще менее — деревни. Да и то, сказать правду, будь мы в городе, рука твоя была бы уж давно совсем здорова, а теперь, как не рассуждай, а всё грустно, что есть эта неправильность в тебе. Ты всё говоришь; «для тебя мне главное хочется, чтоб рука была вправлена». Отчего для меня? Я тебя от этого меньше любить не буду, а, напротив — больше. Лёвочка сейчас приходил садовник и велел тебе написать, чтоб ты купил семян:

Дыни ананасной большой.

Дыни черноморской большой.

Дыни бухарской.

Огурцов 1 / 4 ф., полуголландских.

Спасибо тебе за брамапутров, я им очень рада. Боюсь только, что бабка моя их поморит. Я думаю взять их в кухню. Они скорее занесутся и будут сытее. Серёжа всё ползает по полу, такое ему раздолье, а у меня сердце радуется. Одно только, — не очень гладко натянули они клеенку, кое-где складки. Ровно целый кусок нетронутый остался. Вот лишние 5 р. с. Что с ним делать? Когда-нибудь пригодится. — Нынче вечером, вообрази, слышу пенье. ЭтоНаталья Петровна Наталья Петровна — Н. П. Охотницкая, бедная дворянка, жившая при Т. А. Ергольской. После ее смерти поселилась в богадельне, учрежденной в Спасском И. С. Тургеневым, где и умерла, впавши в слабоумие. В своих мемуарах С. А. Толстая отозвалась о ней так: «приживалка тётеньки, очень глупая и безвредная старушка, которая рассказывала, что муж ее был офицер, что у нее было двое детей, которых ей в походах и переездах неудобно было кормить грудью, и она их кормила соской[...]. «Только станут привыкать к соске — и помрут». («Моя жизнь», II, стр.1)., Машенька, дети развеселились и за чаем стали петь гимнМарьи Герасимовны Марья Герасимовна — монахиня, крестная мать М. Н. Толстой.: «своим духом утешаюсь...» и проч. Мне нельзя было, жаль, с ними побыть, девочку укладывала, да вот тебе, моему милому, пишу. Это уже мое удовольствие. Хотя уже восемь часов, но еще из Тулы не возвращались и письма еще нет.

Сейчас привезли твое письмо Сейчас привезли твое письмо — от 2 декабря (ПЖ, стр.28—30)., милый мой Лёва. Вот счастие-то мне было читать твои каракульки, написанные больной рукою. Всеми любовями Всеми любовями. Своей нетвердой рукой Толстой вписал в письмо от 2 декабря следующие строки: «Прощай, моя милая, душечка, голубчик. Не могу диктовать всего. Я тебя так сильно всеми любовями люблю всё это время. Милый мой друг. И чем больше люблю, тем больше боюсь» (ПЖ, стр.30). , а я то уж не знаю, какими я тебя люблю любовями, да всегда воздерживаюсь говорить о них, потому что ты когда-то сказал: «зачем говорить; об этом не говорят». О Серёже ты очень встревожилсям, мне жаль теперь, хотя я и не преувеличивала. За доктором не посылала и не пошлю еще, пока совсем худо не будет. А теперь всё-таки немного лучше и он ползает, играет, ест. Уж я телеграфировала бы, конечно, неужели оставляла бы тебя в неизвестности. Не спеши, друг мой милый, еще увидимся, а руку, главное, береги; потом раскаиваться будешь. —Что это тебе не пишется? Что это тебе не пишется? Толстой писал 2 декабря: «Сегодня утром я диктовал немного Тане, читал книги для романа и перебирал бумаги из архива, которые, по протекции Сухотина, они приносят на дом. Но несмотря на богатство материалов здесь, или именно вследствие этого богатства, я чувствую, что совсем расплываюсь и ничего не пишется. Я пересиливал себя, диктовал» (ПЖ, стр.29). Как это жаль. А всё это гадкий хлороформ. И тот раз нервы расстроились, вспомни, и ты тоже разочаровывался в себе и был иногда мрачен, и сомневался в себе. Не поддавайся нервам, милый мой Лёвочка, они тебя надувают. А талант твой не тебе ценить и не пропал же он вдруг теперь, а это хлороформ всё дело испортил. Погоди немножко, всё это придет. А не пишется — будем смотреть на свинок, овец, коров и брамапутров, которых ты привезешь; будем на порошу ходить и наслаждаться природой; будем читать вслух и возиться с детьми. Теперь опять всё покажется ново. Ты повеселился в Москве. Я не унывала до сих пор, напротив, я сама себе удивляюсь, что была так бодра. Должна признаться, что хотя мне Серёжа не меньше дорог и мил, но много значит, что есть еще ребенок, это много поддерживает. Теперь няня держит её на руках, она смеется и махает ручонками. Лёвочка, милый, когда-то я тебя увижу, друг мой. Совсем другая жизнь пойдет тогда. А рука, рука, — просто беда. Лучше бмаленький Оболенский маленький Оболенский — кн. Дмитрий Дмитриевич Оболенский (р. 1844), тульский помещик, знакомый Толстых. Его имение Шаховское Богородицкого уезда находилось в шестидесяти верстах от Ясной Поляны. Ему принадлежат: «Воспоминания» («Русский архив» 1894, 10) и «Отрывки»
(из личных воспоминаний) («Международный Толстовский альманах» 1909).за Таней ухаживал, она ему скорее парочка, а Лиза такая серьёзная, да и старше его. Зови его к нам, если он милый. Таню очень благодарю за то, что пишет мне за тебя, и цалую ее, душечку. Лёва, нынче целый день только и знаю, что даю рабочим и поденным записки на вино. Завтра праздник, пойду опять по хозяйству. И денег выдаю, заняла у Машеньки 100 р. с., а то больше негде было взять. Даю оттого, что отказать нельзя, а думаю, всё равно должны Машеньке или рабочим людям. — Ну, Лёва голубчик, прощай. Целый день пишу тебе это письмо. Зато уж длинное какое.Прилагаю письмо Серёжки к Алексею Прилагаю письмо Серёжки к Алексею. Сергей Петрович Арбузов (1849—1904), сын дворового человека помещика Воейкова Крапивенского уезда и няни у Толстых. Учился в яснополянской школе, через год был взят в дом в качестве помощника лакея. После назначения А. С. Орехова приказчиком, С. П. Арбузов стал старшим лакеем в доме. Прослужил у Толстых 22 года. Автор книги: «Гр. Л. Н. Толстой — Воспоминания С. П. Арбузова, бывшего слуги графа Л. Н. Толстого». М. 1904.. Я так смеялась, когда он с своей улыбкой принес мне и просил переслать. Он очень хорошо расправляется, мы даже не очень замечаем отсутствие Алексея. Прощай; всё бы писала да писала. Да спать пора; еще дочку надо покормить.Я сплю на полу Я сплю на полу — «боялась при кормлении ночью, сидя, задремать и уронить ребенка» (прим. Софьи Андреевны). — Толстой писал в ответ 10 декабря: «Ты меня так удивила, объявив, что ты спишь на полу; но Любовь Александровна сказала, что и она так спала, и я понял. Я и люблю, и не люблю, когда ты подражаешь ей. Я желал бы, чтоб ты была такая же существенно хорошая, как она; но хочется, чтоб ты была (как оно и есть) более тонкой работы и с большими умственными интересами. Оно так и есть» (ПЖ, стр.40)., посреди комнаты и мне очень хорошо. Цалую тебя, милый, и люблю так, как ты, может быть, уж и не можешь любить меня. Письма твои перечитывала двадцать раз, спасибо, что пишешь всякий день. Сейчасприехал Серёжа приехал Серёжа — С. Н. Толстой. , я его не увижу, потому что раздета и должна кормить.

Это письмо Толстой называет большим, сообщая Софье Андреевне так 10 декабря: «Вчера получил вдруг два твоих письма, большое и розовое. Оба письма очень хорошие, и я опять ожил духом, и мне верится, что опять счастливо и скоро увижу тебя, а именно после послезавтра» (ПЖ, стр.39—40).

№ 11

1864 г. 7 декабря. Вечером. Я. П.

Сижу у тебя в кабинете, пишу и пла́чу. Плачу о своем счастье, о тебе, что тебя нет; вспоминаю всё свое прошедшее, плачу о том, что Машенька заиграла что-то, и музыка, которую я так давно не слыхала, разом вывела меня из моей сферы, детской, пеленок, детей, из которой я давно не выходила ни на один шаг, и перенесла куда-то далеко, где всё другое. Мне даже страшно стало, я в себе давно заглушила все эти струнки, которые болели и чувствовались при звуках музыки, при виде природы, и при всем, чего ты не видел во мне, за что иногда тебе было досадно. А в эту минуту я всё чувствую, и мне и больно и хорошо. Лучше не надо всего этого нам, матерям и хозяйкам. Еслиб ты видел, как я теперь плачу, ты бы удивился, потому что я сама не знаю, о чем. Я всегда раскаивалась, что мало во мне понимания всего хорошего, а теперь, в эту минуту, я желаю, чтобы никогда не пробуждалось во мне это чувство, которое тебе — поэту и писателю — нужно, а мне — матери и хозяйке — только больно, потому что отдаваться ему я не могу и не должна. — Лёвочка, когда увидимся, никогда не спрашивай меня, что со мной было и о чем я плакала; теперь я всё тебе могу сказать, а тогда мне будет стыдно. Теперь я слушаю музыку, у меня все нервы подняты, я люблю тебя ужасно, я вижу как заходит красиво солнце в твоих окнах,Шуберта мелодии Шуберта мелодии. Франц-Петер Шуберт (1797—1828), немецкий композитор., к которым я бывала так равнодушна, теперь переворачивают всю мою душу, и я не могу удержаться, чтоб не плакать самыми горькими слезами, хотя и хорошо. Лёвочка милый, ты будешь надо мной смеяться, скажешь, что я сошла с ума. Сейчас зажгут свечи, меня позовут кормить, я увижу, как дурно марается Серёжа, и всё мое настроение пройдет разом, как будто ничего со мной не было. — Машенька стоит в спальне у окна, я сейчас прошла мимо, и сморкается. Мне кажется, что и она плачет. Что с нами сделалось? Я к ней не подошла, но мне показалось. — Оглядываю всё твой кабинет, и всё припоминаю, как ты у ружейного шкапа одевался на охоту, как Дора прыгала и радовалась около тебя, как сидел у стола и писал, и я приду, со страхом отворю дверь, взгляну, не мешаю ли я тебе, и ты видишь, что я робею, и скажешь: войди. А мне только того и хотелось. Вспоминаю, как ты больной лежал на диване; вспоминаю тяжелые ночи, проведенные тобой после вывиха, иАгафью Михайловну Агафья Михайловна — (1808—1896) (КК), крепостная горничная Пелагеи Николаевны Толстой, бабки Льва Николаевича. Описана Толстым в «Детстве и отрочестве» в лице Гаши. В семье Толстых ее называли собачьей гувернанткой за ее любовь к собакам. О ней Т. Л. Толстая-Сухотина «Друзья и гости Ясной Поляны», М. 1923, стр.111—121 и Илья Толстой «Мои воспоминания», 1914, стр.18—24.на полу, дремлющую в полу-свете, — и так мне грустно, что и сказать тебе не могу. Не приведи бог еще раз расстаться. Вот это настоящее испытание. Еще почти неделю я не увижу тебя, мой милый голубчик. Нынче посылала в Тулу Серёжку, он привез мнедва письма, одно от Тани, другое — твое два письма, одно от Тани, другое — твое. Письмо Толстого от 4 декабря; в нем он писал: «Милая моя Соня, сейчас был я у Аксакова, который, помнишь, стоил тебе стольких слез и мне такого раскаяния. Как я помню это чувство, когда я подъезжал к дому, и ты выскочила мне навстречу. То мне только и радостно здесь, что напоминает тебя. И сейчас опять же Аксаков так живо напомнил мне то прекрасное время, когда ты в Покровском сидела с Нилом Поповым на приступочке, и я, притворяясь, что мне ничего, изо всех сил ревновал тебя и любил, только совсем
иначе, чем теперь» (ПЖ, стр.31) — Толстой вспомнил тот случай, когда он заговорился у И. С. Аксакова до 4 часов ночи, а бывшая с ним в Москве Софья Андреевна, не ложась спать, сильно о нем беспокоилась., где всё воспоминания о прошлом. Будто уж нам не будет никогда хорошо, что мы только всё вспоминаем; то-то, что теперь то нам грустно и очень плохо жить на свете. О твоей руке я и говорить не могу без особенного огорчения. Сколько было хлопот, горя, и что вышло? Всё то же. По всему вижу, что операция отняла много время, прибавила много страданий и тебе, и мне, а пользы вышло мало. Всего больше боюсь, что ты бы не стал хандрить оттого, что рука твоя не будет так хорошо владеть, как прежде. Захочешь сделать то да другое, а рука не двигается хорошенько, вот и унывать начнешь. А теперь тебе кажется, что хорошо дома, в Ясной Поляне, а приедешь, поживешь, я опять тебе надоем; и поносы, и дети, — всё покажется скучно. Кстати о Серёже скажу тебе, что понос всё продолжается безо всяких перемен уже несколько дней. Он весел, но слаб и худ. Девочка благополучна, но нынче весь день плохо спит и беспокоится, что у меня отнимает много времени. Несмотря на то, успела нынче прочесть в новом «Русском вестнике» глупейшую повесть:«Дочь управляющего» «Дочь управляющего» — повесть «N», напечатанная в октябрьском номере «Русского вестника» за 1864 г., стр.632—675.и начало английского романа«Армадель» «Армадель». Начало романа Вильки Коллинза. «Армадель» напечатан в №10 «Русского вестника» за 1864 г., стр.676—727., который меня очень заинтересовал, так что я провела приятный час времени. Удивительно, что столько английских писателей, и все очень интересны, а у нас всё пишут какие-то N глупейшие повести.«Наш общий друг» «Наш общий друг» — роман Диккенса.всё еще я не читала дальше, потому что отдала Серёже. — Лёва, вообрази, друг мой, какое горе. Няня ходила на вечеринку к Анне Петровне и, возвращаясь, упала, и у ней хрупнула ужасно кость ноги; теперь в полчаса страшно распухла щиколка, она очень страдает, не знаю, что делать. Кладем холодные компрессы, а завтра пошлю за доктором. Наступать она может, но с большой болью. Я не унываю, за меня не беспокойся; я здорова, сильна, и всё могу сделать. Лиза тоже больна, кажется желудочной лихорадкой. Мы посылаем за доктором Вигандом, а теперь ей правит ногу та самая бабка, которая правила тебе. Если будет плохо, пошлю заПреображенским Преображенский — Василий Григорьевич Преображенский (1839—1887), тульский врач, хирург и акушер.. Как не ругай их, а без них не обойдешься. Девочка у меня на руках, а я спешу писать тебе, мой милый друг. Видишь, я ничего от тебя не скрываю, а ты будь благоразумен, не беспокойся слишком, и не езди домой, если доктора запрещают. Если будет что-нибудь очень плохо, я тебе телеграфирую. Надеюсь что у няни просто ушиб и опухоль жилы, оттого, что ведь она может, хотя с болью, ступать на ногу. Вот несчастное время то! Только не достает, чтобы я свихнулась. А я молодцом. Вчера поболело горло, а нынче и то прошло. Бабка говорит, что у няни вывих, это очень прискорбно. Прощай, друг милый, теперь мне дела прибавится вдвое, и я буду меньше тебе писать. Цалую тебя крепко. Что это на нас какие напасти. Серёжа, к несчастию, ни к кому больной не идет. Придется ей лежать и укачивать его на руках. Я буду его подавать ей. Обо мне не беспокойся, я слажу отлично с помощьюДушки Душка — Авдотья Ивановна Банникова (р. около 1852 г.); дочь скотницы Анны Петровны.иДуняши Дуняша — Авдотья Николаевна Банникова, позднее жена А. С. Орехова.
Толстой писал в ответ 11 декабря: «Душа моя, я радуюсь твоим слезам, понимаю их очень, люблю их очень, очень. Только страшно, не примешивается ли к ним сожаленье, и не мог ли я сделать, чтоб не было этого сожаленья?» (ПЖ, стр.41). . — Бабка сейчас правила, няня уверяет, что ей много стало легче, и перестала стонать. Может быть просто ушиб и легче от холодной воды с камфарным спиртом, которые мы ей прикладывали. Что ты? Что твоя несчастная рука? Воображаю, как ты еще похудел. Цалую милую Таню за то, что она тебя так соблюдает и за то, что, я и ты, мы ее любим. Про мама́ и говорить нечего. Я ей не пишу оттого, что слишком много хотела бы ей сказать, она и так знает, как я ее люблю, и ты это знаешь. Лёва милый, правда, что пока мы с тобой любим друг друга, всё можно перенесть, на всё хватит силы.

Твоя Соня.

Предшествующее письмо (от 6 декабря) опускаем.

№ 12

1864 г. 9 декабря. Среда. Вечер. Я. П.

Милый мой друг Лёвочка,наконец утешительное, радостное письмо наконец утешительное, радостное письмо — письмо от 6 декабря; в нем Толстой писал: «Боюсь тебя обманывать, но через неделю, верно, буду уж с тобой вместе переноситься из детской на верх[...]. Ежели я тебе мало пишу о детях, Серёже и Тане, то ты из этого не заключай, чтоб их положение мне было мало интересно: напротив, все, до малейших подробностей хотелось знать о них, а в нынешнем письме ты пишешь, что у Серёжи понос опять, а не описываешь подробно, в какой степени» (ПЖ, стр.33—34; неверно датировано 7 декабря)., что ты приедешь. Как я давно ждала этого и боялась вызывать тебя. Почти наверно знаю, что письмо это не застанет уже тебя, но пишу на всякий случай. Лёва, мой милый,что это ты как духом упал что это ты как духом упал. Толстой писал: «Сейчас говорил это Тане, и тебе должен сказать, хоть и совестно. Я ужасно нравственно опустился эти последние три дня; ничего не делаю, даже не съездил в библиотеки, куда мне нужно, ни к Каткову переговорить о романе, а с утра до вечера шляюсь по комнатам и уныло слушаю невеселые 50-ые шуточки Александра Михайловича [Исленьева]. — Все это, может-быть хорошо, но мне здесь одному, т. е. без тебя, не вынести еще столько же. С завтрашнего дня намерен строго ходить в струне» (ПЖ, стр.33—34).; как тебе не стыдно, голубчик мой, это на тебя не похоже. Всё пройдет, всё это следствие хлороформа, — я это предвидела и говорила об этом с Серёжей. Твои нервы все расстроены, а некому утешить тебя; народ такой там живет всё грустный, не бодрый. Бедные они все, бедная Таня, мама́. Кажется всех бы взяла в свой мир детей, моего счастливого intérieur,1 [интимного обихода] где играет забавный Серёжа с двумя дудками в руках, и блестит глазёнками моя Танюша, и где мне так хорошо и приятно, и легко живется, — когда только еще ты тут. А без тебя всё пусто, и трудно, и грустно. Я ужасно раскаиваюсь, что писала тебе письма в дурном духе. По крайней мере не обманывала тебя. Какая была, такая и тебе явилась. А право, Лёва, я не жалуюсь, но иногда спишь ночь только пять часов и меньше, и весь день голова кругом идет, особенно как у детей была оспа, а у Серёжи понос. Теперь всё слава богу; дети здоровы, ноге няниной лучше, пиявки ставили, Серёжа почти всё с Душкой, и я ее сменяю, а няня исполняет все дела сидячие, т. nbsp; е. нянчит девочку, укачивает Серёжу и проч. Живем понемногу. Лёва, милый,как мне грустно про роман твой как мне грустно про роман твой. Толстой писал: «У меня еще горе — я начинаю охладевать к моему писанью, и, можешь себе представить, ты, глупая, с своими неумственными интересами, мне сказала истинную правду. Все историческое не клеится и идет вяло. Я утешаюсь, что от этого нейдет вперед. Я расклеился. Оправдываю себя тем, что это от положения руки, которое опять стало неопределенно. И досадно» (ПЖ, стр.34).. Что это ты со всех сторон оплошал. Везде тебе грустно и не ладится. И зачем ты унываешь, зачем падаешь духом. Неужели сил нет подняться. Вспомни, как ты радовался на свой роман, как ты всё хорошо обдумывал, и вдруг теперь не нравится. Нет, Лёвочка, напрасно. Вот как приедешь к нам, да вместо грязного, каменного Кремлевского дома, увидишь наш Чепыж, освещенный ярким солнцем и поле, усаженное смородиной, малиной и проч., и вспомнишь всю нашу счастливую жизнь, и пойдем мы с тобой на порошу, и будем нянчать своих деток, и ты мне начнешь опять с веселым лицом рассказывать свои планы писанья, у тебя пройдет вся ипохондрия твоя, ты почувствуешь, как улетучится весь хлороформ из тебя, и нервы успокоятся, и всё пойдет хорошо. О руке я успокоилась более, чем прежде, может быть она и будет подниматься совсем хорошо. Скучно ждать, и как-нибудь сократим время. Ты будешь мне диктовать, мысли опять придут; стрелять нельзя, — ну это так и быть. У нас, Лёва милый, не поладили что-то дети вечером, и я провозилась, так что пожалуй, не успею тебе много написать. Вообрази, Лёвочка, нынчеявился ко мне наниматься карлик явился ко мне наниматься карлик, — звали его Афиногеныч. «Безобразный, с огромной головой, коренастый и с большим юмором в речах и характере» («Моя жизнь», II, стр.168). С. А. Толстая писала о нем сестре 29 декабря 1864 г.: «Вчера карлик, которого мы наняли, нарядился девочкой и принялся плясать, но так отлично и легко, что мы дали ему целковый и хохотали ужасно» (хранится в АК; не опубликовано)., один р. с. в месяц, в помощники к повару. Он ужасно мал и безобразен. Я думаю, что не оставлю его, он неприятен, но такой жалкий и старательный. Берется колоть дрова на весь дом; стало быть это заменит поденного. Как мне нынче было досадно. Говорят, чтостароста староста — Василий Ермилович Зябрев, помощник управляющего по имению. отправил пастуха Якова, говоря, что и без него народу много. В хозяйстве всё идёт понемногу. Завтра будет барда, пойдет завод. Телята всё в ужасном положении.

Ну, никуда не годный мой муж, но милый и которого я ужасно люблю, теперь я совсем ожила, когда знаю, когда ты приедешь. Как я буду ждать тебя целый день, и постараюсь быть сама здорова, и чтоб дети были здоровы, и чтоб всё было благополучно. А ты, мой бедный, убогий, милый, не унывай, ради бога, будь бодр, — какая я дура, все мои утешения напрасны, теперь поздно, и я так мало утешала тебя в своих письмах, и пожалуй еще меньше буду утешать при свидании. Только я так рада тебе буду.Грустно у вас там в Кремле, плохо Грустно у вас там в Кремле, плохо — отклик на следующее место из письма Толстого: «Сейчас уехал Василий Исленьев; он имеет вид доброго малого и прост; но что-то есть в нем, как-будто у него на душе много стыдного и гадкого; такое он мне делает впечатление и раздражает меня. Кроме того, тут Александр Михайлович, который просто противен; и с тех пор, как он тут, мне еще тяжелее становится здесь» (ПЖ, стр.33). . А я-то счастливая, какую мне бог судьбу послал. Только несчастная рука. Лёва, милый, прощай, у дочки животик болит, и нянчить некому; я и так пишу урывочками, и спешу ужасно. Да теперь скоро увидимся, голубчик, друг мой. Уж поздно, детей [никак] не уложим, и сама почти не гляжу глазами. Если застанет тебя это письмо, то одно прошу тебя, ради бога не падай духом. Я, бывало, так любила, когда ты говорил, что это значит хандра — пустяки. О нас не беспокойся, одна Лиза только нездорова, но на ногах, у ней страшная болезнь во рту. Няня дня через два, три, верно, пойдет молодцом. Ну, прощай, и так девочку бросила, чтоб писать тебе. Машенька ужасно мнительна и с ума сходит о Лизе, а доктор сказал, что ничего нет. Цалую тебя, покуда еще будто бы, но скоро в самом деле. Что ты мало пишешь о мама́? Когда-то я их всех увижу. Мне без тебя приходило раза два такое желание увидеть всех своих кремлевских, и даже грустно делалось.

Предшествующее письмо от 8 декабря не печатаем.

№ 13

27 июля 1865 г. 12 часов дня. Покровское.

Милый Лёвочка, всё хорошо и благополучно. Серёжа так же, как вчера; у меня зуб прошел. Теперь мы все вместе сидели в доме, иМашенька рассказывала свое грустное прошедшее с мужем Машенька рассказывала свое грустное прошедшее с мужем, Валерьян Петрович Толстой (1813—1865) в 1847 году женился на М. Н. Толстой, приходившейся ему троюродной сестрой. Через 10 лет он с ней порвал, находясь в сожительстве с мещанкой Еленой Гольцевой, от которой имел двух дочерей и сына. Умер в Липецке, оставив большую часть наследства своей второй семье. Формального развода с мужем М. Н. Толстая не добилась, вследствие чего ее связь с Гектором де-Кленом оказалась не прочной.. Как-то особенно грустно и больно было вчера, когда ты уехал. Ради бога береги свое здоровье. У меня из головы не выходит твой шум в ухе и твоя боль в желудке. Пиши мне главное о здоровье. — Вечером вчераприехала Фионочка приехала Фионочка — Хиония Александровна, рожд. Чапкина, по мужу — баронесса Дельвиг. Соседка и приятельница М. Н. Толстой. См. о ней КМЖ, III, М. 1928, стр.74—75.. Она очень милая и я подумала, что невозможно опошлеть около такого простого и чистого существа.Мы с ней сидели больше в бане Мы с ней сидели больше в бане. Софья Андреевна поместилась с детьми и няней в пустовавшей бане в усадьбе Марии Николаевны.у детей. Она так хорошо их забавляла, что они оба её пустить не хотели, так и лезут к ней на руки. Из этого я больше заключила, что она прекрасная женщина.Кругленький барон Кругленький барон — бар. Александр Антонович Дельвиг (1818—1882), меньший брат поэта, штабс-капитан гвардии, муж Хионии Александровны. пока пел с Таней и аккомпанировал ей на фортепиано. Он очень хорошо играет на гитаре, особенно трепак. Мне нынче так показалось страшно спать одной, что я положила на твое место девочку, и опять буду спать с ней. Она такая покойная, и так приятно слышать около себя дыханье маленького существа.

Таня большая поет и я всё её слушаю, и мыслей не соберу писать тебе. Только под музыку еще скучнее без тебя, и еще яснее представляется, как ты вчера вечером отъехал, и я осталась одна. А нынче послушала рассказы Машиньки о её несчастиях, и совестно стало за свои маленькие горести перед таким большим несчастием. А мне теперь кажется самым большим горем, что тебя нет. — Лёвочка, завтра поеду к баронам, они очень звали, и буду помнить всё время твои родительские наставления. А на счётполосканья во время сердца полосканья сердца. Вероятно образное выражение — в смысле умиротворения настроения., я нынче утром уже употребила это средство, и очень рада. Сейчас идем купаться, аМашинька поедет нынче к Сухотиным Машенька поедет нынче к Сухотиным. Соседи М. Н. Толстой по Покровскому Павел Иванович и Анна Петровна Сухотины, жившие в имении Паринцево. . Я еще не бралась за переписыванье, но постараюсь всё исполнить. Прощай, Левочка милый; нынче нечего еще писать. Так еще мало времени прошло, к несчастью, с тех пор, как ты уехал. Завтра, может быть, не буду писать, а пошлю после завтра. Не знаю еще и это письмо с кем пошлю.

Соня.

25 июля 1865 г. Толстой отвез свою семью в имение своей сестры М. Н. Толстой «Покровское», а сам выехал к соседям Новосильцовым и Киреевскому, куда ему и писала Софья Андреевна.

№ 14

28 июля. 1865 г. Вечером. Покровское.

Сейчас только приехала я от Дельвигов, милый друг мой Лёва. Я провела там только два часа, ездилав тележке с Павлом в тележке с Павлом, вероятно с кучером М. Н. Толстой в ее имении «Покровское»., совершенно независимо от всех. Ничего не могу тебе рассказать о их вечере и гостях. Провинциальный сброд, с бледными барышнями, с провинциальным львом в русском бархатном казакине и черныхпу-де-суа пу-де-суа — шелковая материя с вышивкой.панталонах. Совсем не весело и не смешно. Petits jeux1 Игры скучные, шутки кавалеров глупые и не смешные; варенья разных сортов на блюдечках, старички играли в карты и дети мелькают кое-где и кое-когда в пёстрых платьицах и панталончиках с оборочками. Только милы очень сами хозяева, т. nbsp; е. веселая и, действительно, удивительно простая Фионочка и сам барон. Добродушные и, в самом деле, с отсутствием всякого тщеславия. Я нарочно искала его в чем-нибудь, и не нашла. Машенька в их обществе в большом почёте, и меня оченьфетировали фетировали — чествовали. . Мне и не хотелось ехать, так страшно оставлять было детей хоть на два часа. Впрочем они благополучны и здоровы. Только Серёжа всё охрип; я удивляюсь, что не проходит.

Что же я ничего не пишу тебе о том, что нынче яполучила утром твое милое письмо получила утром твое милое письмо. Толстой писал из имения Новосильцовых Орловской губ. 27 июля: «Старик заговорил меня своими анекдотами и рассказами из моего доброго, старого времени 12 года [...] можешь себе представить, вид его хозяйства побудил меня к тому, что ты любишь и желаешь, подчистить в Ясной [...]. Я рад, что этот день меня развлекали, а то дорогой мне уже становилось за тебя страшно и грустно. Смешно сказать: как выехал, так почувствовал, как страшно тебя оставлять» (ПЖ, стр.44—45)., милое оттого, что ты меня тоже пожалел оставлять, и что не мне одной было так больно и грустно, когда ты уезжал. Я этому очень обрадовалась, и письмо твое было такой радостью нынешнего дня, что я его везде с собой таскала и перечитывала. Я не удивилась, что тыу Новосильцовых у Новосильцовых. Толстой поехал к Петру Петровичу Новосильцову (1797—1869). Новосильцов в молодости служил в кавалергардах; в 1838—1851 гг. — московский вице-губернатор, в 1851—1858 — рязанский губернатор. В 1866 г. состоял при министерстве внутренних дел. Тайный советник.задержался, рада, что ты отдохнул и рассеился. Где бы ты ни был, и что бы ты ни делал, я всему буду рада, только бы ты был главное здоров, а потом весел. А ты ничего не написал мне о желудке и о шуме в ухе.Барабан Барабан — «старая лошадь, на которой мы много ездили» (прим. Софьи Андреевны).теперь опять поправляется и стал есть корм, а то ты его таки уходил порядочно. Хочу тебе написать, что мы делали вчера и нынче, да не припомню хорошенько. Вчера только помню, что занимались утром вышиваньем и бисером, потом купались два раза и ели много крыжовнику. А вечером Машенька уехала к Сухотиным, а мы вчетвером, самая-то молодежь, всё разговаривали, были в поэтическом расположении духа, и припоминали девочкам свое детство и молодость первую, и рассказывали кое-что. Потом приехала Машенька, и видно уж такой был вечер à confidences,1 откровенностей девочки ушли спать, а она мне и Танеподробно рассказала свой роман с Тургеневым подробно рассказала свой роман с Тургеневым. Во время своей ссылки в Спасском-Лутовинове Тургенев познакомился с гр. В. П. Толстым, как своим соседом. Их сблизили охотничьи интересы. Познакомившись с М. Н. Толстой в октябре 1854 г. за год до знакомства с Львом Николаевичем, Тургенев ею увлекся. Творческим последствием этого увлечения явилась повесть Тургенева «Фауст», в которой он изобразил Марию Николаевну. В своих письмах к Л. Н. Толстому, он так отзывался об его сестре: «Если есть на свете женщина, которая заслуживает быть счастливой, так это она; а на такие-то натуры судьба и налегает» (от 8/20 декабря 1856 г. из Парижа); «я искренно к ней привязан — и известие о ее болезни меня сильно опечалило» (от 3/15 янв. 1857 г. из Парижа): «с Вашей сестрой жить очень легко» (от 25 ноября — 7 декабря 1857 г. из Рима) — см. «Толстой и Тургенев. Переписка», ред. А. Е. Грузинского и М. А. Цявловского, изд. Сабашниковых. М. 1928, стр.24, 31 и 39. — Об отношении Тургенева к М. Н. Толстой см. также вступительную заметку В. И. Срезневского к 16 письмам Тургенева к В. П. и М. Н. Толстым («Звенья», первый сборник). Имеется также очерк о М. Н. Толстой и Тургеневе И. М. Гревса (не напечатано). и свой заграничный роман. Мы разошлись очень поздно, и я потом долго не могла спать, всё ты мне вполовину во сне, а вполовину на яву мерещился, и как будто указывал в угол, где мелькали огоньки, и говорил: «гляди, гляди...». Так было страшно и одиноко. Только девочка, которая спит со мною, утешала меня и радовала своим присутствием.

Нынче встала так поздно и голова так болела. Я всё утро одевала и устраивала Машеньку и барышень в гости. Кому бантик, кому серьги, кого причесать. Они поехали рано, к обеду, а я всё время часов до шести тебе списывала и подвинулась таки вперед порядочно. В шесть встали дети, и я с ними обедала в доме. Мне с ними было так весело и хорошо. Серёжа так ел аппетитно, и такой был милый. Уже почти в восемь я поехала к баронам. Завтра утром посылаю это письмо, а от тебя, верно, еще не будет. У баронов разные господа о тебе спрашивали, о твоем писательстве. «Туда же лезут рассуждать», — подумала я несколько раз. А всё-таки, бог знает от кого, а мне приятно, когда говорят о тебе и хвалят. Милый мой Лёвочка, где-то ты теперь? Я всё думала, что настоящие охотничьи дни, тепло и дождик моросит. Дай бог, чтобы тебе было хорошо и весело. Прощай, цалую тебя, душенька. Пиши мне чаще, пожалуйста.

№ 15

29 июля 1865 г. Покровское.

Никакне ожидала я себе такого счастия, милый мой Лёвочка, что ты пришлешь мне еще письмо не ожидала я себе такого счастия, милый мой Лёвочка, что ты пришлешь мне еще письмо. Имеется в виду письмо Толстого от 27 июля из Орла, в котором он писал: «Мне всё больше и больше становится скучно и грустно, и страшно[...]. Никогда мы перед разлукой не были так равнодушны, как этот раз, и потому мне всё об тебе щемит» (ПЖ, стр.34). . Только нынче встала, Душка подает мне маленькое письмецо; я удивилась от кого бы это, и вдруг опять от тебя. Плохо, что здоровье твое всё нехорошо, ты не поверишь, как я мучаюсь постоянно о твоем здоровье. Опять мне стало приятно, что ты обо мне всё думаешь; только с чего ты взял, что мы были равнодушны друг к другу перед разлукой. Я не была равнодушна, мне было грустно, что ты едешь, и главное едешь больной. А твое равнодушие я считала за желчное, нездоровое расположение, в котором ничто не мило и ничто не трогает. Хорошо бы, кабы ты приехал раньше, но боюсь просить тебя; тебе, может быть, будет весело, а мне не надо быть эгоисткой. А еще неделя до срока, до пятого числа.

Вообрази, целый день, как кто едет, смотрю в окно, не катки ли, не ты ли, может быть, соскучился и едешь назад. Но это так, глупая фантазия. В каком ты нынче состоянии,нашёл ли Киреевского? нашёл ли Киреевского? От Новосильцовых через Орел Толстой поехал на охоту к Киреевскому в Шаблыкино Карачевского уезда.А дни всё теплые, хорошие, и для охоты хороши; жаль, если пропадают в поисках и погоне за Киреевским. А я всякий вечер считаю, слава богу, еще день прошел, а на сон грядущий тебе пишу. Нынче опять мы встали очень поздно, моя девочка, которая со мной неразлучна, вдруг ночью села возле меня и начинает — ма, ма, ма, а в комнате уже свеча была потушена, я так удивилась. Так и провозилась я с ней до трех часов почти ночи. Она была такая веселая и оживленная. Потом пили в доме кофе, рассказывали друг другу о приключениях и торжественном дне у баронов. До купанья я всё списывала, но дело идет тихо. Начну списывать, то дети помешают, то мухи кусали ужасно, а то станет интересно и я читаю дальше, и начинаю думать и судить сама себе о всех лицах и действиях твоего романа.Мне очень Долохов нравится Мне очень Долохов нравится. С. А. Толстая переписывала текст, соответствующий первым главам 2 части I тома «Войны и мира» (по изд. 1886 г. и следующим), где описывается Долохов рядовым, подготовление к смотру полка, сцена с полковым командиром и разговор Кутузова с Долоховым.. Но я чувствую себя всё-таки действительно пошлой, читающей публикой. Купаться мы ходили все, даже мои дети. Серёжа смеялся, а девочка всё кричала — ма, ма, ма, и лезла ко мне в воду. После обеда мы все были в саду на ягодах, а потом я велела закладывать в тележку Барабана и поехала с Серёжей кататься просто по полю, по гладенькой дорожке. Сначала он был очень весел, мы ему дали возжи и он погонял лошадь, кричал тпрр, показывал на Павла, смеялся и говорил: Па. А потом вдруг заснул. Когда приехали домой, он опять отправился гулять, я его катала по саду в тачке, ему это очень нравилось, и он закатывался от радости. Сейчас пили чай, а теперь, как кончу письмо, сяду еще списывать. Вот и весь мой нынешний день. Все прочие члены нашего общества, приблизительно, проводят время также. Все здоровы и дети тоже. Серёжина хрипота всё не проходит. Ты велел писать подробнее, вот тебе всё до мельчайших подробностей. Ты мне только завещал не сердиться; ну так на этот счет будь покоен, я в самом ровном, спокойном, но грустном без тебя расположении духа. Как будто нарочно, без тебя стараешься быть лучше. А это не нарочно, а просто так, занята мыслью, что тебя нет, что как ты, и где, и благополучен ли, и скоро ли приедешь, что всё другое почти не трогает и не может волновать. — Ты бы, верно, если бы видел меня, сказал, как всегда говоришь, с особенным ударением: «не объясняй, не объясняй». А мне тебе, милый мой Лёва, всё хочется и рассказывать и объяснять. Лёвочка, пиши мне подлиннее письма, если время будет; хоть несколько минут в день будет счастливых, и с явным участием тебя. А то так пусто, одиноко. Серёжа нынче всё на твой портрет глядел и с такой радостью и веселым лицом указывал на него и говорил: «папа». Он мне еще милее стал за то, что только у нас с ним ровная, и искренняя, и настоящая к тебе любовь. Ведь его никто не учил любить тебя, и, стало быть, чувствует. Он ужасно мил; только нынче опять кричал ужасно, и, верно, просто от каприза. Это жалко. Скажешь: «сама избалована». Что делать. А девочка меня нынче просто била за то, что я у ней ягодку крыжовника отняла. Её кто же избаловал? И успеть-то еще нельзя было, такая маленькая.Лизанька Лизанька — Е. В. Толстая.удивляется, что я тебе могу так много писать; если бы она прочла, какие я тебе пишу пустяки, она бы надо мной смеяться стала, а мне не хочется оторваться от письма к тебе. Я так мало думаю о том, как и что писать тебе. — Таня всё поет, она очень в голосе, и очень оживлена, так что поет и трогает. Можно ее, кажется, заставить забыть старое, я так замечаю, но может быть и ошибаюсь. Лёвочка, голубчик милый, мне ужасно хочется в эту минуту видеть тебя, и опять в Никольском вместе пить чай под окошечками, и сбегать пешком вАлександровку Александровка — Александровский хутор (Протасово тож), небольшое имение Толстого, примыкавшее к Никольскому-Вяземскому. и опять жить нашей милой жизнью дома. Прощай, душенька, милый, крепко тебя цалую. Пиши и береги себя, это мое завещание.

Твоя Соня.

Старшая дочь тебя цалует,племянницы Племянницы — Варвара и Елизавета, дочери Марии Николаевны.тоже и Машенька говорит «и от меня!» Это они непременно велели написать. Они с аппетитом уничтожают за ужином картошки.И вся И вся — т. е. всё написала. .

Пришла в свою одинокую комнатку в бане запечатывать письмо и ложиться спать, и такая тоска, и одиночество, и страх. Верно тебе вполовину не так страшно за меня, как мне за тебя.

№ 16

31 июля 1865 г. Покровское.

Нынче весь день такая тоска, просто ужас. Так ясно представляются всевозможные несчастия, которые могут случиться с тобой, мой милый Лёвочка. Ради бога береги себя сколько возможно, думай, как я испугаюсь и измучаюсь, если что-нибудь случится с тобой.

Нынче переписывала и прочла вперед немного, что я еще не видала и не читала, а именно, какжалкий, повязанный старичек Мак жалкий, повязанный старичек Мак. Имеется в виду приезд генерала Карла Мака (Máck; 1752—1828) после гибели австрийской армии под Ульмом в 1805 г., описанный Толстым в тексте романа, соответствующем главе III второй части первого тома «Войны и мира» (по изд. 1886 и сл. гг.).приехал сам признаться, как его разбили, а кругом его любопытные адъютанты, а он почти рыдает, и его свидание с Кутузовым. Мне ужасно это понравилось, оттого и пишу об этом тебе. Нынче к обеду явились все почти бароны, я вышла только прямо к столу, а до обеда сидела в бане, окруженная всеми частицами тебя, т. nbsp; е. с детьми и с писанием твоим, которое переписывала. Только такая жизнь мне и возможна без тебя. Чувствую себя и покойнее и лучше. Утром я с девочками разглядывала гравюрыс картин Рафаэля с картин Рафаэля. Рафаэль-Санти или Санцио (1483—1520). Толстая ошибочно приписывает ему картину «Двенадцать дев».: «Les douzes Vierges.1 [«Двенадцать дев».] Очень хорошо, и я так вникала, и тексты были к каждой Vierge. Есть во мне, верно, немножко понимания живописи или я так себе воображаю. После обеда прихожу к себе в баню, и вижу картина: няня, Душка и Серёжа, все с ветками мух выгоняют. Серёжа так был мил: бегает, гонит и всё ртом делает: ш-ш-ш... Я детей взяла туда, в дом, где их затормошили, но они, слава богу, не дики и были милы. Сама же я мало принимала участие в общем разговоре и веселье. Всё сидела одна и переписывала. Так было нынче весь день, да и теперь грустно и тяжело. Уже я стала придумывать с отчаяния, не написать ли, что я больна, чтоб ты приехал. Да сейчас уже устыдилась своей подлости. Никогда бы я, конечно, этого не сделала, а еще скрыла, еслиб и заболела. Завтра только первое число. Весело ли тебе, по крайней мере, за то, что мне так грустно? Нынче письма опять не было, будет ли завтра? Лёвочка, если я пишу тебе в скучном тоне, не сердись на меня, по крайней мере искренно. — Таня нынче меня много расстроила. Такая оживленная, точно чахоточная, и пела весь день с сипотой в голосе. Много горя мне впереди, много близких людей придется, пожалуй, потерять, уж лучше самой умереть поскорей. Варинька нынче меня тронула. Слушала, слушала Танино пение, слёзы у ней были на глазах, потом Таня кончила, она взяла её руку, поцеловала, потом поцеловала ее в лицо и сказала: «какая прелесть, милая». И так это у ней было просто, искренно, хорошо, что меня до слёз тронуло. Чудо, какая симпатичная девочка. А как мать ее не любит и преследует, даже грустно. Как нынче мне хочется всех любить и жалеть, и сама себя чувствую несчастной, и, бог знает, что о тебе в голову приходит. Я тебя ужасно люблю, и так же, как и Вареньке, хочется поцеловать твою руку и тебя, и сказать, что ты милый и прелесть. Не знаю, после этого письма писать ли тебе еще, может быть не надо и ты сам приедешь. Когда будет это счастье? Разве для этого только надо расставаться. Да только радость свидания всё-таки меньше скуки и разлуки, я в этом уверена. Хотела бы тебе что-нибудь рассказать о нашей жизни, да интересного мало. Нигде не были, всё сидели. Все здоровы, только у обоих детей небольшой понос и Серёжа всё охрип. Получил ли ты все мои письма? Это уж пятое. Я пишу всякий вечер, и на другое утро рано отвозят письмо в Чернь. Напишу еще завтра, а потом четвертого вышлю лошадей и письмо вБогоуслов Богоуслов, правильнее Богуслово или Богословская — почтовая станция на большой дороге между Мценском и Чернью (в 12 верстах от Мценска и в 16 верстах от Черни). . Как бы сама я выехала навстречу. А может быть, что ты и раньше будешь. Прощай, душенька, что же ты не пишешь мне?

Твоя Соня.

Предшествующее письмо от 30 июля не печатаем.

№ 17

11 ноября 1866 г. Вечером Я. П.

Все эти сутки ехала с вами в своем уме, милый мой Лёва, и теперь опять воображаю, как у вас весело, и как все вам рады, и признаюсь, еслиб не веселые, милые голоса Серёжи с Таней, то очень было бы грустно и даже скучно под монотонное храпенье Наташи и тётеньки, которые обе спят и дремлят по вечерам. Янынче весь день почти списывала нынче весь день почти списывала — «1805 год» («Война и мир»)., и написала мало, потому что рассеяна. А списывать также приятно, как когда в комнате сидит близкий друг, и не надо его занимать, а только хорошо, что он тут. Так и в переписыванье моем, думать не надо, а следишь и пользуешься разными мыслями другого, близкого человека, и оттого хорошо. Бралась я нынче и за разные работы, но нет еще у меня той потребности деятельности, которая всегда нападает на меня в твое отсутствие. Только чувствую везде пустоту и лень и недовольство собой и немножко озлобление на других. Ты за это не сердись, — что делать, а я не могу тебе не рассказать все, что во мне делается, даже еслиб это тебя не интересовало. Весь вечер свободное от детей время нынче буду читать, это очень приятно, когда в таком духе, как нынче я. Просматривала я«Рудина» Тургенева «Рудина» Тургенева. Повесть Тургенева «Рудин» напечатана в «Современнике» за 1856 г., №1 и 2. , и даже мне показалось, что и я уже выросла для него. Совсем мне не понравилось.

Таня иИлюша Илюша — второй сын Толстого, Илья Львович (р. 22 мая 1866 г., ум. 12 декабря 1933 г.). Первыми учителями его были: С. А. Толстая — чтение и письмо, русский и французский языки, и Толстой — арифметика. Из гувернеров упомянем: Ф. Ф. Кауфмана, Рея, коммунара Ниефа. С 1881 г. учился в московской частной гимназии Поливанова. В 1888 г. женился на Софье Николаевне Философовой. После женитьбы поселился на хуторе при имении Никольское-Вяземское — Протасово, — а затем в имении С. А. Толстой Гриневке, Чернского уезда Тульской губернии, которую получил по разделу в 1891 г. В 1891—1892 гг. и в 1898 г. принимал участие в помощи голодающим. Был гласным уездного Чернского и Калужского губернского земства. Занимался делом народного образования. Разойдясь с женой, вступил во второй брак в 1920 г. с Надеждой Клементьевной Катульской (по первому браку — Паршиной). С 1916 г. переехал в США, где выступал с чтением лекций, а также работал в качестве режиссера на кино-съемках в Голливуде. Писал рассказы и статьи под псевдонимом Ильи Дубровского («Одним подлецом меньше», «Русская мысль» 1905 г., сентябрь, стр.185—197; переиздан отдельной брошюрой в 1906 г. в изд. «Посредника» №625) и под собственным именем. Толстому посвящена книга И. Л. Толстого «Мои воспоминания», М. 1914, изд. Сытина; другое издание Ладыжникова, Берлин, sine anno (первоначально печаталось в виде отдельных статей в «Русском слове» за октябрь, ноябрь и декабрь 1913 г.). Второе дополненное издание с предисловием Нусинова. М. 1933 г. Нам известны,
кроме того, следующие, касающиеся Толстого статьи И. Л. Толстого: «Отрывок из воспоминаний об отце» («Русские ведомости» 1911 г., №256); «М. Н. Толстая» («Русское слово» 1912 г., №83 и «Новое время» 1912, 12 апреля. Некролог); «Из воспоминаний об отце» («Русское слово» 1912 г. №257); «Разъяснения любимого ученика» («Новое время» 1912 г., №13181); «Письмо в редакцию» («Русское слово» 1913, №40); «К выставке художника Салтанова» («Русское слово» 1913, №42); «Поль Дерулед в Ясной Поляне» («Русское слово» 1914 г., №33); «Князь Д. А. Хилков» (там же, некролог, №248); «Внук Л. Н. Толстого» («Русское слово» 1915 г., №82); «Мои старые друзья» («Столица и усадьба» 1916 г., №59, стр.21—22). Издал в Америке сборник своих очерков «Visions». Наиболее обстоятельный некролог о нем в «New York Herald Tribune» 1933, № от 13 декабря.всё так же, как и вчера, довольно веселы и кашляют только по утрам, а у Серёжи небольшой понос, который, верно, пройдет завтра же. Я всё в раздумье и хочу послать за англичанкой и всё не решаюсь.Очень тебе благодарна за твою записочку из Тулы Очень тебе благодарна за твою записочку из Тулы. Толстой писал с дороги 10 ноября: «Какова собака Шумка? прелесть. То, что мы опоздали, не доказывает, что я приеду позже[...]. Прощай, думай, что теперь меньше дня до свиданья. Главное, как можно меньше предпринимай. И в случае чего не торопись» (ПЖ, стр.53).. Я думаю, вы и до конца доехали по хорошей дороге, тепло, и собачка, думаю, вам надоела. Таня сейчас ко мне подошла и говорит: «Сымите со стенки папашу, я его погляжу», и утром Серёжа спрашивал: «а папаша чтож не приходил?» Они замечают твое отсутствие. Еще бы кто-нибудь не замечал его. Нынче утром, вообрази, подают мне из Пирогова записку к тебе отЕгор Михайловича Егор Михайлович — управляющий М. Н. Толстой. Его Толстой изобразил в «Поликушке» в лице приказчика Егора Михайловича.. Он пишет, что графиня требует возок, чтоб послать его в Хитрово. Стало быть к барону. Верно,Любочка Любочка — Любовь Антоновна Дельвиг, сестра друга Пушкина.
Толстой писал в ответ 14 ноября: «После обеда еще получил твое первое письмо. И мы оба с мама́ принялись так хвалить тебя, что самим стало совестно. Как грустно о Машиньке. А Таню маленькую я так и вижу, и сияю при мысли о ней. — Прочти им: « Серёжа милый, и Таня милая, и Илюша милый, я их люблю. Серёжа теперь большой, он будет писать папаше» (ПЖ, стр.60). приедет болтать всякий вздор, и Машенька, верно, намеревается еще жить долго в Пирогове. Мне, признаться, стало даже очень досадно и неприятно. О возке то я не очень сокрушаюсь, и в кибиточке доедет, а о девочках думаю с большим сожаленьем.

Что-то у вас, что Таня, её здоровье, и как найдут её доктора и родители? Всей душой живу с вами, а от себя всё жду: «когда же ты поднимешься?» Так хотелось бы не скучать и быть не гадкой. Теперь бы я ответила Танюше, что «нет, я гадкая». Пиши, Лёвочка, мне побольше. Я так тебя, милый, люблю, и такое я ничтожное существо без тебя. Как мы вчера с тобой прощались, я всё вспоминаю и всё думаю, как радостно будет увидаться. И теперь целую тебя, милый мой друг, будь здоров; не тороплю тебя, потому что знаю, что это будет очень горестно для папа́ и для всех Берсов, и знаю, что и ты сам поспешишь домой. Прощай, душенька. Серёжа нынче не спал, и я всё слышу, как он капризничает, а уже теперь поздно. Прощай.

Толстой поехал с больной Т. А. Берс в Москву, где ему хотелось выяснить все дела, связанные с печатанием романа, начало которого было опубликовано в «Русском вестнике» за 1865 (№1 и 2) и 1866 гг. (№2, 3 и 4). Толстой предполагал выпустить отдельное издание с иллюстрациями, для этого ему предстояло переговорить с художником Башиловым. Предшествующие письма С. А. Толстой от 11 и 12 августа и 29 октября 1866 г. не печатаем.

№ 18

1866 г. 12 ноября, суббота, вечер Я. П.

Милый друг мой Лёва, вообрази, нынче перед обедомвдруг является длинная англичанка Львовых вдруг является длинная англичанка Львовых. Дженни Тарсей, служила у знакомых Толстого тульских помещиков Львовых. — Кн. Евгений Владимирович Львов (1817—1896) — отец премьера Временного правительства кн. Г. Е. Львова. Имение Львовых — «Поповка» Алексинского уезда.с своейсестрой сестра англичанки — Ханна Егоровна Тарсей (Hannah Tarsey) (р. около 1845 г.), дочь садовника Виндзорского дворца, приехала из Англии в 1866 г., пробыла воспитательницей детей Толстых с 1866 по 1872 г., когда, вследствие слабого здоровья, уехала с Кузминскими в Кутаис гувернанткой детей Татьяны Андреевны. Через два года вышла замуж за кн. Дмитрия Георгиевича Мачутадзе. В «Анне Карениной» воспитанницу Анны, девочку англичанку Толстой назвал Ганной. О Х. Тарсей см. КМЖ, III, 1928, стр.110—111 и Илья Толстой, «Мои воспоминания», М. 1914, стр.12, — нашей англичанкой. Меня даже всю в жар бросило, и теперь еще все мысли перепутались, и даже от волнения голова болит. Ну как тебе всё это передать? Она такая, какою я ее и ожидала. Очень молода, довольно мила, приятное лицо, даже хорошенькая очень, но наше обоюдное незнание языков — ужасно. Нынче сестра её у нас ночует, покуда она переводит нам, но что будет потом, — бог знает, я даже совсем теряюсь, особенно без тебя, мой милый друг. На этот раз вспомнила твое правило, что надо подумать, как всё это покажется через год легко и ничтожно. А теперь даже очень трудно. Дети обошлись, Таня сидела у неё на руках, глядела картинки, сама ей что-то рассказывала, Серёжа с ней бегал, говорил, что «она как со мной играет!» Потом Таня представляла в детской, как англичанка говорит, и, вероятно, всё это образуется, но покуда как-то всё это очень неестественно, тяжело, неловко и страшно. Тебя я как-то всё душой ищу, как свою опору, но пускай и без тебя, может быть скорей обойдется. Одно просто ужасно, что мы совсем не понимаем друг друга. Я думала, что буду лучше понимать. Сестра её, т. nbsp; е. Львовская англичанка, смотрит на всё как-то недоверчиво и недоброжелательно, а наша, кажется, добродушна и старается подделаться. Вот завтра напишу тебе, как будет без переводчицы-сестры. — Дети мои здоровы, только один Илюша кашляет, а Таня совсем перестала. Все веселы, не капризны, и спали днем. Я как-то очень сильно жила нравственно нынче всё утро; была очень нервно раздражена, но теперь всё это перековеркалось и все нити ума и сердца направились на англичанку.

А нравственно меня с некоторого времени очень поднимает твой роман. Как только сяду переписывать, унесусь в какой-то поэтический мир, и даже мне покажется, что это нероман твой так хорош роман [...] хорош — в подлиннике «хорошо».(конечно инстинктивно покажется), а я так умна. Пожалуйста, ты не смейся надо мной, а у меня очень голова болит, и я не могу даже от этого врать. Только я, ей богу, ничего не лгу, так стараюсь обо всем точно выражаться. — Лёвочка, теперь напишу тебе о том, что ты не любишь, но, право, необходимо. Дело в том, что ты мне оставил 50 р. и у меня почти всё разобрали на верёвки, сани, жалованья, дорогу в Москву и проч. И всё говорят — граф приказал, необходимо нужно. Так что мне не на что будет жить, а пшеницу будто бы граф приказал послать, когда придут новые работники, о которых, конечно, ни слуху, ни духу. Уж не знаю, как я пробьюсь. Лучше всего поспеши, всё-таки, если можно, скорее приехать. Так я запуталась. И хозяйство, и дети, и англичанка, и всё это. Поросяты и масло посылаются завтра рано утром. Тут же шесть бутылок опёнок и масло мама́. Я с подводами не пишу, потому что пишу и так всякий день по почте. Лёвочка, милый, как вы все там поживаете? Так бы вырвалась из всех своих забот и полетела бы в Кремль. Авось завтра получу записочку хоть от тебя, но вряд ли, еще рано. Нынче я вымыла детей и, если будет очень хорошая погода, начну с ними гулять на днях. Они будут веселее. Одно еще меня сокрушает, что у Тани пропал весь аппетит. Она кроме молока целый день ничего не ест.Что папа́? большая Таня? Что папа́? большая Таня? — Толстой писал в ответ: «Таня, бедная, всё плоха» (ПЖ, стр.63).
В ответ на письмо С. А. Толстой Лев Николаевич писал 16 ноября: «Нынче было одно письмо от тебя, и письмо милое, но огорчительное тем, что оно заставило меня резонно упрекнуть себя. Во-первых, я виноват, что не написал англичанке или Львову; во-вторых денег тебе мало оставил. Обойдется, наверно обойдется. Я счастлив, что она тебе понравилась. И чувствуется мне, что ты, писавши письмо, была усталая и не в духе. Но и не в духе ты мне милее всего на свете, и я злюсь на почту, которая, наверно, задержала одно, а то и два твоих письма. Я бы сказал тебе кое-что о деньгах, англичанке и т. д., но уже думаю, что письмо это придет несколько часов прежде меня. Мечтал я выехать завтра, но едва ли успею. 1-е, надо переговорить с Башиловым; 2-е поправить начало печатного и рукописи, чтобы оставить в типографии [...]. И с англичанкой, и с детьми, и с деньгами всё будет хорошо» (ПЖ, стр.62—63).Как меня всё это тревожит, и как тяжело. Пишу и слышу, как наша Ханна с сестрой Женни хохочет. Неужели ей не тяжело и не страшно? Женни всё уговаривалась, чтобы я ее сестре давала есть, особенно мяса, пять раз в день. Что она так привыкла. И это ведь всё надо сообразить. Напиши мне письмо encourageant.1 [подбадривающее] Впрочем, оно уже приедет вместе с тобой. Прощай, душенька, как бы я с тобой поговорила, как бы вместе всё хорошо сообразили.

Поцелуй от меня всех моих милых Кремлевских; и папа́, и мама́, и Таню, и всех детей. Скажи им, чтоб они мне сочувствовали. Разве легко, не знавши самой языка, отдать ей детей и ломать их язычки. Но всё-таки рада, что шаг сделан.

Целую тебя крепко, крепко изо всех сил. Бог с тобой, будь здоров и меня всё помни и люби. Когда-то кончится мое нравственное заключение, т. е. жизнь без тебя.

Соня.

№ 19

1866 г. 14 ноября. Понедельник. Я. П.

Сейчас только катались, милый Лёва; детей укладывают спать, а я хочу себе продлить удовольствие на весь день, писать тебе и утром и вечером.

Кататься было тепло, дети совсем здоровы, и воздух меня оживил. Ханна была до того счастлива, что прыгала в санях говорила всё: «so nice»,1 [«так мило»] т.   е. верно это значило, что хорошо. И тут же в санях объяснила мне, что очень любит меня и детей и что country1 [местность] хороша и что она «very happy».2 [«очень счастлива».] Я ее понимаю довольно хорошо, но с большим напряжением и трудом. Она сидит, шьет панталончики детям, а детей укладывает старая няня. Когда они перейдут к ней, будет гораздо лучше, и то теперь у ней вполовину меньше дела. За то мне польза; я скоро выучусь, я уверена; а это очень было бы приятно. Обедает она покуда тоже с нами и чай пьет. Я до тебя еще ничего не переменю, еще успеем. А она и желает и, кажется, понимает свои будущие обязанности. Но она не нянька, она держит себя совсем как равная, но не тяготится никакой работой и очень добродушная, кажется. Совсем на сестру не похожа. А сестра мне неприятна. Лёвочка, я тебе не о чем больше не могу писать, потому что вся моя жизнь теперь с англичанкой и все старания устремлены на то, чтобы приучить к ней детей, как можно скорее. Они целый день на верху. Мы обе всё смотрим в диксионер и показываем по книге слова, которые не понимаем.

У нас нынче весь дом моют, большая возня, а о хозяйстве знаю то, что пшеницу везти наняли, только ты не думай, что это я распорядилась, — я ни во что не вхожу; и еще слышала, что Пироговский мужик прислал сказать, что нанял тридцать пять работников и они придут все на-днях.

Я нынче ужасно жду письма, верно, сегодня будет, такая скука, что известие так долго нельзя иметь.Постоянно всё думаю: вот, еслиб была железная дорога! Постоянно все думаю: вот, еслиб была железная дорога! Согласно объявлению от управления Московско-Курской железной дороги («Московские ведомости» за 1866 г., №225) движение пассажирских поездов на участке от Москвы до Серпухова началось 17 ноября 1866 г. До Тулы поезда стали ходить в 1867 г.Что-то ты в Москве, как живешь?Как решил с нашей святыней — твоим романом? Как решил с нашей святыней — твоим романом? Толстой писал 16 ноября: «Я ждал из типографии ответа и наконец получил. Всё уладилось. Катков просит напечатать 4 листа с тем, чтобы деньги эти шли в счет печатания. Я этому даже рад» (ПЖ, стр.62). Фактически из проекта продолжения печатания романа у Каткова ничего не вышло, равно как не состоялось иллюстрированное издание. Лишь в июне 1867 г. Толстой окончательно договорился о печатании романа с типографией Риса. Корректуры были поручены П. И. Бартеневу. Я теперь стала чувствовать, что это твое, стало быть, и мое детище, и, отпуская эту пачку листиков твоего романа в Москву, точно отпустила ребенка и боюсь, чтоб ему не причинили какой-нибудь вред. Я очень полюбила твое сочинение. Вряд ли полюблю еще другое какое-нибудь так, как этот роман.

Если бы ты знал, какняня старая горюет няня старая горюет. С. А. Толстая засвидетельствовала о няне Татьяне Филипповне: «Когда у меня родился первый сын, Сергей, старушку привозили на первое время к нам в Ясную Поляну, но так как она была уже очень больная (у неё был рак), она не могла остаться няней и вскоре вернулась в Пирогово, где и скончалась» («Жизнь для всех» 1913, №7, стр.1004).
После настоящего письма, в ту же поездку Толстого, С. А. Толстая писала ему 15 ноября. Письмо это не печатается. ; мне её жаль, и так трогательно, что детей от нее взяли. А уж из детской, когда возьмут на ночь, то, говорит, вовсе с тоски пропадешь. Она говорит: «точно я что потеряла, такая скука». Я так ей благодарна, и, право, до слез тронута, что она их так любит. Если б я даже рожать перестала, не рассталась бы с ней. Уж нашла бы ей в доме дела.

Вечером.

Сейчас приехали из Тулы, и письма всё нет, я просто боюсь себя, до чего я встревожена и как мне грустно и страшно. Завтра последний день; если письма не будет, я пошлю телеграмму, а то просто с ума сойти можно. Одно только могу тебе сказать, что я больше никогда, никогда не останусь одна на целую неделю. За что мне такое мученье, разве за то, что я тебя уж слишком люблю. Не могу тебе перечесть все ужасы, которые, я воображаю себе, случились с тобой, когда я начну только думать. А тут разные заботы и возня с милыми всё-таки детьми и англичанкой, а сердце так и сжимается целый день и, того и гляди, разразишься какой-нибудь отчаянной глупостью. Думаю я и о том, что в Кремле что-нибудь случилось очень дурное и с Таней, и со всеми вами, кого я так люблю. Лёвочка, прощай, мне писать тебе и хочется, но я только еще больше расстроиваюсь. Господи! Что с вами сделалось?

Настоящему письму предшествует другое — от 13 ноября, его мы не воспроизводим.

№ 20

1867 г. 21-го марта вечером. Вторник Я. П.

Боюсь не успеть написать тебе завтра, милый Лёвочка, и потому начинаю свое письмо с вечера, в 11 часов, когда дети спят, и когда особенно грустно и одиноко. А завтратётенька посылает Ивана тётенька посылает Ивана. Иван Алексеевич (ум. 1884) — живший в Ясной Поляне дворовый. «Тихий, честный, женатый на Варваре, дочери Николая, дядьки мальчиков Толстых» (прим. С. А.)., и я уже не могу послать его поздно. Утром, во всяком случае, напишу, всё ли у нас благополучно. А теперь мы все здоровы, дети, кажется, теперь совсем поправились, боль, которая у меня была утром, тоже прошла, и ничего у нас особенного не случилось. Нынче необыкновенной деятельностью старалась в себе заглушить все мрачные мысли, но чем более старалась, тем упорнее приходили в голову самые грустные мысли. Только когда сижу и переписываю, то невольно перехожу вмир твоих Денисовых и Nicolas мир твоих Денисовых и Nicolas. Ротмистр Василий Денисов — одно из лиц «Войны и мира», появляющееся в начале 2-й части I тома романа, действующее и в последней части его. Nicolas — Николай Ростов. , и это мне особенно приятно. Но переписываю я мало, всё некогда почему-то. А что мне делать?

Завтра никак не могу еще иметь письма от тебя, и жду этого письма просто с болезненным нетерпением. Ведь, подумай, я ничего не знаю, кроме лаконического содержания телеграммы, а воображение мое уже замучило меня. Знаешь, целый день хожу как сумасшедшая, ничего не могу есть, ни спать, и только придумываю, что Таня, чтоДьяковы Дьяковы — семья старинного друга Толстого Дьякова. Дмитрий Алексеевич Дьяков (1823—1891), майор, помещик, владелец имения Черемошня в Новосильском уезде Тульской губернии. Племянница Толстого Е. В. Оболенская описывает Дьякова: «Он был очень хорошим человеком, но совсем другого склада, чем дядя. Веселый, остроумный, с большим юмором, рассказывая самые печальные вещи, он вдруг ввернет такую фразу, что невольно засмеешься. Горячий, благородный, он к жизни относился серьезно, но умствование ему было чуждо; он не задавался никакими вопросами и жил, мало анализируя свои чувства. Он немного отдалился от Льва Николаевича, когда в воззрениях этого последнего на жизнь, на смысл жизни совершился переворот, он как будто перестал понимать его. Помню, как-то после какого-то разговора со Львом Николаевичем, он с присущей ему горячностью сказал: Я привык разговаривать с Лёвочкой, а это разве Лёвочка? это какой-то бог Саваоф» («Октябрь» 1928, №9—10, стр.228). Д. А. Дьяков был дружен с Толстым с молодых лет. О своем изображении дружбы между Иртеневым и Нехлюдовым (в «Отрочестве») Толстой писал: «Материал для этого описания дружбы дала мне позднейшая дружба с Дьяковым в первый год моего студенчества в Казани». Толстой был в постоянной переписке с Дьяковым. По свидетельству сына Дьякова, большое количество писем Толстого, оставшихся у Дьяковых, погибло в Москве. О Дьякове см. книгу Ильи Толстого «Мои воспоминания». 19 февраля 1867 г. Толстой писал Дьякову по поводу болезни его жены: «В твоем положении не может быть утешения, но ежели в самые тяжелые минуты тебе нужно будет преданного и любящего человека, то вспомни обо мне» (не напечатано). — Женой Дьякова была Дарья Александровна, рожд. Тулубьева (1830—1867). — Толстой писал Софье Андреевне 19 марта из Москвы: «Мама рассказала мне, что Долли умерла скоропостижно, нервным ударом, как предполагают. На счастье Тани, её не было у Дьяковых в этот день [...]. Дьякова ходила, одетая, сидела за столом, выпила бульону, вдруг схватилась за голову, покраснела, встала, Дмитрий под руки провел её в свой кабинет и там она у него на руках стала умирать, хрипеть и через 20 минут умерла» (не опубликовано). , и всё воображаю себе Долли, и грустно, и страшно, да еще, главное: и тебя-то нет, и о тебе всё думаю, что может с тобой случиться. Приезжай скорей. Серёжа нынче говорит: «когда папа́ приедет, так скучно, завтра?» А я говорю: — нет, воскресенье. А он взял свою игрушку гусли и говорит, что когда папа́ приедет, мы будем играть: вы, я и папа́. А Танюшу спросила, что папаше написать, а она говорит: «вот, вот, картинка... и вот были больны, а теперь здоровы». Больше она ничего не могла выдумать. Сейчас она раз кашлянула, и меня всё пугает. Так боюсь опять не заболела бы.

Нынче получилаписьмо от Лизы из Покровского письмо от Лизы из Покровского. Письмо Е. В. Толстой не сохранилось.
Следующее письмо — от апреля 1866 г. — не воспроизводится. , пишет, что Машинькино здоровье хуже и людей нет, и есть нечего и убедительно просят купить в Туле саго или арарут, доктор велел есть. Я думаю, в Туле нет, потому прошу тебя привези для Машеньки из Москвы и саго и арарут, хоть по фунту. Это для грудной болезни. Говорят, что Егор Михайлову отказали, мужик говорил, но это еще не верно. О выигрыше десяти тысяч и Лиза ничего не пишет. Ну, на нынче будет писать, завтра утром еще припишу, а теперь скоро пойду спать с моим Илюшей, который мне много облегчает своим присутствием в моей комнате твое отсутствие. Мысленно целую тебя.

Приписку к письму от 22 марта опускаем. Письмо писано из Ясной Поляны в Москву, куда Лев Николаевич выехал в связи с тяжелой болезнью жены своего друга, Д. А. Дьяковой. В живых её он уже не застал. Письмо писано 21 марта вечером; утром этого же дня Толстая написала другое письмо, которое не воспроизводится.

№ 21

Суббота, июня 17-го, 1867 г. Вечером. Я. П.

Милый мой Лёвочка, пережила целые сутки без тебя, и с таким радостным сердцем сажусь писать тебе. Это настоящее и самое большее мое утешение писать тебе даже о самых ничтожных вещах. Вчера только что ты уехал, я легла, но проснулась часа через два и уже не засыпала почти всю ночь от сильнейшей зубной боли, которая утром прошла и даже не оставила ни малейших следов. Теперь уже одиннадцатый час вечера, и зубы не болят ни капли, я так рада, что избавилась. Дети тоже все здоровы и Берсы тоже. Утром я всё ходила из угла в угол и чувствовала себя такой одинокой и несчастной. Чай пила совсем одна, потом приехалАлександр Григорьевич Александр Григорьевич — А. Г. Мичурин, сын крепостного музыканта, жил на своей маленькой даче, позднее стал давать детям Толстым уроки музыки, приезжая раз в неделю в Ясную Поляну. Некоторые черты его характера изображены в рассказе Т. Л. Сухотиной-Толстой, «Учитель
музыки» — под псевдонимом Ольги Балхиной («Игрушечка» 1891 г., №11, стр.493—506)., и очень был огорчен, что не застал тебя. Я его занимала, потом отпустила Ханну купаться с мама́ и Таней (я не купалась), а сама пошла с детьми гулять в сад, что для меня всегда составляет наслаждение. Я им рассказывала сказку, смотрели, поспевает ли земляника, и очень были счастливы. Я им рассказала, что ты поехал в Москву. Таня вдруг оживилась и говорит: «да, поехал, да, поехал». А Серёжа спросил: «нынче приедет?» Перед обедом я была в детской, слышуПетичкин голос Петичкин голос. Петр Андреевич Берс (1849—1910), брат Софьи Андреевны. В 1872—1873 гг. по поручению Толстого вел дела по продаже изданной в Петербурге «Азбуки» Толстого. В 1881—1882 гг. был редактором-издателем журнала «Детский отдых». В 1893 г. с кн. Л. Д. Оболенским издал сборник «Рассказы для детей И. С. Тургенева и гр. Л. Н. Толстого» с рисунками Васнецова, Репина, Маковского, Сурикова (второе издание, 1886 г.). Был чиновником особых поручений при московском губернаторе и исправником в г. Клину Московской губ.веселый (а он утром, было, поехал с Кузминским в Тулу), смотрю, Петя с Бибиковым Мишей стоят в столовой. Я Бибикову сказала, что я очень рада его видеть у себя, и они ушли. Это Петя, ехавши по шоссес Кузминским с Кузминским. Александр Михайлович Кузминский (1845—1917), сын Михаила Петровича Кузминского и Веры Александровны, рожд. Иславиной. Двоюродный брат С. А. Толстой. С 1867 г. муж Т. А. Берс. Окончив училище правоведения, служил судебным следователем по Тульскому окружному суду, затем товарищ прокурора Тульского окружного суда; в 1871 г. назначен прокурором Кутаисского окружного суда; позднее прокурор в Тифлисе, председатель Петербургского окружного суда, прокурор судебной палаты в Киеве и сенатор. Толстой вначале отнесся отрицательно к браку Т. А. Берс с Кузминским; позднее был в добрых отношениях с ним. Толстой изобразил Кузминского, его служебные отношения и среду в лицах своих романов судебного и административного мира: Каренине (корректность, исполнительность, формализм, полусерьезный иронический тон в разговорах и письмах с женой, с обращением на «вы»); Иване Ильиче (описание устройства новой квартиры Ивана Ильича в отсутствие жены в 1880 г. взято из переписки Кузминского с женой, переехавшего на новую службу в Харьков в 1879 г.); Игнатии Никифоровиче Рагожинском («Воскресение»). Общий тон разговоров Толстого с Кузминским и их разногласий воспроизведены в гл. XXXII и XXXIII второй части «Воскресения». Интересуясь и высоко ценя творчество Толстого, Кузминский, несмотря на занятость, проживая в отпуску в Ясной Поляне, переписывал Толстому его произведения., встретил весь поезд семейства Бибиковых, привез с обратным ямщиком Мишу из Ясенков и теперьМиша Миша Бибиков — Михаил Михайлович Бибиков, сын Михаила Илларионовича и Софьи Никитичны, рожд. Муравьевой, дочери декабриста Никиты Михайловича.будет гостить у нас, т. nbsp; е. у Пети, до той субботы. Петя так счастлив, что весь день смеется и ужасно оживлен. — После обеда я ходила по хозяйству, смотрела, дан ли корм лошадям, и нашла, что хлеба не давали; я позвала старосту и велела дать хлеба, вообще видели, что я забочусь, а это главное, да? Потом была на скотной, и теперь,после твоей записки после твоей записки. С почтовой станции Марьино Толстой писал С. А. Толстой 16 июня 1867 г.: «Забыл тебе сказать очень важное: посылай каждый день Николку на пчельник — присутствовать, и сама вели себе сказывать, сколько и когда отроилось, и старосте вели смотреть» (ПЖ, стр.8—9, неверно датировано)., буду и о пчельнике заботиться, даже постараюсь побывать раза два.Вечером приехала линейка, вещи все целы Вечером приехала линейка, вещи все целы. С дороги Толстой писал 16 июня: «Доехали до Новомалахова хорошо. Линейка сломана. Кое-как собрали, чтоб довести[...]. Напиши мне с первой почтой, все ли вещи при линейке, с тем, чтоб дать на чай старосте» (ПЖ, стр.9; датировка неправильная)., мама возилась, раскладывала, я шила и с «gamins»1 [мальчишками] болтала немного. Александр Григорьевич уехал после обеда, и Кузминского нынче нет, приедет завтра, и мне тоже не весело и не естественно с ними обоими, и боюсь, и знаю наверное, что счастья не будет, потому что главного, — любви, нет, — или, если есть, то очень мало. А он не дурной малый, и я его люблю, несмотря на твое к нему чувство, а дурно одно, что любви нет, и то, что Таня нынче горячо и взволнованно мне доказывала, что пламенной любви быть не может, оттого что давно друг друга они знают, и уже любили друг друга прежде.Что же их супружество? Зачем? Что же их супружество? Зачем? Толстой писал во встречном письме от 18 июня: «3-его дня, как только я выехал за Засеку и обдумал хорошенько положение наших женихов, мне такие пришли мысли, что чуть не попросил Бибикова вернуться, чтобы сказать им кое-что, но вспомнил слова Любови Александровны, что все воля божья, и вспомнил, что она там, и успокоился. Ах, поскорее бы, поскорее они бы были счастливы и покойны так, как я, а не тревожны и неопределенны, какими я их оставил» (ПЖ, стр.65).Так это всё не ясно и не весело. То ли дело у нас с тобой, как всё и ясно и хорошо; а любви слишком много, уж очень трудно расставаться, и всё за тебя страшно. Неужели Таня сумеет удовольствоваться такой малой и молодой любовью Саши, я понять этого не могу. Вот я знаю, что ты меня любишь, а все-таки часто думаю: «еще, еще», и сомневаюсь, и нужно доказательств, и отыскиваю в тебе озлобление ко мне, чтоб ты мне всё говорил, что любишь, любишь и любишь. — Лёвочка, я нынче очень глупа весь день, оттого что не спала ночь, и мое письмо глупое, и я не умею писать ясно, что думаю, но это так и быть.Воображаю, как ты деятельно принялся за свои дела Воображаю, как ты деятельно принялся за свои дела — дела, связанные с печатанием «Войны и мира». Толстой писал 18 июня: «Бартенев завтра приедет из Петербурга, а Башилов пришел и говорит, что Бартенев сам назывался взять на себя мое издание. Завтра его увижу, и очень рад
буду, ежели обойдусь без Каткова и сойдусь с ним. О картинках на 1-е издание и думать нечего, так сказал Башилов» (ПЖ, стр.64—65).; как то ты их кончишь? Ради бога, будь спокойнее, веселее, не ссорься ни с кем, здоровье береги, обо мне побольше думай, и на счёт нас будь покоен, я всех сберегу, и сама глупости делать не буду. А если приедешь пораньше, то ты знаешь, какое это для меня будет счастье. Боюсь тебя об этом просить, но не могу, потому что это составляет мою самую задушевную мысль. — Завтра еду в церковь причащать детей с мама́. Я вообще без тебя буду очень деятельна и подвижна, особенно буду отдавать себя больше детям. Нынче я такая была гадкая и, главное, на Таню досадовала, она на себя взяла какой-то неприязненный тон и вместе с тем повелительный, а мне было досадно. Но с ней я не ссорилась, а только в присутствии мама́ ворчала. А у Тани, бедной, была нынче лихорадка, и мне опять стало за неё страшно, и опять её полюбила. Вот, право, она несчастливая; никогда она не будет вполне счастлива, я это знаю и предвижу. Лёвочка, милый, пиши мне акуратнее всякий день, а то я, право, с ума сойду, если не получу от тебя ни одного письма. Если еще увидишь папа́, поцелуй его иЛизу Лиза — Елизавета Андреевна Берс (р. 27 июля 1843 г., ум. 16 ноября 1919 г.), старшая сестра Софьи Андреевны; была замужем за флигель-адъютантом Гавриилом Емельяновичем Павленковым (ум. 1892), развелась с ним и вторично вышла замуж за своего двоюродного брата, Александра Александровича Берса (1844—1921). Ее младшая сестра Т. А. Кузминская следующим образом характеризует Е. А. Берс и её взаимоотношения с Толстым: «Лев Николаевич ни на кого из нас не обращал исключительного внимания и ко всем относился равно. С Лизой он говорил о литературе, даже привлек ее к своему журналу «Ясная Поляна». Он задал ей написать для своих учеников два рассказа: «О Лютере» и «О Магомете». Она прекрасно написала их, и они полностью были напечатаны в двух отдельных книжках, в числе других приложений» (КМЖ, I, стр.71). «Частые посещения Льва Николаевича вызывали в Москве толки, что он женится на старшей сестре Лизе. Пошли намёки, сплетни, которые доходили и до неё» (там же, стр.75). Е. А. Берс очень тяжело пережила предложение Толстого Софье Андреевне. Имеются следующие неопубликованные записи в дневнике Толстого — под 22 сентября 1861 г.: «Лиза Берс искушает меня; но этого не будет. Один рассчёт недостаточен, а чувства нет». Другая запись под 8 сентября 1862 г.: «Лиза как будто спокойно владеет мной. Боже мой! как бы она была красиво несчастлива, ежели бы была моей женой». Под 10 сентября 1862 г.: «Я начинаю всей душой ненавидеть Лизу». На другой день после объяснения с Софьей Андреевной Толстой записал: «Лиза жалка и тяжела, она должна бы меня ненавидеть... Целует.» Е. А. Берс сумела взять себя в руки и достойным образом вести себя. А. Е. Берс писал С. А. Толстой 5 октября 1862 г.: «На счёт Лизы будь совершенно покойна; она так же очень желает, чтобы вы жили у нас, и ты увидишь, как она радушно обоих вас обнимет; она совершенно покойна и так обо всем умно рассудила, что я не могу довольно на нее нарадоваться. Будь уверена, что она от души радуется твоему счастью». Позднее Е. А. Берс оказывала помощь Толстому в его работах над «Войной и миром». Сохранилось её письмо от середины сентября 1863 г. в ответ на запрос Толстого о нужных ему материалах; к этому письму приложен список книг, представляющих подбор основных изданий по истории 1812 г. Письмо это, по мнению Б. М. Эйхенбаума, свидетельствует, что «в это время она была более начитана в литературе по 1812 г., чем Толстой[...]. Список этот, как основной, достаточно полно и детально подобран» (Б. Эйхенбаум, «Лев Толстой». Л. 1931, кн. II, стр.227—229). Толстой вывел Е. А. Берс в образе Веры Ростовой. Т. А. Кузминская писала в 1864 г. после первого чтения «Войны и мира» («1805 год»): «Вера — ведь это настоящая Лиза. Ее степенность, отношение к нам[...]» (КМЖ, III, стр.24). Об отношении С. А. Толстой к Елизавете Андреевне В. В. Нагорнова записала в своем дневнике под 25 декабря 1864 г.: «Меня очень удивляет, что Соня и вообще Берсы так дурно говорят о Лизе и называют её Лизкой. Я бы очень желала её видеть и посмотреть, отчего она так всем не нравится; по портретам она недурна, очень умна, учит детей, много занимается, я не нахожу в этом ничего дурного, но она мне жалка иногда» (не напечатано). — Е. А. Берс является автором следующих произведений: «О причинах разорения земледельческой России», Спб. 1899; «Вопросы нашего времени» (на правах рукописи) Спб. 1902; другое издание: Спб., 1906; «Курс на русский рубль», Птг. 1914. — С. А. Толстая так отозвалась о сестре в письме к Т. А. Кузминской от 28 марта 1898 г.: «В Петербурге жила у Лизы. Она была очень добра и ласкова, но скучно у нее ужасно. Дурные отношения с мужем, с прислугой, интересы финансового положения в России, отсутствие всего,
что украшает жизнь людей. Всё это довольно тяжело» (не опубликовано; хранится в ГТМ). Вскоре после смерти Л. Н. Елизавета Андреевна писала так о своей сестре 24 янв. 1911 г.: «Соня болтунья, легкомысленная и может быть у нее есть еще много недостатков, она возбуждала ревность мужа, но она была верной женой и хорошей матерью, и Лев Николаевич жил и не умирал в её руках[...]. Чувство ревности Л. Н. дало России и всему миру литературное имя выше Шекспировского Отелло. Может быть с более покойной и уравновешенной женой его гений принес бы другое направление, менее яркое и живое» (не опубликовано).от меня Лёва, я тебя жду в субботу, au plus tard.1 [самое позднее.] Это на словах, а в душе жду в среду, в четверг, в пятницу и т. nbsp; д. Прощай, голубчик милый, целую тебя крепко, и нежно, и страстно.

Если будешь ходить в Москве купаться, не делай безрассудств, не плавай, где глубоко. Прощай, иду спать. Где-то ты нынче вечером? Верно уж приехал.

Соня.

Подлинник датирован С. А. Толстой с ошибкой; суббота падала не на 16, а на 17 июня в 1867 г.; при переписывании Толстая исправила на 17 июня; так оставляем и мы.

№ 22

1867 г. 20 июня, вторник, 12 часов вечера. Я. П.

Мы совсем помешались набарах бары — игра, цель которой — выхватить у противников воткнутые в землю палки; играющие при этом делятся на два лагеря. , милый Лёвочка, проиграли до двенадцати часов ночи, и устали страшно. Несмотря на то, непременно нынче хочу написать тебе, чтобы послать завтра утром. Вероятно, это письмо будет мое последнее, потому что еще ты и не можешь получить. Я всё еще не имею от тебя известий, зато завтра жду и телеграммы, и письма. Мы все здоровы, Илюша только немного хворает, но серьезного ничего нет.

Сегодня мы купались, ездили в Берсовской линейке, которая очень легка и хороша. После обедаприехала княгиня Львова приехала кн. Львова. Кн. Львова — Варвара Алексеевна, рожд. Мосолова, жена кн. Евгения Владимировича Львова.
В письме от 22 июня Толстой описал окончательную договоренность касательно печатания романа «Война и мир»: «приехал Рис, типографщик, и с ним подписал условие и дал ему 500 рублей задатка. Рис этот молодчина, практический и аккуратный немец. Бартенев, которому я даю 10% за публикации, продажу и склад книг, тоже аккуратнейший человек и знающий дело, так что, мне кажется, лучше нельзя было устроить издание, все будет стоить около 4500 р.; окончено будет в 1-ых числах ноября, корректуры буду держать я сам и потом Бартенев — в смысле исправности и даже правильности языка, который я ему смело разрешил поправлять. Экземпляров напечатается 4800 и продаваться будут по 8 руб. за экземпляр; из этого 30% отдадутся: 10 — Бартеневу и 20 — книгопродавцам. Против прежнего проэкта я даю лишних 5% Бартеневу за свое спокойствие. Теперь нужно мне оставить поправленную всю 1-ю часть и некоторую долю 2-й, а для того нужно часов 6 здорового и спокойного времени, которое я надеюсь найти до субботы» (ПЖ, стр.69—70). с мужем и, несмотря на её глухоту, я, право, с ними провела очень приятный вечер. Немного погромче говорили, но она очень милая и приятная; особенно была нынче и любезна, и весела. Кажется, наша жизнь, обстановка и особенно молодежь произвели на них приятное впечатление. Они провели вечер, пили чай, гуляли немножко, и уехали как-то нехотя и не спеша. А я теперь без тебя и им была рада больше, чем при тебе. Я не конфузилась, не боялась, что тебе за меня будет что-нибудь стыдно; и вышло всё очень хорошо. Как уехали Львовы, так мы и принялись играть в бары, да так завлеклись, что оторваться не могли. Теперь народ весь молодой ужинает, а я тебе всё болтаю. До купанья нынче с детьми гуляла, и с ними было так хорошо и весело. Потом с ними же ездили купаться и, вообрази, плотину прорвало и вода ушла, так что мне по колено. Ее уж починили, но дело не надёжно. Я так это письмо тебе пишу нехотя, потому что одна мысль, что оно еще может быть застанет тебя в Москве, и я не увижу тебя три или четыре дня, — меня приводит в озлобление, даже и в отчаяние. Но я креплюсь, оттого, что чувствую, как важно дело, для которого ты поехал, но всё-таки скучно. Как я боюсь, что ты Кузминскому покажешь охлаждение или поссоришься с ним. Теперь мне уж поздно предупреждать тебя, но вообще он мне стал как-то страшен и даже неприятен. Что твои дела, мой милый, после удовольствия узнать что-нибудь о тебе, почувствовать немного тебя, твоих мыслей в нескольких словах телеграммы, я особенно еще жду с волнением, как ты решил с своим романом. Дай бог, чтоб тебе всё удалось и уладилось бы, как ты больше всего желаешь. Прощай, милый, душенька, ради бога приезжай скорее или выпиши меня к себе. Впрочем нет, ничего не надо, делай, как можно и как хочешь, меня не слушай. Цалую тебя, друг милый. Вероятно, это мое последнее письмо к тебе. Верно завтра в телеграмме назначишь мне день своего приезда.

Соня.

Предшествующее письмо от 18 июня не печатаем.

№ 23

1867 г. ноября 6. Понедельник вечером. Я. П.

Получила я твое письмо Получила я твое письмо — из Тулы, откуда 6 ноября Толстой писал: «Железная дорога идет завтра утром в 6 часов, чему я очень рад. Посижу у Тани [Кузминской], напишу прошение и буду в Москве завтра в час[...]. Ехать в пролетке было скверно и холодно и я рад, что еду в Москву и покажусь Захарьину. У меня не заболела ни грудь, ни кашель, но не ловко в легких и надо показаться» (не напечатано).с лошадьми, милый Лёвочка, и самой очень захотелось написать тебе. Это письмо, верно, до тебя дойдет, а нет, так так и быть. Я ужасно была рада, что ты мне написал и, главное, что написал так.Какая же тень досады может у меня быть на тебя? Какая же тень досады может у меня быть на тебя? Толстой писал 6 ноября: «Мне немножко грустно, что перед отъездом у нас было[...], но кажется мы хорошо простились и я не увез ни малейшей тени досады, — надеюсь и ты».Я после всякого, даже маленького столкновенья только пугаюсь и чувствую себя кругом безвыходно виноватой, но только всегда потому очень жалкой. Нынче очень было грустно, что ты, как будто, с досады уехал, и я очень обрадовалась, что ты на меня не сердит. Как я ждурешения Захарьина решения Захарьина. Захарьин Григорий Антонович (1829—1895) — популярный врач, профессор и директор терапевтической клиники Московского университета. С 1867 г. Толстой постоянно пользовался медицинскими советами Захарьина. о твоем здоровье и легких, которые меня ужасно мучают. Только об этом и думаю целый день.

Ханна завтра едет в Тулу, и мне это очень неприятно. Без тебя я так свято исполняю всякую твою волю, и нынче весь день лежала, и все обедали и чай вечерний пили вместе в гостиной за круглым столом, и я лежа. — Мне смешно, что я пишу тебе, а ты еще в Туле. Я больше для своего удовольствия пишу.Получу ли я от тебя с обер-кондуктором? Получу ли я от тебя с обер-кондуктором? Толстой писал 6 ноября: «В середу пошли на железную дорогу к обер-кондуктору спросить от меня письмо. Я напишу тебе». Не вышло бы какой путаницы. Ради бога, не студись. Я-то поправлюсь, чувствую себя очень хорошо, а ты-то какие мне о себе известия привезешь. Только для твоего здоровья я рада, что ты поехал. Больше не для чего не в состоянии я легко жертвовать такой пустотой, скукой, страхом и чувством одиночества, какое я испытываю с той самой минуты, когда ты отъезжаешь от дому, до той, когда я тебя опять увижу.

Сейчас Ханна меня прервала, показывая в мышеловке пойманную мышь, и вчера меня это радовало, а нынче сердит, что развлекло мысли о тебе, которые теперь только и приятны мне.

Знаешь, после всякой ссоры, когда я рассержу тебя, меня особенно удивит не то, что у меня характер дурной (я это знаю), но то, что как может мой дурной характер отозваться на тебе, которого рассердить, обидеть или огорчать я так чувствую себя неспособной, так этого никогда не желаю, и так всегда этого пугаюсь. Ты верно этой путаницы не поймешь, но мне очень ясно. Прощай, целую тебя. Не опаздывай на железную дорогу из Москвы, я так тебя буду ждать.

Датируется на основании письма Толстого, на которое отвечает Софья Андреевна и которое по содержанию относится к 1867 г., а также на основании пометы «6-го понедельник», — шестое число падало на понедельник в ноябре 1867 г. Предшествующее письмо, помеченное: «Пятница, 9 часов утра», относящееся к 29 сентября 1867 г. — опускаем.

№ 24

1867 г. Ноября 8. Я. П.

Никогда, Лёвочка, не надо обещать того, что не чувствуешь себя в состоянии исполнить. Целый день вчера с волнением и радостью ждала обещанного письма с обер-кондуктором; и вместо того беспокойство, бессонная ночь, и всякие черные мысли, которых я так боюсь, и никакого письма. Если б не обещал письма — я была бы спокойна, и только бы терпеливо ждала тебя. Тебе это легко кажется, — ты на всё умеешь смотреть легко, но это потому, что я тебе и вполовину столько не интересна и не дорога, как ты мне. Это старая песнь, которую я терпеть не могу. — У нас все здоровы. Мне очень хочется упрекать тебя, но я удерживаюсь, потому что ты, может быть, не виноват, а виновато что-нибудь другое. Приезжай скорей, а то ничего о тебе не знать — очень грустно.

Датируется на основании связи с содержанием предшествующего письма, а также в виду слов встречного письма Толстого «в середу пошли на железную дорогу к обер-кондуктору», сопоставленных со словами настоящего письма «вчера [...] ждала обещанного письма с обер-кондуктором, и вместо того [...], бессонная ночь».

Толстой писал во встречном письме от 9 ноября: «Мне неловко, что я не написал тебе ни одного письма. Вот отчего. Во вторник я только что приехал к обеду и успел только сдать рукопись и корректуры. В середу пришли Рис, Бартенев и я написал тебе письмо и послал через Петю на железную дорогу, но опоздал. Нынче, в четверг, я только встал, пишу и посылаю это письмо на железную дорогу, где уже пересылка писем устроена. Главное, я боюсь, что ты будешь тревожиться, не имея от меня известий и сердиться, что я нынче не выезжаю» (неопубликовано).

№ 25

1867 г. Декабря 3. Москва.

Сидела с мама́, всё переговорили; теперь уже два часа ночи, и я пишу тебе, милый Лёвочка, письмо, которое придет вместе со мной. Надо уже всё рассказать по порядку, а то собьешься в подробностях и разнообразии впечатлений.

В Туле застала Кузминских в суете и укладываньи. Таня и плакала и миндальничала, и всё было, как всегда. Приехали во-время; в воксале суета и народ, так всё мне непривычно. Ехали мы в первом классе с одним только старичком лет пятидесяти. Нам было очень хорошо и не холодно. В Серпухове ели бульон и рыбу; стояли только восемнадцать минут; я в ужас прихожу, как детей, просто невозможно, везть. Стоянки так малы, что поесть большому, не только ребенку — некогда. Дорогой всё мне представлялся вопрос: зачем я еду? Теперь уж он мне не представляется, так тут все рады мне. После Серпуховского обеда в вагоне учинился скандал. Дали билет первого класса лишний архимандриту, и он занял наши места с другим попом.Саша сказал Саша сказал. Саша — А. М. Кузминский. , что это наши места, начались разговоры, мы стоим; потом поп ушел, и архимандрит остался; весь вагон и дамы стали уступать архимандриту место и ухаживать за ним, и роптать на кондукторов, и немного и на нас.

Приехали в Кремль в половину одинадцатого; папа́ спал, Лиза ждала Кузминских, а мама́ с мальчикамибыла в театре, и с Толстыми была в театре с Толстыми — с семьей М. Н. Толстой., и с Дьяковыми, которые еще не знают, что мы приехали. Папа́ оделся и он болен, вышел к нам, ужасно обрадовался, долго, пока одевался, не верил, что я приехала. Скоро подъехала и мама́, и так и ахнула, увидав меня. Мы и теперь всё болтаем, а уже три часа ночи, и письмо мое непоследовательно, не могу писать и болтать. Мама́ третьего днявидела Серёжу у Машеньки видела Серёжу у Машеньки. С. Н. Толстой.
Следующее письмо от 25 февраля 1869 г. не печатаем. , и довольно холодно с ним немного поговорила. Захарьин сказал, что у Машеньки горловая болезнь, что она не хороша, вдыхает какие-то пары. Завтра расспрошу всё у Дьякова; покуда мне это сказала мама́, но всё неопределенно. Она выезжает, но всё хандрит. Не могу больше писать, некогда, да и мысль, что письмо придет после меня, руки отнимает писать.

Я о всех вас стараюсь не думать, страшно, и упрекаю себя. Больше никогда одна не поеду. Спаси вас бог, я не останавливаюсь на всех страшных мыслях, которые мне о вас приходят. Лёвочка, что твоя голова и здоровье.

Целую тебя и детей, и тётеньку.

Датируется на основании двух писем Толстого к Бартеневу: в первом (от 30 ноября) он пишет: «Жена моя едет на день в Москву», во втором (от 4 декабря 1867 г.): «Еще посылаю сверстанный листочек, привезенный женою». В промежуток между этими двумя числами С. А. Толстая ездила в Москву, откуда и прислала настоящее письмо.

№ 26

1869 г. 4 сентября. Вечер. Я. П.

Находят уже на меня минуты, когда вовсе прихожу в отчаяние, что тебя нет, и что с тобой, милый Лёвочка, особенно, когда кончится день, и усталая остаешься вечером одна с своими черными мыслями, предположениями, страхом. Это такой труд жить на свете без тебя; всё не то, всё кажется не так и не стоит того. Я не хотела писать тебе ничего подобного, да так сорвалось. И так всё тесно, так мелочно, чего-то нужно лучшего, и это лучшее — это только ты, и вечно ты один.

Получила письмо к тебе от Alexandrine Получила письмо к тебе от Alexandrine. Alexandrine — гр. Александра Андреевна Толстая (1817—1904), дочь Андрея Андреевича Толстого, родного брата деда Льва Николаевича, гр. Ильи Андреевича Толстого, — двоюродная тетка Толстого. С 1891 г. — камер-фрейлина. Толстой познакомился с гр. А. А. Толстой у вдовы их родственника Ф. И. Толстого («американца»), ближе они сошлись в Петербурге зимой 1855—1856 гг. и в Швейцарии в 1857 г. В дружбе с гр. А. А. Толстой Лев Николаевич был до самой ее смерти, хотя с начала 1880-хгг. наметилось сильное расхождение между Толстым и Александрой Андреевной, поскольку она была ревностной православной церковницей и крайне отрицательно относилась к критике Толстого религиозных идей. Их переписка издана отдельной книгой «Толстовский музей, т. 1. «Переписка Л. Н. Толстого с гр. А. А. Толстой» Спб. 1911 (заключает 119 писем Толстого и 66 писем Толстой). О гр. А. А. Толстой см. в «Вестнике Европы» 1904 г. кн.6, и 1905 г. кн.4: Ив. Захарьин (Якунин) «Графиня Александра Андреевна Толстая. Личные впечатления и воспоминания». Гр. А. А. Толстая не чужда была литературе; см. в «Вестнике Европы» (1905 г. октябрь) её «Поля. Из воспоминаний орловского помещика Мих. Ив. Пущинского». На французском языке опубликовала две повести под псевдонимом: Une dame russe. «Un sacrifice méconnu. Etude de caractères». Lausanne H. Mignot, édit. Paris, 1897, III, стр.397 [Русская дама. «Непризнанная жертва. Очерк характеров»]; Une russe. «L’étoile de Noël». Génève. H. Robert. Librairie. Sine anno; стр.63. [Русская. «Рождественская звезда»]. Перевела с английского на французский «La vocation de Miss Toosney», St. -Péters. 1892. Сохранился также обширный дневник гр. А. А. Толстой на французском языке (не напечатан; подлинник в Центрархиве). Письмо Александры Андреевны Толстому 1869 г. не сохранилось. из Ливадии из Ливадии. Ливадия — царское имение близ г. Ялты. , писанное в день твоего рождения. Она тебе много нежностей пишет, и мне досадно. Поет на мотив твоего последнего к ней письма и твоего последнего настроения — приготовления к смерти, и я подумала, что может быть лучше бы было, если б ты на ней женился во время оно, вы бы лучше понимали друг друга, она же так красноречива особенно на французском языке. Одно, что она справедливо заметила, что она от своей несчастной любви пришла к тому, что смотрит на всё с точки зрения смерти, но пишет, что не понимает, каким путем дошел до этого ты, и кажется думает, что не тем же ли путем и ты к тому пришел, и я усумнилась с нею вместе, что не от несчастной любви, а от того, что тебе любовь слишком мало дала, ты дошел до этой успокоительной точки зрения на жизнь, людей и счастье. Я нынче как-то в себя ушла, и из себя высматриваю, где моя успокоительная дорожка, и захотелось мне выдти как-нибудь из моей житейской суеты, которая меня так всю поглотила, выдти на свет, заняться чем-нибудь, что бы меня больше удовлетворяло и радовало, а что это такое, я не знаю.

Как Таня маленькая о тебе много спрашивает и говорит при каждом удобном случае, это бы тебя радовало, если б ты слышал. Серёжа два раза спросил, а Илья не понимает совсем; ему, бедному, сейчас Серёжа нос до крови дверью расшиб, и он всё хрипит и чихает. Таня маленькая совсем здорова; мама́, тётенька, и все благополучны, а у меня очень горло болит и голос пропал. Нас всех как, было,Даша перепугала Даша перепугала. Даша — первая дочь Т. А. Кузминской (р. 13 мая 1868 г., ум. в мае 1873 г.). Она была при смерти больна целые сутки — третьего дня; за мама́ верхового прислали, у ней был жар и рвота страшная. Доктора призывалиКнерцера Кнерцер — Николай Андреевич Кнерцер, тульский врач, врачебный инспектор. ; теперь совсем лучше, жар маленький, и рвота прекратилась, сделался понос. Муж и жена опять очень дружны, мама̀ говорит, что он так с ней ласков, бережен, укладывает её; жаль, что он так переменчив.

А не хорошо тебе от меня уезжать, Лёвочка; остается во мне злое чувство за ту боль, которую мне причиняет твое отсутствие. Я не говорю, что оттого не надо тебе уезжать, но только, что это вредно; всё равно как не говорю, что не надо рожать, а только говорю, что это больно.

Живем мы очень мирно, никого у нас не было, — ночи я не сплю почти совсем, встаю в девять часов (часы теперь у нас по настоящему), чай все пьем вместе, всякий день читаю с Серёжей, и он пишет, шью, крою,бранюсь с Николаем бранюсь с Николаем. Николай Михайлович Румянцев, повар.иногда, читаю по вечерамроман Henry Wood роман Henry Wood. Генри Вуд (1820—1887), — английская писательница. С. А. Толстая, судя по составу яснополянской библиотеки, читала один из четырех романов: «East Lynne», 1861, «My Feathered Friends», 1860, «Oswald Gray», 1865, The Red Court Farm» 1868.; мне легко читаются её романы, понятнее других. Когдакормлю Лёвушку кормлю Лёвушку. Лев Львович Толстой (р. 20 мая 1869 г.), — третий сын Л. Н. и С. А. Толстых. Родился в Ясной Поляне. До двенадцати лет воспитывался дома. В 1881 г. поступил в классическую гимназию Поливанова в Москве, которую окончил в 1889 г. В том же году поступил на медицинский факультет, на котором пробыл год, и перешел затем на историко-филологический. На нем пробыл два года, но второй год почти всецело прожил в Самарской губернии на голоде, после чего тяжело болел неврастенией. Организовал вместе с товарищами около двухсот столовых, кормивших до 20.000 человек. До середины 1890-хгг. был приверженцем учения отца, позднее по взглядам стал в резко оппозиционное отношение к Льву Николаевичу. В 1896 г. повенчался в Стокгольме с дочерью
шведского врача Вестерлунда — Дорой Федоровной (1879—1933). В 1908—1909 гг. увлекался скульптурой и работал в Париже под руководством Родена, Верде и др. В настоящее время живет в Париже. На литературном поприще дебютировал, под псевдонимом «Львова», рассказом «Любовь», напечатанным в 1891 г. в журнале «Неделя». В дальнейшем автор ряда беллетристических и драматических произведений. Об отце Л. Л. Толстым написано следующее: «Отражение или совершенствование» («Голос Москвы» 1907, №17 от 16 января и №19 от 18 января); «Из детских воспоминаний» («Международный Толстовский альманах», составленный П. А. Сергеенко, М. 1909, стр.347—354); «Отрывок из моего дневника 1903 г.» (журнал «Столица и усадьба» 1904, №4 от 15 февраля); «Письмо в редакцию «Нового времени» (об уходе Толстого) — 31 октябра 1910 г. (в сборнике «Памяти Толстого» 1911), «В Ясной Поляне» под ред. Ляцкого, Прага 1923 г. В 1924 эта книга под заглавием «Правда о моем отце» вышла в Ленинграде в небрежном переводе с французского и в неполном виде., всегда философствую, мечтаю, думаю о тебе, и потому это мои любимые минуты. Да, смешно, что почта привезла мне вчерадва письма — твое и Alexandrine два письма — твое и Alexandrine — письмо Толстого от 1 сентября из Москвы; в нем Лев Николаевич писал: «Я всегда с тобой, и в особенности при расставании, бываю в размягченном и кротком настроении» (ПЖ, стр.74)., и в обоихчетырехстишие Вяземского четырехстишие Вяземского. Толстой писал: «Вяземский сочинил шутливые стихи на придворных, и между прочим:
„Над Трубецким трунит Толстая,
Толстых я вижу в ней закал,
Войны и мира часть седьмая,
Благодарю, не ожидал“.
Петр Андреевич Вяземский (1792—1878), поэт, друг Пушкина, участник войны 1812 г. В 1856 г., будучи товарищем министра народного просвещения и ведая делами цензуры, запретил часть главы «Юности» Толстого. По поводу романа «Война и мир» кн. Вяземский написал: «Воспоминания о 1812 годе» («Русский архив» 1869, №1).
Письма от 6 и 8 сентября 1869 г. не печатаем. , которое очень польстило Alexandrine, и мне было смешно.

Это почти невероятно, что ты приедешь только двенадцатого. Невозможно вообразить себе, что я в состоянии буду спокойно выждать еще восемь дней, когда эти пять мне показались веком. А ты теперь едва ли еще до места доехал. Не посылаю тебе никаких комиссий в Москве. Из Москвы уж спеши скорее домой; что за глупости, что на несколько копеек в Туле дороже провизия, а я лишусь тебя для этого на несколько часов.

Мама̀ что-то не весела вчера и нынче, и вообще дух её переменился с тех пор, как она побывала у К[узминских] и видела их несогласный ménage.1 [семейный обиход]. Мне тебе что-то много надо написать, всё думаю в продолжение дня, вот это Лёвочке напишу, а теперь перезабыла много и письмо то вышло такое бестолковое; я тебе говорила, что я писать письма разучилась; поскорей всё хочется сказать, а всё вместе нельзя. Вот письмо-то по неволе читаешь, мою болтовню, а дома бы сказал: ты бы лучше с самоваром говорила. Теперь я это вспомнила и обиделась, потому, прощай, хотя мне на тебя досадно, что я так без тебя мучаюсь, всё-таки целую тебя крепко; мне тоже хочется, как тётенькам, сказать тебе: что да сохранит тебя бог. Долго, долго еще не увидимся.

В подлиннике имеется позднейшая неверная помета С. А. Толстой «1870», — на самом деле 1869 г. Письмо писалось С. А. Толстой из Ясной Поляны Льву Николаевичу, предпринявшему поездку в Пензенскую губернию с целью покупки имения. Поездка описана С. П. Арбузовым («Граф Л. Н. Толстой», 1904) с рядом неточностей.

№ 27

Четверг вечер, 10 июня 1871 г. Я. П.

Посылаю тебе, милый Лёвочка,опомнившегося Стёпу опомнившеюся Стёпу. Степан Андреевич Берс (1855—1910), брат С. А. Толстой. Правовед выпуска 1878 г. Служил судебным следователем. Сопровождал Толстого в некоторых поездках. Автор «Воспоминаний о гр. Л. Н. Толстом», Смоленск 1894. С. А. Толстая пишет под 1871 г. в своей автобиографии: «я написала брату Стёпе, учившемуся в Правоведении, не согласится ли он ехать с Львом Николаевичем в Самарскую губернию на кумыс. Лев Николаевич любил веселого малого Стёпу, а Стёпа прямо боготворил Льва Николаевича и немедленно согласился ехать с ним на кумыс [...]. Но как-то раз на прогулке Стёпа за что-то рассердился или обиделся и не поехал с Львом Николаевичем. Потом пока Лев Николаевич был в Москве, Стёпа опомнился и поехал догонять Льва Николаевича».иобразок Образок. «Образок этот божьей матери по картине Рафаэля Madonna della Sedia, маленький, в серебряной ризе, благословение тётеньки Татьяны Александровны Ергольской на войну. Она и просила меня, чтоб этот образ был всегда при Льве Николаевиче. Теперь он у меня у изголовья» (прим. С. А.). , который всегда, везде был с тобой, и потому и теперь пускай будет. Ты хоть и удивишься, что я тебе его посылаю, но мне будет приятно, если ты его возьмешь и сбережешь.

Мы нынче вечером играли все в бары, и Таня с Серёжей играли с большим увлечением. У Тани так глазки и блестели, и они оба скоро поняли игру. Начали мы игру без них, а потом играли вместе, и все были очень веселы.

Пока ты в Москве, я еще чувствую твою близость, как будто вот-вот вернешься, а когда уедешь далеко, тогда что буду чувствовать, — не знаю. Если бы ты вдруг очень соскучился и если будешь чувствовать, что тоскливое состояние вредно тебе, тогда или нас вызови или приезжай. Но я надеюсь, что ты выдержишь легко разлуку, — ты так способен сам в себе находить утешение; обо мне не тревожься, я думаю, что я тверда буду и благоразумна во всем и с собой и с детьми.

Прошение твое прошение твое — по поводу невозможности быть присяжным заседателем (по Крапивенскому уезду) вследствие болезни.завтра отвезет вСергиевское Сергиевское — большое село и почтовая станция в 40 верстах южнее Ясной Поляны. Там находился ряд уездных учреждений Крапивенского уезда. В настоящее время село переименовано в город Плавск. Леонид Леонид — кн. Леонид Дмитриевич Оболенский (1844—1888), с 1871 г. муж Елизаветы Валерьяновны Толстой. В 1883 г. вместе с П. А. Берсом издал сборник «Рассказы для детей И. С. Тургенева и Л. Н. Толстого» с рисунками Васнецова, Репина, Маковского и Сурикова. , ему надо туда на завод. Мама́ я решила положить в своей комнате со мной, т. е. я на железной кровати; никому делать неприятностей не буду, довольно своего горя.

Думай больше о себе, о своем здоровье и спокойствии, меньше о нас. Прощай, милый, целую тебя крепко. Я чувствую, что у меня утешение — дети, а у тебя твоя внутренняя, духовная жизнь. Ради богане допускай себя до страха, до тоски, до беспокойства не допускай себя до страха, до тоски, до беспокойства. 4 сентября 1869 г. Толстой писал из Саранска: «Я второй день мучаюсь беспокойством. Третьего дня в ночь я ночевал в Арзамасе, и со мной было что-то необыкновенное. Было 2 часа ночи, я устал страшно, хотелось спать и ничего не болело. Но вдруг на меня нашла тоска, страх, ужас такие, каких я никогда не испытывал. Подробности этого чувства я тебе расскажу впоследствии; но подобного мучительного чувства я никогда не испытывал, и никому не дай бог испытать. Я вскочил, велел закладывать» (ПЖ, стр.76). — Эти переживания ужаса изображены Толстым в рассказе «Записки сумасшедшего». . Всё, что ты будешь делать для своето спокойствия и развлечения — всё я буду находить хорошим. День за днем будет проходить; ничего — вынесем, бог даст. Прощай, пиши чаще и всю правду о здоровье и душе своей.

Твоя Соня.

О цикле писем 1871 года С. А. Толстая пометила так: «Письма из Ясной Поляны в Башкирскую деревню при Каралыке, Самарской губернии, куда Лев Николаевич ездил пить кумыс с моим братом Стёпой

и слугой Иваном Суворовым. Я оставалась с семьей и тяжело поправлялась от родильной горячки, после рождения дочери Маши».

№ 28

13 июня, 1871 г. Воскресенье. Я. П.

Сегодня так ждала от тебя письма, милый Лёвочка, и ничего не получила. Со среды, с того дня, как ты уехал, прошло уже столько времени, отчего ты не написал мне поскорей из Москвы? Только и возможно переносить разлуку, если получать письма почаще. Теперь пишу тебе в надежде завтра получить от тебя в Туле письмо, а то я адреса твоего не знаю. Столько надо рассказать и сообщить тебе, что не знаю, как бы потолковее всё написать, и не знаю, что тебе всего интереснее. Главное, мы все, без исключения, здоровы и благополучны. Вчера мы ездили встречать мама́. Я,Варя Варя — В. В. Толстая.,Лиза Лиза — Е. В. Оболенская.,Всеволод Всеволод — Всеволод Вячеславович Шидловский (ум. 1912 г.), сын Вячеслава Ивановича и Веры Александровны Шидловских, Двоюродный брат С. А. Толстой.иНадя Надя — вероятно, Надежда Вячеславовна Шидловская, сестра В. В. Шидловского. Была замужем за Николаем Михайловичем Литвиновым. , которые уехали по тому же поезду, по которому приехала мама́. Ездили мы на четверне; молодежь вся дорогой ужасно шумела и смеялась. Всеволод тут их всех прельстил; но зато без тебя так развернулся и гримасничал, что я рада была его отправить. Мама́ мы встретили в Туле, она нас не ожидала видеть, взяла даже билет до Ясенков, и очень нам обрадовалась. Она не так плоха, как я это думала; говорит, что ей воды очень помогли и будет их тут продолжать. Она поместилась со мной, и ей, и мне далеко не удобно, но делать нечего, а тётенька Полина за то, что нас стеснила, поразительно холодна и с мама́ и со мной. Но я без тебя ни с кем не ссорюсь.

В Туле же на дебаркадере встретили мы Леонида. Он возил твое прошение в Сергиевское; его не приняли и тебя оштрафовали. Надо медицинское свидетельство. Леонид хлопотал его достать, но Кнерцера не было, Виганд не дал, и завтра я с Оболенским и Лизой еду в Тулу хлопотать о свидетельстве и повидать Кнерцера для себя. Также завтра же я сниму свою карточку для тебя.

От Оффенберга получила глупейшее письмо От Оффенберга получила глупейшее письмо. Бар. Федор Иванович Оффенберг (1839—1872) владел имением «Алябьево» в 4 верстах от Никольского-Вяземского.
Покупка Толстым «Алябьева» не состоялась, вместо этого он приобрел имение Тучкова в Самарской губернии. полное ошибок, Он пишет, что именье в сущности не мое, а брата, имейте дело с ним; а я, хотя и нахожу, что менее 90.000 р. невыгодно продать Алябьево, но если брат согласен, то я никаких препятствий делать не буду, если брат согласится продать и за 80.000 р.

Если тыхочешь отнестись к брату Хочешь отнестись к брату — т. е. снестись с братом. , так как этот очевидно ничего не значит, то вот его адрес до 15 июля: в Варшаву, в расположение пятого гусарского Александрийского полка, полковому командиру барону Петру Ивановичу Оффенберг. Если ты ему будешь писать, то напиши, что брат его тебе писал, чтоб ты к нему отнесся.

Сегодня к Тане приезжалиБыковы Быковы — три дочери Александра Михайловича и Надежды Александровны Быковых; их отец был вице-губернатором в Туле в 1866—1870 гг., и дети очень просили играть опять в бары. Мы все играли: и Кузминские, и Леонид, и Быковы, и Лиза с Варей, и я, и Ханна, иСлавочка Славочка — Вячеслав Андреевич Берс (1861—1907), младший брат С. А. Толстой. Впоследствии инженер путей сообщения; один из строителей Сибирской магистрали и Троицкого моста в Петербурге. Случайно убит. Был женат на Александре Александровне Крамер. В детстве его звали уменьшительными именами «Славочка» и «Лапа». С. А. Толстая писала о нем: «Славочка — игрушечка всего дома» (письмо Т. А. Берс от 28 февраля 1865 г.). , и Серёжа с Таней. Было очень оживленно. Вечер был чудесный, и мы потом провожали Быковых в катках на лошадях Леонида, а Таня с Кузминским верхом. Когда мы ехали домой, это было лучшее время с тех пор, как ты уехал. Так было тихо, и такая чудесная луна отражалась в парах, которые поднимались, и не было, главное, этого одуряющего шума и суеты, которые меня так оглушали эти дни. Мы все ехали молча, и я думала всё о тебе, воображая, что ты на Волге и тоже верно любуешься чудным вечером. Без тебя у нас ужасное движение: то купаются, то катаются, то игры, то пенье, гулянье; но во всём этом шуме без тебя всё равно, как без души. Ты один умеешь на всё и во всё вложить поэзию, прелесть и возвести на какую-то высоту. Это, впрочем, я так чувствую; для меня всё мертво без тебя. Я только без тебя то люблю, что ты любишь; я часто сбиваюсь, сама ли я что люблю, или только оттого мне нравится что-нибудь, оттого, что ты это любишь. Не надоедает ли и развлекает ли тебя Стёпа?Что твое здоровье, что твое расположение духа? Что твое здоровье, что твое расположение духа? Толстой отвечал 27 июня: «Здоровье мое недурно, но не могу сказать, что хорошо — ломается. На днях напал кашель, и бок заболел, теперь само совершенно прошло[...]. Изредка бывает и лихорадочное состояние, но меньше и реже, и сил больше, и духом бодрее гораздо» (ПЖ, стр.88).

Дети понемногу учатся, купаются, и что-то нежны очень ко мне. Чувствуют ли это они, что тебя нет, или так пришлось, я не знаю. Оболенский ужасно старается во всём помогать и услужить; а Варю и Лизу мне так приятно иметь здесь, что лучше утешенья, как теперешнее мое общество, — я и не желаю. Особенно мне милы они, потому что они твои, от них твоим духом пахнет.

Мама́ говорила, что твое письмо ужасно подействовало наНиколиньку Николинька — Николай Валерьянович Толстой (1850—1879), сын М. Н. и В. П. Толстых, племянник Льва Николаевича. По воспоминанию сестры, Е. В. Оболенской, в своем письме Толстой рекомендовал Николаю Валерьяновичу поступить на военную службу.
Толстой писал о получении настоящего письма: «Нынче утром, 27-го числа, получил первое твое письмо от 13-го. Вероятно, послано оно 14-го из Тулы, и ты получила мое первое. Получение письма от тебя — это маленькое свидание: то же чувство нетерпения, радости и страха, когда берешь его в руки, как когда подъезжаешь к дому». (ПЖ, стр.87—88). , и он, кажется, решился поступить.

Будь, пожалуйста, тверд, живи на кумысе подольше и, главное, не напускай на себя страха и тоски, а то это помешает твоему выздоровлению. Пиши мне, ради бога, почаще. Я бы и рада тебе писать, да куда? Это письмо беру с собой; в Туле, получив твое письмо, напишу там адрес и пошлю это письмо. Сохрани бог, если опять не будет от тебя известий. Я всё вспоминаю, что ты говорил: «пиши, что у вас случится». А у нас ничего не случилось и не случится, а письмо всё полно. И так и будет идти день за день, и опять странно, что ничего не выстрелило, когда ты уехал; точно ничего не случилось, а случилось то, что вся моя жизнь оторвалась точно от меня, когда ты уехал. Чем будет тише без тебя, тем лучше. Я теперь как-то остановилась на напряженном чувстве терпенья, и его надолго во мне хватит. Дай бог, чтоб и в тебе было то же, хотя, конечно, у меня дети, а у тебя никого нет.

Прощай, милый друг, я тебя здесь, везде, постоянно около себя чувствую хотя всеми силами стараюсь поменьше беспокоиться о тебе и думать. Мы всё собираемся гулять на ту дорожку в Засеке, где ты был поэтично, хорошо расположен и где был разрыв с Стёпой. Прощай, еще раз, целую тебя в макушку, губы, шею и руки, как люблю целовать, когда ты тут. Бог с тобой, береги себя сколько возможно.

Твоя Соня.

№ 29

1871 г. Июня 17—18. Я. П.

Не с веселым духом пишу тебе, милый друг Лёвочка. У меня больнаняня няня — Марья Афанасьевна Арбузова. О ней см. Илья Толстой «Мои воспоминания», 1914, стр.24.и у Лёвушки тоже жар и была рвота. Мне от всего этого хлопот много, но я не унываю, мне все отлично помогают — и мама́, и Ханна, и Лиза с Варей. Без тебя я очень себя берегу, сплю днем, хожу прогуливаться и т. д. Остальные дети и вообще все мы здоровы. Дети с восторгом рвут землянику, веселы, и гуляют теперь с бабушкой, так как Ханна помогает мне. Лёвушке теперь уж получше, няне тоже. Верно, когда ты получишь это письмо, уж опять у нас всё будет благополучно.Я сейчас получила твое письмо с парохода Я сейчас получила твое письмо с парохода. В письме с Волги (от 11 или 12 июня) Толстой писал: «Здоровье мое не только ничего, но, кажется мне, даже совершенно хорошо. Поцелуй детей, себя и всех наших. Пиши, пожалуйста, поподробнее. Стёпе я очень рад. Он очень кроток и мил. Любовь Александровна, верно, у нас; поцелуй ее и Славочку. Мне ужасно приятно, что она с тобой» (ПЖ, стр.81).и очень порадовалась, что ты себя чувствуешь хорошо. Вместе с твоим письмом получила ещеписьмо от Фета письмо от Фета — от 15 июня, см. ниже.иот Урусова от Урусова. Кн. Сергей Семенович Урусов (1827—1897), сын сенатора Семена Никитича Урусова и фон Маркшиц. «Севастопольский друг» Толстого. Служил в конной гвардии. Во время Крымской кампании командовал полтавским пехотным полком. По словам Бартенева «оказал чудеса храбрости под Севастополем». Познакомившись с Урусовым в 1868 г., С. А. Толстая так описала его в письме к Кузминской: «Сам князь почти наружностью портрет Николая Сергеевича (Волконского). И смех такой же, но Урусову лет за сорок; Лёвочке он ужасно нравится. И действительно умен, очень образован, очень при этом наивен и добродушен» (письмо от 7 марта 1868 г., хранится в АК; не опубликовано). Кн. Урусов был в деятельной переписке с Толстым, сам Толстой писал: «У меня было два (кроме А. А. Толстой это третье) лица, к которым я много написал писем, и, сколько я вспоминаю, интересных для тех, кому может быть интересна моя личность. Это Страхов и кн. Сергей Семенович Урусов» (письмо к Сергеенко от 6 февраля 1906 г.). Большинство писем Толстого к кн. Урусову не сохранилось; их кн. Урусов сжег, рассердившись на отказ Толстого от церкви. 15 писем Толстого к князю Урусову опубликованы в «Вестнике Европы» за 1915 г., №1. Урусов крестил трех детей Толстого — Льва, Марью и Петра. По поводу смерти Урусова С. А. Толстая так отозвалась в письме к сестре от 21 ноября 1897 г.: «Еще одним добрым, участливым другом меньше на свете. Очень мне его жаль. Все меньше и меньше друзей на свете» (не напечатано). Кн. С. С. Урусову принадлежат: «Диференциальные и разностные уравнения» 1863 г., «Об интегральном множителе разностных и диференциальных уравнений» 1865 г., «О решении проблемы коня» 1867 г., «Очерки восточной войны» 1866 г. и «Обзор кампании 1812 и 1813 гг.» М. 1868. Последняя книга открывается ссылкой на «Войну и мир» Толстого: «Суждение автора о причинах войны 1812 г. и взгляд его на военные события внушили мне мысль искать исторические законы войн помощью математического анализа». Новейший исследователь Толстого Б. Эйхенбаум считает, что Урусов «не просто единомышленник и друг, а руководитель и советчик» Толстого при писании им военно-исторической части «Войны и мира». См. Б. Эйхенбаум «Лев Толстой», книга вторая, 60-е годы. 1931, стр.341—385. — Письмо Урусова к Толстой см. ниже. . Последний написал мне такое милое, умное письмо, что я его еще больше полюбила. А Фет, как всегда, так напыщенно и говорит, и пишет.

Ты велишь писать подробнее, а мне так сегодня некогда к несчастию. Писать к тебе я очень люблю, это мое утешение получать и посылать письма.Посылаю тебе свою карточку Посылаю тебе свою карточку. Толстой писал в ответ 8—9 июля: «Твоя карточка тут же. Мне очень была и есть (потому что часто смотрю) приятна. Хотя первое впечатление было неприятное. Ты показалась мне и стара, и худа, и жалка. Впрочем, после разлуки всегда и портрет, и лицо само человека, которого не любишь, а больше что-то (как я тебя), производит впечатление разочарования. В воображении своем вижу я тебя всегда точно такою, какая ты есть, но совершенною. А действительность не совершенна. Теперь я помирился с портретом; и он мне приятен и очень» (ПЖ, стр.92). О своей карточке С. А. Толстая приписала: «С бритой головой, в чепце, после родильной горячки при рождении дочери Маши». Эта фотография воспроизведена в настоящем издании. . Делала я её в Туле во вторник, третьего дня, куда мы ездили с Лизой и с Леонидом.

Твоя присяжная служба наделала нам пропасть хлопот. Мы брали у Кнерцера свидетельство, посылали его с Иваном Кузмичем в Сергиевское, и теперь штраф снят и свидетельство принято. Также хлопотали очень о деньгах, 1000 р. с., которые присланы на имя твое Кузминскому. Тут пригодилась бланка, которую ты мне когда-то оставил и в которой подпись засвидетельствовали в полиции с большими затруднениями.

Таня очень благодарит за няньку Таня очень благодарит за няньку. Проездом в Москве Толстой разыскивал няню для Т. А. Кузминской и нашел бонну-немку Линдгольм, о которой писал дважды: 10 июня из Москвы и подробно с парохода на Волге (ПЖ, стр.78, 80—81). . Деньги ей Кузминский сам пошлет; он сегодня уехал в Москву. Таня ни минуты не колебалась, а очень обрадовалась и сейчас же решила её взять. У Тани, у бедной, очень зубы болят, а мама́ стала себя чувствовать здесь лучше. У нас жарко, знойно и ветрено. Дети всё продолжают купаться, а мне Кнерцер велел брать ежедневно ванны с отрубями и говорит, что сыпь моя — следствие лихорадки и должна была быть рано или поздно. Он свидетельство дал очень охотно, говоря, что ты отлично сделал, что поехал на кумыс, и несколько раз повторил, как это тебе будет полезно, потому что ты, будто, очень ослабел и физически, и нравственно.

А друзья твои, — Фет и Урусов — оба уверены, чтоты болен отгреков Ты болен от греков. С конца 1870 г. Толстой стал усиленно заниматься изучением греческого языка и быстро научился чтению классиков à livre ouvert. В январе 1871 г. он писал Фету: «Живу весь в Афинах. По ночам во сне говорю — по-гречески». В АТ хранится письмо Фета от 15 июня 1871 г.; в части письма, обращенной к С. А. Толстой, Фет писал: «Надо бы употребить всю вашу власть, чтобы не давать ему, Льву Николаевичу, так усиленно работать, как он это делает. Пусть отдыхает. Если его нет с вами, оторвите и перешлите ему второй полулист» (не напечатано)., и я с ними согласна, — это одна из главных причин.В другом конверте пошлю их два письма В другом конверте пошлю их два письма. В АТ сохранилось письмо кн. С. С. Урусова (с припиской С. А. Толстой), в котором он ей писал: «И что за странная болезнь у человека, имеющего избыток здоровья? Тютчева успокаивает меня тем, что все мущины страдают мнительностью, а её отец (Ф. И. Тютчев) сказал мне, что вернейшее средство начать хандрить и заболеть состоит в чтении древних авторов, в особенности греческих. Действительно, графу верно неизвестно, что звериное число 666, о котором говорится в Апокалипсисе, принадлежит Риму и Греции; то есть зверем называет апостол языческий мир образованных римлян и греков. Как угодно, а я ужасно страдаю и боюсь за Льва Николаевича. И что за охота предаваться чтениям противных авторов! Вообразите, что во всей Москве только и разговоров о том, как граф выучился по-гречески в три месяца. А мне было бы еще приятнее, кабы он писал и освящал своим гением наше общество. Подумайте, как оно нуждается в этом; где ни пройдешь — везде заблудшие овцы, не имеющие пастыря» (не опубликовано). ко мне; прочти их и напиши им из кибиток. Я им отвечу кратко, так как мне очень мало времени.

Теперь у нас прекратились и прогулки, и катанья, и игры. Все силы, умы и сердца направлены на то, чтоб помогать мне в детской без няни. С такими милыми помощниками всё легко перенесть. У няни тоже жар и рвота, её очень перевернуло и, верно, она не поправится раньше недели.

Оченьблагодарю за судно и за pas-de-géant Благодарю за [...] pas-de-géant. Проездом через Москву Толстой купил гигантские шаги, описание установки которых он сообщил в письме с Волги (от 11 или 12 июня)..1 [гигантские шаги]. Когда у меня все поправятся, я займусь с князем его поставить. Он говорит, что надо нанять из лагеря солдат его ставить.Для постройки купили лесу Для постройки купили лесу. В 1871 г. была сделана пристройка к яснополянскому дому — пристроена та часть дома, в которой находится кабинет Льва Николаевича и двухсветная зала. на 450 р. с. и загромоздили толстейшими бревнами и досками всё место около дома. Верно скоро начнут строить. Мама́ я перевела в кабинет; тут ей дети не давали спать. Мне поскорей всё хочется тебе написать, оттого так бестолково пишу.

Прощай, милый друг, целую тебя крепко, скоро еще напишу, а теперь решительно больше некогда. Живи дольше, поправляйся, пиши чаще и будь о нас покоен.

Соня.

17 июня.

Приписываю на другое утро. Няня совсем встала, только слаба, и Лёвушке гораздо лучше.

№ 30

1871 г. июня 21. Я. П.

Мне кажется, я редко пишу тебе, милый Лёвочка, а отчего, сама не знаю. Оттого, что некогда; но мне всегда некогда, я всё в суете, суета — моя сфера, а, главное, мне всё кажется, что ты не получишь моих писем.

С тех пор, как ты уехал, у нас постоянная суета, опомниться нельзя. Теперь, слава богу, няня выздоровела; опять ходит за детьми и спит с ними, но Лёвушка иМаша немножко разладились Маша немножко разладилась. Марья Львовна Толстая (р. 12 февраля 1871 г., ум. 23 ноября 1906 г.), вторая дочь Л. Н. и С. А. Толстых. Из всех детей была наиболее близка Толстому в период его нового учения. В 1897 г. вышла замуж за кн. Николая Леонидовича Оболенского (1872—1934), сына Елизаветы Валерьяновны, рожд. Толстой. А. Л. Толстая пишет о ней в своих воспоминаниях: «Когда я вспоминаю Машу, на душе делается радостно и светло. Всем своим обликом она была похожа на отца, хотя если разбирать отдельно части ее лица, только серые внимательные и глубокие глаза, да высокий лоб были отцовские [...]. Все любили ее, она была приветлива и чутка: кого ни встретит, для всех находилось ласковое слово, и выходило это у нее не деланно, а естественно, как будто она чувствовала, какую струну нажать, чтобы зазвучала обратная» («Современные записки», Париж, XLV, 1931, стр.15). Толстой писал гр. А. А. Толстой о Марье Львовне, когда ей было два года: «Очень умна и некрасива. Это — будет одна из загадок. Будет страдать, будет искать, ничего не найдет; но будет вечно искать самое недоступное» (ПТ, стр.423). С. А. Толстая по-своему любила Марью Львовну, но относилась к ней жестко, часто ее осуждала, так как не сочувствовала ее взглядам на жизнь и в ее поступках усматривала постоянные ошибки, не разделяя ее увлечения новым учением Льва Николаевича; даже добрые намерения Марьи Львовны вызывали в матери осуждение и неприязнь, Марья Львовна тяжело переживала это отношение матери и высказалась так в письме отцу от февраля 1897 г.: «Мои отношения с мама́ всегда были для меня с самого детства, с тех пор как помню, большим горем[...]. Мама́ до такой степени привыкла не любить меня, что обижая и делая мне больно, она не замечает этого, и то, что мне обидно, ей кажется совсем не обидным и потому часто бывает, что она, наговоривши мне много таких вещей и не заметивши их, вдруг отнесется ко мне с чем-нибудь таким по ее понятию добрым (предложит мне платье), и я уже не могу не только не принять это проявление доброты, но не могу не возмутиться им после всего того горького, больного чувства, которое она возбудила тем, чего она не заметила. Вероятно и в этом я виновата» (хранится в АТ; не опубликовано). М. Л. Толстая перевела дневник Амиэля, напечатанный с предисловием Толстого. Много помогала ему, переписывая его сочинения. Письма к ней Толстого опубликованы в «Современных записках», Париж 1926, XXVI.: Маша покашливает, а Лёвушка так что-то ноет. Серёжа всё с Славочкой; сегодня залезли на лестницу, которую плотники принесли, и Серёжа свалился и нос расшиб; хотел плакать, но Славочка его пристыдил, и он стал улыбаться. Ездили все купаться, только я оставалась дома; потом с Лёвушкой иПарашей Параша — шестнадцатилетняя дочь повара Николая Михайловича, Румянцева, позднее вышла замуж за служившего у Толстых буфетчика Михаила Фомича Крюкова.прошли к купальне пешком, а потом приехала со всеми.Танина немка Танина немка — Линдгольм.приехала вчера вечером, а нынче уже отнекиваетсяехать на Кавказ ехать на Кавказ. Кузминские переезжали в Кутаис, куда получил назначение А. М. Кузминский в качестве прокурора окружного суда. . Завтра ей будут делать строгий допрос: говори сейчас — да или нет; а если нет, то мы её завтра же отправим обратно в Москву. А так она нам всем нравится, добродушная и охотно всё делает, хотя видно, что за маленькими детьми никогда не ходила и не умеет ничего делать.

Таня очень мучилась зубами, плакала. Мы послали за доктором, теперь она сидит у нас, очень волнуется об няньке и шлепает губами, и всё уверяет, что каждому ребенку нужно по няньке. Саша уехал в пятницу, т. е. 18-го в Кутаис; когда он прощался со мной и детьми моими, у него были слёзы на глазах и он говорить не мог, но когда стал прощаться с своими, то до того рыдал, что стоял у окна и долго не мог остановиться.Оболенский поехал его провожать Оболенский поехал его провожать — кн. Л. Д. Оболенский. , и дорогой их застала страшная гроза и дождь, такая, какой еще и не было. Саше пришлось переодеваться в дамской комнате, и он прислал все свои промокшие вещи домой. Таня о нем не очень скучает, ее слишком поглотила немка; так жаль, если эта Линдгольм не останется.

В пятницу, т. е. 25-го, мы ждем Дьяковых; они сказали Саше в Москве, куда он ездил на два дня, что собираются к нам. Оболенские сегодня уехали на пять дней к себе в Крапивну кончать дела какие-то, получать жалованье, мыть белье и проч.

Вот будет суета-то, когда еще Дьяковы приедут; только бы дети были все здоровы, тогда, может быть, и весело будет, насколько возможно без тебя. Тётенька Полина сама предложила на эти дни ехать в Тулу. Ей, кажется, не хочется видеть Дьяковых, не знаю, отчего. Мы вчера очень с Таней смеялись и Лизой тому, что тётенька Полина сначала приезда мама̀ на всех нас выпустила когти и готова была вцепиться при первой неловкости с нашей стороны. Но так как мы все были с ней очень учтивы и хороши, и она стала мила, вдруг растаяла, стала целоваться со всеми и сама предложила уехать, когда будут Дьяковы. Варинька ездила нынче верхом провожать в Крапивну сестру; кучер ей сопутствовал. Леонид ездил с Серёжей раз и нынче с Славочкой раз верхом. Нынчеполучили письмо от Серёжи получили письмо от Серёжи. Письмо это не сохранилось.; у него родиласьдочь Варинька дочь Варинька — Варвара Сергеевна Толстая. Жила при отце. Была в связи с пироговским поваренком Владимиром Васильевым, от которого имела четырех детей, из них Анна и Татьяна Владимировны здравствуют поныне. В. С. Толстая умерла в Ейске около 1921 г., окрестили без никого из наших, не знаю кто. Варя и Лиза обижены, что их не позвали. Нынче приезжал к намБибиков Бибиков — Александр Николаевич Бибиков (1822—1886), незаконный сын Крапивенского помещика. Владел 574 десятинами. Получил образование в Тульской землемерной школе. Был в связи с дальней родственницей Анной Степановной Пироговой (1837—1872); вследствие ревности она бросилась под поезд в январе 1872 г. Этот случай послужил Толстому фабулой для смерти Анны Карениной. Имение Бибикова Телятинки в трех верстах от Ясной Поляны. Толстой вспоминал о нем в 1908 г.: «Он был мало-образованный, но очень приятный, хороший человек» (Гольденвейзер, «Вблизи Толстого» М. 1922, стр.212).сНиколинькой Николинька — сын А. Н. Бибикова.. Он в своей коляске катал Серёжу, Николиньку и Славочку. Мама́ сегодня стала пить воды; здоровье её лучше, но не совсем еще хорошо. Она бодра, помогает нам в доме и с детьми, читает очень много и гуляет с детьми. Я вчера вечером ей собирала старые книгиRevue des deux Mondes Revue des deux Mondes — французский журнал, основан в 1829 г., — очень популярный за границей и в России., и она хочет читать теперь«Le roman d’une honnête femme»; Le roman d’une honnête femme — автор — Виктор Шербюлье (V. Cherbullier) (1829—1899), журналист-беллетрист, сотрудник Revue des deux mondes; «Le roman d’une honnête femme» вышел в 1866 г. если помнишь, нам очень нравилось — Cherbullier.

Ханна, бедная, всё еще прихварывает, так бы мне хотелось её починить. И самой ей, очевидно, и купаться, и резвиться хочется, да то ухо стрельнет, то зуб, то висок; и похудела она еще. О всех тебе надо говорить.Тётенька всё по прежнему сидит Тетенька все по прежнему сидит. Тетенька — Т. А. Ергольская. , перебирает старые вещи и денег просила у Оболенского.

Ты пишешь, что вещи вышлют из Москвы в среду, но нынче понедельник, а объявления никакого нет. А теперь посылаю тебе объявление, подпиши его и пришли скорей назад. Без твоей подписи не выдадут ничего, а это, верно,посылка Тани от Веры Александровны Посылка Тани от Веры Александровны. В. А. Шидловская (1825—1909), тетка С. А. Толстой, дочь А. М. Исленьева, по первому мужу Кузминская, по второму — Шидловская. .

Я часто думаю о том, где ты и как живешь; и не могу, не могу, никакими средствами ясно представить. Так мне вообще-то весь мир чужд, исключая Ясной Поляны. Страха о тебе большого тоже нет, потому что ты как-то слишком далек, и если допустить страх и беспокойство, то можно с ума сойти.

В июле мама́ поедет около десятого или немного попозднее на месяц, т. е. до шестого августа,к Лизе к Лизе. Сестра С. А. Толстой, Елизавета Андреевна, вышедшая замуж за Гаврилу Емельяновича Павленкова, жила в имении Павленковых «Ходынино» в 15 верстах от Рязани.
Толстой писал в ответ 8—9 июля: «Письма твои все перечел раза три. Пиши, пожалуйста, чаще и больше[...]. Жизнь наша все попрежнему. Стёпа ходит на охоту, убил утку и трухана, я несколько дней не совсем здоров; бок и желудок или печень, как всегда, и все это слабее при кумысе [...]. Стёпа скучает, хотя стыдно здесь скучать ему. Выдь с ружьем, в 2 часа 20 раз выстрелишь. А в озерах кумысники ловят на удочку, и не переставая клюет. Они в полчаса наловили 30 окуней. Я ни того, ни другого не делаю эти дни; гуляю и играю в шашки с башкиром» (ПЖ, стр.92—93). . Таня тоже хочет съездить туда. На это время у меня всё-таки останутся Оболенские, Варя, Пелагея Ильинична и, если хочу, Марья Герасимовна. Я заходила намедни в Туле к ней в келью. И она и Максимила спали. С просонок она, было, меня, не узнала, а потом очень обрадовалась и первые ее слова были: мы, Соничка, твои картошки до сих пор едим. Максимила, когда услыхала шум и разговор, стала из-за стены ворчать и Марья Герасимовна ей долго внушала: «матушка, су-пру-га Льва Нико-ла-евича, су-пру-га их». Та насилу поняла и расслышала ли, стала скорей требовать свой апостольник на голову. А когда обе старухи совсем проснулись и я их разговорила, то они до того оживились, что и с лестницы проводили и за мной еще по монастырскому двору долго шли и всё расспрашивали. Их поразило очень, что ты лечиться поехал; и они всё друг другу повторяли: «Слышь, лечиться поехал; молить за него надо». Я Герасимовне дала рубль, а посылать за ней только потому не буду, что решительно деть некуда.

Пьешь ли ты кумыс, толстеешь ли и бросил ли ненавистных греков? Еще писем от тебя нет с твоего настоящего места жительства. Стараюсь быть терпелива и утешаться, что как прошли уже почти две недели, так и два месяца пройдут, и авось всё будет хорошо и благополучно, когда мы опять свидимся. И ты будь терпелив, ни за что не спеши и не бросай начатого леченья. Оно даст тебе и спокойствие, и силу, и опять с жизнею примирит. Мне всё хочется наладить опять ту жизнь, которую ты, было, нам сначала устроил, а именно длинные прогулки пешком. Да теперь еще нельзя; маленькие дети и няня хворали, и Таня так сильно хворала зубами; за ней поочереди все ходили. Надеюсь, скоро все поправятся вполне и тогда я буду жить по-твоему. Мне особенно грустно, что всё это последнее время я совсем не бываю с большими детьми, а с ними было бы особенно приятно и утешительно.

Ну, прощай, милый друг, целую тебя крепко. Что, как Стёпа, не соскучился ли? Мама́ очень была рада, что он поехал, а я всякий день радуюсь этому. Все тебе и ему кланяются. Тебе все собираются писать. Будь здоров, доволен, думай обо мне побольше. Я, живя здесь, только и думаю: как бы мне только и делать, что ты любишь. Я ни с кем не бранюсь, не суетилась еще очень, стараюсь гулять, быть больше с детьми, убираю твои книги; велю проезжать лошадей и водить собак.

Целую твои глаза. Как ты спишь в самарском климате?

21 июня. 1871.

Твоя Соня.

№ 31

28 июня 1871 г., вечер Я. П.

И вчера, и сегодняполучила я от тебя письма, милый Лёвочка, и на меня сделали они одно впечатление, очень грустное, — что тебе не хорошо получила от тебя письма, и на меня сделали они одно впечатление, очень грустное, — что тебе не хорошо. Толстой писал 18 июня: «Приятного ничего не могу написать тебе. Здоровье все нехорошо. С тех пор, как приехал сюда, каждый день в 6 часов вечера начинается тоска, как лихорадка, тоска физическая, ощущение которой я не могу лучше передать, как то, что душа с телом расстается. Душевной тоске по тебе я не позволяю подниматься... Больнее мне всего на себя то, что я от нездоровья своего чувствую себя 1 / 10 того, что есть. Нет умственных и, главное, поэтических наслаждений. На всё смотрю, как мертвый, то самое, за что я не любил многих людей. А теперь сам только вижу, что есть. Понимаю, соображаю, но не вижу насквозь, с любовью, как прежде. Если и бывает поэтическое расположение, то самое кислое, плаксивое, — хочется плакать. Может быть переламывается болезнь» (ПЖ, стр.82—84).. Но даже в последнем письме ты был только три дня на месте, и всякое леченье действует первое время очень дурно, как и воды, и всё. Твое размягченное расположение духа и безучастность ко всему, тоже, я думаю, происходит от того, что кумыс сразу осадил твои нервы и слишком подействовал. Еслиб я не утешилась, что всё будет к лучшему, можно бы с ума сойти от тревоги по тебе. Но я рада и благодарна, что ты мне пишешь всё, и правду. Одно еще утешительно, что ты еще и от дороги не успел отдохнуть, когда писал мне письмо 18-го июня. Очень будет тебе дурно если ты вздумаешь вернуться, не выдержавши шестинедельного курса леченья. Ты только изломаешь себя, а пользы не сделаешь. Я нынче долгобеседовала с Алексеем Беседовала с Алексеем. А. С. Орехов ездил с Толстым в Самарскую губернию на Каралык в 1862 г. , всё его расспрашивала про ваше житье у башкирцев, и он мне с большим восторгом рассказывал о всех подробностях кумысной жизни. Видно, это одно из его лучших воспоминаний. Боюсь ужасно, что Стёпа вдруг совсем падет духом и начнет уговаривать тебя приехать, а ты и сам, готовый на это в душе, скорее склонишься на отъезд, подстрекаемый Стёпой.

Рисунок

Иллюстрация:

С. А. Толстая
С фотографии 1871 г.
Музей-усадьба Ясная Поляна

Если ты всё сидишь над греками, — ты не вылечишься Если ты все сидишь над греками, — ты не вылечишься. Толстой писал в ответ 16—17 июля: «Письма твои мне вероятно вреднее всех греков тем волнением, которое они во мне делают. Тем более, что я их получаю вдруг. Я не мог их читать без слёз, и весь дрожу, и сердце бьется. И ты пишешь, что придет в голову, а мне каждое слово значительно, и все их перечитываю» (ПЖ, стр.96). . Они на тебя нагнали эту тоску и равнодушие к жизни настоящей. Не даром это мертвый язык, он наводит на человека и мертвое расположение духа. Ты не думай, что я не знаю, почему называются эти языки мертвыми, но я сама им придаю это другое значение.

Сегодня рождение Серёжи; я ему подарила шашки и белые кирпичики. Он очень был доволен и очень мил целый день. Вечером он меня стал целовать и за что-то благодарить, потому что верно был счастлив. Ему и все подарили: Таня — лото, тётенька Полина, которая опять приехала нынче утром — чудесную чернилицу; мама́ — зоологическое лото, потом часы, конфеты и проч. Мы, было, собирались после обеда ехать в Засеку чай пить и взять с собой всех детей и разные лакомства, но нагнало туч, была гроза, сильный дождь и мы остались. Серёжа очень пристрастился к игре в шашки, потом играли в лото, и дети были очень веселы. Ханна опять больна, у ней опять лихорадка и боль в лице и зубах. Нынче ей получше, но она всё еще сидела внизу. Вчера мы, было, поехали к обедне, но, когда приехали в церковь, обедня уж отошла. Отслужили в семь часов утра, потому что было молебствие. Жаль было, потому что я забрала всех пятерых детей и хотела их причащать. Теперь сырая погода, и не знаю, когда опять соберусь. По этому можешь судить, что дети все, слава богу, до сих пор здоровы и только еще поправляются. Я тоже, даже слишком, здорова. Только ты один мне всю душу вытянул своей неопределенной томящей болезнью. Яне могу себе представить, как ты живешь со всеми неудобствами Не могу себе представить, как ты живешь со всеми неудобствами. Толстой писал 18 июня: «Живем мы в кибитке, пьем кумыс (Стёпа тоже, все его угощают); неудобства жизни привели бы в ужас твое кремлевское сердце: ни кроватей, ни посуды, ни белого хлеба, ни ложек. Так что глядя на нас, ты бы легче переносила несчастия пережаренной индейки или недосоленого кулича. Но неудобства эти нисколько не неприятны, и было бы очень весело, если бы я был здоров» (ПЖ, стр.83). ; но мне вообще так больно всё, что тебе не хорошо и неудобно, что я стараюсь и не думать об этом. Когда я получаю твои письма, то меня вдруг всю охватит тобою, я тебя опять почувствую около себя, как будто ты тут и я говорю с тобой; но я тебя от себя скорей гоню, чтоб не думать и не приходить в отчаянье.

В пятницу к обеду приехал к намДьяков с Машей Дьяков с Машей. Марья Дмитриевна Дьякова (1850—1903), вышла в 1876 г. замуж за Николая Аполлоновича Колокольцова (1848—1920). Толстой
писал 16 июля: «Целуй всех, даже Дмитрия Алексеевича, если он у вас с своими, и не смотря на то, что он тебя и Таню дразнит. Таню успокой. Если муж хороший, а ее муж хороший, то от разлуки необходимой ничего не будет, кроме того, что больше оценит и сильнее полюбит, и найдет маленькая влюбленная грусть, которая жене должна быть приятна. От неверности же в разлуке дальше гораздо, чем когда вместе, потому что в разлуке есть в душе идеал своей, с которым ничто не может сравниться. Это всё и к тебе относится» (ПЖ, стр.96). . Он всё проповедывал о принципах супружества, и упрекал мне и Тане, что мы расстались с мужьями на два месяца. Меня он не смутил. Для меня это слишком серьёзный вопрос, и слишком больно мне было решиться на это, чтоб вопрос этот слегка обсуживать с Дьяковым. Если мы оба решились, то, стало быть, это так надо было. Но всё-таки Дьяков меня немного расстроил, и мне было неприятно.

Мама́ весела, и днями бывает ей гораздо лучше, а иногда делается одышка. Таня очень возится с детьми и иногда приходит в озлобленное волнение. Отказавшись от немки, она уже не считает себя в праве жаловаться, и сама возится с детьми больше, чем прежде. Вчера онаот мужа получила письмо длинное из Одессы От мужа получила письмо длинное из Одессы — от 21 июня; А. М. Кузминский ехал в Кутаис морем — через Одессу на Поти.. Он очень восхищается морем, пишет длинный реэстр, что купил, но скучает без своих. Вчера же братья писали к мама́.Николинька Николинька — сын М. Н. Толстой.иВолодя Володя — Владимир Андреевич Берс (1853—1874), брат Софьи Андреевны. Служил гусаром. , мрачные, сидят друг против друга и упорно молчат. Николинька, будто бы, на днях поступает в полк, но очень не охотно.

Дьяковы на другой же день уехали вечером и увезли Варю. Мы их провожали на Козловку и чуть не опоздали. Смотритель, спасибо, за три минуты дал билеты и свесил багаж. Только что двинулись вагоны, подходят вдруг Оболенские. Они только что приехали из Крапивны; и Лиза, узнавши, что мы поехали на Козловку, бросилась в отчаяньи на тех же усталых лошадях в погоню. Но она уже не застала Дьяковых, а видел князь в окно вагона голову Дмитрия Алексеевича, и только все ахнули. Лиза плакала, но когда мы приехали домой, она развеселилась. Раньше Леониду нельзя было приехать. Теперь они у нас, и я им всегда очень рада. Лиза так мила, такая помощница во всем и такой друг. У них план проситься жить к нам в том доме на зиму. Я конечно сказала, что мы будем очень рады, и это правда, но главноекнязь боится, что ему этого не дозволит начальство князь боится, что ему этого не дозволит начальство. Л. Д. Оболенский служил в то время по акцизу, ревизуя фабрики и заводы..

Мама́ уедет от нас шестого июля Мама̀ уедет от нас шестого июля. Толстой писал в ответ 16—17 июля. «Два известия твои очень грустны: это то, что я не увижу мама́, если не поеду к Лизе и не увезу её опять к нам, что я намерен сделать, и главное, что милый друг Таня угрожает уехать до меня» (ПЖ, стр.96)., и Таня тоже едет с ней дня на три к Лизе. К тому времени вернется Варя, и Дмитрий Алексеевич обещал и Машу сСофеш Софеш — Софья Робертовна рожд. Войткевич (1844—1880), вторая жена Д. А. Дьякова; перед этим служила гувернанткой в его доме. Софья Андреевна писала так Дьяковым: «Я часто переношусь в ваш мир. Вас, Софеш, всегда воображаю себе за самоваром, авантажную, тоненькую и с озабоченным лицом, или скоро пробегающую и легко по большой зале» (письмо к Дьяковым от 21 декабря 1865 г., не опубликовано). привезть к нам. Оболенские вернее всех: они меня не оставят. Мама́ обещает тоже опять приехать. Признаюсь, больше народу мне теперь лучше. Мне делается еще более хлопот и тем лучше. Главное не задумываться.

Лёвушка делается очень мил. Я его спрашиваю, указывая на мама̀: кто это? Он говорит: бабика. Потом посмотрел на Пелагею Ильинишну, засмеялся и говорит: «много бабики». Так это было смешно. Теперь у него привычка всем говорить «милая», и это так мило.

Я всё с Трифовной варю клубнику и землянику. Таня всякий день обедает у нас, иТрифовна Трифовна — Степанида Трифоновна Иванова (ум. 1886 г.), «старая экономка, прожила в семье нашей более 35 лет и умерла у Кузминских в Петербурге» (прим. Софьи Андреевны). Первоначально была кухаркой.очень довольна, что может помогать сидеть с нами и разговаривать. Люди наши все хороши, только глупы; но все всегда дома, учтивы и мне не делают ни малейших неприятностей. Кучер и Сергей особенно даже стараются. Pas-de-géant поставили нынче, но еще бегать нельзя было, земля не осела. СтавилПрохор Прохор — плотник; по поводу него возникла в семье Толстых шутка-поговорка: «для Прохора»; С. Толстой пишет: «выражение «для Прохора» значило делать что-либо не для себя, а для того, чтобы удивить других» (ТП, III, стр.15). . Дети, очевидно, не понимают, как это будут на них действовать и ждут в недоуменьи. Завтра попробуем.

Прощай, друг мой милый; уж я теперь ничего тебе не советую, ничего не настаиваю. Если ты тоскуешь, то это вредно. Делай, что хочешь, только бы тебе было хорошо. Старайся быть благоразумен и ясно видеть, что тебе может быть хорошо.

Ты был уставши, ты вдруг переменил весь образ жизни; может быть поживши, ты будешь в состоянии быть опять не одной десятой самого себя, а цельным. Бог с тобой, мой милый друг, обнимаю и целую тебя. Еслиб я могла передать тебе хоть частицу своего здоровья, энергии и силы. Я никогда не помертвею. Мне довольно одной моей сильной любви к тебе, чтоб поддержать все нравственные и жизненные силы. Прощай, два часа ночи, я одна и как будто с тобой.

Соня.

Письмо от 24—25 июня 1871 г. не печатаем.

№ 32

30 июня. Ночью. 1871 г. Я. П.

Беру перо и бумагу и говорю: милый Лёвочка, а мама́ и Лиза сидят тут же в гостиной и мама́ вздохнула и повторила: «О, милый Лёвочка». Она очень о тебе много думает и жалеет, что не пришлось с тобой пожить. Но она непременно приедет опять в августе.

У меня со вчерашнего дня крылья выросли.Вчера я получила твою телеграмму Вчера я получила твою телеграмму. Телеграмма эта, от 29 июня, не сохранилась. В тот же день Толстой писал Софье Андреевне так: «Пишу из Бузулука. Это 90 верст от нас. Мы проехали сюда с Стёпой вдвоем, переночевали и нынче, 29, вечером едем домой. Поездка очень удалась... Ярмарка очень интересная и большая. Такой настоящей, сельской и большой ярмарки я не видал еще. Разных народов больше 10, табуны киргизских лошадей, уральских, сибирских. Пишу только, чтобы воспользоваться прямым сообщением, а подробнее буду писать после» (ПЖ, стр.90). и с тех пор я весела, опять сильна и бодра духом. Милый, ты знал, что ты меня опять этим поставишь нравственно на ноги, и ты действительно это сделал. Я вдруг опять всех полюбила, только оттого, что ты весел, жив и здоров, как пишешь в телеграмме и что, надеюсь, правда. Поправляйся и не спеши домой, благо не очень тяжело тебе, и потому и мне.

Вчера ездила в церковь, причащала всех детей, исключая Серёжи, которому пора говеть. Всё обошлось так хорошо, дети были смирны, лошади шли хорошо и приехали к самому началу. Лёвушка, как и везде, и тут особенно отличился. Других причащали и дали пить теплое и есть просвиру, а он поднял головку и кричит: «И Лёли, полалуста». Потом, когда понесли это блюдечко в алтарь, он закричал: «Лёлимор Мор оно — правильнее more please, как С. А. Толстая исправила при переписке; этот эпизод, как маленький Лев при причастии попросил «more please» изображен Толстым в главе VIII третьей части «Анны Карениной»; здесь воспроизведена картина поездки семьи Толстых в церковь, причем образ Софьи Андреевны перенесен на Долли с ее заботами о детях. 1 [еще] оно». Все даже засмеялись. Маша спала и почти не кричала; а Таня маленькая раскрыла зонтик, сделала вид большой и, знаешь, как она всегда при серьёзных обстоятельствах делается серьёзна и распорядительна. Я пишу тебе и беспрестанно сбиваюсь, потому что все мешают.

Вчера в первый раз все, и большие и маленькие, бегали с азартом на pas-de-géant. Поставили хорошо, только дурно, что очень столб качается. Лиза, я, Таня и Леонид, мы бегали все вместе до того, что потом никто двинуться не мог. Я после телеграммы не только на pas-de-géant, а, кажется, на небеса бы взлетела. Детям тоже ужасно понравилось, они были в восторге; спать не шли, чай пить не хотели и так и рвались на луг. Лизанька, прежде не видавшая pas-de-géant, ужасно к нему пристрастилась.

Хочу завтра искать на карте тот город, где ты был на ярмарке Хочу завтра искать на карте тот город, где ты был на ярмарке — уездный город Бузулук, Самарской губернии. . Утешился ли Стёпа от неудобств жизни?

У нас Ханна всё хворает, из комнаты не выходит, всё зубы и лихорадочное состояние. Нынче не было лихорадки, и ей лучше, но она всё-таки плоха. Мама́ всё возится с детьми, играет с ними, учит их, я даже не замечаю отсутствия Ханны. Она заставляла Серёжу писать под диктовку, и Серёже это так понравилось, что он просит сам диктовать ему. Мама́ удивилась, как Серёжа хорошо читает по-французски, и мне было очень приятно. Учатся дети в саду, в аллеях, так что им это совсем не трудно; а погода у нас жаркая, чудная; маленький дождик убивает пыль, потом опять солнце, чистый приятный воздух, и духоты нет.

После обеда нынче мы бежали в Чепыж, потому что у нас была чистка известных мест: я, Лиза и все дети. Там брали грибы, ягоды, и мне было так хорошо с детьми; так покойно и весело в сознании, что я делаю свое дело, что без тебя вот мое место и мое утешение.

Лиза пристает итти на pas-de-géant, так и ноет, Таня тоже. Мы сейчас пойдем, хотя совсем ночь.

Меня всегда мучает, что ты просишь писать подробности, и я всё вспоминаю, что было и что может тебе быть особенно интересно.

Я писала тебе третьего дня, а теперь больше писать некогда, а главное нечего.

Прощай, милый друг, целую тебя, будь покоен, весел и здоров.

Опять скоро напишу.

Твоя Соня.

№ 33

1 июля. Ночью, 1871 г. Я. П.

Сейчас получила твое письмо Сейчас получила твое письмо — от 23 июня; в нем Толстой писал: «То, на что я жаловался, тоска и равнодушие, прошли; чувствую себя приходящим в скифское состояние, и всё интересно и ново. Скуки не чувствую никакой, но вечный страх и недостаток тебя, вследствие чего считаю дни, когда кончится мое оторванное, неполное существование[...] [Ново и интересно многое: и башкирцы, от которых Геродотом пахнет, и русские мужики, и деревни, особенно прелестные по простоте и доброте народа[...] я читаю по-гречески, но очень мало. Самому не хочется» (ПЖ, стр.84—85)., мой милый друг, и так мне стало весело, радостно, легко, что ты себе представить не можешь. Я почему то чувствовала, что ты оживешь, если уедешь на кумыс, и страшно еще очень радоваться, но, кажется, ты ожил. Не думай и не тревожься о нас. Нас бог тоже хранит, мы все так веселы, здоровы, оживлены, особенно теперь после телеграммы и нынешнего твоего письма, еще будет лучше, так как я весела и тверда духом, а я без тебя и глаза всем, и душа всего дома. Мама́ так тоже была рада, что твое здоровье лучше, она смеялась от радости, сама читала твое письмо и говорила, что теперь она покойна, уедет к Лизе. Она едет четвертого в ночь и Таня с ней на два дня к Лизе. Таня вернется, а мама́ уж нет. Мне с ней особенно жалко расставаться, и жалко еще то, что она, видимо, тут поправляется, а бог еще знает,что будет в Рязани что будет в Рязани, т. е. в рязанском имении Павленковых.. Я бы даже написала, что она совсем хорошо себя чувствует, да нынче вечером вдруг у ней опять сделалось небольшое удушие. Таня вместе со мной получилатретье письмо от мужа третье письмо от мужа — от 25 июня, писанное с парохода между Севастополем и Ялтой. . Он очень скучает, пишет ей с парохода еще только, и то говорит, что: «нам жить врозь долго не приходится». Таню это взволновало; она кажется боится, что ее потребует Саша скоро и что она с тобой не увидится.

Сегодня вечером, т. nbsp; е. после обеда, мы ездили в Засеку по Козловской дороге, налево, со всеми детьми — нашими и Кузминскими, только исключая моей маленькой Маши, пить чай. Брали с собой яйца, баранину, разные сладости, самовар и проч. Напали мы на место чудесное, гдеЕрмил старик Ермил старик — Ермил Антонович Зябрев (р. 1807 г.), яснополянский крестьянин, отпущен на волю в 1859 г.; со слов С. Л. Толстого его семья изображена под Дутловыми в «Утре помещика»; в очерке Толстого «Лето в деревне» он упоминается, как «самый зажиточный мужик Ермил».снял покос и где гребли сено. Наехало туда из деревниМостовой Мостовая — деревня в 16 верстах от Ясной Поляны. пропасть народу, баб, грудных детей. Все они собирались ночевать под большими дубами; построили шалаши, повесили люльки; матери работали, побольше дети качали ребят. Всё это было очень красиво, приятно и весело. Сено душистое, народ веселый, вечер чудный, теплый, пары начали подниматься, тишина, чистая, скошенная земля, старые дубы и яркий закат солнца. Мне давно так не было легко на душе.

Ты о всех спрашиваешь, надо тебе отвечать.Варя в Черемошне Варя в Черемошне — у Дьяковых, в их имении Черемошня, Новосильского уезда.до десятого июля: нынче получила от нее письмо, ей в Черемошне очень хорошо и весело.Лиза Лиза [...] поехала к матери мужа. Мать кн. Леонида Дмитриевича Оболенского — кн. Александра Тимофеевна Оболенская, рожд. Афремова.только нынче поехала к матери мужа в Тулу, а он, т. е. наш милый шталмейстер, поехал нынче же в Москву и будет там покупать мыло, катушки и проч. Когда уедет мама́, они меня обещают не оставлять. Здоровье Ханны теперь гораздо лучше; она очень жалела, что не могла ехать с нами в лес чай пить и только проводила нас в каткахдо Каменных до Каменных — т. е. каменных столбов при въезде в Яснополянскую усадьбу. .

Таня, отправивши немку, успокоилась духом. С ней, наверно, едет няня и Трифовна, а если найдет еще няню Верочке или горничную, то возьмет. Дети наши все очень милы: Серёжу часто браню, очень непослушен, а больше ничего.Pas-de-géant Pas-de-géant. Толстой писал в ответ 16—17 июля: «Радуюсь, что pas-de-géant стоят, но сам живо представить себе не могу, как это у вас идет. Представляю только, как Илья падает» (ПЖ, стр.96—97).их совсем с ума сводит. Бегают они уж совсем хорошо, только Илюша всё валяется.Письма твои к ним прочту им завтра Письма твои к ним прочту им завтра. О письмах Толстого к детям см. след. письмо. , нынче они уж спали, когда пришло письмо. Верно они сейчас же тебе напишут. Илюша меня уж просил, чтоб за него написать тебе; и просил таким умильным голосом, что он сам не умеет, что я удивилась. Прощай, мой милый, спаси тебя бог; как хорошо, как хорошо, что ты поправляешься. Выдерживай непременно шесть недель, благо не скучаешь; а о нас, право, беспокоиться нечего. Милого Стёпу мы все целуем, особенно я; я чувствовала и то, что тебе без него было бы плохо. Хотя страшно вспомнить, как мы еще долго не увидимся, но будет же хоть когда-нибудь это счастье. Целую тебя, голубчик милый, в глаза, губы и руки. Прощай.

Твоя Соня

О деле забыла.Прилагаю письмо Оффенберга Прилагаю письмо Оффенберга. 29 июня Толстой писал: «Оффенбергу я решил ничего не отвечать. Может быть, он сам или брат еще напишут, тогда видно будет, притом здешняя покупка застилает все другие» (ПЖ, стр.91)., ты ему напиши сам. К тебе собирается на кумыс Александр Николаевич Бибиков.С ним пришлю билет Купеческого банка С ним пришлю билет Купеческого банка. 23 июня Толстой писал: «так как вообще очень может быть, что я куплю эту землю или другую, то я прошу тебя прислать мне билет Купеческого банка, который может понадобиться для задатка (посредством перевода через Самарский банк)» (ПЖ, стр.85). .

№ 34

4 июля 1871 г. После обеда. Я. П.

Не знаю, часто ли ты получаешь мои письма или они пропадают, но я тебе пишу очень часто, это мое единственное отрадное занятие, а то дела хозяйства, варенья, прислуги — совсем меня задавили. Стало тягостно — эта постоянная суета и, главное, то, что все: Пелагея Ильинична, мама́, Таня, Ханна меня постоянно натравливают на людей, т. е. прислугу, а это тяжело и нынче я опомнилась; порядка большого быть не может, а пилить и смотреть за каждым шагом всякого из людей — невыносимо. Умственных разговоров и занятий у нас нет, прогулок нет, музыки тоже. Вчера приезжала к намкняжна Оболенская Княжна Оболенская — княжна Варвара Дмитриевна Оболенская (р. 1839), сестра Л. Д. Оболенского; в 1878 г. вышла замуж за тульского врача Эдуарда Ильича Виганда (р. 1826)., и мне было приятно; мы с ней философствовали, разговаривали и я хоть на два часа забыла о непаренных кадушках и недоделанной простокваше. Ты избаловал меня тем, что я привыкла подыматься с тобой на ту нравственную высоту, которая меня освежает и мирит с почём тетерева Почем тетерева — «термин, принятый в нашей семье для обозначения материальных интересов» (прим. Софьи Андреевны). .

La grande nouvell e 1 [Главная новость] та, чтоОболенский получил место от Чижова ... Оболенский получил место от Чижова. Федор Васильевич Чижов был директором правления Московско-Курской жел. дороги; через него с осени 1871 г. Л. Д. Оболенский устроился на службу в Москву, в правление Курской дороги.и в конце июля поступает на службу при железной дороге. Он, говорят, очень рад и весел. Всё это сказала мне Лиза, приезжавшая вчера с княжной. Завтра я их жду обоих, Лизу и князя, тогда мне всё расскажут подробно. Мне это грустно, но за них я рада. Нынче в ночь уезжает в Рязань мама́ по железной дороге с Славочкой, а завтра рано утром едет Таня в шарабане на почтовых со всеми детьмидо Венёва До Венева. Венёв — уездный город Тульской губернии, к северо-востоку от Тулы. , куда Лиза высылает два экипажа и своих лошадей. Одна я не останусь, приедут на это время Оболенские, а Таня уезжает на неделю, мама́ на месяц.

У нас страшная жара была всё это время; я со вчерашнего дня стала купаться, и все дети и мама̀ тоже купаются. Маленькие тоже здоровы, Маша выправляется и ты, верно, найдешь в ней большую перемену. Мама̀ мне ужасно жаль, что она уезжает, я в ней чувствую опору, защиту, утешение. После тебя только с ней и возможна была бы жизнь. Но теперь, слава богу, почти половина времени прошла, и я легко вынесу и еще месяц разлуки. Что за счастье, что твое здоровье лучше; ради бога, выдерживай шесть недель, как обещал. Леченье тогда будет полное и я буду покойнее. Хотела бы тебе описать, как мы живем, но не выходит, потому что определенной жизни нет. Встаю я в двенадцать, потому что засыпаю в пять утра. Ночи четыре я не сплю, не могу, бог знает, отчего. Ночью читаю по-английски, очень приятно думаю о тебе, о всех и всём. Когда пью кофе, дети завтракают. Мысидим с мама́, я варю варенье сидим с мама́, я варю варенье. Ср. сцену с варкой варенья у Китти с матерью во 2 главе VI части «Анны Карениной».или шью; перед обедом едем купаться, после сидим на балконе, как и бывало, и опять шьем и разговариваем. Потом дети, а иногда и мы, бегаем на pas-de-géant, а вечер опять сидим вместе, и тут Таня с нами засиживается. Одно не хорошо и не весело, это то, что мы всё сидим. Теперь с приездом Оболенских, а потом Вари, я налажу опять вечернее гулянье, и когда вспомню об этом, у меня делается радостное волнение. Ты меня научил наслаждаться этими прогулками; я и детей, и Ханну буду брать. Ханна совсем здорова и деятельна опять, как всегда. С волнением жду нынче опять письма от тебя. Я их получила шесть, и так благодарю тебя, мой милый, что ты мне часто пишешь. Я не считала, сколько писала тебе, но,верно, это восьмое письмо Верно, это восьмое письмо — фактически девятое. . Это жаль, что ты не можешь получать писем от меня так же, как я от тебя; это такое утешенье — письма.

Иногда мне грустно, что у тебя нет удобств жизни. Чувствуешь ли ты очень все лишения? Не действует ли на тебя это дурно физически? Сейчас приехал Алексей, который ездил покупать железо для дома на крышу и привез от тебяписьмо от 26-го июня письмо от 26-го июня. В нем Толстой писал: «Мы живем по-старому Я уже считаю дни. И чуть нездоровится, то тоска ужасная. В последнем письме я тебе хвалился здоровьем, а это продолжалось только три дня; теперь два дня кашель и нездоровится, но не так, чтобы я бросал пить кумыс и чтобы сказать, что мне хуже. Я жду, напротив, большого улучшения. И нервы крепче, и сил умственных и физических больше. Верно простуда. Погода отвратительная. То жара, то холод» (ПЖ, стр.87). . Ты в нем пишешь, что нездоров, кашляешь и опять наболелое место в душе так и отозвалось. Боже мой, сколько надо сил, чтобы не беспокоиться и владеть собой. Твоя телеграмма из Бузулука была после, и она была утешительная, но насколько справедливая? Не студишься ли ты на охоте, не делаешь ли безрассудств? Тебе и тут жара была хороша, а холод вреден. Как жалко, что у вас там бывает холодно. Если ты не выздоровеешь, придется ехать уж вместе зимой в теплый климат. Не сердись на эти мои слова; твое письмо меня нравственно поранило, и опять всё стало мрачно. Но ты всё-таки пиши всю правду; я всё могу вынести, всё решительно. Кумыс тебе будет полезен, это верно; но не ослабевай душой и дотяни свой срок. Если не очень дорого и трудно, телеграфируй еще раз, только один раз, хорошо ли здоровье или нет? Всю правду, пожалуйста. Прощай, мой милый, мой друг дорогой, целую тебя, спаси тебя бог; я через два дня опять напишу. Будет же время, когда мы опять будем вместе; но будешь ли ты здоров? Когда письмо кончаю и то как будто расстаюсь с тобой.

Дети хотят всё писать к тебе, но грибы, ягоды, pas-de-géant, купанье и проч. отнимают у них и время и охоту.Они очень были рады твоим письмам к ним Они очень были рады твоим письмам к ним. Письмо Толстого от 23 июня содержит обращения Льва Николаевича к трем его детям: Серёже, Тане и Илюше (ПЖ, стр.86—87). . Смеялись и делали разные замечанья. Серёжа очень интересовался, привезешь ли ты лошадь и собаку сюда. Ну, прощай, целую тебя опять и опять.

Твоя Соня.

6 июля 1871 г. [Я. П.]

Приписываю тебе в детской больших детей, где они ложатся спать и только что с большим волнением приклеивали на свои письма картинки с мыслью, что ты эти картинки отдашьмаленькому Азису Маленькому Азису. Толстой писал дочери Тане: «Тут есть мальчик, ему 4 года и его зовут Азис, и он толстый, круглый, и пьет кумыс и всё смеется. Стёпа его очень любит и дает ему карамельки. Азис этот ходит голый. А с нами живет один барин, и он очень голоден, потому что ему есть нечего, только одна баранина. И барин этот говорит: — хорошо бы съесть Азиса, — он такой жирный» (ПЖ, стр.86).и он будет рад. Ханна поехала в Тулу, будто бы за ботинками, по железной дороге; мы все её провожали на Козловку в катках. Сейчас она будет назад, опять по машине. Оболенские нынче ночью приехали ко мне, и он уже опять уехал на завод. Место его — помощник бухгалтера, но жалованье неизвестно;если меньше акциза, то он останется тут если меньше акциза, то он останется тут. Л. Д. Оболенский служил по акцизу в Чернском уезде. . Когда Лиза со мной, то мне даже скучно не бывает, такая она славная. Сегодня бегали мы на pas-de-géant: дети, я, Лиза. Третьего дня ночью по почтовому поезду уехала мама́; я ее провожала, и потом с Козловки ехала одна; уже рассветало, и было жутко и невыносимо грустно. На другое утро рано уехала Таня со всеми детьми тоже в Рязань, на Венев, в шарабане. Так как у ней вида нет и ей подорожной не выдали бы, то она взяла мой диплом и по нем ей и выдали подорожную. Но теперь она поехала под моим именем, и я немного робею. Бессоницы мои прошли, здоровы мы все совершенно. Дай бог, чтобы и ты мне то же мог написать, мой милый друг.

Что тебе сказать о себе? И я считаю дни, и как тихо время идет; чем дальше, тем кажутся длиннее дни. Когда ты это письмо получишь, еще пройдет неделя и будет уже 13 или 14-ое. А меньше шести недель дня не надо оставаться; скорее же больше. Поправляешься ли ты? Боюсь, что и у вас холодно; у нас после страшных, невыносимых жаров со вчерашнего дня холод и ветер. Жаль, что я должна прекратить опять купанье.

Гостей у нас не было; от Вари, которая всё еще у Дьяковых, известия еще не было. Мне приятно на несколько дней остаться одной, убрала весь дом, убрала и свою душу. Можно и подумать, и почитать, и с детьми нынче весь день была и пришла в тихое расположение духа, в котором никого не браню, думаю целый день о тебе и жалею себя. Иногда прихожу в такое нетерпение увидать твое милое лицо, что мне кажется, больше я не вынесу; но это глупости, я вынесу и напротив, очень бы огорчилась, еслиб ты приехал раньше пятого августа. Теперь бы даже и неудобно было тебе приезжать. На этих днях я при себе велю белить наш дом, и мы будем кочевать из комнаты в комнату; я буду кое-где.

Прощай, милый мой Лёвочка, целую тебя крепко. Пишу в детской и мешаю детям спать, потому спешу и пишу нескладно. Теперь буду сидеть с Лизой, работать и разговаривать. Вчера вечером было грустно, я была совсем одна, а нынче хорошо. Прощай, не тоскуй, если можешь.

Соня.

7-го июля 7-го июля. Перед припиской от 7 июля письма детей: Тани и Илюши. .

Сейчас посылаю письмо в Ясенки. Идет дождь, дети перешли в кабинет, их детскую будут белить. Все здоровы, всё хорошо.

№ 35

10 июля 1871 г. Я. П.

Вчера получила твое длинное, подробное письмо Вчера получила твое длинное, подробное письмо — от 27 июня; в нем Толстой писал: «[...] Опишу тебе наше житье. — Башкирская деревня, зимовка в двух верстах. На кочевке, в поле у реки, только три семейства башкир. У нашего хозяина (он мулла) четыре кибитки; в одной живет он с женой и сын с женой (сын Нагим, которого я оставил мальчиком тот раз); в другой гости. Гости беспрестанно приезжают — муллы — и с утра до ночи дуют кумыс[...]. В 4-й огромной кибитке, которая была мечеть прежде и которая протекает вся (что мы испытали вчера ночью), живем мы. Я сплю на кровати на сене и войлоке, Стёпа на перине, на полу, Иван на кожане в другом углу. Есть стол и один стул. Кругом висят вещи. В одном углу буфет и продукты, как, по выражению Ивана, называется провизия, в другом платье, уборная, в 3-м — библиотека и кабинет. Впрочем, так было сначала, теперь все смешалось. В особенности куры, которых мы купили, и которых мне ни с того, ни с сего подарил один поп, портят порядок. Зато тут же, при нас, каждый день несут по 3 яйца. Еще лежит овес для лошади и собака — прекрасный черный сетер, называется Верный. Лошадь буланая и служит мне хорошо. Я встаю очень рано, часто в 5½ (Стёпа спит до 10). Пью чай с молоком, 3 чашки, гуляю около, кибиток, смотрю [на] возвращающиеся из гор табуны, что очень красиво, — лошадей 1000, всё разными кучками, с жеребятами. Потом пью кумыс, и самая обыкновенная прогулка-зимовка, т. е. деревня; там остальные кумысники, все, разумеется, знакомые». о том, как вы живете, как спите, как едите, кто ваши знакомые и проч. Мне было особенно приятно то, что ты не испытываешь той тоски, которая, было, пришла первое время. И так день за день дотянешь ты этот тяжелый для нас обоих срок. Утешаюсь, что теперь осталось меньше месяца. Ты писал мне, что ничего не значит в получении писем длинный или короткий срок, что всё равно; а меня всякий раз ужасает, что письмо приходит только на девятый день, а что было в эти девять дней?

Пишу тебе в гостиной, Ханна сидит передо мной и тоже пишет; тётенька Полина только что ушла спать. Дети давно все улеглись. Гости мои все разъехались. Нынче утром уехали в Крапивну Оболенские; Варя пустила корешки у Дьяковых, да ей и приезжать не с кем.От мама̀ и Тани тоже получила вчера письма От мама и Тани тоже получила вчера письма. Эти письма неизвестны.. Тане там очень понравилось: есть и ванны, и постельки детям, и дом огромный, и Лиза очень мила и гостеприимна; так что Таня приедет домой только 14-го вечером на Козловку. До тех пор я буду одна, чем не очень тягочусь, так как у нас белят и мы кочуем из одной комнаты в другую. Пока белили детскую внизу, дети спали в твоем кабинете и были все в восторге, особенно Илюша, который смеялся, прыгал и всё игралс бюстом брата Николиньки с бюстом брата Николиньки. Бюст старшего брата Льва Николаевича — Николая Николаевича (1824—1860). В настоящее время бюст этот стоит в нише нижнего кабинета Льва Николаевича 1870-хгг.: хлопал по щекам обеими ручками, брал за нос и проч. Мне было немного грустно смотреть, думала: так бы он с живым играл. Потом Лёля и Маша спали две ночи у меня, а теперь обе детские готовы и дети по местам и всё чисто и убрано у них. С понедельника, 12-го, начнут мою спальню, гостиную и столовую. Лёля эти дни хворал поносом, но так как он ел и был весел, я ничем не лечила и не очень боялась; и теперь еще не прошло. Остальные все здоровы, как лучше желать нельзя.

Что сказать тебе о покупке именья в тамошних краях? Что сказать тебе о покупке именья в тамошних краях? Толстой писал 27 июня: «Земля здесь продается Тучкова, в 30 верстах. Длинно рассказывать, как и что, но эта покупка очень выгодна. При хорошем урожае может в два года окупиться имение. 2500 десятин, просят по 7 рублей за десятину, и, купивши, надо положить до 10000 на устройство. Ни при какой покупке у меня не было такой решительности, как при этой. Я написал поверенному в Самару и просимую цену намерен дать. Разумеется, прежде хочу твоего одобрения. Для того, чтобы именье принесло доход и окупилось, нужно лето будущее прожить в нем» (ПЖ, стр.89). Если купить только 2500 десятин по 7 рублей, то ты ведь сам не хотел маленького, а хотел большого именья, а тут только на 17.500 р. Если выгодно, — твое дело, я никакого мнения не имею. А жить в степях без одного дерева на сотни верст кругом — может заставить только необходимость крайняя, а добровольно туда не поедешь никогда, особенно с пятью детьми. Если выгодно с заглазным управлением, тогда можно купить, а не выгодно, — не следует. Вот всё-таки же мое мнение высказалось само собою. Ты не сердись, милый, если я тебе что-нибудь противоречу, но, впрочем, делай всё, как хочешь.

Всякое твое письмо я получаю почти неожиданно. То староста ездил, то еще кто-нибудь без моего посла; и я никак не думала, что ты будешь писать так часто. Ты не поверишь, до какой степени письма твои меня поддерживают и сокращают время и дают терпенье. Что то твое здоровье? Одно будет ужасно, ужасно, если всё это двухмесячное одинокое житье, все мои и твои беспокойства, все твои лишенья удобства, всё пропадет напрасно. Об этом особенно страшно думать, что ты не поправишься, но это, мне кажется, быть не может. Письма твои я всегда прежде читаю одна, потом вслух. Мы с Лизой вчера смеялись, какая у вас патриархальная жизнь с курами, продуктами и проч. Только совсем не смешно, что у вас плохая кибитка, особенно, если такой же у вас холод, как у нас вот уже четвертый день. Сегодня точно осень; дождь, холод, даже град шел. Как бы ты там не простудился.

Вчера мы, было, поднялись гулять. Но гулянье такое, как с тобой, — не вышло. В лесу увлеклись дети и мы сыроежками, потомдошли до Митрофана дошли до Митрофана. Митрофан Николаевич Банников, сын дядьки Толстого Николая Дмитриевича, сначала служил объездчиком, потом был старостой и управляющим. У него была в лесу сторожка. По его имени названа Митрофановская посадка за р. Воронкой. , а оттуда обратно; и Илюша всё плакал, что его не подождали. С Лизой я немного играла в четыре руки, а теперь в одиночестве собираюсь читать присланные вчера старые еще номера «Revue des deux Mondes». Я так занята весь день, что почти не вижу, как он проходит, но когда вечером останусь одна и начну думать, тогда плохо. Иногда мне приходит в голову, что ты отвыкаешь от семейной жизни и тебе еще тяжелей будет крик детей, заботы и однообразие этой жизни; и мне делается грустно и страшно за будущее.

Прощай, милый друг; еслиб что интересное — я бы еще написала. Ты, верно, подумаешь, что о детях я мало пишу, да что о них, всё то же, что и всегда. Учимся, грибы собираем в Чепыже, кто, что и сколько нашел; pas-de-géant делают большие успехи; Серёжа ездил еще третьего дня верхом с Леонидом, здоровы и веселы. О тебе говорят, но не удивляются, что тебя нет, а интересуются тем, что я им рассказываю, смеются и переспрашивают. Когда я сказала, какая собака и как зовут, Серёжа как будто успокоился от продолжительной заботы. Получил ли мою карточку и доволен ли ей? Здесь всем понравилась.

Целую тебя, милый голубчик, бог с тобой, берегись, спи, не спеши. Не написать ли под конец в Москву и куда? Ханна тебе кланяется, тётеньки целуют.

Соня.

№ 36

19 июля. Вечером. 1871 г. Я. П.

Пишу тебе, милый Лёвочка, в твоем кабинете внизу и слышу кругом себяпикетные счеты Тани и Софеш пикетные счеты Тани и Софеш. Татьяна Андреевна и Софья Робертовна Дьякова играли в старинную карточную игру — пикет.игул разговора Маши, Лизы и Вари гул разговора Маши, Лизы и Вари — М. Д. Дьяковой, Е. В. Оболенской и В. В. Толстой. . Мы только что пришли с pas-de-géant, на котором все бегали с таким увлечением второй вечер, что сегодня решили мне поставить монумент за такое умное приобретенье, и за такое ловкое беганье на нем. Мне было бы и весело, и хорошо, еслиб я знала, что тебе хорошо, но твои короткие, грустные письма меня ужасно огорчают. Я пишу двенадцатое письмо, и вчера вдруг получила от тебя письмо от 3 июля, в котором ты пишешь, что получил от меня только одно письмо. Я воображаю, до какой степени тебе неприятно не иметь от нас известий. Твои письма — это для меня такая поддержка и утешение, хотя даже письма твои совсем не такие, что могли бы утешать. Когда же кончится это тяжелое состояние; время страшно тихо идет. Письмо это получишь уже, вероятно, незадолго до твоего отъезда. Когда я пишу тебе, я делаю особенные усилия, чтоб не писать тебе только о том, что я думаю, что чувствую в отношении твоего отсутствия и тебя самого; было бы слишком грустно, а тебе и так не весело; поэтому только и буду писать, как мы живем и как время проводим.

Как только Маша стала здорова, так я направила все свои силы на то, чтоб их веселить, и вчера весь день прошел очень приятно. Всякое утро до обеда всё общество на балконе, мне помогают чистить малину, смородину и варить варенье. Иногда я шью на машине, Лиза с Машей играют в четыре руки. После обеда вчера мы собрались все гулять на ту самую дорожку в Засеку, на которую ты советовал идти, когда уезжал. Был чудный вечер; мы видели, как закатилось солнце на чистом, ясном небе и как взошел месяц из-за деревьев в Засеке так красиво, что мы все в один голос ахнули. Серёжа, один из детей, пошел с нами и очевидно восхищался и наслаждался всем. Он поражен был особенно луной и всё расспрашивал, живет ли кто там и отчего такие тени на луне. Дорожка эта, действительно, очень хороша, и мы так были оживлены, что тут же решили ехать завтра, 20-го, в имянины Илюши в Засеку в виде пикника с самоваром, разной едой и, конечно, со всеми детьми, исключая самых меньших.

Когда мы вернулись с прогулки, пили чай, тут же ужинали, потому что я во всем исполняю твои законы и никогда особенных ужинов у нас не бывает; и после этого бегали на pas-de-géant при ярком лунном свете до двенадцати часов ночи. Все очень были веселы, друг перед другом старались подниматься выше и, наконец, когда все устали, сели тут же на лугу кругом столба, принесли гитару и сначала попробовали петь хором, но потом Таня распелась и пела довольно долго и хорошо. Потом мы проводили Таню домой, вернулись и еще до трех часов разговаривали и философствовали на крылечке кабинета при лунном свете, и я, как старшая, слушала мечты и болтовню молодежи.

Сегодня после обеда все отправились мы кататься. Мы с Таней ехали с детьми, Ханной, Лизой и Машей в линейке, а Леонид, Софеш на кобыле, Варя на Саврасом и Серёжа на своей Лимоновской, гордый и довольный. Варя два раза упала с лошади, и, говорят, что очень страшно. Но, слава богу, ничего с ней не случилось. Её уговаривали не ехать на Саврасом, он застоялся; но она не слушала, да еще кроме того ехала на изломанномБибиковском седле Бибиковское седло. Толстые часто брали у своего ближайшего соседа А. Н. Бибикова недостававшие хозяйственные вещи, при выездах — карету, седла и т. п. . Третьего дня я с Таней ездила в Тулу, сама отправила свое и получила твое письмо на почте, где отправляла для Ханны за границу деньги. Тула навела на меня невыносимую тоску; и всё время только и делаю, что борюсь с тоской по тебе и всегда с мыслью: за что же других мучить своим горем, тем более, что всех так и чувствую сгруппированными вокруг себя, как будто я центр. Меня обо всем спрашивают, мое мнение уважают, все особенно со мной хороши и мне это приятно.

Тётенька Татьяна Александровна эти два дня была больна поносом; очень, было, ослабла, но теперь ей уж значительно лучше. Лёвушка от этой же болезни ужасно похудел, и несмотря на все мои с ним заботы, болезнь эта не проходит. Таня и Маша тоже хворали тем же; но они все очень веселы и никто не страдает ничем. Дмитрия Алексеевича ждем на один день после завтра.

Кузминский писал уже из Кутаиса Кузминский писал уже из Кутаиса. Первое письмо Кузминского к жене из Кутаиса — от 1 июля.
Openstat/Openstat . Он страшно скучает по своим; тоже тяготится, что почта ходит долго и, кажется, разочарован в Кутаисе и прямо говорит, что жалеет тихую жизнь в Ясной и, еслиб не такие неприятности, не уехал бы из Тулы. Сейчас пробило два часа ночи. Я очень устала, надо ложиться спать. Три раза бросала писать и ходила к маленьким, так они что-то нынче беспокойны. Начала письмо внизу, кончаю его в своей комнате. Когда-то будет, что в моей комнате я буду видеть и слышать тебя; мне это всё кажется так чуждо и радостно; точно жду новой, какой-то слишком счастливой жизни опять с тобой. Думала написать тебе в Москву, но ты, вероятно, возвращаясь домой, не остановишься нигде. Можно ли из такой дали писать такие коротенькие записочки, как ты мне. Ждешь, ждешь, и вдруг только несколько слов.

Прощай, милый, голубчик, цалую тебя. Как это может быть, что ты не получаешь мои письма? Почему? Прощай. Что-то твое здоровье?

Соня.

Письма мои все: В Самару до востребованья.

Настоящему письму предшествуют два письма: от 14 и 16 июля; их мы не воспроизводим.

№ 37

20 июля. 1871 г. Вечером. Я. П.

Вчера вечером писала тебе, мой милый Лёвочка, и нынче опять так и тянет меня после шума, общего веселья опять писать к тебе и рассказать как, что у нас было. Нынче имянины Илюши, и мы все его дарили, он был очень весел, а вечером затеяли мы пикник, который очень удался. Буду всё рассказывать по порядку. Перед обедом мы все сидели на террасе, работали и речь зашла о том, что надо Оболенским и Варе ехать в Пирогово к Серёже. Я обиделась, что Варя опять от меня уезжает, начала ее просить оставаться там недолго. Тётенька Полина вмешалась и стала говорить, что непременно надо ехать, Таня говорила, что надо остаться для меня и для неё, слово за слово у нас вышла ссора. Тётенька нас раззадоривала, как могла и умела, говорила колкости и особенно оскорбляла Таню. А мы все, как ни ссорились, как ни спорили, но друг друга не оскорбили. Варя дошла до такого раздражения, что стала мне говорить неприятности, Лиза стала мирить, гроза для Ильина дня была большая. Кончилось тем, что после всего Варя разразилась отчаянными слезами. Лиза с Машей пошли играть в четыре руки, а тётенька мне наговорила такие вещи, что все, особенно Леонид, который при этом был, пришли в ужас. Я не забылась, слава богу, и теперь она меня уж зовет «душенька», но я в душе ужасно оскорблена; без тебя, она знала, что заступиться некому. С Варей мы помирились очень скоро. Она созналась, что была резка со мной, и теперь стала мила, кротка и на всё согласна. Вообще нам всем от этой ссоры стало еще лучше и проще друг с другом. Обед прошел весело и после обеда, взявши всех детей, даже Лёлю, мы отправились в линейке, пролетке и тележке в Засеку с самоваром и всякой едой. Дети всё бегали смотреть машину, играли с котёнком, забежавшим откуда-то. Таня с Софеш сели на пригорке играть в пикет, а я, Варя, Лиза, Леонид и Маша пошли гулять в лес по какой-то неизвестной нам дорожке, которая привела нас в прелестнейшее место около речки, где мы довольно долго сидели, и девочки все принялись вспоминать и декламировать разные стихи Пушкина и Лермонтова.

Когда мы вернулись к дубу, около которого был разостлан ковер и кипел самовар, все собрались и пили, и ели, и были очень веселы. Потом все мы, и дети особенно, стали собирать сухие палки, ветки, солому и проч. и развели огромный костер. Лёля стал кричать с восторгом, что это печка, а Серёжа очень старался и был горд, что узнал новое слово: костёр.

После костра всё убрали и приехали домой. Теперь все стремятся на pas-de-géant. Сняли нарядные платья, сидят на крылечке кабинета и ждут меня, но я устала и мне приятно тебе писать. Когда мы ехали с Козловки из Засеки, я очень болезненно о тебе думала. Мне было грустно, за что мне и весело, и удобно, и хорошо, а ты живешь в неудобствах, тоске, без радостей; и такое вдруг сильное желание было видеть тебя, возвратить тебя себе, что я готова была среди этого радостного шума всего общества разразиться жалобами и слезами. Только тем и утешилась, что ближе стала смотреть, и греть, и закутывать в свою шаль маленького, дремавшего Лёвушку. Иногда кажется мне скоро до пятого августа, когда надеюсь, что ты вернешься; иногда кажется долго, томительно долго. Прощай, мой милый, иногда мне хочется дать тебе всевозможные имена, для выраженья всей моей любви, и нет на то слов. Целую тебя, обнимаю, целую твои милые глаза. Я не могу и не хочу о тебе думать близко; это бессилье, эта невозможность видеть тебя, приводят меня в какое-то безумное состояние. Что может быть лучше и счастливей жизни с тобой. О здоровье твоем думаю постоянно; но менее теперь думаю о нем, а более всего о свиданьи с тобой. Не делай только ничего себе вредного, береги себя во всем.

Твоя Соня.

Целую Стёпу.

№ 38

22 июля. Вечером. 1871 г. Я. П.

Сегодня после обедаПрохор привез мне твое письмо Прохор привез мне твое письмо — от 8 июля (ПЖ, стр.91—93).из Тулы, куда он ездил для отправленья денег Николиньке. Нынче с особенным волнением ждала от тебя письма, и обрадовалась так, что, я думаю, всем показалась странна. Ты не можешь себе представить, что во мне поднимают твои письма. Сколько любви, чувства, страха и нетерпенья увидать тебя. Это ужасно, что твое здоровье всё не совсем хорошо; неужели мое счастье всегда будет отравлено тем, что ты всё будешь хворать, и потому тоже будешь не весел и не счастлив.Какая это барыня Тимрот Какая это барыня Тимрот. Толстой писал 8 июля: «Вчера, ездивши за письмами, я сделал поездку верст в 40, и от Тимрот поехали со мной верхом m-me Тимрот и молодой лицеист, кончивший курс, — Бистром. У Тимрот иноходец, и я в первый раз видел даму на настоящем иноходце. Шибко скакать надо, чтобы не отставать. И, если будем живы и здоровы, достану тебе иноходца. Красиво, быстро и покойно, как в люльке» (ПЖ, стр.92—93). — Жена Егора Александровича Тимрота — Софья Павловна, рожд. Кругликова (1837—1922).на иноходце, с которой ты ездишь верхом? Моя глупая душа этим немного волнуется, хотя я знаю, что ты меня за это упрекнешь и сейчас даже ахнешь, до чего я безрассудна. Но это мой главный недостаток и даже сейчас успокоиваю себя, а какой-то голос во мне говорит: «а вдруг что-нибудь?» Ну об этом много писать нечего. Дмитрий Алексеевич, приехавший вчера утром, сейчас уезжает и берет мое письмо, надо писать скорей. Следующее письмо пошлю в Нижний, а то письма ходят возмутительно долго. Главное, о всех нас могу тебе опять дать самые лучшие сведенья. Все здоровы, все веселы. Больше всех без тебя прихварывал Лёвушка, то понос, то кашель, но он весел и нынче особенно хорош и мил. Маленькая моя Маша, хотя не такая здоровая и полная, какой я её бы желала, но очень поправилась, и такая живая и быстрая в движеньях, что все над ней смеются. Ты её не узнаешь. Кормленье идет по прежнему. К несчастью я сама полнею, а молока у меня все так же мало. Илюша всех потешает своими оригинальными и смешными выходками. Ему подарили ружье и барабан; он выдумал, что едет в полк, берет с собой Сергея и бабку, которая будет его жене мыть белье. Его спросили, зачем ему жена, а он говорит: чтоб скучно не было. Потом он говорил, что Софеш (его любимица) потому не может быть его жена, что слишком хороша. Серёжа стремится всё ездить верхом, и на днях мы все катались, онперескочил через Кочак перескочил через Кочак. Качак — ручей между Ясной Поляной и Телятинками.и Таня маленькая, смотревшая, как перескакивали и Варя и Леонид, вдруг обращается к Илюше и говорит: «Eline,1 [Илья] Серёжа the best».2 [Лучше всех] Мне так была смешна эта гордость за своего.

Сегодня у нас всё именинницы Сегодня у нас все именинницы. 22 июля Марьин день; именинницами были дочь Татьяны Андреевны — Маша, М. Д. Дьякова и Маша Толстая.; мы ходили к Тане пить шоколад и естьпирог, тебе ненавистный пирог, тебе ненавистный — это анковский пирог — праздничный пирог, изготовлявшийся по рецепту проф. Анке, приятеля А. Е. Берса. С. Л. Толстой пишет: «для отца анковский пирог служил эмблемой особого мировоззрения[...] это и домовитость, и семейная традиционность, и буржуазный уклад жизни, и вера в необходимость материального благополучия, и непреклонное убеждение в незыблемости современного строя. Пристрастие моей матери к Анковскому пирогу огорчало моего отца, а отрицательное отношение отца к Анковскому пирогу огорчало мою мать» (ТП, 3, стр.13). Толстой писал Т. А. Кузминской 17 октября 1886 г.: «У нас всё благополучно и очень тихо. По письмам видно, что и у вас также и во всей России и Европе также. Но не уповай на эту тишину. Глухая борьба против Анковского пирога не только не прекращается, но растет и слышны уж кое-где раскаты землетрясения, разрывающего пирог. Я только тем и живу, что Анковский пирог не вечен, а вечен разум человеческий».; она праздновала свою маленькую Машу; у меня обедали. Маша Дьякова очень весела и особенно ласкова со мной; как-то целый день я вижу, что она меня ищет, где я сижу, слушает, что я говорю, и как в её года это часто бывает, даже пристрастна ко мне. Забавы наши все, т. е. прогулки, катанье и качанье прекратится, потому что с обеда погода совсем испортилась, и мы сидим в комнатах, работаем и болтаем. О тебе нет минуты, чтоб я не думала. Всё, что я говорю, что делаю, думаю: хорошо ли, так ли, не осудил ли бы ты? И кажется, ни в чем бы не осудил. Ты ни разу не пишешь, когда выезжаешь и когда можно ждать. Я жду тебя пятого августа; и, боже мой, что будет со мной делаться, если ты просрочишь хотя день. Иногда на меня находит страх вечером и мне кажется, вот ты идешь, и я со страхом оглядываюсь и думаю, чего же я боюсь, ведь это было бы так хорошо тебя видеть, и всё-таки тебя боюсь увидать неожиданно.От Кузминского письма получили От Кузминского письма получили. В начале месяца Кузминский писал жене 1, 3, 6, 9 и 10 июля.
Следующее письмо от 22 июля не печатаем. . Он Кутаисом не доволен, кажется; всё дорого, сыро, а общество слишком богатое и парадное, хотя небольшое.

Таня всё с детьми возится, очень тяготится всем и страшится Кутаиса. Но она и дети здоровы. Варя о себе и Оболенских пишет тебе длинное письмо сегодня же. Тётеньки, Ханна здоровы; в доме и делах всё благополучно. Прощай, мой милый друг, целую тебя крепко; еще две недели не увидимся, долго ужасно, как дожить. Дьяковы и Оболенские, и Варя и Таня, всё это меня очень утешает и рассеивает, но главное мое всё-таки утешенье — дети и мысль, что какое счастье будет увидать тебя.

Соня.

№ 39

27 июля 1871 г. Вечером. Я. П.

Не знаю, почему ты велел писать мне 27-го и 28-го в Москву Не знаю, почему ты велел писать мне 27-го и 28-го в Москву. Толстой писал 8—9 июля: «только за неделю до моего отъезда, т. е. с 24 июля остановись писать, а напиши 25 положим, в Нижний, на почту, до востребованья, а 27, 28 в Москву до востребованья» (ПЖ, стр.92). . Неужели ты будешь уже около 1-го в Москве? И хочется и не хочется верить; и радостно, и страшно, и сама не знаю, что чувствую, когда подумаю о тебе и нашем свидании. Я теперь, последнее время, ни о чем больше не могу думать, как о твоем приезде; ничто меня не интересует, и когда я об этом думаю и тут случатся дети, я им внушаю, что папа скоро приедет, и целую их от радости, и они понимают и сами каждое утро говорят, что теперь осталось двенадцать дней или десять. Мы все ждем тебя пятого августа. Но это очень неприятно, что ты не пишешь, когда выехал. Неужели я не встречу тебя на станции? Я бы выехала в Тулу, всё же часом раньше увидала бы тебя. Нынче я рассчитывала по «Паровозу» весь твой путь, и, если ты выехал второго из Самары, ты можешь быть пятого дома. Я так боюсь ждать тебя раньше. Я, впрочем, всего боюсь: и пароходов, и состояния твоего здоровья, и нетерпенья твоего приехать к нам; боюсь, не мало ли ты пил кумыс, и не мало ли я тебя уговаривала не спешить домой. Но последнее время я не в силах была уговаривать тебя подольше не приезжать домой. Беспокойство о тебе меня не покидает ни день, ни ночь.

Рисунок

Иллюстрация:

Е. А. Берс
С фотографии 1870-х гг.
Гос. Толстовский музей в Москве

Последнее твое письмо Последнее твое письмо — от 16 июля; оно кончается словами: «Прощай, милый голубчик, обнимаю тебя. И всё нервы расстроены. Сейчас плакать хочется, так тебя люблю» (ПЖ, стр.97).получила еще третьего дня. Читала я его на Козловке при свете фонаря и провожая Дьяковых. Мнеподал это письмо Семён подал это письмо Семен. Семён служил у Толстых, был поваром в начале 1870-хгг. (это не С. Н. Румянцев, поступивший позднее)., совершенно пьяный, в то время как мы садились в линейку ехать на Козловку, и так как дорогой было темно и трясло, я была до самой станции как на иголках от нетерпенья. Письмо это меня страшно взволновало от счастья, что ты по мне так соскучился, и от нетерпенья видеть тебя.Я писала тебе о пропавших вещах Дьякова Я писала тебе о пропавших вещах Дьякова. Письмо это не известно. ; так они и не нашлись, хотя имели подозрение на каких-то рабочих.

Мне ужасно мешают все писать: Таня тут же сидит (мы все в гостиной), и Лиза и Варя. Кто шьет, кто пишет, кто читает. Таня с Варей разговаривает о людях, едущих в Кутаис. Еще почтиникто не согласился никто не согласился — не согласился ехать в Кутаис., исключая няни и Трифовны. Леонид заболел тоже холериной; он лежит в кабинете, у него жар, была рвота и боль сильная в желудке. Теперь ему лучше, и он ест в первый раз нынче бульон. Эта холерина меня ужасно пугает в отношении к тебе. После кумыса тебе надо быть на самой большой диэте. Ради бога, береги свое здоровье, не ешь никаких фруктов и ничего сырого. Мы все очень бережемся тут, и все совсем здоровы, исключая Лёли и Вари, которые оба кашляют, но всё-таки гуляют, бегают оба на pas-de-géant; Лёля конечно не один, а со мной или Ханной и, надеюсь, до твоего приезда и это пройдет.Мне смешно, что письмо это ты будешь читать в Москве, за несколько часов до нашего свиданья Мне смешно, что письмо это ты будешь читать в Москве, за несколько часов до нашего свиданья. Толстой писал из Москвы 6 августа: «Пойду на почту, не получу ли от тебя весточку» (ПЖ, стр.595, №V). ; а теперь так еще долго до этой счастливой минуты.

Таня от своего мужа получает очень часто письма, и такие нежные, что и ожидать от него я не могла таких. Он пишет, что его единственное утешенье это устроивать и думать об удобствах Тани и детей, и пишет, что о ней гораздо больше думает и любит ее больше, чем детей.

Сегодня Таня мучалась ночью сильной зубной болью и вдруг в пять часов утра всполошилась ехать в Тулу. Поехалас Верочкой с Верочкой. Верочка — Вера Александровна Кузминская (р. 1871); позднее живала в семье Толстых и работала на голоде 1891—1893 гг. под руководством Льва Николаевича.,остановилась у Марии Ивановны остановилась у Марии Ивановны. Мария Ивановна — М. И. Абрамович, акушерка С. А. Толстой, жившая в Туле. Училась на акушерских курсах при Дерптском университете.
После настоящего письма С. А. Толстая писала еще раз на Каралык 28 июля 1871 г.; это письмо здесь не воспроизводится. , поехала к Виганду и выдернула зуб. Теперь она ожила, но очень слаба и сонна. Я эти дни сижу дома, не гуляю, не бегаю на pas-de-géant; сижу, работаю, читаю, заставляю прыгать маленькую Машу, которая меня не любит, потому что я её заставляю сосать свою грудь, а она продолжает брать ее неохотно, потому что молока всё очень мало. Я так много двигалась, чтоб не скучать, что теперь вся моя энергия пропала, сижу, жду тебя, и только и могу думать в подробностях о тебе, о твоем приезде, радоваться и наслаждаться мыслью, что скоро увижу тебя. Даже пишу тебе не весело и не охотно, а прежде это составляло мою радость и утешенье. Так я устала ждать, тревожиться, думать и скучать по тебе. Я всё мечтаю, что ты телеграфируешь, когда приедешь, и мне будет возможность выехать к тебе на встречу. Прощай, милый, теперь больше писать, верно, не буду. Впрочем, если до 30-го вечера не будет от тебя известий, то я 31-го пошлю еще одно письмо в Москву же. Целую тебя в последний раз только письменно; скоро я тебя обниму в самом деле, и увижу, и расцелую твои милые глаза, которые так и вижу теперь улыбающимися, и добрыми, и взволнованными.

Твоя Соня.

Лиза, Варя и Таня очень тебе кланяются и две первые целуют.

№ 40

2 августа 1874 г. Вечером Я. П.

Вчера еще хотела я написать тебе, милый Лёвочка, но зубы до того болели, что я таких страданий и не запомню. Два нарыва, один снаружи, другой изнутри, и всю ночь я просидела и глаз не закрывала. К утру в шесть часов нарыв прорвался и я заснула. Таня спит у меня, т. е. сестра Таня, нам вместе веселее, она поставила железную кровать у окна, и ей не жутко и мне веселей. Вечера сидим втроем: я, Таня и Стёпа и пьем чай и ужинаем на круглом столев твоей комнате, где дверь на балкон, которую так никто и не знает, как называть В твоей комнате [...], которую так никто и не знает, как называть — нижний кабинет Льва Николаевича, рядом с передней. . И тут у нас разговоры и рассказы разные, и нам не скучно, хотя как только вспомню о тебе и Серёже, то станет так грустно и главное страшно.

Сегодня утром, как встала, вдруг вспомнила, что именины Стёпы и вспомнила твои слова, что мы не празднуем его праздников, и, несмотря на бессонную ночь, вдруг решилась сделать пикник; велела печьвенский пирог венский пирог — сливочный пирог с вареньем., всем детям объявила, все были очень рады и оживлены, и после обеда мы все поехали. Стёпа, Таня и Вячеслав верхами на двух самарских и на Колпике, а остальные в катках. Пикник был около Козловки, но на новом месте, пили за здоровье Стёпы, именинника, потом за отсутствующих, потом за отъезжающего Вячеслава;всё это праздновалось бишовом все это праздновалось бишовом. Бишоф — напиток из померанцев и вина. , который мы взяли с собой. Потом пили чай, смотрели на поезда; курьерский прошел к большой радости детей, и через два часа опять были все дома.

Дети себя ведут очень хорошо, и хлопот с ними очень мало. Ученья эти дни не было, так как было ужасно жарко, а то первого был праздник, то нынче именины Стёпы, а завтра уезжает Вячеслав, а провожают егодве Тани две Тани — Т. А. Кузминская и Татьяна Львовна.ималенькая Маша маленькая Маша — Мария Александровна Кузминская (р. в 1869 г., ум. около 1923 г.); с 1891 г. была замужем за Иваном Егоровичем Эрдели, с которым развелась в 1919 г.Кузминская. Илюша тоже просился и плакал, но я боюсь отпускать много детей сразу, его обещал взять Стёпа иоставить его у бабушки Пелагеи Ильиничны оставить его у бабушки Пелагеи Ильиничны. П. И. Юшкова жила в Туле при женском монастыре., пока он будет у учителя. Я никуда сама не поеду и ничего не предпринимаю без тебя, хотя бы следовало иоспу привить маленькому оспу привить маленькому. 22 апреля 1874 г. у Толстых родился сын Николай, скончавшийся в феврале 1875 г. — С. А. Толстая описала его так в «Моей жизни»: «Это был чрезвычайно красивый, милый черноглазый мальчик, кудрявый, веселый и здоровый». , и детскую выбелить и проч., но что-то дела у меня никакие не клеятся, да и двухдневная зубная боль меня совсем отуманила. Теперь, слава богу, совсем прошло.

В ту ночь, когда вы были на Нижегородском поезде, была страшная гроза, и я ужасно о вас тревожилась, и теперь пишу тебе и думаю с такой тоской о том, всё ли у вас благополучно.Теперь вы на пароходе, ночь чудесная, тихая и тёплая, и верно ты тоже думаешь о нас Теперь вы на пароходе, [...] и верно ты тоже думаешь о нас. Толстой писал с парохода 1 августа: «Я говорил, что скучно на пароходе; но теперь отрекаюсь; сижу на балконе, смотрю и радуюсь и думаю о том, как на будущий год мы все поедем. Только бы у тебя было всё благополучно» (ПЖ, стр.104). так же, как и я о тебе. Стёпа без тебя что-то взволнован и всё уходит; вчера на охоте был и убил утку и курочку. А то третьего дня ездил и убил дупеля и двух бекасов.

Няню всё соблазняюсь изгнать, она мне иногда неприятна и очевидно живет непрочно и неохотно. Таня завтра в Туле поищет другую. Как-то вы с Серёжей путешествуете и довольны будете своей поездкой? Чего я ни передумала эти дни, и представить себе не можешь. И еще двенадцать дней такого беспокойства! Наша жизнь идет как при тебе, купаться ездят всякий день, а я так скучаю, что не могу; купанье-то меня и простудило. Ложимся мы без тебя рано и я ставлю на столбик свечку ичитаю английский роман Wood читаю английский роман Wood. См. комментарий к письму №26. , который ты читал и думаю всё о тебе и Серёже. Сейчас меня отрывали от письма и звали кормить, и я прихожу писать не так, как бывало, с удовольствием, а напротив, со страхом, что письмо мне напоминает отсутствие вас двух и растравляет во мне все мои тревоги. Стёпа сидит тут же и ест говядину с огурцами.

Настоящее и следующее письмо писались С. А. Толстой из Ясной в самарское имение Толстых, куда Лев Николаевич отправился с сыном Сергеем. — Конец письма утрачен.

№ 41

6 августа, вечером 1874 г. Я. П.

Беспокойства мои на счёт вас замерли, потому что заглушились беспокойствами о меньшом. Он трое суток был очень болен; страшный жар, который я не могла ничем устранить; наконец сегодня я решилась этого трехмесячного крошку обложить горчишниками, и это ему помогло. Я рада, милый Лёвочка, что могу тебе написать, что ему лучше, хотя знаю, что даже смерть маленького тебя бы не огорчила для него, а только по отношению ко мне.

И я эти дни, без тебя, дни и ночи ходила, как сумасшедшая; все мои горести, всяболь при потере Пети боль при потере Пети. — Своего сына Петра (р. 13 июня 1872 г. — ум. 9 ноября 1873 г.). Лев Николаевич охарактеризовал в письме к гр. А. А. Толстой: «Петр — великан. Огромный прелестный беби, в чепце, вывертывает локти, куда-то стремится, и жена приходит в восторженное волнение и торопливость, когда его держит; но я ничего не понимаю. Знаю, что физический запас есть большой» (ПТ, стр.244). опять поднялась с новой силой. Слава богу, теперь опасности нет, но я опять не могу успокоиться, пока вас двух, моих самых дорогих, не увижу опять дома.

Мне только и хочется писать о том, как агукал вечером оживший мальчик, как я его растирала, как ночь он всю спал у меня на руках; но всё это ты выслушиваешь и читаешь из снисхожденья.

Старшие дети себя необыкновенно хорошо ведут. Вчера и нынче Илья и Таня пришли в расположение духа аккуратности, убирали свои игрушки и куклы; Илюша всё приобретал коробки для помещенья мячика и игрушек, купленных им в Туле вчера с Стёпой. Погода у нас чудесная, дети купаются с Таней всякий день, даже Лёля и Маша Кузминская. Ученья, конечно, не было. То праздники, то была моя, а потом мальчикова болезнь. Сегодня я была внизу у ребенка, а дети все плясали лезгинку, иТаня большая с Настасьей Таня [...] с Настасьей — Т. А. Кузминская и Настасья Терентьевна (р. 1862), яснополянская девочка, впоследствии жена Федора Сергеевича Резунова., говорят, тоже плясали; адядя Костя дядя Костя — Константин Александрович Иславин (1827—1903), дядя С. А. Толстой. Толстой в молодости был дружен с К. А. Иславиным, называя его в дневниках «Костинькой». Гр. С. Д. Шереметев охарактеризовал его в некрологе так: «Удивительная порядочность, чуткость, благовоспитанность, музыкальный дар — вот отличительные свойства Иславина. Его импровизации бывали особенно удачны и талантливы. В игре его было много живости, огня, чувства[...]. Когда-то был он близок и к Н. Г. Рубинштейну». — С. А. Толстая писала сестре 22 декабря 1871 г.: «Дядя Костя всё это [устройство комнат] делает со вкусом и доброй волей и мне с ним очень весело. Лёвочка его тоже очень любит и всё говорит, что у него очень доброе сердце» (не опубликовано, хранится в АК). — См. о нем: С. Д. Шереметев, «Константин Александрович Иславин», М. 1903, а также в «Моих воспоминаниях» Ильи Толстого, М. 1914, стр.44—47. , приехавший третьего дня вечером, им играл. Завтра утром он уезжает. Таня ужасно сердится на мужа. Он обещал приехать четвертого, а не приехал, и не дал знать, почему. Теперь мы с ней не знаем, когда и ждать его.

По моим расчётам я должна иметь телеграмму из Самары после завтра, восьмого. И смутно я надеюсь, что вы приедете немножко раньше пятнадцатого. Какое счастье, тогда уж долго не придется расставаться. У меня ужасно душа наболела и, хотя беспокоиться не следует и нельзя долго, но минутами так страшно, что я опять прихожу в страх, что схожу с ума и одна начинаю повторять какую-нибудь бессмыслицу.

Стёпа очень мил, внимателен, заботлив и тих. С восторгом приезжает с охоты и всякий раз что-нибудь привозит. Занимается своими делами, т. е. космографией и латынью, и очень смотрит за Ильей.Алексей Алексей — Алексей Степанович Орехов, провожал Толстого до Москвы. вчера приехал из Москвы, привез вино и купил мне всё очень дурно; но я осталась равнодушна, не до того было.

Привез он мне 340 рублей. Остальные деньги из 400 истратил на вино, дорогу и башмаки.Что-то наши самарские дела? Что-то наши самарские дела? Купленное Львом Николаевичем в 1871 г. в Бузулукском уезде у Н. П. Тучкова имение в 2500 десятин земли по предположению Толстого должно было приносить значительный доход.

Обо всем стараюсь думать, чтоб отогнать то мрачное, что лезет на ум.

Ну, прощай, милый, до свиданья. Целую Серёжу и жду вас всеми силами души.

Соня.

№ 42

1876 г. Сентября 4. Я. П.

Милый мой Лёвочка, сейчас еду провожать Таню, и хотя у нас суета ужасная, я всё-таки так о тебе думаю и такую к тебе чувствую нежность, что хочется написать тебе хоть немножко. Всё утро укладываемся, бегаем; к тому же весь дом моют, убирают, и Лёлин кашель меня тоже волнует и суетит. Всё это скоро уляжется, успокоится, и тогда я опять напишу тебе, а теперь рука дрожит, и я спешу. Вчера вечером набросала на-черно ordre du jour1 [распорядок дня] и кажется хорошо. Завтра его уясню, а в понедельник за ученье. Стёпа всё с змеем возится. Мы вчера с ним до второго часу ночи сидели и болтали, Таня рано ушла спать. Сегодня вы на пароходе, у нас погода тёплая и прояснивается минутами.

Бибиков Бибиков — сосед А. Н. Бибиков. сегодня привез сам две серии и обедал у нас, а теперь еще сидит с Стёпой. Трифовна очень плачет, расставаясь с Таней и детьми; я её утешаю, что буду её навещать в Москве. Пишу ужасно, но ты прочтешь и поймешь; не можешь себе представить, какой шум, и как дети возбуждены перед отъездом. Я полна забот и хороших намерений в дальнейшей жизни, но вчера были минуты слезливого горя, что одна, и что трудно будет учить и жить без тебя и без Тани. Но сегодня энергична и здорова. Береги себя, милый; не студись, не сердись, не беспокойся о нас. Если б не Лёлин кашель, все были бы здоровы.

Стёпа и моя Таня тоже едут провожать. В каком ты духе, что думаешь,что делаешь теперь на пароходе что делаешь теперь на пароходе? Во встречном письме от 4 сентября Толстой писал: «После большой суетни разместились на другой, экстренный пароход, с которого я тебе и пишу[...]. Николенька очень милый товарищ, и ему всё интересно и весело» (ПЖ, стр.106). В следующем письме из Казани он писал так: «Поездка по Волге до сих пор имела мало приятного — теснота и купеческое общество. Впрочем, я нашел несколько интересных и даже очень интересных людей, в том числе купца Деева, владетеля 100 тысяч десятин земли, с которым я теперь сижу в номере» (ПЖ, стр.107—108).. Нравится ли Николеньке Волга? Я о тебе всякую минуту думаю и так тобой счастлива это время, и одно скучно, — что мыши подтачивают корень жизни, и что не всегда так будет. Я почему-то нынче всё думаю осказке мудреца Керима сказка мудреца Керима. С. А. Толстая имеет в виду две повести — «Подарок на новый год издателю «Москвитянина» В. А. Жуковского. Вторая повесть содержит сказание о мудреце Кериме. Это сказание использовано Толстым в «Исповеди», с некоторой вариацией подробностей, в следующих строках: «Давно уже рассказана восточная басня про путника, застигнутого в степи разъяренным зверем. Спасаясь от зверя, путник вскакивает в безводный колодезь, но на дне колодца видит дракона, разинувшего пасть, чтобы пожрать его. И несчастный [...] ухватывается за ветви растущего в расщелине колодца дикого куста и держится на нем. Руки его ослабевают и он чувствует, что скоро должен будет отдаться погибели, с обеих сторон ждущей его; но он всё держится и видит, что две мыши, одна черная, другая белая, равномерно обходя стволину куста, на котором он висит, подтачивают ее [...]. Путник видит это и знает, что он неминуемо погибнет; но пока он висит, он ищет вокруг себя и находит на листьях куста капли меда, достает их языком и лижет их. Так и я держусь за ветви жизни, зная, что неминуемо ждет дракон смерти, готовый растерзать меня, и не могу понять, зачем я попал на это мучение. И я пытаюсь сосать тот мёд, который прежде утешал меня; но этот мёд уже не радует меня, а белая и черная мышь день и ночь подтачивают ветку, за которую я держусь[...]. И это не басня, а это истинная, неоспоримая и всякому понятная правда». . Но это так, когда грустно. Прощай, ты письмо получишь на возвратном пути. Целую тебя крепко, Николеньке кланяйся. Право, едва ли я когда писала такие нескладные письма.

Твоя Соня.

4-го сентября. 1876 г., 5 час. дня.

Письмо писано С. А. Толстой в Оренбург, куда Лев Николаевич отправился с племянником Николаем Валерьяновичем Толстым для закупки лошадей.

№ 43

1876 г. Сентября 7. Я. П.

Милый Лёвочка, постоянно радуюсь теплой, чудесной погоде, которая для вас всех, моих милых путешественников, так кстати. Тане с детьми было бы тоже холодно и сыро, если б не такое время чудное.

Ужасно грустно было наше расставание в пятницу. Таня очень плакала, у меня тоже пробивались каждую минуту слёзы, но я их всё задушивала в себе, чтоб не расстроить других.Анни Анни. Анна Филипс, англичанка-гувернантка, жившая у Толстыхи Лёля тоже очень плакали и даже рыдали, alittle little Маша. Маленькой Машей, в противоположность большой (big), звалась Маша Толстая, которая была на два года моложе Маши Кузминской. 1 [маленькая] Маша смотрела на них с недоумением. В карете поехала англичанка, кормилица, все дети и моя Таня. А Таня-сестра и я поехали в тележке, иСтёпа на приступке правил Шариком Стёпа на приступке правил Шариком. Толстой писал 5 сентября: «Пожалуйста, не езди на Шарике». и Гнедым. Дорогой мы вспоминали всю летнюю жизнь и беспрестанно останавливались от душивших нас слёз. И мне странно было, что такие же деревья, такая же природа, то же летнее солнце — и всё мрачное, грустное без тебя и без Тани. Назад мы уже ехали с Стёпой и Таней в карете, и мне вдруг показалось, что что-то кончено и я жить в таком горе не могу, а, главное, тебя не было, а то бы всё было легче.

Посадили мы в вагон Таню и детей довольно неудобно. Места мало; какая-то старушка заняла целый диван и всё-таки ворчала; бедной Тане и англичанке вовсе негде было лечь, а едва было где сесть. Дома мы были уже в одиннадцатом часу вечера и сели за наш одинокий чайный стол, и ничего в горло не шло. За Софеш я распорядилась, чтобы выехал тарантас Ермилина, как ты говорил, и она благополучно приехала в первом часу. Сначала я ей не очень обрадовалась, но теперь мне с ней приятно, и я по вечерам не скучаю с ней и Стёпой.

В воскресенье Стёпа и Сёрежа отправились с борзыми на охоту и очень были счастливы. Крылатка им поймала отличного русака, Стёпа его прирезал и с торжеством его принесли ко мне.M. Rey M. Rey. Jules Rey (Жюль Рей) (р. 1848 г.?), швейцарец, из Фрейбургского кантона, гувернёр старших сыновей Толстых. Жил в Ясной Поляне с 4 июня 1875 г. по январь 1878 г. — С. А. Толстая писала о нем сестре 27 июня 1875 г.: «Он молодой человек, здоровый, в очках, веселый, хороший гимнаст, отлично знает латинский и греческий языки, также немецкий, а французский — его природный язык. До сих пор все им довольны, и Илюшу он прибрал к рукам» (не опубликовано; хранится в АК).всякий день ходит с ружьем и Снобом, и вчера было за столом десять штук его дичи, из которых, кажется, два дупеля и два бекаса. А вчера же он убил двух вальдшнепов, и очень горд и весел. Мы с ним в хороших отношениях. Вместе устроили ordre du jour, делая уступки друг другу, как нам удобнее, и, по моему, отлично расписали занятия детей. Вчера уже учились очень охотно и довольно хорошо, но мальчики подрались на гулянье, и им поставили по два за поведенье. Баллы я тоже начала ставить; всё на зимнем положенье, но при чудесной летней погоде. Сегодняпосылала за священником, чтоб приехал учить детей посылала за священником, чтоб приехал учить детей. Законоучителем всех детей Толстых был Василий Иванович Карницкий.вечером. Мы ходим всякий день гулять далеко с Софеш и Таней; сегодня я не пошла, нездоровится от того нездоровья, которое доказывает, что я не беременна. Понял?

Софеш, бедная, очень грустна Софеш, бедная, очень грустна. В 1877 г. С. Р. Войткевич вышла замуж за Д. А. Дьякова. и несчастлива, всё плачет и мне рассказывает свое горе и свое предшествующее горю — счастье, и первые два дня на меня, и без того грустную, она навела такую тоску, что я не знала, куда деваться. Теперь она спокойнее, и я веселее; впрочем, дела так много, что скучать время нет. Я в каком-то лихорадочном беспокойстве, чтоб всё успеть и всё сделать и не опоздать к такому-то и такому-то уроку.

Несносно, чтоСергей всё пьянствует Сергей всё пьянствует. С. П. Арбузов., ничего не делает; няня и Дуняша всё уходят на деревню его удерживать, и я его не велю пускать, а то боюсь пьяных. Кабинет не убран, у мальчиков хаос страшный, такая досада! Стёпа к тому же с утра уехал с борзыми на охоту, и я уже решила, что если будет шум от Сергея, топошлю за Алексеем пошлю за Алексеем. Алексей — А. С. Орехов.истаростой старостой. В. Е. Зябрев. .

Никто к нам не приезжал кромеАлександра Григорьевича Александра Григорьевича — А. Г. Мичурин, учитель музыки., который был очень недоволен детьми и Тане поставил двойку. Серёжа, твой брат, с большими затруднениями прислал собаку одну, а другая у них пропала. Он, было, не дал, говоря, что какой-то работник наш намерен собаку тиранить и скручивать верёвками, и уже на отъезде догнал нашего работника какой-то Серёжин человек, который сам уже и привёл собаку. Вчера, шестого числа, уехал Егор,Шентяков Шентяков — Павел Федорович, шорник, ямщик, живал временами у Толстых. О нем см. Илья Толстой «Мои воспоминания», М., 1933, стр.154. и лошади, и Поражай с Пироговской собакой. Агафья Михайловна очень оплакивала Поражая. Сегодня утром уехала и Трифовна, очень грустная и жалкая. Мы с Стёпой с ней очень нежно прощались. Вот, думала, нечего тебе будет писать, и столько нашлось, что сказать. Сегодня оттого и села тебе писать, что бодра и весела, и делаю все дела свои охотно и учу детей с интересом и удовольствием, а когда мне скучно, мне перед тобой совестно и я боюсь тебя. Но до чего тихо дни идут, — это просто удивительно. Только пятый день, как ты уехал, стало быть едва вы доехали до хутора, а еще до двух недель страшно далеко, и надо всё себя поддерживать и не позволять себе скучать и тревожиться. Так нам было хорошо и весело, зачем надо было именно и теперь расставаться. Но ведь опять будет так же, только бы ничего не случилось.

Прощай, милый, я начинаю опять поднимать в себе беспокойство и грусть, что тебя нет, и потому лучше больше не писать и даже не думать о тебе, а взяться за дело. То чувство, которое было в тот вечер, как я ушла расстроенная в свою спальню, то есть, тоже особенное, этот раз горе, вследствие твоего отъезда, беспрестанно возвращается, когда долго о тебе думаю, а не думать — не могу.

Целую тебя, милый; кланяйся Николиньке и люби меня.

Соня.

7 сентября. Вторник.

№ 44

1876 г. Сентября 30 или октября 1. Москва.

Милый Лёвочка, приехала я благополучно, спала в большом вагоне рядом с какой-то англичанкой, в 1-м классе.Истомин Истомин — Владимир Константинович Истомин (1847—1914), знакомый Берсов. Служил в Преображенском полку. Работал в редакции Каткова. Позднее был директором Московского воспитательного дома и правителем канцелярии московского генерал-губернатора. Историк-дилетант. Лев Николаевич в 1870-х, начале 1880-хгг. поддерживал с ним дружеские отношения и был с ним в переписке. В конце жизни по взглядам Истомин сделался крайним реакционером и монархистом. был очень услужлив и любезен.

Приехала к Варе,Николай Михайлович Николай Михайлович. — Николай Михайлович Нагорнов (1845—1896), сын разорившегося тульского сахарозаводчика Михаила Михайловича Нагорнова, с 1872 г. — муж В. В. Толстой. Заведывал издательскими делами Толстого в 1874—1881 гг. Хороший знакомый Левитана и А. П. Чехова. Перед женитьбой Нагорнова Лев Николаевич относился к нему отрицательно и был против его брака с любимой племянницей.меня встретил на железной дороге в отличной карете. Пили кофе и сейчас же яс бабой поехала в глазную больницу с бабой поехала в глазную больницу. Евлампия Федотовна Егорова (р. около 1844 г.), жена кучера Филиппа Родионовича Егорова.. Там приём кончился: послалик Брауну к Брауну. — Густав Иванович Браун (1827—1897), профессор офталмологии в Московском университете.на квартиру. Я послала карточку, его еще нет, вышла жена, очень любезно просила подождать, я подождала; он пришел, узнал, кто я, по карточке, очень внимательно обошелся с бабой, но, увы, надежды никакой нет; глаза умерли, — сказал он, а против смерти доктора ничего не могут. У меня сердце упало, и очень что-то грустно от первой неудачи в Москве.

Гувернантки будут вечером Гувернантки будут вечером. В результате поездки в Москву С. А. Толстая пригласила в дом гувернантку француженку Гашэ. , тоже что-то мало надежды. Дождь идет, уныло и грустно, стараюсь, чтоб в голове было ясно, но не достигаю. Будьте все здоровы, а я постараюсь быть благоразумна и сделать всё наилучшим образом.

Еще узнала адрес одной, которая рекомендует гувернанток, сейчас заеду. Мы с Варей едем покупать кое-что до обеда. О своих удовольствиях не думаю, но думаю, что вечером съезжу кПерфильевым Перфильев. — Василий Степанович Перфильев (1826—1890) был уездным предводителем дворянства, в 1878—1887 гг. — московским губернатором. Приятель Толстого, посаженный отец на его свадьбе. Прототип Стивы Облонского. Был женат на Прасковье Федоровне Толстой (1831—1887), дочери двоюродного дяди Толстого — Федора Ивановича («американца»). .

Прощай, душенька, время мало, целую тебя, будь здоров, детей и тебя целую.

Соня.

На письме позднейшая помета рукой С. А. Толстой «1877 г.», которую считаем ошибочной. Датируется на основании даты письма Толстой к Кузминской, приводимого ниже и писанного с той же поездки. Софья Андреевна писала сестре 1 октября 1876 г.: «Приехала в Москву утром.

Брала я двух баб, из которых одна, жена Филиппа кучера, которая слепа». Кроме настоящего письма Толстой к мужу, есть еще одна ее записка к нему того же времени, ее мы не воспроизводим.

№ 45

1877 г. Января 15. Суббота вечером Петербург.

Милый Лёвочка, вот пишу тебе от мама́ и еще не опомнилась, как это я так скоро перенеслась и очутилась в Петербурге. До Москвы ехала с какой-то старушкой, Саратовск[ой] помещицей, всё разговаривала с ней и её дочерью, читала и не устала. В Москве меня встретил Истомин, и мы с ним в вагоне и с Стёпойпереехали на Никол[аевский] поезд переехали на Никол [аевский] поезд. Переехали с Курского вокзала на Николаевский, откуда отходил петербургский поезд, на который должна была пересесть Софья Андреевна.. Тамвстретил меня Серёжа встретил меня Серёжа. С. Н. Толстой. , и потом дядя Костя, — великолепен так, что беда, едет куда-то на вечер.

Серёжа странно встретился с дядей, смотрел на него упорно, но всё обошлось; мы целый час сидели, пили чай, весело болтали. Потом долго искали мне места, всё полно, и наконец нашли купе, два дивана, где сидела какая-то дама. Тут дядя Костя привел мне Каткова, я с ним разговаривала, он тоже ехал в одно время со мной на 5 дней в Петербург. Дама оказалась очень порядочная, какая-то Орловская, богатая, рожденная Обухова, помещица. Я с ней много говорила о литературе; она восхищается, и очень умно, твоими произведениями, много рассказывала мне, везде бывалая, и за границей, и в Петербурге, и по России. Потом мы с ней каждая легли на свой диван и спали довольно хорошо, хотя тот же пот, та же тоска и кашель, но кашель меньше.

Утром Катков два раза заходил ко мне и спрашивал, хорошо ли я спала и не нужно ли мне чего. Я его благодарила и тоже его спросила и говорила, что жарко и еще что-то. Потоммы с Стёпой приехали к мама́; мы с Стёпой приехали к мама́. С С. А. Берсом Софья Андреевна приехала к Любови Александровне Берс, жившей в то время в Петербурге в Эртелевом переулке.она еще в постели, до слёз мне обрадовалась, огорчилась, что нет Тани, но не так, как я думала.Стёпа поехал к Страхову Стёпа поехал к Страхову. Николай Николаевич Страхов (1828—1896), критик и философ реакционно-идеалистического направления. Личное знакомство Страхова с Толстым началось в 1871 г.; знакомству предшествовали статьи Страхова о «Войне и мире», в которых он называл этот роман гениальным, восторгаясь этим произведением в то время, когда многие критики высказывались о «Войне и мире» скептически. Сделавшись близким другом семьи Толстых, Страхов часто гостил в Ясной Поляне, ездил с Львом Николаевичем в самарское именье и в Оптину пустынь. По поручению Толстого Страхов редактировал «Азбуку», эпилог «Анны Карениной» и второе издание этого романа, а позднее помогал Софье Андреевне в правке корректур для полных собраний сочинений Толстого. Еще до знакомства со Страховым и до письменных сношений с ним Толстая отметила в своем дневнике под 24 февраля 1871 г.: «Нам даром посылают «Зарю», в которой Страхов так превозносит талант Лёвочки. Это его радует». В первом своем завещательном распоряжении 1895 г. Толстой назвал Страхова в числе пяти лиц, которым он поручил просмотреть все свои рукописи. Большинство статей Страхова о Толстом сгруппировано в сборнике «Критические статьи об И. С. Тургеневе и Л. Н. Толстом», Спб. 1885, выдержавшем четыре издания. Большая часть переписки Страхова с Толстым опубликована Петербургским Толстовским музеем под редакцией Модзалевского «Переписка Л. Н. Толстого с Н. Н. Страховым», Спб. 1913; 24 письма Толстого к Страхову напечатаны в сборнике «Толстой и о Толстом», II, стр.25—66. О Толстой Н. Н. Страхов писал так Льву Николаевичу 27 марта 1895 г.: «Я давно научился (каюсь, не сразу) глубоко уважать С. А. В ней огромная энергия, и в глубине, под всем наружным и мелким, вся направленная на жизнь для других, на ту жизнь, к которой вполне способны, кажется, только женщины, и очень редко — мужчины. Я всегда боялся говорить с Вами о Соф. А. (мне иногда хотелось ее осуждать), потому что я чувствовал, что между Вами и ею существует глубочайшая связь, какая может существовать между людьми, связь теснее, чем между детьми и отцом и матерью, слияние двух человек в одного» (не опубликовано)., а я с мама́ всё болтала; она очень постарела и всё хворает. И всё повторяла: «как я тебе рада, как рада!»Страхов был у Боткина Страхов был у Боткина. Сергей Петрович Боткин (1832—1889), брат приятеля Толстого, Василия Петровича Боткина, знаменитый клиницист. и говорил обо мне, — и дал ему мою карточку, и Боткин на моей карточке написал:

«Если графиня выезжает, то я буду к её услугам в понедельник, среду, пятницу, от 8 часов вечера. Если же графиня желает, чтобы я её навестил дома, то прошу дать адрес, и тогда я назначу час и день приезда».

Сегодня же я написала Боткину записку, что я приехала, благодарю его за согласие приехать и прошу назначить мне, когда он может быть. На это он мне отвечал, что будет завтра между 3—5. Мама́ и Стёпа, и Петя все мне советовали просить Боткина к себе, а не ехать к нему. Мама́ уверяет, что мне, будто бы, ждать до дурноты 4, 5 часов у Боткина и неприлично, и несносно. И Боткин, будто, не хорошо занимается теми, кто к нему приходит, потому что на 60 человек времени мало. И Стёпа говорит, что ты будешь доволен, что я к себе пригласила, но это дороже.

Петя с женой и дочкой Петя с женой и дочкой. Петр Андреевич Берс; с 1874 г. женат на Ольге Дмитриевне, рожд. Постниковой. Их дочь — Евгения.приехали к нам обедать. Она, право, очень милая, его жена, и они трогательны с своей хорошенькой дочкой и своей бедностью. Петя очень желал бы выдти какими-нибудь средствами из бедственного состояния, хоть взять первое попавшееся место, чтоб не делать дальнейших долгов.Вячеслав в сюртучке, с прекрасными манерами, но худой и бледный, в классе, соответствующем 5-му гимназии Вячеслав [...] в классе, соответствующем 5-му гимназии. В. А. Берс учился в Институте инженеров путей сообщения в Петербурге..

Лиза Лиза — сестра Софьи Андреевны.явилась перед оперой в великолепии шелкового туалета с бриллиантами в голове и везде — какие-то звездыв роде Полинькиных в роде Полинькиных. Толстая имеет в виду П. Ф. Перфильеву. , и толста — ужас!

Петя, в то время как поил свою дочку молоком, капнул ей на платье. Она вскочила, закричала: «глупый, дурак!» и проч. Апломб удивительный. Да, подальше от нее, как можно, я с тобой согласна. Завтра я еду кAlexandrine Alexandrine — гр. А. А. Толстая.и еще куда-нибудь, если успею до трех часов. К Alexandrine я поеду часа в два до трех. Вечер посижу опять с мама́ и Петей и Стёпой. К родным забегу ко всем на минуту. Вообще еще ничто мне неясно; сегодня я никуда не выходила из дому, всё сижу с мама́ и мне с ней приятно. О вас всех, моих милых, всё вспоминаю, но стараюсь не слишком думать и не беспокоиться. Боюсь, что ночью подступит мне тоска по вас, и я буду воображать разные ужасы. Но рассказывая мама́ о своих домашних, о тебе и о детях, я точно опять возвращаюсь домой и мне приятно о вас говорить. Поблагодари Таню, мою милую, она всегда обо всём заботится, за груши, я их дорогой с удовольствием ела, когда во рту сохло.

Твою «Анну Каренину» (декабрьскую) в «Голосе» и «Новом Времени» расхвалили Твою «Анну Каренину» (декабрьскую) в «Голосе» и «Новом Времени» расхвалили. В декабрьской книжке «Русского вестника» за 1876 г. были напечатаны главы XX—XXIX пятой части «Анны Карениной»; в них идет речь о приезде Вронского с Анной в Петербург и свидании Анны с сыном, о посещении ею театра и об оскорблении, нанесенном Анне со стороны Картасовой. Автор «Литературной летописи» писал: «Последняя книжка «Русского вестника» дает нам всего 50 страниц текста
«Анны Карениной», — но что за художественное сокровище эти страницы [...]. По силе психологического проникновения графу Л. Толстому нет, в настоящую минуту, писателя, равного ни в одной иностранной литературе, а в нашей подходит к нему разве только Достоевский» («Голос» 1877, №13). В новогоднем фельетоне «Литературная и ученая деятельность», дающем обзор беллетристики за истекший год, указывается, что «за исключением новых глав «Анны Карениной» невозможно указать ничего такого, что бы было достойно произведений, выходящих из ряда» («Новое время» №303 от 1 января).до небес. Я еще не читала, если можно, привезу. Мне говорила мама́, Стёпа и Славочка. Береги, милый, голубчик мой Лёвочка, себя и детей. Целую тебя сто раз, и Серёжу, и Таню, и Илюшу, и Лёлю, и Машу.Непременно приеду в среду вечером Непременно приеду в среду вечером — 19 января. Толстой во встречном письме писал: «Пожалуйста не торопись назад. Если не только нужно для совета Боткина, но просто, если тебе приятно с хорошими людьми. Не стоит торопиться, когда уже заехала так далеко. Пожалуйста, не делай так, чтоб сказать мне: я бы поехала, увидала или услыхала, если бы пробыла еще день. Мне одиноко без тебя, но нет той тоски, которой я боюсь, и чувствую, что не будет» (ПЖ, стр.110). .

Твоя Соня.

О своих письмах от января 1877 г. С. А. Толстая пометила так: «Из Петербурга, куда я ездила советоваться о своем здоровье к доктору С. П. Боткину. Я долго хворала после рождения умершей тотчас же

недоношенной девочки Варвары, вследствие моих страданий от коклюша и перитонита».

№ 46

1877 г. Января 16. Петербург.

Второе письмо пишу тебе, мой милый друг, и голова совсем уж кругом идет.Сейчас только обедали Лиза, Маша и Юрий Шидловские Сейчас только обедали Лиза, Маша и Юрий Шидловские. Е. А. Павленкова и двоюродные сестра и брат Софьи Андреевны: Марья Вячеславовна Шидловская (ум. в 1912 г.; была замужем за Михаилом Дмитриевичем Свербеевым) и Юрий Вячеславович Шидловский (ум. в 1933 г.)., а уже 7 часов. Всё ждала Боткина, он приехал в 6 часов, а у меня в это время, у мама́, сидела Alexandrine. От неё, от доктора, от всего так устала и взволнована, что еле пишу. Страхов тоже был и всем очень понравился. Ну, о Боткине вот что. Да, еще надо сказать, что Alex[andrine], уезжая, Боткину сказала: «почините её, пожалуйста, хорошенько». Боткин сказал: «постараюсь, графиня», и был очень внимателен. Сказал, что легкие и грудь совсем здоровы, всё нервное; дал рецепты, советы диэты, движенья и проч. Я спросила: «стало быть я здорова?» — «Нет, — говорит, — вы совсем нездоровы» и всё уговаривал меня остаться неделю, чтоб начать леченье при нем. Я, конечно, не согласилась и приеду. Вот и все, что я узнала. Рецепты: мышьяк, кали броматис и проч. тому подобное. Alexandrine заехала к мама́ узнать, приехала ли я, и, узнав, что я тут, вошла к нам. Я извинилась, что не сама приехала первая, говоря, что ждала с половины третьего Боткина, а раньше боялась, что буду trop matinale.1 [слишком рано.] Она назначила мне приехать к ней завтра, в 11 час[ов] утра, и я поеду. Она была очень любезна и со мной и со всеми, и всё показывала на меня обеими руками и говорила: «Je la trouve, comme je l’ai rêvé».2 [«Я нахожу ее такою, какою я ее себе представляла».]

Утром мама́ меня возилак дедушке к дедушке. Дедушка — Александр Михайлович Исленьев.,Иславиным Иславины. Семья дяди Софьи Андреевны, В. А. Иславина.иВере Александровне Вера Александровна. Тетка Софьи Андреевны — В. А. Шидловская.. Это было скучно, везде по пяти минут, но для мама́ это было приятно, она этого хотела. Дедушка меня целовал иблагодарил за дядю Костю благодарил за дядю Костю. Лев Николаевич устроил К. А. Иславина на службу к Каткову, — кроме того, в виду постоянного безденежья К. А. Иславина, семья Толстых оказывала ему материальную помощь.очень трогательно. Ни у Лизы, ни у Пети, ни у кузин, нигде еще не была, но придется заехать завтра непременно, опять на минутку. Сегодня, то есть сейчас, еду с двумя кузинами, над бельэтажем,в «Аиду» в «Аиду». «Аида» — опера Верди, шедшая в Большом (Мариинском) театре. .

Рисунок

Иллюстрация:

Группа друзей и родных Толстого за самоваром
Сидят слева направо: С. Р. Дьякова, М. Д. Дьякова, Д. А. Дьяков. Стоят слева
направо : В. В. Толстая (Нагорнова), Е. В. Оболенская, Л. Д. Оболенский.
С фотографии 1871—1872 гг.
Собственность А. И. Толстой

Все очень уговаривают, и очень хочется посмотреть именно эту оперу. Меня никто не знает, не сердись, голубчик, что я поехала; сидеть вечер с Лизой, Петей и другими, сегодня опять и завтра; только с мама́ жаль расстаться. ЕдетЛёля Лёля. Елена Александровна Берс (1837—1920), двоюродная сестра С. А. Толстой, дочь Александра Евстафьевича Берса.иЛюба Люба. Л. А. Берс (1842—1920), другая дочь А. Е. Берса. и еще кто-то из них, мне незнакомых.

Я чувствую себя не дурно, все мне рады и любезны. Стёпа бесится, сердится и кричит на всех; он ужасен тут и груб. Это сделалось от того, что директор написал, что нигде его не найдут, и с общего согласия решили, что мне надо написать, что он остался, чтоб проводить меня, больную. Но он говорит: «напиши, что я был болен»; мы, было, не хотели, но потом я согласилась, но он был в злобе и кричал. Мама́ очень мила, добра, тиха. Мы спим вместе и болтаем.Что-то вы Что-то вы. Во встречном письме от 16 января Толстой писал: „Я всякую минуту думаю о тебе и воображаю, что ты делаешь. И всё мне кажется, хотя я и мрачен (от желудка), что всё будет хорошо [...] Без тебя я стараюсь о тебе не думать. Вчера подошел к твоему столу, и как обжегся, вскочил, чтоб живо не представлять тебя себе. Также и ночью, не гляжу в твою сторону. Только бы ты была в сильном, энергическом духе во время твоего пребывания» (ПЖ, стр.111).
Следующее письмо от мая 1877 г. не печатаем. , боже мой, как я иногда беспокоюсь минутами и как вас люблю всеми силами моей души, тебя и детей, и тут без вас так жутко и одиноко.

Прощай, милый, прости за спешное письмо, тут всё и все спешат. Целую вас крепко всех, берегитесь и будьте покойны. Теперь скоро приеду. Alexandrine мила, потому что твоя, о тебе вместе говорим и любим.

Соня.

16-е января.

Воскресенье.

№ 47

1878 г. марта 5. Я. П.

Очень тебе благодарна, милый Лёвочка, что тыприслал мне записочку из Тулы прислал мне записочку из Тулы. Имеется в виду записка, начинающаяся со слов: «Поезд опоздал на три часа (потом оказалось, что на пять), так что я потерял целый день» (ПЖ, стр.117)., но на мою тревогу о тебе прибавилась еще сильнейшая; напрасно ты поехал, теперь, конечно, это всё уж кончилось, и ты вероятно или в Петербурге или в дороге туда, но как кончилось твое путешествие? Сегодня и вчерамой маленький мой маленький — сын Андрей. Андрей Львович Толстой (р. 6 декабря 1877 г., ум. 24 февраля 1916 г.). Учился в Поливановской гимназии и Катковском лицее в Москве; курса не кончил. В 1896 г. поступил вольноопределяющимся на военную службу. В 1899 г. женился на Ольге Константиновне Дитерихс (р. 1872 г.). С сентября 1904 г. был на русско-японской войне. С 1906 г. — чиновник особых поручений при тульском губернаторе. Разведясь со своей женой, женился вторично на жене Тульского губернатора Екатерине Васильевне Арцимович, рожд. Горяиновой (р. 1876 г.). Позднее служил непременным членом отделения дворянского и крестьянского банка в Тамбове, чиновником особых поручений в переселенческом управлении и представителем министерства земледелия в совете крестьянского поземельного банка в Петербурге. Двадцать одно письмо к нему Толстого напечатаны в «Юбилейном сборнике» «Лев Николаевич Толстой» М. -Л. 1928, стр.65—81. Некролог А. Л. Толстого см. в «Петроградском листке» от 25 февраля 1916 г., №54.крайне беспокоен по случаю метели, и я, ходя мерными, тихими шагами по детской с ребенком на руках, с замиранием сердца прислушивалась к завыванью ветра. Вот уже три дня как метель, и я воображаю, как везде задержаны поезда, как ты с непривычки и с своими слабыми нервами устанешь от продолжительного путешествия. И что за неволя была ехать? Ведьк лекции Соловьева уж ты и так не поспел к лекции Соловьева уж ты и так не поспел. Владимир Сергеевич Соловьев (1853—1900) — философ-мистик, критик и поэт. Соловьев еще в 1875 г. искал знакомства с Толстым. Их общение приводило к нескончаемым спорам и поставило их в принципиально враждебные отношения. Свое расхождение с Толстым Соловьев выявил в неотправленном письме к Толстому, впервые опубликованном в №79 журнала «Вопросы философии и психологии» за 1905 г. О том, как нетерпимо и раздраженно отнесся Толстой к содержанию письма, свидетельствует А. Оболенский в статье «Две встречи с Л. Н. Толстым» (ТП, 1923, 3, стр.38—44). Соловьев изобразил Толстого в лице князя Z. в своих «Трех разговорах». С. А. Толстая в «Моей жизни» отозвалась о Соловьеве
так: «Я всегда напрасно чего-то ждала от этого прославленного за ум человека, и с недоумением относилась к его постоянному упорному молчанию или шуточкам. Читала его статьи и некоторые мне нравились». В период своих религиозных исканий Толстой прислушивался к Соловьеву; в начале 1878 г. Соловьев выступал в Петербурге публично в Соляном городке с лекциями по философии религии. Этими лекциями заинтересовал Толстого Страхов. , а промучился наверное. Буду с нетерпением ждать во вторник письма от тебя из Москвы. И теперь из Петербурга ты вернешься не раньше субботы, а то уж очень мало тебе времени будет.

У нас без тебя всегда всё хуже. Дети ведут себя дурно; Серёжа и Таня убежали на эту страшную метель в одних платьях, я их обоих наказала, заперла в твой кабинет Серёжу, и в тётенькину комнату Таню. Потом они подрались; Илья и Лёля бросали бумажные стрелы в Серёжу, он рассердился и их побил, они его, — прибежали ко мне в детскую жаловаться. Серёжа за обедом говорит про педагогов: «сидяттри чучелы три чучелы. Подразумеваются м-сье Ньеф, мадемуазель Гашэ и Анна Филлипс., не могут остановить детей». Конечно, я на это очень рассердилась. После обеда Серёжа сконфуженно взял меня за руку и говорит: «не сердитесь, мама́». Я говорю им всем: «давайте, дети, после обеда будем все дружелюбны, а то что это за воскресенье?» Серёжа ушел писать свой дневник, Таня тоже притихла, но Илья, Лёля и Маша были неудержимы, прятались под кровати, говорили: «fool»,1 [«шут»] иMr Nief Mr Nief — Ньеф (р. около 1843 г.), сменивший м-сье Рея. Гувернер при старших сыновьях Толстых, француз, коммунар, скрывавшийся в России под фамилией Nief; настоящее имя его было Montels. Жил у Толстых с 23 января 1878 г. по октябрь 1879 г. Поступил по рекомендации жены русского священника в Женеве Петрова. Толстая пишет о Ньефе в «Моей жизни», «что он женился на м-ль Гашэ и уехал уже под своим именем (Montels) в Алжир, где издавал французскую газету». стал даже грустен.

Перед сном пришли ко мне Илья и Лёля прощаться в детскую, прилегли на диван и всё повторяли: «как сегодня скучно было», на что я им прочла мораль о совести и угрызениях ее, и сказала, что к сожалению должна написать папа о их поведении. Лёля сказал: «припишите, что мы будем с понедельника всю неделю себя вести хорошо».

У меня всё лихорадочное состояние, постное есть перестала. Вчера быланемка немка. Лицо это неизвестно., рассказывала, как ты ей шубу прислал, аКурдюмов Курдюмов — Евгений Курдюмов, гимназист, приезжавший заниматься с мальчиками из Тульской классической гимназии (прим. С. А.).не поехал по случаю метели и горловой боли. СегодняВасилий Иванович Василий Иванович — Василий Иванович Алексеев (1848—1919). С. А. Толстая пишет о нем в «Моей жизни»: «В августе 1877 г., после возвращения из своих поездок, Лев Николаевич, проникнутый в то время воспитанием детей и важностью цели поступления Серёжи в университет, поехал в Москву искать русского учителя. Но вернулся Лев Николаевич, не найдя никого, и, совершенно случайно, как-то раз в Туле встретил мою всегдашнюю акушерку, Марью Ивановну Абрамович и спросил ее полушутя: «Нет ли у вас учителя?» — Есть, — отвечала она. — А управляющего в Самарское имение? — Тоже есть. И действительно, оказались у Марии Ивановны двое знакомых, ищущих занятий; оба прекрасные люди, из дворян, оба революционеры того времени, гуманного и либерального направления. Один из них В. И. Алексеев, кончивший курс в университете на математическом факультете, с интересным прошлым. В молодости своей он принадлежал к кружку Чайковского, интеллигентных людей, желающих жить своим трудом на земле [...]. Они все уехали в Канзас и там начали жить и работать. Не помню, долго ли эта община существовала в Канзасе, но она в конце концов распалась [...]. Вот этого-то В. И. Алексеева мы и взяли русским учителем к нашим детям. Он был прекрасный математик; дочь моя Таня говорила, что никто ей не дал в смысле общего образования и развития так много, как Василий Иванович. Мы все его любили; характер у него был добрый, большая простота и большая любовь к работе. Он и пилил, и клеил, и шил сапоги, и рубил дрова, и много занимался моими детьми». У Алексеева было столкновение с Толстой: в 1881 г. он очень сочувственно отнесся к мысли Толстого написать письмо Александру III о прощении убийц его отца, чем вызвал резкую выходку С. А. Толстой, боявшейся преследований со стороны властей. Инцидент этот, однако, загладился — Софья Андреевна при всех за столом просила извинить ее за ее выступление. После поступления С. Л. Толстого в университет Толстые не расстались с Алексеевым — он поселился на их самарском хуторе. — С 1900 г. до конца жизни Алексеев состоял директором коммерческого училища в Нижнем Новгороде. О нем: Е. Лазарев «Из воспоминаний о Толстом» («Воля России» 1922 г., №6) и Е. Поливанова «Семидесятники» («Исторический вестник» 1913, №5).ездил в Тулу. Мы с ним вчера много говорили о спиритизме и все дети собрались в кружок слушать.

Очень интересуюсь твоим знакомством и разговором с Пущиной Очень интересуюсь твоим знакомством и разговором с Пущиной. Проезжая через Тулу, Толстой посетил Евгению Ивановну Пущину, где познакомился с женой брата ее мужа, дочерью Рылеева, интересуясь всякими сведениями о декабристах в связи с задуманным им романом. В записке жене из Тулы
он сообщил: «Много интересного от дочери Рылеева». — Анастасия Кондратьевна Пущина (1823—1890) дочь декабриста К. Ф. Рылеева и Н. М. Тевяшевой. В 1842 г. вышла замуж за И. А. Пущина (ум. 1882 г.). Издала при содействии П. А. Ефремова «Сочинения и переписку К. Ф. Рылеева». Жила в родовом имении Пущиных — Кошелевке Тульской губернии (см. «Новости“, №152 от 5 июня 1890 г. — Некролог). . Много ты мне интересного будешь рассказывать. Прощай, милый друг, целую тебя и мама, жду с нетерпением известий.

Соня.

4 марта. 1878.

Воскресенье вечер.

Дата, проставленная С. А. Толстой, исправляется: воскресенье падало на 5 марта в 1878 г., а не на 4, как пометила Толстая; помеченное ею «воскресенье» считаем правильным, так как в самом письме рассказывается о времяпрепровождении воскресного дня. О мартовских письмах 1878 г. Толстая пометила: «Письма в Москву и Петербург, куда Лев Николаевич поехал по делам покупки Самарской земли у барона Бистрома и для собирания сведений в Москве и Петербурге о декабристах, — за писанье романа о них он взялся тогда снова, но не написал».

№ 48

1878 г. Марта 6. Я. П.

Пишу тебе второе письмо, милый Лёвочка. Что тебе интереснее, то пишу прежде; а именно, что все дети здоровы и мне сегодня лучше, лихорадочного состояния почти не было. Но не могу не писать тебе всякий день bulletin о моем сынке, так он меня всю поглощает. Он, бедный, нездоров, у него жарок и расстройство желудка; он так надувается, что в третьей комнате слышно и меня это очень смущает, но, бог даст, обойдется, ночь он спал прошлую очень хорошо и день был не слишком беспокоен, а это сделалось к вечеру и я ему грею припарки на животик. Дети себя вели лучше, за обедом, было, Серёжа начал придираться к Лёле, я его остановила и сейчас же переменила разговор, глядя на него очень пристально. У нас произошла мгновенная игра в глазах, и мы поняли друг друга и он утих сейчас же. Александр Григорьевич был, на Илью жаловался, что очень в классе шалил и поставил ему единицу, Илюша же говорит, что оттого, что у Александра Григорьевича болели зубы.

После обеда я вышла на воздух, мне надо было в кладовую сходить, и меня охватило таким приятным чувством от воздуха, от заходящего яркого солнца, и напомнило те старые впечатления весны, которые наводили на меня, бывало, приятную грусть и ожидания чего-то очень хорошего. Теперь я боюсь этих впечатлений и всегда их отгоняю; мне не надо выходить из своего тесного мирка забот и воспитания больших и малых детей.

Где ты теперь, как доехал и что делаешь? Где ты теперь, как доехал и что делаешь? Толстой писал во встречном письме из Петербурга: «поехал к Илье Андреевичу Толстому. Он звал
к себе, но я отказался [...]. Поехал к Александре Андреевне — не застал дома. Поехал к Владимиру [Иславину] [...]. Завтра обозначутся дела, — когда могут кончиться, и тогда напишу, когда приеду» (ПЖ, стр.115).Я не думала, что мне будет так страшно за тебя. Но ты не спеши домой, ты так редко уезжаешь, а я буду очень терпелива без тебя во всем.

Заходила к Алексею Заходила к Алексею. Алексей — А. С. Орехов. , ему гораздо лучше. Прощай, милый друг, целую тебя и мама́.

Соня.

Танино платье-то на мерку я забыла уложить, теперь не знаю что делать.

6 марта. Понедельник вечером. 1878 г.

№ 49

1878 г. Марта 7. Я. П.

Не могу удержаться, чтоб не написать тебе, милый Лёвочка, то, чем я проникнута сегодня до глубины души. Верно мое одиночество и страх о тебе делают меня такой нервной и усиливают во мне веру в разные предрассудки; но я совсем больна от виденного мною в прошлую ночь сна. Будто я с Лёлей и Машей подхожу в Страстную пятницу к большому собору, и вокруг собора ходит огромный позолоченный крест; когда он обошел три раза, он повернулся ко мне, остановился, и я увидала распятого Спасителя черного с ног до головы. Какой-то человек обтирал полотенцем Спасителя, и Спаситель вдруг весь побелел, открыл правый глаз, поднял, отставив от креста, правую руку и указал на небо. Потом мы будто пошли с Лёлей и Машей по шоссе и покатилось крымское яблоко по траве и я говорю: «не берите его, оно мое».

Когда я проснулась, было пять часов, я дрожала, как в лихорадке, у меня стучали зубы и я рыдала. Во сне еще я сказала себе: «Это мне бог посылает крест — терпение, и от меня откатится яблочко какое-нибудь». Все так толкуют мой сон и на яву. Спать я больше не могла; теперь у меня болит грудь и спина, и всё плакать хочется. Конечно, мой страх и беспокойство — всё отношу к тебе, милый мой; но надеюсь, что все мои кошмары от нездоровья, что-нибудь во мне не ладно. Скорей бы уж ты приехал.

Маленький мой всё плачет и всё у него жарок, но желудок больше не расстроен, и очевидно мое молоко тревожно и оттого и он.

Маликов Маликов — Александр Капитонович Маликов (1839—1904), подсудимый по делу каракозовцев 1866 г., создатель учения о «богочеловеках». Один из организаторов земледельческой колонии в Канзасе. Его жена, Елизавета Александровна Маликова, была гражданской женой учителя Толстых В. И. Алексеева. поехал в Петербург, ему там место предлагают; жалею, что вчера не просила его снесть тебе письмо и Танино платье и просить тебя телеграфировать мне о твоем здоровье в тот день, как он приедет в Петербург, т. е. завтра.

Сегодня буду ждать письма от тебя из Москвы, я пишу тебе уже третье. Завтра еще напишу, а потом уж не за чем будет писать, в субботу, верно, приедешь.

Дети все за уроками, все здоровы и веселы, слава богу.Филипп Филипп — Филипп Родионович Егоров (1839—1895), кучер, позднее управляющий, прослуживший у Толстых более 30 лет. нынче поехал за лошадью, а я это письмо посылаю в Тулу; едут за Курдюмовым.

Вчера вечером еще я так спокойно переносила твое отсутствие, а нынче напал такой страх; если будет продолжаться, я телеграфирую тебе запрос о твоем здоровье. А то будь мил, как только получишь это письмо, в четверг, верно, телеграфируй мне, голубчик, на Козловку о себе. Целую тебя и люблю.

Соня.

Вторник 7 марта. 12 часов дня. 1878.

№ 50

1878 г. Марта 8. Я. П.

Пишу тебе четвертое и последнее письмо, милый Лёвочка, и лучше б сделала, еслиб совсем не писала, потому что я совсем духом упала со вчерашнего дня и никак не справлюсь опять с собой.

Вчера вечером дошла до такого напряженного беспокойства, что послала телеграмму с запросом о твоем здоровье и о том, как доехал. До утра я ждала ответа терпеливо и ночь провела хорошо, но теперь скоро три часа, и я ничего не получала и потеряла всякую способность что-либо делать, а с тоской смотрю беспрестанно в окно, не идет ли кто с телеграммой. Но с телеграммой никого нет, и писем из Петербурга тоже еще не было.

Вчера у меня был сильнейший лихорадочный припадок. Жар был так силен, что я ничего не могла есть, мысли путались, я даже Тане велела записать адрес мама́, чтоб известить, если я буду без памяти. Но всё прошло к вечеру, сегодня я здорова; и, если это лихорадка, то, верно, будет через день, а может быть и так обойдется.

Сегодня служила молебен с водосвятием у нас в доме. Сделала я это отчасти от моей трусости (которую я в себе так ненавижу) перед судьбой; отчасти от чувства религиозного и от недоуменья перед странным явлением мне (во сне) Спасителя на кресте, да еще ожившего.

Дети, т.   е. Илюша и Таня всё в неудержимом духе; таскают мороженую клюкву у няни, бегают в кухню за редькой. Таня отвечаетM-lle Gachet M-lle Gachet — швейцарка-гувернантка, поступила к дочерям Толстого, Татьяне и Марии, в сентябре 1876 г. беспрестанно. Серёжа хорошо стал себя вести, как большой, а Лёля вчера плакал, потому что глазам больно читать, а нынче о том, что молоко противно ему. Всё это меня суетит и я чувствую себя несчастной и беспомощной. Прощай, милый Лёвочка; об Андрюше ничего не написала. Он здоров, немного кашляет.

Завтра пошлю за твоим письмом в Тулу, а если сегодня не будет телеграммы, то я пошлю еще телеграмму Страхову, а то, право, допустивши себя до такой тревоги, она стала неудержима. Целую тебя. Какие вы, право, оба с мама́ не жалостливые. Если уж я телеграфировала, стало быть уж очень мне нужно успокоиться, и вот,скоро сутки, а ответа нет скоро сутки, а ответа нет. Коллективная телеграмма была послана из Петербурга 9 марта в полдень, пришла на Козловку на другой день утром; текст телеграммы таков: «Здоров, надеюсь быть в субботу. Маша [Толстая] говорит сон требует молебна. Петя, Стёпа, Вячеслав, Толстой». Из сопоставления дат письма и телеграммы явствует, что события предвосхитили совет Толстого — молебен был отслужен за день до отправления телеграммы (хранится в АТ; не опубликована). .

Соня.

8 марта 1878 г.

№ 51

1878 г. Июня 13. Я. П.

Милый Лёвочка, как я и думала с грустью, так и вышло, т. е. сколько я ни храбрюсь, но как ты уехал, так вдруг всё утратило свою прелесть без тебя. Я не живу, а только проживаю скорей те дни, которые должна жить без тебя и которые потому вычеркнуты из моей жизни.

Вы теперь на пароходе, и я с вами мысленно еду всю дорогу; погода к вечеру испортилась, и я боюсь, что вы без дождя не доедете до хутора. С каким нетерпением жду ваших писем, может быть и Илюша с Лёлей мне напишут два слова.

Сейчас ходила кормить Андрюшу и укладывать спать, и опять сажусь писать. Вчера, проводивши вас, легла спать и долго не заснула, всё думала о вас и вашей и нашей поездке. Потом мы сидели с Стёпой, ездили купаться и вечером играли в крокет. Таня (сестра) с Серёжей, и я с Стёпой; мы выиграли, а прежде две партии я с Серёжей и Таня с M-lle Gachet, мы проиграли. Легли Стёпа с Серёжей рано, а я с Таней — поздно. Сегодня я работала, грустила, весь день сидела дома, только купаться было хорошо, и я плавала с Таней очень далеко, до второго поворота. Василий Иванович был у нас и обедал, Стёпа рассказывал про петербургские делаво времена Засуличевской истории во времена Засуличевской истории. Вера Ивановна Засулич (1851—1919). 24 января 1878 г. Верой Засулич было произведено покушение на жизнь петербургского обер-полицеймейстера Ф. Ф. Трепова за применение телесного наказания к политическому заключенному; суд над Засулич состоялся 31 марта 1878 г. и окончился её оправданием; несмотря на это, была сделана попытка вновь арестовать Засулич, но она скрылась.и разные анекдотыо Правоведеньи о Правоведенье — т. е. об училище Правоведения.. Скажи Илюше, что яЛенку Ленка — собака.очень люблю без него и обращаю на нее вниманье. Вчера идем купаться, смотрю у мостика стоит в воде Лена и такое блаженное у ней выражение мордочки, что ей было жарко и она вдруг освежилась. Я её позвала; она выскочила и прямо прыгнула на меня. Сегодня она не купалась, а бегала за нами, и мы видим, что у ней очень хитрое лицо; тётя Таня взглянула на нее и кричит: «мышь!» Действительно, у Ленки в зубах был мышёнок, которого она скрывала от других собак и потому стремительно бежала вперед. Ягоды поспели, сегодня и вчера мы их ели и жалели, что вы их не будете есть, а может быть мальчики отыщут клубнику. Кланяйся m-r Nief, надеюсь, что ему было весело доро́гой.Что-то твое здоровье и твои бессонные ночи? Что-то твое здоровье и твои бессонные ночи? Толстой писал 14 июня из Нижнего Новгорода: «Должен признаться, что дорога, суета, забота о пустяках ужасно тяжела мне, и я часто поминаю тебя, — что «безумный ищет бури» (ПЖ, стр.120). Пожалуйста, помни о себе прежде всего. Стёпа, Таня, Серёжа и Таня (дочь) едят розбиф в зале и меня зовут.

Андрюша очень весел, прыгает, здоров и мил, дети ведут себя хорошо, сегодня Таня с Серёжей на балконе стоят вечером; я к ним подошла и приласкала их, а они схватили мои руки и стали оба целовать и меня и руки мои. Маша живет в мире Кузминских девочек. Прощай, мой голубчик милый, когда-то я приеду к вам.

Соня.

Понедельник, 13 июня 1878 г.

Я забыла большую записку о провизии, посылаю, и очень прошу всё купить к моему приезду.

При переписывании своих летних писем 1878 г. Толстая пометила: «Письма из Ясной Поляны в самарские степи, куда Лев Николаевич уехал с сыновьями Ильей и Лёвой и гувернером m-r Nief пить кумыс и устроить свои дела по вновь купленной там земле. Я осталась с остальными детьми дожидаться конца экзаменов Серёжи в Тульской гимназии и поехала после». Настоящему письму предшествовало недатированное, начинающееся словами «Милый Лёвочка, мне очень неловко тебе писать», которое относим к марту-апрелю 1878 г. и здесь не воспроизводим.

№ 52

1878 г. 15 июня Вечером Я. П.

Сегодняполучила все ваши письма, и в них известие о потере денег получила ваши письма и в них известие о потере денег. 13 июня Толстой писал С. А. из Нижнего Новгорода, что на станции в Павлове потерял бумажник с 270 руб. . Что это, милый мой, как ты смутился и точно растерялся от таких пустяков? Это на тебя, Лёвочка, не похоже. Гораздо больше меня смутило, что ты пишешь, будто ты нездоров, а еще не написал ты, спал ли ты на поезде, а только про детей. Когда я прочла твое письмо, в первую минуту у меня сердце ёкнуло, мне сообщилось твое смущение. Потом мне стало смешно, и я радовалась, что ничего хуже не случилось, что вы все целы и здоровы. Напрасно мы не вместе поехали; теперь завернул холод, и я не знаю, как выеду, если будет так холодно.

Пускай в Богатове ждут Пускай в Богатове ждут. Богатое — Оренбургской железной дороги, в 86 верстах от Самары, ближайшая станция к имению Толстых (в 65 верстах). , если я не приеду в назначенный день, и наведываются, нет ли телеграммы. Что бы и когда бы ни случилось, я буду телеграфировать в Богатово, где ты устрой так, чтоб тебе посылали телеграммы.

Отчего ты в Нижнем не поискал, у кого занять денег. Там к ярмарке много собралось. Наконецтелеграфировал бы Соловьеву телеграфировал бы Соловьеву. Иван Григорьевич Соловьев (ум. в 1881 г.), преемник А. Ф. Базунова, владелец книжного магазина на Страстном бульваре; был комиссионером Толстого по продаже его книг., он бы прислал через какого-нибудь книгопродавца. Упрекать тебе в этой потере никогда не могу; с какого права; у тебя столько желанья всё устроить и сделать хорошо, что все мои упрёки, если они когда и бывают, то только стыдно мне за то, что я несправедлива. А сам можешь себя утешать, что это твоя первая потеря в жизни. У нас все здоровы, Андрюша очень весел, мы, женщины, заняты переделкой шляп, шитьем платьев себе и детям, и проч. Стёпа с Серёжей уехали купаться, хотя свежо, а Стёпа ездил в Тулу выручатьзаказное письмо для Тани, посланное Сашей заказное письмо для Тани, посланное Сашей. В архиве Кузминской хранится ряд писем А. М. Кузминского из Тифлиса от конца мая и июня 1878 г.на твое имя. Стёпа письмо выручил, и Таня в восторге. Весь день я сегодня шила на машине и сидела дома, только сходила к Василию Ивановичу на минутку, проходомк Параше к Параше. Параша — Прасковья Николаевна Крюкова., где отдала вязать чулки детям. Остальная вся компания играла в крокет, а я очень уж озабочена. Таня больше озабочена тем, что она будет есть и очень блажит и юродствует, теперьони с Стёпой желают тебе приписать они с Стёпой желают тебе приписать, — следует приписка Т. А. Кузминской: «Пой: Капитаааалы-то растеряли! А еще апельсины-то в Нижнем покупаааются!» Далее рукой С. А. Берса: «Ваше Сиятельство, честь имею доложить Вам, что всё у нас обстоит благополучно, и о потере капиталов читали нынче с большим смехом. С Серёжей мы живем в большой дружбе, ездим вместе в Тулу держать экзамен [...]. Об экзамене в математике Келлер говорил мне, что учитель очень хвалил Серёжу [...]». .

Теперь кончаю свое письмо, милый Лёвочка. Я так тебя, голубчик, люблю и жалею, что у тебя вышла такая тревога. Теперь верно всё устроилось и успокоилось.Вчера от Нагорнова получила письмо из Покровского Вчера от Нагорнова получила письмо из Покровского. Письмо это не сохранилось. . Пишет, что денег ближе конца этого месяца не может собрать, потому что в деревне. Я писала и просила поспешить мне прислать. Прощай, мой милый, дорогой голубчик, целую тебя крепко, очень хочется скорей к вам.

Соня.

Предшествующее письмо от 14 июня не печатаем.

№ 53

18 июня 1878 г. 12 час. ночи. Я. П.

Уже кажется пятое письмо я пишу тебе, мой милый Лёвочка, и всякий день от тебя получаю письма к моей великой радости.Сегодня я получила то, которое ты писал на пароходе Сегодня я получила то, которое ты писал на пароходе. Толстой писал 15 июня: «День прошел также тихо, спокойно и приятно. Интересное было для меня — беседа с раскольниками-беспоповцами, Вятской губернии. Мужики, купцы, очень простые, умные, приличные и серьезные люди. Прекрасный был разговор о вере [...]. Я первый день чувствую себя здоровым, — хотя и не совсем [...], духом бодр, думаю и чувствую. И о тебе думаю, и то беспокоюсь, то успокаиваюсь [...]. Я начинаю понемногу забывать досаду потери денег» (ПЖ, стр.121—122). и бросил в Казани. Что же ты до сих пор не успокоился о деньгах? Да бог с ними, пора забыть, наживем и не заметим этих 300 рублей.

Пишу тебе письмо под звуки громкого спора Стёпы и Тани о кормлении и воспитании детей, и потому боюсь, что будет бессвязное письмо, а между тем хочется написать поподробнее.

Наша grande nouvelle1 [Главная новость] та, что у нас Николай Николаевич Страхов. Приехал он вчера с ночным поездом и очень удивился, что тебя не застал. Но он, кажется, очень доволен, что приехал. Вчера же ночью разговорились о Самаре, и слово за слово, он довел меня до того, что я его пригласила, ион приедет в конце июля в наш хутор он приедет в конце июля в наш хутор. В 1878 г. Страхов приезжал к Толстым в Самарскую губернию., и мы вместе оттуда вернемся. Теперьон едет к Фету он едет к Фету — в его курское имение «Воробьевку». . Я до сих пор еще наверное не знаю, поеду ли я. Маленький мой был эти три дня нездоров, но сегодня, особенно к вечеру, ему стало лучше; погода опять тёплая и прелестная, и я опять собираюсь. Но верная твоему и моему также правилу, всё повторяю: «что бог даст!» К вам хочется поскорей, а между тем взгляну на похудевшую шейку Андрюши и его ввалившиеся за эти три дня глазки и думаю: «нет, ни за что не поеду».

Всё решится мною, когда получу твою телеграмму. Третьего дня моего мальчика очень сильно рвало и я перепугалась до отчаянья, думая, что это опять мозговая болезнь. Потом вчера был понос, а нынче с поворотом к теплу ему значительно лучше. Я тебе не писала о его болезни, потому что, что же пугать за столько верст, не зная еще в чем дело. Теперь, очевидно, дело было к зубам, которые вот-вот выйдут, а пока бог миловал. Николай Николаевич наслаждается природой, купался с Стёпой, Серёжей и Антошей, смеялся с Таней, играл в крокет — он и Таня против меня и Василия Ивановича, и мы выиграли к большой досаде Тани. Старшие дети ведут себя хорошо, немного играя в больших. Серёжа иногда даже храбрится, но смиряется легко, если я его стыжу за это. Директор мне еще ничего не сообщил о его баллах, слухи ходят, что экзамены он выдержал, только из латыни 3—. Сегодня ездили верхом: Стёпа, Серёжа иАнтоша Антоша — Антон Александрович Дельвиг (р. 1861 г.); позднее был земским начальником и непременным членом губернского присутствия.к Александру Григорьевичу, отдали ему за уроки 66 рублей. Теперь у меня денег 300 р., еще ждуот Алексея от Алексея. Алексей — А. С. Орехов.столько же, от Нагорнова, аот Соловьева от Соловьева. Толстой писал 13 июня: «У Соловьева я взял векселя на 3500 рублей и оставил их ему, с тем, чтоб он их дисконтировал и прислал в Самару. Если ты поедешь, то, может, они у него только что будут готовы, и ты их возьмешь с собой» (ПЖ, стр.118).3500 руб. я взять и везти не решусь.Как же это ты меня спрашиваешь: «неужели тебе скучно без меня?» Как же это ты меня спрашиваешь: «неужели тебе скучно без меня?» Толстой писал 14 июня: «Неужели ты скучаешь без меня? Пожалуйста, не попускайся. Так и вижу, как ты, если, избави бог, ты не в хорошем духе, — скажешь: «какже не попускаться? Уехать, бросить меня» и т. д. Или, что лучше, вижу, что ты улыбаешься, читая это. Пожалуйста, улыбайся» (ПЖ, стр.121). Неужели ты сомневаешься в этом? И не столько даже скучно (на скуку времени нет), сколько я о тебе и детях беспокоюсь ужасно и, право, всеми силами души держусь, чтоб не придти иногда в ужасно грустное и тревожное состояние. Чего, чего не приходит в голову! И не скоро еще мы увидимся. Как-то вы на хуторе устроились, не забыли ли провизию купить, так как мою записку (для вас провизия) в бумажнике же потеряли.

Страхов велел сказать Илюше, чтовещи ловить насекомых вещи ловить насекомых. Страхов, как естественник, интересовался естественнонаучными занятиями детей Толстых. Он дарил им гербарии, приспособления для коллекционирования бабочек и т. п.— давно в Туле, но он забыл прислать квитанцию и теперь ее пришлют.Дыбочка и Корка Дыбочка и Корка — собаки.очень веселы, летали и играли нынче по крокету.Очень рада, что Лёля так удобен в дороге Очень рада, что Лёля так удобен в дороге. Толстой писал 14 июня: «он очень хорош и удобен».
Следующее письмо от 20 июня не печатаем. ; целую моих милых мальчиков и очень много о них думаю. Когда приеду на хутор, то, надеюсь, они мне много интересных вещей расскажут. M-r Nief кланяюсь. Дай-то бог, чтоб нам скорей свидеться, и чтоб можно было нам ехать. Прощай, голубчик, иду кормить и спать, мальчик кричит.

Соня.

Таня и Стёпа со мной очень милы и, конечно, большая мне отрада.

Настоящему письму предшествовало другое, от 16 июня, — его мы не воспроизводим.

№ 54

7 декабря. 3 ч. дня. 1878 г. Я. П.

Я знаю, что ты рад будешь, милый Лёвочка, получить от меня письмо и известие, что у нас всё благополучно, потому и пишу тебе. Как-то твое здоровье, что спина?Надеюсь, что и ты догадаешься мне написать Надеюсь, что и ты догадаешься мне написать. За декабрь 1878 г. писем Толстого не имеется., и что я получу завтра в Туле твое письмо. Я, может быть, завтра поеду, если погода будет возможная. Что это за страшный ветер гудел всю эту прошлую ночь! Вчера дети вечером плясали в 4 пары и очень были веселы. За обедом выпросили вина, пили за Андрюшино здоровье и ходили его поздравлять.Елизавета Александровна Елизавета Александровна — гражданская жена В. И. Алексеева. Из крестьян (р. около 1845 г.), была повивальной бабкой; вышла замуж за А. И. Маликова, когда тот был еще студентом. В 1874 г. привлекалась по делу о пропаганде в империи («193») по обвинению в сочувствии социалистическим идеям мужа. В 1876 г. дело было прекращено за недостатком улик. Уехала с Маликовым в Канзас, где сошлась с В. И. Алексеевым. пришла вечером сама, я её не звала, так как ты не велел; но её жаль и она, право, хорошая женщина, мне всегда её приятно видеть.

Если не успеешь сделать мои комиссии, пожалуйста ничего не делай, только, главное, не уставай и не студись, здоровье свое сохрани; тебе своих дел для двух дней много; а мне что нужно, я и сама сделаю, съезжу дня на два до праздников, отнявши Андрюшу. Он очень кашлял всю ночь, а то я начала бы его отнимать.

СейчасАмалья Феодоровна Амалья Феодоровна. Лицо это не известно. Возможно, что это была учительница-иностранка, приезжавшая к Толстым из Тулы.едет в Тулу, и я пошлю это письмо.Росса Дельвиг Росса Дельвиг — Росса Александровна Дельвиг (р. 1859 г.), дочь Александра Антоновича и Хионии Александровны Дельвиг. вчера написала, какую пьесу и какие роли хотят они играть, и мои дети теперь переписывают роли, учат их и очень оживились.

Прощай, голубчик, целую тебя. Николин день пока не произвел беспорядков, толькоЕлена Елена — Елена Ивановна Просекина, рожд. Лукашина-Бугрова из Грумонта. Прожила в Ясной Поляне до 1900 г.; ее дочь была крестницей Софьи Андреевны.
К 1878 г. относится недатированное письмо С. А. Толстой с пометой «среда 6 час. вечера»; его мы не печатаем. вчера была пьяна и не могла даже мне комнату и постель на ночь приготовить.

Кланяйся и целуй Машеньку, племянниц, дядю Костю.

Соня.

Предшествующее письмо от 20 июня не печатаем.

Толстая пометила об этом письме: «В Москву, куда Лев Николаевич ездил на очень короткий срок».

№ 55

1880 г. Августа 28. Я. П.

Милый Лёвочка,посылаю тебе письмо Урусова посылаю тебе письмо Урусова, — оно неизвестно. Кн. Леонид Дмитриевич Урусов (ум. 1885 г.) был тульским вице-губернатором в 1876—1885 гг.; друг Толстых, познакомился с ними в начале 1878 г. Перевел на французский язык статью Толстого «В чем моя вера», изданную в Париже Фишбахером. Переводчик Марка Аврелия (с французского). Письма к нему Толстого напечатаны в «Вестнике Европы» 1915, №2, стр.5—23. С. А. Толстая писала о нем в «Моей жизни»: «Знакомство мое с князем началось в доме Самариных, в Туле. Мы там вместе обедали и, когда мне представили Урусова, он мне ужасно не понравился. Ненатуральный, даже как будто кривляющийся, говорящий на ненатуральном и только французском языке, наивный и не умный [...] вот каким он мне тогда показался. Но всё это исчезало при близком знакомстве с ним. Он был несчастлив с своей женой, которую, повидимому, не переставал любить. Но жена его, Моня, рожденная Мальцева, была очень неприятная женщина, почти всегда жившая в Париже и с нехорошей репутацией. Урусов любил всякие религиозно-философские произведения и меня приохотил тогда к чтению философов: Сенеки, Марка Аврелия, Платона, Эпиктета и других. Эту область никто никогда передо мной не открывал [...]. Мы с ним много беседовали на всякие темы духовной жизни людей старого и нового времени и, когда впоследствии он переводил «В чем моя вера», мы вместе проверяли перевод, и князь внушал мне всё величие мышления моего мужа и предсказывал, что оно охватит со временем весь мир [...] я привязалась к нему и долго любила его [...] и тоже не разлюбила его никогда, хотя он давно уже умер» (писано в 1906 г.; не напечатано)., которое ты ждал; письмо такое, какое я вперед могла бы продиктовать, т. е. ничего нового. Сегодня все помянули твое рождение и от того ли, что тебя нет или от нездоровья, но очень на душе грустно. Я вчера напрасно, кажется, двигалась с места, потому что это имело дурное влияние на мое состояние. Как-то ты с своей головой; верно тоже дурно спал, такой был ветер, дождь и холод всю ночь. Вчера я решилась побыть в Туле лучше подольше немного, но сделать визиты, и была иу Бестужевых у Бестужевых. Василий Николаевич Бестужев-Рюмин (1835—1910), племянник декабриста Михаила Павловича Бестужева-Рюмина, генерал-лейтенант, в 1876—1889 гг. был начальником оружейного завода в Туле. Бывал в Ясной Поляне с женой Марией Филипповной, рожд. Левдик, и дочерью., и уКисленских Кисленские — семья председателя Тульской губернской земской управы Андрея Николаевича Кислинского (1831—1888). Его называли также Кисленским.. Всех застала, и все были очень любезны; конечно, посидела я везде несколько минут, извинялась и уезжала. У Бестужевых мне сказал Василий Николаевич, что в Тульскую семинарию накануне приехализ Филологического института из Филологического института. Историко-филологический институт кн. Безбородко в Нежине.учитель древних языков, что весь выпуск из этого института пошел в учителя, что цена им 150 р. с. в месяц, и что их достать очень легко. Еслиб знать раньше, можно бы спросить, нет ли товарища у этого учителя и выписать бы можно. Дома я застала всё благополучно, Илюша принес двух бекасов, сегодня и Серёжа пошел на охоту. А Лёля всё с Сашей за грибами ходит,Саша Саша — А. М. Кузминский. Лёлю что-то очень приласкал, говорит беспрестанно: «ну, газета, какие новости?», приглашает его кофе пить и почти от себя не отпускает.

Сегодня все у нас обедают, и Василий Иванович с семейством тоже.

Вчера мы ехали с Таней домой и очень хорошо разговаривали. Прежде, бывало, все свои хорошие мысли и разговоры спешу тебе передать, а теперь прошла эта потребность, но детям надо кое-что, что несомненно хорошо, не лениться говорить. Им кое-что западает, а то такая путаница в их душе, как я вчера Таню-то послушала.

Прощай, милый друг,завтра пошлю за письмом от тебя завтра пошлю за письмом от тебя. Есть записка Толстого Софье Андреевне от 27 августа (ПЖ, стр.593, не датировано). . Я вчера ехала с тобой и всё думала, что бы я дала, чтоб знать, что у тебя на душе, о чем ты думал; и мне очень жаль, что ты мне мало высказываешь свои мысли, это бы мне морально и нужно и хорошо было. Ты, верно, думаешь обо мне, что я упорна и упряма; а я чувствую, что многое твое хорошее потихоньку в меня переходит и мне от этого всего легче жить на свете.

Теперь совсем прощай.

Соня.

28 августа

1880.

№ 56

1881 г. Июня 12, Я. П.

Милый Лёвочка, не знаю, с чего и начать письмо. Эти два дня были разные события, и мне кажется, что уже так давно, что ты ушел. Во-первых заболел мой Миша так, как еще никогда он в своей жизни не болел. Жар сильнейший, стонет, не ест, не играет. Сегодня ему гораздо лучше, но я две ночи не спала с ним.

Вчера к обедуприехала Хомякова приехали Хомякова. Анна Сергеевна Хомякова, дочь тульского губернатора Сергея Петровича Ушакова, была замужем за жившим в Туле сыном славянофила Алексея Степановича Дмитрием Алексеевичем Хомяковым (1841—1919); впоследствии, разведясь с мужем, вышла замуж за Бреверн-Делагарди. с Урусовым с Урусовым — кн. Л. Д. Урусовым.. Хомякова была очень мила и я продолжаю находить её очень симпатичной, а на Урусова напустились сначала Серёжа брат, который вчера же слез с курьерского на Козловке, а потом напала Таня за непоследовательность его христианства. Играли в крокет (без меня), разговаривали и уехали часов в десять.Серёжа рассказывал о приеме их государя Серёжа рассказывал о приеме их государя. Речь идет о том, как тульское дворянство представлялось вступившему на престол новому русскому императору Александру III., но ничего особенного.Императрица Императрица — жена Александра III, Мария Федоровна (1847—1928). начала разговор со слов: «какое ужасное время!» Потом государь спрашивал, кто где служит, благодарил и велел благодарить «товарищей», как он выразился. Серёжа должен был держать речь первый и говорил хорошо, как он мне сказал.

Он очень доволен и его занимает, что все газеты об этом пишут. Сегодня после обеда он уезжает на лошадях в Пирогово и выпросил отпустить Таню, на что я и согласилась. Там никого нет, кроме своих, мне свой дом оставить нельзя, а то я бы поехала. Её назад привезет Серёжа же.

Илья ничем не занимается, сегодня поехал по поезду в Тулу; но отказать ему — это повторение было бы той сцены, как при тебе, потому что часы готовы и их надо взять. Он по поезду же вернется. Серёжа поехал наБороломку Бороломка — мельница близ шоссе, верстах в трех от Ясной Поляны на речке Бороломке., где спустили мельницу — ловить рыбу. Он третьего дня вернулся из Тулы и привез — кого бы ты думал? —Богоявленского Богоявленский — Николай Ефимович Богоявленский (р. 1867); будучи гимназистом восьмого класса в Туле, давал уроки мальчикам Толстым в Ясной Поляне. Затем поступил на медицинский факультет; в 1886 г. получил звание лекаря. Позднее — земский врач в Лошакове Данковского уезда Рязанской губ. В 1891—1892 гг. работал с Толстым на голоде. В настоящее время врач фабрики «Пролетарка» в Калинине (Тверь). .

У меня с Серёжей было объяснение, я ему высказала свое неудовольствие и сказала, что ты неодобрительно смотрел даже на то, что он сам к нему зашел. Серёжа был кроток и сказал, что впредь будет осторожнее. Богоявленский был противен,перорировал Перорировал — разглагольствовал.о вреде хороших манер и спорил с тётей Таней. Я эти дни мало спорю, всё молчу. У Тани дети здоровы. МоегоМишу Миша. — Михаил Львович Толстой (р. 20 декабря 1879 г.), сын Толстого, с 1891 г. учился в Поливановской гимназии, а затем в Катковском лицее. Пройдя шесть классов, в 1898 г. М. Л. Толстой оставил лицей и поступил на военную службу. Отличался музыкальностью. В 1901 г. женился на Александре Владимировне Глебовой (р. 1880). Участник великой европейской войны. С 1918 г. живет во Франции, в настоящее время — в Марокко. тоже сейчас велела вынести погулять. Мы купаемся, ягоды поспевают; жарко очень, и скучно без тебя. Я думаю тебе мученье идти с ношей в эту жару, и я очень боюсь за твою голову. Надеюсь, что ты самую жару сидишь в тени или спишь, и что не будешь потный пить, купаться, что ужасно вредно, удар может сделаться.

Получила я без тебядва письма к тебе: одно от Самарина два письма [...] одно от Самарина. Петр Федорович Самарин (1830—1901), кандидат Московского университета, подпоручик Стрелкового батальона, помещик Епифанского и Ефремовского уездов (с. Молоденки); изображен Толстым в лице Сахатова, всем «интересующегося человека» («Плоды просвещения»)., полное раскаяния и даже чувства, другоеот Стасова от Стасова. Владимир Васильевич Стасов (1824—1906), искусствовед, библиотекарь Петербургской Публичной библиотеки. Познакомился с Толстым в 1878 г. в связи с розысками Толстым исторических материалов для своих писаний. Стасов доставлял Толстому материалы для романа времен Петра I, «Декабристов», «Хаджи Мурата», «Воскресения», «Круга чтения» и др. Толстой считал, что Стасов ценил в нем то, что он, Толстой, «не ценил и не мог ценить в себе» и что Стасов по своей доброте «прощал» Толстому, что он сам ценил и ценит в себе «выше всего». В этом, по мнению Толстого, заключалось коренное недоразумение в их взаимоотношениях. Переписка Толстого со Стасовым, заключающая в себе девяносто семь писем Толстого и сто двадцать одно ответное письмо, опубликована в книге «Лев Толстой и В. В. Стасов», Переписка 1878—1906. (Редакция и прим. В. Д. Комаровой и Б. Л. Модзалевского, Л., «Прибой», 1929. См. также Б. Модзалевский «Стасов и Толстой», Л. Н. Толстой. Юбилейный сборник. М. — Л., ГИЗ, 1928, стр.232—386). Письмо Стасова, о котором пишет Толстая, неизвестно. Вероятно речь идет о рукописи, о которой мы читаем в книге «Лев Толстой и В. В. Стасов» под 1880 г.: «В. В. Стасов не раз рассказывал, как он долго упрашивал Софью Андреевну подарить в Публичную библиотеку часть рукописи из «Войны и мира», но графиня все не соглашалась. Наконец, в самый момент отъезда Стасова она принесла ему сверток. И — о ужас! — среди последних разговоров с Толстым и прощаний, он забыл захватить этот драгоценный сверток! Никакие просьбы и извинения не могли смягчить разгневавшуюся на такую действительно непростительную небрежность графиню. И лишь много лет спустя она подарила рукопись Публичной библиотеке» (стр.55)., насчет твоей рукописи. Это сложно, сам прочтешь. Очень жаль, что это время тебя не будет дома.Собирался к нам Соловьев профессор Собирался к нам Соловьев профессор — Владимир Сергеевич Соловьев, получивший в 1880 г. степень доктора философии и читавший в звании доцента лекции в Петербургском университете. Вероятно в то время В. Соловьев писал в недатированном письме Н. Н. Страхову: «Я приехал не надолго в Москву и потом думаю заехать на несколько дней к Льву Николаевичу. Не съедемся ли мы у него? (Письма В. С. Соловьева, 1908, I, стр.10)., хотел приехать после Земского собрания Самарин (это бог с ним), потомТургенев Тургенев. Известен приезд И. С. Тургенева в Ясную Поляну в 1881 г., до путешествия Толстого в Оптину пустынь. Толстой писал ему 26—27 июня: «Мне так было в последнее свидание хорошо с вами, как никогда прежде не было» («Толстой и Тургенев. Переписка», стр.99).;Бестужев в воскресение; велел сказать, что брата привезет Бестужев [...] брата привезет. В. Н. Бестужев-Рюмин; брат его — Константин Николаевич Бестужев-Рюмин (1829—1897), русский историк, профессор, с 1890 г. — академик. Заведывал высшими женскими курсами, в Петербурге, которые обычно назывались «бестужевскими». , и т. д. Всё это мне было бы интересно, но что же делать; ты, может быть, и вероятно даже, рад.

Надеюсь, что ты будешь здоров, не слишком себя заморишь и приедешь домой раньше обещанного срока — десяти дней.

Привез Богоявленскийлекцию Соловьева лекцию Соловьева. Речь идет о заключительной лекции Вл. Соловьева, читанной в марте 1881 г., вылившейся в речь против смертной казни в связи с ожидавшейся казнью террористов-первомартовцев (заключительное
чтение к публичным лекциям Соловьева о литературном движении XIX века.) , литографированную; очень интересно было прочесть, я ее тебе оставила.

Прощай, милый друг, кажется всё написала, но не знаю, писать ли еще или нет, и куда?

Целую тебя и еще, и еще прошу беречься и соблюдать себя.

Соня.

12 июня

1881

Об этом письме С. А. Толстая пометила: «Письмо в Оптину пустынь, куда ушел Лев Николаевич пешком с лакеем Сергеем Арбузовым и учителем Яснополянской школы Дмитрием Федоровичем».

№ 57

1881 г. Июля 2. Москва.

Пишу тебе, милый Лёвочка, усталая, после дня беготни по домам и квартирам. Описывать тебе всего подробно невозможно; не могу сказать, чтобы я потеряла храбрость и надежду найти что-нибудь, но и счастлива я не была. Дома продажные или огромные, около 100 тысяч, или маленькие, около 30-ти. Квартиры и дороги, и неудобны; кроме того страх, что холодны, а спросить не у кого. Видела я два дома по 65 и 70 тысяч; флигеля можно отдавать внаймы, но дома самые для жизни слишком роскошны. Два дома я нашла превосходные. Один от Арбата в Хлебном переулке, дом Калачева. Продается с мебелью за 26 тысяч; баснословно дешево. Для нас всё, — и дом, и мебель, и службы, и двор, — лучше желать нельзя. Если нанять (с мебелью, иначе не отдают), то просят 2500. Вероятно уступят. Но я уверена, что в этом доме что-нибудь да не то, уж слишком дешево продается и так удобен. Завтра буду узнавать о нем в лавочках, у жильцов, и разными путями, и, если одобрят, надо взять.

Другой, очень удобный, на Сивцовом-Вражке, графини Капнист. Но 2400 без мебели, без прачешной и подозрительный для теплоты. Кажется старый; кроме того в подвальном этаже жильцы, что не удобно. — Как мне часто хочется с тобой посоветоваться, такой я себя чувствую беспомощной и так страшно одной что-нибудь решать.

Ехала я одна в купе, спала плохо; в Москве увидала, что со мной ехалДмитрий Алексеевич Дмитрий Алексеевич — Д. А. Дьяков.; он заезжал ко мне, но без меня.Оболенский Оболенский. — кн. Леонид Дмитриевич Оболенский.был дома, мы пили чай, потом пришел Пельнор, ему больше 60-ти лет, кончил курс в Моск. университете, приличный и неприятный. Ему хочется продатьдом Репина дом Репина. Имеется в виду дом подрядчика Репина, находившийся в Кудринском переулке. , делами которого он занимается; а дом и прочный, но противный. Рекомендации Пельнора все плохи.

Обедала я одна в огромной ипустой зале Славянского Базара пустой зале Славянского Базара. «Славянский базар» — гостиница и ресторан на Никольской улице в Москве., в 8 часов почти вечера; ела только бульон и холодный ростбиф, потому что обедов уж не было. Оттуда поехала кПете Петя — П. А. Берс., его не застала, он поехалпровожать Перфильева провожать Перфильева — В. С. Перфильева, московского губернатора. П. А. Берс одно время был чиновником особых поручений при Перфильеве.в Петербург на железную дорогу.Ольга Ольга — Ольга Дмитриевна, рожд. Постникова. С 1874 г. жена П. А. Берса. О ней Софья Андреевна писала сестре 20 июля 1875 г.: «Жена его, кажется, нарядная, плясунья и куколка, которая его забирает под башмак» (не напечатано). нынче встала, ей 10-й день. У них час посидела, в половину десятого вернулась, застала Таню, поговорили и разошлись. В конторе достала еще адресы, завтра еду опять. Постараюсь взять с собой Дьякова, он на счет прочности даст совет.

Рисунок

Иллюстрация:

Дом Толстых в Ясной Поляне до перестройки в 1894 г.
С фотографии 1871 г.
Музей-усадьба Ясная Поляна

Прощай, милый друг, пиши: Арбат, дом Коринской, квартира князя Оболенского. Я тебе, кажется, адреса не сказала.

Будьте все здоровы и берегитесь. Мне очень тоскливо, но я берегусь, спала нынче днем часа полтора. Теперь с Таней и детьми будет веселей и легче. Целую вас всех.

Соня.

Посылаю письмо завтра утром, а теперь 11 часов вечера.

2-го июля.

Толстая пометила: «Письмо из Москвы в Ясную Поляну. Я ездила купить или нанять дом для предполагаемой жизни в Москве».

№ 58

1881 г. Июля 3. Вечером. Москва

Хотела телеграфировать тебе, милый Лёвочка, чтобы спросить твоего совета, а то просто голову можно потерять от нерешительности. Сегодня нашла я на Пречистенке в Денежном переулкедом кн. Волхонской дом кн. Волхонской. Этот дом кн. Волхонского был снят Толстой и в нем семья Толстых прожила зиму 1881—1882 г. В «Моей жизни» Софья Андреевна писала: «в доме (особняке) кн. Волхонского мне понравился большой кабинет, выходящий на двор окнами, и совершенно в стороне от других комнат. Но этот-то великолепный кабинет впоследствии приводил в отчаяние Льва Николаевича тем, что был слишком просторен и слишком роскошен». , по-моему очень удобный и прекрасный и по месту, и по расположению. Но Дмитрий Алексеевич говорит одно, Таня — другое, Оболенский — третье; кроме того, свои сомнения — и не знаешь, что делать. Этот дом и продается за 36 тысяч, и отдается за 1550 р. с. без мебели. Дешевле квартиры найти невозможно, и то все удивляются. Продажных домов много, но на это я не решусь; все без исключения не выгодны. Завтра утром Петя с подрядчиком осмотрят дом Волхонской и дом прежний, Калачева. Кроме того посмотрю еще два дома под Новинском продажных, и одну квартиру с мебелью за 1800 р. с. Завтра хочу всё кончить и в ночь уехать; я устаю и боюсь за беременность, а всё равно рискую и теперь, и хоть через месяц напасть и на дурное, и на хорошое.

Сегодня обедали все вместе в Славянском Базаре, вечер провели все у Пети. У Перфильевых не была, утро занята, вечером слишком устала. Лёлю привезли напрасно, зуб молочный; но я рада, что не одна; ездим вместе и домой поедем вместе, и спим в одной комнате.

Пишу на всякий случай, если останусь еще день кроме завтрашнего; а если всё кончу, то уеду в ночь завтра и приеду раньше письма.

Таня и девочки Таня и девочки. В Москве находилась Т. А. Кузминская с дочерьми Марией и Верой. здоровы, но им придется для зубов прожить еще дня четыре, что огорчает Таню, но делать нечего, зубы оказались очень плохи.

Надеюсь, что вы все здоровы, что Таня хозяйничает и малышков не забывает; ведь она тоже мама Таня.Что поделываешь ты, старшие мальчики, Маша? Что поделываешь ты, старшие мальчики, Маша? Толстой писал 4 июля: «У нас всё идет очень хорошо: ни неприятностей, ни ссор, ни шалостей, главное — все здоровы. Маленькие очень милы и трогательны тем, что, как я говорю Тане, они на меня с нею переносят то или хоть часть того, что они отдают тебе. Андрюша сейчас подошел (теперь утро, дети завтракают) рассказывать о том, как он будет есть яйца. Я его спросил, что написать мама́? Он задумался, внимательно посмотрел на меня и просиял улыбкой; её-то я бы хотел написать тебе. Илюша то в Ясенки, то в Тулу, но часы занятий исполняет. Серёжа с Иваном Михайловичем перебирают книги в том доме. M-lle Guillod все ездит с Mania кататься, Таня очень озабочена и весело хозяйничает» (ПЖ, стр.133—134). Письма еще не было и не могло быть.

Я всё думаю, как бы вас всех получше устроить; но трудно всем угодить, — кому-нибудь да будет плохо; а большие дома и квартиры не по нашим средствам.

Прощай, милый друг, целую вас всех.

Соня.

3-го июля 1881 вечером.

№ 59

27 июля 1881 г. 12 часов ночи. Я. П.

Милый Лёвочка, не балуешь ты меня письмами; я думала, ты будешь добрее в этом отношении. Сегодня две недели, как вы с Серёжей уехали, а яполучила с хутора только одно письмо получила с хутора только одно письмо. Толстой писал 19 июля: «Завтра будет неделя, милый друг, что я уехал, и уж 5 дней, что я не писал тебе, и меня ужасно тяготит наша разлука, хотя мне здесь очень хорошо[...]. Здесь нынешний год во всех отношениях прекрасно. Погода жаркая, ясная, а сухости еще нет; степь зеленая, свежая; ковыль везде зеленый, зацветает 2-й раз. Хлеба хорошие, хотя и не везде» (ПЖ, стр.135—136, датировано 20 июля).. Не разорился бы, еслиб почаще посылал нарочного с письмом; и изЗемлянок Землянки — село в 15 верстах от самарского хутора Толстого. два раза в неделю тогда еще ходила почта.

У нас всё идет понемножку: живем изо дня в день, погода ужасная, выйдешь на полчаса, а там опять ветер и дождь, так что всё дома сидим, за работой, за ученьем, или чтением. На днях Лёля,Маша, Маша и Вера Маша, Маша и Вера — Маша Толстая, Маша и Вера Кузминские.писали сочинения под моим руководством, и написали все недурно. Вчера Илья (уехавший еще третьего дня с ночным поездом в Житово) провел весь день на охоте и болотами пришел, к общему удивлению,в Пирогово в Пирогово — к С. Н. Толстому. , холодный, голодный, грязный и усталый. Его одели, накормили, и Серёжа сам с ним приехал на Козловку.

Я весь день тревожилась и раскаивалась, что пустила его; ночью они оба приехали и мы сидели, ужинали и говорили до половины третьего. Серёжа приехал просить у меня 1500 р. с. денег на уборку. У меня есть 1000 р., но я не могла дать, потому что еду 2-го августа в ночь в Москву, и хоть и мало этих денег, ноя могу начать устройство дома я могу начать устройство дома. Дом Волхонского, снятый Софьей Андреевной на зиму 1881—1882 г. и кое-что выбрать, не платя денег, а, главное, выбрать обои и велеть оклеивать. Меня для этого ждут. Серёжа так умолял деньги дать, что я дала немного, т. е. 133 р. с. Он дал мне расписку на 600 р. с., которые мне должен, и когда он протягивал руку с бумажкой, рука дрожала по-старчески, и мне его так жаль стало. Илья убил только 1 бекаса, и так устал, что и нынче не занимался.

Сегодня они все — тётя Таня, Таня, все дети Кузминские, Илюша, Лёля, Маша и дядя Серёжа отправились в Тулу с дачным поездом. У всех нашлись какие-то дела, — а для меня, главное, почта нужна была, а письма не было, — всё у них обошлось благополучно, а я с малышками сидела и гуляла немного, и шила настоящим и будущему малышку — рубашечки. Завтра рано утром я еду с Таней на суткик Менгден к Менгден. Бар. Владимир Михайлович Менгден (1826—1910), впоследствии член Государственного совета; жена его — Елизавета Ивановна, рожд. Бибикова (1821—1902), тульские помещики. . Мне не хочется, потому что всё тяжело стало, и здоровье не хорошо эти дни; какое то небывалое геморроидальное состояние.

У нас живет какой-то казак, чудной, приехавшийиз Старогладовской станицы из Старогладовской станицы. Старогладковская станица Терской области, на левом берегу Терека. Описана в «Казаках» под именем Новомлинской станицы. В Старогладковской жил Толстой в свою бытность на Кавказе в 1851—1854 гг. — Толстая неправильно пишет Старогладовская.,Феодор, Епишкин племянник Феодор, Епишкин племянник. Епишка — старый отставной казак, у которого в Старогладковской стоял брат Льва Николаевича Николай Николаевич. Н. Н. Толстой изобразил Епишку в главе «Окрестности Кизляра» своего очерка «Охота на Кавказе» (Современник, т. LXI). Л. Н. Толстой вывел Епишку в лице дяди Ерошки в повести «Казаки»., ровесник тебе. Он приехал с Кавказа верхом, на рыжей лошади, в красном башлыке и меховой шапке, с медалями и орденами, седой, сухой и страшный болтун; ломается, рисуется и не симпатичный. Он говорит, что едет к государю проситься на службу в конвой, «где одного нашего убили», как он выражается. «Хочу 3-му царю служить, а двум служил». Он ходил к Алексею Степановичу, и у них шел оживленный разговор о разных кавказских воспоминаниях и общих знакомых. Вчера ездили мы все кататься, и две Тани верхом, а казак в красном башлыке их кавалером, на своей лошади. Странный был coup d’oeil.1 [вид.] Лошадь смирная, ручная, как собака, и он на нее поочередно всех детей сажал.

Нынче Таня спрашивает Дрюшу: «что тебе из Тулы привезть?» Он говорит: «привези папу назад». Очень всех удивил. Прощай, милый Лёвочка, мне грустно, что известий нет.

Конец письма утрачен. Помета Толстой: «Письма в самарское именье, куда Лев Николаевич уехал с сыном Серёжей».

№ 60

1881 г. Августа 6. Я. П.

Вчера послала тебе письмо Вчера послала тебе письмо, — оно не сохранилось., милый Лёвочка, из Москвы, но сомневаюсь, что оно дойдет. Взялся отослать его на железной дороге Леонид Оболенский, который ехал со мной, онв Покровское в Покровское — имение М. Н. Толстой., а я домой, и который был выпивши и расстроен.Лизе на днях родить Лизе на днях родить. В 1881 г. у Е. В. Оболенской родилась дочь Наталья. , а у ней положение ребенка неправильное, вниз ногами; они все расстроены, Лиза боится и все плачет, но Виганд и акушерка утешают, что это ничего.

Дома я нашла всё прекрасно. Дети здоровы, веселы;две Тани и Надя две Тани и Надя — Т. А. Кузминская, Т. Л. Толстая и Надежда Александровна Дельвиг (р. 1863 г.), дочь бар. А. А. Дельвига. Толстой писал 2 августа: «Тани, хотя и милые, но напрасно затевают театр. Это не выйдет, и тебя замучает» (ПЖ, стр.145).поют куплеты и учат роли; малышки всё такие же миленькие; Илья, Лёля, учатся, а Маша, по легкости своего характера, лепится уж кангличанке, которая приехала без меня англичанке, которая приехала без меня — Carrie; о ней в «Моей жизни» Толстая писала: «новая англичанка miss Carrie, рыжая и добродушно-глупая особа»., третьего дня. Она очень мила, проста, и, кажется, самая подхо́дящая.

Я ужасно утомлена Москвой Я ужасно утомлена Москвой. С. А. Толстая ездила в Москву по делам устройства новой квартиры. Толстой писал 31 июля: «Письмо это тебя уже, верно, не застанет, и ты будешь мучаться в Москве, — устраивать это; велишь перемостить полы, залить известью, устлать войлоком — или даже переменишь квартиру, я так воображаю. Разумеется, теперь уж поздно, и ты приняла все муки. Но я, пожив здесь, врозь от тебя, иначе стал смотреть на московское житьё. Смешно сказать — я поверил в него, а главное — понял, как тяжело тебе работать одной. Когда вернусь, буду работать с тобой, и не для того, чтобы только тебе облегчить, а с охотой. Очень мне тебя жаль и тяжело без тебя» (ПЖ, стр.141). , и вся моя жизнь до того стала сложна — спектаклями, Москвой, делами, приученьем Андрюши к англичанке, хозяйством, кройкой и работой и проч., что в связи с беспокойством о вас иногда точно кошмар всё это время.

Я помню, что не надо суетиться, что надо быть спокойной, что все житейские дела ничтожны и тому подобное. Но не я ищу хлопот, а дела меня находят, и так или иначе, но оказывается, что вечно я занята и занята необходимым.

Сегодня ждала от вас известий — и напрасно. Письма не было, и так грустно, что эта тоска только растерянности мне прибавляет. Я помню, что ты и я мы говорили о твоем возвращении около 7-го августа. А в письмах, ни в одном ни разу ты не упомянул о дне возвращения. Хоть бы приезжал скорей; наверное твое кумысное состояние притупляет в тебе всякие чувства; а мое усталое, нервное состояние делает их только острее.

Нет, напрасно я пишу тебе сегодня; 4 ночи я не спала, и письмо мое не хорошо. Очень гадко с моей стороны, что тебе без меня так хорошо, а я зову тебя к себе и домой. Но если б не такое редкое сообщение, то я не звала бы, а то меня беспокойство одолело, а при моей суетной жизни еще душевная суета — просто иногда с ума точно сходишь. А Лиза Оболенская плачет, умереть родами боится, а я бы рада, пусть бы умерла; ни сомнений, ни страху, ни тревог, ни спектаклей, на веки спокойно.

Прощай, Лёвочка, никому кроме милой Елизаветы Александровны не кланяюсь, потому что уверена, что тебя там задерживают все, и за это я на всех сердита. Тебя старательно всё и все от дома отучают и отвлекают; самые нигилисты все отвратительные семьянины. Ты по 13 дней спокойно живешь без известий о нас; а я по три дня с ума схожу. Как странно, что всё так переменилось; авось и я к 50 годам буду так же спокойна, если жива буду. А моя теперешняя жизнь авось меня скоро сожжет.

Соня.

6 августа 1881.

О Серёже моя тревога продолжается, что же он не едет, а пора бы ему нас вспомнить.

Предшествующее письмо от 30 июля 1881 г. не печатаем.

№ 61

26 августа 1881 г. Москва

Милый Лёвочка, не успела написать утром и пишу в 6 часов вечера. Доехала я очень хорошо, потому что спала всю дорогу до Москвы и кондуктор меня разбудил уже, когда подъезжали. Со мной в отделении на другом диване спала севшая в Туле неизвестная, но очень порядочная дама, до самой Москвы. Мы с Иваном поехалик Пете к Пете — П. А. Берсу.и застали всех здоровыми; но не приехали они на спектакль, потому чтоДженни Дженни — гувернантка.была больна, а сегодня лежит от жара и тошнотыНатуся Натуся — дочь П. А. Берса. .

После того, как умылась и чаю напилась, поехала на свою квартиру. Там очень хорошо, всё готово, только в спальню наклеили обои слишком ярко-голубые. Я ли ошиблась, или не то прислали — не знаю.

Садик расчистили плохо, но сносно; в нем 40 саженей. Краской совсем не пахнет, чисто и светло. Ездила я вчерас Ольгой с Ольгой — О. Д. Берс., кое-что купила, вечер провелау Полиньки у Полиньки — П. Ф. Перфильевой., которая дала советы, но мало. Там былиИстомины Истомины — В. К. Истомин с женой. и Петя с женой. К вечеру я утомилась и уехала в 12-м часу. Здоровье было отлично весь день. Перфильевы очень оба любезны и милы.

Сегодня с утра поехала с Петей; прежде поздравила его и Наташу с рождением и именинами, подарила ему ковёр небольшой, а Натусе игрушек, а потом повезла его таскаться по всей Москве. Нынче утром болел и живот, и поясница, рабочие утром не дали спать, но теперь, несмотря на тряску весь день, я чувствую себя совсем хорошо. Сегодня мы накупили пропасть мебели, почти весь дом, без гостиной. Но я нашла магазин, где, почти наверное, закажу гостиную, очень уж надежный старик, хозяин магазина. Кое-что передала, кое-что дешевле, — но я не могу сказать, чтоб я была недовольна покупками.

Завтра займусь посудой, лампами и проч. Но еще ужасно много дела, обойщики еще не принялись за обивку, многое не куплено, ничего не устроено. Я не могу приехать раньше воскресенья вечера, это мне очевидно. Воскресенье надо ехать утром с Петейна Сухареву на Сухареву. — На Сухаревой площади в старые годы по воскресеньям бывал большой торг разнообразной мебели. , — только по воскресеньям торг, а простого многое не куплено, без меня нельзя купить, а вещи всё серьезно нужные. Пишите мне и пришлите еще телеграмму в субботу.

Если не выдержу скуки и тоски и беспокойства по вас, то вернусь, как сказала, в 4 часа ночи с пятницы на субботу; лошадей на Козловку всё-таки пришлите. Кончаю письмо, еду в Денежный переулок принимать мебель и всё платить на месте. Одно мне утешение, что для своих всё покупаю, чтоб всем хорошо было.

Целую всех вас, что-то Саша, как ты, Маша и все. Я выношу отлично свои труды. Прощайте, милые мои.

Соня.

Помета Толстой: «Письмо из Москвы в Ясную Поляну. Ездила устраивать квартиру в Денежном переулке в доме кн. Волхонского и кое-что покупать».

№ 62

1882 г. Февраля 3. Москва

Сейчас пришла сверху, из Андрюшиной комнаты, где он спросонок неистово кричал. Когда взглянула там из окна, то увидала прекрасное, звездное небо и подумала о тебе. Какое поэтически-грустное настроение вызвало сегодня вечером, в Ясной, в тебе это небо, когда ты пошел гулять, как бывало. Мне захотелось плакать, мне стало жаль той тихой жизни, я не совладала с городом, и я здесь изнываю, больше физически, может быть, но мне не хорошо.В каком неудержимом водовороте я живу эти дни! В каком неудержимом водовороте я живу эти дни! Толстой писал 4 февраля: «Дай бог, чтобы у тебя все было хорошо. Целуй детей. Налажено все хорошо, но, боюсь, масленица возьмет свое и засуетят они тебя. Тане, верно, уж теперь придумалось удовольствие, да и, верно, не одно. А и не придумается, но только лучше для нее и для нас» (ПЖ, стр.151—152).С утра приехалаМашенька с Hélène Машенька с Hélène — М. Н. Толстая с своей внебрачной дочерью, Еленой Сергеевной, по мужу Денисенко., ели блины, Костенька тут поселился совсем и, боже мой! как он тянет душу своими светскими наставлениями. Стали все стремиться в манеж (экзерцисгауз), няня ушла со двора, маленькие кричат, спать надо укладывать, большие, юродствуя, пристают, кто с деньгами, кто с экипажем. Потом всё утихло; но Андрюша стал приставать: «возьми меня куда-нибудь». Жаль мне его стало, подъехал Леонид Оболенскийс Колей с Колей. Сын Л. Д. Оболенского Николай Леонидович (1872—1934), был женат на Марии Львовне Толстой, вторым браком на Наталии Михайловне Сухотиной. Умер в Бельгии., взялся меня проводить в балаганы. Поехали мы вчетвером;маленького маленького. 31 октября 1881 г. в Москве у Толстых родился сын Алексей, умер 18 января 1886 г.яАрише Ариша — Арина Григорьевна Арбузова (ум. 1925? г.), рожд. Дергачева (из дер. Крутовки), жена С. П. Арбузова.поручила, а Мишу —Варе Варя — прислуга Варвара Васильевна Суворова, дочь медника В. В. Суворова.. Взошли мы в балаган, где всё представление кукольное и очень мило, и Андрюша остался доволен; покатались на кругом вертящейся какой-то машине и вернулись скоро. ВечеромТаня уехала с Лизой Таня уехала с Лизой — Е. В. Оболенской., Машенькой, и Hélène, и Серёжа с Леонидом в Малый театр. Я осталась с мальчиками, пришлидва Олсуфьева мальчика два Олсуфьева мальчика — сыновья Василия Александровича Олсуфьева (1831—1883), жившего по соседству с Толстыми на Девичьем Поле.
В. А. Олсуфьев был трижды женат; от трех жен имел двенадцать детей., пили степенно чай; потомграфиня Келлер графиня Келлер — Софья Васильевна, рожд. гр. Бобринская, жена гр. В. Ф. Келлера. приехала спросить, пущу ли я мальчиков в цирк завтра. Я пустила, а утром они едут в оперу. Долго еще будет этот сумбур. В субботу у Олсуфьевых танцуют, в пятницу Оболенская зовет к себе. Кому платье, кому башмаки, кому еще что. А у меня спазма в горле и груди, так что я говорить не могу, точно давлюсь словами, и ночь не спала от видений и кошмаров... Где граница между видением и виденным сном? Я видела сегодня ночью, и мне не было страшно, женщину в ситцевом платье, ноги босые и башмаки ее шлепали и волочились, когда она подошла к моему изголовью. Я спросила: «кто это?» Она обернулась и ушла в дверь гостиной. И я себе говорила: «ведь я не сплю, кто это входил, не воровка ли?» И еслиб мне сказали утром, что обокрали дом, я бы прямо подумала на эту женщину. И в зале на фортепиано всю ночь кто-то играл, и я опять думала, что дяде Косте не спится и он пошел поиграть. И какая была чудесная музыка! И я наверное не спала и слышала на яву.

Маленький мой всё нездоров и очень мне мил и жалок. Выс Сютаевым с Сютаевым. Василий Кириллович Сютаев (1819—1892), крестьянин дер. Шевелино Новоторжского уезда Тверской губернии. Сектант-проповедник. Общение с ним имело большое влияние на Толстого в период его религиозных исканий; Толстой познакомился с ним в 1881 г. Сютаев бывал у Толстых в доме. О нем см. гл. XIV «Так что ж нам делать?»; см. также: Шохор-Троцкий, «Сютаев и Бондырев» (ТЕ, 1913). можете не любить особенно своих детей, а мы простые смертные не можем, да, может быть, и не хотим себя уродовать и оправдывать свою нелюбовь ни к кому какою-то любовью ко всему миру.

Я думала получить сегодня от тебя письмо, но ты вчера не побеспокоился написать и успокоить меня насчет тебя. Впрочем, чем мне беспокойнее, тем лучше. Скорей сгорит моя свечка, которую теперь приходится очень сильным огнем жечь с двух сторон. Хотела тебе написать: «живи покойно, я рада, что тебе хорошо, мне тоже прекрасно...», но это было бы лганьё.

Мне гадко, мне нездоровится, мне ненавистна моя жизнь, я целый день плачу и если б под руками яд был, я бы кажется отравилась.

Разделять эту жизнь я тебя не зову и опять не лгу. Твое присутствие меня тоже расстроивает, тем более, что я ни тебя не могу успокоить и утешить, ни себя. Прощай.

Датируется на основании слов письма: «завтра [...] утром они едут в оперу», сопоставленных с фразой предыдущего письма от 2 февраля: «мальчики едут в четверг утром в «Фауста», которое не печатаем.

№ 63

1882 г. Февраля 4. Четверг. Москва.

Получила сегодня твое тихое, покорное, но видно, что счастливое по твоему расположению духа — письмо Получила сегодня твое тихое, покорное [...] письмо. Толстой писал 3 февраля: «Пишу тебе, душа моя, из Ясной, в комнатке Алексея Степановича,
где мне очень хорошо [...]. Со мной спал на печке Петр Шинтяков. Марья Афанасьевна, Агафья Михайловна пили чай и беседовали вчера, а нынче я проехался верхом, напился кофею и начал заниматься, но не мог много сделать, — голова болит по-мигренному, и чувствую слабость. Я не натруждаю себя и читаю старые Revues и думаю. Упиваюсь тишиной. Посетителей избегаю. — Мне очень хочется написать то, что я задумал. В доме топят в тетинькиной комнате. Перейду только, если будет совсем теплый и легкий воздух. Пробуду я, как бог на сердце положит, и как ты напишешь» (ПЖ, стр.150)., милый Лёвочка. Нет, не вызываю я тебя в Москву, живи сколько хочешь; пусть я одна уж сгораю, зачем же двум: ты нужней меня для всех и вся. Если я опять заболею, я пришлю телеграмму, тогда уж делать нечего. Наслаждайся тишиной, пиши и не тревожься; в сущности всё то же при тебе и без тебя, только гостей меньше. Вижу я тебя редко и в Москве, а жизнь наша пошла врозь. Впрочем какая это жизнь — это какой-то хаос труда, суеты, отсутствия мысли, времени и здоровья и всего,чемлюди живы чем люди живы. С. А. Толстая имеет в виду смысл, вложенный Толстым в его рассказ «Чем люди живы». Рассказ был незадолго до этого опубликован в журнале «Детский отдых» 1881 г., №12, стр.407—434. .

Сегодня мальчики, Илья и Лёля, были в опере, еще Коля Оболенский,Иван Михайлович Иван Михайлович — И. М. Ивакин (1855—1910), филолог. Учитель мальчиков Толстых. Позднее служил преподавателем русского языка в Московской третьей гимназии. Ему принадлежат воспоминания о Л. Н. Толстом (подготовлены к печати; подлинник хранится в Литературном музее).и Серёжа. Лёля всплакнул, говорят, когда в Фаусте один убил другого на дуэли. Вечером они были в цирке с Келлер,Лярскими Лярские — вероятно, семья Михаила Алексеевича Вонлярлярского, мирового судьи Пресненского участка в Москве., Оболенскими и Олсуфьевыми. Пять лож брали. Завтра утром я везу девочек в цирк и Андрюшу, а вечером на вечер к Оболенским. В субботу на вечер к Лярским: Олсуфьевы отменили свой вечер,Гриша Гриша. — Григорий Васильевич Олсуфьев.у них болен иАнна Анна. — Анна Васильевна, дочь В. А. Олсуфьева. с флюсом.

К Лярским очень скучно ехать, да и всюду скучно. Сегодня всё шила Маше платье к завтра, устала очень, а Фет болтал весь вечер, а я все шила и шила. Утром ездила за покупками для вечеров же, дорога и погода ужасные; растрясло по ухабам и даже затошнило. Дядя Костя у нас всё, и сегодня помог с Фетом, и было не так одиноко. Прощай, Лёвочка милый, будь здоров. Где ты? т. е. ты такой, какой был когда-то в отношении меня. Такого теперь тебя давно нет.

Прощай, уж 2 часа ночи, а еще дела мне много.

Соня.

Четверг. 4-го февраля 1882.

№ 65—66

1882 г. февраля 6. Москва

Опять половина четвертого ночи, милый Лёвочка, и я пишу тебе. Мы только что приехали с вечера Лярских, где Тане и Илюше было очень весело. Серёжа не поехал, несмотря на мои уговоры. Там танцовали, было очень хорошее общество,Уварова с двумя дочерьми Уварова с двумя дочерьми — гр. Прасковья Сергеевна Уварова (1840—1924), рожд. княжна Щербатова, жена известного археолога Алексея Сергеевича Уварова (1828—1884). Ею одно время в молодости увлекался Толстой.,Голицыны Голицыны — может быть кн. Дмитрий Михайлович Голицын, женатый на Зинаиде Васильевне Ладомирской (1832—1895).,Лобановы Лобановы — семья отставного гвардии ротмистра кн. Николая Алексеевича Лобанова-Ростовского (1826—1887), женатого на Анне Ивановне Шаблыкиной, в первом браке — Шеншиной (1837—1914).,Мария Михайловна Волкова с дочерью Мария Михайловна Волкова с дочерью — М. М. Волкова, рожд. княжна Голицына (1829—1882); у нее были дочери: Ольга (р. 1861), Мария (ум. 1922) и Екатерина (1864—1913).,Пушкина с дочерью Пушкина с дочерью — Варвара Дмитриевна, рожд. княжна Друцкая (1835—1908), жена Ивана Ивановича Мусина-Пушкина (1835—1894). У них дочери: Татьяна (по мужу Веригина) и Елизавета.(жена Ивана Ивановича слепого) и многие еще. Но кавалеры всё гимназисты.Ностиц Ностиц — гр. Григорий Иванович Ностиц (р. 1862), студент Московского университета, позднее офицер кавалергардского полка, окончил Академию генерального штаба, с 1912 г. начальник штаба гвардейского корпуса. дирижировал, Таня приехала в восторге.

А я нынче собираюсь утром ехать — мне говорят: граф и графиня Уваровы. Я их приняла, они сидели долго; но она (твоя бывшая пассия) мне не понравилась, ей на зубок попасться — не дай бог.

Ездили мы на конькик Лазарику к Лазарику — каток на Петровке. , и брали Дрюшу и Мишу. Катались дети не долго — очень устали от вчерашних танцев. Илюша курил и пил там пиво в ресторане при коньках, и это очень огорчительно. Единственное ему отвлечение от всяких соблазнов — это вот такие вечеринки, как сегодня.

Завтра едем в манеж утром, с маленькими детьми. Вход им бесплатный, а это вместо прогулки. Вечером приедутЛили Оболенская Лили Оболенская — Елизавета Дмитриевна, по мужу Казенбек, дочь Д. Д. Оболенского.идети Олсуфьевы дети Олсуфьевы — дети В. А. Олсуфьева.. Затем играть в игры, позову ещенаших Оболенских наших Оболенских — семья Е. В. Оболенской, состоявшая из детей: Николая, Марии и Александры. , Леонида детей.

Потом, слава богу, масляница кончится и удовлетворенные достаточным весельем дети, — надеюсь, успокоятся.

Маленькому моему и мне лучше, верно по случаю мороза.

Получила сегодня за обедом твою телеграмму Получила [...] твою телеграмму. Имеется в виду телеграмма Толстого от 6 февраля: «Не успел вчера написать; помешали. Здоров. Работаю» (не опубликовано). , за которую спасибо. Надеюсь, что правда, что ты здоров, дай-то бог.

Прощай, Лёвочка, руки дрожат от усталости, 4 уж пробило. Целую тебя. Дети все здоровы.

Соня.

6 февраля, суббота, 1882.

Теперь утро субботы Теперь утро субботы, — этими словами начинается приписка Толстой на отдельном листке., 7 часов утра. Я кормила и мучилась тем, чтопишу тебе такие дурные письма, как опять вчера пишу тебе такие дурные письма, как опять вчера — ср. предшествующее письмо. . Но в 4-м часу ночи бываю так уставши и раздражена. Прости меня, пожалуйста. Распечатала нарочно конверт, чтобы сделать эту приписку. Так естественно, что ты уехал, так законно и нужно тебе это было, и я иногда сознаюсь в этом. Но люди эгоисты, и я тоже.

Всю ночь шел снег и я вижу, что нынче пороша.Жива ли Булька? Жива ли Булька? — черно-пегий охотничий понтер Льва Николаевича.

Да,лошадей не стоит теперь распродавать лошадей не стоит теперь распродавать. Толстой писал 4 февраля: «Нынче Митрофан продал Балабенка за 65 рублей. За Гнедого дают 110 рублей» (ПЖ, стр.152). , прокормивши всю зиму. На чем же мы ездить будем? Ведь останутся клячи в роде Голубого и только. Гнедого ни за что не продавай и Мужика, а то что же запрягать? Когда приведут из Самары, тогда и продать.

Это я так, между прочим, пишу, я теперь часто сама мечтаю о том, когда я перееду в Ясную.

Прощай, голубчик, ложусь, а то опять разгуляюсь, а нынче опять на вечер. Целую тебя, прости.

Соня.

№ 67

1882 г. Февраля 7. Москва

В первый раз в жизни моей, милый Лёвочка,я сегодня не обрадовалась твоему скорому возвращению я сегодня не обрадовалась твоему скорому возвращению. 6 февраля Толстой писал: «Жив буду, то выеду в понедельник или вторник, смотря по работе и известиям от тебя» (ПЖ, стр.153). . Ты пишешь, в понедельник или во вторник ты выедешь: значит, может быть, завтра ты приедешь и опять начнешь страдать, скучать и быть живым, хотя и молчаливым, укором моей жизни в Москве. Господи, как это наболело во мне и как измучило мою душу!

Это письмо тебя может быть не застанет; если же застанет, то не думай, что я очень желаю твоего возвращения; напротив, если ты здоров и занимаешься и, особенно, если тебе хорошо, то зачем же возвращаться? Что ты мне не нужен ни для каких житейских дел — это несомненно. Я всё держу в порядке и в равновесии пока: дети покорны и доверчивы, здоровье лучше, и всё идет в доме, как следует. Что же касается до духовной моей жизни, то она так забита, что не скоро и дороешься до нее.

И пусть будет пока забита, мне страшно ее раскопать и вывести на свет божий, что я тогда буду делать? Эта внутренняя, духовная сторона жизни до такой степени не согласуется с внешней.

Сегодня утром мы были в манеже со всеми детьми, Машенькой и Hélène. Но толпа большая, видели какой-то мерзкий, механический театр и не добрались больше ни до чего. Покатали Мишу и Дрюшу на круглых качелях, измучилась ужасно от толпы и не вышло это. Обедал у нас Дьяков и Машенька и дядя Костя. Дьяков и Машенька взяли Таню в концерт цыган, а ко мне приехали вечеромЛ. П. Оболенская Л. П. Оболенская — Елизавета Петровна, рожд. Вырубова, жена Д. Д. Оболенского.с Лили, двое детей Олсуфьевых и наша Лиза Оболенская с детьми. Играли в petits jeux,1 [игры] ели сладости и очень веселились.

Все наши дети так довольны масляницей, что даже с удовольствием берутся за учение. У нас гостей бывает очень мало и тихо без тебя ужасно. А ты не умеешь себя оградить от толпы, которая на тебя напирает,даже в Ясной на тебя налетели даже в Ясной на тебя налетели. Толстой писал 6 февраля: «Вчера я чувстовал себя лучше всех дней, — спина перестала болеть, и я только что взялся за работу, как приехал Урусов. А я только послал ему письмо, в котором тонко намекал, чтоб он не ездил. Он встретил Филиппа у границы и приехал, и я был очень не рад. Утром я занялся, но всё уж не то, и вечер устал ужасно от разговоров. Теперь для меня нет ничего ужаснее разговоров. Он не виноват и очень мил, но я-то наговорился, уж до конца моей жизни не захочется» (ПЖ, стр.152—153). .

Прощай, милый друг, если вернешься, я деспотически буду отбивать от тебя разговаривающих умников. Тогда ты увидишь, как тихо и хорошо можно тут жить.

Сегодня ложусь раньше, авось опомнюсь и отдохну. Жаль, что ты всё не совсем здоров, слаб и без аппетита. Как это деревенский воздух не дал тебе аппетита? Ходил ли ты с ружьем?

Прощай, если не приедешь, напиши, пожалуйста.

Соня.

Воскресенье.

7-го февраля. 1881.

Год проставлен Толстой ошибочно.

№ 69

1882 г. Марта 2. Москва.

После письма.

Сейчас хотела посылать письмо, адресованное в Тулу, и распечатала, чтоб адресовать на Козловку и выразить тебе, главное, свое сочувствие, чтоты, независимо от своей воли,замёрз в Москве ты замёрз в Москве. — Толстой писал 28 февраля: «Опять все утро ничего не делал и был в самом унылом, подавленном состоянии, но не жалею об этом и не жалуюсь. Как мерзлый человек отходит и ему больно, так и я, вероятно, нравственно отхожу, — переживаю все лишние впечатления и возвращаюсь к обладанию самого себя. Может, это временно, но я ужасно устал от жизни, и мне хорошо отдохнуть» (ПЖ, стр.154).. Я знаю, ты не мог иначе, еслиб даже хотел. Мои просьбы и надежды развеселить и осчастливить тебя — напрасны. Мне очень больно твое состояние, и мне очень трудно всё в жизни помирить. Зачем ты мне столько воли дал?

За лошадей я ни капельки не сержусь За лошадей я ни капельки не сержусь. Толстой писал 28 февраля: «Очень меня мучает то, что вышло так, что я тебе навалил заботы о лошадях и Филиппе. Пожалуйста, прости меня за это. Это случилось невольно и, главное, не бери к сердцу, если выйдут какие-нибудь затруднения. Как нарочно, это так случилось. Знаю, что, если ты будешь здорова, то всё сойдет хорошо, а если нет, то очень понимаю, что тебе станет досадно, и совершенно справедливо упрекнешь меня, — ко всем твоим заботам навалил на тебя еще заботу о лошадях, которой ты и не сочувствуешь. Одно помни: что как бы что ни вышло, только бы ты не сердилась — и все будет прекрасно» (ПЖ, стр.155). , боюсь напутать и что-нибудь пропустить, за что извинишь.

Кончаю, иду кормить, кричит маленький.

Прощай, отдыхай, люби меня, не проклинай за то, что посредством Москвы привела тебя в такое положение, целую тебя.

Датируется на основании письма Толстого от 28 февраля (в ПЖ неверно датировано 1 марта), на которое Толстая отвечает настоящим письмом. «После письма» значит: после получения письма Л. Н-ча.

№ 70

3 марта 1882 г. Среда, вечер. Москва.

Сегодня день прошел не так для меня спокойно и благополучно, как те дни. Может быть, мне это и кажется, потому чтоАгафья Михайловна меня разжалобила надо мной Агафья Михайловна меня разжалобила надо мной. Толстой писал 2 марта: «Сейчас Агафья Михайловна повеселила меня рассказами о тебе, о том, каков бы я был, если б женился на Арсеньевой: «А теперь уехали, бросили ее там с детьми, — делай, как знаешь, а сами сидите, бороду расправляете» (ПЖ, стр.155). — Валерия Владимировна Арсеньева (1836—1909), по мужу Волкова, соседка по Ясной Поляне. В 1856 г. ею увлекался Толстой и собирался жениться., и мне даже смешно стало, что в то время, как я читала про себя посланное с Илюшей письмо, Серёжа брат говорилВасилию Ивановичу Василию Ивановичу. В. И. Алексеев в то время был арендатором нескольких сот десятин в самарском хуторе Толстого. , приехавшему утром, что хорошо Льву Николаевичу, избалованному судьбой и женой — жаловаться, ему есть перед кем грустить, его пожалеют, а вот я скажу: «слаб стал», а жена говорит: «давно умирать тебе пора». Или скажу: «нездоровится», а она говорит: «родимец тебя расшиби».

Но вот мой день:первое, самое унылое и грустное, когда я проснулась, было твое письмо первое, самое унылое и грустное... было твое письмо. Толстой писал 2 марта: «Тот побирается, тот в падучей, тот в чахотке, тот скорчен лежит, тот жену бьет, тот детей бросил. И везде страдания и зло, и привычка людей к тому, что это так и должно быть. — Если бы я писал утром, я бы написал тебе бодрое письмо, а теперь опять уныл» (ПЖ, стр.156). . Всё хуже и хуже. Я начинаю думать, что если счастливый человек вдруг увидел в жизни только всё ужасное, а на хорошее закрыл глаза, то это от нездоровья. Тебе бы полечиться надо. Я говорю это без всякой задней мысли, мне это кажется ясно; мне тебя жаль ужасно, и еслиб ты без досады обдумал и мои слова и свое положение, — ты, может быть, нашел бы исход.

Это тоскливое состояние уже было прежде, давно; ты говорил: «от безверия», повеситься хотел. А теперь? Ведь ты не без веры живешь, отчего же ты несчастлив? И разве ты прежде не знал, что есть голодные, больные, несчастные и злые люди? Посмотри получше: есть и веселые, здоровые, счастливые и добрые. Хоть бы бог тебе помог, а я что же могу сделать?

Ну, потом Илья пришел ко мне утром, губы и голос дрожат,Малыш пропал Малыш пропал. Малыш — любимый понтер Ильи Львовича.. Мы сделали всё возможное, чтоб его отыскать, мне так самой его жалко стало. Пропал он со вчерашнего вечера, я и не знала. Слава богу нашли, какой-то лакей в Денежном переулке его запер и отдал. Потом поехала скучные два визита сделала:Свербеевой Свербеева — Екатерина Александровна Свербеева, рожд. Щербатова (ум. 1892).иБоянус Боянус — мать приятелей И. Л. Толстого, жена врача гомеопата Карла Ивановича Боянуса, Ольга Семеновна, рожд. Хлюстина (1837—1910). , и ни ту, ни другую не застала.

Василий Иванович сам к тебе едет, потому о нем ничего не пишу. Он грустен; привез две тысячи, покупал машины молотильные, кажется в Рязанской губернии.

Когда приехала домой, Мишу очень рвало, я испугалась, но он к вечеру повеселел, и здоров, повидимому. Но всё это одно к другому. Теперь у нас сидит Фет и Серёжа — брат и сын — в кабинете, и Василий Иванович. Вот я пишу это письмо со спехом. Учила Машу, кормила Алёшу, говорила с продавцами лошадей и кучерами, а самовар кипит, меня зовут, и я спешу.

О лошадях вот что: Конек привел лошадь и я 160 р. с. отдала. Завтра в 10 часов утра приведут и ту лошадь, и завтра же я отправлю лошадей в Тулу. Разница по справкам оказалась на 5 р. с., около того. А я знаю, тебе хотелось еще раз взглянуть на лошадей, так я их и посылаю. Василий Иванович скажет, когда выслать в Тулу за ними лошадь и человека. Завтра же и деньги отдам за ту лошадь. Так ли я всё распорядилась, и доволен ли ты мною?

Не кончив письма, пошла поить всех чаем. Теперь Фет, наговорившись вдоволь с Серёжей — братом, — ушел. Я всё у самовара разговаривала с Василием Ивановичем. Илюша, выспавшись, пришел тоже к чаю. В гимназию он не ходил, его Малыш с ума свел. У меня было столько мыслей, что едва перо успевало писать всё, что думала и хотела написать; теперь прервала и всё забыла.

Теперь, прервав нить мыслей, буду придумывать, что могло бы тебя интересовать:Таня ездила в школу Таня ездила в школу. Т. Л. Толстая брала уроки в Училище живописи, ваяния и зодчества.,Серёжа был в университете Серёжа был в университете. С. Л. Толстой был в то время студентом-первокурсником естественного отделения. , у Лёли был сильный насморк весь день, маленькие здоровы. Прощай, милый мой друг, как бы утешить тебя, голубчик, я только одно могу, — любить и жалеть тебя, но тебе уж этого теперь не надо. Что же тебе надо? хоть бы знать. Целую тебя и отсылаю, спешу, это письмо.

Соня.

№ 71

1882 г. Марта 5. Москва.

Милый Лёвочка, лошадей я купила, посылаю с Филиппом. Пришли за ними человека или двух: жеребец очень строг. Заплатила я за них купонами за обоих, чему очень рада. Хорошо, что ты не в Москве. Брат Серёжа, Василий Иванович, гости, всё это опять утомило бы тебя и заставило говорить и отвлекло бы от занятий. Серёжа остановился ведь у нас. В Ясной же Василию Ивановичу ты будешь рад, там он один, и разговор вести с ним тебя не утомит. Надеюсь, что ты в лучшем состоянии.

Илюша принес сегодня книгу,у него отметки еще хуже У него отметки еще хуже. Илья Львович учился в то время в пятом классе частной гимназии Л. И. Поливанова. ; это просто беда, как он дурно учится. Напиши ему словечко построже.

Посылаю тебе с Филиппом 50 р. с. денег и с Василием Ивановичем 100. Илья сказал, что у тебя денег нет даже на прожиток. Что ж ты так мало взял?

У нас всё хорошо, только Миша что-то кисел, и мне не совсем здоровится: спина болит, вялость ужасная, ото всего устаю и пришлось пилюли принимать, желудок не действует совсем. Очень уж тепло и сыро стало жить на свете, от этого и всем не хорошо эту зиму. Серёжа брат очень жалуется на слабость и нездоровье.

Пишу в 2 часа дня. В 3 часа поеду с Василием Ивановичем делать ему покупки в знакомых лавках, чтоб его полотном не обманули. Кстати и мне нужны скатерти, совсем стали необходимы.

ПрислалБутурлин Бутурлин — Александр Сергеевич Бутурлин (1845—1916), симбирский помещик, кандидат естественных наук; был привлечен к суду за принадлежность к сообществу, возглавлявшемуся революционером Нечаевым; по суду оправдан, но подвергся тюремному заключению и ссылке; по отбытии ссылки, 50-ти лет поступил на медицинский факультет, который и кончил. — В 1882 г. Бутурлин содержался в тюрьме.сказать, что его выпускают ежедневно от 4-х до 7-ми домой, и если его хотят видеть, то могут придти. Сказали, что ты в деревне, и, слава богу, что тебя нет. Ты по доброте, может быть, и пошел бы ему сказать слово утешения, а теперь не можешь. Бог с ними, опять, пожалуй, навлекло бы какие-нибудь подозренья.Серёжа хочет идти Серёжа хочет идти. Сережа — С. Л. Толстой. , а я его сильно отговариваю, не знаю, послушается ли? Ведь жандарм, приставленный к Бутурлину, верно, будет зорко смотреть и замечать, кто приходит, и простое, доброе влеченье души объяснит по-своему, по-жандармски.

Хотела сегодня отправить лошадей, но Филипп говорит, что опоздали, надо завтра. Пришли, стало быть, за ними в субботу утром, в Тулу.

Мне пришло в голову вот что: не оставить ли в Ясной Урагана, т. е. дорогого жеребца, его вести очень трудно, как бы что не случилось. Из Самары же привести кобыл, и для твоей потехи держать небольшой завод в Ясной. Места довольно; из продажи молодых похуже будем содержать этот небольшой завод, а лучших будем оставлять, и так этот маленький завод может дойти до совершенства.

Это, впрочем, только я так тебе пишу; дело не мое, и я тут не при чем; мне только хотелось бы тебе игрушку устроить, чтоб были у тебя глупые радости глупые радости — «изречение самого Льва Николаевича» (прим. С. А.). , как ты их называешь.

Это письмо, стало быть, тебе доставит Василий Иванович.

Прощай, милый мой, если тебе хорошо, живи и отдыхай; у меня нет никаких в Москве затруднений и волнений; всё идет хорошо и благоразумно. А ты не греши тем, что тоскуешь; это не хорошо, если это не физическое; если болезненное, ты не виноват, а если тоска сердечная, такая, которую и не хочешь изгнать из души, то это неблагодарность судьбе.

Вот, еслиб ты не страдал, как я-то была бы счастлива, я свое счастье вижу и ценю.

Прощай, целую тебя.

Соня.

5-го марта.

№ 72

1882 г. Марта 5—6. Москва

Я тебе по два письма в день пишу, милый Лёвочка; это чтоб ты повеселел. Посылаю лошадей. Аттестаты у Василия Ивановича, и также 100 р. с. денег, 50 дала Филиппу.

Каким радостным чувством меня вдруг охватило, когда я прочла, чтоты хочешь писать опять впоэтическом роде Ты хочешь писать опять в поэтическом роде. Толстой сообщал Софье Андреевне в письме от 3 марта: «чувствую, что я отдыхаю и, несмотря на нездоровье, набираюсь сил, и многое лучше, яснее и проще обдумываю. Может быть это мечты и загадыванья ослабевающего, но приходят всё в голову мысли о поэтической работе. И как бы я отдохнул на такой работе. Как задумаю об этом, так точно задумаю о летнем купанье. Но, пожалуйста, и детям этого не говори. С тобой я думаю вслух» (ПЖ, стр.157). . Ты почувствовал то, чего я давно жду и желаю. Вот в чем спасенье, радость; вот на чем мы с тобой опять соединимся, что утешит тебя и осветит нашу жизнь. Эта работа настоящая, для нее ты создан, и вне этой сферы нет мира твоей душе.

Я знаю, что насиловать ты себя не можешь, но дай бог тебе этот проблеск удержать, чтоб разрослась в тебе опять эта искра божия. Меня в восторг эта мысль приводит.

Эту записочку кончаю. Теперь уж ночь, я ложусь сейчас. В залеСерёжа брат с Костенькой восхваляют Каткова Сережа брат с Костенькой восхваляют Каткова. В шуточной корреспонденции «Почтового ящика» Толстой писал о брате: «Больной страдает манией, называемой испанскими психиатрами «катковская мания древлероссийского благородства». Признаки общие: больной после принятия пищи испытывает непреодолимое желание слушать «Московские ведомости» и не безопасен в том отношении, что при требовании чтения «Московских ведомостей» может употреблять насилие» (И. Толстой, «Мои воспоминания», 2 изд., 1933, стр.109). — К. А. Иславин служил в то время в редакции Каткова. , и мне и скучно, и противно. Все спят, все здоровы. Василий Иванович тебе о нас расскажет. Приезжай только, когда совсем соскучишься и явится потребность вернуться. Я не жду тебя и рада буду увидать тебя отдохнувшим и бодрым. Посылаю тебе немножко съедобной провизии; боюсь, что ты очень уж по-спартански живешь. Береги свое здоровье, не студись, не голодай, спи хорошенько, и только люби нас.

Соня.

Ночью, с четверга на пятницу

Скажи Василию Ивановичу, что«Детский отдых» «Детский отдых» — ежемесячный иллюстрированный журнал для детей, выходил с 1881 г. Издательницей была Наталья Александровна Истомина, редактором — П. А. Берс (первые полтора года), затем знакомый Толстых В. К. Истомин. послан в конце февраля, и тот год, и этого два номера. Петя мне пишет.

Датируется по связи содержания настоящего письма с предшествующим; последние слова настоящего письма: «Скажи Василию Ивановичу» свидетельствуют о том, что В. И. Алексеев уже выехал в Ясную Поляну, почему и относим письмо к 5 марта в ночь на 6 марта; помету Толстой в конце письма «с четверга на пятницу» считаем опиской, вместо «с пятницы на субботу».

№ 73

8 апреля 1882 г. 11 ч. вечера. Четверг. Москва

Милый Лёвочка, сейчас только вернулась, исполнивши твое поручение с письмом о помощи бедному студенту. Пошла я, было, кСухотину Сухотин — Сергей Михайлович Сухотин (1818—1886), камергер, крупный помещик Тульской губ. Служил в л. -гв. Преображенском полку; с 1851 г. был советником Московской дворцовой конторы; доставлял Толстому материалы из архива при писании «Войны и мира». В «Русском архиве» за 1894 г. (№№2, 3 и 4) напечатаны «Из памятных тетрадей С. М. Сухотина». Жена Сухотина — Мария Алексеевна, рожд. Дьякова — развелась с ним в 1868 г. и вышла замуж за Сергея Александровича Ладыженского. Обстоятельства этого развода послужили фактическим материалом для описания развода Карениных в романе Толстого.; там говорят, чтовсе у Фохта Все у Фохта. Николай Богданович Фохт, классик, преподаватель древних языков. Умер 30 лет. Был женат на Елизавете Сергеевне Сухотиной, по второму браку Баратынской., который совсем умирает. Велела я ехать кЛьвовой Львова — жена Н. А. Львова, Мария Михайловна, рожд. Челищева., но одумалась и поехалав Конюшки В Конюшки. В Конюшковском переулке (на Новинском бульваре) жили Дьяковы.. Вошла к Дьякову, там все Сухотины до одного: муж — Сергей Михайлович, жена,сын с женой Сын с женой — Михаил Сергеевич Сухотин (1850—1914) и первая его жена — Мария Михайловна, рожд. бар. Боде (1856—1897); вторым браком был женат на Т. Л. Толстой.. Так их странно вместе видеть. Агония Фохта кончилась и он не умер; явилась опять надежда. Лиза Оболенская тоже там. Ну вот я всё-таки письмо достала, прочла вслух, видела, что все приняли к сердцу, я уверена, что Дьяков поможет тоже, хотя он ничего не сказал. Миша Сухотин взялся завтра же передать письмоспириту Львову Спириту Львову. Николай Александрович Львов (1834—1887), медиум любитель. У него на сеансе в первой половине 1880-хгг. был Толстой с Н. В. Давыдовым, П. Ф. Самариным и К. Ю. Милиоти (см. Давыдов, «Из прошлого», М. 1914, стр.287). Посещение этого сеанса дало Толстому исходное впечатление при писании им комедии «Плоды просвещения», в которой Н. А. Львов изображен в лице Звездинцева. , все говорят, что он сделает, что можно, и твои 20 р. с. я там же в конверте оставила.

Другое твое дело —корректуры Корректуры. В «Русской мысли» набиралась статья Толстого «Вступление к ненапечатанному сочинению» («Исповедь»). Она не была пропущена цензурой.. Их принесли сегодня, в 8 часов вечера, конверт так велик и толст, что невозможно бросить в ящик, и я завтра посылаю по почте в Ясенки, где ты и получишь в виде посылки. Туда же я положила тесьму для мёбели;передай ее Ивану Передай ее Ивану, — вероятно Иван Алексеевич (ум. 1884 г.), шорник. .

У нас все здоровы, и пока довольно тихо. Вчера сбили таки нашу Таню насчет вечерау Хомяковых У Хомяковых — у Д. А. и А. С. Хомяковых.. ПришелВсеволод Всеволод — В. В. Шидловский., говорил, что последняя среда, что пропасть будет хороших гостей и проч., и проч. Потом пришлаВалентина Валентина — Валентина Сергеевна Ушакова, по мужу Гордеева, сестра А. С. Хомяковой. , стала просить и умолять отпустить Таню. Так они обе меня просили, что я поколебалась минуту и сказала: может быть, часочка на два. Этим я всё дело испортила, дала Тане легкую надежду, и она начала вечером приставать: поедем, да поедем. Очень трудно было устоять. Но я вдруг опомнилась, вспомнила, что ты этого не желал, что это совершенно противно моим взглядам, и так и не поехала. Таня и поплакала, и посердилась, но дело обошлось почти мирно.

Сегодня ябыла у своей тёзки Были у своей тезки — Гр. С. А. Толстая, рожд. Бахметева, в первом браке бывшая за Л. Ф. Миллером, вдова поэта гр. Алексея Константиновича.Толстой.Эти две таинственные дамы Эти две таинственные дамы. Н. Н. Страхов писал Толстому 4—5 апреля 1877 г. о С. А. Толстой-Бахметевой: «Она да еще другая дама, ее приятельница, — большие охотницы до философии, много читают и даже ходили для этого в Публичную библиотеку» (ПС, стр.111). играли со мной в простоту, но мне не понравились. Вот уж нам не ко двору! Бог с ними, я знакомства с ними продолжать не желаю, надеюсь, что они того же мнения обо мне. А будут жить в Москве всю весну и будущую зиму. Вот когда к ним кто попадется, тому плохо будет!

Таня с Ильейна Девичьем Поле у Олсуфьевых На Девичьем Поле у Олсуфьевых — в доме В. А. Олсуфьева.
По поводу настоящего письма Толстой приписал к своему письму от 9 апреля: «Сейчас получил твое хорошее письмо. Прекрасно сделала, что не пустила Таню и пока так хорошо у тебя, так же, как у меня. Что даст бог завтра» (ПЖ, стр.164). . Серёжа выдержал свой первый экзамен, получил пять и счастлив, и доволен. Лёля и Маша бледны, нервны и жалки. Малыши шумны, Алёша мил и качает улыбающейся головкой на тонкой шейке.

Прощай Лёвочка, напиши как здоровье, как нервы, вели мне что-нибудь сделать, и не будь никогда чужой.

Соня.

Толстая пометила: «Из Москвы в Ясную Поляну, куда опять уезжал Лев Николаевич».

№ 74

1882 г. Апреля 11. Москва.
10 апреля. 1882. Воскресенье вечер.

Только чтополучила твои два письма ра́зом Получила твои два письма разом — от 9 и 10 апреля (ПЖ, стр.162—165; датировано неверно)., милый Лёвочка, и совсем ожила опять духом. Всё стало легче, и веселей и ясней. Я беспокоилась и телеграфировала тебе, а теперь раскаиваюсь, как бы тебя не встревожить.Ты очень соблазнительно пишешь о деревне Ты очень соблазнительно пишешь о деревне. Толстой писал 10 апреля: «мы пошли в Заказ. Вальдшнепов было пропасть. Дождичек шел теплый. Я два раза промахнулся, а Урусов, кажется, убил двух. Обоих не нашли. Завтра он пойдет искать [...]. Нынче день теплый, с дождичком. Трава так и лезет. Зеленя стали такой яркой, зеленой краски, какой не найдешь у Аванцо» (ПЖ, стр.164). и зеленой травке и вальдшнепах, но всё это недосягаемо, и мне не весело будет без тебя воспользоваться всем этим. Только бледная Маша и малышки жалки в городе.

Я точно сделала что-то очень дурное, чтоотправила Carrie в больницу отправила Carrie в больницу. Англичанка Carrie захворала острым воспалением легких; об этом Толстая писала в письме от 10 апреля.. Но сама она такая всегда, и на этот раз, непонятная: едет и очень довольна, улыбается, всё устроивает. Но она, бедная, очень страдала всю ночь: я до 3-х часов ночи давала ей порошки; в 5 ее проведала, а в 8 проводила в каретес Дуняшей С Дуняшей. Авдотья Васильевна Попова, жила у Толстых экономкой около 30 лет.иСергеем Сергеем — С. П. Арбузов. в больницу Екатерининскую, конечно с полного её не только согласия, но даже с охотой с её стороны. Не чувствуя себя в силах за ней ходить, я ее отправила. Девушки отказывались с ней ночевать: страшно, говорят, да и спать всю ночь не дает от стонов. Поместили её хорошо; в палате её, рядом с ней, барышня 17 лет, говорит по-английски, и доктор говорит. Проболеет она дней 12-ть, а потом можно будет её взять; если завтра мое горло будет легче, я проведаю её.

Боюсь, что ты так чувствителен на мои письма, я их так дурно пишу. Сейчас получилаответ на мою телеграмму ответ на мою телеграмму. Есть телеграмма Толстого от 12 апреля «Приеду вторник курьерским». — Возможно, что Толстая писала свое письмо два дня. В подлиннике: на твою телеграмму, считаем это опиской Толстой и печатаем: мою. , и осталась недовольна тем, что нет ответа ни на то, здоров ли ты, ни на то, когда приедешь? Я, впрочем, очень спокойно переношу твое отсутствие; только бы письма получать более регулярно, чем сегодня. Твои письма очень хороши, и мне жаль, что ты не во всю пишешь, боясь других.

Андрюша спит со мной, а Маша с Таней; из контор выписала швейцарок, непременно возьму. Были нынчеКити Мансурова с братом Кити Мансурова с братом — Екатерина Борисовна, дочь Б. П. Мансурова, у нее было два брата — Павел и Мануил. . Серёжа готовится к экзаменам. Илья поехал обедать к Боянус, а потом с ним в любительский театр. Алёша страшно кашлял ночью. Приехала сейчас Варенька с мужем.

Я глупа и нервы расстроены от бессонной ночи и тревоги с Carrie.Чирков Чирков — Василий Васильевич Чирков, врач Вдовьего дома, ассистент Захарьина. денег за Carrie не взял за визит; он ужасно настаивал на больнице. Я рада, что тебе, повидимому, хорошо, и что ты работаешь. Продолжай и о нас не беспокойся. Завтра высплюсь и отдохну, и опять на воздух выйду и опомнюсь.

Ну прощай, милый друг.Леонид ничего о Глазкове не говорил Леонид ничего о Глазкове не говорил. Толстой писал 9 апреля: «Нынче еду из Ясенков [...] и навстречу едет тройка хороших мужицких лошадей маленькой рысью, сидят на передке два молодых парня и везут что то странное — мне показалось — цветы, в горшках и все в цвету, розовое, белое. Поровнялся ближе, — ящик черный и весь укладен венками живых свежих цветов. — Что везете? — Господина. — Какого? — Мертвого господина. — Кто он? — Глазков. Везут в именье. Так странно» (ПЖ, стр.162). В следующем письме Толстой сообщил Софье Андреевне: «Урусов много интересного рассказывал и, между прочим, про смерть Глазкова. Ты верно слышала от Леонида [Оболенского]. Это ужасно!» (стр.165) — Иван Иванович Глазков (р. 1823); умер 6 апреля 1882 г., похоронен в селе Покровском-Ушакове Крапивенского уезда Тульской губернии. ; он приехал вечером предложить, не нужен ли он на что-нибудь. Я просила место приготовить в больнице Carrie, что он и сделал, спасибо ему. Иногда очень жаль, что мы не в Ясной, а иногда думаю: всё это хорошо в хорошую погоду, а каково теперь: холод, дождь, всё равно сиди дома; да никого не видишь, тогда тут, пожалуй, лучше. Но устала я, так что-то устала от жизни, что всё равно. Думаю, вот скоро ночь, как хорошо будет лечь. Жаль, что не знаю, когда ты приедешь; всё бы так считала: вот день еще прошел, а там еще, хоть 10 дней, но лучше почему-то знать.

Соня.

В датировке Толстой есть ошибка: воскресенье падало на 11 апреля, а не 10. Исправляем на 11. Настоящему письму предшествовало два других, от 9 до 10 (суббота); их мы не печатаем.

№ 75

Вторник 18 мая 1882 г. Москва

Сегодня всё гораздо лучше, милый друг Лёвочка. Здоровье Лёли стало очевидно лучше. Сегодня он не принимал хинина, лихорадки нет и тик был легче. Но испугал он меня ужасно ночью. Сплю я, вдруг слышу за перегородкой треск и шум. Я думала, он упал с дивана, бросилась к его постели, — она пуста. Вижу я, бежит он в одной рубашке уже в залу. Я подошла, говорю: что ты, Лёля, куда? Вижу лицо его идиотское и он плаксиво мне отвечает: «да туда, сидеть, пустите, я пойду». Тогда я поняла, что это лунатизм и свела его тихонько в постель. Долго после не могла я заснуть, всё трясло меня. Маленькому тоже лучше, меньше кашляет и спал отлично. Сегодня я не устала и не тосковала... Ездила кое-какие дела кончить, больше не поеду, всё сделала. Вчера во время обеда явилсяУрусов Урусов — вероятно, Сергей Семенович Урусов.с Богдановой смотреть дом. Ей, кажется, не хочется купить, страшно, что гнил. Был сегодняАрнаутов Арнаутов — Иван Александрович Арнаутов, владелец с 1874 г. дома №21 по Долгохамовническому переулку, который был куплен Толстым в 1882 г., раздушенный и любезный. Говорит, что дом еще покупают, а он уступить не может.Серёжа ходил к Щепкину Сережа ходил к Щепкину. Митрофан Павлович Щепкин (1832—1908), публицист и общественный деятель; инициатор проведения в жизнь «городового положения» 1863 г. Читал в Петровской академии политическую экономию; гласный Московской городской думы 1870 гг. Кадет. Сотрудник «Русского вестника», «Атенея», «Московских ведомостей» и «Русских ведомостей». Щепкин содействовал вовлечению Толстого в перепись 1882 г. Держал корректуру «В чем моя вера». Привлекался Толстым при первой попытке создания народного издательства. Щепкин владел типографией, в которой Софья Андреевна печатала отдельные произведения Толстого., не застал, а об архитекторе сказал. Илья сегодня из латыни получил 3 и очень доволен. Вчера вечером у меня таки была с ним история. Он весь вечер сидел в пьяной компании маляров, я его оттуда выгнала и бранила. Он отвечал, а я ему сказала, что считаю своею обязанностью его охранять, беречь и потому он меня может даже бить, если хочет, а я буду всё-таки его охранять до последнего издыханья от того, что считаю ему вредным. Он очень смягчился, и мы простились друзьями. Пили чай en famille:1 [в семейном кругу] Саша,Маша Свербеева с мужем Маша Свербеева с мужем. Муж М. В. Свербеевой — Михаил Дмитриевич Свербеев., дядя Костя и я с детьми. Нам было очень приятно. Сегодня Саша с дядей ушли вНескучный Нескучный — Нескучный сад на берегу Москвы реки за Калужской площадью в сторону Воробьевых гор., а Серёжа и Илья ушли сАдамом Адам — сын Василия Александровича Олсуфьева. купаться. Понемножку я убираюсь и укладываюсь. Лиза стала привыкать с ребенком и я немного освободилась.

Ах! какие кляксы, я не видала!

Как то вы все поживаете? Счастливые! И я скоро буду счастливая. Саша ходил в Арнаутовский дом и сад и пришел в восторг от сада. Мне принесли огромный букет. Прощайте, мои милые, целую всех, надеюсь, что вы здоровы, что Таня хозяйничает и qu’elle fait la maman.2 [что она изображает мать.] Я ей сегодня купила лент бледно-голубых и розовых. Не нужно ли что к фуляровому платью, Таня, что ты будешь шить из двух? Илья нынче возьмет твое полотно и портфель вТретьяковской галлерее Третьяковская галлерея — собрание картин, основанное П. М. Третьяковым (1839—1898)..Саша очень хвалил твой 1-й номер Саша очень хвалил твой 1-й номер. Вероятно речь идет о каком-нибудь рисунке Т. Л. Толстой. — В подлиннике С. А. Толстой «твой 1-ый номер» стоит в родительном падеже. . Мы очень приятно живем вместе. Завтра пришлем Тане сестре телеграмму на Козловку. Еще прощай, меня люби и не будь строг.

Соня.

Предшествующее письмо от 17 мая не печатаем. Писано в Ясную Поляну, куда уехал Лев Николаевич с детьми Татьяной, Марией, Андреем и Михаилом.

№ 76

1882 г. Августа 14. Я. П.

Приезжает сегодня Страхов, милый Лёвочка; это очень меня смущает. Третий раз он приезжает в наш дом и не застает тебя, точно нарочно. Так как ты, вероятно, не скоро приедешь, а Страхов пробудет 3 дня, то выйдет очень и очень неловко, и жалко Страхова. А мне даже неловко и увидать его.

Алёша целые сутки опять горел, и весь посинел и побледнел, и жалок, и вял, и меня приводит в смущение. Погода дождливая и унылая, а на душе всё мрачнее и мрачнее, за что меня стоит побить, но я объясняю, себе в утешенье, что я стала болезненна. Здоровье мое, кажется, не хорошо; всё кашель и слабость.

Как-то ты доехал, как здоровье твое? Что Арнаутовский дом? Если я не опоздала написать, то пожалуйста, чтоб прежде перестройки мне показать чертеж архитектора с обозначением, сколько где аршин вышины, длины и ширины.

Вчера в первый раз узнала, чтооттиски твоей статьи оттиски твоей статьи. Вероятно, имеются в виду оттиски статьи Толстого «О переписи в Москве» (Типогр. «Современные известия» 1882 г.). есть уже у нас. Ты даже не удостоил мне об этом сообщить. Но поделом мне — я такая стала деревянная. Хочу всё начать Карлсбад; авось я стану поумнее и подобрее.

Прощай, милый, будь здоров и приезжай поскорей.

С.

Суббота, вечер.

Былмузкальный вечер музыкальный вечер. Толстая пометила: «Музыкальные вечера устраивала учительница моих детей, Е. Н. Кашевская из своих учеников». — Екатерина Николаевна Кашевская (по мужу Фридман), польского происхождения, дочь майора, преподавательница музыки и французского языка детей и пенье хором очень хорошо и торжественно.

Датируется на основании упоминания о предстоящей перестройке дома Арнаутова и приезда Н. Н. Страхова в отсутствие Толстого. 9 сентября 1882 г. Страхов писал Н. Я. Данилевскому: «не застал Толстого, ожидал его три дня и очень рад был, что он здоров и крепок совершенно[...]. В Петербурге я очутился 19 августа» («Русский вестник» 1901 г., №2, стр.459—461). У С. А. Толстой помета: «суббота»; до 19 числа суббота падала на 14 августа. Поездка Толстого в Москву в августе 1882 г., в связи с перестройкой вновь купленного дома, в толстоговедении неизвестна.

№ 77

1882 г. Сентября 11. Суббота вечер. Я. П.

Милый Лёвочка, письмо это посылаю в Ясенки с той самой старушкой, которая тебе писала, прося позволения приехать.Она (Дмоховская) Она (Дмоховская) — Анастасия Васильевна Дмоховская; Толстой писал о ней так А. А. Толстой: «80-летняя старуха Дмоховская (русская, бывшая замужем за поляком — моя хорошая знакомая, очень добрая, религиозная женщина), сын которой за участие в социалистической пропаганде был сослан в Сибирь, где и умер» [в 1881 г.] (ПТ, стр.345—346). просидела у нас весь день. Спешу писать, она торопит по случаю дурной погоды и темноты, и потому не описываю ее; очень умная, бывшая художница, мать политического преступника, умершего в Сибири.

Погода всех нас привела в уныние, а я с свойственной мне мнительностью и тревожностью, уже воображаю, что ты простудился, что у тебя бок болит, что Лёля ноги промочил. Пожалуйста, если не купил, то купи ему калоши. Хотелось бы мне скорей с вами соединиться, а вместе с тем по такой погоде ехать было бы невозможно. Вчера с горя пошла вечером купаться, было холодно и жутко. Маша со мной ходила, но не купалась.

Илья спит и сидит в людской. Он мало занимается, стремится на охоту Илья спит и сидит в людской. Он мало занимается, стремится на охоту. Толстой писал в ответ 14 сентября: «Илюша бессовестный, если он не покорен и мучает тебя, но надеюсь, что, получив от тебя нагоняй, он образумился и сидит дома, готовясь» (ПЖ, стр.175). , и я очень боюсь, что он урвется и по этой сырости простудится. Пока он очень покорен. Таня и я спим вместе, и обе мы, по своему, очень деятельны. Я учила Машу, кроила, шила, убирала всё в кладовой, и теперь думаю: жила бы, да жила так. Да, я ошиблась, не надо было переезжать в Москву, но в утешенье будем думать, что мы живем по воле божьей, и ни один волос с головы не упадет без его воли.

Прощай, милый друг, целую тебя и своих двух сыновей. Берегите, пожалуйста свое здоровье. Как вам плохо и бездомовно в Москве, мне очень вас жаль. Жду с волнением письма от тебя, пошлю завтра в Тулу.

Соня.

Датируется на основании связи со следующим письмом и пометы Толстой «Суббота».

№ 78

1882 г. Сентября 12. Воскресенье вечер Я. П.

Сейчас получилатвое письмо твое письмо. Толстой писал 11 сентября: «Постройка подвинулась, но еще много не доделано. Сведения Серёжи верны. Перейти в нижние комнаты можно будет через 2, 3 дня[...]. Угловая не готова будет, потому что красят пол. Это досадно. Если бы я застал, я оставил бы некрашенным. В эти комнаты, — готовые, — я думаю перевезть мебель и очистить Волконский дом дня через три. Тебе же, думаю, переехать, когда будет готов весь низ и верх старый. Пускай при нас уже доделывают залу и гостиные. Как ты думаешь?» (ПЖ, стр.172). , милый Лёвочка, и оно меня смутило. По тону я вижу, что совсем дом не готов, переезжать бог знает, когда придется. А по содержанию ничего подробно понять нельзя. Что именно не готово на верху, готовы ли те две комнаты из коридора и девичья, и кухня?Ты как-то всегда забываешь людей Ты как-то всегда забываешь людей. Толстая пометила: «Впоследствии я пристроила комнату повару и дворнику при сторожке».. Потом, если занять мебелью низ, то где же жить? Ведь мебели много, она громоздка и ее всю поломают в тесноте, если жить. Вообще я ничего не могу сказать, что я думаю и когда я перееду; мне надо бы всё знать поподробнее. Одно мне ясно, что Илюше здесь в тысячу раз опаснее жить, чем в Москве; и ходить по снегу и морозу 5 часов сряду, бог знает как далеко, гораздо хуже, чем ходить в гимназию. Учится же он часа два в день, и того меньше. Я дрожу всякую минуту за воспаление легких, и одна моя мысль — поскорее его отвезть в Москву.Поправляется он плохо поправляется он [Илюша] плохо — «после тифа» (прим. С. А.). , да и где же поправляться, когда он столько тратит сил на ходьбу. Сегодня везде снег лежит, тепла у нас в тиши только три градуса днем, ветер северный и везде топят.

Пожалуйста не забудь две вещи: чтоб везде топили, чтоб везде были форточки и чтоб рамы зимние вставили. Жалко, чтоты так неопределенно пишешь о кухарке ты так неопределенно пишешь о кухарке. Толстой писал: «Мы хотим взять кухарку и есть дома. И Серёже будет лучше». . Еслиб ты положительно написал, то я прислала быАлёну Алену. Елена Ивановна Прасекина, кухарка. , не всё ли равно неделей раньше или позднее, а здесь всякая баба могла бы её заменить. Если решительно ты хочешь, чтоб дома был стол, то хоть телеграфируй, я пришлю сейчас же Алену. Провизию пусть забирают по книгам, а посуда там есть. Кастрюлей я бы с ней прислала.

Скучать — я совсем не скучаю. Мне так хорошо в тишине, сосредоточившись в своих мыслях, с невинными малышами и с девочками, которые очень милы со мной и даже веселы.

Но нужно начать ученье, нужна для всех правильная жизнь, нужно всем быть вместе. Погода отвратительная, так бы во всяком случае нельзя ехать. Сегодня я, было, велела оседлать Шарика и запречь в тележку Гнедого, хотели ехать кататься. Но только что я верхом на Шарике отъехала по дороге в Тулу, северный ветер так подул пронзительно, что я вернулась и всех оставила дома. Дети пошли пешком гулять. Илюша убил вальдшнепа и коростеля.

Посылаю тебеписьмо Тургенева письмо Тургенева — от 4/16 сентября из Буживаля; в нем Тургенев просит Толстого прислать ему «Исповедь», изъятую цензурой из «Русской мысли» («Толстой и Тургенев. Переписка» 1928, стр.104—105). .

Какое глупое былораспоряжение архитектора распоряжение архитектора. Архитектором при перестройке хамовнического дома был Михаил Илларионович Никифоров. велеть красить полы под осень! Всё лучше, чем теперь сырой пол, к которому всё приставать будет, и запах краски замучает.

Ну, да что, будет толковать-то! всё, бог даст, устроится; только будь здоров и весел, и меня люби. Пришла старуха Городенская; я ей платок подарила, — она очень довольна, сидит у меня и болтает, Алёша тут же Бульку треплет. На небе что-то прояснилось. Когда же ты-то приедешь, как бы я рада была. Ну прощай, милый, бумага вся.

Соня.

Получили ли квитанцию на яблоки и твои книги и опись вещей?

№ 79

1882 г. Сентября 15. Среда вечер. Я. П.

Милый Лёвочка, до сих пор писала тебе всякий день; вчера написала всё, что думаю о доме, а сегодня уже об этом говорить не буду. Как хорошо, что погода такая ясная опять установилась. Это и для нас в деревне прекрасно, и для вас хорошо, дом и краска в доме высохнут. От тебя сегодня не получу письма, завтра пошлю в Тулу. Жалею, что не уговорилась с тобой, чтоб письма ты посылал на Козловку.

Скажи Сергею, что сегодня в 10ч. утраАриша благополучно родила дочь Ариша благополучно родила дочь. Жена слуги Толстых Арина Григорьевна Арбузова.. Я у ней была, тамМарья Феодоровна Марья Феодоровна — Марья Федоровна Гоцкина, бывшая дворовая, имела дом в Ясной Поляне., и все здоровы и благополучны. Крестить буду яс Митрофаном с Митрофаном — Митрофан Николаевич Банников, сын дядьки братьев Толстых, яснополянский приказчик, , назовут, кажется, Софьей, так как в субботу св. София. Скажи Сергею, чтоб был спокоен, я буду заботиться о здоровье его жены еще лучше его самого, — а если что случится, пришлю телеграмму.

Сегодня мы утром учились с Машей, Таня играла, потом катались в коляске на новых лошадях по дороге в Тулу. Весело на них ездить потому, что видно, что им всё легко, силы много, а это главное. Андрюша и Миша, — даже поочередно сидели на козлах, что их привело в восторг; «такие бешеные, будто, лошади, а они такие, будто, молодцы!» Илюша ничего не убил, а вальдшнепов видел опять. Здоровье его поправляется, но он все еще худ и по утрам бледен. Теперь он все ест, и квас даже пьет, и в пятницу я его в ночь отправлю. После обеда он сел учиться, а я собрала партию в крокет: Таня с Carrie, Маша и я, и мы, каждая партия, по разу выиграли.

Малыши пока бегали и играли на крокете. Теперь напишу это письмо и буду с Машей читать по-французски; сначала она мне, а потом я ей вслух. Когда все вечером спят, я иногдачитаю Сенеку читаю Сенеку. Сенека — римский философ, живший в первом веке. Толстая читала Сенеку на французском языке по экземпляру, принадлежавшему Л. Д. Урусову и сохранившемуся в яснополянской библиотеке: «Oeuvres complètes de Sénèque» trad. par J. Baillard, 1860—1861, 2 tomes.; мне не понравилось,что он, описывая «Colère» он, описывая «Colère», такое обращает внимание на внешность человека. Толстая читала трактат Сенеки «De ira» (о гневе); в первой главе I книги трактата Сенека так описывает человека в состоянии гнева: «глаза его — воспламеняются, сверкают, лицо становится пурпурового цвета, потому что кровь, отхлынувшая от сердца, начинает кипеть и бросается в голову; губы дрожат, зубы стиснуты, волосы вздымаются, дыхание делается затрудненным и с присвистом, суставы его начинают скручиваться и хрустеть, он стонет, рычит, речь прерывается междометиями, руки судорожно сжимаются, ноги стучат о землю» и т. д. — Толстой писал в ответ 18 сентября: «Место из Сенеки я знаю, и не согласен» (ПЖ, стр.181).,1 [«гнев»] такое обращает внимание на внешность человека. Сегодня опять намереваюсь читать.

Непременно приезжай сюда отвести душу в деревне. Сегодня опять стало так хорошо, ясно, тепло, красиво. Ты поохотишься и походишь. Мне жаль, что на твою долю пришлось хлопотать с перевозкой мёбели и вещей; да, я никак не могла бы с ребенком это сделать. Получили ли выквитанцию на продажные яблоки квитанцию на продажные яблоки. Толстой писал 15 сентября: «Яблоки пришли в очень дурном положении. Ящики перебиты, и вытаскано много яблок. Мы их перевезли к себе в сарай и тут продадим» (ПЖ, стр.178). и ящик твой? Там же, где квитанция, я положила список вещей. Прощай, милый друг, скучно, что не всякий день имею от вас письма, да в Тулу посылать совестно всякий день. Мальчиков моих целую; верно им без меня не так жутко, как мне без них, и главное за них.

Соня.

Предшествующие письма от 13 и 14 сентября не печатаем.

№ 80

1882 г. Сентября 16. Четверг вечер. Я. П.

Милый Лёвочка,получила сразу два твоих письма получила сразу твоих два письма — от 13 и 14 сентября. Во втором Толстой писал: «Я все это время в сонном, глуповатом и спокойном, немного меланхолическом состоянии. Никого не видаю, чему рад» (ПЖ, стр.177). , из которых вижу, что тебе грустно и не хорошо. А мне и жаль тебя, но и досадно немножко, что мы так плохо устроились: нам без вас дурно, вам же и без нас, но главное дурно то, что неудобно и холодно так, что даже заниматься нельзя было. Всё это оттого, что будто «ничего вперед задумывать не надо», а вот опыт показал, что все вперед надо думать, а там выйдет уж как бог велит.

С Ильей вышла-таки неприятность, хотя, главное, здоровье его хорошо. Вчера ночью, в 12 часов, сижув балконной гостиной в балконной гостиной. Комната, в которой позднее находился кабинет Льва Николаевича.одна, Таня спит в моей комнате, а я читаю Сенеку. Слышу окно хлопает внизу, в комнате Ильи. Я подумала: простудится, если окно отворилось, пойду проведаю. Надо тебе сказать, что с вечера Илья мне всегда сказывал, кто у него ночует, так как одному страшно, и вчера он сказал, чтоТитка Титка — Тит Иванович Полин (Пелагеюшкин) (1867—1932), яснополянский крестьянин, служил у С. Н. Толстого, потом у С. Л. Толстого., аИван Иван, — вероятно Иван Васильевич Макарычев (р. 1870), сын яснополянских крестьян Василия Савастьяновича Макарычева и Ольги Родионовны Егоровой. не ночует.

Вот я прихожув комнату Ивана Михайловича в комнату Ивана Михайловича. И. М. Ивакин, учитель. Он жил в комнате рядом с комнатой «под сводами». , первое впечатление — вонь и табак. Посреди комнаты собаки наделали нечистоту. Иду дальше, голоса, хихиканье. Когда я отворила дверь, Илья сделал какое-то быстрое движенье; потом вижу, Титка на полу, а этот Иван идиот на Лёлиной постели рядом с Ильей. Я ужасно рассердилась, выгнала и разбранила Ивана и Илье сделала выговор; главное досадно, что солгал. Сегодня он мне весь день старался доказать, что папа нашел бы, что спать с Иваном и Титом и на Лёлиной постели даже очень хорошо, а что это только я имею глупые, барские мысли. Предоставляю тебе это с ними обсудить, а я, признаюсь, рада, что он завтра уезжает, мне это запанибратство не с народом, а с паразитами, курящими, играющими в шашки и льстящими Илье — очень противно. Шуму и крику, слава богу, не было, мы с Ильей по прежнему и говорим и всё, — но мы друг друга не убедили, а я только сказала, что пока я в доме хозяйка, я буду делать, как я хочу, а не как он, и люди будут слушаться меня.

Ездили мы нынче опять кататься, учились мало, крестины помешали, и я в дурном духе. Таня, Carrie и даже Маша поочередно ездили на Голубом верхом и были очень довольны. Мы ездили в Засеку, кругомоколо Ваныкина около Ваныкина. Дача тульского купца Ваныкина близ Козловой Засеки. . Очень хорошо в лесу: дубы зеленые, трава тоже и темносинее небо, и ярко-желтые листья, всё это так красиво при ясном солнце.

Приезжай поскорей, только Илью построже оставляй в Москве; жаль, что я не могу его завтра, т. е. в пятницу утром, отправить, платье не готово и придется вечером, т. е. в ночь, отправить. В субботу утром он будет в Москве, с Малышкой. Купили ли ему кровать длинную, а то после тифа на полу спать не очень-то хорошо.

Оченьрада, что ты печь велел переделать рада, что ты печь велел переделать. Толстой писал 13 сентября: «В кухне было сделано неудобно — русская печь, и очень маленькая в нашей кухне. Мы решили переделать печь так, чтобы русская печь была больше и устье ее выходило бы в людскую[...] Подвалы есть, но они сопрели и завалились. Я велел починить, но сделать попроще, для кореньев и капусты» (ПЖ, стр.175).; в доме Волхонских печь была мала, и с хлебом, и с квасом, и ваннами детям было неудобно очень. И что о подвалах позаботился — спасибо. Картофель для отправки уже готов в мешках и яблоки ждут в ящиках, как приеду, так надо послать, а то всё замерзнет не в подвале.Какаяугловая вышла ярка? Какая угловая вышла ярка? Толстой писал 14 сентября: «Обои в угловой очень ярки, а в столовой правда, что темны». Я всё сокрушаюсь, что не дала вам ложек, кастрюлек. Об Алёне ты не пишешь ничего, присылать или нет? Илью щами да кашей после тифа кормить не приходится, да и тебе, я думаю, не очень это здорово. Отчего вы не велите кухарку прислать? Я, признаюсь, не верю, что к 1-му будет готово, и на меня нашло сегодня уныние. А уж Илья без тебя в Москве вовсе изболтается, да еще передерутся там эти мальчики. Народ очень ненадежный.

Завтра напишу с Ильей. Право, лучше бы кой-какие неудобства, чем нам долго не ехать. Нельзя ли 25-го поехать?

Прощай, Лёвочка, целую детей и тебя. Твое уныние и мне сообщилось.

Соня.

№ 81

17 сентября. Пятница. 1882 г. Я. П.

Наконец отправляю к тебе Илью, милый друг Лёвочка. Мы с ним расстаемся дружелюбно и он обещает в Москве вести себя прилично. Сегодня, для моих именин, у меня неприятность,а именнопришло а именно пришло — имеются в виду менструации. , что всегда меня очень волнует. Да и нервы что-то так расстроены, что ни за что взяться не могу. Оттого ли, что по старой привычке, когда в именины или рожденье одиноко, то особенно грустно, или от физических причин, но сегодня так что-то, в первый раз после вашего отъезда, скучно, скучно.

Приехалавдова священника вдова священника — Мария Дмитриевна Карницкая, вдова В. И. Карницкого (1831—1881)., просидела почти весь день, разбирала вещи Ильи, укладывала, немножко пошила, а теперь дети с гармонией подняли такой шум, что я заперла кругом все двери и села в свою комнату писать. Сегодня получилаписьмо от тебя письмо от тебя — от 15 сентября.иот тёти Тани от тёти Тани. Письмо это неизвестно. .

Она детей простудила, кашляют, потом пишет, что ехать из Москвы до Петербурга было очень дурно. В Петербурге же всё она нашла очень хорошо и исправно. Саша ей всё приготовил и устроил и она очень довольна.

Хотя меня очень интересует всё, что ты подробно пишешь о постройке, но я вижу, что несмотря на твои усиленные старанья, мечта моя поехать раньше — не исполнится. И еще сколько хлопот впереди — ужас! Не ослабей и вперед, милый Лёвочка, и помогай мне и после, а то одной и скучно, и страшно, и трудно устроиваться. А вместе и легче и как много веселей! А я не буду зла, я так желаю не быть, — что надеюсь достичь этого.Лёлино объяденье Лёлино объяденье. Толстой писал 15 сентября: «Лёля вчера напугал меня. Он 3-го дня наелся винограду[...]; теперь ему совсем хорошо, а утром пропустил гимназию. О нем ты не заботься. Я забочусь так, что чувствую, что балую» (ПЖ, стр.177). меня неприятно смутило. Мог бы поберечься, чтоб тебе не доставлять лишнего расстройства. Вот с Ильей грозит та же опасность, я постараюсь ему внушить. Если приедешь в понедельник, то телеграфируй во всяком случае. Во-первых, мне это будет весело, а потом лошадь выслать надо. По письму твоему вижу, что ты очень уединенно живешь. Что ты в винт не поиграешь или не сходишь к знакомым? Сегодня и я просидела весь день дома, нездоровится. А девочки с малышами катались в катках и верхом. Маша ездит верхом и очень довольна и горда. Потом опять садилась Carrie и Таня. Кому хорошо в деревне — это малышам. Целый день на воздухе: уж зато у них вид такой цветущий. Таня благодарит Серёжу за присланные вещи, всё аккуратно и хорошо.

Лёвочка, ты мне не пишешь, что у тебя на душе и о чем ты думаешь, и что тебе хорошо и что дурно, что скучно и что радостно? Только о практических вещах мне пишешь; или ты думаешь, что я уж совсем одеревенела? Ведь не одни же паркеты и клозеты меня интересуют. Хотела я тебе из Сенеки выписать целое место, в котором ты мог бы поучиться, как относиться к тому, что противно душе, как тебе, например, город; да длинно, времени не хватит, надо еще посмотреть, как уложили Илье вещи. Бог даст скоро увидимся, тогда покажу.

Рисунок

Иллюстрация:

Зал в Хамовническом доме Толстых в Москве
Гос. Толстовский музей в Москве

Сегодня вы хотели вещи перевозить. Господи, как это скучно и долго! Очень, очень мне жаль, что на твою долю досталась эта возня, да делать-то нечего. Прощай, милый друг, целую тебя, Лёлю, Серёжу.

Дяде Косте кланяюсь. Хотя бы бог дал он устроился Дяде Косте... он устроился. К. А. Иславин часто бывал без места и нуждался. Толстые ему помогали.
Следующее письмо, от 18 сентября, не печатаем. . Теперь с тобой скоро увижусь. Приезжай, отдохни, у нас так хорошо.

Соня.

№ 82

1882 г. Сентября 28. Вторник вечер. Я. П.

Милый друг Лёвочка,

На меня без тебя нашла суета. Во-первых, меня очень мучило, что ты поехал больной и до сих пор я не успокоилась и буду ждать известий с нетерпением; потом холод страшный меня смутил, как я маленьких довезу и как твое будет здоровье в неудобной московской обстановке. А засуетило меня окончательно то, что я хватилась разбирать свои вещи и бумаги и увидала, что билет в 10,800 р.   с. у меня, а денежный билет в 12,000, который Петя положил, должен быть у тебя. Я помню, но смутно, что я тебе его в тот отъезд твой в Москву дала, что ты сунул его просто куда-то в карман, а что я вслед тебя заворчала, что ты так небрежно обращаешься с деньгами. Будь так добр, прибавь в телеграмме: «билет цел», а то я всё буду искать и волноваться. Дала же я тебе его в последнюю минуту, когда ты ехал с Лёлей и Таней, но всё это у меня смутно; речи же об этих деньгах у нас с тобой в эти дни не было. Билет именной, пропасть деньги не могут, но скучно будет хлопотать, а теперь скучно волноваться.

Как ты сел, было ли там место, куда ты так спешил, когда подходил поезд — всё это нам осталось неизвестно, ты скрылся и не показывался. Всё это до сих пор меня тревожит: пожалуйста не суетись, не делай лишних движений с перестановкой мебели и вещей, мы приедем рано и сами до ночи всё устроим, было бы маленьким куда взойти в теплую комнату, остальное всё ничего.

Завтра напишу опять, а пока прости меня, милый друг, за мое суетливое письмо, ответь на него терпеливо и добросовестно, а главное — главнее всего на свете — береги свое здоровье, и если плохо, — не запускай, ради бога, можно опоздать и получить воспаление в кишках. Пожалуйста, брось на время свои идеи и употребляй тёплое судно, это тебя главное простудило, ипозови Чиркова позови Чиркова — доктора. , если будет плохо. Целую тебя.

Соня.

Теплые клистиры крахмальные очень помогают.

Привозить ли ружье и какое, я хорошенько не поняла.

Помета Толстой: «Лев Николаевич съездил к нам в Ясную Поляну пробыл несколько дней и опять уехал в Москву». Датируется на основании ответного письма Толстого от 3 октября, в котором он писал: «получил твои письма. Они обрадовали меня — и послал телеграмму. Билет я нашел у себя», а также согласно помете на письме «Вторник вечер».

№ 83

1882 г. Сентября 30. Четверг вечер. Я. П.

Милый Лёвочка, представь себе, чтодо твоей телеграммы до твоей телеграммы. В телеграмме от 2 октября Толстой указал на вторник (5 октября), как день, когда С. А. Толстая может водвориться в Москве, в новом доме.мы все решили, по тону твоего письма, что мы раньше вторника не уедем. Так что мы совсем не удивились, и я не очень огорчилась, потому что очень морозно, дети кашляют, Маша охрипла, а у Тани зубы болели сегодня. Авось до вторника будет теплей. У нас всё решительно уложено и даже рояль и портреты, и всё рогожами зашито. Осталось немного белья, необходимые платья и теплые вещи. Я опять буду спокойно жить, учить, шить и делать, будто мне тут и всю зиму жить. Но ученье детей страдает, да и не скоро в Москве то устроишься с гувернанткой и учителями. Слава богу, что ты здоров, это выкупает в телеграмме неприятность отсрочки нашего приезда. Но что меня утром по прочтении твоего первого письма привело в тот злобный ужас, который мы оба с тобой во мне ненавидим — эторедкие балясины редкие балясины. Толстой писал 28 сентября: «Перилы на лестницу поставили очень красивые, но так широко, что пролезть ребенку легко. Завтра потолкую с архитектором, как это поправить» (ПЖ, стр.182). на лестнице и перегородка, не заграждающая входную дверь в девичьей. Я всё лежала и думала, что я бы сказала злое архитектору; но теперь я немного успокоилась, а всё-таки прошу тебя настоятельно переменить балясины, это необходимее всего; всё равно, если они останутся редки, я осрамлю архитектора и на его глазах велю всё заколотить досками. Ты пойми, что ведь никогда, ни одной минуты нельзя быть спокойной; что уедешь из дому и всё будешь думать, что дети упадут. Да мне пропадай всякая красота, если я должна вечно находиться из-за балясин в нервном состоянии страха. Нет, прелегкомысленный твой архитектор. Пожалуйста, не будь слаб и не позволяй себя уговорить, а непременно вели переделать и сделать частые балясины.

Я уверена, что ты очень хлопочешь и устаешь, и если тебе трудно, то мне тебя жаль. Строга я не буду ни к чему, что не красиво, а только то меня может огорчить, что для детей опасно или слишком неудобно. Ты пожалуйста не думай о том, что я найду; это только затемняет тебе то, что ты сам нашел бы хорошо или дурно. Это все я пишу на твое слово снисхожденье в телеграмме.

Аписьмо твое такое хорошее письмо твое такое хорошее. Толстой писал: «Мальчики живут чудесно. Оба заняты очень спокойно, добродушны. Я застал обоих за книгами[...]. Тебе, верно, не больше моего хочется скорее соединиться. За дом я что-то робею перед тобой. Пожалуйста, не будь строга. Мальчики ужасно милы. Такой я счастливый. У вас был, — у вас очень хорошо, сюда, к мальчикам, приехал, — очень хорошо» (ПЖ, стр.182)., так радостно прочесть было, что ты счастлив. Как я этого страстно желала, только этого — в прошлом году, чтоб ты счастлив был, и вот правда, что tout vient à temps à celui qui sait attendre.1 [все приходит во время для того, кто умеет ждать]. Но я не хочу это так понимать, я понимаю, что я этого у бога просила и он дал.

Так прощай до вторника опять, милый друг. Жаль, а делать нечего. Что же ты мне не телеграфировал, у тебя ли 12-ти тысячный билет, у меня его положительно нет. Завтра привезут верно твое письмо. Целую тебя. Спасибо Серёже и Илье, что они хороши и милы. Их тоже целую. Дай вам бог всем быть здоровым и счастливым. Мы здесь тоже счастливы, на сколько это можно без вас.

А что стульчики, стульчики, стульчики?..Таня хочет тебе писать что-то тихонько от меня Таня хочет тебе писать... Т. Л. Толстая приписала: «Папа́, — зажги побольше ламп и свечей, когда нам приехать, чтобы мама́ дом показался веселым, главное, чтобы первое впечатление было приятное. Мы не очень испугались твоей телеграммы, нам и тут не очень скучно, только жалко, что не с вами. Таня». .

Соня.

Датируется по связи с предшествующим письмом и согласно помете «четверг вечер». Этому письму предшествует письмо от 29 сентября (среда ночь); его мы не печатаем.

№ 84

1882 г. 4 октября. Вечер. Я. П.

Мне совестно, милый Лёвочка, что я встревожила тебя Мне совестно [...] что я встревожила тебя. Толстой писал 5 октября: «Получил нынче, в 8 часов, твою телеграмму и очень успокоился» (ПЖ, стр.186).
О получении настоящего письма Толстой писал 6 октября: «Успокоительное письмо твое получил и очень рад. Только досадно на Таню» (ПЖ, стр.188). , Алёше лучше, жар прошел и рвота прекратилась почти совсем, по немногу еще срыгивает; понос всё продолжается, но доктор сегодня был и дал лекарства, чтоб прекратить понос; лекарства еще плохо помогают, его слабит каждые два часа и очень водянисто. Но он сам весел довольно, и даже ползал сегодня немного. Другие дети здоровы, и если бог даст всё будет хорошо, то доктор говорит, что можно будет ехать в четверг или лучше в пятницу. Я тогда опять телеграфирую. Таня в большом негодовании, что я тебя обеспокоила, но я не думала, что ты примешь так к сердцу именно Алёшину болезнь и потому с жестокостью писала все подробности. Теперь совсем беспокоиться не о чем и я боюсь, что ты приедешь и напрасно потревожишься.

Таня мне всё время говорит грубое и неприятное, пока я пишу, и мешает мне. А человек ждет письма. Она даже говорит, что я налгала на Алёшину болезнь. Очень тебе должно быть приятно, что у тебя такие защитники, а мне больно; она всё время была мила, а теперь за тебя стала со мной жестока. — У нас было сегодня 9½ градусов мороза утром, это просто ужас! Но в доме тепло и очень стало хорошо.

Прощай, мой милый Лёвочка, не беспокойся и жди терпеливо. Жаль, что не писал: здоровы ли вы все, что значит: благополучны, а не здоровы. Целую вас всех.

Соня.

Этому письму предшествуют письма от 1, 2—3 и 3 октября с припиской от 4 октября (утро); письма эти не печатаются.

№ 85

29 мая 1883 г. Я. П.

Милый Лёвочка, я послала уже тебе одно письмо в Самару, до востребованья, и впредь буду так писать, а это одно только посылаючерез Патровское волостное правление через Патровское волостное правление. Патровка — село в 20 верстах от Самарского хутора Толстого., может быть дойдет. У меня не совсем в доме покойно, потому что Алёша и Андрюша ужасно кашляют, очень похоже на коклюш. Алёшу вчера рвало несколько раз от кашля, Андрюшу еще не рвет, но он давится и кашляет припадками, а Миша почти здоров. Таня сестра тоже кашляет ужасно. Ночью жутко делается от детского кашля, а утром встанут, ничего как будто, веселые, играют, едят, — ну и успокоишься. Погода стоит чудная. Не жарко, а ясно, тихо, красиво. Вечера и ночи свежие, месяц молодой; зелень, трава, листья — всё так свежо, сильно, густо и прекрасно растет в нынешнем году. Ильяс Альсидом с Альсидом. Alcide Seuron (1869—1891), сын гувернантки Толстых. Кончил курс Лазаревского института, служил при посольстве, умер от холеры. — По-русски его называли и Альсидом и Алкидом.и Лёлей ездят на охоту с гончими вкомпании Головина компании Головина — Яков Иванович Головин (р. 1852), помещик, охотник, был женат на Ольге Сергеевне Федоровой.и его жены, Илья убил двух зайцев. У них, видно, большая бывает жуировка: берут чай, хлеб, вчера выпросили у меня пирог с вареньем — и так и едут в лес. Таня пишетM-me Seuron M-me Seuron — Сейрон (ум. в 1922 г.), рожд. Вебер, уроженка Бадена, после смерти отца и мужа должна была искать средств для поддержания семьи. Прожила двадцать пять лет в России и шесть лет провела в доме Толстых. Издала свои воспоминания с предисловием Е. Цабеля на немецком языке «Graf Leo Tolstoi von Anna Seuron» Berlin, 1895. На русском языке «Записки Анны Сейрон», в переводе Сергиевского. Об этой книжке есть следующая запись в дневнике Толстого 1895 г.: «Вчера получена газета с статьей о клеветах и глупостях книжки m-me Seuron».по утрам, иногда возьмет карандаш и так рисует что-нибудь. Потом она читает, иногда катаются и в крокет играют. Я целыми днями теперь пишу —переписываю французскую эту статью переписываю французскую эту статью. Речь идет об «Исповеди», французский текст которой готовился Толстым для «Nouvelle revue». — Толстой писал Софье Андреевне 8 июня: «Письмо m-me Adam [издательница «Nouvelle revue»] мне приятно тем, что я напечатаю у нее новое, а старое — пошли. «Исповедь» не была напечатана в «Nouvelle revue». Под заглавием «Pages inédites de Léon Tolstoi» («Неизданные страницы Льва Толстого») было опубликовано предисловие к «Краткому изложению Евангелия» в 23 томе журнала за 1883 г.. По вечерам с Таней в крокет играю, а сегодня у насУрусов Урусов — Л. Д. Урусов.и былРаевский Раевский — Иван Иванович Раевский (1835—1891), помещик; известный общественный и земский деятель; познакомился с Толстым в начале 1850-хгг. В имении Раевского, Бегичевке, Толстой организовал помощь голодающим. Поездки его к Раевским продолжались в течение 1891—1893 гг. Некролог об И. И. Раевском Толстого напечатан в «Красном архиве» за 1924 г., №6.Иван Иванович, обедал и вечер сидел. Ходила я к больнойМарфе Евдокимовой Марфе Евдокимовой. Марфа Евдокимовна Фоканова, дочь яснополянского крестьянина Евдокима Родионовича. . У нее тиф, по-моему; я дала ей несколько советов, и хочу за нее приняться серьезно. Единственное, что мне доставляет удовольствие настоящее — это лечить больных, особенно, когда удачно. Больных очень много, ездят издалека, сегодня привезли такого несчастного мужика, от лихорадки просто страшен был. Я ему дала вина, он весь дрожал, дала ему чаю, хинин и не знаю уж, что с ним будет, а желала бы знать, выздоровеет ли он.

Мы живем все дружно и тихо, дети учатся и ведут себя хорошо.

Мне иногда без тебя невыносимо одиноко и тоскливо, но это минутами; а разумно я желаю, чтоб ты кумыс пил подольше и отдыхал бы от нас и нашей несимпатичной тебе жизни. Но только бы не прискакала бы какая-нибудьМ-а М-а — Пелагея Николаевна Метелицына, одна из первых женщин, работавшая на сельско-хозяйственной станции А. Н. Энгельгардта. Затем работала у себя на хуторе в Самарской губернии, где занималась рационализацией сельского хозяйства. Летом 1883 г. приехала на хутор Толстого
и нанялась в качестве батрачки. Питалась вместе с рабочими и лишь по воскресеньям проводила время в своем кругу. Произвела на Толстого сильное впечатление тем, что, будучи помещицей, сама выполняла сельскохозяйственные работы. По словам А. А. Бибикова, зимой Метелицына пришла к Толстому в Москве, но не была допущена к Толстому С. А. Толстой, возможно из ревности, как думал Бибиков. Свой опыт работы на земле Метелицына описала в очерке: «Год в батрачках» («Отечественные записки» 1880 г., №9, сентябрь). — В письме от 8 июня Толстой так успокаивал Софью Андреевну: «Про Метелицыну вчера Лазарев рассказывал очень дурное, но не в том смысле, в каком ты думаешь, а в том, что она шальная и в обращении с людьми нехорошая. Ну, да бог с ней! На дороге между мной и тобой никакие ни Метелицыны, ни Венниковы стать не могут. И вот, как разлучишься, видишь, как мы близки и нужны» (ПЖ, стр.197)., и не смущали бы твою душу люди, которые поставили себе задачей завладеть тобою нравственно. — Серёжа верно уж с тобой; я благодарю его, что он продал лодку, и что был благоразумен, и что писал мне, я все его письма получила. А от тебя ещетолько одно письмо было только одно письмо было — записка от 20 мая (ПЖ, стр.189). , хоть бы еще скорее было письмо; мне твои письма в твое отсутствие жить помогают, точно так же как твои речи в твое присутствие; но речи тогда помогают, когда при этом ты любишь меня, — а это много изменилось...

Прощай, целую тебя и Серёжу.

Соня.

Толстая пометила: «Письма из Ясной Поляны в Самарское наше именье, где Лев Николаевич пил кумыс. Туда же ездил и сын Сергей».

№ 86

1883 г. 2 июня вечер. Я. П.

Милый Лёвочка, сейчас приехали из Тулы и привезли мнедва твоих письма два твоих письма — от 25 и 29 мая. В первом Толстой писал: «Второе утро на хуторе. Мне совсем не весело и не приятно. Даже уныло и грустно. Видел тебя во сне, и думаю беспрестанно о всех вас, но не жалею, что приехал. Надо развязать ту путаницу, которую я же завел здесь [...] отношения с мужиками, отдача земель, торгованье, питье чая — ужасно тупое, одуряющее и противное занятие [...]. Мне интересно было себя примерить к здешней жизни»; во втором: «Первые дни, от кумыса ли, или так, была тоска; теперь веселее; но вчера ходил далеко, на Каралык, и напился молодого кумыса, и сделался нездоров. Нездоровье мое обычное — печень [...]. Неприятно было то, что я досадовал на Бибикова [управляющего] за непорядки, особенно в лошадях; ему передали, и он огорчился, и мне было совестно» (ПЖ, стр.190—192). , из которых последнее меня немного обеспокоило тем, что ты нездоров, и чем? печенью, это так неопределенно! Дай бог, чтоб всё обошлось благополучно и чтоб ты или Серёжа не расхворались. Мне ужасно приятны, милы и радостны были твои письма. В них я увидела, что ты не убежишь от нас, какие бы мы ни были; что ты не отдаешься влиянию людей, которые мне так всегда чужды и даже неприятны; что в хозяйстве во многом и я, глупая, была права.

Откровенно, кладя руку на сердце, говорю тебе, что я желаю, чтоб ты пил кумыс и жил там, высыпался, как ты говоришь, как можно дольше, т. nbsp; е. как выдержишь. Не стоило того расставаться, отрываться друг от друга, если не выдержать до конца кумысное питье. А кумыс для тебя очень, очень нужен и важен, это даст силы, легкость жить и на всё смотреть веселей. Алёшин коклюш идет своим чередом, припадки бывают сильные, он закатывается, но только что припадок кончается, он играет, смеется, бегает, даже, поет. Дрюша и Миша кашляют, но не коклюшем. Я их очень берегу, соблюдаю. Живем мы все — я с детьми и с Таней и с людьми — очень дружно и хорошо. Погода чудная, мы купаемся, я сегодня одна везде гуляла, нашла в Чепыже 5 белых грибов, нарвала цветов, любовалась очень старыми и новорожденными дубами и так тихо, спокойно наслаждалась природой. А мне не совестно, что я не работаю какую-то выдуманную работу: право, так много заботы и работы домашней — рада, как минута досуга есть. И так мне весело и хорошо жить летом, я только бога благодарю, что так мне хорошо пока. Не мучься, Лёвочка, что ты не работаешь. Живи, пей, ешь, веселись и наслаждайся,как говорит Соломон в твоей исповеди как говорит Соломон в твоей исповеди. По Библии Соломон — сын Давида, царь израильский (993—953 до нашей эры). Толстой в своей «Исповеди» цитирует из книги «Екклезиаст», приписываемой Соломону. Екклезиаст проникнут настроением, выражающимся в словах: «суета сует и все суета и томление духа». В главе VI «Исповеди» Толстой цитирует из Екклезиаста: «Сказал я в сердце моем: дай испытаю Я тебя веселием, и насладись добром: но и это — суета. О смехе сказал Я: глупость, — а о веселии: что оно делает? Вздумал Я в сердце моем услаждать вином тело мое и, между тем как сердце мое руководилось мудростью, придержаться и глупости, доколе не увижу, что хорошо для сынов человеческих [...].» , которую я эти дни, не разгибая спины, переписывала по-французски. Тебе кумыс будет не в пользу, если ты будешь работать. Тогда всё наверстаешь, когда поправишь желудок и придешь в зимнюю аккуратность.

Лёля и Альсид всё вместе — рыбу удят, верхом ездят, Альсид хороший малый. Но сегодня Лёля сообщил Альсиду, что Таня не купается потому, что у нейр... р.... — регулы.и Альсид ничего подобного не знал, и Madame пришла в отчаяние и кричала, que Léon est pourri et il gâte mon enfant.1 [что Лева испорченный и развращает моего ребенка.] Но Лёле был выговор, я снесла крик кротко, и теперь всё обошлось. Об Илье ходят неясные, но подозрительные слухи. Я в это не вхожу, ему 17 лет, дело не матери теперь, а сказала мне Madame же, что он в шалаше, в саду, с кем-то бывает, и мальчики, Лёля и Альсид, будто это знают. — А я, как девушка, у меня золотом уши завешаны, ничего никогда не знаю, а если знаю, то неловко мне, грустно, и я совсем теряюсь. Сказать — духу не хватает, и что я скажу? Когда приедешь, поговори с ним, и может быть еще неправда, Madame всегда имеет на уме что-нибудь нечистое, я это замечала. — Таня, дочь, по утрам, пишет портрет Madame, он стал лучше; играет на фортепиано, читает и много болтается; встает она иногда только поздно, а большей частью рано.

Меня огорчает, что гимназист, которого я взяла Лёле, еще ни разу не был. У него заболела сестра и он ее повез в Москву, да и пропал. Обещал приехать сам, как вернется. Сама я занимаюсь Лёлей и Машей всякий день час. День по-русски, день — по-английски. ЧитаемOrville College Orville College — Генри Вуд (Wood) (1820—1887). по-английски, переводим, диктуем. Лёля сегодня сочинение писал о рыбной ловле, Маша читала русскую историю и я много ей рассказывала; оказывается, когда мою память раешевелить, я многое помню и могу быть полезна в передаче знаний, если нужно это. Ты, верно, читаешь и думаешь: «всё пустяками занимаются!» А я не умею другого ничего делать, да и не хотела бы, благо я так счастлива в своей жизни. Как иногда мне тяжело, Лёвочка, одно: знать, что ты всю мою жизнь и всю меня так не одобряешь и не считаешь серьезной.

Разве мало хоть того, что я всей душой желаю делать хорошее и не могу.

Прощай, милый друг, целую тебя и Серёжу. Продолжай быть спокоен и счастлив. Всё будет хорошо, а не будет — на то божья воля, и при тебе было бы тоже. Если б не коклюш, я бы, может быть, приехала, а теперь не могу, и не жди меня.

Твоя Соня.

Настоящему письму предшествует другое — от 30 мая, вторник; его мы не опубликовываем.

№ 87

4 июня. Суббота. 1883 г. Я. П.

Судя по письмам твоим Судя по письмам твоим. Толстой писал 29 мая: «Что все вы? Что ты? Желаю тебе быть столь же спокойною, как я. Когда на меня первые дни находила тоска, я не верил ей, приписывал это ненормальному состоянию здоровья, и точно это так. Теперь знаю, что вас, с которыми я связан, много и что все случиться может, — но то же и при мне. Главное, страшно и неприятно думать, что я еще не знаю, спокоен, а там уже случилось» (ПЖ, стр.193)., милый Лёвочка, мне кажется, что ты более беспокоишься о нас теперь, чем в былые времена, и потому я решила писать тебе почаще. У нас всё то же всё так же коклюшно, и подчас очень страшно закатывается Алёша, но всё так же весел и, повидимому, в промежутки здоров; всё так же кашляют не коклюшем Андрюша и Миша, и все остальные здоровы. Погода испортилась, сегодня стало пасмурно и дождь перепадает и северный ветер; жаль, что малыши принуждены сидеть дома, и жаль, что завтрашний Троицын день испорчен для больших детей. Сегодня Илья дома, а утром был на охоте; он совсем ничем не занимается, читает «Войну и Мир» и то, представь себе, прочел нечаянно 2-ю часть прежде первой и до конца почти не спохватился. Таня погрузилась эти два дня в швейную ручную машинку, которую я ей выписала из Москвы. Может быть её это приохотит к работе. Лёля и Альсид сейчас едут верхом в Ясенки илиКолпну Колпна — село в 7 верстах от Ясной Поляны. . Купаться всем запретили сегодня и потому все стремятся куда-нибудь. Я пишу, а Таня сейчас прибежала и зовет Машу в Чепыж за грибами. Сегодня Carrie уехала сm-lle Герке m-lle Герке — Ольга Ивановна Герке, учительница детей Кузминских в Тулу, и я смотрю и забавляю малышей; тем более это трудно, что им гулять нельзя.

У Кузминских всё хорошо, все здоровы, мы очень дружны, и нам с Таней очень хорошо.Саша Саша — А. М. Кузминский.приезжает 15-го июня, амоя Madame моя Madame — м-м Сейрон. 15-го уезжает за границу. Ей адвокат писал и вызывает ее поскорей, так что она не может откладывать; я, было, хотела, чтоб она до твоего приезда осталась. Но ты этим не стесняйся, непременно пей кумыс не меньше 4 и даже лучше 5 и 6 недель. Еслиб ты знал, как я смотрю на это — т. е. смотрю, что это крайне необходимо для тебя, что это важно не для одного тебя, но для всех нас, для семьи твоей, для работы и для духа твоего. Только ты не скучай, не тревожься и не хворай. Без тебя я почему-то и благоразумнее, и лучше, и даже кротче, чем при тебе. Верно оттого, что твоего хорошего и доброго хватает на всю семью; или, какУрусов Урусов — кн. Леонид Дмитриевич. выразился в прошлое воскресенье, что: «вы все в его лучах живете и не цените это!» Ну, а без тебя лучей нет и приходится самой хоть слабым светом светить.

Меня прервали — малышам пришлось строить из палочек мост, а то они перессорились, и в это время Таня пришла из Чепыжа мокрая премокрая от травы; а Альсид и Лёля лошадей не добились и поехали в таратайке удить рыбу. Погода разгулялась и солнце выглянуло. Я пущу детей немного погулять. Таня играет на фортепиано, а соловей в саду так и заливается.

Ты, верно, теперь сидишь и пытаешься заниматься, и совсем напрасно ты это делаешь, совсем бы надо мозгу отдыхать, и особенно при кумысе, который физически делает мозг тяжелее и ленивее; усилие возбудить ленивый мозг еще вреднее, чем дать работу уже возбужденному и налаженному на деятельность могу. Понял? Право, это справедливо. А теперь кончаю, и бумага вся, и писать не о чём. Целую тебя и Серёжу. Как-то вы живете, может быть сегодня письмо будет.

Соня.

№ 88

1883 г. 5 июня. Троицын день. Я. П.

Вчера не успела отправить письма; пишу сегодня еще. Алёша кашляет реже, хотя еще довольно сильные припадки. Прелестная погода, чудесная, оживленная (несмотря на пожар, сделавший многих несчастными). Картина большой толпы баб, мужиков, детей с венками. Всё это пело и плясало около дома. Дети все и тётя Таня были у обедни с цветами. Они веселы и оживлены очень.У нас Бестужевы У нас Бестужевы. Василий Николаевич Бестужев-Рюмин бывал в Ясной Поляне с женой Марьей Филипповной и дочерью.— вся семья и Урусов приехал уже почти после обеда. Кучер Бестужевых и нашЛукьян Лукьян — Лукьян Демьянович, московский кучер Толстых.в хороводе произвели фурор пляской и гармонией. Маша Кузминская и Таня дочь, Альсид и Лёля ездили купаться верхом. Как-то вы проводите сегодняшний день? Весело ли тебе, спокойно ли и здоров ли ты, милый друг? Письма вчера не было, и я опечалилась. Целую тебя. Письмо это везет Бестужев и я спешу. Получила вчера la Nouvelle Revue сстатьей de Cyon статьей de Cyon. Статья Цион «Русский пессимист Лев Толстой» напечатана в томе XXII «Nouvelle Revue». Сохранившийся в Ясной Поляне экземпляр носит следы чтения статьи С. А. Толстой и Л. Д. Урусовым. Толстая дважды пометила на полях: «не понято»; пометы относятся к Платону Каратаеву, которого Цион характеризует, как русского бродягу-солдата, с сомнительным прошлым, нищенствовавшего по всей России. По поводу того, что Каратаев, получив подарок от французского солдата, признает с удивлением, что у него есть душа, Цион добавляет: «Такова предельная уступка Толстого в отношении к иностранцу: он признает за ним душу. Проникнуть же в эту душу Толстой органически неспособен».«Le Pessimiste Russe Lew Tolstoï». Меня очень интересовало, но много не понял он тебя и мне было досадно. Я сегодня утром ее всю прочла. Ну, прощай, спаси тебя бог, и нас....

Соня.

№ 89

Июня 7 1883 г. Я. П.

Милый Лёвочка, сегодняполучила еще одно (четыре всего) письмо получила еще одно [...] письмо — от 2 июня; в нем Толстой писал: «Живется здесь хорошо и спокойно, коли бы не беспокойство о тебе. Одуряюсь понемногу кумысом и освежаюсь. Все свои планы работ помню, так же люблю, но как будто сплю» (ПЖ, стр.194).от тебя. Насчет здоровья твоего я успокоилась, но твоиразговоры с молоканами разговоры с молоканами. Толстой писал 2 июня: «Нынче ездил с Василием Ивановичем в Патровку и Гавриловку по делу сдачи земли и долго беседовал с молоканами, разумеется о христианском законе. Пускай доносят. Я избегаю сношений с ними, но, сойдясь, не могу не говорить того, что думаю». — Известен донос на Толстого, рапортом от 13 июля представленный Самарскому губернатору и составленный уездным исправником Бехтеевым («Русская мысль» 1912, XI, стр.160—161).меня смутили столько же, сколько и нездоровье. Какая тебе охота, зная, что за тобой наблюдают, пускаться хотя бы в простые разговоры! Наделаешь и себе и мне хлопот и горя, а счастливее от этого никто не будет. Меня очень трогает, что ты так о нас тревожишься. Если б не коклюш, который относительно всё-таки легкий, всё было бы тихо и хорошо.Ты мне неприятно напомнил о твоем холодном, внезапном отъезде Ты мне неприятно напомнил о твоем холодном внезапном отъезде. Толстой писал 2 июня: «[...] я до сих пор ничего про тебя не знаю. А меня особенно мучает это этот раз. Я так вдруг скоро уехал. Как будто что-то не договорено, и как будто что-то холодно мы простились. Думаю о тебе беспрестанно» (ПЖ, стр.194).; я забыла уже. Но тогда, ты даже забыл проститься со мной. Ты уехал, а я заплакала; потом стряхнула с себя горькое чувство и сказала себе: «не нужна я, так и не надо, постараюсь и я также быть свободна от всяких чувств». И мне уж не так был тяжел твой отъезд, как бывало; я стала жить спокойно и часто очень мне бывало хорошо, особенно от природы. — Если и тебе спокойно, то не спеши домой. Освежайся умом и телом. — Неприятно мне думать, что тот свежийвзгляд на людей живущих там и мне чуждых взгляд на людей, живущих там и мне чуждых. В письме от 8 июня Толстой описал общество 21 чел., собравшихся на кумысе. Преобладала молодежь, революционеры (Е. Лазарев, В. Степанов), студенты-медики, курсистки. , которым ты взглянул на них, когда приехал, теперь уже пропал и затемняется. Видно опять, особенно с помощью Серёжи, ты подпадаешь под их обдуманное и ненавистное мне влияние, и опять поднимается во мне утихнувшая буря.

С грустью иногда думаю: вот приедешь, будет у всех радость свиданья — и опять тебе, и следовательно и мне станет тяжело, что жизнь, кажущаяся нам нормальная и даже очень хорошая и счастливая, тебе будет тяжела. — Ведь всё тот же крокет по вечерам, катанье, гулянье, купанье, болтовня, ученье греческих, русских, немецких, французских и проч. грамматик по утрам, одеванье к обеду, ситчики и проч. и пр. Но мне всё это освещено красотой лета и природы, чувством любви и исполнения долга к детям; радостью чтения (читаю Шекспира теперь), прогулок и многим другим. А ты уж не можешь этим жить — и грустно, очень грустно. Ради бога, не сочти это за упрек; я так чувствую весь трагизм твоего положения и вместе так ценю и благодарю тебя, что ты трудишься и мучаешься с скучным тебе хозяйством, чтоб сделать мне и детям приятное и удобное.

Сегодня приезжал учитель Лёли, и они очень хорошо занимались 2 часа. Теперь он наладится ездить, а то болен был. Вчера мы ездили все наГруммонт Груммонт — деревня в трех верстах от Ясной Поляны. , на пикник. Таня, Маша Кузминская, Илья, Лёля и Альсид верхом, а остальные в катках. Был чудный вечер, опьяняющий по красоте своей, закат солнца. Я с Андрюшей, двумя Мишами и Лёлей поймали 8 окуней; и надо было видеть восторг малышей, особенно маленького Миши, когда вытаскивались окуни на удочке!

До сих пор не послалаперевод к m-me А перевод к m-me A. — Жюльета Ламбер (m-me Adam) (р. 1836), французская писательница. С 1879 г. издательница Nouvelle Revue, где писала статьи по вопросам русской культуры, искусства и т. п. Ей принадлежат: «La société de Saint-Petersbourg», (1886), «La Sainte Russie» (1889). — Ср. письмо №85.. Делают затруднения на почте, и я опять посылаю сегодня. Дня три тому назад я только кончила переписывать. — В народе всё несчастных встречаю. Марфуша Евдокимова умерла, хоронили в Троицын день, а подруги ее в это самое время пели и плясали около нашего дома.Василий Шураев Василий Шураев — Василий Федорович Шураев (1823—1890), сын Федора Андреевича; помощник садовника во времена крепостного права и позднее. , маленький старичек, выколол себе глаз, подвязывая цветы, и глаз мгновенно вытек. Я хоть была в отчаянии, но сделать ничего не могла, и моя медицина была тут бессильна. Утром сегодня пришел нищий, страшно было на него смотреть, так изнурила его двухгодовая крымская лихорадка. Дала ему хинину и денег, но у него такое жалкое и не плутовское лицо, что я хочу ему помочь, напишу Кнерцеру, нельзя ли его в больницу бесплатно положить и полечить. — Столько у меня больных, Лёвочка, что просто ужас! Стала настоящим доктором и думаю серьезно зимой на медицинские курсы ходить. Практические, медицинские курсы, говорит m-lle Герке, есть в Петербурге и очень общедоступные, не знаю, есть ли в Москве. — Пишу письмо урывками. Больных еще вечером трое приходило, потом в крокет играла, работала и пришла пить чай. За чаем прочла Тане и детям твое письмо, имы все очень рады, что ты лошадей 40 сюда хочешь привести мы все очень рады, что ты лошадей 40 сюда хочешь привезти. Толстой писал 2 июня: «Лошадей теперь я думаю голов 40 с жеребятами лучших, т. е. самых интересных по породе — привезти к нам и разместить часть в Ясной, часть в Никольском. Из этого можно видеть, что я окумысился» (ПЖ, стр.194). ; это очень будет весело и удобно; я сама что-то очень стала любить лошадей. Нет ли серых от Урусовского, подаренного жеребца, и от Имперьяла. Вот хороши были лошади.

Меня послали дети, чтоб я написала тебе купить побольше сукна на кафтаны. Дуничка велела пуху привезть: гусей посылали много, куда, мол, пух дели, а у нас подушек нет.

Бестужев просит непременнопривезти Даля привезти Даля — «Толковый словарь» В. И. Даля (первое издание 1861—1868 г., второе изд. 1880—1882 г.).: беспрестанно нужен, говорит, и дети подросли.... А я ничего не прошу, только прошу после хорошего, настоящего, спокойного питья кумыса привезти себя снисходительного, здорового, молодого, какой был прежде, по духу молодого, чтоб не видеть во всем какой-то упрек, а видеть счастье и благодарить за него бога, и ничего, ничего не желать и не выдумывать и не изменять.

Деревня наша по немногу обстраивается, кое-кто просил осин, и я давала всем; но просят умеренно, даже мало.

Прощай, теперь, милый друг, постарайся не тревожиться, брось разговоры с молоканами и не порть своей спокойной жизни слишком большими хлопотами о хозяйстве. Илья и Таня собираются тебе писать, как они говорят: «донести обо всем папаше». Боюсь, что не исполнят. Как жаль, чтоСерёжа так себя портит Сережа так себя портит. Толстой писал о Сергее Львовиче 2 июня: «Последнее письмо я писал тебе в тот день и даже час, когда приехал Серёжа. Они доехали [на лодке с И. М. Ивакиным] до Коломны. Очень довольны своим путешествием и в лодке, и на пароходе. Я был ужасно рад приезду Сережи, но, как всегда, он тотчас стал со мною строг и его присутствие даст мне спокойствие, но не даст радости» (ПЖ, стр.193).
Толстой писал в ответ на настоящее письмо: «я первым распечатал твое письмо от 7-го июня, последнее; и чем дальше я читал, тем большим холодом меня обдавало. — Хотел послать тебе это письмо, да тебе будет досадно. Ничего особенного нет в письме, но я не спал всю ночь, и мне стало ужасно грустно и тяжело. Я так тебя любил, и ты так напомнила мне всё то, чем ты старательно убиваешь мою любовь. Я писал, что мне больно то, что я слишком холодно и поспешно простился с тобой; на это ты пишешь, что ты стараешься жить так, чтобы я тебе был не нужен, и что очень успешно достигаешь этого. Обо мне и о том, что составляет мою жизнь, пишешь, как про слабость, от которой ты надеешься, что я исправлюсь посредством кумыса. О предстоящем нашем свидании, которое для меня радостная, светлая точка впереди, о которой я стараюсь не думать, чтобы не ускакать сейчас, ты пишешь, предвидя с моей стороны какие-то упреки и неприятности. О себе пишешь так, что ты так спокойна и довольна, что мне только остается желать не нарушать этого довольства и спокойствия своим присутствием. О Василии Ивановиче, жалком, добром и совершенно для меня не интересном, пишешь, как о каком-то враге и разлучнике. — Я так живо вспомнил эти ужасные
твои настроения, столько измучившие меня, про которые я совсем забыл; и я так просто и ясно люблю тебя, что мне стало ужасно больно.
Ах, если бы не находили на тебя эти дикие минуты, я не могу представить себе, до какой степени дошла бы моя любовь к тебе. Должно быть, так надо. Но если бы можно было избегать этого, как бы хорошо было!
Я утешаюсь, что это было дурное настроение, которое давно прошло, и теперь, высказав, стряхнул с себя. Но все-таки далеко до того чувства, которое я имел к тебе до получения письма. — Да, то было слишком сильно. Ну, будет; прости меня, если я тебе сделал больно. Ведь ты знаешь, что нельзя лгать между нами» (ПЖ, стр.198—199). . Вот так-то Таня ко мне относится часто. Когда же Серёжа сюда собирается и когда ты думаешь приехать? Хотела бы побывать у тебя, да боюсь детей оставить с коклюшем. Миша начинает тоже по коклюшному иногда кашлять; у Алёши реже стали припадки. Они весь день гуляют, очень веселы и, бог даст, всё обойдется легко. Кажется всё написала и теперь кончаю. Таня тебе кланяется.

С.

№ 90

1883 г. 12 июня. Воскресенье. Я. П.

Милый Лёвочка, давно нет писем от тебя и очень желала бы знать, как вы живете, здоровы ли, и что вас интересует и радует в этой безотрадной Самарской жизни? Неужели тебе хорошо? Иногда просто не верится, а думаю с огорчением, что тебе хорошо только потому, что ты вне нашей жизни, нас, и главное вдали от меня.

Будет ли польза твоему здоровью, это самое главное и первое.

У нас стало дождливо, ветрено и неприятно. После жарких, летних дней, купанья, веселого настроения все стали под влиянием погоды пасмурны и тихи. На днях Таня сестра ездила в Тулу с детьми, а я оставалась дома. Вот за обедом нашло на нас веселье, Ольга Ивановна Герке, которая оказалась очень милая и приятная, Лёля, Альсид и я решились ехать верхом на встречу коляске. Оседлали Голубого мне, Знакомого — Ольге Ивановне, буланую — Лёле, и промененную на Зеленого у гуртовщика белую кобылу — Альсиду. Скакали мы ужасно, смеялись, болтали, а сзади нас собирались тучи и молния наводила ужас и гремел гром, а это нас только подбодряло. Так мы доскакали почтидо Басовского кабака до Басовского кабака — в восьми верстах от Ясной Поляны, против деревни Басовой, в пяти верстах от Тулы., где и встретили удивившуюся нашу компанию. А они все пили чай у Урусова в садике и тоже очень веселились. Мне так понравилось верхом ездить, что я вчера поехала совсем одна; ездила наЛимоновскую посадку Лимоновская посадка — местность за р. Воронкой; участок (60 десятин), приобретен Толстым в 1868 г. у Петра Яковлевича Лимонова, откуда и название., потом в Заказ на дорожку, где так глухо, и вернулась, окружив весь лес. Вообще я стала любить одиночество и иногда одна брожу, собираю цветы, грибы — всё, что попадается. Сегодня читала я всей молодой компании вслух:«Часы» Тургенева «Часы» Тургенева. Рассказ «Часы» писан Тургеневым в Париже в 1875 г.; напечатан в девятом томе собрания сочинений изд. 1880 г. и это имело огромный успех. Я, кажется, хорошо читала, но слишком растрогалась под конец сама. — Пришел ко мне нищий, несчастный какой-то, больной: так стало его жаль, что мы с Дуничкой всё о нем хлопочем. Посылала я его к Кнерцеру, он советовал его в больницу положить, что я завтра и сделаю. Бывают такие истинно несчастные.

Коклюш детей с дурной погодой ухудшился немного. Припадки стали чаще и сильнее. До сих пор хуже и жалче всех кашляет маленький Алёша. (Ты не забыл еще, что у тебя есть сын Алёша?) Он давится и задыхается ужасно, краснеет, сгибается всем своим маленьким тельцем. А потом опять веселеет, бегает, играет и спит, и ест. — Илья стал что-то скучать и стремиться куда-нибудь ехать; просится в Самару, в Пирогово или на охоту. Таня ведет свою полуленивую, обычную жизнь: иногда очень оживлена, иногда уныла и неприятна. Лёля и Маша учатся и очень хороши с своим невинным миром рыбы, цветов, крокета, поспевающей земляники, лошадей и проч. Знаешь ли, что осёл наш умер? А мы с Таней надеемся и страстно желаем, чтоб нам хорошую, не страшную лошадь верховую прислали из Самары. Так весело верхом ездить, а меня так мало уже что забавляет! Получил ли ты в Самаре у губернатора«Mille et une Nuit» «Mille et une Nuit» — «Тысяча и одна ночь» — популярный сборник арабских сказок. Наиболее распространен был французский перевод сказок, с которого переводили и на другие европейские языки. , Коран и твои часы? Я всё послала.

Конец письма утрачен.

№ 91

1883 г. Июня 15—16. Я. П.

15-го.

Вотеще одно письмо получила еще одно письмо получила — от 8 июня; в нем Толстой писал: «Только шукни мне, и я сейчас приеду. Скучно без работы; кумыс мешает и физическому труду, и еще больше умственному. Ах, ах, ах, только бы у тебя наши коклюшные благополучно откашляли, и ты не слишком бы измучилась и не заболела. А то теперь уж не далеко, — половина прошла» (ПЖ, стр.195—196). сегодня, милый друг Лёвочка, и это первое, которое доставило мне больше радости, чем все другие. Хотя приходит в голову, что причины твоей большей нежности от причин, которые не люблю я; но потом я сейчас же не хочу себе портить радости, и утешаюсь и говорю себе: «от каких бы то ни было причин, но он меня любит, и слава богу». Ах, кабы могло быть опять всё по-старому, по-прежнему! Тогда мы были вместе во всем, жили одной жизнью; и теперь — всякую жизнь легко будет несть, но никакой не вынесу легко, если врозь. Мне беспрестанно хочется (особенно последнее время) кликнуть тебя — иногда это чувство доходит до болезненного желания — сейчас, сейчас хочу тебя видеть, а потом вспомню, как ты относишься к нашей жизни, и думаю: «нет, не надо»; как камень на всю мою легкую, счастливую жизнь ложится то критическое, неодобрительное отношение твое к нам; и я думаю еще, что когда самому тебе захочется и затоскуешься о нас, тогда не так строг будешь, и потому приезжай, когда хочешь и делай всё, всё, что хочешь, но не будь строг ко мне и нам.

Рисунок

Иллюстрация:

Л. Н. Толстой в семейной группе
Сидят слева направо: Т. Л., С. А., Л. Н., М. Л. и Л. Л. Толстые. Стоят слева
направо : В. В. Шидловская, М. А. Кузминская
С фотографии 1884 г.
Музей-усадьба Ясная Поляна

16- го. Письмо начала вчера и не кончила: мне казалось, что всякое слово не то выражает, что я хочу и потому я и не дописала. Мне очень радостно думать, что ты здоровьем поправишься и жаль, что тебе как будто скучно; но я рада, что скучно без меня, и рада, что ты просто, по человечески опятьупотребляешь понятные слова, какскучно употребляешь понятные слова, как «скучно». Толстой писал в том же письме: «Мне тут скучно и пусто, и не хорошо без тебя и без работы — оба эти нужны мне для жизни» (ПЖ, стр.196). .

Дня три назад вдруг стало очень холодно, северный ветер, до 7½ градусов доходило ночью. И сделался у Алёши жар сильный, он стонал, задыхался. Какой я ад пережила в эту ночь! Я думала, очень обычное при коклюше, воспаление в легких. Но к утру (спал он у меня на постели), часам к семи вдруг к моему восторгу он весь спотел, даже волосики прилипли мокрые к лицу, и я ожила. После этого коклюш стал хуже, затяжки страшнее, но жар не возобновлялся. Сегодня опять стало жарко, ясно и всем детям немного легче стало. Они опять с утра до вечера на воздухе, а это главное при коклюше. Я не особенно тревожна, лишь бы опять холода не было, и лишь бы ничего не усложняло коклюша.

Саша Кузминский еще не приехал, его деньги задержали до 20-го. Танин кашель теперь лучше, уже не коклюш, а простой кашель. Madame уехала 14-го за границу. Лёля и Альсид всё с змеем возятся, пускают его, клеят, украшают, и рыбу ловят; я им бредень купила, сегодня карасей наловили. Они ведут себя хорошо, но вчера я их побранила: до 12 часов ночи всё болтали. Илья ничем уж не стал заниматься, сегодня об охоте всё говорил и поехал к Головину за тем же. Накупил рожков медных, пороху, дроби.

Третьего дня я наладила, было, Таню свою писать тётю Таню;принесла твою статью снизу принесла твою статью снизу. Толстая читала по рукописи «В чем моя вера?» — В ГТМ хранится ранний список этой статьи Толстого, сделанный рукой Т. А. Кузминской, под заглавием «Записки моей жизни 1881 г.». и предложила им читать вслух. Вот два часа Таня позировала, моя Таня писала, а я читала. Их всё очень интересовало, но с тех пор не могу никак их опять собрать читать, такая досада. То спать хочется им, то шить шляпы дурацкие, то еще что-нибудь. Видно, одной придется прочесть. А мне очень интересно, хотя много вслух замечаний делаю, и так хотелось бы поговорить с кем-нибудь.

Явился третьего дня вечеромМихайла Фомич Михайла Фомич — Михаил Фомич Крюков (1852—1918), двадцати четырех лет женился на дочери яснополянского повара Румянцева, Прасковии Николаевне. Прослужил лакеем у Толстых с 1873 по 1877 г. Затем служил у Л. Д. Урусова и Ливенцова в Туле. В разные сроки приглашался Толстыми в дом временно, как например в 1882 г. , кланяется, просит Илью и Таню крестить у него. Я, было, отказала, но дети взбунтовались, и я вчера с ними и еще с моей Машей и Верой ездила в Тулу. Были крестины у князя на квартире и пирог, и чай, и угощение. Немного совестно это было, но дети были в восторге, особенно моя Таня и Вера. Побыли мы там от трех до пяти и домой вернулись. Вечером опять почитали вслух, но у Тань двух совсем глаза закрывались, так и разошлись рано. Сейчас приехал учитель Лёлин, и он учится; кажется идет хорошо и малый симпатичный, хотя иногда ненатурально развязен, как часто молодые. Все остальные играют в крокет. Таня моя шьет на своей новой машинке. Мы вечером пойдем всей компанией за васильками. Как красиво, как хорошо везде! Сады скосили, сегодня перетрясли сено; ягоды только что поспели; сегодня мне дети три пучка принесли. Ясно, но синева в воздухе и не жарко, не холодно. У нас верно лучше, чем у вас в мерзкой степи.

Ну, теперь кончаю свое письмо, кажется, больше нечего писать, всё и интересное, и неинтересное сообщила. К Ивану Михайловичу два письма; одно открытое, сказано, что его ждут, чтобы всё кончить. Подписано Гильке, кажется. Адрес у Триумфальных ворот. Если он там, скажи ему это. Прощай, милый, обнимаю тебя за милое письмо. Целую Серёжу.

Соня.

№ 92

1883 г. Июня 19. Ночью. Я. П.

Сегодняполучила еще письмо получила еще письмо — от 12 июня; в нем Толстой писал: «Я дичаю всё больше и больше; не только не пишу, но ничего не читаю, чулок не надеваю, ни рубашки. Каждый день мы с постели идем купаться. Если жаловаться мне на что, то на сон. Долго не засыпаю и встаю поздно[...]. Ужасно тянет домой, к тебе и к работе; но все думается, что 5 недель кумыса совсем освободят меня от геморроидального состояния, того, с которым так трудно бороться, потому что оно действует на душу» (ПЖ, стр.198).от тебя, милый Лёвочка, то, которое ты послал в Самарус Бибиковым с Бибиковым. Алексей Алексеевич Бибиков (1837—1914), сын сенатора. Помещик Чернского уезда Тульской губернии. Окончил физико-математический факультет. В 1866 г. привлекался по делу Каракозова; после тюремного заключения был в ссылке, после чего в 1871 г. поселился в своем имении Тульской губернии под надзором полиции. По взглядам — поклонник Писарева. В 1870-хгг. пришел к убеждению, что самый нормальный труд — земледельческий. Отдал свою землю крестьянам, оставив себе несколько десятин, женился на крестьянке. С 1878 г. по 1884 г. был управляющим самарского имения Толстого, после чего поселился невдалеке от хутора. В 1883 г. против него было вновь возбуждено дело, и он подвергся ряду обысков. В 1906 г. избран в первую Государственную думу. См. о нем: Пругавин «О Льве Толстом и толстовцах», М. 1911; Дунин, «Граф Л. Н. Толстой и толстовцы в Самарской губернии» («Русская мысль» 1912, №11); Е. Лазарев, «Из воспоминаний о Толстом» («Воля России» 1922, №6 от 1 декабря, стр.4 и сл.)., письмо вялое, не веселое, и тем мне не понравившееся, что ты на себя взял этотземлемерческий труд землемерческий труд. Толстой писал: «со вчерашнего дня начал мерить с мужиками землю, которую сдаю им. Работу эту можно было сдать землемеру и заплатить 300 рублей. Я хочу сделать сам». , который кроме вреда ничего не принесет. На солнце, на жаре, нагибаться, отходить далеко от кумыса — и всё это из 300 рублей! Стоит ли того! Я понимаю, что тебе приятно думать, что ты заработал как будто, — но ведь ты теперь лечишься, и это главное надо было помнить.

У нас всё то же. Т. е. Миша и Дрюша сильно кашляют; у Алёши всё делаются (но немного реже по случаю жары) коклюшные припадки. И всё так же они все продолжают весь день гулять, кататься, есть и веселиться. Так что пока они вне опасности и веселы, и я живу своей жизнью, и только изредка мучаюсь, волнуюсь, не сплю и воображаю опасность.

Читаю я из стола твою рукопись Читаю я [...] твою рукопись, — вероятно речь идет о рукописи «В чем моя вера», — произведения, которое Толстой несколько раз подвергал переработке в 1883 г.с большим интересом. Ее только теперь привез Урусов, он её переписывал. Урусов благодарит тебя за память и кланяется тебе; теперь он на этой неделе уедет с братом к матери.Саша Кузминский Саша Кузминский. Толстой писал 12 июня: «Кузминский, верно, уже приехал. Кланяйся ему и Урусову» (ПЖ, стр.198). еще не приезжал. Он, по случаю безденежья, не может до 20-го выехать из Петербурга, хотя отпуск его начался, так его жаль.

Таня что-то не в духе, не знаю уж почему. Кашель ее лучше и она купается, хотя не совсем бы следовало. Сегодня после жаркого дня, опять такая холодная ночь, и я слышу, что мои мальчики хуже кашляют. Хоть бы вы с Серёжей здорово и благополучно дожили свой срок! Что-то и я начинаю тревожиться. Вызывать тебя скорей считаю неблагоразумным и потому не вызываю. Я замечала, что после четырех недель только начиналось самое благодетельное влияние кумыса. И до 1-го июля, и то не совсем довольно.

Вчера, с колокольчиками, прилетел в первый разКоля Кисленский Коля Кисленский — Николай Андреевич Кислинский (1864—1900), сын председателя Тульской губернской земской управы, Андрея Николаевича Кислинского (1831—1888). . Приезд его имел магическое действие. Девицы все мгновенно оживились, порхали и пели два дня. Сегодня вечером за чаем у нас с Таней сестрой вышла история. Весь день дети возбуждены, и два вечера сряду все дети сидят до 11-го часу. Я и сказала, что сегодня в последний раз позволяю это и даю им чаю так поздно, а надо раньше ложиться. Таня обиделась за своих девочек, начала кричать, что она и так дрожит, когда они кусок хлеба или цыплёнка возьмут и проч. неприятности. Я не сердилась за это, и так и кончилось. Потом сидели вместе, и всё обошлось. Лёля и Альсид и Илья живут по-старому: охотой, рыбой, крокетом и игрой в бабки. Лёля учится, но немного. Он правда тебя любит. Всегда первый прочтет твое письмо. Потом Таня дочь и сестра тоже прочтут, а Илья и Маша совсем равнодушны. У Лёли что-то живот болит, верно ягод наелся. Право, и то слава богу, что пока всё так. Я сама каждую минуту в страхе. И без тебя, да еще без Madame вдвое чувствуешь больше ответственность на себе. Сама я здорова, даже слишком. Дела у меня всякого много и не вижу как время идет и это иногда слава богу. Мое письмо тоже вяло, но половина третьего ночи; мы все засиделись, и я еще писать села, так устала. Прощай, милый друг, иду спать в свою одинокую спальню. Я тоже часто до четырех часов не сплю и поздно встаю. Целую тебя и Серёжу.

Соня.

№ 93

1883 г. 21 июня ночью. Я. П.

Написала тебе письмо и в первый раз в жизни — не посылаю его, а пишу другое. Сегодня ровно месяц, что ты уехал, сегодня же приехал Саша Кузминский. Супруги очень мило встретились и, надеюсь, будут продолжать быть дружны и хороши. Писем от тебя опять нет, какие редкие сообщения!

У нас всё то же. Упорный коклюш всё не проходит, особенно у Алёши. И всё так же все малыши помимо коклюша, здоровы и веселы. Сегодня они весь день гуляли; ягоды собирали, грибы; мы ездили купаться. Дни жаркие с ветром, ночи свежие, сено везде почти даже свезли уж, клубнику я сегодня варила, липа зацветает. Жаль, что ты не переживаешь тут этой красоты лучшего времени года. Вчера вечером мы с Таней сестрой очень трогательно вдвоем ходили за грибами, и всю дорогу весело болтали и смеялись.

У нас всё еще Коля Кисленский: сегодня все девочки, и Саша с дороги, и я, и мальчики танцовали весь вечер. Завтра он уезжает и везет в Тулу это письмо. В пятницу приезжаетБорис Шидловский Борис Шидловский — Б. В. Шидловский, двоюродный брат Софьи Андреевны. дня на два. — Что Серёжа? Не собирается он еще домой? Ему повестка какая-то, а получить нельзя, на его имя.

Хочу писать тебе события, а событий никаких нет. Лучше всех живет Лёля. Он два раза в неделю учится с гимназистом; то пускает змей, то рыбу ловит, то в бабки или крокет играет; а теперь его главный интерес, — это он мула выезжает. Такое красивое вышло животное и очень Лёлю веселит его выезжать. Таня и Маша уж вовсе ничего не делают; а Илья или на охоте (сегодня 2 утки убил), или у Головина, или так таскается и ровно ничего не делает, даже читать перестал. Таня, Маша и Лёля музыкой занимаются, но прошлогоднего усердия ни с чьей стороны нет.

Я всё читаю твою статью, или лучше твое сочинение. Конечно ничего нельзя сказать против того, что хорошо бы людям быть совершенными и непременно надо напомнить людям, как надо быть совершенными и какими путями достигнуть этого. — Но всё-таки не могу не сказать, что трудно отбросить все игрушки в жизни, которыми играешь, и всякий, и я больше других, держу эти игрушки крепко и радуюсь, как они блестят, и шумят, и забавляют.

А если не отбросим, не будем совершенны, не будем христиане, не отдадим кафтан и не будем любить всю жизнь одну жену, и не бросим ружья, потому что за это нас запрут.

Почему ты пишешь мне, что вернешься ко мне ближе, чем уехал? Почему ты пишешь мне, что вернешься ко мне ближе, чем уехал? Толстой писал 8 июня: «А если живы будем, то я вернусь к тебе ближе к тебе, чем когда я уехал». Что же ты не пишешь, почему? Хорошо бы это было; неужели это опять возможно? В письме, которое я не посылаю, я тебе все свои чувства написала, а потом решила, что не нужны тебе мои искренние чувства; ты так неосторожно стал обращаться с ними, что лучше никогда тебе их не знать. Разве будешь опять такой, какой был в старые годы. Но буду ли я такая? Всё на свете меняется. Одного желаю от души: чтоб ты здоров был и спокоен. Если тебе лучше там — живи сколько поживется, пока хочется. Затруднений в жизни без тебя, слава богу, пока ни с детьми, ни с делами не было. Никогда уже я не буду удерживать тебя при себе, как имела неосторожность, любя тебя, это делать прежде. Свобода обоюдная — вот и счастье по-новому. Ни упреков тогда, ни ссор, но за то и ни той тесной связи, которая тянет за сердце, как только один дернет другого.

Если ты вернешься 1-го, то это значит через 9 дней еще. Но ты, пожалуйста, не думай и не считай, что это я назначила этот срок. Я ничего не назначаю, — я прошу делать по своему чувству и по своему здоровью. Господи, только бы не быть опять виноватой, что я никуда не пускаю, отняла все твои радости и забила всю твою жизнь. — Какая я, правда, была неловкая!

Еще напишу тебе одно письмо. А теперь кончаю, потому что во мне закипает что-то странное и я, кажется, начинаю писать опять не то, что бы хотела. Ты не думай, что я зла или не в духе; право ни разу ни с кем не поссорилась и была очень весела. Так многое наболело в последнюю весну, что когда вспомню, — такую чувствую невыносимую, сердечную боль, что думаю: всё — только не то, что было. Не знаю, отчего именно сегодня нахлынули разные воспоминания и в первый раз в этот месяц стало невыносимо тоскливо. Прощай, милый друг, не сердись за письмо; не могу, хотя и начала, было, писать только про погоду, когда бродят всякие другие мысли. Целую тебя, Серёжу тоже. Что же он ни разу еще не написал.

Соня.

№ 94

1883 г. 25 июня Я. П.

Уж никак не думала, что не будет сегодня письма от тебя, милый Лёвочка. Так давно нет известий и всё страшней и страшней делается жить врозь. Дети уверяют, что значит, ты сам скоро приедешь; а я этого не думаю, и всегда одного прошу: не оставляй долго без известий. Сегодня мне нездоровится, спина и под ложкой так болит, что я до 12 часов в постели лежала. Теперь разошлось, но всё ноет. Это в первый раз после твоего отъезда. Коклюш у Алёши не лучше, не хуже. Что за упорная болезнь! И дрожишь всякую минуту, что во что-нибудь хуже перейдет. У Андрюши и Миши в роде коклюша, сильнейший кашель, особенно по ночам. Все прочие здоровы. Илья и Альсид стреляли нынче в Заказе два раза в зайца из под гончих. Лёля приладил маленькое седло на мула и всё на нем катается. Едем сегодня вечером кататься на встречу Борису Шидловскому. Он на несколько дней [приезжает]. За Таней буду смотреть в оба: будь покоен. Саша Кузминский очень доволен, что в деревне, и очень любезничает с женой. Господи, как с годами дешево ценишь эти любезности! А потом пресыщение и ссоры. Лучше бы и без любезничанья и без ссор.

Чтоб отношения хорошие были основаны на идеальном, на нравственном, — вот тогда были бы прочнее.

У нас стало очень свежо, купаться перестали; за то гуляют и в крокет играют. Пошлю это письмо и больше писать не буду. Вероятно, ты сам приедешь. А я взяла себе в голову, что ты приедешь сюрпризом и часто прислушиваюсь и забавляюсь тем, что жду тебя всякий день. Но, видно, в наши года́ уж сюрпризов не делают.

Получила письмо от Страхова Получила письмо от Страхова — письмо это от 22 июня 1883 г., хранится в АТ. — Н. Н. Страхов писал: «я буду здесь преспокойно продолжать работу над биографией Достоевского [...]. Боюсь, что я к старости становлюсь хуже и что не много удовольствия доставит мой приезд Льву Николаевичу, но всей душой стремлюсь повидать его и навестить Ясную Поляну». Страхов прожил у Фета в Воробьевке три недели и 12 июля приехал к Толстым в Ясную Поляну., он у Фета и ждет тебя, чтоб приехать в Ясную Поляну. Еще естьписьмо от Ягна письмо от Ягна. Александр Николаевич Ягн (р. около 1818 г.), житель Аткарского уезда Саратовской губернии. Был в переписке с Толстым, обращаясь с вопросами из области литературы и моральной жизни. Письмо его 1883 г. неизвестно. .

Как-то ты поправишься от кумыса? Не заболели бы вы там с Серёжей. Уж покойнее будет, когда вы вернетесь. А как хорошо у нас в Ясной, чудо! Я всякий день восхищаюсь.

Вечером. Письмо прервала, ездили кататься в катках, на трех гнедых, тройкой; Лёля на муле, Маша Кузминская верхом на Голубом, Илья, Альсид тоже верхами. Шидловский не приехал.

Сегодня так не хочется писать, — а думаю, во всякое слово мое будешь вникать; хочется ужасно тебя самого видеть и думаю, что еще целую неделю не увижу и переживу столько разных мыслей и чувств до того времени; духом я стала страшно неровна и стараюсь себя держать строже, но плохо удается. Прощай, милый друг, это мое последнее письмо, и то, пожалуй, не дойдет. Надеюсь, что и Серёжа приедет с тобой. 12 дней тому назад ты писал последнее письмо, ведь это ужасно давно! Целую вас обоих; пора домой вам.

С.

№ 95

1883 г. Сентября 28. Москва.

Милый Лёвочка, 1)Щепкин Щепкин — Митрофан Павлович Щепкин, которого Толстой просил просмотреть и прокорректировать текст «В чем моя вера».телеграфирует следующее: «Без предварительного одобрения цензуроюпечатать безусловно нельзя печатать безусловно нельзя — статью «В чем моя вера». Статья набиралась в типографии Кушнерева для «Русской мысли».». Отвечай ему сам, если нужно. 2) Еще получено из Самары письмо от всё больше и больше плачущегося управляющего. Лошади вышли 15-го сентября 45 голов сВасилием Никитычем Василий Никитыч — о нем С. А. Толстая пометила: «крестьянин села Гавриловка, очень дружелюбно относившийся к Льву Николаевичу». .

3) Еще получена от Кн. Урусова из Тулы статья, переводнаяречь Ренана речь Ренана. Жозеф-Эрнест Ренан (1823—1892), французский ученый, историк христианства. В №265 «Русских ведомостей» от 27 сентября 1883 г. воспроизведена речь Ренана, произнесенная в траурной храмине (capelle ardente) на парижском вокзале при проводах тела Тургенева., с просьбой ее напечатать где-нибудь. А мне уГотье Готье — книжный магазин иностранных книг на Кузнецком Мосту в Москве.сегодня сказали, что речь эта была уже напечатана сегодня утром в «Русских Ведомостях». 4) Еще из Думы требованье на 73 р. с. 5) ЕщеЮрьев Юрьев — Сергей Андреевич Юрьев (1821—1888), математик по образованию; редактировал славянофильский орган «Беседу». Был председателем Общества любителей российской словесности (1878—1884), с 1880 по 1885 г. — редактор «Русской мысли».был сегодня и сказал, что, если ты согласен говоритьо Тургеневе о Тургеневе. Юрьев, как председатель Общества любителей российской словесности, устраивал заседание памяти скончавшегося И. С. Тургенева; Толстой писал жене в ответ: «Непременно или буду читать, или напишу и дам прочесть о нем. Скажи так Юрьеву. Но лучше 15-го» (ПЖ, стр.203). Властями выступление Толстого было запрещено, речь не была написана. , то это можно 8-го или 15-го октября только. И ты должен об этом заявить непременно за неделю. Пожалуйста ответь.

Теперь я тебя так напугала целой страницей деловых глупостей, что ты, верно, думаешь, что больше ничего и не будет. Но я сразу всё высказала и конец. И весь-то мой день нынешний прошел в такой суете, увы! неизбежной. Дрова покупать, лакеев нанимать, матрасы, пальто, починки — ездила с Таней целых 5 часов и голова разболелась страшно. Встречала, к сожаленью, много светских знакомых, и у всех такой же противный и равнодушный вид, как и у меня, вероятно. Вчера я провела хороший день. Мы сидели en famille,1 [в семье,] разбирали книги, читали, болтали. Потом я с Серёжей играла в 4 руки, разошлись довольно рано. Сплю я с Машей, потому что у нее еще кровати нет, и ей у Тани плохо. А сегодня я тебе завидую, или, вернее, я радуюсь за тебя, что у тебя тихо и что есть природа и небо, и что душа останется чиста и ясна — не то, что у меня грязью забрызгана, так же как и платья мои на Московских улицах. Пороши у тебя не было, всё стаяло, а закат вечерний был чудный: я закрывала глаза и видела его над Заказом или Чепыжем, а не над Москвой. Странно, ведь когда-то я Москву любила. Хорошо ли тебе, и здоров ли ты? Завтра получу, верно, письмо. Ты мне не сказал, куда тебе писать, я и не знаю, и пишу на ближайший пункт — Козловку.

Всё больше и больше стараюсь проникнуться мыслью, что у меня прямые обязанности — 8 детей и один муж. Но вдруг оказывается, что одеть, обуть, накормить, обучить — берет столько времени, что другое, самое важное, остается. Но я буду стараться, чтоб заботы мелочные были как можно короче и не сложнее. Вчера вечером Илья позвал меня, просил прочесть и поправить его сокращение илиизложение историческое из Карамзина изложение историческое из Карамзина — вероятно «Из предисловия к истории государства российского» Н. М. Карамзина, помещенного в Поливановской хрестоматии (стр.510—514), по которой учился Илья Толстой у Л. И. Поливанова. . Я и прочла, и поправила, но он моих советов мало слушал, и оставил как было. У нас обедал дядя Костя, о Машеньке еще ничего не знаю, всё времени нет, вчера раскладывали всё с товарного, очень было хлопотно. Сегодня наняла лакея.

Говорила я нынче с Лёлиным учителем, но он ещеГрингмуда Грингмуд — Владимир Андреевич Грингмут (1851—1907), был преподавателем древних языков, впоследствии редактор-издатель «Московских
ведомостей»; учредитель и председатель «Русского монархического союза». Предполагалось приглашение Грингмута, как учителя для Л. Л. Толстого. не видал, и мы ничего не решили. Серёжа тоже еще не нашел студента. Мне очень хотелось бы поскорей устроить ученье и написать расписания самые точные.

Завтра еще напишу, а нынче очень голова и сердце пусты. Пойду по детям смотреть, кто чем занят и готовили ли уроки. Прощай, милый друг.

Пожалуйста, вели посмотреть: за моим коммодом завалиласькнижечка переплетеная, поваренная, писанная книжечка переплетеная, поваренная, писанная. Книжечка эта сохранилась в архиве С. А. Толстой в Ясной Поляне (инв. №2304); она озаглавлена так: «Поваренная книга. 2 издание, дополненное и исправленное в 1874 году. Издатель Ст. Андр. Берс посвящает это издание своей сестре графине Софье Андреевне Толстой». , и привези ее. Не брани, если письмо не хорошо.

С.

Датируется на основании ответного письма Льва Николаевича от 30 сентября и фразы настоящего письма Толстой: «Завтра получу, верно, письмо», сопоставленной со словами её же письма от 30 сентября: «Сегодня весь день ждала от тебя письма и так и не получила». Толстая пометила: «Из Москвы в Ясную Поляну, где оставался без семьи Лёв Николаевич».

№ 96

1883 г. Сентября 29. Москва

Сегодня весь день ждала от тебя письма и так и не получила. Как ты доехал, здоров ли, хорошо ли устроился и принялся ли за работу? Я видела луну слева и жду всяких горестей. У нас, пока, всё слава богу. Сегодня я не выезжала, а ходила по хозяйству: смотрела лошадей, корову, постройки, кусты и деревья фруктовые и сад. Когда я увидела кленовые листья, березы, мох кругом деревьев, то точно я опять в Ясной, так стало хорошо, напомнило мне мои последние прогулки. Дети тоже бегали, играли, гуляли. Перед обедом я ходила с Танейв Мало-Толстовский переулок в Мало-Толстовский переулок. В Малом Толстовском переулке близ Смоленского рынка одно время жили Мария Николаевна Толстая и ее дочери Елизавета и Варвара., но застала одних детей. Машенька с Hélène переселились в гостиницу Метрополь, Лизы и Леонида не было дома; Варенька еще не приехала, толькостаршие дети старшие дети — Валериан Николаевич Нагорнов (р. 1873), Елизавета (р. 1875 г., по мужу Краснокутская, в настоящее время живет в Риге) и Борис (1876—1898).с гувернанткой приехали. Лошадь мы нынче уступили madame Seuron, которая ездила к Альсиду. Вечером я учила Машу и читала вслух Андрюше и Мише. Дядя Костя опять тут; он вчера до двух часов ночи мне изливал всю горечь своего положения и упреков всем на свете. Я ему дала 15 рублей и написала о нем родным. Сегодня, благодаря тому, что не выезжала, я и деятельна, и спокойна; а вчера плохо мне было. Как мне сегодня захотелось в Ясную: так и полетела бы хоть на денек туда. Очень бы уж глупо было, а то, право, поехала бы.

Читала о похоронах Тургенева Читала о похоронах Тургенева. И. С. Тургенев умер в Буживале под Парижем 22 августа 1883 г. Торжественные его похороны, по перевезении тела в Россию, состоялись в Петербурге. Погребен на Волковом кладбище., и представь, засмеялась, вместо того, чтоб заплакать. Золоченый балдахин, серебряный венок отОрлова Орлов — знакомый Тургенева кн. Николай Алексеевич Орлов (1827—1885), генерал-адъютант, посол в Париже (1870—1882) и Берлине (1882—1885). на бархатной красной подушке; корридор из цветов, оперный хор... Ну просто представление. И в довершение трагическая сценаГригоровича Григоровича — Дмитрий Васильевич Григорович (1822—1899), беллетрист. , его речь и рыданья. Потом, подумавши, стало страшно, как люди во всё играют.

Илья продолжает учиться и Лёля тоже. Учитель взялся за русское, в пятницу придет учитель для математики. Таня в глупом и распущенном духе.

Прощай, милый друг, пиши всякий день, целую тебя.

Соня.

29 сентября.

№ 97

1883 г. Сентября 30. Москва.

Обычное мое беспокойство о тебе в твоем отсутствии уже мною, увы! овладело.

Ты вчера мне такое прислалкоротенькое письмо коротенькое письмо — от 28 сентября; в нем Толстой писал: «Это не письмо, а записочка, чтобы ты знала, что я жив, здоров» (ПЖ, стр.201). , что после напряженного ожидания оно на меня грустно подействовало.

Сегодня видела свой обычный дурной сон — выпадение зубов и луну видела слева. С этим запасом предрассудочных неприятностей и с московским нервным состоянием — вовсе дурно на душе. Послала нынче тебетелеграмму о корректурах телеграмму о корректурах. Речь идет о корректурах «В чем моя вера». — Толстой писал в ответ 30 сентября: «О корректурах я просил фактора и Лаврова посылать мне их в Ясенки. Я думаю, что они послали другой экземпляр в Ясенки. Во всяком случае пошли мне в Ясенки»., которые перечитываю сегодня, и нахожу, чтов тетрадяхчувства было больше в тетрадях чувства было больше. Толстой писал в ответ 2 октября: «Твое замечание огорчило меня». , а в корректурах ума больше. Но первое лучше.

Чего, чего мне в голову не приходит! И лошади разбили, и воспаление в легких, и удар, и воры ночью залезли... К тому же нет известий, просто тоска!

Дети все исправны. Сегодня я с ними в крокет играла: с Таней, Лёлей, а потом с малышами. Очень весело и довольно просторно. Вообще, как в саду — так рай. Особенно клёны мне милы, напоминают место, где мы летом чай пили по утрам. — Ездила я нынче в банк, кТретьякову Третьяков — П. М. Третьяков. и за Альсидом, привезла его на два праздника. Приходил без меня студент для математики Лёли; он ужасно не понравился Тане и madame Seuron. Завтра он опять придет...

Сейчас получила твое письмо. Думаю, что это до тебя не дойдет, ты видно скоро приедешь. Дай-то бог.Всё дело с присяжными меня всё-таки ужасно встревожило Всё дело с присяжными меня всё-таки ужасно встревожило. Толстой писал 29 сентября: «Сегодня приехал из Крапивны. Я ездил туда по вызову в присяжные. Я приехал в 3-м часу. Заседание уж началось, и на меня наложили штраф в 100 рублей. Когда меня вызвали, я сказал, что не могу быть присяжным. Спросили: почему? Я сказал: по моим религиозным убеждениям. Потом в другой раз спросили: решительно ли я отказываюсь. Я сказал, что никак не могу. И ушел. Всё было очень дружелюбно. Нынче, вероятно, наложат еще двести рублей, и не знаю, кончится ли всё этим. Я думаю, что — да. В том, что я именно не мог поступить иначе, я уверен, что ты не сомневаешься. Но, пожалуйста, не сердись на меня за то, что я не сказал тебе, что я был назначен присяжным. Я бы тебе сказал, если б ты спросила или пришлось; но нарочно говорить тебе мне не хотелось. Ты бы волновалась, меня бы встревожила; а я и так тревожился и всеми силами себя успокаивал. Остаться или вернуться в Ясную я и так хотел, а тут и эта причина была. Так ты, пожалуйста, не сердись. Мне можно было совсем не ехать. Тогда были бы те же штрафы, а в следующий раз опять бы меня требовали. Но теперь я сказал раз навсегда, что не могу быть. Сказал я самым мягким образом, и даже таким выражением, что никто — мужики не поняли. — Из судейских я никого не видал». (ПЖ, стр.202).. Я хотела было идти кФеде Перфильеву Феде Перфильеву. Федор Васильевич Перфильев (р. 1856), сын В. С. и П. Ф. Перфильевых; В. С. Перфильев был в то время московским губернатором. спросить, что могут с тобой за это сделать, и побоялась, что тебе это не понравится. Но не получая ответа на телеграмму, начинаю беспокоиться, не схватили ли тебя.

Сколько еще горя будет впереди! И как ты мог скрывать что-нибудь от меня? Это меня огорчило. Может быть я сама бы с тобой поехала. А теперь думаю, авось ты скоро приедешь. Если только штраф, то куда ни шло. А если судить будут, — то плохо дело. Я не знаю, что сделала бы я на твоем месте. Уже горячности молодой во имя какой-нибудь истины — у меня, я думаю, не нашлось бы. Больше всего я думаю, я бы думала о том, чтоб никого слишком не огорчать. Пишу ужасно несвязно; я еще не переварила всего, что в твоем письме; а кроме того малыши, Костенька, дети, шум — все это действует одуряюще. Миша обслюнявил и смял всё письмо, пока я учила читать Дрюшу.

Прощай, до свиданья скоро, надеюсь. Хоть бы всё кончилось благополучно. Целую тебя.

Соня.

30 сентября, вечер.

№ 98

1883 г. 1 октября. Москва

Теперьполучаю третий день твои письма исправно получаю [...] твои письма исправно — письмо от 30 ноября; в нем Толстой писал: «Сейчас получил с Козловки твои два письма и телеграмму, — прекрасные два письма. По обоим я вижу, что ты в том хорошем, любимом мною духе, в котором я тебя оставил и в котором ты, с маленькими перерывами, уже давно. — Письмо это читай одна. — Никогда так, как теперь не думал о тебе, так много, хорошо и совершенно чисто. — Со всех сторон ты мне мила» (ПЖ, стр.203). , милый Лёвочка. Жаль, что ты мне много пишешь обо мне, потому что это мешает быть до конца натуральной, и инстинктивно будешь стараться или написать то, что тебе понравится, или же сделаешь усилие быть натуральной и правдивой, — а это доводит часто до резкости.

Боюсь, что во вчерашнем письме я не довольно мягко отнеслась к твоему отказу быть присяжным. Во мне поднялось старое, эгоистическое чувство, что ты нас, семью, не жалеешь и вводишь в тревогу о тебе и твоей безопасности. Конечно, ты поступил по убеждениям; но не поехавши, не говоривши ничего, а заплативши штраф, ты тоже поступил бы по своим убеждениям, но ничем бы не рисковал и никого бы не огорчил. Ты оттого от меня скрыл, что знал, что я это самое желала бы и на этом бы настаивала. А тебя это смутно радовало — высказать это публично и чем-то рисковать.

Я не трону мизинцем, чтоб перекачнуть весы на свою сторону. Я так понимаю, что тишина для человека, умом работающего, крайне необходима. Живи пока нужно и пока хочется. Мне кажется, что когда тебе хорошо, спокойно и тихо, то и мне на половину лучше от этого. У нас очень суетно и подчас трудно. Я очень тиха, даже слишком; но спина болит и ноющее чувство в душе. Ничего, т. е. положительно ничего меня не радует.

Неужели от этого я лучше, что утратила способность радоваться.

Купила Тургенева в гробу; фотография чудная. Я долго вглядывалась в его спокойное лицо и подумала так ясно, так искренно: «вот туда-бы, где он, как хорошо!»

Сегодня ездила с Таней, Машей, Андрюшей и Мишей вхрам Спасителя храм Спасителя — храм в память избавления от французов в 1812 г., заложенный в 1839 г. и освященный в 1883 г., находился у Пречистенских ворот. ко всенощной. Меня малыши измучили, всё просились туда, потому что Лиза и Варя были и рассказывали. Впечатления никакого — велико, ярко, людно и больше ничего. Но малыши остались довольны и катаньем и церковью.

Таня всё это время очень мила и дружелюбна. Илья, Маша и Лёля очень ровны, а Серёжа очень часто груб и неприятен. Так это грустно! Взяли сегодня учителя для Лёли, студента, по Серёжиной рекомендации. Он мне понравился и видом, и скромностью.

БылаЛиза Оболенская с двумя девочками Лиза Оболенская с двумя девочками — Е. В. Оболенская и ее дочери: Мария и Александра. , которые играли в крокет с Машей и Дрюшей и очень веселились.

Знаешь, Лёвочка, чтоКостенька Костенька. О К. А. Иславине Толстой писал 3 октября: «Нынче утром получил твое очень хорошее письмо. Одно ужасно грустно — это Костенька. Пожалуйста, не рассердись на него и не обидь. Я как приеду, постараюсь дружелюбно избавиться от него» (ПЖ, стр.205). совсем поселился! Спит в твоем кабинете, и с утра до ночи уверенным, наглым тоном требует или всяких усовершенствований в моем хозяйстве, или закуски, или вина, или начинает смеяться надо мной, что я тебе пишу всякий день, или учит меня, как жить... Иногда плакать хочется, терпенья нет! Всё, что моя слабая душа соберет сил, чтоб как-нибудь бороться с этой суетной, ежедневной жизнью, и выкарабкиваться из нее на свет — всё это вдруг, я чувствую, погибает; я ослабеваю, тоскливо слушаю о позолоте рам или о его светских успехах, а передо мной также тоскливо лежит приготовленная книга. — Таня, дочь, начинает испытывать то же. Она от него нынче бегала с книгой по всему дому.

Но я, кажется, слишком жалуюсь. Он очень жалок. Madame тебя благодарит за память. Корректуры не поспели на почту сегодня. По новым порядкам в большие праздники только до 12 прием, а я получила телеграмму в 12-ть, и то страшно перепутанную. Завтра пошлю; жаль, что целые сутки позднее.

Я рада, что тебе в Ясной хорошо, а с желудком будь осторожнее. Пока прощай. Слишком длинны и пусты мои письма. ВелиМитрофану Митрофану — М. И. Банникову. твою лисицу выделать, отдать и прислать мне ее с Таниными. Выкопай в Чепыже три или четыре дубка и привези мне их посадить тут, в саду (это ради сентиментальности). А тут дубов нет. Ну, теперь и бумага вся. Целую тебя.

С.

№ 99

1883 г. Октября 2. Воскресенье вечер. Москва.

Письмо твое сегодняшнее коротко и бесцветно. Верно и мое будет такое же. У меня так сильно спина болит, что просто терпенья нет. Просидела весь день дома, шила, читала с Андрюшей, учила его, а когда пришел вечер, то подумала: «вот и еще день ближе к смерти, а пусто, пусто идут дни, не знаешь, за что ухватиться». Бывало думаешь, что обязанности исполнять, и можно быть покойной. А теперь я не знаю, в чем мои обязанности, и сомневаюсь в уменьи моем их исполнять.

Я не подумаю даже вызывать тебя. Чем ты больше захватишь осеннего и весеннего времени в деревне, тем ты будешь здоровей и несомненно счастливей. Довольно, что мне одной гадко, а ты наслаждайся, работай и живи, пока у тебя явится потребность жить с семьей. Малыши мои очень кашляют и у двух очень желудки расстроены. Сегодня очень холодно и неприятно. Не простудись ты на охоте или нетопленных комнатах.

Бывало летом, нервы расстроены или грустно, уйдешь часа на 3 в лес, и всё настроится. А тут, утомишься, всё натянуто — так и перенесешь, а спать с 7 часов утра никогда уж нельзя. Сегодня весь день плакать хочется, так нервы плохи, и всё тише и тише делаешься, точно не живешь. Это не жалобы, а просто еще не притерпелась и избаловалась своей чудной, летней жизнью. Вот огрубею, бог даст, тогда лучше будет.

Завтра дела разного — ужас!

Прощай, спасибо, что пишешь всякий день, а я поленилась раз и не написала.Сегодня отправлены были корректуры в Ясенки Сегодня отправлены были корректуры в Ясенки — корректуры «В чем моя вера»; Толстой отвечал 2 октября: «Нынче получил гору корректур из Ясенков. Постараюсь их поправить, а не испортить». . Это тебя еще задержит на несколько дней.

С.

№ 100

1883 г. Октября 3. Москва

Меня застала уже глухая полночь, и я письма не могла написать и послать. Сидели у насПрянишников Прянишников — Илларион Михайлович Прянишников (1839—1894), живописец-жанрист, выставлял свои картины на выставках «передвижников».иМаковский Маковский — Владимир Егорович Маковский (1846—1920), художник-жанрист. В 1883 г. иллюстрировал на ряду с Васнецовым, Репиным и Суриковым сборник «Рассказы для детей И. С. Тургенева и графа Л. Н. Толстого».. Было очень весело, приятно скорей. Разговор ни на минуту не умолкал. Сидели они с Серёжей, Таней и со мной и ушли в час ночи. Только что, было, пришла я вечером в усталое, грустное состояние духа после историис англичанкой С англичанкой — miss Allen. , как бог послал утешение в лице этих художников. И говоря много о живописи, мне опять пришло безумное желание учиться рисовать и писать, и опять, я чувствую, с заботами, во-первых, о малышах, а, во-вторых, о тысячах хлопот о починке колодцев, чистке клозетов, покупке башмаков, и проч. и проч., все мои пылкие желанья потухнут.

Ты сам назначил для приезда четверг, так и будем тебя ждать. У нас еще гостиная не топится и не отделана; как-то так это стало все равно; есть гостиная или нет.

История с англичанкой была вот какая: Миша плохо спал, у него живот болел; англичанка его положила на всю ночь в свою постель, чтоб к нему не вставать. Я ей утром сказала: «it is a dirty habit of common people».1 [«это грубая привычка простого народа».] И чтоб впредь она этого не смела делать. Она начала неистово кричать, весь день не ела, злилась, уходила вечером куда-то и всем объявила, что жить не будет. Это то бог с ней, она совсем никуда не годится, даже занять их не умеет. Но всё это крайне скучно. Няня при этом тоже торжествующе кричит страшным голосом.

Ты недоволен моими письмами Ты недоволен моими письмами. Толстой писал 2 октября: «Вчера получил твое третье письмо — нехорошее. Не дурное, но нехорошее тем, что ты, видно, встревожена. Как-то теперь?» (ПЖ, стр.205.) — Имеется в виду письмо Толстой №97. , но что-же делать? В этой тесноте детских и пошлых нянек — кто бы уцелел? И нет мне счастья на нянек с этими тремя малышами. Уж как бы нужно опытную, кроткую и добрую женщину к этим трем мальчикам. Только и спокойна у меня душа, когда учу Андрюшу, и он со мной, а то порча и порча со всех сторон.

Ходили мы сегодня с Таней часа три пешком, искали дляСергея Николаевича Сергей Николаевич — С. Н. Толстой.квартиру. Номы не были так счастливы, как ты мы не были так счастливы, как ты. Зиму 1882—1883 г. семья С. Н. Толстого прожила в квартире, подысканной Львом Николаевичем. ; квартир очень мало и те плохие. Поищем еще по газетам. Завтра рождение Тани, и Лиза Оболенская придет обедать.

Иду спать. Прошлую ночь у меня была лихорадка. Я думала по причине — но всё нет, и к моему плохому духу примешивается еще мой обычный, ежемесячный страх беременности...

К твоему приезду постараюсь исправиться духом. — С детьми у нас всё очень хорошо. Ты, вероятно, очень занят корректурами, и мне завтра придется не получать письма, или получить опять очень короткое.

Прощай, милый Лёвочка, целую тебя. А я всякий день так жду писем от тебя!

С.

3-го октября.

Понедельник.

№ 101

1883 г. 10 ноября. Москва

Так как ты желаешь, милый Лёвочка, чтоб я тебе писала всякий день, то я и исполняю это. Сейчас былЧирков Чирков — доктор., стучал Таню по животу, нашел больным желчный пузырь и малокровие, а у Андрюши катарр желудка. Прописал и Карлсбад Тане, и потом железо и еще что-то, кажется бром, и Андрюше Емс и всё это меня встревожило и еще более привело в грусть. Кроме того, интересно тебе то, что свёрстанные листки принес мне Иван Михайлович, я нашла много ошибок, поправила, перечла с вниманием и подписала к печати. Но с кем я пошлю и где типография — вот это вопрос. Пошлю сВасилием Василий — дворник Василий Алексеевич., кажетсяПименская улица Пименская улица. Типография И. Н. Кушнерева находилась в собственном доме на Пименовской улице.. Писарь с тобой уехал, аСергей Сергей — С. П. Арбузов.второй день пьет так, что я его прогоню, если еще так день продолжится. Кроме того он делает мерзости. Сижу я в своем кабинетике, наверху; слышуДуняша Дуняша — А. В. Попова, экономка.кричит и почти рыдает, и тут жеЛиза Лиза — горничная Елизавета.иКорней Корней — служил у Толстых в 1883 и 1884 гг.. Отворяю дверь, спрашиваю что, говорят, тут на постели у Сергея женщина,Феодор Федор — лакей Федор. сказал и знает, что она из самых плохих. Я не труслива, отворила дверь, вижу, правда, спрашиваю ее зачем она тут? (Она лампу в корридоре зачем-то потушила.) Я вышла с огнем. Она говорит: «привел ваш человек, хотел белье отдать». Я говорю: «вон, и благодари, что я тебя в часть не посылаю, и чтоб твоего духу тут никогда не было!» Она что-то стала кричать, но её выпроводили. Сергея тут не было. А перед этим он шел, было, на верх, да во весь рост так и хлопнулся.

Наказанье с этими людьми. Скажи его жене, а то с ним еще что-нибудь случится. А нам с таким даже жутко, не говоря о том, что неприлично. Дуничка всё кричала: «в графском доме, и барышни, и я сама не в себе!».... Очень жальбедную Аришу бедную Аришу — жену С. П. Арбузова. , что она с ним будет делать.

У нас всё по-старому; Таня никуда не ездила, по причине нездоровья; я ездила в банк и к Лизе Оболенской. Маша и Лёля ездили вечеромк Толстым к Толстым — семья С. Н. Толстого.
Толстой писал в ответ 12 ноября: «Нынче получил твое письмо о Сергее. Ужасно жалко. Ариша и передаст тебе это письмо. Что ты мне ничего не пишешь о себе, о своем здоровьи? Чиркова предписанья очень плохи. Не знаю, кто меньше полезны и больше шарлатаны: попы или доктора? Оба лучше» (ПЖ, стр.210). , там танц-класс. Серёжи еще нет.

Затем прощай, уж поздно, твое письмецо холодно, но всё-таки пиши всякий день.

Соня.

Писано в Ясную Поляну, после отъезда туда Льва Николаевича.

№ 102

1883 г. 12 ноября. Суббота. Москва

Очень жаль, что тебе всё не по себе Очень жаль, что тебе всё не по себе. 11 ноября Толстой писал: «Моя судьба быть в Ясной в дурном расположении духа и неспособным работать. Так и теперь. Не могу докончить начатого. У меня тепло, хорошо, удобно, пища привычная» (ПЖ, стр.208)., милый Лёвочка. Как будто напрасно поехал и напрасно живешь в Ясной. Может быть для кого-нибудь там понадобишься, и то хорошо. Вот я бы и рада — кого полечила, да делать-то тут в Москве нечего. Я рада, что выздоровел тот мужик с ранами на ногах — 3 года не ходил (из Рвов Из Рвов. Рвы — деревня в пяти верстах от Ясной Поляны., верно), и я очень о нем старалась; иногда, бывало, не в духе, так кое-как отнесешься к больному, а иногда так всё ясно станет и так возьмешься горячо, и выйдет так точно. Сегодня мне тоже не по себе, спина болит ужасно, ночь провела тревожную и лихорадочную, просыпалась вся в поту, и думая, что жарко, посмотрела, сколько градусов, было только 13-ть. Видела во сне, что два зуба выпали, и что-же — узнала и оченьпоразилась смертью поручицы поразилась смертью поручицы. Толстой писал 11 ноября: «Представь себе, поручица умерла. Я нынче, гуляя, зашел к Францу Ивановичу, и он мне рассказал: она поехала в Тулу; в номерах, рядом с ней, стоял знакомый. Он провел вечер у нее. Утром она не выходит до вечера; выломали дверь. Она лежит в постели в самой покойной позе — мертвая, разрыв сердца» (ПЖ, стр.209). — Франц Иванович Баратынский, казенный лесничий; так как корпус лесничих вербовался из военных, лесничего звали поручиком и жену лесничего — поручицей.; а сейчас пришелСаша Перфильев Саша Перфильев — Александр Сергеевич Перфильев, сын Сергея Степановича Перфильева (1855—1909)., кадет, и говорит, что Кошелев умер.Какой Кошелев Какой Кошелев. Скончался 12 ноября Александр Иванович Кошелев (1806—1883), публицист, славянофил, общественный деятель. — Толстой писал Софье Андреевне 14 ноября: «Если это старик, который был у меня в день моего отъезда, то мне это очень поразительно. — Он говорил про политику, а я видел в нем смерть» (ПЖ, стр.213).— я не знаю, отец или сын, в газетах еще нет, но известно, чтоБеклемишевы Беклемишева — дочь А. И. Кошелева Дарья Александровна, жена Федора Андреевича Беклемишева (ум. 1906). (дочь Александра Ивановича) очень огорчены.

Получила я нынче письмо от Архангельского, продал 57 быков по 59 рублей за штуку, и посылает через Государственный банк 4.000 р. с. на мое имя. Теперь пошлю деньги в Тулу и куплю рояль, а то очень уж дети пристают.

Нынче был чудный, морозный день, такой, в какие мы, бывало, на коньках по всему пруду катаемся. И так как я особенная мастерица грустить, то я опять до слез грустила о том, что прошло, чем, бывало, тяготилась, и что теперь стало мило и дорого. А о себе думала, что если я прежде была не хороша, то какая же я теперь мерзость! И что если ты прежде был хорош, то на сколько же ты теперь лучше!

Таня просит о ней что-нибудь написать, — а мне нечего писать хорошего. Ничего не делает, в школу не ездила, собирается с азартом на завтрашний, студенческий концерт, — готовит цветы и перчатки и меня просит ехать, что мне очень тяжело. Здоровье ее тоже не ладно. Дела её продолжались всего один день, и это после почти семи недель. Андрюша тоже хилеет, бледен и слаб, и всё понос. Остальные ничего; Алёша такой веселый, что весь дом забавляет.

Une Vie Une Vie — «История одной жизни», роман Гюи де Мопассана. Толстой писал 10 ноября: «Я забыл дома Une Vie. Читайте её покамест и спрячьте». читает madame Seuron, а я всё читаюDumas fils Dumas fils — Александр Дюма-сын (1824—1895), французский драматург. , но мне его рассуждения о Фаусте не очень нравятся, никак не уловишь его точки зрения.

Были у насТаня Таня Олсуфьева — дочь В. А. Олсуфьева.иАнна Олсуфьевы Анна Олсуфьева — Анна Васильевна, по мужу Левицкая. , и madame Боянус, которую я не видала.

Сергей, не переставая, пьет, всё просится в Ясную, но я боюсь его пустить, на первой же станции ссадят. Еслиб я не думала, что Ариша приедет, я бы его отправила, и не знаю, что и делать! Про него еще подлости открылись, надо его будет отпустить, хотя и привычный он.

Пишу всякий день аккуратно, и всякий день получаю твое письмо. Когда ты думаешь вернуться? А теперь прощай, и то, какие мы длинные письма пишем друг другу, несмотря на то, что всякий день.

С.

Перечла сейчас письмо, оно так и есть совсем пустое, без содержания.

№ 103

1883 г. Ноября 14. Понедельник 14-го вечер. Москва.

Сейчас только кончила поправку еще одного твоего свёрстанного листа. Нашла после Ивана Михайлыча еще несколько опечаток иочень смутилась фразою Очень смутилась фразою. Толстая обратила внимание на несомненную опечатку в статье «В чем моя вера». В окончательном тексте фраза такова: «Спаситель должен быть точно спаситель, т. е. точно спасать» (Сочинения Толстого, 1911 г., ч. XIII, стр.639). : « Спаситель должен быть точно спаситель, т. е. точно Спаситель». Зачем это вторичное повторение точно Спаситель. Как-то это совсем без нужды и путает. Посоветовалась с Иваном Михайлычем и с Серёжей, и решили оставить. Если изменить — то телеграфируй потолковее, как. А то ты иногда меня в такой тупик ставишь. Ведь я листков на имя Урусова так и не послала. Перечла твое вчерашнее письмо и вижу написано: «Сколько тебе прислано листков — два или три. Пришли их»..., а я их три или четыре дня тому назад подписала к печати и уже получила сегодня третий лист и тоже отсылаю, исправив, завтра утром в типографию. Я думала, было, послать старые листки, с которых печатали, но тогда так и надо было написать мне, а то я боюсь напутать. — Ужасно жаль, что ты всё не размялся на работу. Может быть тебя пороша завтрашняя оживит; снегу насыпало порядочно и тепло.

Сегодня в письме твоемменя очень больно кольнула фраза меня очень больно кольнула фраза. Толстой писал 13 ноября: «остался один обедать огромнейший обед, приготовленный на Урусова (он не приехал, потому что кашляет и, как на беду, ничего почти не ел. Скучно одному только есть» (ПЖ, стр.211). : «только есть одному скучно»... Досказываю сама: «а жить одному гораздо лучше».

Хоть часто я это про тебя думаю, но иногда, когда ты нежен и заботлив, я опять себе делаю иллюзии и думаю, что без нас тебе было бы грустно. Конечно, всё реже и реже будешь создавать себе эти иллюзии, и вместо них занимать жизнь чем-нибудь другим. А мне ни вместе, ни одной, ни с детьми — ни с чем совсем уж жить не хочется, и всё чаще и чаще, и страшнее приходит в голову мысль, — неужели надо жить и нельзя иначе? — Мое письмо должно бы было быть как моя теперешняя жизнь: спокойно, добросовестно, с старанием, чтоб долг свой исполнять и заглушать всё, что безумно. Но мой долг тебя не расстраивать — может быть у тебя, наконец, хороший, рабочий день, а я, как раз, тебя расстроиваю. Но это пройдет, когда я поздоровею.

Вчера, перед самым моим отъездом в концерт, входит Илья, зубы стучат, прыгает на одной ноге и бледный, говорит: «ужасно нога болит и знобит, страсть!»

Вижу, лихорадка, взял меня ужас, что два ушиба было в один день, что-нибудь опасно; еду в концерт сама не своя. Там 6800 [человек] народа. Жара, теснота, давка — ну просто ужас! Под впечатлением ли музыки или жары, но чувствую спазма к горлу подступает, такое об Илье взяло беспокойство, что я после первого отделения сейчас же пошла к графуАдаму Васильевичу Адаму Васильевичу — гр. А. В. Олсуфьев (1833—1901), отставной свитский генерал.и спрашиваю какой-нибудь адрес хирурга. Он говорит: «все здесь, я сейчас вам найду нашего знакомого». Поднялась тревога:Ковалевский Ковалевский — Максим Максимович Ковалевский (1851—1916), профессор Московского университета, с 1914 г. академик по кафедре государствоведения. О встречах с Толстым в начале 1880-хгг. Ковалевский рассказывает в воспоминаниях, напечатанных в «Вестнике Европы» 1910, май, стр.207 и сл., граф,Всеволожский Всеволожский — Михаил Владимирович Всеволожский (1860—1909), сын Владимира Александровича и Елены Михайловны, рожд. Обольяниновой, племянник гр. А. М. Олсуфьевой, позднее губернский предводитель тверского дворянства.,Митя Олсуфьев Митя Олсуфьев — гр. Дмитрий Адамович Олсуфьев (р. 1862), сын Адама Васильевича, товарищ по университету С. Л. Толстого. , все начали искать хирургов. Одного нашли. Я говорю: «можете после концерта ехать?» — Он согласился. Не дождавшись конца, мы уехали. У Ильи был маленький жар, но прошел. Доктор нашел, что ушибы не опасны и что лихорадочное состояние независимо. Сегодня Илья в туфлях ходит, и ему гораздо лучше.

Но милые эти графы Олсуфьевы все (кроме Анны Михайловны, она у Троицы) приехали сегодня с участием и добротой ко мне и разговаривали долго, и мальчики тоже были и Лиза. Молодые очень довольны, что собрали 9000 р. с. для бедных студентов; они были распорядители, и счастливые, блестящие летали по всему собранию. — Таня завтра едетв школу на экзамен в школу на экзамен — в Училище живописи, ваяния и зодчества. . Лечиться она еще не решилась начинать. Я ничего не советую, молчу и предоставляю ей самой делать, как она хочет. Серёжа тоже был в концерте, потом вечер провел у Олсуфьевых и вернулся ужасно поздно. Я не спала и нервно ждала его звонка, которого не слыхала, и продолжала всю ночь волноваться.

Маше доктор дал лекарства от глистов. Она его приняла, из нее идут глисты бесконечные; она очень что-то вяла, уныла и бледна.

Андрюше лучше;англичанка англичанка — miss Lake. С. А. Толстая охарактеризовала ее так: «Miss Lake была серьезная, порядочная девушка, с религиозными принципами и добросовестным исполнением долга» («Моя жизнь», не напечатано). ужасно непривычная, и плохо помогает; авось привыкнет. Лёля мечтает о коньках в саду, поливал нынче всё утро с Алкидом и солдатом; но насыпал снег и всё пропало.

Поступил новый человек, молодой, женатый, очень приличный. Не пьет. Корней эти дни работал ужасно усердно; с нами в концерт, и за мальчиками, и в буфет, и всё так добродушно. Повар тоже тихий и очень хороший. С этой стороны устроилась, слава богу. Madame Seuron также ровна и приятна. Кончила вчера [читать] о Фаусте и осталась очень довольна недовольством Дюма на Гёте за Гётевское отсутствие всякой веры. Он прямо говорит, что Гёте с своим талантом оказался как бы несостоятельным вследствие того, что он ни во что не верил. И это так мне стало ясно; это правда.

Отчего ты не пишешь, когда думаешь приехать? Или еще сам не решил? Ты просил писем подлиннее, кажется, это — длинно, но не хорошо. Право, всё написала не то, что рассудила написать, а писала, не думая, точно кто-нибудь другой моей рукой водил. Прощай, милый Лёвочка, живи, если тебе хорошо, а мне хорошо вряд ли когда опять будет.

Соня.

№ 104

29 января. Воскресенье вечер. 1884 г. Москва

Сейчасполучила твое письмо получила твое письмо. Толстой писал 29 января: «Нынче не здоровится и не хочется на мороз. Должно быть, вчера слишком устал[...] В доме тепло, и завтра перейду, если не будет холодно и угарно» (ПЖ, стр 214)., милый Лёвочка, и очень грустно, что тебе нездоровится. Если так будет продолжаться, то лучше вернись; а то в ненормальной, комнатной температуре, да при дурной пище вовсе расхвораешься. А погода чудная, здоровая, подбодряющая; сегодня выезжала, отвезла книгукняжне Урусовой княжна Урусова — сестра Л. Д. Урусова Варвара Дмитриевна., а оттуда поехала к Кушнереву иМаракуеву Маракуев — Владимир Николаевич Маракуев, составитель популярных брошюр по сельскому хозяйству, издатель журнала «Сотрудник» (1890—1891 гг.), редактор-издатель газеты «Южное обозрение». В 1884 г. Толстой привлекал Маракуева к делу организации издания книг для народа. за экземплярами. Княжна Варвара Дмитриевна мне очень тоже понравилась, мы с ней много говорили, я сидела там больше часу. Она и умна, и всё понимает, и должно быть добра. Лицо очень приятное, живое; буду к ним иногда ездить. Другая сестра, Иванова, тоже симпатична, но с ней я меньше говорила. — Кушнерева застала больного, в халате; он ужасно извинялся, но мне нужно было добиться экземпляров, и я его спросила. Он говорит — вот моя карточка, а спросите у Маракуева. Но вчера вечером я посылала к Маракуеву Серёжу; но Маракуев очень просто объявил, что так как все очень интересуются этим произведением, то он их все роздал для чтения и переписки. Я так рассердилась, что сегодня поехала сама, и говорю ему, что «экземпляры не ваши, а графа, и он вас не просил и не уполномочивал их раздавать. И допустите, что родные, близкие графа, если не больше, то по крайней мере имеют одинаковые права интересоваться его произведениями». Он обещал мне привезть завтра два; но ты не сердись на меня, я еще более удостоверилась, что он крайне наглый человек, и с ним надо быть осторожнее. (Неприятного между нами ничего не было.)

Маша всё в одном положении: жар 39 и 3 и горло очень красно и распухши. Но белого ничего нет и нарыва нет. Она лежит и ровно ничего не ест. У Тани болит живот, она не обедала, у ней пришло. Я её уговариваю не ехать сегодня на бал, но она непременно хочет; для меня же это сегодня горе ехать, и Машу оставить и самой уставать, и Таню везть в первый день ее дел.

Маракуев сказал, что книгу твою новую цензура светская передала в цензуру духовную; чтоархимандрит архимандрит — Амфилохий, председатель цензурного комитета. — Толстой писал 31 января: «Известие твое от Маракуева о мнении архимандрита мне очень приятно. Если оно справедливо. — Ничье одобрение мне не дорого бы было, как духовных. Но боюсь, что оно невозможно» (ПЖ, стр.217). — Речь идет о «В чем моя вера»; предпринятое в 1884 г. Толстым издание было запрещено, и экземпляры опечатаны., председатель цензурного комитета, её прочел и сказал, что в этой книге столько высоких истин, что нельзя не признать их, и что он с своей стороны не видит причины не пропустить её. — Но я думаю, чтоПобедоносцев Победоносцев — Константин Петрович Победоносцев (1827—1906), обер-прокурор синода с 1880 по 1905 г., одна из самых реакционных фигур царствования Александра III и начала царствования Николая II. Толстой считал Победоносцева главным гонителем свободы совести в России и в черновике письма на имя Николая II назвал его «злодеем». с своей бестактностью и педантизмом опять запретит; пока она запечатана у Кушнерева и решения никакого нет.

Илья и Лёля обедали у дяди Серёжи, а Серёжа дома, а теперь он едет в Петровское-Разумовское с гр. Олсуфьевыми, а Илья и Лёля будут дома.

За вороного дают 250 р. с., покупатель серьезный; я нынче его видела. Телеграфируй скорей, отдавать ли и прибавь о здоровье своем в телеграмме. О нас не беспокойся, у меня энергии без тебя за двух, а если что плохо будет, я телеграфирую.

Целую тебя.

С.

Настоящему письму предшествуют два других от 27 и 28 января. Их мы не печатаем.

№ 105

1884 г. 30 января. Понедельник. Москва

Маше лучше, жар у неё спал, она ела и весела, и горло побледнело, завтра встанет. Нынче поднялись мы с Таней, которая спала у меня, в час дня.Бал вчерашний Бал вчерашний — у Барманских,был хорош, мы были благоразумны и собрались домой в пятом часу. Но кареты не было, и пришлось ждать до шестого часа. Такая досада! А то мы совсем не устали бы. Был там иДолгоруков Долгоруков — кн. Владимир Андреевич Долгоруков (1810—1891), московский генерал-губернатор (1865—1891)., очень просил опять, чтоб мы и сегодня к нему поехали на бал. Очень это скучно, но опять поеду, попозднее только. Илья вчера был дома и нынче дома. Но емуу Толстых этих неизвестных у Толстых [...] неизвестных. Об этих Толстых в том же году Лев Николаевич писал сыну Илье в октябре: «О твоем времяпрепровождении помимо гимназии я не имею никакого представления. А желал бы иметь. — У тебя ведь неожиданные и необитаемые Толстые с театрами и Головины с музыкой появляются» (И. Толстой, «Мои воспоминания», 2 изд., стр.182).предлагают роль и он ее берет, хотя я усиленно отсоветоваю. Хочет завтра Малыша ставить на выставку. Серёжу я еще сегодня не видала, и не знаю, где он. Лёля очень плохо учится, учителя жаловались, а Madame просто в отчаяние приходит. Сегодня у него пристыженный вид, авось за ум возьмется. Малыши здоровы, гуляют.

Сейчас получила твое письмо Сейчас получила твое письмо. В письме от 29 января Толстой писал: «Пошел ходить с лыжами и ружьем; прошел на Груммонт, оттуда по засечной дороге на Тулу, и через засеку на кабачек, и по шоссе домой. Пьяный мужик подвез меня, целовал меня и Бульку, говорил, что я отец. Самое доброе, совершенное и милое существо в мире — это пьяный и на первом взводе — мужик» (ПЖ, стр.215).; я вижу, что ты полной грудью вдыхаешь в себя и воздух, и простор, и нравственную свободу. Мне немножко завидно; я всё более и более задыхаюсь в бальных атмосферах и в обыденной, мелочной жизни. Даже читать нельзя, не только что как-нибудь опомниться или отдохнуть. — Посылаю тебеписьмо Черткова письмо Черткова. Владимир Григорьевич Чертков (р. 1854), друг и единомышленник Толстого. Знакомство его с Толстым относится к 1883 г. В 1884 г. ими совместно учреждено издательство «Посредник». Будучи выслан за границу в 1897 г., Чертков организовал издательство «Свободное слово»; в нем печатались запрещенные в России сочинения Толстого. Вернувшись из Англии, Чертков поселился близ Ясной Поляны и занимался распространением религиозно-философских взглядов Толстого. В настоящее время Чертков — главный редактор академического издания Толстого. В своей книге «Уход Толстого», М. 1922, Чертков рисует в высшей степени непривлекательных чертах С. А. Толстую, цитируя все отрицательные отзывы о ней ее мужа. Взаимоотношениям Черткова с Толстым посвящена книга: М. В. Муратов, «Л. Н. Толстой и В. Г. Чертков по их переписке», М. 1934. С. А. Толстая писала о Черткове так в «Моей жизни» в апреле 1907 г.: «В 1883 году явился раз к Льву Николаевичу в Москве высокий, красивый, мужественный человек, настоящий аристократ с первого же взгляда на него. Это был Владимир Григорьевич Чертков. Начитавшись последних сочинений Льва Николаевича, Чертков, служивший в конной гвардии, вышел в отставку и старался жить по новым идеям Льва Николаевича. В нем совершился резкий переворот. Отставка блестящего конно-гвардейского офицера, сына шефа Преображенского полка и придворной аристократки Елисаветы Ивановны Чертковой, рожденной гр. Чернышевой-Кругликовой, не могло пройти незаметно в Петербурге. Все заговорили об этом, выражая крайнее сожаление. Чертков очень полюбился Льву Николаевичу; и так до конца он любил его, и высоко ценил его искреннее, глубокое почитание всего, что писал и думал Лёв Николаевич. До сих пор Чертков занят всем, что выходит из-под пера Льва Николаевича, делает выписки из его дневников и хранит все в Англии, в построенном им специальном здании. Сначала я огорчалась и завидовала, что у Черткова столько рукописей, писем и дневников Льва Николаевича. Но теперь, поняв близость своей смерти и равнодушное отношение детей к рукописям отца, я стала к этому более равнодушна». Под 1887 г. С. А. Толстая писала: «Я не права была, думая, что лесть заставляла Черткова общаться с Львом Николаевичем. Чертков фанатично полюбил Льва Николаевича и упорно, много лет уже живет им, его мыслями, сочинениями, и даже личностью, которую изображает в бесчисленных фотографиях. По складу ума Чертков ограниченный человек, и ограничился сочинениями, мыслями и жизнью Льва Толстого. Спасибо ему и за это». В 1910 г., объясняя причину ухода Льва Николаевича, С. А. Толстая писала А. Ф. Кони о Черткове гораздо более резко. Рассказав, как она настояла на том, чтобы Лев Николаевич вернул свои дневники от Черткова, С. А. Толстая продолжает: «Чертков за это на меня страшно озлился и сказал мне: «Что же, вы боитесь, что я вас и вашу семью буду обличать посредством дневников Льва Николаевича. Я давно, если б хотел, имел возможность напакостить вам и вашей семье. И если я этого не сделал, то только из любви к Льву Николаевичу». Потом он прибавил: «Я от такой жены давно бы убежал в Америку или застрелился бы». — Сходя с лестницы с сыном Львом, он еще прибавил: «Не понимаю женщины, которая всю жизнь занималась убийством своего мужа». «Можете себе представить, каково мне было это слышать, мне, любившей мужа больше жизни, оберегавшей его с напряженным вниманием и нежностью. А между тем Лёв Николаевич говорил иногда, что Чертков самый близкий по духу ему человек, с гордостью мне внушал, что я должна помириться с мыслью, что он почему-то «духовный духовник» Льва Николаевича. Узнав из всего вышесказанного отношение к себе[...] Черткова, я испугалась тем более, что Лёв Николаевич отнесся к грубостям этого господина очень снисходительно. Чертков продолжал ездить ежедневно с своим огромным
кожаным мешком, куда забирал у Льва Николаевича все рукописи[...] Жизнь моя с переезда в наше соседство Черткова стала невыносима» («Les derniers jours de Tolstoi», «Le Figaro» 1923, 11 Fevrier). . Неужели ты всё будешь нарочно закрывать глаза на людей, в которых не хочешь ничего видеть кроме хорошего? Ведь это слепота! Вот и Маракуев обещал сегодня непременно принести экземпляры, и конечно солгал. Кушнерев прислал счет: 200 р. с. печать и бумага; 200 р. с. корректуры. Я не платила, в банк не ездила еще и не посылала. — Не пеняй, что я тебе в твой поэтический мир бросаю из Москвы комки разной грязи; но ведь и я не виновата, что живу в дрязгах, обмане, матерьяльных забот и телесной тяжести. — Начну письмо, думаю: напишу получше, покротче; но если в душе кротости нет, то негде её взять. Устала я от жизни, которую не сумела никогда устроить, и которая всё усложняется больше и больше. Спасибо, что пишешь всякий день, пожалуйста, продолжай.

Прислали из Петербурга еще переписку, что тебе давал Чертков, и письмо с просьбой о наставлении, но без адреса,от Бирюкова от Бирюкова. Павел Иванович Бирюков (1860—1931), друг и единомышленник Толстого, первый его биограф. Первые два тома биографии были написаны еще при жизни Толстого и им просмотрены («Посредник» 1906—1908). Последнее, третье издание, в четырех томах, охватывающих всю жизнь Толстого, выпущено Гизом в 1922—1925 гг. Толстая так отозвалась о Бирюкове в своем дневнике под 19 июля 1887 г.: «он из лучших, смирный, умный, и тоже исповедующий толстоизм» («Дневники» 1860—1891, стр.145). .

Прощай, Лёвочка, будь здоров.

С.

№ 106

1884 г. Января 31. Вторник Москва

Твое сегодняшнее письмо — это целая повесть Твое сегодняшнее письмо — это целая повесть. Толстой писал 30 января: «Нынче Влас говорит: пришел мальчик, побирается. Я сказал: позови сюда. Вошел мальчик немного повыше Андрюши с сумкой через плечо. — «Откуда?» — Из-за засеки. — «Кто же тебя посылает?» — Никто, я один. — «Отец что делает»? — Он нас бросил. Мамушка померла, он ушел и не приходил. — И мальчик заплакал. У него еще осталось трое, меньше его. Детей взяла помещица. «Она, — говорит, — кормит нищих». Я предложил мальчику чаю. Он выпил, стакан опрокинул, положил огрызочек сахару наверх и поблагодарил. Больше не хотел пить. Я хотел его еще накормить, но Влас сказал, что его в конторе посадили поесть. Но он заплакал и не стал больше есть. — Голос у него сиплый, и пахнет от него мужиком. — Всё, что он рассказывал про отца, дядей и тех, с кем он имел дело, все эти рассказы о бедных, пьяных и жестоких людях. Только барыня добрая. Мальчиков, женщин, стариков и старух таких много, и я их вижу здесь, и люблю их видеть» (ПЖ, стр.215—216). , как всегда, идеализированная, тем не менее интересная и трогательная. Немножко чувствуется мне упрек и умышленная параллель между бедностью народа и безумной роскошью балов, на которых мы были.

И балы эти оставили в моей голове такую пустоту, так я устала, что весь день как шальная сегодня.

Всё-таки, вставши, учила Андрюшу, всё стараюсь его развивать, на что он подается легко; потом шила, следила за Лёлей весь день и за его уроками, так как Madame с утра куда-то уехала. Илья записал Малыша на выставку и ужасно весел; Серёжа сегодня в кухмистерской, где большой сбор студентов. У них история: затеяли бал студенческий в Большом театре. Начальство разрешило, еслиректор ректор — Николай Саввич Тихонравов (1832—1893), историк русской литературы, был ректором с 1877 по 1884 г. ручается за студентов. Ректор поручился. Но какие-то два медика 2-го курса явились, без ведома других курсов и факультетов, к ректору, что они, студенты, не желают иметь на своем бале никакого начальства. Ректор сказал: «в таком случае я не могу разрешить бала, так как я не могу уж взять на себя ручательства». Студенты напали на медиков, и сегодня вызвали их для объяснения в кухмистерскую. Как бы не вышла драка или неприятность; я очень жду Серёжу, он еще не приходил.

Маракуев, наконец, принес два экземпляра, и Серёжа, Таня и дядя Костя принялись читать. О цензуре еще ничего не слыхала, кроме того, что я тебе писала.

Из Самары управляющий прислал 2500 р. с. на мое имя, но неизвестно с какой продажи; он ничего не пишет, а оГавриловском переводе Гавриловский перевод — деньги, следуемые с крестьян села Гавриловки, которым Толстые сдавали в аренду землю своего самарского имения.обещает справиться. Теперь можно быдом выкупить дом выкупить. Дом, купленный Толстым у Арнаутова, был заложен., но я всё забыла, что ты мне толковал, да иездить утром с дурнотой ездить утром с дурнотой — «по случаю беременности дочерью Сашей» (прим. С. А.). по ухабам стало невыносимо больно, что-то новое болит с правой стороны живота от всякой поездки в санях.

Маша сегодня встала, она здорова. Маленькие тоже здоровы. Жду от тебя уведомления о продаже лошади. Покупатель с воскресения не являлся.

Долгоруков вчера на бале был любезнее, чем когда-либо. Велел себе дать стул и сел возле меня, и целый час всё разговаривал, точно у него предвзятая цель оказать мне особенное внимание, что меня приводило даже в некоторое недоумение. Тане он тоже наговорил пропасть любезностей. — Но нам что-то совсем не весело было вчера, верно устали слишком.

Ты, видно, долго проживешь в Ясной. Только боюсь, что плохо тебя соблюдают в пище и температуре, а сам о себе ты не умеешь заботиться. Но сообрази, что ведь заболеть — еще больше другим хлопот и горя доставишь, чем если купишь белого хлеба, курицу и хороший бульон.

Теперь у нас жизнь будет более тихая; доспектакля Оболенских спектакля Оболенских — у кн. Аграфены Александровны Оболенской. Игралась пьеса «Новички в любви». (12-го) ничего не предстоит. Таня собирается ездить в школу, а я детьми больше заниматься. Самый трудный — Лёлька. Мальчики в эти года должны быть на попечении отца или школы. А нам, женщинам, с ними мука, а результат наших забот всё-таки пустой. Он делается всё ленивее и очень дерзок, никого не слушается и не боится.

Вчера на балеСоллогуб Соллогуб — Федор Львович Соллогуб (1848—1898), сын брата литератора гр. В. А. Соллогуба и Марии Федоровны, рожд. Самариной; служил товарищем прокурора, участник «Общества любителей искусства и литературы», в последние годы занимал должность начальника художественной части при московских казенных театрах. О нем см. Н. Давыдов «Из прошлого», 1913. сказал, что написал первую декорацию для пьесы, на первое действие; спрашивал про тебя и как ты относишься, серьёзно ли.

Теперь прощай; я пишу и получаю письма всякий день, и так этим избаловалась, что если б не получила, то очень огорчилась бы.

С.

№ 107

1 февраля. Среда, вечер. 1884 г. Москва

Милый Лёвочка, мой душевный пульс бил довольно злобно и вяло все эти дни; нописьмо твое вчерашнее письмо твое вчерашнее. Толстой писал 31 января: «Напиши мне подлинней, если у вас всё благополучно. Выбери времячко, — я привык чувствовать твой душевный пульс, и, не чувствуя его, мне чего-то не достает» (ПЖ, стр.217). не было не хорошо; верно оно написано было с не совсем хорошим чувством, что и почувствовалось мною, но в нем ни к чему придраться даже нельзя было. Сегодня я отдохнула немного от балов и стала веселее, добрее и здоровее. Ночь только очень дурно спала: видела тебя во сне несколько раз, то засыпая, то просыпаясь, и что-то давящее, томительное и тревожное не давало спать.

Я рада, что ты здоров; боюсь, что когда ты вернешься к маслянице, то весь твой отдых пропадет даром от московской суеты.

Все здоровы у нас; я читаю по немногуBoétie Boétie — де ла Боэси, товарищ по службе Монтеня (см. ниже), автор памфлета о «Добровольном рабстве» с восхвалением античной свободы. В яснополянской библиотеке сохранилось позднейшее издание: «De la servitude volontaire ou le contr’un». Discours par Etienne de la Boétie précédé d’une préface par A. Vermorel et suivi de lettres de Montaigne relatives à la Boétie, 1901., но всё времени мало; привезиMontaigne Montaigne — Мишель Монтень (1533—1592), французский писатель, автор «Essais» — свода высказываний на философские темы, проникнутых духом свободолюбия, скептицизма и утонченного эпикуреизма. Одна из любимых книг Толстого, взявшего для «Круга чтения» ряд афоризмов Монтеня, между ними: «Смерть есть начало другой жизни» (под 7 ноября) Толстой писал Софье Андреевне 31 января: «Нынче читал Montaigne’я с большим удовольствием и пользой». , мне и так после некоторых намёков о нем интересно бы было его прочесть, а теперь тем более, как ты его хвалишь.

Серёжа и Лёля на гимнастике, Илья идет опять к Толстым неизвестным. У нас всё мирно. История студентов кончилась ничем; будут опять просить у ректора разрешения на бал. У нас эти два дня никого не было,Серёжа брат уехал в Крапивну Серёжа брат уехал в Крапивну. С. Н. Толстой был крапивенским уездным предводителем дворянства. ; дядя Костя в твоей комнате всё читает твое сочинение, о котором, между прочим, еще ничего не слыхать. Хвалил же его, как я тебе писала наверное, отец Амфилохий, может быть ты его знаешь.

Ты просишь написать подлиннее, а у меня сегодня ничего на ум не идет. Очень однообразно и похоже один на другой идут эти дни. Встану, выйду к завтраку, отправлю детей гулять, почитаю; учу Андрюшу, работаю; после обеда соберутся все ко мне; потом вот пишу письмо к тебе, а вечером читаю, сижу с старшими; сегодня в 9 часов поеду на репетицию с Таней. Хочу видеть раз, как и что у них; какая пьеса, всё ли прилично, не обижают ли ее. Я еще ни разу не видала.

Лошадь завтра отдам за 250 р. с. Немножко жаль, но Лёля утешает, что она была для тебя опасна, садиться не давала. Завтра праздник, Сретение, и мой приемный день; опять засуетят и я собьюсь.

Написала письмо и чувствую, что оно пустое. Что делать, не взыщи, прощай, целую тебя. Завтра неделя, как ты уехал.

С.

№ 108

3 февраля. Пятница. 1884 г. Москва

Хотя я и думала, что сегодня письма не будет, но всё-таки досадно и грустно. Вчера был праздник, и по примеру того раза, твой человек, которого послали за письмом, не поехал на Козловку, письма твоего не отправил и моего не привез тебе, а сказал, вероятно, как и тот раз, что был, а письма нет. Завтра я, верно, получу два разом.

Сегодня была в Государственном банке; по свидетельству о личности, о котором пришлось хлопотать в полиции, мне выдали 2500 р. с.Завтра Серёжа обещает свезть по счёту деньги Завтра Серёжа обещает свезть по счету деньги. Толстой писал 1 февраля: «Если тебе не доставит хлопот, то пошли, пожалуйста, Кушнереву деньги. Счёт их я ожидал больше, и они были так любезны, что не хотелось бы их задержать. Попроси Серёжу свезти» (ПЖ, стр.217). — Имеется в виду оплата типографских работ по изданию «В чем моя вера». Кушнереву. Была я еще у Вари. Она лежит в постели, спина болит, и еще некоторое время будет лежать, но опасности уж нет никакой, разве не доносит.

После всех этих похождений по таким страшным ухабам, я, приехавши домой, легла и весь день лежала, чувствуя себя разбитой и какой-то нравственно угнетенной. А самое неприятное то, что лошадь дернула, я сесть не успела и меня задком саней так больно ударило в спину сухим, коротким ударом, что до сих пор больно. Я заехала в Воспитательный дом к Истомину, и когда позвонила, то у меня от боли, от дурноты вдруг всё в глазах потемнело, и я села на пол, пока отворили дверь. Потом прошло, и теперь ничего. Серёжа, Таня и Илья обедали у Леонида Оболенского, и мальчиков до сих пор нет.

Вчера до трех часов у Толстых играли в винт. У Ильи денег нет и мне крайне не нравится эта игра на авось, и это сиденье до трех часов. В гимназии его дурно записали за утреннее опаздывание; а как не опаздывать, если сидеть ночи. И учиться-то невозможно.

Спросила я сегодняучителя греческого и латыни Лёлиного учителя греческого и латыни Лёлиного. Древние языки в младших классах Поливановской гимназии преподавал Петр Петрович Копосов. , как он занимается. Он сказал, что с осени занимался хорошо, а теперь идет равномерно хуже и хуже, а уроки готовит на половину и то плохо.

Всё это не отрадные тебе известия, но всё не преувеличено и всё правда.

Урусов сегодня уехал. Вчера сидела с ним вечер, и мне было очень приятно; но сегодня почти его не видела, он всё ездил, и всё спешил. Верно ты его увидишь, и он тебе о нас расскажет.

Твоя тихая жизнь, верно, ничем не разнообразится, но за то нервы и здоровье выиграют, если ты ничего неблагоразумного не сделаешь. А как я себя ни утешаю, что люди письма не свезли, а грустно и тревожно, главное; тем более, что мои нервы очень плохи, и голова болит, и весь мир точно в тумане. Прощай, Лёвочка, напиши, сколько еще проживешь в Ясной?

С.

№ 109

1884 г.. Воскресенье. 5 февраля. Москва

Три письма написала к тебе, милый Лёвочка, и только третье, это, вероятно, пошлю. Сейчас получилатвое письмо, немного подлиннее получила твое письмо немного подлиннее — от 4 февраля; в нем Толстой между прочим писал: «Нынче был у Бибикова и видел Серёжу и, прощаясь с ним, садился верхом и вывихнул большой палец на правой руке. Как видишь, это не мешает мне писать. Немного опухло, но все движенья есть, так что мог и башмаки шить» (ПЖ, стр.219). предыдущих. Что же это с твоим пальцем? Если движение делаешь, то значит не вывих, а жила вытянута. У меня теперь боль в спине почти прошла, — только при движении и при прикосновении — больно немного. Я конечно рада, что ты хочешь вернуться во вторник, но боюсь, что масляница тебе голову вскружит больше, чем целый месяц будничных дней. Если хочешь, оставайся; авось я без тебя не совсем с ног собьюсь; лучше, чем видеть тебя унылым, недовольным и всё-таки бездействующим. Не могу похвалиться своим духом. Всё тяжело, всё не весело, всё не так, как я бы хотела; а физически слабость, сердце страшно бьется при малейшем движении, и сонливость, лень страшная.

Кончила сегодня la Boétie и прочла с интересом его смерть. Вот так я бы хотела умереть, т. е. в таком быть духе, и мне всегда кажется, что я буду умирать хорошо, спокойно. — Я не люблю жизнь и не дорожу ей. Совершенства нравственного я никогда не достигну — это уж мне ясно. Наслаждениями материальными я пользоваться не могу потому, что всегда слишком строго возникает тот разумный критик, который сразу повергает меня в отчаяние. — Вот почему я и не люблю жизнь.

Все здоровы и благоразумны; Таня все по репетициям ездит; Илья получил для Малыша похвальный лист.Борис Борис — Б. В. Шидловский. женился на гр. Милорадович. Воображаю, как он счастлив! Варе гораздо лучше. Серёжа брат очень смутил меня рассказами о тебе, что ты никогда не хочешь вернуться к нам. За что? Прощай; это, значит, мое последнее письмо. Целую тебя.

Соня.

Предшествующее письмо от 4 февраля не печатаем.

№ 110

1884 г. 21 октября. 3 часа дня. Москва

Самое главное, чтоПисаревне умер Писарев не умер. Сергей Алексеевич Писарев (р. около 1855 г. — 1909), был ординарцем у Скобелева, состоял адъютантом при Лорис-Меликове. В отставке ротмистр. С. А. Писарев дрался на дуэли с А. А. Берсом из-за жены последнего кн. Патти (Матроны) Дмитриевны Эристовой, которая бежала от мужа к Писареву. Был ранен на дуэли., сейчас получила телеграмму отСтаховича Стахович — Михаил Александрович Стахович (1861—1923), близкий знакомый Толстых. Позднее член Государственного совета по выбору от земства. На ряду с М. М. Ковалевским и В. И. Срезневским был основателем Толстовского музея в Петербурге. Автор статьи: «The question of Tolstoy’s posthumous works» (The Russian Rewiew, may, 1913.). В марте 1917 г. назначен финляндским генерал-губернатором. Осенью того же года получил назначение на пост посланника в Испании от Временного правительства и выехал в Мадрид до Октябрьского переворота. Затем жил в Париже и близ Марселя, где и скончался в Экс-Провансе. , которого еще не видала, и потому подробностей никаких не знаю.

Доехали все благополучно, все здоровы и довольны, ничего не потеряли, никого не простудили. В вагонах было жарко и тесно до конца. Духота просто была невыносимая. Стахович страшно шумел и шалил, так что привел в азарт детей и особенно девиц, в том числе и miss Lake; так что помощи ни от кого не было, а суеты лишней от них было много.

Встретил нас в Москве Илья с большой каретой ис Власом с Власом. Московский дворник Толстых, Влас Анисимович Воробьев (1859—1929). . Мы скоро всё устроили, всех усадили и приехали в наш дом, который всем показался так чист, уютен и хорош. Впечатление приезда было хорошее, приятное. Мальчики так рады, Madame сияющая и торжественная; всё приготовлено, чай, постели, еда. У мальчиков всё хорошо; учится Илья хорошо, кажется, а Лёля не довольно хорошо, единицы за алгебру и русский диктант по два раза.

Сейчас был Урусов, Сергей Семеныч. Больше никого еще не видала. Чувствую себя дурно, вяло, очень устала, ночь не спала, утром дети шумели ужасно; поясница болит и голова. По немногу раскладываюсь, но дела пока очень мало, так как товарный багаж еще не пришел. Miss Lake с утра уехала, малыши гуляли с Таней и Машей, купили конверты, бумагу, марки. Мальчики все с Альсидом в саду прыгают через барьеры, кто выше, кто дальше. Серёжа играл для Урусова наверху, Приходила Кашевская, мы с ней уговорились насчет уроков, которые начнутся с четверга.

Сегодня у madame Seuron мигрень и она лежит. Начались уже подачи счетов, торг, заботы о той мелочной жизни, которую я так не стала любить. Стараюсь не вспоминать о той просторной жизни, которую только что оставила, а то слишком уж грустно.

Как-то ты будешь жить, дай бог, чтоб тебе было хорошо. Прощай, милый Лёвочка, целую тебя. Буду писать всякий день.

Соня.

Настоящему письму предшествует другое, от 19 октября, которое не печатаем. Помета Толстой: «Из Москвы, где в то время жили сыновья, Сергей, Илья и Лев».

№ 111

1884 г. 23 октября Москва

Вчераполучила твоепервое письмо получила твое первое письмо. Толстой писал 21 октября: «Нынче проснулся и встал в 8-м. День еще лучше и теплее третьегодняшнего. Я отпустил Андреяна и сам убрался и наколол дров, что мне доставило большое удовольствие» (ПЖ, стр.221—222).; мне стало грустно от него. Я вижу, что ты остался в Ясной не для той умственной работы, которую я ставлю выше всего в жизни, а для какой-то игры в Робинзона.Отпустил Андриана отпустил Андреана. Адриан Григорьевич Болхин (р. 1865), яснополянский крестьянин, служил на усадьбе. , которому без памяти хотелось дожить месяц, отпустил повара, для которого тоже это было удовольствие не даром получать свою пенсию, и с утра до вечера будешь работать ту неспорую, физическую работу, которую и в простом быту делают молодые парни и бабы. Так уж лучше и полезнее было бы с детьми жить. Ты, конечно, скажешь, что так жить — это по твоим убеждениям, и что тебе так хорошо; тогда это дело другое, и я могу только сказать: «наслаждайся», и всё-таки огорчаться, что такие умственные силы пропадают в колоньи дров, ставлении самоваров и шитье сапог, — что всё прекрасно как отдых и перемена труда, но не как специальные занятия. — Ну, теперь об этом будет. Если б я не написала, у меня осталась бы досада, а теперь она прошла, мне стало смешно, и я успокоилась на фразе: «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало».

Вчера былау Оболенских у Оболенских — у Л. Д. и Е. В. Оболенских., имянины Лизы. Были гости, родные, всё как обыкновенно, ужин и сидели поздно. Я устала, но вернувшись, нашла записку ко мне от Лёли, он просил поправить ему русское сочинение; я с удовольствием это исполнила, но за то легла в 3 часа. Утром с 8-ми дети спать уж не дают, но я привыкла, и только чувствую себя растерянной. — Пришли вещи, мы раскладывались, потом ходили пешком с Машей на Смоленский рынок и купили стол, коммод Маше и еще кое-что необходимое. Завтра поеду кЧижу Чиж — Михаил Ильич Чиж, акушер. , здоровье всё не совсем-то хорошо. Жизни еще никакой нет, слишком беспорядку много, а так как нездоровится, то я не тороплюсь и очень медленно убираюсь.

Вчера с Лёлей было небольшое столкновение. В день нашего приезда утром он не пошел в гимназию, сказав с вечера Власу, что он, может быть, не пойдет. Потом он Madame сказал, что у него живот болел. Она не поверила и не подписала в книге. Он просил меня; я говорю, что лгать не могу, я не знаю, болел ли у него живот, когда я была в Ясной. Лёля начал приставать, пробовал упрашивать, но я не согласилась. Тем и кончилось.Серёжа второй день всё пропадает с утра; говорит, что был в лаборатории Сережа [...] был в лаборатории. Будучи студентом-естественником, С. Л. Толстой занимался в химической лаборатории проф. Марковникова.. Илья очень мил и имеет свежий вид. Маша приходит в аккуратность и готовится хорошо учиться. Все прежние учительницы уже приходили и ужасались тому, что она забыла. Малыши шумят и надоедают, потому что еще не установилась жизнь; толькоСаша Саша — Александра Львовна Толстая (р. 18 июня 1884 г.), младшая дочь Толстых. Получила домашнее образование. На её имя Толстой составил свое последнее завещание, предоставив в полную её собственность все свои произведения. Завещание утверждено Тульским окружным судом 16 ноября 1910 г. Издала под редакцией В. Г. Черткова «Посмертные художественные произведения Л. Н. Толстого» в трех томах, 1911. Работала на фронтах в войну 1914—1918 гг. После революции — директор яснополянского Музея-усадьбы и опытно-показательной станции «Ясная Поляна». Организовала в 1918 г. «Кооперативное товарищество изучения и распространения произведений Л. Н. Толстого», разработавшее архив Толстого (период до 1880 г.). 1930 г. провела в Японии. В настоящее время проживает в Америке. Напечатала воспоминания «Об уходе и смерти Л. Н. Толстого» в четвертом сборнике «Толстой. Памятники творчества и жизни», М. 1923. По-немецки отдельной книгой: «Tolstois Flucht und Tod. Geschildert von seiner Tochter Alexandra. Kassirer. Berlin [1925 г.]. За границей опубликовала свои мемуары на разных языках. По-русски — в сборниках «Современные записки» (1931, т. XIV и XVI), по-немецки: Alexandra Tolstoi, «Wanderer in Ketten» [«Странник в цепях»] Fursche Verlag, Berlin 1932. кротко и счастливо улыбается и никогда ее не слыхать; а когда слышно, то только жалко. Она не гуляла нынче; ее простудили, такой сильный у нее насморк.

Сейчасполучила твоевторое, хорошее письмо получила твое второе, хорошее письмо. Толстой писал 22 октября: «Нынче ты бы меня бранила, и по делом; я дурно себя вел, а именно: встал в 8, убрался, напился кофе[...]. Вышел в сад, — погода восхитительная. Думаю, надо воспользоваться, только взгляну переписанное. Сел, стал читать, поправлять, и до 6 часов, со свечей, еще работал. И устал. Ты скажешь: пустое занятие. Мне самому так казалось. Но потом я вспомнил ту главу, которую я поправлял и над которой больше всего сидел, — это глава об искуплении и божественности Христа. Как ни смотри на это: для миллионов людей вопрос этот огромной важности, и потому кое-как или основательно исследовать его, — это важно, если только писанье мое будет прочтено» (ПЖ, стр.223). . Я тебе упрекаю, что ты физическим трудом слишком занят, а ты как раз обратно, слишком много умственно занят. Главное, милый друг, береги себя всячески; чтоб я была довольна, надо только одно — чтоб ты был счастлив, здоров и не измучен. Для этого я и здесь ломаю голову беспрестанно, чтоб так устроить жизнь, как легче всего было бы тебе ее выносить в Москве. Едва ли я это сумею; а как бы желала!

О делах что-же я могу думать, ты всё сам ведь знаешь. Денег в банке 3300 р. с.; у меня 700, которые тают не по дням, а по часам в Москве. Долгу еще в Ясной у меня по книгам осталось 600 р. с. За яблоки дают здесь 250 р. с. По моему мнению, пока не заплатят все самарские долги — Бибиков, мужики и дядя Серёжа, — до тех пор ничего нельзя предпринимать, а то рискуешь остаться без денег совсем. Если же Бибиков отдаст деньги, то их и употребить назавод завод. Управляющий И. И. Орлов предлагал построить в Никольском-Вяземском картофельный завод., — это не доход, а капитал с построек, пусть и пойдут на постройку опять. Совет мой один только — это непременно послать Ивана Иваныча в Самару или ему вытребовать деньги или перепродать землю и уяснить то, что можно ожидать в январе. А то какая же гарантия, что в январе получатся деньги, если теперь не получились?

Насчет Митрофана Насчет Митрофана. Толстой писал 22 октября: «[сын Резунова] — добродушный, наивный парень. Жалуется, что жена его бросила и ушла [...]. Точно жалко и гадко, и я хочу отказать Митрофану». Толстая пояснила: «Приказчик Митрофан был виновником горя у Резуновых». , по-моему, дело не наше. Возьмешь другого, почему же ты думаешь, что и другой не отобьет еще десять чужих жен? Вопрос в том, делает ли он свое дело хорошо, а не в том, кто с кем живет; в этом ни за кого в мире нельзя ручаться. Не менять же прикащиков по мере их отношений к женщинам.

Ты мне писал, чтоб я точнее всё писала; а я час пишу это письмо, и меня десять раз оторвали, я не только не могу сосредоточиться, но просто дописать не могу. Я это не от своей суеты, а от окружающей.

ОКостеньке Костенька — К. А. Иславин.
Иллюстрация:
С. А. Толстая
С фотографии 1885 г.
Гос. Толстовский музей в Москве
Иллюстрация:
Надпись С. А. Толстой на обороте фотографии 1885 г.ничего не слыхать. Машенька в очень хорошем духе. Серёжа вчера приехал к нам во время обеда; потом УрусовС. С. и дядя Серёжа очень был неприятен; опять о Каткове, ужасно бранил по поводустуденческой истории Студенческая история. Студентами были выбиты стекла в университетской типографии, находившейся в аренде Каткова.
Толстой писал о получении настоящего письма: «Получил твое письмо — хорошее. Только о здоровьи всё не решено, и дурно, что ты мало спишь. И ваши именины у Леонида — мне за вас скучно было» (ПЖ, стр.229; датировано неверно). нашего Серёжу только потому, что Серёжа студент, не слушая никого, что Серёжа даже не знал ничего об этой истории. Тебе тоже доставалось.

С Урусовым говорили о твоем астрономическом вопросе. Но он только громко хохотал и масляными глазами смотрел на Таню. Но он добродушен и ласков со всеми и этим приятен.

Прощай, милый друг, целую тебя; я вдруг себе ясно тебя представила, и во мне такой вдруг наплыв нежности к тебе. Такое в тебе что-то есть умное, доброе, наивное и упорное, и всё освещено только тебе одному свойственным светом нежного участия ко всем и взглядом прямо в душу людям.

Соня.

Предшествующее письмо от 22 октября не печатаем.

Рисунок Рисунок

№ 112

1884 г. Октября 25. Москва

Только что отправила свое письмо вчера, какполучила твое получила твое. Письмо от 23 октября; в нем Толстой писал: «много, хорошо думал на обратном пути о том, что мне надо, пока мы живем, как мы живем, самому вести хозяйство. Начать в Ясной. У меня есть план, как его вести сообразно с моими убеждениями. Может быть, это трудно, но сделать это надо. — Общее мое рассуждение такое: не говоря о том, что если мы пользуемся ведением хозяйства на основаниях (ложных) собственности, то надо вести его всё-таки наилучшим образом в смысле справедливости, безобидности и, если можно, доброты, и не говоря об этом, мне стало ясно, что если то, что я считаю истиною и законом людей, должно сделаться этим законом на деле в жизни, то это сделается только тем, что мы, богатые, насилующие, будем произвольно отказываться от богатства и насилия; и это произойдет не вдруг, а медленным процессом, который будет вести к этому. Процесс этот может совершаться только тогда, когда мы сами будем заведывать своими делами и, главное, сами входить в сношения с народом, работающим на нас. Я хочу попытаться это сделать. Хочу попытаться совершенно свободно, без насилия, а по доброте вести сам дело с народом в Ясной. Ошибки, — потери большой, даже никакой, я думаю, не будет. А, может быть, будет хорошее дело. Хотелось бы в хорошую минуту, когда ты слушаешь, рассказать тебе, а описать все трудно. — Я думаю начать сейчас же. Принять все
от Митрофана и наладить, и зимой приезжать изредка, а с весны постоянно заниматься. — Может быть, тут, не заметно для меня, меня подкупает желание чаще бывать в деревне, но я чувствую, что моя жизнь была поставлена неправильно этим отвертыванием, игнорированием от дела, которое делалось, и делалось для меня, и совершенно противно всем моим убеждениям. — В этом игнорированьи было тоже то, что я, по принципу не признавая собственность, перед людьми, из fausse honte не хотел заниматься собственностью, чтоб меня не упрекнули в непоследовательности. Теперь мне кажется, что я вырос из этого. Я знаю в своей совести, насколько я последователен. Но, душа моя, пожалуйста, имей в виду, что это дело очень для меня душевное, и необдуманно и с горяча не возражай и не нарушай моего настроения. Я уверен, что вреда от этого никому не будет, а может выйдти очень хорошее и важное. — Боюсь, что ты не поймешь меня. И нельзя по этим неясным выражениям» (ПЖ, стр.225—226; датировано неверно). , милый Лёвочка. По какой-то странной верно случайности, но всё, что ты напишешь мне, то не только возражать, но я сама точь-в-точь то же думала; т. е. в именьи, где живешь хотя половину года, недобросовестно не заниматься самому, именно по отношению к народу; выгоду можно извлекать ту же, а по-моему бо́льшую, и всё то, что пропадает, что крадут, что бесхозяйственно тратится, всё это с умом можно раздавать, помогать, делить с народом. Отношения будут самые приятные — выгода была в Ясной такая ничтожная, что про нее и говорить нечего; а с твоим уменьем и умом (когда ты только захочешь), ты всякое дело можешь отлично вести. Ну что ж, если б это бы и был предлог в деревню ездить, то тем лучше, тебе будет не совестно и не скучно оставлять нас для дела, нас же кормящего, воспитывающего и содержащего. — Поняла я тебя или нет, я не знаю, но как поняла, так и отвечаю.

Если ты разочтешь Митрофана, спроси у него книжки, по которым брали провизию; я дала ему 100 р. с. в мяснуюлавку Попова лавку Попова — в Туле против Старых гостиных рядов.отдать. Еще надо у него отобрать ключ от кладовой и того дома. Если он сам и честный, то бабы, его окружающие, страшные мошенницы.Арину Арина — Ирина Федоровна Фролкова (р. 1831), рожд. Шентякова.непременно разочти; с ней была целая история; ее прямо уличили в воровстве половины молока. А по бутылке молока, отпускаемого несчастномуФедоту Федот — Федот Терентьевич Орехов (1846—1884), яснополянский крестьянин. , я видела, как ей, просто по злобе, это трудно и досадно было. Это такая гадкая, злая баба, сплетница, интригантка, а злых мы в нашем новом хозяйстве держать не будем. Меня возьми себе в помощницы, я с тобой так радостно буду делать всякую работу, только бы поздороветь, а духом я так весела и спокойна, и на всё готова.

Здоровье мое нынче получше, а вчера я до 3-го часу ночи как в лихорадке дрожала от боли, даже зубы стучали. Нужен покой физический, самый строгий, и я это сама знаю, и буду к этому стремиться, чтоб поскорей быть годной на дело всякое.

Перерыв моего письма сделался потому, что яполучила сейчас твое получила сейчас твое. Письмо от 24 октября; в нем Толстой писал: «Насчет известий самарских не смущайся. Видно, действительно, там ужасный год. Если бы случилось, что они и не заплатят нынешний год, тем дороже будет следующий. Землю можно раздавать нынешней год порознь. Я съезжу туда. А если нужны будут деньги, то поверь, что найдутся (к несчастью). Можно продать мои сочинения (они верно выйдут нынешний год); можно продать Азбуки, можно лес начать продавать. К несчастью деньги есть и будут, и есть охотники проживать чужие труды. Как я и говорил тебе, всякое сознательное и добровольное уменьшение своих требований в нашей семье на 5 рублей в месяц дороже приобретения в 50000. — Вот увидимся, поговорим. Лошадей в самом деле можно бы продать и с экипажами» (ПЖ, стр.227; датировано неверно).иписьмо Василия Ивановича письмо Василия Ивановича. В. И. Алексеев писал из самарского хутора С. А. Толстой 15 октября про патровских крестьян: «они не могут продолжать арендовать ваш участок на прежних условиях, потому что считают для себя эту аренду дорогою. Вновь согласны снять участок только отменивши озимую карту [...], летний срок платежа аренды перенести на 14 сентября» (хранится в АТ; не опубликовано). . Всё мое спокойное и хорошее расположение духа перебаломутилось. Как ты ни утешаешь, что деньги будут, я никак не соображу, откуда же? А расходы в Москве при самой усиленной экономии так велики, что просто беда, в ужас приводят всякий день. — Конечно, вместе с тобой всё будет легко, если ты будешь помогать, и с добротой помогать мне во всём. Когда увидимся, поговорим, а уяснить в Самаре всё следовало бы, и хорошо бы тебе или Ивану Ивановичу это сделать. Видишь ли ты, как без бумаг и без крепких условий самим крестьянам неудобно? Так и самих себя и их разоришь.

Ты пишешь, что дети не напишут? Я всякий день им говорю, да так они ленивы что-то. Всячески подбодряю их, и всё не расшевелишь. Сегодня Лёля был противен. Кашевская ему урок должна была дать, а он кричит, что устал, не хочу, только что из гимназии пришел (а он сегодня в 3 часа приходит, потому и устроили музыку от 3½ до 4½). Потом Маша училась в его комнате, больше негде ей, он и за это кричал, что ему деваться некуда, он пилить хочет именно в этот час. Когда я ему начинала говорить, что семьей жить, надо друг другу уступки делать и устроиваться, как бы удобнее всем, он фыркал и говорил, что на ключ будет запирать комнату. А вчера все старшие ушли к Толстым, а я с ним играла в 4 руки, и мы были так дружны и веселы! — Серёжа очень хорош, вчера Тане всё упрекал и кротко советовал так серьезно и хорошо, чтоб она не опускалась, чтоб чем-нибудь серьезным занялась, и она слушала и говорила: «да, надо, непременно». Илья очень молчалив, но тоже кроток и со мной хорош. Маша нынче взялась за все уроки сразу.

Перед тем как приехать, напиши, а то у тебя не топят еще и будет холодно. — О корове, что пишет Иван Иваныч, ты так мне и не отвечал.

Я никуда не езжу и не поеду 12 дней. Так велел доктор; двигаться как можно меньше; и потому я никого не вижу, что очень приятно, можно детьми заниматься. Если только вечером приедут, тогда пусть, когда дети спят.

Ты ничего не пишешь сегодня о своих занятиях, здоровье и духе. Верно потому, что в Туле был; впрочем, я сейчас посмотрела ивижу, что ты не весел вижу, что ты не весел. Толстой писал 24 октября: «Я нынче устал что-то»., и не так тебе хорошо, как бы я того желала.

Ты всё просишь подробнее писать Ты все просишь подробнее писать. Толстой писал 23 октября: «Утром получил твое коротенькое, но приятное письмо — вижу, что всё пока хорошо. Как здоровье. Пиши, вообще, поподробнее, — коли время и хочется» (ПЖ, стр.226).. Ну вот наш день: встала поздно, пошла к маленьким, у Саши был жар всю ночь, теперь только насморк; мальчики были в гимназии, Серёжа был утро всё дома, играл на фортепиано, а потом, хорошенько позавтракав, на весь день без обеда ушел в лабораторию. Кашевская учила Машу и начала с Андрюшей, что произвело волнение ужасное у малышей, и восторг даже. Пришел Лёля не в духе, как я писала уже. Таняс Верой с Верой — Верой Сергеевной Толстой. ездили на Кузнецкий мост, Тане нужно платье. Она не купила, дешевого не хочется, всё не нравится, а дорогое не решилась.

Ма́шина русская учительница с нами обедала; она очень простая и хорошая. После обеда пошли все на верх играть, работать под лампой в зале, а я села тебе писать. Утром учила Андрюшу, собрала, свинтила всю машину, убиралась потихоньку. Но что ни делаю, всё больно внутри, особенно к вечеру, теперь.

Таня спросила уГотье Готье и Вольф — магазины иностранных книг на Кузнецком Мосту., можно ли выписатьКитайские сочинения Китайские сочинения. Сведений не имеется. ; он сказал, что можно, но будет стоить около 80 шиллингов. А Вольфу мы отказали, так как он говорит, что не получал, и что, вероятно, всё издание распродано.

Об астрономии еще не у кого было спросить; Ивакина два раза Серёжа не застал дома. Вот и все твои поручения. Писем пока не было еще никаких к тебе.

У нас еще не устроено на верху, и я нынче с досадой смотрела на всё мною заведенное, и теперь столь ненавистное мне гостинное устройство, которое обойщики приводят в порядок. Прощай, милый Лёвочка, сегодня писала что-то длинно, но боюсь, что опять пустое письмо. У меня нервы страшно слабы, и я буду принимать кали-бромати, — Чиж велел от спинной боли и от того, что пока нервы так слабы, болезнь не уступит леченью. Получилаот Тани неприятное письмо от Тани неприятное письмо. Это письмо от Т. А. Кузминской не сохранилось. , одобряет дуэль, упрекает, что ее письмо мама́ читала своей. Целую тебя и люблю.

Соня.

25 октября.

Четверг.

№ 113

1884 г. Октября 26. Москва

Мне что-то ужасно делается скучно без тебя; до сих пор я храбрилась, а сегодня точно все мои силы упали, такая без тебя тоска, ужас просто. Если б здорова, кажется сейчас бы на поезд и приехала бы в Ясную. Но здоровье совсем плохо;после прижигания после прижигания. Толстая хворала осенью 1884 г. тяжелой формой женской болезни. Она описала свое посещение акушера Чижа в письме, которое Толстой уничтожил. Получив это письмо, Толстой ответил так 26 октября: «Вчера получил твое письмо после посещения доктора, и ужасно мне стало грустно, тяжело и, главное, сам я себе стал ужасно гадок. — Всё я — грубое и эгоистическое животное. А еще я храбрюсь, и осуждаю других, и гримасничаю добродетелью! Не могу тебе выразить, как мне было и есть тяжело. Вчера я во сне всё видел себя презирающим себя» (ПЖ, стр.229; дата неверная). боль временами невыносимая. Не знаю, к лучшему ли или к худшему, растравил он мне рану, но знаю, что в Ясной я гуляла последний день 5 часов и ничего, а теперь ни сесть, ни встать, и всё кровь, просто беда. Верно от болезни у меня всякие мрачные мысли приходят на счёт тебя. Ведь около тебя никого нет, и потом в эти темные ночи ты сам письма один относишь, и спишь один — ужасно всё это жутко. Сохрани бог заболеешь, или с тобой случится что. Сегодня не было письма от тебя, и это очень прискорбно.

У нас наверху играют в винт; пришел Урусов, дядя Серёжа,два молодые Олсуфьевы два молодые Олсуфьевы — Дмитрий Адамович и его брат Михаил Адамович (1860—1918).; я звала Урусова и Серёжу длядяди Володи дядя Володя — В. А. Иславин., который два раза давал знать, что приедет 26-го, и не приехал, что мне вышло неловко по отношению к приглашенным. Утром сидела с детьми, учила Андрюшу, делала Маше ordre du jour.1 [распорядок дня.] Потом клеила и рисовала малышам часы и сделала на булавке ходячие стрелки, которые Андрюша сам ставил, и так учился узнавать, который час. Урусов у нас обедал.В Поливановской гимназии хотели побить немецкого учителя В Поливановской гимназии хотели побить немецкого учителя. Казимир Клементьевич Павликовский, преподаватель древних языков (1-й мужской гимназии и гимназии Поливанова), преподавал немецкий язык в классе, где учился Илья; был сухим формалистом; ученики его не любили. О нем см. Андрей Белый «На рубеже двух столетий». ; чуть бунт не сделался, но всё обошлось. Илья и Лёля эти дни учились хорошо, Серёжа всякий день до вечера пропадает в лаборатории. Таня тиха, но всё ленива и точно спит. В Ясной хоть ты её будил, а тут еще хуже, соннее, хотя и нечего ей, кроме этого, упрекнуть.

С утра уже я была в глупом духе, и всё делала денежные расчеты. Прилагаю записочку того ежемесячного, неумолимого расхода, на котором экономить уж никак нельзя. А сегодня еще принесли на 50 р. с. полотна от Третьякова детям на бельё и Серёже, иГильоме Гильоме — портной.
Толстой писал в ответ 28 октября: «Письмо твое очень меня огорчило, — очень. Если бы не затеянная перемена управления, я бы сейчас приехал, что я и сделаю теперь очень скоро [...]. Твой счёт меня не пугает. Во-первых, деньги по всему вероятию будут; а, во-вторых, если не будут, то кажущиеся неумолимыми расходы окажутся очень умалимыми. — Не могу я, душенька, не сердись, — приписывать этим денежным расчетам какую бы то ни было важность. Все это не событие, — как, например: болезнь, брак, рождение, смерть, знание приобретенное, дурной или хороший поступок, дурные или хорошие привычки людей нам дорогих и близких; а это наше устройство, которое мы устроили так и можем переустроить иначе и на 100 разных манер. — Знаю я, что это тебе часто, а детям всегда, невыносимо скучно (кажется, что все известно), а я не могу не повторять, что счастье и несчастье всех нас не может зависеть ни на волос от того, проживем ли мы всё, или наживем, а только от того, что мы сами будем. Ну, оставь Костеньке милион. разве он будет счастливее?» (ПЖ, стр.233; датировано неверно). Илье сюртук шьёт, и хотя денег не будет, но никто этого знать не хочет. Я, впрочем, совсем не волнуюсь; у меня какое-то болезненное равнодушие и тишина, тишина невозмутимая.

Вчера вечером была метель, где-то ты был, не носил ли письмо на Козловку? Если не забудешь, на верху, в зале остались растенья неполитые и, пожалуй, теперь озноблённые, в зале холодно. Определи их куда-нибудь, и вели полить, а то жаль, пропадут. — Вот уж пустое письмо! Прости, милый друг, ведь ничего не выдумаешь, когда не расположен. А не расположена я больше потому, что очень бы хотелось тебя самого видеть. Ты, впрочем, это не считай за вызов из деревни; делай всё, как тебе лучше. А конечно всегда с тобой лучше, чем без тебя; только хуже, когда тебе с нами тяжело и досадно на нашу жизнь.

Целую тебя, милый друг, только бы всё с тобой благополучно было.

Лёля с Машей так весело хохочут и бегают в столовой, играют и ловят друг друга.

Соня.

Пятница.

Ежемесячный неизбежный расход:


Р.

По дому в год:

Англичанка

30

Р.

Madame

50

Страховка

267

Кашевская

40

В Думу

200

Гимназия и университет

47

Казенные

80

Русск. учительницы Маши

36

———

547

———

203

Воспитание

203

Жалованье:

Жалов. людей

98

Повару

15

Прачке

40

Лакею

15

Дрова

60

Кучеру

16

Серёже

40

Няне

8

Мясо и еда людям и нам

150

Дворнику

8

Сухая провизия, освещение, угли, табак и пр.

150

Дуняше

8

Кухарке

4

Булочнику

25

Варе

5

Полотёрам

5

Татьяне

6

Лошади, корова

75

Власу

8

Ночной сторож

2

Кормилице

5

Жалов. Илье, Тане, Лёле и Маше

12

——————

в месяц98

Повинностей по дому

50

———

И того вынь да положь в месяц

910

№ 114

1884 г. Октября 27. Суббота. Москва

Сегодняполучила сразу два письма получила сразу два письма — от 25 и 26 октября (ПЖ, стр.228—230; передатированы); ср. предшествующее письмо, первое примечание.от тебя и успокоилась. Но что ты, милый друг, так смутился моим нездоровьем? Совсем ты не виноват; оба виноваты, и так случилось, может быть, просто от какой-нибудь механической причины во время родов. Вчера весь день было очень плохо, такая боль и что-то всё лило, точно внутри нарыв прорвался, а сегодня вдруг весь день ни капли ничего не было и боль гораздо лучше. Мне очевидно, что доктор намеренно открыл давно наболевшую понемногу рану и очистил её; теперь она будет заживать понемногу; но нужна, конечно, осторожность. Я очень тихо держусь, не выхожу и только одним утешаюсь, что: то Лёлю остановлю в его грубой выходке, то с Серёжей кротко поговорю, то Андрюшу поучу, и весь день переходя от одного к другому, стараюсь в нравственной гармонии держать весь дом. — Вполне достигаю своей цели, у всех такой счастливый вид, так все дружны и хороши пока. Пишу в эту минуту и радуюсь, — и как нарочно целая ватага ворвалась ко мне: Серёжа жалуется, что в зале малыши мешают играть на фортепиано, а Илья с малышами строят из кирпичей с огарками огромный, прозрачный колодезь в зале. Рассудить их очень трудно: и тех и других жаль. — Приехал дядя Володя и спит у меня внизу, а я пока пользуюсь свободой тебе писать. Вчера до двух часов ночи играли в винт дядя Серёжа, Урусов, Олсуфчики и Серёжа сын; сегодня опять соберутся все родные и опять будут сидеть. Спать я устроилась по утрам с заткнутыми ватой ушами; но мои мечты о раннем вставаньи и каком-нибудь деле уходят всё дальше и дальше, увы! И всё это оттого, чтоприходят люди, которым деваться некуда приходят люди, которым деваться некуда. Толстой писал в ответ 29 октября: «Я нынче весел, потому что от тебя хорошее, очень хорошее письмо [...]. Как верно ты говоришь, что есть люди, которым деваться некуда, и от этого ты должна губить свою жизнь. Нынче, завтра, — и так всю жизнь. Это ужасно. Будем бороться. Как это странно, что всё важное, имеющее самое большое влияние на жизнь, — всё чуть заметное, тихое, — и доброе, и дурное» (ПЖ, стр.235; дата изменена).и надо убить вечер! — Я, впрочем, всё о себе пишу, и мне стало совестно; это оттого, что ты меня как будто пожалел, и я рада этому. —Бедный Федот Бедный Федот. Имеется в виду приемыш яснополянского крестьянина Василия Федоровича Орехова, Федот Терентьев (1846—1884). — Толстой писал 25 октября: «Пришла Федотова жена объявить, что он умер. Я в 3 часа пошел к нему. Старухи стоят; он лежит покрытый чистым полотном, свечка в чашке. Дети босиком...» (ПЖ, стр.228.) , хорошо, что он умер, а то каково бы всю зиму лежать в этом мраке избы холодной, в одиночестве и страданиях. Если бы был тот свет, как выражается тётя Таня, то, может быть, Федот за наши последние, хорошие отношения с ним, мои грехи замолит немножко, по понятию народному. —Дерево и мне жаль Дерево и мне жаль. Толстой писал 25 октября: «Пошел походить по лесу. Увидал срубленное хорошее дерево, липу, и пень прикрыт листом, а дерево лежит. С трудом удержался ничего не сказать. Но не сказал, и мне приятно, так что пишу про это» (ПЖ, стр.228). ; я бы ни оштрафовала, ни наказала, но нашумела бы, наверное, ужасно.

Сегодня совсем устроилась, сижу в гостиной, всё на месте, всё в порядке, только спать боюсь одна и потому еще свою спальню не трогала, детей не переводила, и всё это оставила до понедельника. — Хорошо, что ты работаешь и заканчиваешь свою работу. Не даром живешь один. А если немножко скучно, то это ничего, лишь бы ты был здоров и всё было бы благополучно. Мне тоже совсем не весело, да еще нет сознания, что хорошо живу, а так себе, как-то суетно, время идет скоро. Слава богу, во всяком случае.

Лёля сказал: «поклонитесь от меня папа́». Урусов сказал: «поцелуйте от меня графа».

Я часто думаю о деревне, о природе, о тишине и о том, какое от всего этого настроение серьезное, поэтическое и хорошее. А здесь плохо. Живи один, если тебе хорошо, я сочувствую тебе, и совсем отрешилась от эгоизма; уже нет у меня, как бывало, той досады, что не помогаешь мне, что не любишь нас и т. п. Слава богу, и это пережилось.

Пишу всякий день, и сюжетов к рассказам нет. Пришли гости, прощай, мой милый, я тебя очень люблю; если б и ты так меня любил, тихо, чисто и бескорыстно.

Соня.

№ 115

1884 г. Октября 28. Москва

Здоровье нынче гораздо лучше, хотя боль всё не проходит. Вчера к ночи так разболелось, что долго спать не могла. Встала поздно, села читать Руссо. Потом пошла наверх книги убирать и разбирать. Пришел ко мне Илья, — он весь поглощен своим русским сочинением:«Мысли в одах Ломоносова» «Мысли в одах Ломоносова». В Поливановской хрестоматии, по которой учился Илья Львович, помещены две оды М. В. Ломоносова: «Вечернее размышление о божием величестве, при случае великого северного сияния» и «На день восшествия на престол Елизаветы Петровны (1747 г.)». . Мы с ним вместе читали его сочинение, я дала ему несколько советов, поправила немножко, и рада была, что он ко мне обратился. Лёля и Алкид тоже что-то очень усердно учились сегодня; Серёжа приводил в порядок ноты и играл.

Всё утро, до завтрака, маленькие и большие мальчики прыгали в саду, и очень высоко прыгали через веревку Илья и Алкид.Таня что-то подклеивала к полотну, и хочет опять делать копию с твоего портрета Таня [...] хочет опять делать копию с твоего портрета — кисти Репина. Копия эта находится в Ясной Поляне. . Потом ездила с Серёжей к тёте Маше, но не застали ее. — За обедом все пришли в беспокойное состояние, начали проситься и стремиться всюду: и в цирк, и в театр, и к Толстым. Так как я ехать не довольно здорова, то уж и не знаю, как я их устрою. Madame с утра уехала со двора.

Вчера были все родные, кроме Машеньки и Hélène. В винт играли по 100-й:Урусов Урусов — С. С. Урусов. , дядя Володя, Леонид, и дядя и сын — Серёжа, впятером. Я сидела с Лизой и Варей, и Верочка и Таня, и мне с ними со всеми было очень приятно. Потом разболелось, я читала долго и всё-таки заснуть не могла. Чувство такое, как будто что-то вострое внутри воткнулось, и всё время тревожит, а когда садишься, то точно садишься на вострое. Боль в роде зубной; к ней всё прислушиваешься и терпеть совсем не трудно. — Начала сегодня принимать Kali Bromati; ты скажешь, что я люблю лечиться, а я думаю, что если есть хоть малейшая надежда быть здоровой, то я не имею права не делать всего, что возможно для этого.

В каком-то ты духе? Если соскучился, то приезжай хоть только повидаться со всеми, а потом ведь опять можно уехать. Я по тебе соскучилась и чувствую себя одинокой. Сегодня письма еще не было и, пожалуй, опять не будет. Мне-то легко тебе посылать ежедневные письма, а тебе довольно далеко, и ты всё сам хочешь. Но зачем во всем крайности. Когда сам, а когда и послать можно; что за труд, — только прогулка людям. КланяйсяМарье Афанасьевне Марья Афанасьевна — М. А. Арбузова. и Агафье Михайловне.

Вчера вечером лежу, и всё стихи в голове ходят, рифмы без конца, и тэма — девочка с умирающим Федотом. Попробую, если буду расположена, написать для детского журнала; может быть выйдет. Как я сегодня посмотрела, какие плохие стихи печатают в детских журналах! На это ты иронически улыбаешься, и прав. Иду сейчас в залу, наверх, там все девять детей и неизбежный по воскресеньям Кисленский. Как от него отделаться помягче, и ума не приложу! Погожу отсылать письмо; может быть твое получу, а писать больше нечего. Целую тебя, милый Лёвочка, о нас не сокрушайся и не беспокойся; только свои крылья расправляй и будь счастлив.

Воскресенье.

Письма сегодня опять не было, видно на Козловке забывают отсылать, а мне очень, очень это грустно. Без писем уж совсем тошно без тебя жить. Прощай, сегодня лягу спать с тяжелым сердцем; и последнее письмо твое было такое тревожное!

Датируется на основании слов «неизбежный по воскресеньям» и пометы в начале приписки: воскресенье падало на 28 октября.

№ 116

Понедельник. 29 октября. 1884 г. Москва

Сегодня утром первое впечатление — твое письмо, хорошее, ласковое и ко мне любовное. На весь день меня развеселило. Если б я села на него отвечать тотчас же, то написала бы тебе, как ты называешь, хорошее письмо. А теперь, сегодня особенно, развлекли и засуетили. За кофе еще пришли дядя Костя, очевидно за помощью, я дала 6 р.   с.; затем сейчас жеЮрьев Юрьев — Сергей Андреевич Юрьев.. Он пустил фейерверк своей блестящей, горячей речи обо всем на свете, и главное о тебе; он очень тебя любит и ценит, и тем еще был приятнее. Собирается к тебе в Ясную. ПотомУрусов Урусов. С. С. Урусов ухаживал за Татьяной Андреевной.пришел просить под нашим прикрытием послать тёте Тане телеграмму; сегодня её рожденье. Потом Таня стала собираться за покупками, она хлопочет за меня; пришлось ее снаряжать, затем Андрюшу учила, и вот 5 часов, сейчас обед, а я точно сегодня еще не начинала жить: обойщики, прачка, овёс купить, белошвейка пришла... и пр. и пр. — весь этот хаос житейский, особенно сильный вначале. — Вчера были все дети и вся родня у дяди Серёжи; я было осталась, по обыкновению, дома, но письма нет, тебя нет, детей нет, малыши спят, я в 10-м часу вскочила и поехала к дяде Серёже, где играла в винт. Урусов везде как тень за нами. — Сегодня с малышами и с девочками еду в цирк, Miss Lake, Маша, малыши — одинаково прыгали и хлопали в ладоши; я не могла устоять перед соблазном произвести такой восторг. Мое здоровье сегодня не только лучше, но почти совсем хорошо. Лёвочка,я не решилась делать доктору тех вопросов я не решилась делать доктору тех вопросов. Толстой писал 27 октября: «Напиши мне еще подробнее о себе, что говорил доктор — что о беременности и о том, что ее производит» (ПЖ, стр.231)., о которых ты намекаешь. Я и так вся была бледная, как он выразился сам, и вся дрожала от стыда и боли. Он тоже ничего об этом не говорил. Если хочешь, я спрошу его в следующий раз, что будет через неделю. —Ты мне пишешь, что я не зову тебя? Ты мне пишешь, что я не зову тебя? Толстой писал 27 октября: «Что же ты не пишешь, что скучаешь без меня и не зовешь меня. Это не так, как прошлого года. Не с рефронтом, а правдиво. Что мне недостает тебя для полноты моей, это несомненно; но можно пожить немного и неполным. А если тебе скучно, то скажи, я сейчас приеду» (ПЖ, стр.231). Ах, Лёвочка, если б я писала в те минуты, когда хочу тебя видеть, писала бы всё то, что я чувствую, — то я разразилась бы таким потоком страстных, нежных и требовательных слов, что ты не остался бы и тем доволен. Мне иногда, во всех отношениях, невыразимо тяжело без тебя; но я задалась мыслью исполнять свой долг по отношению к тебе, как к писателю, как к человеку, нуждающемуся в свободе прежде всего, и потому ничего от тебя не требую.

То же чувство долга у меня к детям. Но вряд ли я могу исполнять всё то, что желала бы. — Потом, я уже писала тебе, что мне больнее видеть тебя страдающим в Москве, чем не видеть совсем. — А в каком ты чудесном, повидимому, духе! Твое умиление за музыкой, впечатление природы, желание писать, — всё это ты самый настоящий, тот самый, которого ты хочешь убить, но который чудный, милый, добрый и поэтический, тот самый, которого в тебе все знающие тебя так сильно любят. И ты не убьешь его, как ни старайся.

Таня сегодня начала копию, но дни коротки, а она поздно встает. Урусов, Леонид Дмитриевич, писалТане два письма Тане два письма — от 14 октября (из Байдарских ворот) и 23 октября (из Симеиза). В первом Урусов писал: «мне приснилось, что граф говорит вам: если Урусов напишет еще раз, не дожидаясь ответа, значит надо ехать в Симеиз» (письма хранятся в ГТМ)., ему лучше, и он всё зовет вас в Крым. Но, по-моему, теперь поздно, да и денег свободных нет.О твоем намерениикак хозяйничать О твоем намерении как хозяйничать. Толстой писал 27 октября: «Ты меня о хозяйстве и поняла, и не совсем поняла. Я затеваю очень трудное — именно заниматься хозяйством, имея в виду не главное хозяйство, а отношения с людьми в хозяйстве. Трудно не увлечься, не пожертвовать отношениями с людьми — делу; а надо так, чтобы вести дело хозяйственно, но всякий раз, как вопрос: выгода или человеческие отношения? — избирать последнее. Я так плох, что чувствую свою неспособность к этому. Но вышло так, что это нужно и сделалось само собой, и потому попробую» (ПЖ, стр.231—232; датировано неверно). , я поняла именно так, но тут это вечное но; ведь без средств не проживешь, этого нельзя забывать, а то пойдут те ужасные отношения к деньгам, страдание, что их нет, требованья всё-таки со всех сторон и проч. неприятности, которые прямо жизни мешают. Вот такие речи ты терпеть не можешь, и я тоже.

№ 117

30 октября 1884 г. Москва

Сейчас получилатвое хозяйственное (о копачах и пр.) письмо твое хозяйственное (о копачах) письмо. Толстой писал 29 октября: «паехал верхом в Лимоновский лес посмотреть лес и руду, которую там нашли. Еще Митрофан нанял искать. Вот как раз тот хозяйственный вопрос, которого решенье трудно. Там живут две недели два мужика — одному 60 лет, — ночуют и едят у Александры. Дни проводят на работе. Работа такая: один копает в земле до 6 сажен глубины, кладет землю в кадушку, а другой воротом вытаскивает пудов 5 в кадушке. Кадушка над головой того, который внизу — упустит верхний, и нижнему смерть или калечество. Кроме того, песок, которого на пути дудки несколько аршин, может тоже обрушиться, и тоже смерть. До обеда один, а после обеда другой внизу. Уговор работы такой. Копают на свое счастье и знанье. Сколько бы ни прошли дудок, ничего не получают, пока не найдут руды. А если найдут, то копают 3 дудки и за каждую получают по 15 рублей. Они прокопали две напрасно; в одной нашли, другую кончают, в которой тоже будет; а третья спорная. В ней есть руда, но по пути к ней 6 аршин песку. И потому опасно копать без сруба. И так обвалилось с шапку песку на нижнего копщика. Копач говорит, что эта дудка должна идти в счёт, а Митрофан говорит, что нет. — Посмотришь их работу, и ясно, что надо дать ему всё, что он просит; а посмотришь со стороны только расходов и уговора, то ясно, что 15 рублей нельзя бросать. Это очень резкий случай хозяйственных дилемм; я потому его описал». (ПЖ, стр.612; датировано неверно).. Значит еще три дня тебя ждать. Зачем же ты показал такое нетерпение меня видеть? Сегодня весь день я лихорадочно ждала тебя, с таким счастьем и радостью, точно к празднику готовятся. — Пока ты спокойно жил, пока я думала, что для тебя это счастье и нужно, до тех пор и сама я приходила в аккуратность и жила спокойно. — Ну, да так надо; только жалко, — это охладит мою радость и собьет мою жизнь — эти три дня ожиданья. Здоровье мое лучше; вчера ездила с малышами в Цирк, и страшная тоска была, в первый и последний раз. Малыши, и те не особенно веселились, но мне нужно было им всем, как ты говоришь, эту оспу привить, чтоб не просились. Сегодня с утра я решила, что твердо буду держаться одиночества и порядка, и вдруг что же? Встаю, Лёля не пошел в гимназию, говорит, что охрип, и действительно охрип, но мог бы без вреда идти. Таня совсем опустилась: встает в 12-ть, полулежа читает, идет кВерочке Верочка — Вера Сергеевна Толстая.иHélène Hélène — Е. С. Толстая (Денисенко)., и весь день нынче так прошел. Во время обеда дядя Серёжа пришел, он уезжает. С добротой стал упрашивать пустить девочек в«Аскольдову могилу» Аскольдова могила — опера Верстовского.. Ах, как не хотелось, как я отговаривала, — но пустила! что делать? Поехали Илья, Таня и Маша, и конечно опять в восторге все. Я осталась, сижу с малышами, они рисуют, а я письмо пишу. Потом буду окончательно просматривать сочинение Ильи, и читать. Ходила нынче в«Учебные Пособия» «Учебные пособия» — магазин Залесской «Учебные пособия» на Воздвиженке. , кое-что тебе приготовила; вымыла чернильницу, перья, карандаши, бумагу — всё на столе разложила. Ты ничего не привози кроме своих подсвечников, ножниц, прорезного ножа. Еще не забудь ключа моего и ключа от кладовой. Обратил ли ты внимание на то, что я писала получить с Митрофана: книги, по которым всё брали уЛивенцова Ливенцова, Иванова и Попова — тульские магазины. , Иванова и Попова, и 100 р. nbsp; с., которые я ему оставила и ключ от кладовой.

Сегодня дядя Костя у нас обедал, и что он только нёс за вздор. Но громко, с уверенностью, и все слушают. Я говорю: «Лукьян Лукьян — кучер. весь день устал, ездил на вокзал за овсом и мукой, и пол часа только как дома; как же в театр ехать, это безжалостно». А дядя Костя говорит: «что за дурацкая гуманность», — что-то в этом духе, — «так ему и надо, а я в редакции по 10 часов не ел, и теперь не ем», и проч. — Вреден он.

Я сегодня от бесплодной борьбы с большинством во имя аккуратности и порядочной хотя жизни — совсем пришла в уныние. Ничего одна не сделаешь. Кроме того мелкие дрязги и заботы столько времени поглощают. Я, как Таня, чувствую, что опускаюсь и нет сил подняться. Прощай, милый Лёвочка, уныние тоже от того, что я поверила в то, что ты жить без меня не можешь, и сейчас же пришлось разочароваться. Лучше бы не верить, как и было сначала; так покойнее.

Соня.

№ 118

1884 г. 31 октября. Москва

Всё больше и больше уныния в твоих письмах Всё больше [...] уныния в твоих письмах. Толстой писал 30 октября «Нынче провел очень дурной день и грустный. Не мог заснуть вчера до 2, а проснулся в 7. И потому был слаб и уныл» (не опубликовано)., милый Лёвочка. И всё ты там живешь. Приезжал бы поскорей, как мы все тебя ждем и любим. Но твоя жизнь лучше нашей, несмотря на уныние. Ты сам живешь бедно и помогаешь и советами, и делом, и участием. А мы-то как? Сегодня, было,Варя заболела Варя заболела. Варя — горничная В. В. Суворова, по мужу Елисеева. . Я думаю, — ну вот буду ходить за ней, в больницу не пошлю, выхожу ее, хоть на то буду полезна. А она, слава богу, к вечеру встала, ей лучше. Но случая быть полезной всё нет. Вместо пользы, купила лошадок Мише и Алеше (его рождение нынче); потом переносилась из моей комнаты наверх и в бывшую угловую детскую, а Сашу с Алешей в мою спальню. Ужасная была возня, и я так повредила себе этой работой. — Была я сегодня у Машеньки. Она тоже устроилась в новой квартире очень мило и уютно, и довольна своей судьбой. С ней посидела часок, поговорили по душе. —О Титкиных деньгах О Титкиных деньгах. Толстой писал 30 октября: «Пришел старик Степан Кривой; я побеседовал с ним. Нужда, нужда мужицкая, нужда в первых потребностях — хлеба, молока, дров и сверх того подати. Он очень просил передать Титке у Серёжи брата, чтобы он прислал ему денег 10 р. или, по крайней мере, 5. Он нарубил дров в Засеке, а теперь надо платить. Если не заплатить, его работа пропадет. Коли есть зажитые деньги, то напиши мне, я ему дам, а Серёжа тебе отдаст». — Тит Иванович Пелагеюшкин (1867—1932), служил у С. Н. Толстого. не успела спросить; ведь это мое последнее к тебе письмо; ты обещаешь приехать после завтра, а не пишешь, выслать ли лошадей. Я не поеду к тебе навстречу, мне это сделает вред, и я никуда не буду годиться. — Потом, что касается Тита, ведь дяди Серёжи нет, а женский персонал ничего в хозяйстве не знает. У тебя денег нет, а то ты бы дал, а мы просто взяли бы тогда у дяди Серёжи.

До сих пор не утешилась, что в Москву приехала. Просто хотелось бы траву потоптать и в лес пойти, и на деревню, и видеть бедных мужиков, а не богатых москвичей. И сейчас же в городе попадаешь в эту колею, что в такой-то шляпе или таком-то пальто быть стыдно, и стремишься всё покупать и устроивать что-то. Какая тоска, и никто в этом помочь не может!

Что ты так огорчился о Кали-Бромати? Что ты так огорчился о Кали-Бромати? Толстой писал 30 октября: «Письмо твое хорошее, только одно меня очень огорчило — это кали-бромати, и твое рассуждение по этому случаю, что нужно все сделать, чтоб быть здоровой и потому [...] по-моему нельзя себе позволить принимать бром, а по-твоему должно его принимать. Но я понимаю твой взгляд, но мне жалко, что ты такая сильная, чудесная физическая натура (и морально прекрасная) загубляешь свои силы» (не напечатано). Я, пожалуй, не стану принимать; мне безразлично, но я боюсь, больше болезни, моего истерического состояния, это самое мое постыдное воспоминание, хотя я и не виновата в нем.

Таня в большом унынии; она, кажется, теперь поверила, что я не буду в свет ездить, и потому огорчена. Встает ужасно поздно, всё молчит, вздыхает и говорит: «ах как гадко на свете жить!» И ей я помочь не могу.

Серёжа, Илья, Маша и все малыши очень свежи и духом и телом, и тверды в своих занятиях. Лёля или шалопайничает с малышами или валяется, очень грубый у него тон и неприятен. Этихдвух чёрных двух черных — «черноглазых» (прим. Толстой) — Т. Л. и Л. Л. Толстые. тебе на исправление предоставляю. Третья чёрная, старая, т. nbsp; е. — я, в очень удобном для исправления состоянии; я готова подчиниться всякому исправлению, и опять повторяю, что уж говорила — лишь бы вы все были счастливы кругом, а когда этого нет, вот тут беда, совсем спутаешься. — Мое письмо глупое сегодня, я чувствую; но у меня такая пустота в голове, никак не соображу ничего.

Серёжа сын был уВас. Перфильева Вас [илия] Перфильева — приятеля Льва Николаевича, бывшего в то время московским губернатором., просил позволение видеть самарскогоЕгора Егорыча Егор Егорыч — Е. Е. Лазарев (р. 1855 г.) сын крестьянина села Грачевки Бузулукского уезда, Самарской губернии, Егора Лазаревича Лазарева. В 1874 г. выбыл из седьмого класса гимназии вследствие ареста; был членом Самарского кружка, организованного Городецким. Вел пропаганду по деревням. Арестован 10 августа 1874 г. в Грачевке и привлечен к дознанию по делу о пропаганде в империи («193»). Приговором 23 января 1878 г. признан невиновным. Полтора года служил в Гурийском полку, сначала солдатом, потом — унтер-офицером. Выбыл в Самару, где жил под гласным надзором. 9 сентября 1883 г. освобожден от надзора. Состоял частным поверенным при Бузулукском съезде мировых судей. На основании показаний Дегаева выслан в Восточную Сибирь. В 1887 г. вернулся на родину, где был подчинен негласному надзору. В 1888 г. вновь арестован и выслан в Восточную Сибирь.
Скрылся в 1890 г. Эмигрировал в Америку. В 1894 г. поселился во Франции, откуда был выслан. Переехал в Швейцарию. В 1914—1918 гг. примыкал к оборонцам. Принадлежал к фракции правых соц. -революционеров. В 1919 г. эмигрировал из России в Чехословакию. В 1925 г. праздновался его семидесятилетний юбилей в эмигрантских кругах. С 1932 г. живет в Праге. В «Воле России» Прага 1922, VI—VII напечатаны его «Из воспоминаний о Л. Толстом». С Толстым был в переписке. Из писем Толстого к Лазареву уцелело одно, напечатанное в его воспоминаниях. Лазарев пишет о Толстом: «Он знал, что я живу в своем селе с матерью, что занимаюсь хозяйством, имею своих лошадей, сам пашу, сею, убираю хлеб без помощи наемного труда. Он был заинтересован таким редким явлением, чтобы интеллигентный человек не на страх, а на совесть — занимался крестьянским трудом[...]. Вместо дифирамбов крестьянскому труду, на что он, верно, рассчитывал, — я сказал, что интеллигенту труднее заниматься крестьянским трудом, чем бедняку и безграмотному человеку».
Одно письмо С. А. Толстой от конца октября но печатаем. (кажется). Ему дали, только шутя прибавили: «смотрите, я мамаше скажу, что вы с политическими видаетесь». Серёжа говорит: «она знает, и папа бы сам пошел, если б был тут». Я советовала взять папирос, еще чего-нибудь, а то он пожалуй, бедствует. Жаль, хоть и не знаю его совсем.

Прощай, голубчик, это мое последнее письмо, теперь буду ждать тебя с счастьем, но с волнением, что тебе в Москве будет дурно.

Нет, я непременно поеду тебя встречать, в пятницу, на курьерский. Если не будешь, телеграфируй, чтоб не даром поехать.

№ 119

1884 г. Декабря. Пятница. 7-го Москва

Так ты и уехал, милый Лёвочка! Вернулась, спросила, говорят: «уехал», и лице будто у тебя грустное и строгое. Вспомнила яоб объявлении об объявлении — почтовой повестке. , которое и посылаю теперь, сегодня же.

После тебя приехалкнязь Мирский князь Мирский — кн. Дмитрий Иванович Святополк-Мирский (1824—1899), до 1854 г. был адъюантом главнокомандующего отдельным кавказским корпусом. Был в армии под Севастополем и встречался с Толстым в Крыму в 1855 г. С 1881 по 1882 г. — командующий войсками Харьковского военного округа и временный харьковский генерал-губернатор. Уволенный от этой должности, остался членом Государственного совета. Сохранились его письма к Толстому, в которых он выражает сочувствие религиозно-нравственным воззрениям Толстого. Толстой писал в ответ Софии Андреевне 9 декабря: «Очень жалею, что не видал Мирского».иДмоховская Дмоховская — А. В. Дмоховская. О ней — письмо №77. , и никого не приняли. Только что я почувствовала, что я опять одна, без тебя, так сразу взошла в то сосредоточенно серьезное расположение духа, в котором бываю, потому что всю ответственность чувствую на себе одной.

Напиши скорей, как что найдешь в Ясной, топлено ли, как устроился, и хорошо ли тебе?

Сейчас приходил дядя Серёжа в добром и хорошем духе. Без тебя я его больше люблю, что-то твое в нем, и доброта.

Он жалел, что тебя не застал. В слабом, растерянном духе, всё соображает, как бы вечер убить. А у меня, благодаря бога, работы пропасть, и хочу почитать вечером с детьми. Серёжа идет кМорозову Морозов — Савва Тимофеевич Морозов (1863—1905), впоследствии директор правления товарищества Никольской мануфактуры, председатель правления МХТ’а, в то время студент, товарищ по университету С. Л. Толстого. По отзыву Максима Горького «Морозов был исключительный человек по широте образования, по уму, социальной прозорливости и резко революционному настроению» («Известия» от 20 декабря 1926 г.). в карты играть. Таня всё в слабом духе, сосредоточенная на своем костюме. Пишу ужасно, от езды устала, а нервы расстроены. Мне уйти некуда и нельзя, только бромистый калий для поддержки. — Это вышло как упрек, что ты уехал... но это по старой привычке; а если ты уехал, стало быть так надо, и я рада, если тебе хорошо. Целую тебя. Завтра вечером напишу еще.

С.

Помета С. А. Толстой: «Письма из Москвы в Ясную Поляну, куда по обыкновению уехал Лёв Николаевич на отдых и для своей работы».

№ 120

1884 г. Декабря 8. Суббота вечер. Москва

Пишу тебе от дяди Серёжи, где засиделась и я, и дети. Получилатвое письмецо с Козловки твое письмецо с Козловки — от 7 декабря; в нем Толстой писал: «Теперь только буду беспокоиться и пока, вероятно, не долго пробуду. Но ванна деревенской жизни мне стала необходима» (ПЖ, стр.237; датировано неверно). и очень тронута была, что так скоро написал и уведомил меня о приезде. Конечно, деревенская ванна тебе нужна, и теперь, как этот перелом разлуки сделался, я спокойнее смотрю на эту необходимость, и мне не досадно, не тоскливо, и только одно желание, чтоб всё было благополучно.

Вчера до 5-го часу совсем не спала; без тебя подъём нервов еще сильнее; просто точно с ума сходишь, так эта бессонница тяжела. — Сегодня ездилак Самариным к Самариным — Дмитрий Федорович Самарин (1831—1901), земский гласный, предводитель дворянства; писал в «Московских ведомостях»; его жена — Варвара Петровна, рожд. Ермолова.; она меня просто раз десять обняла, целовала и так нежно встретила, что я и не знаю, чему это приписать. Потом заехалак Беклемишевым к Беклемишевым — Ф. А. и Д. А. Беклемишевы; жили на Поварской (угол Трубниковского), в своем доме., напротив живут. Я не вышла из саней, а Таня пошлак барышням к барышням. Елизавета Федоровна Беклемишева и ее сестра Ольга, по мужу Вельяминова.узнать об уроках живописи и коньках. Вот и тут,старуха Кошелева старуха Кошелева — вдова Александра Ивановича Ольга Федоровна, рожд. Петрово-Соловово.выслала человека, непременно меня просила войти. Переговорили об уроках, по пятницам пишут с натуры масляными красками, и Таня будет с ними писать. Потом на коньках будут кататься вместе. Кампания их милая:Соня Самарина Соня Самарина — дочь Д. Ф. и В. П. Самариных.,Ховрина Ховрина — Елизавета или Лидия Леонидовна Ховрина.,Давыдова Давыдова — Е. Д. Давыдова; см. след. письмо. и Беклемишевы. Таня очень довольна.

Впечатление у Кошелевой безотрадное. Огромные, пустые комнаты устроиваются для приемов с страшной роскошью. Освещенный портрет (отличный)старика Кошелева старика Кошелева — славянофила А. И. Кошелева. висит, а жена его вся поглощена, и с восторгом, в устройство великолепия для приемов, балов и выездов внучек.

Вечером приехал к нам Петя брат. Он переехал совсем в Москву. Он с Таней, Ильей и Лёлей и Серёжей отправилисьсюда сюда — к С. Н. Толстому, из квартиры которого С. А. Толстая писала настоящее письмо. , а я к Машеньке, где и сидела с работой весь вечер. Она жалка очень, но Hélène опять отправила жить к Вариньке, и одна.

Теперь все ужинают, иУрусов Урусов — кн. С. С. Урусов., и дядя Костя, а я пишу вВерочкиной комнате Верочкина комната — гр. В. С. Толстой. .

Письмо вышло спешное и бестолковое; прости, голубчик, но я очень спешу. Какая-то твоя жизнь? Когда вспомню эту серьезную, молчаливую, зимнюю деревенскую картину, то и мне туда хочется и всё кажется: когда-нибудь уйду туда, — и там всё спасенье. Целую тебя.

Соня.

№ 121

1884 г. Декабря 9. Воскресенье. Москва

Сейчасеще одно письмо получила еще одно письмо получила — от 8 декабря; в нем Толстой так описывал свое возвращение из соседней деревни Телятинки: «я с девочками и мальчиками поехал домой. Девочки — одна Авдотьи вдовы дочь, другая Зорина; мальчик один Зорин, другой Николая Ермилова. Пошел снег и темнеть стало, и мои товарищи стали робеть и храбриться, особенно Грушка, Авдотьина дочь. Лица я ее не видал, но голос и говор певучий, и складный, и бойкий, как у матери. Когда она била лошадь, я ей говорю: сама старая будешь. — Нет, я старая не буду никогда. Так все маленькой и буду. — А умрешь? — Это я не знаю, а старой никогда не буду Тут,
когда мы поехали под гору, они стали поминать про волков и про пыль (метель) и все вешки на дороге смотрели. Я говорю: вот нас занесет снегом, мы повернем сани, сядем под них и будем сказки сказывать. — А студено будет? Мы руками будем хлопать. И все хохочут. Через ручей мы переехали не без хлопот; но только что переехали, Грушка уселась на головашки саней и говорит: ну, давай рассказывать сказки, я одну знаю, — и начала и прелестно рассказала очень хорошую сказку. Все со вниманием слушали, и стали такие добрые, что остальные мальчики и девочки предлагали друг другу один кафтан, который у них был в накидку, чтоб защититься от ветра. Когда она кончила сказку, она забыла, что злодейку сказки привязали к жеребцу стоялому, к которому и мужики боялись подходить. — Да, да, жеребец такой стоял. — Я перебил ее: ну такой, какого мы вели? Батюшки! какой поднялся хохот. Уж мы съехали с горы перед деревней, когда она кончила. Я сказал, что не успею рассказать. Мальчики стали просить: хоть немножко. Я начал им Китайскую сказку, Зорина предложила остановить лошадь, но Груша, как степенная хозяйка лошади, не согласилась. Я досказал до половины. Лошадь как-то проехала немножко поворот, Грушка поворотила ее за узду. Сама говорит: — Иль забыла, аль сказки заслушалась. — Я пошел дальше и слышал, как Грушка кричала под окном: Дедушка, выходи, лошадь. — Очень хорошо. Очень все это меня трогает» (ПЖ, стр.239—240). , и опять приходится писать под бомбами, как я называю шум, суету и крик. Утром встала, (спала хорошо); сейчас же дети со всех сторон о коньках начали приставать. Решили, нам, дамам, ехать с малышами в больших санях, а Илье с Лёлей на извощике. Илья говорит: «не хочу с Лёлькой», я попробовала уговорить, а он денег не взял, а повернулся и ушел. Оказалось, что они вчера у дяди Серёжи подрались, что очень меня огорчило. На коньках у Тани и Маши всё стало себя дурно вести: коньки, ремни и проч. Андрюша и Миша за то были очень милы, старались, учились и веселились. Девочки и малыши уехали раньше, а я с Лёлей очень долго каталась; меня это веселит и нервы успокоивает; я каталась часа три слишком и чем дольше была на льду, тем лучше каталась. Лёля тоже отлично и весело катался, и мы с ним поехали домой на извощике. К обеду приехал Урусов иБоянус с сестрой Боянус с сестрой. В доме Толстых бывали два брата Боянус, сыновья врача гомеопата: Алексей Карлович (1867—1926) и Александр Карлович (ум. 1917). Илья Толстой был товарищем Алексея Боянуса по Поливановской гимназии. Их сестра — Екатерина Денисовна Давыдова, внучка партизана, по мужу Моисеенко-Великая, дочь Ольги Семеновны Боянус от первого ее брака., и Hélène, и сейчас после обеда Кисленский из Петербурга. И сейчас, все тут, пенье, разговоры, музыка. Поет то Кисленский, то Урусов!!!!

Я ездила посде обеда, так как утром она не велела ездить, с Урусовым поздравитьАнну Михайловну Анна Михайловна — гр. А. М. Олсуфьева. , она имянинница, посидела пол часа и вернулась к своей молодежи, которая даже сегодня без madame Seuron. Теперь пишу тебе, потому что еще родственники не съехались, и потом нельзя будет.

Здоровье мое хорошо, дети кашляют слегка.

Теперь о твоем письме. Первое впечатление по прочтении его — это грусть. Да, мы на разных дорогах с детства: ты любишь деревню, народ, любишь крестьянских детей, любишь всю эту первобытную жизнь, из которой, женясь на мне, ты вышел. Я — городская, и как бы я ни рассуждала и ни стремилась любить деревню и народ, — любить я это всем своим существом не могу и не буду никогда; я не понимаю и не пойму никогда деревенского народа. Люблю же я только природу и с этой природой я могла бы теперь жить до конца жизни и с восторгом. Описание твое деревенских детей, жизни народа и проч., ваши сказки и разговоры — всё это, как и прежде, при яснополянской школе, осталось неизменно. Но жаль, что своих детей ты мало полюбил; если б они были крестьянкины дети, тогда было бы другое. Когда ты уходишь в эту деревенскую атмосферу нравственную, я за тобой болезненно и ревниво слежу, и вижу, что тут мы наверное не вместе; и не потому, что я этого не хочу, а потому, что менее, чем когда либо, могу. — Жизнь твоя, по тому судя,как ты яйца покупал как ты яйца покупал. Толстой писал 8 декабря: «Хватился я яиц, хотел посылать, но пошел сам на деревню. Я шел и думал: мы говорим, что нам мало надо, но нам — мне так много надо, что если только не брать всего этого, не замечая и воображая, что это так само собой, то станет совестно. Я прошел к Фокановым, у них нет. Прошел к Власу. Мать его все так же лежит [...]. Влас достал мне яиц, и я насовал их в карман и, вместо того, чтоб дать их Власовой матери, пошел их жрать» (ПЖ, стр.238, датировано неверно). и как сейчас же не натурально себя обругал почти, тоже мне нравиться не может. Ломанье, и вечное ломанье себя! Зачем, лучше ли это, всякое яйцо глотать с горечью к себе. До этого яйца еще столько работы настоящей, душевной по отношению к себе и ко всем, с кем связана жизнь. И вот конец страницы и письмо дурное, но кончаю оттого, что хорошего ничего не напишу. Прощай.

№ 122

1884 г. Декабря 10. Москва

Самнаписал карточку коротенькую написал карточку коротенькую — от 11 декабря (ПЖ, стр.242; датировано неверно). , а просишь подробных писем. У тебя лучше нашего. Что касается меня, я утратила свою осеннюю ясность — это я вижу по тому, что как я стала в те же условия разлуки и переписки с тобой, так, проверив себя, я вижу, что уже несусь по другому теченью; что балы, гости, комплименты, сказанные мне, Танино стремление на бал, мои собственные мечты о костюме Тани и о том, как будут говорить обо мне, разговоры дяди Кости и Madame... и проч. и проч. — всё это меня охватывает, и я погибаю. Мне даже не грустно это, и это хуже всего.

Вчера вечером пишу адрес тебе, приехали Беклемишевы (Кошелева). Она играла с Урусовым в шахматы, девочки что-то болтали, Кисленский пел, а яс Варей с Варей — В. В. Нагорновой. разговаривала. Было довольно скучно. Сегодня решила ехать к доктору. Он очень упрекал, что я запускаю, долго не была. Опять этот ад прижиганья, я дрожу до сих пор от боли; опять этот стыд, и ужасно неприятные разговоры о подробностях. Сегодня он нашел еще утолщение шейки, надо что-то надрезать, а то опухоль слишком велика; надо еще раза четыре прижечь, каждые две недели. Это очень всё неприятно. Коньки не вредно, но не студиться, не падать, а главное нервы, нервы и нервы беречь. На это налегал больше всего.

Рисунок

Иллюстрация:

С. А. Толстая и А. А. Фет
С фотографии 1886—87 г. г.
Музей-усадьба Ясная Поляна

Серёжа брат вчера не был, он очень, говорят, не в духе. Серёжа сын вчера играл в винт у гр. Олсуфьевой, а нынче ушел в университет поздно, и вернулся вечером поздно и прямо селза Мусоргского за Мусоргского. Модест Петрович Мусоргский (1835—1881), композитор. Толстая ошибочно пишет повсюду Мусогорский, что исправляем, не оговаривая. , перекладывает на две руки. Таня, которую ты так особенно целуешь, вся ушла с ушами в свой костюм. Только и разговору, только и мысли, увы! Я ей сказала: «напиши папа́», — она говорит: «я только могу ему свой костюм описать!» И ей, видно, грустно, что она такая раба своей мечты о костюме, но не может иначе. Она сейчас делает пасьянс с дядей Костей и Madame, и гадает. Илья спит весь вечер, Лёля всё учился. Малыши всё также безумно шумят; Миша в саду катался на коньках, т. е. еле двигался, а у Андрюши зубы всю ночь болели, и мы с ним немного учились.

Вчера Кисленский привез и«Сборник» «Сборник» — это «XXV лет. 1859—1884. Сборник Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым» Спб., 1884; в сборнике было помещено начала неоконченного романа Толстого «Декабристы».в великолепном переплете, и«Письма Тургенева» «Письма Тургенева» — «Первое собрание писем И. С. Тургенева», изданное Литературным фондом, 1884., Саша прислал. Таня пишет, чтоСашино торжество после дела Беккер Сашино торжество после дела Беккер. Т. А. Кузминская писала С. А. Толстой 7 декабря 1884 года: «Все это время, т. е. 9 дней шел процесс Сарры Беккер. Саша прославился. Это общий гул идет о том, как он вел заседание: и порядок-то, и беспристрастность, и разумность, и все только что могло сыпаться на его голову похвал — посыпалось [...]. Я тщеславна настолько, насколько я сама этого не подозревала, а Саша совсем наоборот. Он говорит, что это только благодаря Левочке» (письмо хранится в АТ; не опубликовано). Известное в свое время «дело Мироновича» («Беккеровское») разбиралось в Петербургском окружном суде; сущность дела заключалась в убийстве еврейской девочки Сарры Беккер; обвинялся владелец кассы ссуд Миронович, у которого служила Беккер.
Дело отличалось сложностью и запутанностью. Миронович был признан виновным; приговор был кассирован сенатом, и дело разбиралось вновь в 1885 г. Толстой писал Кузминской 16 октября 1885 г.: «Как смотрит Саша на Беккеровское дело? Волнует ли оно его? Меня оно даже задело своим безобразием». По второму приговору Миронович был оправдан. было огромное. Все о нем заговорили, все благодарили и прославляли; Таня уверяет, что она себя чувствовала по этому поводу крайне тщеславной, чего не думала, а что Саша поразил её своим отсутствием тщеславия чему, он сам говорит, что обязан тебе.

Боюсь я, что плохо себя обставил и заморишь сам себя и едой, и трудом. Ну можно ли было не уйтииз этого адского вагона из этого адского вагона. Толстой писал 8 декабря: «Вчера, когда вышел и сел в сани и поехал по глубокому, рыхлому в поларшина (выпал в ночь) снегу, в этой тишине, мягкости и с прелестным зимним звездным небом над головой, с симпатичным Мишей, испытал чувство, похожее на восторг, особенно после вагона с курящей помещицей в браслетах, жидком-доктором, перорирующим о том, что нужно казнить, с какой-то пьяной ужасной
бабой в разорванном атласном салопе, бесчувственно лежавшей на лавке и опустившейся тут же, и с господином с бутылкой в чемодане, и с студентом в pince-nez, и с кондуктором, толкавшим меня в спину, потому что я в полушубке» (ПЖ, стр, 237; дата неверная). , в который ты попал! За что всячески трепать свои нервы и свою душу? — Как мне тебя жаль, право, просто ужас; как ты не бережешь себя. Сегодня вспомню это описание вагона, и такая противная от этого описания отрыжка, точно несчастье какое случилось. И потом все письмо этим испортилось, и дальнейшего не оценила; а твоя поездка с детьми была наверное прелестная; дети всегда и везде милы.

Сплю я на верху и съела твои груши, одну с Алёшей разделила, а потом ночью до того захотелось эту грушу, что я с жадностью её съела, что ужасно противно; гораздо противнее твоих яиц, которые тебе нужны, как хлеб насущный.

Когда ты приедешь? Напиши, пожалуйста; мне не то, что скучно, но очень одиноко. Если же тебе Москва представляется еще в очень противном виде, то не езди подольше, пока желание нас видеть перевесит над отвращением видеть опять город.

Не предвидится ли откуда-нибудь получение денег, чтоб заплатить по книгам в Туле. Там долгу осталось 590 р. с., на сколько мне помнится: Иванову — 164 рубля, Ливенцову — 274, и мяснику Попову, кажется, (книги у меня тут нет) 145, = 583 р. с. А может быть Митрофан что-нибудь и уплатил, надо бы спроситьФилиппа Филлипп — кучер Ф. Р. Егоров.
Толстой писал в ответ 12 декабря: «По письмам твоим я вижу, что ты в дурном духе, не то, чтобы ты была сердита или грустна, а в очень легком, поверхностном. И ты сама недовольна, и это жалко. Впрочем, — ты так часто меняешься, что может быть, завтра письмо будет уже другое [...]. Жалко, что Таня не пишет. Хоть костюм бы описала, я и из него узнал бы немножко состояние ее души. — Ах, как жалко! что это Илюша все спит. Еще при мне он это делал, это не хорошо». . — Был ли ты в кладовой, и цел ли и заперт ли Дуничкин сундук и все наши.

Прощай, милый друг, целую тебя. Не мучай и не ломай себя, ради бога; мне так за тебя часто страшно.

С. Т.

Понедельник 9-го.

С. А. Толстая ошиблась, продатировав в конце письма «Понедельник 9-го», — понедельник приходился 10-го. Так как предшествующее письмо от воскресенья 9-го, то относим настоящее письмо к 10-му.

№ 123

1884 г. Декабря 11. Вторник. Москва

Сегодняписьмо твое хорошее письмо твое хорошее — от 10 декабря (ПЖ, стр, 241; датировано 10).; ты, видно, устроился,около тебя старушки около тебя старушки. Толстой писал 10 декабря: «Пришла Агафья Михайловна и болтает с Марьей Афанасьевной»., ты спокоен и здоров. Вообще успокоительное произвело впечатление. Что же ты мне не оставилпереписывать статью переписывать статью — «Так что же нам делать?» ? Я очень жалею, что не могу без тебя что-нибудь поработать для тебя. Я шью костюмы малышам и учу Андрюшу; сижу дома, и одно плохо, что страшно поздно встаю. Но сегодня всю ночь совсем не спала после свиданья с доктором; давно не было так больно, и как заснешь, вся в поту проснешься, с кошмарами и каким-то ужасом. Может быть теперь будет лучше. — Совет твой, или одно, или другое — совершенно справедлив. Вчера я решила, было, совсем не лечиться и спросила доктора, может ли со временем пройти моя болезнь без леченья. Он сказал: «нет, никак не может, будет всё хуже и хуже». И теперь я взялась лечиться внимательно и ездить к доктору всякие две недели.

Конечно, очень жаль будет тебе неповидать Урусова повидать Урусова — Л. Д. Урусова в Туле. . Я думаю, тебе остаться, и в субботу поехать в Тулу, ночевать у Урусова, и в воскресенье с курьерским приехать. Хоть без тебя и скучно, но я думаю, мне теперь без тебя полезнее. — Дети хотели тебе сегодня тоже написать, не знаю, напишут ли.Насчет птиц насчет птиц. Толстой писал 10 декабря: «Ты написала Филиппу, чтобы кормить птицу, а я, было, велел ее уничтожить, потому что она не стоит корма. Она очень плоха. По-моему оставить одних кур». , я совсем не велела откармливать, а только сказала до Рождества покормить, а потом убить и прислать, если ты хочешь, чтоб их больше не водить. Валуха тоже я думаю продать там. Мясо очень дешево в Москве, возить не стоит, а вот что стоит, — это к лету солонину посолить. Это нам большое подспорье и людям нашим; а мясо летом гораздо дороже. Но солить можно только в конце марта или в начале апреля; нет ли для этого коровы яловой, и могли бы это сделать Марья Афанасьевна с Николаем Михайловичем, поваром. Вот мои мнения, а воля твоя, и я ни на что ворчать не буду, ибо... мало этим интересуюсь; опять-таки увы! —За что ты нападаешь на мое душевное состояние За что ты нападаешь на мое душевное состояние. Толстой писал 10 декабря: «Нехорошо твое нервное состояние с кали-бромати. Я на твоем месте решительно сделал бы одно из двух: или пристал бы к доктору, чтобы он предписал мне последовательное лечение, и строго бы следовал ему, или бы бросил всякое лечение и вел бы гигиенически правильную жизнь. Много бы был на воздухе, много бы делал движения и не думал бы о болезни. Право, подумай и сделай одно из двух; а то это ни то, ни сё очень вредно для тебя — для твоего душевного состояния». ; именно что не хорошо? Напиши пожалуйста. — Может быть я и пуста, и глупа, и легкомысленна, но я теперь совсем не зла, и очень мне это легко и приятно.

Если мне твое длинное письмо не совсем пришлось по сердцу, то право потому, что я не разобралась в своих впечатлениях, а на другой день ясно стало, что противно было описание вагона, и до сих пор точно меня кто грязью выпачкал.

Я всё про тебя говорю себе: que, diable, allait il faire dans cette galère?1 [какого черта он туда сунулся?].

Серёжа всё играет с шумом Мусоргского и Рубинштейна; что-то не ясно и громко одуряюще. В субботу не приезжай вечером, у меня билеты, и я должна ехать в концерт Бетховена, и мне больно будет от тебя уехать.

Не написать ли Маковскому? Не написать ли Маковскому? Толстой писал 10 декабря: «Когда я уезжал из Москвы, на Покровке мне встретился Маковский, Владимир, остановил меня и стал говорить, что ему очень нужно меня видеть по делу. Дело такое, что есть один богач, Кузнецов, который хочет издавать для народа хорошие лубочные картины, — то самое, что Чертков. Я торопился и много не мог говорить с ним. Он хотел приехать в субботу».

Какая хорошая погода для тебя: не холодно, и иней; и так, я думаю, хорошо в деревне. Неужели о лошадях ни слуху, ни духу? Прощай, Лёвочка, надо бы писать тебе по утрам, а то к вечеру боль сильнее, и я прихожу в беспокойство. Целую тебя, кланяюсь Марье Афанасьевне и Агафье Михайловне.

Где будут жить мальчики на Рождестве? Прикажи для них протапливать.

Целую еще и еще.

Соня.

№ 124

12 декабря 1884 г. Москва

Весь день продолжающаяся метель и гул во всех трубах — наводит на меня страх и беспокойство о тебе.Твою карточку получила Твою карточку получила — от 11 декабря (ПЖ, стр.242; датировано 12), она дала мне успокоение, но письмо твое, — единственное событие дня; и потому, когда оно длинно, то веселей и счастливей день. Я рада, что тебе хорошо работается, это главное; и дай-то бог, чтоб ты кончил, что тебе хочется кончить.Я знала, что ты обидишься за впечатление письма Я знала, что ты обидишься за впечатление письма. Толстой писал 11 декабря: «Очень мне было обидно, что письмо, которое мне так нравилось, тебе не понравилось».— но я тебе объяснила, и право это объяснение верно; а письмо, как будущий, литературный памятник, — действительно превосходно. —Привези мне стихи поэта — мужика Привези мне стихи поэта — мужика. Толстой писал 11 декабря: «Нынче вечер провел с мужиком — поэтом». Накануне он сообщил: «Нынче сильное и приятное впечатление. Это сочинение — стихи того самого мужика — поэта, который давно еще привозил мне свои стихи [...]. Одно его стихотворение — превосходно». . Я их поправлю, конечно с тобою вместе, это легко, я думаю.

Серёжа сын просит напомнить, чтоб ты постарался в Туле выручить вещи Лазарева, задержанные смотрителем. Еще он просит привезти его сапоги. Илья хочет ехать на медвежью охоту и проситштуцер штуцер — охотничье нарезное ружье большого калибра. , но я не желала бы, чтоб он ехал; опасно, и потому лучше не привозить.

Таня нынче встала рано и писала твой портрет; потом ездила с Машей Машино платье мерить. Теперь с весельем и болтовней вышивают с miss Lake вуаль серебром для костюма.

Илья нынче купил инструменты и начал опять вечером свою токарную работу. Лёля сейчас после уроков отправился в 3 часа на коньки к Лазарику, и приехал обедать около шести, но мы сегодня оттянули обед попоздней, для мальчиков, и потому обедали вместе. Малыши очень милы, слегка покашливают и потому не гуляют; а Саша ноет от принявшейся оспы. Серёжа всё долбит и долбит Мусоргского, надоел порядочно. Ни писем, ни гостей без тебя не было. Я сижу всё дома; после прижиганья болит очень, и совсем покою не дает, беда просто. Леченью я следую добросовестно.

Сегодня встала и я раньше, но вчера читала до 3-х ночи; некому сказать: «пора тушить свечку, Соня». День весь работала, кроила усиленно; перешиваю свое продравшееся везде лиловое платье, и хлопот с ним много. Очень я тиха и глупа. Прощай, милый Лёвочка, я хочу, чтоб Таня тебе писала, а она говорит: «он пишет три строчки, за что же мы ему будем писать три человека по три листа». А я говорю: «он за то пишет 300 страниц для всего мира». Целую тебя.

С. Т.

В субботу только 15-е, а не 16-е В субботу только 15-е, а не 16-е. Толстой писал 10 декабря: «Я думал вернуться к субботе, и теперь думаю, немножко жалко уехать в тот самый день, как приедет Урусов [...]. Если он выедет 13, то приедет 16, т. е. в субботу». . В таком случае лучше возвращайся домой в субботу, а то уж это два дня разницы, и то легко может быть, что Урусов и 13-го не выедет. Захочет нас видеть, приедет сам в Москву.

Вчера все вместе читали«Мертвый дом» «Мертвый дом» — «Записки из Мертвого Дома» Достоевского. ; но Костинька и Madame ужасно не одобряли и портили впечатление; вчера-таки и не очень хорошо было. Ну еще прощай. Я приписала, потому что дети ужасно долго пишут что-то тебе, и шалят и хохочут.

Илья выточил мундштук и очень неодобрительно, молча на него смотрит. 9 часов, пора посылать письмо.

№ 125

13 декабря 1884 г. Москва.

Ты оговариваешься в конце письма Ты оговариваешься в конце письма. Толстой писал в конце письма от 12 декабря: «Если письмо это нескладно и невесело, то прими в расчёт боль печени и прости» (ПЖ, стр.244)., что оно грустно и не хорошо. Нет, оно очень хорошее, что-то в нем есть, что меня заставляет оглянулся на себя и пожалеть, что я к старости под гору пошла. Да, это странно; на меня все смотрят, что я столб семьи, что я твердая, что я «une femme vertueuse»,1 [«добродетельная женщина»] а я сама себя чувствую слабой, легкомысленной, полусумасшедшей и готовой на всякие, самые безумные крайности.

Лесть Madame меня не трогает Лесть Madame меня не трогает. Толстой писал 12 декабря: «Поклонись m-me Seuron. Да, она вредно на тебя действует, и нынче мне пришла мельком мысль, не нарочно ли она это, не любя тебя, делает. Лесть и лесть о внешности страшно портит. Я сравниваю это с лестью о писаньи; когда подаешься на нее, сейчас чувствуешь, что слабеешь и глупеешь» (ПЖ, стр.244; датировано неверно).. Я знаю ее, и теперь мне временами кажется, что с одной стороны лесть ко мне для того, чтобы с другой кокетничать с тобой. Если это последнее подтвердится, то elle aura affaire à moi,2 [она будет иметь дело со мной] и я её вперед жалею, ибо в моем полусумасшествии я ни за что не ручаюсь. Но это опять-таки одна из безумных вещей; я Madame всё-таки люблю; в ней есть доброта и ум; а жизнь ее испортила. — Плохо, что у тебя болитпечень печень. Толстой писал 12 декабря: «Боль печени теперь к вечеру лучше» ; но как я радуюсь твоему настроению, и как страшно боюсь разрушить его безумным временем праздников, которые всегда на нас, старших, действуют суетящим и тоскливым образом.

Делай всё, как тебе лучше и береги свою душу и свое здоровье. Ты нужен и дорог всем на свете, а на меня не обращай вниманья, не стою я этого, ничтожное, глупое и слабоумное созданье.

Сегодня Алёша что-то прихворнул, жарок был и ночь и день, не ест ничего и скучен. Может быть простой будет грипп, как у всех. Сегодня были у меня гости: Дмитрий Федорович Самарин,граф Капнист граф Капнист — гр. Павел Алексеевич Капнист (1842—1904), с 1880 по 1895 г. попечитель Московского учебного округа.,Оболенские (Криво-Никольские) Оболенские (Криво-Никольские). В Криво-Никольском переулке жила. княжна Аграфена Александровна Оболенская с тремя племянницами: Прасковьей (вышла замуж за кн. С. Н. Трубецкого), Александрой (вышла замуж за кн. П. Н. Трубецкого) и Елизаветой. и помешали уроку музыки Лёли, что очень грустно. Он зато в саду всё на коньках упражнялся; Андрюша и Маша тоже учились и теперь свободно стоят и ходят на коньках и очень храбрятся, и Лёля их поощряет. Лёля стал последнее время очень хорош, мягок и аккуратно готовит уроки. Илья спать два дня уж как перестал и вместо этого точит на станке мундштуки и спичечницы.

Серёжа из университета приходит и прямо за фортепиано. Таня опять писала свою копию, а завтра едетна первый урок к Беклемишевым на... урок к Беклемишевым — урок рисования. ; я за ней заеду во втором часу. После визита к доктору я еще не выезжала, очень уж больно было; сегодня немножко лучше. Писала, писала без перерыва, а теперь и не знаю, что еще сказать. Ты велишь хорошенько писать, а я право не могу — пустота в голове, сердце и душе! Уж не от бромистого ли калия такое состояние? — Вчера до четвертого часа не спала, звон, треск, ужас и страх. Наконец звуки приняли определенный характер передвигаемой мебели в твоей комнате. Тогда я вскочила, панический какой-то страх напал на меня, я разбудила Дуняшу и говорю: «пойдёмте, не залез ли кто». — Дуничка крестится, охает, вздыхает, но идет с свечей вперед, мы оглядываемся, — никого, конечно, не было.

Было и совестно и жаль, что Дуняшу разбудила, но и потом всё страшно было. Но я продолжаю спать одна, наверху, чтоб себя сломить. Да, ломить и ломить мне себя надо, чтоб быть лучше и твёрже.

Прощай, милый Лёвочка. Таня с Машей ушли к дяде Серёже, и никто тебе сегодня не пишет. Посылаю письмо Черткова, только и было без тебя. Целую и обнимаю тебя.

Соня.

№ 126

1885 г. 20 февраля Петербург

Милый Лёвочка, доехали мы благополучно, как я тебе писала уж. Были минуты от непривычки путешествия, жутко и хотелось как-нибудь вернуться. Но теперь уже засуетили и завозили всюду, так что прошел едва день, а точно уж давно мы тут. Посидела я утро домас Таней, Сашей с Таней, Сашей — Кузминскими; у них остановилась Софья Андреевна в Петербурге.и детьми.Миша Миша — сын Кузминских.очень плох на вид, похудел ужасно, кашляет, и стонет, и горит. С ним ужасная возня, давание молока, бульона и лекарства. Приезжал доктор, говорит: форма тифа легкая и не заразительная, но очень он жалок. Встретили нас на вокзале все Кузминские иВячеслав Вячеслав — Вячеслав Андреевич Берс. .

Саша мне сейчас же дал курьера послать по моим делам, и уже был у меняЛуковников Луковников — книжный комиссионер., очень неприятный и не внушающий доверия, бывший железно-дорожный. Завтра он отдаст мне деньги, а книги будет сдавать курьер артельщику. Обедал с намиСтрахов Страхов — Н. Н. Страхов., очень тобой интересовался, я всё рассказывала и немного пожаловалась на тебя. Он очень тих, худ и кроток. Заеду к немув Библиотеку в Библиотеку. Н. Н. Страхов, служил в Публичной библиотеке (ныне Публичная библиотека имени Салтыкова-Щедрина)., он приготовит кое-какие сведения по печати.

Стасюлевича Стасюлевич — Михаил Матвеевич Стасюлевич (1826—1911), издатель «Вестника Европы».мне выпишет Саша, и такжеПлеве Плеве — Вячеслав Константинович Плеве (1846—1904), впоследствии министр внутренних дел. В 1881 г. был назначен директором департамента государственной полиции министерства внутренних дел, а затем — товарищем министра внутренних дел.я увижу,хочу хлопотать статью хочу хлопотать статью. Вероятно имеется в виду статья «В чем моя вера?», которую Софья Андреевна хотела опубликовать в XII томе собрания сочинений Толстого. Разрешения Толстая не добилась.хоть в Полное Собрание. Была я уВеры Александровны Вера Александровна — В. А. Шидловская.днем, а вечером мы все ездили к мама́, где былдядя Володя дядя Володя — В. А. Иславин. со всей семьей и Таня с девочками.

Завтра поедук Толстой к Толстой — гр. А. А. Толстой.,Шостак Шостак — Екатерина Николаевна Шостак, рожд. Исленьева (ум. 1904), кавалерственная дама, начальница Николаевского института, двоюродная тетка Софьи Андреевны. Кузминская описала ее так: «Это была высокая, чопорная, с представительной наружностью женщина» (КМЖ, 1927, II, стр.25). и еще к родным, а вечером в какой-то концерт, и оттуда чай пить к Шостак. До двух буду дела делать, потребую деньги и отчеты по магазинам книжным и предложу «Азбуку» и «Книги» в другие склады.

Петербург мне в этот раз больше понравился, чем в тот раз, только туманно очень стало к вечеру. — Уже нас разобрали по гостям на все почти дни и вЕрмитаж Ермитаж — музей, заключавший самое ценное собрание картин в России, а также рисунков, антиков, медалей и монет. Здание примыкает к Зимнему дворцу., и вАкадемию Академию. Академия художеств, имела при себе постоянно открытый для публики художественный музей и устраивала периодические выставки картин., и на коньки вТаврический сад Таврический сад — сад при Таврическом дворце, построенном Потемкиным; принадлежал дворцовому ведомству. Впоследствии дворец был отведен под Государственную думу. , где государыня катается.

Что-то у вас? Как хлопочет и хозяйничает Маша, здоров ли ты, что твой кашель? В каком духе мои старшие сыновья, в распущенном или акуратном, что малыши, и что Madame? Вернусь я 28-го утром, если до тех пор всё будет благополучно у вас и у нас. Я уехала, и стало жутко немножко.

Дай бог, чтоб всё обошлось хорошо. Ты, верно, без меня хорошо занимаешься, ты был в духе писать, когда я уезжала, и наверное ты сблизишься с детьми, потому что один остался на всех.

Ну, прощай, Таня сестра уже спит тут, и Таня дочь, рядом с Верой и Машей. Нам очень удобно и хорошо. Прощай, милый друг, не сердись, что я поехала в Петербург; мама́ особенно рада нам, и Таня; мне очень приятно было их видеть. Мама́ очень худа н плоха на вид.

Целую детей, тебя еще особенно; кланяюсь Madame и miss Lake. Берегите здоровье, берегитесь пожара и будьте все счастливы и веселы.

С. Т.

Толстая пометила: «Из Петербурга, куда я ездила с дочерью Таней».

№ 127

1885 г. Февраля 21. Петербург

Мне очень грустно, что ты нездоров Мне очень грустно, что ты нездоров. Толстой писал в открытке от 19 февраля: «[...] у меня грипп усилился». , милый Лёвочка, если б знала, что тебе будет хуже, то не поехала бы. Пожалуйста, берегись, не выходи и не застудись.

О madame Seuron могу сказать, что мне её сердечно жаль, но что у ней перемежающаяся лихорадка, которую я бы вылечила в три дня, за это я головой ручаюсь. Попроси ее или сам напиши Чиркову, чтоб он ей дал хинин, жаль смотреть, как пропадают люди от упрямства и моральной слабости. Ведь так она дойдет до бог знает чего. У Миши при тифе жар не спадает с 39 всё время, без промежутков, и ведь у ней утром 37 и 2.

Ну вот сегодня утром встала в 10 часов, спала плохо и очень тревожно. Получилаписьмо от Урусова письмо от Урусова — письмо кн. Л. Д. Урусова от 18 февраля 1885 года из Тулы. Урусов был безнадежно болен и собирался ехать в Крым., ему опять хуже, и он уезжает 26-го. Потом пришел Луковников, привез все деньги и заказал еще 500 «Азбук», за что и деньги отдал. Вообще он всё время сегодня вел себя очень по-джентльменски и аккуратно. По письмам заказала разные образцы бумаг, печати, разные свидания назначила и всё это с завтрашнего дня буду принимать от 11 до 1 часу. Потом поехала с Таней по родным. ЗасталаПоливанову Поливанову — может быть, жену Митрофана Андреевича Поливанова Анну Михайловну, рожд. Пармонт.; она что-то дяде Косте посылает в письме: деньги или нежности на бумаге — не знаю, запечатано. ЗасталаКириакову Кириакова — Ольга Александровна Кириакова, рожд. Исленьева (1845—1909), жена Михаила Михайловича, тетка С. А. Толстой. и Madame Шостак. Alexandrine не застала, поеду опять в субботу; она говеет. M-me Шостак против моего ожидания очень мне понравилась.

Сидим мы с ней, говорим, вдруг говорят: «Императрица Императрица — Мария Федоровна.!» Я говорю: «покажите мне ее откуда-нибудь». Екатерина Николаевна вскочила, как стрела, кричит: «скорей мою палку» (у ней нога больная, ходит с палкой), потом обращается ко мне: «Sophie, restez»,1 [«Соня, останьтесь»] и убегает. Я жду; Таня дочь тут,Вера Шидловская Вера Шидловская — двоюродная сестра С. А. Толстой Вера Вячеславовна Шидловская; вышла замуж за А. Г. Мещеринова.,Софа Исленьева Софа Исленьева — Софья Леонидовна Исленьева, вышла замуж за своего троюродного брата Льва Владимировича Иславина.. Ждали, ждали, вдруг гул, шум, кричат: «идет». Пролетает дама с нотами и мимоходом говорит: «L’impératrice fera une visite à Madame Schostak».2 [«Императрица нанесет визит мадам Шостак».] Мы смутились, было, но скоро всё шествие прошло мимо нас. Я думала — тем и кончится, но Екатерина Николаевна крикнула: «Sophie, venez, et3 [«Соня, идите, и] Таня». Я подошла, она меня представила императрице, потом позвала Таню и тут я сказала: «ma fille».4 [«Моя дочь».] Признаюсь чистосердечно, я очень была взволнована, но не растерялась. Она, т. nbsp; е. императрица, спросила: «Il y a longtemps que vous êtes arrivée?»1 [«Давно ли вы приехали?»] Я говорю: «Non, Madame, depuis hier seulement».2 [«Нет, сударыня, только вчера».] Потом пошли в залу. Императрица опять обратилась ко мне: «Votre mari se porte bien».3 [«Ваш муж здоров?»] Я говорю: «Votre Majesté est bien bonne, il se porte bien?»4 [«Ваше величество очень добры, он здоров».] «J’espère qu’il écrit quelque chose».5 [«Я надеюсь, он пишет что-нибудь».] Я говорю: «Non, Madame, pas en ce moment; mais je crois qu’il se propose d’écrire quelque chose pour les écoles, dans le genre de «Чем люди живы».6 [«Нет, сударыня, сейчас он не пишет, но, кажется, он предполагает написать что-нибудь для школ, вроде «Чем люди живы».] Екатерина Николаевна вмешалась, говоря: «Il n’écrira jamais des romans, il l’a dit à la comtesse Alexandrine Tolstoy».7 [«Он никогда больше не будет писать романов, он сообщил это графине Александре Толстой».] Императрица говорит: «Est-ce que vous ne le désirez point, cela m’étonne».8 [«Неужели вы этого не хотите, это меня удивляет».] И обратилась ко мне. Я ей говорю: «J’espère que les enfants de sa Majesté ont lu les livres de mon mari».9 [«Я надеюсь, что дети вашего величества читали книги моего мужа».] Она качнула головой и говорит: «Oh, je crois bien».10 [«О, да, разумеется».] Затем она села, началось пенье, и скоро она уехала. — Вижу отсюда, как все вы скажете: «Ну, мамаша влетела». Вот, право, последнее, что я ожидала в Петербурге. Теперь еду с Таней в концерт, а оттуда вечером к Шостак, её приемный вечер. —Оржевской Оржевская — Наталья Ивановна Оржевская, рожд. княжна Шаховская, жена виленского генерал-губернатора Петра Васильевича Оржевского. не застала.

У императрицы милое, измученное, но

Датируется на основании приведенного в письме диалога между Марией Федоровной и С. А. Толстой: «Il y a longtemps que vous êtes arrivée?» — «Non, Madame, depuis hier seulement». Конец письма утрачен.

№ 128

1885 г. Февраля 22. Пятница, вечер Петербург

Милый Лёвочка, видно для того бог послал тебе грипп, чтоб ты с детьми побыл. Спасибо, что бережешься и не выходишь. Но эти постоянно повторяющиеся гриппы у тебя от топки печи. Ты выходишь на холод, потом у огня сидишь и опять выходишь — это очень вредно. Надеюсь, что во время болезни ты не делаешь этого, а то воспаление в легких еще схватишь. Ты меня больше всех беспокоишь, и я всё о тебе думаю.Илюша меня своей выходкой с учителем огорчил Илюша меня своей выходкой с учителем огорчил. Толстой писал 20 февраля: «Илюша чем-то рассердил своего воспитателя Янчина, и тот мне написал письмо, но завтра Илья обещал это всё устроить». , у него невозможны его грубости, когда раз на него найдет, это я на себе испытала. Что вы никто мне не пишете о Лёле? Надеюсь, что с ним всё благополучно.

Сегодня видела Черткова, он опять придет завтра вечером. Он мне очень тут понравился; такой простой, приветливый и, кажется, веселый. Я отдала ему тетрадь.Шаховского Шаховской — кн. Дмитрий Иванович Шаховской (р. 1861) — либеральный общественный деятель, секретарь первой Государственной думы. Познакомился с Толстым через М. С. Громеку. В то время студент Петербургского университета.еще не видала; он опять выбил руку и надо ее надламывать и вставлять, как тебе делали. Alexandrine мне писала, что до субботы меня не увидит, потому что говеет и сегодня исповедуется, что для неё очень важно. Я к ней поеду завтра. Для студента медика еще ничего не успела сделать, с книгами же дела уясняются и подвигаются. Печатать тут не буду, до́ма объясню почему, а смету Стасюлевича и образцы бумаги привезу для соображений. С Кузминскими мне очень приятно; я, кажется, их не очень стесняю; а болезнь Миши со мной вместе переносить Тане легче и веселей. Мне тут очень хорошо и спокойно, совсем как дома; только без вас, иногда, очень скучно. Таня (дочь) нынче весь день у Шидловских,с Верой с Верой — В. А. Кузминской.катается; былау Олсуфьевых у Олсуфьевых. Имеется в виду семья Александра Васильевича Олсуфьева (1843—1907), генерал-адъютанта Николая II, помощника начальника императорской главной квартиры., они завтра к нам придут. Таня (дочь) очень весела и оживлённа. Не знаю, какое будет общее впечатление. Завтра едем в Ермитаж, а в воскресение в Академию смотреть картины.Если корректуры поправлять скучно Если корректуры поправлять скучно. Толстой писал 20 февраля: «Еще корректуры: «Чем люди живы» и «Детство». Я не поправлял, только поправил в «Чем люди живы» одно место. Как велишь?» (ПЖ, стр.253). , то оставь до меня. Прощай, голубчик; всё спех и спех во всем. Целую тебя.

Соня.

№ 129

1885 г. Февраля 23. Петербург

Сегодня не напишу Маше особенно, потому что времени мало. Мой день проходит в такой страшной суете, родственники так обидчиво и гостеприимно ко мне относятся, что только бы не слишком их огорчать, и то трудно. С утра поехала по делам своим книжным, Стасюлевича смету получила, образцы бумаги, разные адресы и проч. Потом, взяв с собой Машу Кузминскую, поехала к Шидловским за Таней и Верой и мы все поехали в Ермитаж. Таня была вяла от сильного желудочного расстройства, а я совсем голос потеряла, осипла. Но впечатление статуй, картин и всего этого художественного мира было так опять хорошо и сильно, что я не скажу никогда, ни за что, что художество не нужно. Мне жаль было, что Маша, Лёля, даже Андрюша не могут посмотреть и получить это чудное впечатление. А какие статуи там, просто оторваться нельзя. Но в 3 часа закрыли, и увы! Опять и не попадешь туда. Русская зала совсем заперта, там ремонт и не пускают.

Миша всё в одном положении, очень жалок. Была я у Alexandrine, — она мне всё так же симпатична; говорили о тебе Лёвочка, и она всё так же тебя любит и молится о тебе (Это она велела тебе сказать, она сегодня причащалась.)

Обедала дома со Страховым,читала в твоем письме о Georg’е читала в твоем письме о Georg’е. Толстой писал 22 февраля: «Читаю своего Georg’а. Скажи Саше, если у него есть время, чтоб прочел. Это важная книга. Это тот важный шаг на пути общей жизни, как освобождение крестьян — освобождение от частной собственности земли. Взгляд на этот предмет есть проверка людей. И надо прочесть Georg’а, который поставил этот вопрос ясно и определенно. Нельзя уж после него вилять, надо прямо стать на ту или другую сторону. — Мои требования гораздо дальше его; но это шаг на первую ступень той лестницы, по которой я иду» (ПЖ, стр.254). — Генри Джордж (1839—1897) — американский экономист. Его книга, которой увлекался Толстой «Progress and Poverty» («Прогресс и бедность») была опубликована в 1879 г. Толстого привлекала теория Генри Джорджа о едином налоге и о национализации земли. , и он тебе напишет свое мнение, будет теперь читать.

Потом пришли Чертков, Шаховской,Всеволожский Всеволожский — Михаил Владимирович Всеволожский (1860—1909), сын В. А. Всеволожского и Е. М., рожд. Обольяниновой, родственник Олсуфьевых., Олсуфьевы барышни и очень приятно беседовали тихонько и пили чай. Теперь поеду кФукс Фукс — Эдуард Яковлевич Фукс (1834—1909), судебный деятель, в течение двадцати лет сенатор и, наконец, член Государственного совета. Был женат на сестре А. М. Кузминского Елене Михайловне. со всеми Кузминскими.

У вас, видно, всё хорошо, я так рада, слава богу. Вы все, без меня и Тани, больше друг друга полюбите. А мне сегодня вдруг так захотелось всех увидать вас, тоска сделалась, малыши предстали и всё, что я дома так люблю.

Прощай, милый Лёвочка, целую Машу и Лёлю и старших сыновей, и тебя напоследок больше всех. Малышам напишу сейчас два слова для их удовольствия. Кланяюсь Madame и miss Lake.

С. Т.

Суббота вечер.

Кузминские, Страхов, Чертков, Шаховской все велели кланяться. Они очень все мне симпатичны и милы.

№ 130

1885 г. Февраля 24. Воскресенье, вечер Петербург

Пишу тебе от мама́, милый Лёвочка, потому что она мне всё говорит: «посиди», а я хотела уже ехать к Тане, чтоб написать вам письмо.Получила твое Получила твое [...] письмо — от 22 февраля.иМашино письмо Машино письмо — от 20 февраля..Я немного обиделась, что ты меня с щелкуном Я немного обиделась, что ты меня с щелкуном [...] сравнил. Толстой писал 22 февраля: «Получил твое письмо о твоем свиданьи с императрицей. Действительно, удивительное твое счастье. Ты ведь этого очень желала. Мне это было тщеславью лестно, но скорее неприятно. Хорошего от этого не бывает. Я помню, в Павловске был человек, сидевший всегда в кустах и щелкавший соловьем. Я раз заговорил с ним и тотчас по неприятному тону угадал, что с ним кто-то говорил из царской фамилии. Как бы с тобой того же не было» (ПЖ, стр.257; датировано неверно). в Петергофе в Петергофе. Толстая смешала два города под Петербургом: Петергоф и Павловск. сравнил; на мне совсем не отразилось царское величие, даже если б я сама стала царицей, то и тогда, пожалуй, не изменилась бы, уж такой у меня характер. Но меня утешила фраза, что ты считаешь дни до моего приезда.

Таня моя расхворалась желудком от невской воды и потому никуда сегодня не ездила, а мы хотели ехать в Академию Художеств. С поносом ведь никуда нельзя отлучиться. А я ездила по делам и к Достоевской, и к Толстой, Софье Андреевне.Достоевская Достоевская — Анна Григорьевна Достоевская, рожд. Сниткина (1846—1918), жена Ф. М. Достоевского. Л. П. Гроссман пишет: «Анна Григорьевна упорно и настойчиво вела свои счетоводные книги, покупала бумагу, бегала по типографиям, спорила с кредиторами, вела переговоры с издателями и книгопродавцами, стенографировала, переписывала, объявляла подписки, подводила балансы, становилась сама издателем, книгопродавцем, бухгалтером и даже простым писцом при творческой работе своего мужа». — А. Г. Достоевская вспоминала так: «С графиней С. А. Толстой я познакомилась в 1885 году, когда в один из приездов в Петербург она, доселе мне незнакомая, пришла просить моих советов по поводу издательства. Графиня объяснила мне, что до того времени сочинения ее знаменитого мужа издавал московский книгопродавец Салаев и платил за право издания сравнительно скромную сумму. Узнав от своих знакомых, что я удачно издаю сочинения моего мужа, она решила сделать попытку самой издать произведения графа Льва Николаевича и пришла узнать от меня, представляет ли издание книг особенно много хлопот и затруднений. Графиня произвела на меня чрезвычайно хорошее
Иллюстрация:
Л. Н. и С. А. Толстые
С фотографии 1887 г.
Гос. Толстовский музей в Москве
впечатление и я с искренним удовольствием посвятила ее во все «тайны» моего издательства» («Искусство», №1, стр.352). — В архиве С. А. Толстой сохранились 4 письма к ней Достоевской 1885 г.; большое письмо от 1 октября 1885 г. содержит детальные советы по изданию полного собрания сочинений. О ней: Гроссман, «Путь Достоевского», 1924, стр.155—176. очень мне обрадовалась почему-то, а я к ней поехала потому, что она печатает сама книги своего мужа, и в два года она выручила 67 тысяч чистых денег. Она мне дала самые полезные советы, и очень меня удивила, что только 5% уступает книгопродавцам.

Потом пошла против Кузминских на выставку передвижную, и смотрела поразительнуюкартину Репина, «Иван Грозный» картину Репина «Иван Грозный». Одно из лучших произведений Ильи Ефимовича Репина (1844—1930). Картина «Иоанн Грозный и его сын Иван» была впервые выставлена в 1885 г.; в настоящее время находится в Третьяковской галлерее в Москве. . Момент, когда он убил сына и еще живого обнял его, и ужас на его лице, и кровь льёт через пальцы, которыми он прижал рану сына. Очень хорошо, поразительно, и написана превосходно.

Много и других картин, но описывать долго. Мои письма коротки и не интересны, потому что всё буду рассказывать. Мише нынче хуже, жар сильнее, и Таня приуныла с Сашей. Я обедала сегодня у Веры Александровны, а вечер сижу с мама́ и Вячеславом, и вот пишу, разговаривая с ними. Были у меня нынче с визитами родственники, и Фукс очень много интересного говорил о впечатлении на него твоей статьи, как это его сделало лучше и счастливей. Говорю о «В чем моя вера».

Вы, я вижу, живете отлично, всё у вас так мило, и с таким я счастьем вас всех увижу. Остаюсь в Петербурге главное для Тани, её очень жаль за Мишу, и для рожденья мама́, которая ужасно рада, что я тут в день её рожденья, и очень готовится праздновать. На другой день я выеду, т. е. 27-го. Что же ты это хвораешь? Слава богу, хоть лучше тебе. А я всё без голоса, совсем осипла, но выезжаю и очень здорова. Напишу еще одно письмо завтра, а потом уж вы не получите больше. Спасибо вам, что пишете всякий день, это такое утешение.

Прощай, голубчик, целую тебя. Не сетуй, что письма плохи, очень суетливо.

Соня.

После текста письма к Льву Николаевичу идет письмо С. А. Толстой к Марии Львовне; его мы не печатаем.

Рисунок

№ 131

9 марта. 7 ч. вечера. 1885 г. Москва

Ждала сегодня письма от тебяиз Орла из Орла. Толстой поехал в Дядьково Орловской губернии, где жил Л. Д. Урусов в имении Мальцева, откуда они вместе через Орел направились в Крым. , милый Лёвочка, и не получила, так что не знаю даже, как ты доехал. Но, видно, надо взять на себя на это время терпения и ничего не ждать, а надеяться на бога, что всё будет благополучно и что ты будешь здоров. Вчера я тебе не писала, но сегодня ты выехал, вероятно, и я в погоню посылаю это письмо в Крым. Теперь буду писать всякий день.

Третьего дня и вчера был нездоров Миша, — самая правильная лихорадка перемежающаяся: 39 и 8 было жару, а утром 37 и 4, и меньше. Сегодня я дала ему хинину и жару нет, но он в постельке и очень весел. Дам еще завтра хинину, а после буду ждать. Таня моя всё не хороша: всё боли в животе, ходит слабая, вялая, да еще зубы страшно болели, теперь лучше. Madame Seuron всё также, да еще присоединилось сильное желудочное расстройство, жар по вечерам и слабость. Вот горе-то с ней! — Я, было, третьего дня прихворнула, но как всегда со мной, — ничего меня не берет.

Езжу эти два дня по делам, собирала деньги с книгопродавцев, чтоб заплатить 2760 р. с.Щепкину Щепкин — М. П. Щепкин, владел типографией в Москве. за печатание «Азбуки» и «Книг для чтения». Были два фабриканта бумаги, один за другим цену сбавили, теперь затруднение: какую из двух бумаг выбрать? Клеить в типографиях положительно не советуют, очень утонит бумагу, а лучше за эту лишнюю копейку прибавить весу, т. е. толщины. Всё это тебе не интересно, и мне скучно, но увы! я теперь в этом живу. Денег собрала только 1200, хоть это покуда отдам Щепкину.

Третьего дня вечером мальчики были у дяди Серёжи. Видно они все там очень подпили и развеселились, потому что поехали ночью к цыганам: Леонид, Серёжа дядя и наш,Лопатин Лопатин — вероятно Николай Михайлович Лопатин (1854—1897), певец и собиратель народных песен. Служил участковым мировым судьей. Издал «Полный народный песенник» и совместно с В. Прокуниным «Сборник лирических русских песен». О нем: С. Л. Толстой «В. Прокунин и Н. Лопатин». Сборник этнографической секции ГИМН, I, 1926. — Толстые были также знакомы с его братьями — философом, профессором Львом Михайловичем Лопатиным (1855—1920) и Владимиром Михайловичем (артист МХАТ’а I, играл под псевдонимом Михайлова, ум. в 1935 г.). , Ольсуфьев Миша и еще кто-то. Грустно смотреть на безобразие стариков! На другой день Серёжа сконфуженно, но решительно, попросил 100 рублей; 25 в университет, а 75 долги заплатить. Я дала, но слегка упрекала, что очень много денег тратит. Спасибо еще, что Илью не взяли, а то я вовсе пришла бы в отчаяние. Сегодня писала дяде Серёже, прося его долг отдать для уплаты Щепкину; еще ответа нет. А рассуждаю я так; что если есть деньги проиграть 30—60 рублей и цыганам, то должны быть и на уплату долгов.

Целый день приходят разные люди, мои мучители: с детскими пальто, с образцами бумаг и проч. и проч. Сейчас только уехал Николай Михайлович Нагорнов. Он весь вечер сидел, мне сдавал последние счёты, которые я впрочем не умею и не желаю просматривать; и еще последние 400 руб. с. денег. Потом я ходила к Василию дворнику в сторожку. У него, должно быть, горячка. Такой жар, ужас! Я мерила градусником, вышло 39 и 5. Это очень много для взрослого и пожилого. Я его лечу, но думаю, что ему лучше в больницу отправиться, ему очень плохо в сторожке, где очень тесно и где столько народу; воздух плох. Он сам желает в больницу.

Погода и дорога у нас отвратительные: грязь, не то дождь, не то снег, темнота, ямы на мостовых и потому ломка экипажам и страшная тяжесть лошадям: просто никуда и поехать нельзя. К тебе нет ни писем интересных, ни гостей, пока. Письмо одно длинное от погибающего приказчика; а другое тебе иОрлову Орлов — Владимир Федорович Орлов (1843—1893), привлекался по делу С. Г. Нечаева, был оправдан. С 1872 по 1877 г. получал от III отделения единовременные и постоянные пособия «в виду его откровенных показаний». В 1881 г. жил в Москве и был учителем Дельвиговского железнодорожного училища, позднее — технического железнодорожного училища. В апреле 1881 г. вновь арестован вследствие записки о нем, найденной у Желябова, но «по недостатку улик» освобожден. Библиография о нем: «Деятели революционного движения в России», т. 1, 1928, стр.295. — Познакомился с Толстым в 1881 г. Толстой называл его своим единомышленником, был с ним в переписке. Архив Орлова хранится в Театральном музее имени Бахрушина в Москве. вместе за разъяснением истин. Письма очень длинные. Переписчиков никого еще не было. Что еще написать? Пишу тебе вдаль, в мир красоты, поэзии, прелести всякой, из мира холода, практической материальный суеты и пустой души моей, погрязшей во всем этом. Тебе надо знать, что мы здоровы, а об этом я написала. Хотелось бы, чтоб ты был доволен моим письмом, но я этого не достигла, потому что сама не довольна.

Прощай, милый друг, кланяйся князю, и если тебе хорошо, то живи, сколько хочешь, но телеграфируй раз о себе и пиши чаще; ты ведь знаешь мою непоправимую, беспокойную натуру, а в трудах беспокойство — просто беда!

Соня.

Помета С. А. Толстой: «Письма в Крым, куда Лев Николаевич сопровождал больного князя Л. Д. Урусова».

№ 132

10 марта 1885 г. Москва

Сегодня наконец получилаот тебя открытое письмо от тебя открытое письмо — из Орла от 7 марта; в нем Толстой писал «Я еду свежо. Буду писать часто. Скучно, что меня все знают и надо говорить» (ПЖ, стр.258). . Ты бодр, и кажется твоя поездка будет хорошая. Сегодня такое весеннее, бодрящее солнце, что все вышли гулять. Madame и Таня в первый раз; дай бог, чтоб им пошло в пользу. Дети здоровы кроме Миши. У него сегодня опять очень неожиданно и досадно — жар с утра, 38 и 3. Боюсь, не сделался бы тиф; но он очень весел, рисует, болтает, смеется и даже немного ест. Во всяком случае ты этим не смущайся, если и тиф, то раньше двух недель опасно не бывает, к тому времени ты вернешься, а может быть и так обойдется. Сегодня 4-й день он нездоров, и желудок расстроен, и кашель небольшой, совсем как у Миши Кузминского.

Лёля играл сейчас с Кашевской на фортепиано и, кажется, очень усердно, он стал лучше. Илья провел вчера вечер и пол ночи где-то. Говорит у Боянус. Он всё так же неприятно распущен. Алкид нынче вычистил себе и Лёле сапоги, мне Madame по секрету сказала, и решил, что это очень весело. Сережа повел Таню под руку гулять, каков? Маша тоже с ними пошла; кажется к Олсуфьевым.

А Серёжа вдруг нынче говорит: «а мы над вами посмеялись с дядей Серёжей и Леонидом, как вы дела делаете». Каковы? все сами запутанные, легкомысленно ездящие к цыганам и делающие долги — смеются надо мной! Я внушила Серёже всю несообразность их речей, и он, кажется, понял.

Вчера осталась вечером одна на верху, взяла сравниватьперевод мой перевод мой. Что переводила С. А. Толстая, — установить не удалось.и курсистки; местами мой лучше, местами ее. Например, оСфинксовой загадке Сфинксова загадка — загадка, которую предлагал по сказаниям греческой мифологии сфинкс — чудовище с львиным телом и человеческой головой; сфинкс убивал тех, кто не мог разрешить загадки. , помнишь, ты мне объяснял, так это совсем пропущено, и еще затруднительные места — пропущены. Ах, жаль, времени нет, а ужасно весело и интересно переводить. Когда своего ума мало, так хочется вращаться в какой-нибудь симпатичной умственной сфере, хотя и чужого ума.

Весь день пишу понемножку, всё прерывают. Приезжал ещеНеплюев Неплюев — Николай Николаевич Неплюев (1851—1908), писатель и общественный деятель. Организовал в своем имении Черниговской губернии ряд школ и приютов, объединив их с 1899 г. в Крестовоздвиженское трудовое братство, представлявшее производственно-потребительскую артель; с 1901 г. Неплюев передал братству все свои имения. Целью братства было «заботиться о христианском воспитании детей и православном религиозно-нравственном усовершенствовании взрослых членов через учреждение
трудовой общины». Писания Неплюева вошли в пять томов его «Полного собрания сочинений», Спб. 1901—1908.
Толстой писал в ответ 16—17 марта из Крыма: «Письма твои произвели тяжелое впечатление: Серёжа принимает очень бурный склад жуира тихого и самодовольного (не говори ему). Илья вовсе грубеет, но не установился, Миша болен, и ты тяготишься своей жизнью и не видишь исхода. Это грустно» (ПЖ, стр.264—265). , очень жалел, что не мог спросить у тебя разъяснения «О непротивлении злу». Он в Петербурге провел вечер с Чертковым и тот его сбил с толку. О своей агрикультурной школе он получил разрешение и субсидию, чему очень рад.

Потом приехали обедать Кисленский и Боянус. Таня вернулась немного усталая, но кажется её дело идет на поправку.

Миша меня немножко беспокоит, всё жар и желудок расстроен, точно у Миши Кузминского, и кашель маленький; я весь день сижу с ним и сегодня не выхожу никуда; у меня известные дела, и потому мрачность и не совсем по себе. Теперь вы с князем летите к югу, если выехали 9-го, как хотели. То-то хорошо в Крыму. Одно страшно: все эти чудные виды, прелестная, красивая природа — всё это должно так больно, так сильно взволновать, что потом трудно будет войти в свою старую, обычную, будничную колею жизни, из которой уже выходить нельзя с моими, например, обязанностями семейными, деловыми и хозяйственными. — Дети просят читать им вслух, опять прерываю письмо, и теперь возьмусь, чтоб кончить. Сегодня вечером собирается у нас родня, и кажется певец этот, Лопатин, придет.

Я стараюсь скрыть, что мне смерть все эти пения и гости, чтоб детей не огорчить, может быть им весело, и то слава богу. Вот мне было бы одно хорошо: это сесть за свой перевод и уйти всей душой в эту работу, или хоть почитать — и на то времени нет.

Наши все собираются в винт играть; это и пение — вот в чем вечер пройдет. Ты, верно, будешь в Крыму много ходить. Не заблудись где-нибудь, не заболей, нас не разлюби и пока прощай, милый Лёвочка. Поклонись от меня князю; я о нем вместе с тобой еще больше теперь думаю. Целую тебя. Просила детей тебе написать, но никто не написал.

Соня.

№ 133

1885 г. 11 марта Москва

Всякий день пишу тебе, а от тебя получила пока только открытое письмо. Что это ты не пишешь? Не знаю до сих пор, выехали ли вы в Крым? Получила сегоднямилейшее письмо от Черткова милейшее письмо от Черткова. В. Г. Чертков писал из Петербурга 9 марта: «Графиня, беспокою вас одной просьбою: пожалуйста пришлите мне по почте тетрадки с первыми литографированными листами последней статьи Льва Николаевича. Вы их найдете в шкапу за его письменным столом. Всего там около 10-ти или 12-ти тетрадок [...] думая о вас и вашей семье, я думаю, как о родных и притом близких родных [...] во всяком случае вы сами вызвали это чувство во мне» (не опубликовано; хранится в АТ). . Просит прислать листы твоей статьи, которые он привозил, и например, говорит: «я всегда думаю о вас и вашей семье, как о родных, и притом близких родных. Хорошо ли это или нет, — не знаю, — кажется, что хорошо».

Как это на него похоже!

Миша мой всё нездоров, хотя сегодня на ногах. Вечером вчера и сегодня утром жару не было, а теперь, с 4-х часов дня у него опять жар, 38 и 7. Стало быть лихорадка; а хинин два раза давала, не помог; теперь ничего не даю, дня два подожду. Таня и Madame медленно поправляются, но гуляют по немногу и едят побольше.

Сейчас получила твоепервое письмо из Дятькова первое письмо из Дятькова — от 8 марта (см. ПЖ, стр.258).. Что вы отложили поездку, это мне было не совсем приятно; еще больше затянется разлука; а и теперь как тихо и долго идут дни, ведущие всех нас к смерти, а чем эти дни наполняются? Пустотой и суетой. Стало быть сегодня вы выехали. День у нас чудесный, весна спешит ужасно; уж на колесах ездят, а вода так и льёт отовсюду. Сегодня выезжала, посмотрела по случаю продажные коляски, но решила отдать свою — сделать новые колеса, а без коляски весну скучно, не стоит без коляски и лошадей держать с такой большой семьей. Потом ездила к Лизе Оболенской, не застала, ездилапроведать Ховрину проведать Ховрину — Елизавету Леонидовну Ховрину. , — молодая, Лиза очень больна опасно. Дома поучила Андрюшу, получила корректуры «Детства». Как жаль, что нет тут 1-го издания, оно в Ясной. Держание корректур полных сочинений, я чувствую, мне всю душу переворотит. Твои старые писания на меня действуют страшно, и я много слёз еще пролью, поправляя корректуры. Но это, я думаю, будет хорошо.

Вчера (воскресенье) пришел дядя Серёжа добрый и виноватый за долг и за цыган. Он был так мил и весел, что я его опять больше полюбила. Играли мы в винт, два стола: Серёжа,Леонид Леонид — кн. Л. Д. Оболенский., я иЛиза Олсуфьева Лиза Олсуфьева — кн. Елизавета Адамовна Олсуфьева.и 5-й наш Серёжа. А потом играли молодые — свой стол.Золотарев Золотарев — Александр Игнатьевич Золотарев (р. 1848), тульский помещик, был женат на сестре Кислинского.один, представь себе, сидел и сочувствовал. Что за существо! зачем он на свете? Лизы, Вари, Фета — никого не было.Васнецов Васнецов — Виктор Михайлович Васнецов (1848—1926), художник. Иллюстрировал Толстого.ушел рано. Хотел Лопатин придти петь, и не здоров. Но нам было приятно и весело en famille.1 [в семье.] Играли не много, но за ужином болтали хорошо и весело.

Теперь, прощай, больше писать нечего. Надо к утру кончить корректуру, а дела пропасть. Целую тебя, милый друг. Странно писать в Крым и знать, что ты только выехал, — совсем воображение путает.

Берегись, Лёвочка, во всем; ничем, ничем не рискуй, старайся быть здоров и весел, и чтоб осталось хорошее воспоминанье о поездке. Кланяйся князю. Как жаль его! Что ты не напишешь, в каком он духе.

Соня.

Вернешься ли к праздникам? Еще, пожалуйста, пришли из Крыма телеграмму один раз.

Без тебя очень одиноко; никто не любит, так это грустно, так вот сейчас хотелось бы с тобой побыть. Это 3 письмо в Крым.

№ 134

1885 г. 13 марта Я. П.

Спасибо Лёля написал длинное письмо, я могу поменьше написать сегодня, а то еще корректур «Детства» пропасть, а уж 10-й час вечера, а в 12  ч. ночи надо ехатьза Таней к Капнист за Таней к Капнист. Т. Л. Толстая находилась в доме гр. Павла Алексеевича Капниста.. Несмотря на мои отговоры, она поехала-таки на последнюю шараду. А утром ходила пешком к Толстым,к Варваре к Варваре Ивановне — В. И. Масловой (ум. 1905). Семья Масловых состояла из трех сестер (Варвары, Анны, Софьи) и двух братьев (Федора и Николая), служивших в судебных учреждениях.Ивановне и к Олсуфьевым. Так устала, что весь день лежала, а обедать уж не могла. Не справлюсь с ней никак. Серёжа велел тебе сказать, что он гулянье прекратил, а Илья всё стремится. Только Лёля и Маша в порядке. Сегодня получилатри письма от тебя три письма от тебя — вероятно, от 9, 10 и быть может 10—11 марта (ПЖ, стр.259—261). В письме от 10 марта Толстой писал: «не хорошо, что твой котел всё кипит. Разумеется трудно, но всё-таки можно сознательно приводить себя в спокойствие, 1) тем, чтобы делать различие между очень важным, важным, менее важным и ничтожным и, сообразно с степенью важности, направлять свою деятельность и 2) тем, чтобы различать между вещами, от меня вполне зависящими, отчасти от меня зависящими, и вещами вне моей власти и тоже, сообразно с этим, направить на первые самую большую и на последнее — самую малую энергию[...]. Что Илья и Серёжа? Бросили ли они гулянье?[...]. Не сердись на однообразие моих мыслей. Эти мысли не мешают мне любить вас. Что Маша? Вспомнил о Маше, потому что она — как-то мне представляется — меньше других признает мою любовь к ней.
Не приписывает словам моим значения. Я пишу, что взбредет в голову. Никогда так даже не говоришь». : два открытых и одно длинное. Все не ласковые и суетливые. Но я это отлично понимаю; в дороге всегда так, а моя жизнь почти всегда [вырвано] оттого я такая противная.

Приходили твои классные дамы, громкие и восторженные, одна напоминающаямонахиню фанатичку монахиню фанатичку. Мария Александровна Шмидт (1843? —1911), классная дама московского отделения Николаевского женского училища. Под влиянием Толстого отошла от православия, сделалась близким другом семьи Толстых. Переписывала запрещенные произведения Толстого. С. А. Толстая записала о ней в «Моей жизни» под 1884 г.: «М. А. была натура пылкая, обожала в более молодых годах актера Шумского, увлекалась музыкой, посещала симфонические концерты, любила элегантные платья и была крайне православная[...]. Дочь моя Таня пригласила ее жить в её маленьком именьи, доставшемся Тане по разделу и купленном мною у брата Марии Александровны — Владимира Александровича Шмидта». — О степени близости Шмидт к Толстому говорит рассказанный Гольденвейзером эпизод перед гробом Толстого: «Когда сняли крышку, все близкие вошли в комнату. В комнате с гробом и в прихожей было тесно. Вдруг кто-то тихо сказал: «Марья Александровна». Я стоял близко к двери и оглянулся. По лестнице сверху шатающейся походкой медленно сходила Мария Александровна. Все невольно расступились[...]. Мария Александровна тихо вошла в комнату, где лежал в гробу Л. Н., и поклонилась ему до земли. Все вышли из комнаты, затворили двери и оставили ее у Л. Н-ча на несколько минут одну» («Вблизи Толстого», II, стр.364). О ней см.: Сухотина-Толстая «Друзья и гости Ясной Поляны». М. 1923, стр.143—196, и Горбунова-Посадова «Друг Толстого Мария Александровна Шмидт». М. 1929., а другаяБаршева Баршева — Ольга Алексеевна Баршева (1844—1893), друг М. А. Шмидт, тоже классная дама. , мне принесли рукописи, одну книгу толстую, и еще тетрадей несколько [вырвано] до двух часов разговаривала с фабрикантами бумаги, приехавшими один за другим. Я дамам говорю: пойдемте чай пить, а то умираю от усталости.

Так мы втроем сидели пили кофе и чай, и болтали они больше часу. Потом я выехала с ненавистными двумя визитами, и вернулась, опоздав немного. Дорога в Москве адская, ни в санях, ни в пролетке; одинаково гадко, так растрясло, что старые боли начались, от которых у Чижа лечилась.

Мише лучше; что за милый ребёнок! Всё просит: «поучи меня, мама́». И читать любит, и пишет своей охотой, и теперь услыхал, как я Андрюше показываю вычитание, сейчас понял и говорит: «покажи, как это отнимать, вот весело-то!» Жаль, что ты истратил свою педагогическую охоту, а то хорошие и умные мальчики — эти малыши. А что я тебе мешаю своими [вырвано] взглядами, это неправда; я никогда этому не верила. Любил бы, ничего не могло бы стать тебе поперек дороги, всё бы сломил [вырвано]. Скажи князю, что я боюсь его затруднять [вырвано] и так очень [вырвано] то я буду [вырвано] теперь ему [вырвано].

Соня.

Письмо сохранилось в изорванном виде.

№ 135

14 марта 1885 г. Москва

Вот ииз Харькова пришло письмо из Харькова пришло письмо — от 12 марта (ПЖ, стр.261),, я так тебе благодарна, что ты пишешь всякий день и даже в такой суете и в такое малое время. Я тоже пишу всякий день. Вчера ночью, в 1-м часу поехала кКапнист Капнист — П. А. Капнист и его жена Эмилия Алексеевна, рожд. Лопухина (1847—1903).за Таней. Прямо с корректур и из домашней тишины ночной попала в эту пеструю толпу: барышни в костюмах, гром, пенье, — идет шарада, которая тут же, минут через 5 кончилась. ТамСамарины Самарины — вероятно семья Д. Ф. Самарина; из молодежи выезжали тогда дети Д. Ф. Самарина: Софья Дмитриевна, Федор, Александр и Сергей.,Лопухины Лопухины — семья Александра Алексеевича Лопухина, прокурора Петербургского окружного суда. Его дети: Алексей (будущий директор департамента полиции), Дмитрий (драгун, убит в германскую войну) и Борис (впоследствии земский начальник и член городской управы). и весь московский свет, народу бездна; но скучно, не дружно как-то. Посидела я немножко и увезла Таню, которая имела усталый вид и не противилась моей воле, уехала.

Приехавши, еще надо было кончать корректуры, кончила в 3, прочла две сказкиЩедрина Щедрина. Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин (1826—1889). и заснула в 4-м внизу, на диване. Встала поздно, принесла опять письма, бумаги, корректуры. Посмотрела детей, понянчила Сашу, напилась кофе; все дети были в сборе к завтраку, и пошла на верх держать корректуры. Дошла до главы: «Детство», и поднялось во мне опять то прежнее, детское чувство, которое впервые я испытала, когда мне было 14 лет, и опять всё зарябило в глазах, и я, вместо того, чтоб поправлять спокойно опечатки, принялась плакать. — Нервы ли мои слабы или правда хорошо — не знаю. Но знаю, что то́, что я в тебе любила, когда мне было 13, 14 лет, то́ же я и теперь люблю; а всё, что наросло и загрубело, то не люблю, — оно напускное, наросшее. Соскоблить — и будет опять золото чистое.

Но корректуры я кончила, пошла учить Андрюшу и Мишу; поучились до обеда. Дети все здоровы и все учатся. Таня только и не совсем здорова, и совсем праздная. Всё у ней желудок не действует, не знаю, что и делать с ней. Во время обеда пришла Верочка, Серёжа брат вернулся из Тулы, и зовут всех нас к Толстым. Я и Машу хотела взять, но мы с ее учительницей ехали после обеда на конке, я в типографию Мамонтова — три дела было у меня до них — а она домой. Доро́гой учительница так жаловалась на Машу, что я её, наконец, в первый раз решилась наказать и не пустить к Толстым. Она плачет, но я непреклонна. Лёля приходил за неё просить, и мне это было приятно, но я всё-таки не пустила, велела учить тот самый урок, который она не знала.

Теперь 9 часов вечера, я еду к дяде Серёже с Таней, мальчики все уж там. Что буду делать завтра, еще не знаю. Как хорошо, что ты был уРусанова Русанов — Гавриил Андреевич Русанов (1844—1907), помещик Воронежской губернии. Был членом Харьковского окружного суда. Единомышленник Толстого. Воспоминания его о Толстом напечатаны в «Толстовском ежегоднике» за 1912 г. Письма Толстого к Русанову — в «Вестнике Европы» за 1915 г., №№3 и 4. — 12 марта Толстой писал из Харькова: «Был в суде, ждал долго Русанова и под конец дождался».,Дмоховская Дмоховская — Анастасия Васильевна Дмоховская — мать жены Тихоцкого, о котором Толстой писал Русанову 25 марта 1885 г.: «Я просил вас похлопотать за Тихоцкого, но оказалось, что я не передал вам самую сущность дела; сущность дела в том, что родным хотелось бы знать, в чем именно он обвиняется. Известно только, что он обвиняется по ст. ст. 251 и 252». будет рада; что же ты не пишешь о результате, я бы ей передала.

Я не шью ничего, работницу, портниху наняла на два месяца, всё летнее перешить. Она плохо работает, но под моим руководством сойдет.

Что же ты это сочтёшь за лень или за благоразумие? Мне, правда, времени очень мало.

Сегодня вы в Крыму. Считая неделю там и 3 дня дороги, выйдет еще 10 дней. Бог даст всё будет благополучно, и мы с новой радостью свидимся. А если не хочется уезжать — не спеши. Я ворчать не буду, и мне приятно, что тебе и князю хорошо от того, что ты поехал.

Прощай, милый Лёвочка, я не позволяю себе ни скучать, ни расчувствоваться, ничего, что бы могло выбить меня из рабочей и деятельной, а вместе с тем благоразумной колеи. Я держу себя в железных руках, пока бог поможет.

Кланяйся князю, но не просто, а сердечно, не как другим.

Соня.

№ 136

1885 г. 15 марта Москва

Сегодня былателеграмма уже из Алупки Телеграмма [...] из Алупки — от 15 марта; текст телеграммы: «Приехали благополучно. Здоров». Алупка — курорт в 16 верстах от Ялты. Имение Мальцева, куда ехал Толстой, находилось в 4 верстах от Алупки.. Почему оттуда, не пойму; я думала, что вы едете на Ялту.С дороги еще получила записочку С дороги [...] записочку. Вероятно открытка из Синельникова от 13 марта (ПЖ, стр.261). . Я рада, что ты всю дорогу обо мне думаешь, и хотя это и трудно, и скучно, но пишешь мне. Как-то подействует на тебя крымская природа и весна? Вот я охотница до цветов, видов и красоты — я, кажется, бы там с ума сошла!

Вчера были у дяди Серёжи; там были все Олсуфьевы и Фет, и Лиза с Варей, и Лопатин, который охрип и не пел, и еще новый какой-то певец с гитарой, — пели больше хором и все были очень довольны. А мне в гостиной попалась книга«Пессимизм XIX века» Каро «Пессимизм XIX века» Каро. В яснополянской библиотеке сохранился экземпляр: Е. Каро. «Пессимизм в XIX веке. Леонарди-Шопенгауэр-Гартман. Перевод П. В. Мокиевского. С приложением беседы о пессимизме, происходившей в Берлинском философском обществе в октябре 1878 года. Перевод с немецкого Молчановского». М. 1883. — Французский философ Эльм Каро (1826—1887) — сторонник эклектизма Кузена., в русском переводе; я её принялась читать и просто оторваться не могла, так интересно. Серёжа обещал мне её дать. — Вернулись поздно; Таня нынче как будто свежей, выезжала и ела лучше. Madame Seuron всё плоха, всякий день 38 жару и слабость, отсутствие аппетита и сна. Завтра её сын приедет, и наших распускают, Вербная суббота. На улицах говеющий и молящийся народ, и вербы в руках; а у меня праздничный страх и ужас перед тем, что все будут от меня чего-то ждать, а именно веселья, еды особенной, денег и проч., и я не буду уметь всех удовлетворить. Нынче приезжал управляющий Мамонтова типографии; я ему показаласмету Лисснера и Романа смету Лисснера и Романа. Типография, находившаяся на Арбате в доме Платонова. В ней в 1886 г. Толстая отпечатала томы V—IX шестого издания сочинений Толстого. Это издание сразу печаталось в трех типографиях — Мамонтова, Лиснера и Волчанинова. на 600 р. с., смета Мамонтова дороже. Он согласился уступить, поставить по цене Романа. Бумагу всё не заказала, не могу решиться, да и денег еще нет, а нужны везде задатки.

Потом пошла учиться с Андреем и Мишей; поучились очень весело. Между прочим, приносят много писем тебе — целые сочинения неизвестных мне, и тебе, я думаю, людей. Все начинаются извинением, что драгоценное время твое отнимают, а затем разные просьбы: о месте, о деньгах, о советах, о прочтении сочинений и проч.

После обеда пошла на Пречистенку, там, у какой-то разорившейся барыни, бывшей помещицы, машина чулки вяжет, очень дешево и хорошо. Я всем заказала. Оригинальное и трогательное семейство! Старшая дочь кончила экзамен университетский, ищет уроков, переписыванья, какой-нибудь работы. Старший сын артиллерист, и трое еще учащихся. Мать вот чулки вяжет; а в других я еще не вникла.

Во время обеда Серёжа брат приходил. Верочка у нас обедала. Серёжа рассказывал про Фета, что он говорит: «Лёв Николаевич хочет с Чертковым такие картинки нарисовать, чтоб народ перестал в чудеса верить. За что же лишать народ этого счастья верить в мистерию, им столь любимую, что он съел в виде хлеба и вина своего бога и спасся. Это всё равно, что если б мужик босой шел бы с сальным огарком в пещеру, чтоб в темной пещере найти дорогу. А у него потушили бы этот огарок, и салом бы велели мазать сапоги... а он босой»! Я очень смеялась этому сравнению. Но он очень остроумен, Афанасий Афанасьевич, я вчера с ним охотно поговорила.

Дети здоровы, Серёжа сидит играет, Илья почему-то приглашен кфрейлине Галынской фрейлина Галынская. Прасковья Михайловна Голынская (1822—1892), славилась своим голосом., куда и отправился. Дядя Костя уехал кВсеволоду Всеволод — Всеволод Вячеславович Шидловский. . Лёля здоров и тих. — Плох еще мой пациент, Василий, ужасно слаб и ничего есть не хочет; я насильно велю ему есть суп и молоко; сегодня я заходила к нему, он такой жалкий и добрый.

Как бы хотелось знать, как вы с князем поживаете, какое впечатление отСергея Иваныча Сергей Иваныч — С. И. Мальцов (1809—1893), генерал, владелец 16 тысяч крестьян, заводчик; заводы его находились в Калужской, Орловской и Смоленской губерниях. Первый в России начал выделывать рельсы, паровые машины, пароходы и вагоны. К концу жизни его дела расстроились. В Крыму ему принадлежал Симеиз. — Толстой писал 16—17 марта 1885 г.: «Старик Мальцов очень самодоволен и бестолков. Тип старого генерала и старого помещика. И поддакивать ему совестно и противоречить невозможно, потому что он не в силах понимать. Мне тяжело у него». . Я почему-то очень им интересуюсь. Как тип — красивый и из ряду вон выходящий. Но может ли он быть добрым?

Без тебя минутами страшно скучно, а минутами ничего, спокойно. Впрочем, если б беспокоиться начать, то можно с ума сойти, и потому я себе этого просто не позволяю, с годами выучилась.

В том письме я писала, что с тебя, с писателя, надо соскрести лишнее, а не объяснила, что это лишнее, и ты мог быть недоволен. Лишнее — это никак и никогда не содержание, а формы, и иногда немного желчный, поучительный тон.

Ну прощай, Лёвочка. Могла бы взять другой лист и много еще писать, но 3 листа корректур, а 10 часов вечера. Целую тебя, жму руку князю, и то, и другое от всего сердца.

Соня.

Сейчас перечла свое письмо, что-то от него холодом веет; но это неверно, я очень тебя люблю, и холода в душе сегодня нет.

Конец письма не сохранился.

№ 137

1885 г. Апрель. Тула

Вот пишу из Тулы. Холод, холод страшный! Хорошо, что есть во что закутаться, а то беда бы. Лошади и Филипп за мной выехали. Мы сМарьей Афанасьевной Марья Афанасьевна — М. А. Арбузова.спали хорошо, тут в«Лондоне» «Лондон» — гостиница в Туле.. Она сияет счастьем, потому что тут иСергей Сергей — С. П. Арбузов, сын М. А. Арбузовой., иМатрёна Матрена — Матрена Петровна Арбузова (1844? —1919?), сестра С. П. Арбузова, по мужу Сахарова; скотница у Толстых. Перешла в Тулу, где жила горничной в гостинице «Лондон»., иАриша Ариша — Ирина Григорьевна, жена С. П. Арбузова. пришли, и у всех благообразный вид, и все (будто бы) очень мне рады и служат все, как крепостные точно, усердие бесконечное.

Была уГромова Громов — Федор Васильевич Громов, тульский архитектор. Его дочь была замужем за племянником Толстого — Н. В. Толстым. , — он с большой готовностью обещал прислать плотника и маляра, которых и жду. Он же мне рекомендовал очень честного (будто бы) каретника, который исправит экипажи и продает тарантасы новые для одной лошади, — я легко их катаю взад и вперед. На рессорах один (сзади рессоры) за 250 р. с. и другой без рессор, такой же за 200 рублей. Но я не куплю, денег тут, в Ясной, нет, потому теперь фантазировать нечего. Пролетка крытая тоже 250 р. с., но не прочные, и такие же весом и тяжестью.

Теперь сижу, греюсь, и велела приходить всем сюда, чтоб тут с ними рядиться и уговариваться. Авось никто не обманет, а обманет, так учиться надо.

В третьем классе ехать очень хорошо; сидела я против Марьи Афанасьевны. Рядом со мной петербургский купец, ситцевый, раскольник; очень хотел сначала важность показать, а потом разговорился, всё про себя рассказал; что жена умерла, с ума сходил, был в сумасшедшем доме, дочка 5 лет осталась, и как он ее любит, а теперь больной едет на родину, в деревню, лечиться. А с Марьей Афанасьевной рядом сидел прасол, не грамотный, нижегородский; был в Сибири, в Севастополе, в Архангельске — везде. И такие интересные его рассказы были: добродушный и наивный, не то что петербургский. Между прочим рассказал, какая у них школа и как дети охотно учатся, и вот перед отъездом книжку купили: «уж хорошо-то! читали вечером дети, как ангел к сапожнику попал.»... Я ужасно обрадовалась, значит: «Чем люди живы», и не могла не похвастать, что мой муж написал.

В Серпухове встретила графа Капниста, в Тулу на ревизию едет, гимназию смотреть. Здесь никуда не поеду, рада никого не видать.

Теперь о всех вас вот что: пожалуйста, в этот холод все поберегитесь, довольно хворали. Алёшу совсем не пускать; Лёлю по вечерам тоже прошу не выходить. Дрюше и Мише, я думаю, тоже погодить гулять; ветер северный и ядовитый. Тебя, Лёвочка, прошу тоже, распотевши не простудись. И Таню, и Машу, и всех прошу, поберегитесь эти дни, вредная погода! Не долго она будет, не стоит студиться. Ну, прощайте, целую всех и кланяюсь.

С. Т.

Датируется на основании письма Толстого от 21 апреля, которое считаем встречным в виду слов письма «Таня адресовала тебе в Козловку, а мне помнится, что ты велела в Тулу» — срв. содержание настоящего письма. Исправляем ошибку Толстой: «их» вместо «его».

№ 138

1885 г. Августа 16. Москва

Вот мы и приехали в Москву, час тому назад. Экзамены завтра, в понедельник, и во вторник. Конечно, я дождусь конца и тогда приеду домой. Ехали мы с Сухотиным не скучно; болтали. В Лаптеве сел Кисленский, пришел к нам и сразу вылил все новости. Еще встретилиКуколя-Делагарди Куколь-Делагарди — Александр Петрович Куколь-Яснопольский. Назван Делагарди, быть может, по аналогии с фамилией тогдашнего командующего войсками в Москве Бреверн-Делагарди. . По новому уставу университетскому все должны быть 20-го августа, а то исключаются из университета; вот и потянула вся молодежь по дорогам к центру.

ПришелИван Михайлович Иван Михайлович — учитель И. М. Ивакин., не хотел брать так много вознаграждения. Пошли combats de génerosité;1 [борьба великодушия] кончилось тем, что я ему почти насильно дала 100 р. и, поблагодарив его, просила меня не огорчать дальнейшими разговорами. Он и завтра придет. В Поливановскую гимназию заезжала я сама; завтра в 6 часов вечера мои малые туда пойдут. Они очень что-то заробели.

В доме чисто, убрано, окна выставлены и вымыты, хоть все сейчас переезжай, очень хорошо и приветливо. Я сплю у Тани, а два мальчика в Лёлиной комнатес Муськой с Муськой. Муська — собака.
Толстой писал в ответ на это письмо 18 августа: «Пишу только, чтоб сказать, что твое письмо меня умилило». . Мне одной жутко, я боюсь, что спать от страха не буду.

Из Ясной уехать всё-таки так было грустно, что находит сомнение, да нужно ли всё это делать, переезжать, держать экзамены, жить в Москве, и проч.

Писать больше нечего, до завтра. Лёвочка, тётя Таня и Таня, и все — когда будете обо мне думать, то не вспоминайте обо мне, когда я сердита, а думайте о тех редких минутах, когда я бываю добрая, потому что я вас всех очень люблю. — Еще не забывайте моих малышей и здоровьем, и поведением, еще целую всех вас и прощайте.

Соня.

Пятница вечер.

Всё грязно и смято, канцелярия моя еще в беспорядке.

Толстая пометила: «Из Москвы, куда приехала с Ильей и Лёвой для их экзамена и по своим делам».

№ 139

1885 г. Августа 17. Москва

Милый Лёвочка, встала поздно, ночь не спала, жутко и беспокойно. Пили кофе втроем, поехала в банк. Там почему-то мне казалось, что 5 тысяч, оказалось только 3. Поехала кКувшинову Кувшинов — владелец склада бумаги.извиняться, что больше трех тысяч теперь дать не могу, просила до октября подождать. Еще нужно будет за бумагу около 7 тысяч, и за печать около 8-ми. Всё это озабочивает меня ужасно. Для жизни же денег осталось только в Туле 2 тысячи и 2 заемных же у мама́. Встретила у Кувшинова В.   Н.   Маракуева. Жалеет, что«Два старика» не пропустила цензура «Два старика» не пропустила цензура. В конечном счете цензурные препятствия были устранены.. Говорит: «можно ли было датьцензору Леонтьеву цензору Леонтьеву. Константин Николаевич Леонтьев (1831—1891) — писатель. С 1880 г. — цензор Московского цензурного комитета. Выразитель крайне реакционных воззрений, Леоньтьев опубликовал в «Гражданине» (1882, №54—55) под псевдонимом «Русский мирянин» статью «Страх божий и любовь к человечеству по поводу рассказа гр. Л. Н. Толстого «Чем люди живы», в которой писал: «сила мышления христианского у графа Толстого стоит в этой восхитительной по изложению повести не на одном уровне с силой художественного выражения». Статья Леонтьева была переиздана вместе с другой в 1882 г. в виде отдельной брошюры: «Наши новые христиане. Ф. М. Достоевский и гр. Лев Толстой». В 1890 г. в «Гражданине» (№№157 и 158) и «Русском Вестнике» (кн.6—8) Леонтьев опубликовал яркий этюд: «Анализ, стиль и веяние. О романах гр. Л. Н. Толстого»., он заведомо пикируется с Львом Николаевичем и нарочно не пропустил, а надо было представить Егорову Егоров — Николай Георгиевич Егоров (1839—1902) цензор. ». Может быть эти сведения пригодятся Владимиру Григорьевичу.

Потом поехала за покупками по поручению Урусовых, Тани и miss Gibson, и своим [делам]. Уныло и тяжело ездить по Москве. По делам книг и к Иванцову-Платонову еще не успела, поеду в понедельник по делам, а завтрак Иванцову-Платонову к Иванцову-Платонову. Александр Михайлович Иванцов-Платонов (1835—1894), протоиерей, богослов и проповедник; профессор Московского университета по церковной истории. С. А. Толстая решила воспользоваться его авторитетом для проведения через цензуру религиозно-общественных писаний Толстого. Откликнувшись на просьбу Толстой, Иванцов-Платонов изложил свое мнение и примечания к трем трактатам Толстого: «Исповеди», «В чем моя вера» и «Так что же нам делать?»; сохранились его замечания к «Исповеди» на 28 листах (АТ, папка 37). — В Ясной Поляне сохранились оттиски всех трех статей Толстого с примечаниями Иванцова-Платонова, непропущенные цензурой. .

Пришла Марья Александровна Шмидт (Мормонская жена Мормонская жена. Мормоны — американские сектанты («святые последнего дня»), признававшие многоженство и культивировавшие институт «духовных жен»; отсюда шутливое прозвище М. А. Шмидт. ) и насмешила меня ужасно. Мы с Лёлей ей сказали, что ты в недоуменьи, о чем она волнуется. Тут начались ох и ох, и я не спала, и я не ела, и ах, не говорите!

Оказалось, что ты, уезжая, на вокзале сказал: «я рад, что всё исполнил, всё исполнил». А она повторила: всё исполнили? И ты, будто, строго и пристально на нее посмотрел и её холодом обдало, и с тех пор она несчастна. «И как я смела, Софья Андреевна, и как я могла сказать Льву Николаевичу: всё исполнили!»

Она собиралась сегодня в Ясную, и я отговорила её ехать именно теперь. Она просит IV отделбольшого сочинения большого сочинения. В начале 1880-хгг. Толстой называл «большим сочинением» то, которое постепенно распалось на три части: 1) «Исповедь», 2) «Критика догматического богословия» и 3) «Соединение, перевод и исследование 4 Евангелий»., или Религия и Государство, кажется, для переписыванья. Искали мы с ней в шкапу и ничего не нашли. Обещала она мне «Вестник Европы»,статья о тебе Данилевского статья о тебе Данилевского. Здесь неточность: речь идет не о самой статье Данилевского, а о статье по поводу нее. Как явствует из следующего письма, М. А. Шмидт принесла Толстой вырезку из августовской книги (№8) «Вестника Европы» — статью «Из общественной хроники» [К. К. Арсеньева], в которой на стр.887—892 идет речь о запрещенных богословских сочинениях Толстого, причем автор отмечает, что в защиту Толстого и свободного слова «выступает консервативный автор «России и Европы» в благонадежнейшем журнале — «Известиях С. -Петербургского благотворительного общества» (стр.887). — Николай Яковлевич Данилевский (1822—1895), бывший петрашевец, затем идеолог славянофильства. , выражающего недоуменье и недовольство, что цензура не пропустила твои последние произведения. Я её привезу.

Обедала я одна, мальчики не дождались. В 6 часов пошли они в гимназию; учитель, который должен был экзаменовать из греческого и латинского, — заболел, и экзамен был только немецкий Лёле, и больше ничего. Лёля в нервном беспокойстве, всё спрашивает «ну что же мне делать, если я провалюсь? А я ведь провалюсь!» Илья беззаботно весел. Экзамены в понедельник. ПришелНиколай Николаевич Ге младший Николай Николаевич Ге младший — старший сын художника Н. Н. Ге, родился в 1857 г. Оставил университет в 1884 г. и около десяти лет занимался крестьянскими работами на хуторе отца. Женился на крестьянке. Участвовал в работах голодных лет (1891—1892 гг.); часто бывал и жил у Толстых, будучи любим всей семьей. После смерти отца переселился в Швейцарию и принял французское подданство.. Он переехал совсем в Москву и с своей маленькой дочкой (Парасей Парася — Прасковья Николаевна Ге. С. А. Толстая пометила: «Парася была позднее акушеркой. Умная и хорошая девушка».
Толстой писал в ответ 19 августа: «Вчерашнее письмо, т. е. полученное нынче, уже расстроенное и озабоченное, чего я и боялся. Пожалуйста, душенька не смущайся тем, что ты называешь важными делами, — а я пустейшими из пустых дел — денежными. Так всё это устраивается независимо от нас, и так мы далеки от нужды. Если что не доделаешь, не заботься, я могу съездить» (ПЖ, стр.270). ). У них в хуторе что-то не ладно: ссоры, неприятности! Он очень грустен, хочет жить своим трудом, рисунками, девочку отдать в школу, приют или куда-нибудь; дома её мать с отцом нравственно, видно, истерзали. Он говорит: «эту девочку, как кеглю, взяли и били ею друг друга по голове, и я этого видеть не мог».

Видно я во вторник еще не приеду, нельзя будет. Как-то вы поживаете, о вас еще нет известий.

Целую всех, еще напишу завтра.

17 августа вечер.

С. Т.

№ 140

1885 г. Августа 18. Москва

Еще день прошел, бесполезный и скучный. Мальчики до того привыкли болтаться, что сегодня, вместо того, чтоб заняться накануне экзаменов, прошатались из угла в угол, и точно с намерением ровно ничего не делали, только приводили меня в отчаяние.

Утром я поехала купить кое-что съестное (воскресение всё заперто); приехала — застала двух классных дам; они привезли мне две статьи о тебе, Лёвочка. Одна вырвана из «Вестника Европы», другая откуда-то переписана. В последней сказано, что в Париже«Ma Religion» «Ma Religion» — «В чем моя вера». С. А. Толстая пометила: «Переведена на французский язык кн. Леонидом Дмитриевичем Урусовым».имеет большой успех, и образовалась целая секта «Толстоистов», которые проповедуют твое учение. Жаль, что не переведены другие две статьи, — было бы более цельное впечатление и пониманье. Статьи эти сейчас прочту и привезу с собой. Классные дамы принесли то, с чего переписывали:«Закон и Государство» «Закон и Государство». С. А. Толстая ошиблась; это — статья «Церковь и государство», составленная из отрывков большого сочинения Толстого (входивших в «Критику догматического богословия») во время работы над ним в 1879—1881 гг. С 1882 г. получила широкое распространение в списках и литографированном виде. Впервые напечатана за границей издательством Cassirer und Danziger, Берлин 1891., и просили дальнейшее, которое не знаю, где взять. — Потом поехала кИванцову-Платонову Иванцову-Платонову. Известно письмо Толстого Иванцову-Платонову 1885 г., в котором он писал: «Сейчас получил от жены статью и ваши замечания. Я еще больше полюбил вас, прочтя ваши примечания[...]. На исключения, сделанные вами, я, разумеется, согласен[...]. Надо будет написать несколько слов предисловия, указав на значение ваших примечаний» (ПТ, изд. Окто, стр.41—42).. Приняла его дочь, 19-ти лет, ученица классической гимназии Фишер, и такая славная девушка, умница. Потом пришел и отец. Он, видно, почти ничего не сделал, всё отговаривается, что нет времени, но настаивает на своем мнении, что надо напечатать непременно. Я просила поспешить сделать свои замечания, и он обещал. Упомянул он и о большом сочинении, говорил, что хорошо бы и оттуда сделать выборки. Я его, — je l’ai pris au mot,1 [поймала на слове] но он стал усиленно отговариваться, что теперь не время, и он никак не может, так занят.

Говорил он, что Победоносцев заказал в газеты разным лицам статьи, обличающие тебя и твое учение. НоСоловьев Соловьев — Иван Ильич Соловьев, магистр богословия, преподаватель лицея. , законоучитель Катковского лицея, такую написал глупую статью, что жалко даже его, как он осрамился своим непониманием.

Много он говорил мне о том, что надо изменить в твоих статьях, чтоб сделать их возможными для печати; о предисловии твоем, будто бы необходимом; о том, что пропустить, икак изменить заглавия как изменить заглавия. Совет Иванцова был принят: в запрещенном томе издания 1886 г. «В чем моя вера» набрано под заглавием: «Как я понял учение Христа».и проч. Печатать он советует без цензуры, но заручившись вперед устным обещаниемФеоктистова Феоктистов — Евгений Михайлович Феоктистов (1828—1898), начальник главного управления по делам печати; в молодые годы был дружен с Берсами. — не запрещать. Советует непременно, набрав и напечатав статьи, в их окончательном виде послать Феоктистову и непременно самой ехать в Петербург, и лично хлопотать. Советует поместить непременно последние рассказы, как выражение в образах учения твоего. Обо всем этом переговорим лично, всего не напишешь. Но хорошо, что я у него была, а то затянулось бы бог знает еще на сколько.

От Иванцова поехалана Мясницкую, к Альсиду на Мясницкую, к Альсиду. Альсид Сейрон учился в Лазаревском институте восточных языков в Армянском переулке, на Мясницкой.. К сожалению его дома не было. Он куда-то ушел, и неизвестно было, когда вернется, так как 7-й и 8-й класс имеют право гулять без позволения. Швейцар сказал, что Альсид совсем здоров и не кашляет. Я спросила директора — он еще на даче, в город не переезжал. Пошла к инспектору — он только что отъехал от крыльца с женой. Такая досада! Хотела исполнить просьбу m-me Seuron, и не пришлось. Передайте всё это ей — avec mes saluts.1 [с моими поклонами.]

Приехала домой; мы втроем пообедали, и я ушла в кухню, сварила уксус, налила сливы и китайские яблочки уксусом, сварила варенье, и вообще соблюла Анковский. Мы с Варварой Петровной иФаддеевной Фаддеевна — московская кухарка Толстых, жена дворника Василия Алексеевича. за то приятно провели время. Пришел в кухню бесконечно- любимый Количка Ге бесконечно-любимый Количка Ге. «Так отзывался отец Н. Н. Ге о своем сыне» (прим С. А. Т.). , сочувствовал нам, пришли мои мальчики, и не смотря на то, что я их усиленно гнала заниматься, они усиленно помогали есть сливы. Потом они ушли в дом и так смешили Количку, что он совсем от них ошалел и ушел. Тогда в окне кухни появился дядя Костя, он сегодня приехал из Пирогова. В кухне друг другу всё рассказали; потом пили чай и разошлись. Илья и Лёля ушли повторять наконец свои науки, а я, вот, пишу.

Завтра утром поеду по типографиям, сличу счёты приема и отпуска бумаги; поедук Салаеву к Салаеву. Издательская и книгопродавческая фирма «наследников бр. Салаевых», которая в 1880 г. выпустила четвертое собрание сочинений Толстого.
Толстой отвечал на это письмо 20 августа: «Нынешнее письмо твое прекрасное. Только жаль, что не знаем про экзамены, и ты как будто не ждешь успеха». , узнаю, можно ли объявить подписку; поеду, получу сколько-нибудь денег с книг и буду волноваться об экзаменах. Что у Алёши насморк — это не беда, но у него горло надо беречь, и вообще теперь опасна простуда для всех. Что же гости-то как одолели! Никогда так не было. Я еще не знаю, когда приеду. Лёля всё ко мне ютится, его жаль оставить, хотя он очень неприятен, суетлив и ленив. Как поживаете все, что Кузминские, тётя Таня, дядя Саша? Как моя Таня исправляет должность матери и хозяйки? Очень приятно было получить письмо и завтра жду с нетерпением. Целую всех.

Соня.

Рисунок

Иллюстрация:

Нижний кабинет Л. Н. Толстого в Ясной Поляне
Музей-усадьба Ясная Поляна

Датируется на основании связи по содержанию с предшествующим письмом и слов письма «Воскресение всё заперто».

№ 141

1885 г. 20-го августа поздно вечером. Москва

Один удар нанесен — Илья провалился. Ужасна противно, дали переэкзаменовку; не мог преодолеть слабость и лень, и заняться. Сейчас всё это узналось. Что он будет делать — не знаю. То он выходит из гимназии, то остается, то готовится прямо в университет. Я знаю одно — с его отсутствием воли, если он выйдет, то конец, будетНиколенька Бибиков Николенька Бибиков — сын А. Н. Бибикова., собаки, охота, и больше ничего. Всё это я ему высказала без шуму и без крика. — Лёля выдержал русское и кажется выдержал латынь. Завтра греческий. Я хотела завтра ехать, но Лёля просит теперь, так как Илья уезжает, остаться с ним до конца его экзаменов, что я и сделаю. Ужасно скучно и тяжело стало тут жить, — главное бесполезно для мальчиков, так как они проваливаются; но Лёлю с его нервным и противным состоянием оставить одного — тоже невозможно.

Заезжал Чертков с Бирюковым Заезжал Чертков с Бирюковым. Толстой писал 19 августа: «Чертков с Бирюковым остались нынче утром, до ночи. Я с ними и пишу это письмо. Я его просил поговорить с тобой о подписке и помочь через Сытина, все это знающего. Они очень милы и, кажется, для всех не тяжелы, — просты», . Они всё расказали, как у вас; очень, видно, довольны своим пребыванием в Ясной, говорили, что все очень веселы, и что никогда не видали Льва Николаевича таким веселым. Вот я и права, что без меня лучше! Это даже убедило меня, если я хоть сколько-нибудь нужна Лёле, остаться здесь еще. Дел же так много, что не бесполезно пожить тут еще. Сегодня всё утро продавала книги, собрала рублей 500, заплатила 200 долгу, остальные привезу. Потом была у Чижа; он ничего особенно дурного не нашел, напротив, я здорова совсем, и только чувствительность, нервность м... и больше ничего.

Не знаю, что буду делать зимой: перееду или нет. Книги требуют большого труда и присутствия, а жить только для книг, если провалится и Лёля — не стоит. Теперь я уже так измучилась здесь, что в этот приезд ничего не соображу и не решу, тем более одна.

У Салаева книг уже нет, хоть сейчас продавать. Я велела брошюровать и открою подписку. Но без себя это нельзя, требует больших соображений. «Азбуку» и «Книги» тоже придется печатать.

Чертков нашел «Объяснение Евангелия» всё сполна, но нет 1-й книги «Догматического Богословия» Чертков нашел «Объяснение Евангелия», но нет 1-й книги «Догматического богословия». «Соединение Евангелий», «Критика догматического богословия» — две книги, оформившиеся из состава «большого сочинения» Толстого. . Марья Александровна говорила, что эта тетрадь у Черткова, а он говорит, что у него нет.

Если не получитекорректур корректур. Шли корректуры полного собрания сочинений Толстого; в 1886 г. вышло как пятое (дорогое), так и шестое (дешевое) издание. , не удивляйтесь, и опять посылайте за ними. Вышло недоразумение: я просила прислать просмотренные вами листы, а они прислали и новые, — я и просмотрела. Хорошо бы, если б сравнивали «Военные рассказы» по 1-му Изданию; оно у меня на полке, в спальне.

Я рада, что вы все здоровы и веселы. Если кашель затянется, растирайте груди свиным салом с скипидаром, положите фланель и дайте пить грудной чай, чашку на ночь.

Завтра едук Маклакову к Маклакову. Алексей Николаевич Маклаков (1838—1895), — профессор глазных болезней Московского университета. и опять в типографии. Как я рада буду быть дома и знать наконец, что делать, хотя этого никогда не знаешь, а всё само собой устроивается.

Продолжайте мне писать. Целую вас всех.

Соня.

Предшествующее письмо от 19 августа не печатаем.

№ 142

21 Августа 1885 г. Москва

Остались мы с Лёлей сегодня вечером совсем одни, вдвоем, и даже гостей никого нет. Я усердно поправляю корректуры, Лёля усердно повторяет алгебру и геометрию.Трескин Трескин — Владимир Владимирович Трескин (1863—1920), приятель И. Л. Толстого, юрист., который положительно без нас жить не может, прочел мне 4 листа.Обе типографии Обе типографии — вероятно А. И. Мамонтова и М. Г. Волчанинова, в которых печаталось пятое издание сочинений Толстого.настояли на том, чтоб я держала тут корректуры, всё-таки выгода 4 дня. Мне это даже приятно, не так скучаю; а то бывают минуты, когда хочется вскочить и сейчас же уехать. Лёля только что вошел в колею экзаменов, спокоен, не нервен, и действительно занимается весь вечер. Его подбодрило то, что он выдержал уже 4 экзамена. Если мне уехать именно теперь, то это было бы ужасно дурно, не последовательно и вредно для Лёли. Оставшись один, он опять пришел бы в нервное состояние и, пожалуй, глядя на Илью, бросил бы всё и тоже уехал. Поживу уж еще два дня, четверг и пятницу. Илья же мне очень стал неприятен. Провалился, меня страшно расстроил, я до 4-х часов не спала, и потом всю ночь была в нервном волнении, а сегодня, говоряс Поливановым с Поливановым. Лев Иванович Поливанов (1838—1899), — учредитель и директор частной мужской гимназии, основанной в 1868 году; видный педагог, выпустивший ряд учебников и пособий по русскому языку и словесности. Издал пятитомное издание сочинений Пушкина, снабдив их комментарием; напечатал книгу под псевдонимом Загарина «Жуковский и его произведения» (2 изд. 1883 г.). Поливанову посвящен сборник: «Памяти Л. И. Поливанова», М. 1909. О нем см. мемуары Андрея Белого «На рубеже двух столетий». , чуть не расплакалась, а он свистит, говорит про охоту, поёт, врёт, наливает красное вино в стакан, ни о чем не думает, — и вся цель, всё, направлено на охоту, Левашова, Головина, собак, новый пиджак и т. п. вздор. Пожалуйста, отнесись к его положению построже. Чтоб он понял наконец, что надо что-нибудь делать, а не жить одной охотой. Я уговаривала его остаться в 7-м классе, но у него в голове кроме собак — ничего, это ясно, и мне иногда ужасно хочется перевесть всю эту дурацкую, барскую и жестокую вещь — охоту; раздать всех собак, и прекратить овсянки, Васьки, и всё это — стоющее денег и имеющее вид чего-то важного и нужного. Впрочем об этом поговорим.

Была я сегодняу Перфильевых у Перфильевых — московского губернатора Василия Степановича и его жены Парасковьи Федоровны. ; всё тот же мир Поленьки, несчастной, разжиревшей на губернаторской кухне в бездействии — Вари (Аркадьевны), быстро стареющегося Васеньки и обезьянки Яшки, которому делают ванны. Сам Васенька пробует температуру воды, девушка стоит с простыней, Поленька купает. И всё это не анекдот, а истинная правда! — Оттуда перешла улицу к Маклакову. Он сказал приблизительно, что и Крюков. — Правый глаз порядочно исковеркан, заниматься в очках, делать души ежедневно по пяти минут. Больше я нигде сегодня не была. Дядя Костя был бы приятен в одиночестве, если бы с утра не начинал, еще с кофе — пить водку и выпивать настолько, что делаться не самим собою. — Завтра буду весь день дома, тут есть кое-какие дела, только в типографии съезжу.

Вот как хорошо, что ты мне написал; я и не приехала домой, а письмо получить было приятно; да еще как раз то́, что меня огорчило, что без меня вам, по словам Черткова, очень весело и хорошо, оказалось не так, как я думала; ты, видно, немного соскучился без меня, а я и рада. Я по всех очень соскучилась, но решила, что мой долг поддержать того из детей, кому это нужней в данный момент, и потому выношу свою добровольную ссылку в Москву. — Мы с Лёлей страшно зябнем, — в пальто сидим, и то дрожим. Сидим мы в столовой, под лампой, друг против друга. Григорий Иванович с супругой возятся и бормочат в буфете. Фаддеевна стояла сейчас, врывшись безнадежно в пол, как бывало Марья Афанасьевна, и как выражалась тётя Таня, и выслушивала приказанья об обеде, и рассказывала, какой буян цыплёнок, один из пяти петушков, купленных на улице, и как в конюшне эти 5 петушков дерутся. Но завтра двум свернут головки, и Лёля, который их нынче кормил, своих знакомых есть не хочет.

Маклаков рассказывал, что в Париже, откуда он только вернулся, много говорят о тебе, и какой-то француз написал, подражая тебе, статью в твоем духе, имеющую успех.

Что малыши Кузминские, были ли тоже больны? Не холодно ли у них? Тётя Таня ни разу мне не написала; а я пишу всем, так как ничего особенного нет интересного, а мне приятно писать, думая о вас всех. Видела нынче на Тверском бульваре Петю с женой. Пролётка, пристяжка с изогнутой головой, желтое перо, прямо сидящая дама, добрая улыбка Пети — и мы разъехались, не останавливаясь, а что-то неприятное в впечатлении. Хотела написать, что говорил Поливанов, да вот и места нет. Он меня прельстил умом, приятностью, сочувствием и желанием утешить.

Прощайте, милые мои все. Завтра мое рождение, день, в который мне всегда было грустно. Так и завтра будет. Целую всех. Теперь скоро увидимся.

Соня.

Таня, дочка, пожалуйста сделай вот что и непременно: позови садовника, прикажи сейчас же, сию минуту сделать новые грядки для клубники. Я купила 300 кустов. Их на мое имя послали уж по почте, и так как я думала приехать сегодня, то их уже послали. Надо тотчас же по моем приезде их высадить, а то всё пропало! Пожалуйста, внуши это садовнику и посмотри, чтоб грядки были повыше, а главное сейчас их делать; спроси папа́, где и какой длины для 300 кустов.

№ 143

13 октября 1885 г. Москва

Целый день, как преступление, мучило меня вчерашнееписьмо мое к тебе Письмо мое к тебе. Письмо это не сохранилось. Толстой писал 15 октября: «К счастью, твоего письма первого я не получил, а получил только второе, за которое очень благодарен» (ПЖ, стр.273). 16 октября он писал: «Как хорошо случилось, что письмо, которым ты недовольна, не дошло; если бы оно и нашлось, я не прочту его. Но мне все-таки интересно, что было причиной. Впрочем иногда кажется важным то, что после и не вспомнишь». , милый Лёвочка. Но так одиноко без тебя жить, и так тоскливо в Москве, что на меня нашло какое-то злобное отчаяние. И думала я: приехала я, чтоб сыновей любимых видеть и жить с ними и для них — а они злобны, просят денег, а любви мало.

Приехала дела делать, думала что денег для них же, для детей, нужно — они этого и знать не хотят; будто мое издание и все дела какой-то мой каприз, фантазия [...]. А мне трудно и обидно.

Но вся ошибка моя вечно одна: я хочу, чтоб меня ценили. А это глупо и дурно. Я сержусь, что меня не понимают и не ценят, и этим сердцем порчу всё настолько, что перевешивает на сторону зла. Теперь я опомнилась немного. Я буду делать всё по совести, а благодарности и глупой оценки ни от кого ждать не буду считать себя в праве. Так будет покойнее и лучше. А ты, пожалуйста, будь спокоен, люби меня, не осуждай и поддерживай, если можешь.

Твое письмо нынче получила Твое письмо нынче получила — от 12 октября; в нем Толстой писал: «Постараюсь вести себя во всех отношениях — пищи, сна, работы, самым благоразумным образом, с тем, чтобы побольше работать, и желаю кончить именно «Ивана Ильича». Но в этих делах знаю, что меньше всего можно руководиться своими желаниями. Целую тебя и всех детей. Тане и Маше забыл подтвердить, что жалко будет, если они бросят, что начали, — уборку комнат и вегетарианство, в смысле воздержания» (ПЖ, стр 272). , оно мне было приятно, но досадно, что девочек в вегетарианстве поощряешь. Два супа, особая овощь, — всё надо готовить; а матери жалко не давать есть своим детям. С тех пор как Таня грудь мою сосала, я не могу отвыкнуть желать кормить ее получше и посытней. Не могу же я им не велеть готовить особенно, а это и дороже, и труднее.

Нынче 6 листов корректур; целый день читала одна. Теперь Серёжа с Николаем Николаевичем Ге читают 2 листа вторично, но они все: Серёжа, Трескин, Илья и Ге едут в театр, а мы с Таней прочтем еще 4 листа. Ге живет рисованием, девочку поместил за 20 р. nbsp; с. в месяц. Алкид тут. Мальчики и малыши прыгали в саду через веревку, бегали. Я мало их видела день, всё читала корректуры. Miss Gibson уехала к своим, мне очень трудно нынче, тем более, что устала; заснула вчера в 3-м часу, а нынче в 7 разбудили.

Еще ничего не раскладывала и не убирала, некогда. Девочки убирали и переставляли всё в своей комнате. Они тоже скучают тут, в Москве, и жалеют яснополянскую жизнь.

Машу посажу за ученье поскорей; Таня уж довольно зрела, чтоб выбирать сама в жизни дело. К ней приезжала Беклемишева барышня, очень звала к себе; она завтра поедет.

По изданию очень нужно быть здесь. Получила письмо от Мамонтова типографии, что бумаги больше нет у Кувшинова. Это меня очень поразило, как бы промедления опять не было из-за этого. Завтра с утра поеду по всем этим делам, всё узнаю, улажу и приведу в ясность. Свезу«Историю лошади» «Историю лошади». Это «Холстомер», повесть, писавшаяся в 1856—1863 г. Оставалась ненапечатанной до 1886 г., когда С. А. Толстая включила ее
в собрание сочинений. О ней см. Эйхенбаум «Лев Толстой», кн. II, стр.154—176.и статьи. Нынче воскресение, ничего нельзя было делать.

Я рада, что ты перешел под своды Я рада, что ты перешел под своды. Толстой писал 12 октября: «перенесусь под своды, где и буду спать». Помещение под сводами в разное время служило Толстому комнатой для занятий, будучи весьма удобным в смысле изолированности от шума в доме. В комнате под сводами изображен Толстой на известном портрете Репина. . Там хорошо. Но надо бы велеть трубу вычистить, чтоб не выкинуло в трубу; там давно не чистили. Здесь, на Плющихе, в день приезда, 8 человек сгорело, няня с ребенком в том числе.

Ну, прощай, милый друг, теперь не буду писать больше дурных писем. Дай бог, чтоб ты здоров был;я так обрадовалась, что ты «Ивана Ильича» пишешь я так обрадовалась, что ты «Ивана Ильича» пишешь. Толстой писал кн. Л. Д. Урусову 20 августа 1885 г.: «Начал нынче кончать и продолжать «Смерть (Ивана Ильича)». Я, кажется, рассказывал вам план: описание простой смерти простого человека, списывая из него. — Жены рождение 22-го и все наши ей готовят подарки, а она просила кончить эту вещь к ее новому изданию и вот я хочу сделать ей сюрприз и от себя». — Повесть была впервые напечатана в XII части сочинений Л. Н. Толстого — «Произведения последних годов» (1886 г.).
Толстой писал в ответ 16 октября: «Письмо твое и вчерашнее, хотя и дружелюбное, не спокойное; видно, что ты и устала и замучена, да и не совсем здорова, и потому я тебе на те пункты его, с которыми я не согласен, отвечать не буду. А ты как-нибудь выбери время поспокойнее и напиши мне, т. е. я хочу сказать, если можно, то пиши мне в спокойные минуты» (ПЖ, стр.273). , помоги тебе бог. Целую тебя.

Соня.

Целый день я тебе письмом вчерашним испортила! Ах как совестно и жалко. Милые, добрые глаза твои целую, вижу их в эту минуту, и жалею, что долго не буду видеть.

№ 144

17 Октября 1885 г. Вечер Москва

Наконецполучила от тебя два письма получила от тебя два письма — от 15 и 16 октября; в первом Толстой писал: «Это письмо пишу на Козловке, в 5-м часу, куда пришел получить письмо»; во втором: «Все вечера у меня, после усиленой утренней работы не свежи. Встаю я рано и очень хочу не переменять этого. Теперь 2-й час, а я уже отработал давно и хочу обедать» (ПЖ, стр.273). сразу, милый Лёвочка. Одно открытое, писанное на Козловке. Зачем ты мучаешь себя вставать в 5 часов утра? Голова не будет свежа, ты не привычен. Я уж лучше согласна получать письма на другой день, чем тебе себя тревожить.

Не получая от тебя писем 3-й день, я пришла в свое преувеличенное беспокойство ипослала телеграмму послала телеграмму. Толстой писал 18 октября: «нынче принесли твое письмо и телеграмму [...]. По всему вижу, что ты очень тревожна и это меня очень огорчает, т. е. я чувствую за тебя, и мне больно. Желал бы помочь тебе, но ты ведь сама знаешь, что я не могу этого сделать, и что то, что я говорю: «не могу», не есть отговорка» (ПЖ, стр.274). . Ты, верно, досадовал и не отвечал. Но письма меня успокоили. Во сне видела тебя на портрете под сеткой и получила от тебя во сне два письма, — лучше тех, которые были на яву.

Досада, грусть, дурное расположение духа, — всё от одного главного — от детей. Первое письмо было под впечатлением дурного духа Серёжи в первый день. Теперь Илья ужасен. Тут Головин; всякий день в театре у Головиных в ложе, потом у них ужин. Мы с Таней и Серёжей, — которые оба чудо как хороши и милы, и мне помогают — нападаем на Илью; он злится, грубит, всего требует; учиться ему, видно легко, и он ничего не делает.

Лёля тоже мрачен и всё осуждает. Маша намеревается очень старательно учиться, и в хорошем духе. Но они обе жалеют [о] яснополянской жизни; а я! Боже, как мне там лучше было! Вероятно на будущий год я наверное останусь там.

Издание занимает у меня по мелочам всё почти время. Сегодня делала учет «Азбук» и «Книг для чтения». Осталось так мало, что завтра же приступаю к печатанию нового издания. Дела слишком много. Оттого я и нервна, и не здорова, и есть не хочется, и не спится.

Вчера были вечером у Лизы Оболенской. Немного отдохнула, но письма от тебя не было, и я не была весела и покойна.

Глаза ужасно болят — и это смутительно. Вовсе слепну.

Сегодня тут: Количка Ге, Трескин и дядя Костя.Посылаю тебе письмо Грибовского Посылаю тебе письмо Грибовского. Письмо это не сохранилось. Вячеслав Михайлович Грибовский (р. 1867) — юрист и беллетрист. В 1909—1911 г. был профессором Новороссийского университета, затем был назначен
в Петербургский университет на кафедру истории русского права. Как ставленник министерства был освистан студентами. Восемнадцатилетним гимназистом обратился к Толстому по вопросам религиозно-нравственного порядка и был с ним в переписке. . Больше нет ничего, кроме одного просительского.

Интересного и приятного то, чтоСытин Сытин — Иван Димитриевич Сытин (1851—1934), один из крупнейших издателей и книгопродавцев в России. Из крестьян; первоначально мелкий издатель лубочной литературы. Перед революцией издавал одну из наиболее распространенных буржуазных газет в России — «Русское слово».прислал мне нынче сказать, что цензура пропустила им «Двух стариков». Теперь и я их смело напечатаю. Вот 12-й том и начат. Пусть «Иван Ильич» будет в конце.Теперь поспешу с статьями и уеду в Петербург Теперь поспешу с статьями и уеду в Петербург. Имеются в виду статьи религиозно-нравственного характера («Исповедь», «В чем моя вера»). Толстая решила ехать в Петербург, чтобы добиться цензурного их разрешения. . Надеюсь, что ты приедешь тогда хоть на то время, чтоб детей и дом не оставить один.

Впрочем, пока будь покоен, это раньше недели или 10 дней не будет. Если тебе хорошо, я рада. Работа твоя нужней моей, но и мне работы пропасть. Одно дурно для меня: ты свою любишь, а я своей очень тягочусь. Какой-то хаос с утра до вечера, — а жизни, жизни даже просто семейной, спокойной, нет. Этот весь физический труд для семьи тяжел на одних плечах, да еще на женских.

Прощай, Лёвочка, пожалуйста, пиши мне почаще. Не вставай для этого рано, не мучь себя.

Целую тебя.

С. Т.

Вот поручение:в тётенькиной шифоньерке в тётенькиной шифоньерке — старинной шифоньерке Т. А. Ергольской. (ключ у тебя), в красной шкатулке, где бывали деньги (с правой стороны), лежит росписка в 5 р. фотографии Ренара. Пришли мне её в письме.

Еще на Козловке помощник начальника станции обижается, что за корректуры и корреспонденции за лето ему ничего не дали, хотя обещали. Вели Филиппу дать им 10 рублей. Пожалуйста исполни.

№ 145

1885 г. Октября 19. Москва

Получила нынчетвою телеграмму твою телеграмму — она неизвестна. . Ты просишь письма; я ведь пишу всякий день. Но переписка наша не та, как бывало, когда всю душу выльешь в письме; ты добился того, чего добивался. Т. е. я не требую сердцем того участия в жизни моей, к которому я так привыкла прежде, и от которого так болезненно больно отвыкала эти года̀. Видно так надо для того дела, которое будто бы от тебя требует то, что тебя послало на землю, как ты сам это сказал.

Теперь я бы даже не хотела, чтоб ты приехал раньше моего отъезда в Петербург.Твое письмо к Тане Твое письмо к Тане — от 17 октября; в нем Толстой писал: «Моя единственная мечта и возможная радость, на которую я не смею надеяться — та, чтобы найти в своей семье братьев и сестер, а не то, что я видел до сих пор — отчуждение и умышленное противодействие, в котором я вижу не то пренебрежение — не ко мне, а к истине, не то страх перед чем-то. А это очень жаль. Нынче, завтра придет смерть. За что же мне унести с собой туда одно чувство к своим неясности умышленной и отчуждения большего, чем с самыми чужими[...]. Разлука с семьей здесь теперь не больше той, которая всегда, когда мы все вместе. Даже тогда чувствую себя часто более одиноким». — единственно искреннее письмо и всё направленное на меня — нанесло такой меткий удар, от которого не скоро опомнишься. Я знаю, ты скажешь: зачем ты сердишься, надо любовно жить и проч. Но это так же на меня действует, как если б кто меня бил по голове и приговаривал: зачем кричишь, давай будем дружны.

Письмо осталось недописанным и неотосланным. Датируется на основании упоминания письма Толстого к Татьяне Львовне от 17 октября.

№ 146

1885 г. Октября 20. Москва

Мне жаль огорчать тебя своими письмами, мрачностью и тяжестью моей жизни. Я переработываю — это правда, но иногда. Но не от этого я мрачна. Не знаю причин, — их верно нет, или уж слишком много; но это несомненно, что я невыносимо тоскую, молча, тупо и терпеливо, но тяжело и болезненно. Два дня я потому не писала к тебе; но ты всё пишешь мне, спрашивал в том письме о моем душевном состоянии, и мое молчание счел бы за злобу. Сегодня я решилась писать, но уж притворяться я не могу, и пишу, что чувствую. Чтоб найти причину, почему что-то так нравственно подавило меня, я придираюсь ко всему: и к твоему отсутствию, и к тому, что слепну, и глаза целый день невралгически болят, ломят, и к тому, что дети не так, как надо, и что никто меня не любит, и что дела много и я дурно его делаю; и что хотелось бы бросить всё и всех, уложиться и опять уехать в Ясную, потому что нервы мои не вынесут городской жизни и я с ума сойду. — Сегодня были мы с Танейна Сухаревой на Сухаревой — на рынке у Сухаревой башни., ей нужен был шкапчик для рисов. вещей, miss Gibson ширмы, Илье стол и мне Гоголя I часть. Когда вернулись, я одна отправилась ещена Смоленский на Смоленский — рынок, ближайший к Хамовникам. , кое-что нужно было. В этой суете я задумалась, и вдруг опомнилась, что я взад и вперед три раза прошла бог знает зачем, куда, и совсем забыла, где я. Мне стало страшно, что я схожу с ума, и чтоб проверить себя, начала разговаривать с разнощиком. Потом села на конку и поскорей вернулась домой. Потом я поняла, что я ходила озабоченно воображая, что я дело делаю. А уж давно ничего не нужно было. А то я еду куда-нибудь в типографию и говорю, говорю; потом опомнюсь, что всё сказано и зачем я тут так долго. Мне себя всё опоминать надо, вот до чего дошла! Радостнее всего корректуры читать, но глаза ломят больно. Еще весело малышам вслух читать, я каждый вечер читаю по немногу. Еще с своей осенней, привычной тоской я бы справилась; но дети тоже очень грустны и всем недовольны. Серёжа и Таня лучше всех, но и те что-то очень погрустнели. Что бы это значило!

В эту минуту совершенно искренно я не желаю, чтоб ты приезжал, и подвергать и тебя этому городскому гнёту — это лишнее страдание мне. Если я больна нервно, то ты меня не вылечишь, и когда будет совсем дурно, т. е. если я сойду с ума, то тогда видно будет, что делать. Пока только мне одной

Письмо осталось неоконченным и непосланным.

Я переработывао — это правда. Толстой писал 19 октября: «Ты вечно перерабатываешь. А это хуже даже для дела, а главное — для тебя и для тех, которые тебя любят» (ПЖ, стр.277).

№ 147

1885 г. 21 октября. Москва

Сейчас только былКрамской Крамской — Иван Николаевич Крамской (1837—1887), художник. Один из организаторов «передвижных» выставок. Портретист. Известен его
портрет Толстого 1873 года (оригинал одного из портретов находится в Ясной Поляне). Толстой отвечал 23 октября: «Крамского жалею, что не видел». и очень жалел, что тебя не застал. Такие люди, это как свет блеснет среди мрака и тьмы. Он посидел с нами часок; Серёжа, Маша и Таня присутствовали и тоже разговаривали, и уехал на собрание художников. Он нарочно приехал из Петербурга, чтоб обсудить разные вопросы о выставке, о том, чтоб старые, законы этого общества художников возобновить и ввести. Вот умен-то, и всё понимает, прелесть!

Сейчас прочлаписьмо Серёжи письмо Сережи — письмо С. Л. Толстого Льву Николаевичу. Письмо это не сохранилось. . Как нескладно; не чуток он. Пишет: «мама́ обижается, что ты не интересуешься ее делами издания». Можно ли так плохо понимать своих! Как я могу обижаться на то, что другие не интересуются тем, что и меня в душе нисколько не интересует. Делаю потому, что начала делать, и всегда была во всем затяжная, так и в этом. — Могу обижаться, если детьми не интересуешься и мной, и внутренней жизнью нашей, и горем, радостью; могу огорчаться, что когда ты живешь вместе с семьей, ты с ней больше еще врозь, чем когда мы врозь живем... Вот это всё грустно, и если непоправимо, то надо стараться и с этим мириться. И я успеваю в этом и привыкаю по немногу. Ушли не мы от тебя, а ты от нас. Насильно не удержишь. — Ты забываешь часто, что ты в жизни впереди Серёжи, например, на 35 лет; впереди Тани, Лёли, например, на 40, и хочешь, чтоб все летели и догоняли тебя. Это непонимание. А я вижу, как они идут, падают, шатаются, спотыкаются, опять весело идут по пути жизни, и стараюсь тут помочь, там придержать и зорко смотреть, чтоб не свернули куда-нибудь, куда можно провалиться безвозвратно. — Насколько я это умею и могу — это другой вопрос. Но я никогда, пока жива и не совсем с ума сошла, не скажу, что я врозь от семьи, и не помирилась бы с мыслью, что я с детьми своими совсем врозь, хотя и живу вместе. — Так вот что огорчило меня, а не отсутствие интереса к бумаге Кувшинова.

Прощай,жаль, что ты желчно нездоров жаль, что ты желчно нездоров. Толстой писал 20 октября: «Целую неделю я был в напряженно-рабочем состоянии и нынче чувствую, что ослабел. Хочется нынче вечером, после продолжительной работы утром, не думать и не писать. И немного нездоровится, — желчное легкое состояние» (ПЖ, стр.277).
Толстой писал в ответ 23 октября: «В обоих твоих последних письмах, милый друг, проскальзывает раздражение на меня за то, что я писал в письме к Тане. Зачем раздражаться и обвинять, и говорить, что непоправимо. Все поправимо, особенно взгляд на жизнь. Пока живем, все изменяемся, и можем изменяться, слава богу, и больше, и больше приближаться к истине. Я только одного этого ищу и желаю и для себя и для близких мне, для тебя и детей, и не только не отчаиваюсь в этом, но верю, что мы сойдемся, если не при жизни моей, то после. Если я написал, что мы живем вместе — врозь, то это хотя и правда, но преувеличено, и не надо было писать этого, потому что это как будто упрек. А я пуще всего считаю неправильным — упреки и потому каюсь в этом» (ПЖ, стр.278—279). и что не работаешь.

Соня.

№ 148

1885 г. Октября 22. Москва

Сегодня именины Лизы Оболенской и праздник Казанской божьей матери и мы все проводим вечер у Оболенских. Мальчики тоже свободны, но Илья с важностью какое-то сочинение пишет весь день; Лёля играет на фортепиано, читал; Альсид тут. 3 малыша были тоже у Оболенских утром и пили шоколад. У Тани очень палец болит, опять хочет к доктору. Я все утро просидела до обеда над книгами, счетами и бумагами. Кое-что переписаладля «Декабристов», «Исповеди», и держала корректуры «Лошади» и «Стариков» для [....] «Стариков». Рассказ Толстого «Два старика». .

Дело подвигается тихо с изданием, всё бумаги нет. Пересмотрела я «Исповедь», и нашел на меня страх, что не выхлопочу я у Цензуры, а пошлют меня в Духовную цензуру, а там плоха надежда. Но всё-таки попытаться надо, и хлопотать буду до последней крайности. Сегодня сижу в столовой; вдруг передо мнойm-lle Brandt Софья Фоминична m-lle Brandt Софья Фоминична — дочь Фомы Ивановича и Елизаветы Александровны рожд. фон-Вахтен, в первом браке бывшей за Карлом Ивановичем Джонсом. Брандт и Джонсы жили в имении Бабурино в 5 км. от Ясной Поляны. Толстой знал их семьи с 1850-хгг. . Перепугала нас. Она совсем, бедная, плоха; говорит, что Голосова, начальница дома умалишенных, ее заперла, и я ей представилась этой самой Голосовой; она меня не узнала. Потом узнала в адресном столе, где Оболенские, и к ним явилась, перепугала их. Я её оставляла позавтракать, она с диким лицом от всего отказывалась и стремительно ушла.

Получила нынчеписьмо от Тани, она очень весела и всё еще собирается писать письмо от Тани, она [...] все еще собирается писать. Письмо Т. А. Кузминской не сохранилось. — К 1885 году относится писание Кузминской рассказа «Бешеный волк», редактировавшегося Толстым. , понравилось ей это дело.

У меня глаза слепнут, и это меня огорчает. Я пишу, и не ясно вижу, что пишу; вот до чего дошло! — Жизнь наша скучна, озабочена, и неудовлетворительна. До сих пор, чего никогда со мной не было, не разложила вещей и не устроила ни гостиной, ни других комнат. Всё кучей навалено и не топлено. Если ты приедешь, то предупреди, а то бы истопить надо. На верху ни спать, ни сидеть нигде, кроме залы, нельзя.

В субботу обещают бумагу. На той неделе отпечатают конец «Казаков», «Декабристы» и начало 12-го тома, а еще на следующей неделенаберут статьи наберут статьи — статьи «Исповедь» и «В чем моя вера». . Вот тогда я поеду в Петербург. Стало быть через две недели. Ты можешь, если тебе это надо, и если тебе здорово и хорошо, — прожить в Ясной еще дней десять, после чего попрошу тебя приехать хоть на время моего отсутствия; мне страшно семью оставлять без нас двух. Прошло ли твое желчное состояние? Где ты живешь и что пишешь? Сегодня не было письма, может быть еще принесут.

Прощай, милый друг, целую тебя. Может быть период умственного утомления прошел, и ты опять работаешь — следовательно счастлив. У нас все, слава богу, здоровы и дружны.

С.

22 октября.

Сегодня переезжают Толстые Сегодня переезжают Толстые — семья С. Н. Толстого. всей семьей сюда.

№ 149

1885 г. Октября 23. Москва

Твое коротенькое письмо Твое коротенькое письмо. Толстой писал 22 октября: «Я начинаю чувствовать желание вас всех видеть и рад такому определенному поводу твоей поездки в Петербург, но жалко и одиночества и успешности (мне кажется) работы [...]. Получил твое коротенькое письмо и был очень рад. Поеду домой и обдумаю, когда ехать к вам» (ПЖ, стр.278). сегодня, милый друг, как-то особенно тронуло меня. В первый раз я почувствовала, что ты потянул за ту сердечную нить, которая нас с тобой связывает, и я стала веселее.

Весь вечер читала: «Историю лошади» вслух дяде Серёже; он очень хвалил и смеялся так, как смеется, когда ему что-нибудь очень приятно или нравится. — Глаза нынче лучше немного, корректур не было.

Не советую еще приезжать в Москву: очень скверно; снег и санный путь немного смягчит тяжелое впечатление. Если тебе жаль уединения и своего труда, то что же спешить?

Конечно, мы испытываем то же, что и ты, т. е. сильное желанье тебя увидеть и быть с тобой, но есть мотивы более серьезные, ради которых надо жертвовать этой радостью, — мотивы эти — именно душевное спокойствие и умственный труд.

У нас всё благополучно и хорошо. Немного обжились, и мне легче, когда я не выхожу из дому. Прощай, целую тебя. Хочу непременно сегодня послать письмо, а сидел Серёжа иЛев Лопатин Лев Лопатин — профессор философии Московского университета Лев Михайлович Лопатин, в то время доцент, писавший первый том «Положительных задач философии», по своим философским позициям — идеалист. , и я не успела весь вечер написать. Таня и дети немного огорчились, что ты ни о ком в письме из них не упомянул, а я рада, что вся любовь — мне, хотя это скверное и эгоистическое было чувство; оно не всегда бывает. Ну, прощай.

Соня.

23 октября 1885.

№ 150

1885 г. Октября 24. Москва

Неужели ты в самом деле приедешь через три дня? Сейчас получилатвое письмо длинное твое письмо длинное. В этом письме (от 23 октября) Толстой писал: «Когда ты пишешь мне про свою жизнь, я обсуживаю ее; не одобряю всегда твою горячность; но когда ты, как нынче, ничего не пишешь, то мне обидно и больно. Пиши, пожалуйста [...]. Прощай, милый друг. Во всяком случае, если буду жив, скоро приеду [...]. Ты не сердись, душа моя, а будь добрая и дружная, каким я себя и тебя чувствую» (ПЖ, стр.279—280)., и рада была твоему дружелюбному тону. — У тебя силы воли и убеждения много, что ты можешь так жить — возить воду, сидетьс Фейнерманом с Фейнерманом. Исаак Борисович Фейнерман (1863—1925), кончил Киевскую гимназию; увлекшись взглядами Толстого, весной в 1885 г. поселился в Ясной Поляне. Предполагая занять должность сельского учителя, принял православие. Учителем, однако, пробыл недолго в виду того, что не был утвержден попечителем. Остался на деревне, добывая себе средства крестьянским трудом. Сильно бедствовал. Затем переехал на родину в Кременчуг. Окончив в 1903 г. зубоврачебную школу, практиковал в качестве зубного врача в Киеве и Елисаветграде. Увлекся журнальной деятельностью и написал ряд книг и статей о Л. Н. Толстом, весьма сомнительных в смысле достоверности. и Александром Петровичем, плохо есть и проч. Но ты один! А я сам десять; и все эти нити, связывающие меня, ну просто физическим, материнским чувством, тянут во все стороны, и полететь нельзя. А жизнь аскетическая, т. е. с лишениями, была моим идеалом еще прежде, чем я знала тебя. — Теперь же не могу и не могу выдти из того состояния, в котором я застыла, и пытаться не хочу, потому что разобьюсь в дребезги. И живу, и буду жить в своей красной гостиной, но другой такой — никогда не куплю, вот это верно.

Ночью сделался со мной сильный желчный припадок. Я в спазмах, дошедших до тошноты, от боли под ложечкой, корчилась часа 4. В семь часов утра стало лучше, теперь совсем прошло. Но что за жестокие боли, именно, точно камни всю внутренность раздирают.

Дети все здоровы, Илья у Мамонтовых, Серёжа, Таня и Маша у наших Толстых. Сегодня Серёжа брат уж дома говорит, что «Два старика» чудесно, а «Лошадь» — фальшь.Кончай статью Кончай статью — «Так что же нам делать?» , я рада [вырвано]

Дети подрались вечером, сбрую чинить надо, учительница пришла наниматься, читать с Мишей надо, и проч. и проч. И осуждать и не одобрять меня! Грех, Лёвочка! Для других ведь всё, всё. Сама усталая, в халате, не совсем здоровая, и ничем, ничем себя не забавляющая. Qui s’excuse1 [Кто оправдывается. — Полностью пословица такова: «Кто оправдывается, тот этим признает себя виновным».] — и т. д. Но я не оправдываюсь, я говорю: посмотри, за что же осуждать? У меня одна радость [вырвано]

Прощай, милый друг, целую тебя. Если буду писать завтра, то коротенькое, открытое письмо, так, что если не застанет тебя, то не беда, кто и прочтет.

С.

24 октября

Четверг.

Письмо порвано, и текст сохранился не весь.

№ 151

1885 г. Октября 26. Москва

Сегодня опять нет письма, и очень это грустно. Почему-то мне кажется, что ты завтра приедешь. Мне нездоровится, лихорадка была ночью, и я две ночи совсем не спала. Не знаю, радоваться ли твоему приезду; он тебе не будет радостен, ты так тяготишься жизнью городской. Вообще, всячески плохо: вместе будет чуждо и врозь скучно. Дети здоровы, а я от лихорадки нынче совсем шальная. Что-то ты?Опять за водой без Опять за водой без ведерки ездил? Толстой писал Софье Андреевне 23 октября: «Встаю я тёмно. И нынче так. Убравшись, поехал за водой. Это большое удовольствие. Но сидя на бочке, задумался о разделении труда, и очень хорошо; но когда подъехал наливать, хватился, что нет ведра и поехал за ведром, и опять» (ПЖ, стр.279).
Толстой отвечал 27—28 октября: «Получил твое письмо открытое — грустное. Ты нездорова и скучна. Это еще больше поощряет меня поскорее приехать, но хочется докончить, запечатать работу» (ПЖ, стр.282). ведерки ездил? Мои дела совсем стали; бумаги всё нет и корректур не посылают. Прощай, до свиданья.

С. Т.

Почтовый штемпель «Москва. 26 октября 1885 г».

№ 152

1885 г. Октября 28. Москва

Два дня я болезненно-нетерпеливо ждала тебя почему-то, и напрасно. Но за то я совершенно отрезвилась теперь от всяких волнений и ожиданий. Конечно, тебе необходимо кончить статью и пользоваться расположением писательским.Письмо твое последнее о мешении муки Письмо твое последнее о мешении муки. В письме от 25 октября Толстой писал: «Достал я себе пуд муки пшеничной, цельной, и нынче опять смешил Марью Афанасьевну, как я месил. Она покатывалась со смеха, когда я хотел налить воды на стол, и вообще на мои приемы» (ПЖ, стр., 280—281). и хохоте Марьи Афанасьевны навело на меня грусть и жутко стало за тебя. Что это за юродство, игра и неужели то

Письмо осталось неоконченным и неотосланным. Датируется на основании письма Толстого от 25 октября, на которое Толстая отвечает в настоящем письме.

№ 153

1885 г. Октября 30. Москва

Приезжай к нам, что ты совсем зажился?Работу свою Работу свою — статью «Так что же нам делать?» и в Москве кончишь. У нас очень тихо и семейно, и ты не заметно войдешь в нашу жизнь, потому что мы тебе все так рады будем. И то придется быть вместе очень не долго. « Исповедь» уже набрали, и в Петербург я поеду очень скоро. Все почти здоровы; маленькие malaises1 [нездоровье] у некоторых. Пожалуйста, приезжай, мне так этого хочется.

С. Т.

Почтовый штемпель «Москва. 30 октября 1885 г.»

№ 154

1885 г. Ноября 19. Петербург

Сейчас приехала;Саша, Маша и Миша Саша, Маша и Миша — Александр Михайлович Кузминский и его дети. меня встретили. Таня больна, воспаление уха, но на ногах. Ехала хорошо, спала, был целый диван. В Клину нас всех вдруг высадили; что-то сломалось в нашем вагоне; нам через час пристегнули другой, нетопленый; в вагоне 5° мороза. Сидели в шубах, часа через два согрелось всё. Не терпится, поеду сейчас к Феоктистову, я не устала, и хочется начать свои хлопоты скорей. Будьте здоровы, пишите. Портрет не нравится нашим.

С. Т.

Почтовый штемпель «Петербург. 19 ноября 1885 г.» Помета С. А. Толстой: «Письма из Петербурга в Москву. Ездила я по делам цензуры и нового издания».

№ 155

1885 г. Ноября 20-го. Среда утро. Петербург

До сих пор не сделала ничего; вчера заезжала к Феоктистову, не застала. Написала на карточке, что желаю его видеть, но ответа до сих пор нет.

БылаКалмыкова Калмыкова — Александра Михайловна Калмыкова (1849—1926), рожд. Чернова. Уроженка Екатеринослава, где и окончила гимназию. В начале 1880-х годов работала в харьковских воскресных школах. Сотрудница «Южного края». Переселившись в Петербург, стала работать в Варгунинской школе. Работала в «Посреднике», сотрудничала в «Начале» и в «Русской школе». В 1899 г. открыла собственный книжный склад, где собирались социал-демократы. Была выслана из Петербурга и выехала за границу. Поддерживала своими средствами «Искру». Последние годы преподавательница педагогического техникума им. Ушинского (в Ленинграде). Об ее знакомстве с Толстыми см. ее статью «Встречи с Толстым» («Вестник литературы» 1921, №9/33). и Бирюков, который уж сегодня прислал мне дальнейшее: « Что делать?» Взял статью Madame Seuron и мне кое-что посоветовал. Страхов сегодня тут обедает, а я сегодня еду, сейчас даже, к Феоктистову. Калмыкова и Бирюков меня всё уговаривают ехать к государю, ноЛеночка Фукс Леночка Фукс — Елена Михайловна Фукс, рожд. Кузминская (р. 1845), сестра А. М. Кузминского., Саша и Таня не советуют, говорят, что он сам ничего не решит. Пока яеду к Феоктистову и к Толстому еду [...] к Толстому. Гр. Дмитрий Андреевич Толстой (1823—1889), министр внутренних дел с 1882 г. . У Тани всё ухо болит, никуда не выходит, и больно ей. Они все очень милы и дружны, и гостеприимны. Миша Кузминский учится много; вчера мне из географии всё говорил, удивлял меня, а сегодня из арифметики берковцы, пуды, и проч. отвечал.

Таня вчерас Верочкой с Верочкой — В. А. Кузминской. ездила шляпу покупать; она велела тебя утешить, что всё наверное кончено; было об этом окончательное объяснение. Я её свезла потом домой, посиделау Веры Александровны у Веры Александровны — В. А. Шидловской, родной тетки С. А. Толстой. , а потом весь вечер дома и легла спать с невралгической болью в больном глазу и всей половины головы.

Нынче гораздо лучше. Тут туман, тепло, тёмно и гадко.

Всё живу с вами с утра до вечера, и думаю: вот теперь гуляют, завтракают, и проч. Будьте здоровы и дружны, и маленьких не обижайте. Если будет что интересное в моих делах, напишу еще вечером.

Андрюша, будь умник и добрый, а то ты последнее время меня часто огорчал. Миша Кузминский тебе кланяется.

Целую всех вас, жду сегодня письма. Лёвочка, милый, портрет сделай, пожалуйста. Кланяюсь madame Seuron, miss Gibson, дяде Косте, Альсиду. Он сегодня приедет.

№ 156

1885 г. Ноября 21. Петербург

Милый Лёвочка, сейчас был Феоктистов, и я еще вся взволнована этим свиданием и разговорами. Впечатление безотрадное: говорить и приводить аргументы совсем не даёт; посылает в Духовную цензуру, ни до каких властей не хочет допустить. Под конец взял том и обещал сделать всё, что может. Но часто поминал Победоносцева, и видно в нем вся задержка. Обещал мне Феоктистов дать прочесть этот том своему главному цензору и самому проглядеть. К воскресенью это будет сделано или к понедельнику. Затем обещал сам свезть в Духовную цензуру и сказать там свое мнение в мою пользу, если возможно, и во вторник или среду дать удовлетворительный ответ или напротив. Если ответ будет, что невозможно, то я поеду к Толстому и т.   д. Ты видишь, милый друг, что приходится вооружиться терпением и ждать. Мне тут очень хорошо, но очень тяжело без семьи своей, без дела, с волнениями и ожиданиями и беспокойствами о вас. Хоть бы бог дал вам всем быть здоровым и благополучным! Третий час, везу сама письмо на поезд, а то оно нынче не пойдет, и потому опять пишу мало. Я нигде не бываю; вчера обедала с Страховым у нас, и очень он грустен, худ и жалок. Хоть бы ты ему когда написал, он так тебя любит.

От вас еще нет писем, очень грустно. Сегодня четверг, а я уехала в понедельник.

На наше горев Киеве задержали целую шайку на днях революционеров, нашли типографию в Киеве [...] нашли типографию. В статье С. Лившица «Подпольные типографии 60-х, 70-х и 80-х годов» («Каторга и ссылка» 1929) данных о типографии в Киеве 1885 г. не имеется. и все твои сочинения у этих людей. Конечно, это повредит моему делу. Такая досада! А я думала, что перевелись уж эти подпольные последнее время.

Во всяком случае энергию не теряю, но жить долго тут тяжело будет. Целую всех вас, мои милые друзья, дети, малыши.

С. Т.

Феоктистов так спешил и много говорил, что яне успела сказать о сказке не успела сказать о сказке. Имеется в виду «Сказка об Иване-дураке и его двух братьях»; впервые напечатана в XII томе собрания сочинений (Произведения последних годов), М. 1886., и не даластатьи о деньгах статьи о деньгах. Из «Так что же нам делать?» , принесенной мне Бирюковым. Но это и к лучшему, не сразу их ошеломить. А в сказке еще поймут ли сразу, что не так; может быть и говорить о ней нечего.

Ну прощай, целую тебя, милый Лёвочка. Страхов вчера говорит русскую пословицу: «Всякое дело сидением стои́т».

Вот и буду сидеть.

Датируется на основании слов письма: «сегодня четверг».

№ 157

1885 г. Ноября 23. Суббота 11 ч. утра. Петербург

Сейчас только встала, и хочу ответить тебе, милый Лёвочка,по поводу твоего письма Залюбовского по поводу твоего письма Залюбовского. Толстой писал по поводу отказавшегося от военной службы Алексея Петровича Залюбовского: «Вчера я получил письмо, которое меня очень взволновало, — посылаю тебе с него копию и прошу тебя очень, очень что-нибудь сделать для облегчения
Иллюстрация:
С. А. Толстая и сестра ее Т. А. Кузминская
С фотографии 1890 г. Воспроизводится впервые
Музей-усадьба Ясная Поляна
участи этого человека, — весьма замечательного. Попроси у Саши Кузминского совета, что сделать. Что, собственно, сделать? — Просить военного министра и начальника главного штаба, чтобы с Залюбовским поступили по закону — у них есть закон для так называемых сектантов, — менонитов и других, которые отказываются по религиозным причинам от военной службы. Я думаю попросить Толстую. Нужно непременно попросить за него; главное затем, чтобы начальствующие знали, что положение этого человека и поступки с ним известны в обществе. Боюсь, что у тебя много дела, и что ты задосадуешь на меня за то, что я тебе наваливаю это дело. Здесь я не знаю, к кому обратиться. Попробую к Шуваловой. — Почему-то я надеюсь на Сашу, что он тебя научит и поможет». — Залюбовский после пребывания в тюрьмах был сослан в Асхабад, здесь отдан под суд, осужден и переведен в дисциплинарный батальон при Екатериноградской станице. В 1887 г. навсегда освобожден от военной службы.. Вчера я его получила, и Бирюков тоже получил и пришел ко мне немедленно. Я нисколько не досадую, и мне времени очень много, так как я теперь жду, пока читают мой том. Но мы не знаем, куда и к кому обратиться. Alexandrine за границей уже 2 месяца,Шуваловы Шуваловы. Вероятно гр. Павел Андреевич Шувалов (1830—1908), командир гвардейского корпуса (1881—1885), посол в Берлине (1885—1894), позднее варшавский генерал-губернатор и член Государственного совета.поехалив Испанию хоронить короля в Испанию хоронить короля. Испанский король Альфонс XII (1857—1885) умер 23 ноября (нового стиля) 1885 г.;Саша Саша. А. М. Кузминский. положительно никого из военного мира не знает и затрудняется, что сказать.

Мырешили с Бирюковым розыскать брата решили [...] розыскать брата — Анатолия Петровича Залюбовского., артиллериста-академика. Сегодня в час они ко мне придут. От брата мы узнаем, что было сделано, и что еще осталось — какие ходы. Единственное, что я могу — и что сделаю, поеду просительницейк военному министру к военному министру. Петр Семёнович Ванновский (1822—1904), военный министр с 1881 по 1897 год., а Бирюков поедет к великому князюСергею Александровичу Сергею Александровичу. Московскому генерал-губернатору (1857—1905). , будет его просить. — Мудрено и мне, твоей жене, хлопочущей о пропуске сочинений, хлопотать о человеке, принявшем это ученье. Когда я думаю, что я скажу министру или тому, кого я буду просить, то единственное, что я придумываю, это что я прошу потому, что меня просили, и что мне больно, что убеждения этого молодого человека, вероятно, истекающие из проповедуемого тобой учения Христа, послужили не к добру, т. е. не к той цели, которую ты имел, а к погибели юноши, и потому я прошу смягчить его участь. — Это единственное, что я придумала, а там видно будет.

Как-то твое здоровье? Тут дождь, оттепель, такая гадость, что я совсем расслабла. В доме 16, 17 градусов сухого воздуха, у меня всё время одышка, боль под ложечкой и бессонница, от того, что я дышать не могу и вся в поту. А Кузминские привыкли, и Таня с Верой еще зябнут!

Вчера я обедала у Веры Александровны. Очень вкусно и очень скучно! Вечером у Кузминских родня, гости, разговоры! Я очень устала не от дела, а от суеты. Сегодня иду просить за Нагорнова в Государственный банк, потом в Публичную библиотеку и к Иславиным, где я еще не была. Обед и вечер до́ма, и мне ванна будет. Завтра Екатеринин день, велят m-me Шостак поздравлять, но остальное время уж никуда меня не затащут. Только в Академию съездим с девочками завтра же, картины посмотрим. В понедельник, надеюсь, что Феоктистов отзовется, и какое было бы счастье, если б ответ его был таков, что я могла бы уехать.

Присылали ли вамкорректуры 4-й «Книги для чтения»? корректуры 4-й «Книги для чтения». Толстой отвечал 21 ноября: «Корректуры только одного листа 4-й книги присылали». Что-то мои дела? Прислал ли Николай Михайлович Нагорнов квитанции на страхование?

В каком духе Таня, в унылом или веселом? Как учатся Илья и Лёля, хорошо ли ведет себя Андрюша и здоровы ли три меньшие? Была лиМаша в Чернявском Маша в Чернявском. Усачевско-Чернявское женское училище, находившееся на Девичьем Поле в Москве. В нем устраивались вечера и концерты, на которые ходили Толстые.
Толстой писал в ответ 21 ноября: «К государю, пожалуйста, не разлетайся. Даже и к Толстому лучше не ездить. Если по их соображениям можно, то можно; а нет, то только кровь себе будешь портить» (ПЖ, стр.286). , и весело ли было?

Всех вас целую и жду писем.

К тексту письма примыкает приписка, обращенная к Т. Л. Толстой; ее мы не печатаем.

Рисунок

№ 158

1885 г. Ноября 24. Петербург

Милый Лёвочка, мы все с таким усердием принялись за дело Залюбовского, что все средства пустили в ход. Не знаю, что выйдет из этого. Вчера у Иславиных баронГюне Гюне. Барон Александр Федорович Гойнинген-Гюне (1824—1911), почетный опекун, государственный секретарь.обещал поговорить главному начальнику артиллерии, генералуСафьяно Сафьяно. Леонид Петрович Софиано (1820—1898), генерал, товарищ генерал-фельдцейхмейстера (1881—1896)., и узнать для меня ходы к начальнику штаба,Обручеву Обручев. Николай Николаевич Обручев (1830—1904), генерал-адъютант, профессор Академии генерального штаба, начальник Главного штаба (1881—1897). , к которому я поеду завтра.

Вечером вчера сидела у насДостоевская Достоевская. Анна Григорьевна Достоевская.. Она очень близка и дружна (говорит) с графинейГайдн Гайдн. Гр. Федор Логгинович Гейден (1821—1900), финляндский генерал-губернатор (1881—1897). , муж которой был начальником главного штаба, и которая сохранила со всеми штабными самые дружеские отношения; очень добрая и влиятельная женщина. Теперь муж ее генерал-губернатор Финляндии.

Вчера Бирюков приводил этого брата Залюбовского; но брат тихий, не энергичный и вялый, хотя симпатичный. Бирюков тоже ничего не может. Стасов вчера в Публичной библиотеке меня просил заехать опять сегодня туда же для переговоров, и я сейчас еду. Гласность этому я придам страшную. Сегодня у Шостак вечер, я еду с этой целью, узнаю еще кое-что: там пропасть народу будет. Я буду действовать в том духе, чтобы поняли так: «la pauvre comtesse est au désespoir que les idées de son mari ont eu une si triste influence sur le sort d’un jeune homme»,1 [«бедная графиня в отчаянии, что идеи ее мужа имели такое грустное влияние на судьбу молодого человека»] и что я хлопочу за этого «jeune homme».

Таня сестра тоже приняла участие и поедет к одному генералуБобрикову Бобриков. Николай Иванович Бобриков (1839—1904), начальник штаба войск гвардии и Петербургского военного округа (1884—1898). , которого она знает, начальнику Гвардейского Петербургского штаба.

Вот тебе о твоем деле, милый Лёвочка; мне оно очень больно и неприятно, но я буду действовать с бо́льшей энергией, чем о своём, о котором ни слуху, ни духу, пока. Я никуда не разлечусь, совсем я не в таком духе. Вчера сидела весь день дома, сегодня еду с девочками в Академию и к Шостак. Вчера обедал Страхов иОльга Николаевна Ольга Николаевна. О. Н. Герке, была учительницей у Кузминских. . Она всё вегетарианка и дает уроки, 50 р. с. в месяц зарабатывает; очень мила и похорошела.

У Миши горло болит, у меня невская вода действует, болит под ложечкой и спазмы. Но это обойдется. Что-то у вас делается? Погода гнилая, прегнилая, и тёмно, и гадко: снегу нет, вода и грязь. Я во сне видела, что Андрюша в шубе и шапке потонул в снегу на моих глазах; я испугалась и проснулась. Здоров ли он и лучше ли себя ведет? Письмо твое вчера получила, спасибо, что пишешь всякий день.

Прощай, милый друг, больше писать нет времени, и нечего. Всех вас целую и кланяюсь.

С. Т.

Воскресение утро.

№ 159

1885 г. Ноября 25. Петербург

Милый Лёвочка, теперь 3 часа ночи, и я сейчас только кончила переписывать дознание и сведения о Залюбовском, которые должна завтра утром отдать одному полковнику Генерального штаба, профессоруПузыревскому Пузыревский. Александр Казимирович Пузыревский (1845—1904), профессор Академии генерального штаба. , который оказался сочувствующим очень тебе и готовым на содействие самое горячее мне в этом деле. Свели меня по моей просьбе с ним на вечере именинном у m-me Шостак. Бог послал его, право. Я так энергично его просила, так убедительно, что совсем его растрогала, и он мне сказал: «я узнаю, когда вы можете говорить с Обручевым (начальник Главного штаба), потом поезжайте к начальнику артиллерии, Сафьяно, и если эти сильные не сделают (т. е. не обратят внимания), то мы это устроим через маленьких людей, и это даже, пожалуй, лучше, а я знаю всех штабных, и помощник начальника мой большой друг».

Уверял меня этот полковник, очень умный и образованный человек, что смертной казни быть за это никак не может.

Кроме этого Пузыревского еще хлопочут Достоевская и Стасов, который нынче приходил и кричал громко обо всём. Еще была Калмыкова. Были мы сегодня в Академии: много чудесных картин и статуй. Еще там выставка умершегоСудковского Судковский — Руфим Гаврилович Судковский (1850—1885), живописец-пейзажист, маринист. Изображал по преимуществу морские виды Очакова и Одессы. С 1882 г. — академик., очень хороша, но специально вода, вода во всех видах и моментах. Обедала дома. Купила малышам много хороших, петербургских наклеек, если они умники. У Шостак был spectacle французский и русский; институтки играли, пели, живые картины и проч. Очень всё красиво, нарядно; народу, публики — пропасть. Но я всё только ловила и знакомилась с теми, кто мне полезен мог быть. — После спектакля был институтский бал, оркестр, большая зала и плясали ma chère с ma chère’ой.1 [милочка с милочкой] Для разнообразия —мальчики Иславины мальчики Иславины. Михаил Владимирович (р. 1864), впоследствии новгородский губернатор; Лев (р. 1866), впоследствии посланник в Цетинье, и Александр (в настоящее время живет в Новороссийске)., Фуксы, Гюне, девочки Кузминские и еще кое-кто родня. Таня тоже нынче выехала в первый раз.Делянов Делянов. Гр. Иван Давыдович Делянов (1818—1897), министр народного просвещения. министр желал мне быть представлен и говорил со мной. Вообще много знакомили, меня очень уважают тут, и я очень важна и спокойна. Эти следующие два дня решат, вероятно, и участь книги, и участь Залюбовского. Как бы я желала уехать в среду и как бы нужно поскорей. У меня уже тоска делается по дому невыносимая и минутами хочется удрать. Но было бы уж глупо и слабо с моей стороны. Сегодня получила с радостью письма твое и Танино. Я ей не пишу; всё равно всем вместе; и всех вместе, и каждого отдельно люблю и помню.

Завтра весь день дела у меня ужасно много. Плохо невская вода нынче действует, а с делами и разъездами плохо это. Еще была нынче на несколько минут avant-soirée1 [перед вечером] у Стахович, всех застала, и наконец сОльгой Павловной Ольга Павловна — О. П. Стахович, рожд. Ушакова (1827—1902), жена старого знакомого Толстого Александра Александровича Стаховича (1830—1913).познакомилась. Очень любезны и милы они все. Теперь, кажется, всё написала, 4-й час ночи, а завтра по делу Залюбовского в 11 надо быть в Публичной библиотеке.Бычков Бычков. Афанасий Федорович Бычков (1818—1899), директор Публичной библиотеки, академик, был женат на Анне Николаевне, рожд. Обручевой (1828—1903). , директор, женат на родной сестре Обручевой (начальник Главного штаба). Он меня сведет с Обручевым. Видишь, я, любя тебя, так хлопочу, больше, чем о своём. Ну, прощайте, целую вас всех и жду опять известий. Вас так много, о ком я страдаю и думаю, что нет минуты, чтобы кто мне на ум не приходил. Завтра, т. е. в понедельник, отправлю это письмо.

С. Т.

Встала понедельник утро, здорова, еду к полковникам, генералам,в редакцию «Гражданина» для Урусовой в редакцию «Гражданина» для Урусовой. Имеются в виду помещенные в литературных приложениях к «Гражданину» статьи В. Д. Урусовой «Чарльс Кингслей» и «Ралф Уалдо Эмерсон» (1885 г., август и сентябрь); за них надлежало получить гонорар., и «Новое Время»для Таниного «Волка» для Таниного «Волка». «Бешеный волк», рассказ Т. А. Кузминской, в «Новом времени» помещен не был; напечатан в «Вестнике Европы» за 1886 г. и т. д. Целую вас.

№ 160

1885 г. Ноября 26. Понедельник ночь. Петербург

Милый друг, полковник, которого я поймала у Шостак, действительно очень умный и добрый оказался человек. Он один изо всех может помочь и помогает.Прикладываю его и мое письмо Прикладываю его и мое письмо. Пузыревский писал Софье Андреевне: «Сегодня я был в Главном штабе, и хотя мне не удалось видеть лично Н. Н. Обручева, тем не менее, как видно из прилагаемой записки, поставленный Вами вопрос разрешен в определенном и положительном смысле, что Обручев примет вас у себя в среду, в 11½ часов утра. Адрес его вам известен; в приёмной, мне кажется, необходимо будет сообщить дежурному адъютанту о назначенном лично для вас часе приёма.
Хотя я полагаю, а в особенности ознакомившись с присланною Вами запискою, что вам удастся привести к благополучному окончанию интересующее Вас дело, тем не менее позволю себе повторить Вам, глубокоуважаемая графиня, что если бы Вы встретили какие-либо препятствия, то для устранения их вполне свободно располагайте мною, как одним из тех многочисленных русских людей, духовная жизнь которых питалась и питается источниками, вытекающими из неизмеримой глубины гения Вашего великого мужа!»
Толстая отвечала: «Не знаю, как и благодарить вас за то участие, которое вы приняли в моем деле. Я вынесла такое отрадное впечатление из знакомства с вами, что мне остается только сказать вам, что не одними единичными явлениями гениев живо человечество, но и теми просвещенными, всё понимающими и потому двигающими к истине человечество — людьми, каким я из нашего краткого знакомства увидала и поняла вас.
Воспользуюсь вашим, дорогим для меня и Льва Николаевича, предложением обратиться опять в случае затруднения к вам, жму вам руку и прошу передать мой искренний привет вашей супруге». . В среду поеду к Обручеву, завтра к Феоктистову. С известием о нездоровье Лёли душа упала. Бог даст всё обойдется благополучно, но чаша моего нетерпения ехать домой переполняется, и я прихожу в нервную и минутами страшно тоскливую тревогу. В среду, по случаю дела Залюбовского, видно, я не уеду, но в четверг наверное. Пришлите в пятницу утром за мной на почтовый поезд. Еще какой-то будет ответ от Феоктистова! Он обещал завтра, но что тут обещания! Вот по делу Залюбовского — нынче артиллерийский праздник, делать ничего нельзя. Завтра Георгиевский праздник, все генералы во дворце у государя. Я должна ждать до среды.

Деньги за статью Варвары Дмитриевны мне не выдали, а обещали выдать Страхову 2-го декабря. Она мне писала и просила. Право, столько дел со всех сторон, что сил нет просто! А я нынче не спала ночь и уныла.Получила и твое и Танино письма Получила и твое и Танино письма. Письмо Т. Л. Толстой неизвестно. В открытке Толстого от 23—24 ноября читаем: «Это письмо, чтобы ты во всяком случае имела от нас известия [...]. Приписываю утром: Лёля спал прекрасно и совсем здоров» (ПЖ, стр.287). открытые, всё о Лёле. У вас, я вижу, все очень милы и заботливы, но не веселы. Завтра утром еще напишу. Видела нынче Страхова, Бирюкова, Залюбовского — брата; он всё наведывается, и была в Публичной библиотеке, где Стасов, ничего не сделав для дела, прокричал мне все уши. Еще письмо пойдет завтра, с Бирюковым. Как бы я перенеслась к вам, что-то сердце болит сегодня особенно о вас, уж всё ли благополучно!

Вторник утро. Сейчас письмо от Феоктистова, отказал наотрез, посылает в Духовную цензуру настоятельно. О «Сказке» ни слова. Еду к нему и к Победоносцеву. Пристану в последний раз, но я в отчаянии!

№ 161

1885 г. Ноября 27. Вторник половина второго Петербург

По мере того как живу, всё пишу к вам, милые мои. Сегодня с утра я в нравственной лихорадке.Феоктистов прислал назад том, с противным, казенного тона, письмом Феоктистов прислал назад том, с противным, казенного тона, письмом. В письме Феоктистова от 25 ноября (хранится в АТ) читаем: «Решение вопроса о книге, которую при сём возвращаю, не подлежит нашему цензурному ведомству. Оно должно сообразоваться с законом, а закон гласит следующее: Ст. 38. Если в сочинении нравственном встретятся места духовного содержания, относящиеся или к догматам веры или к священной истории, то светская цензура передает оные на рассмотрение цензуры духовной и поступает сообразно ее заключениям». . В нем посылается всё в Духовную цензуру, о Сказке же и статье ни слова.

Я одеваюсь, еду к Феоктистову. Швейцар с деревянным выражением говорит: «выехали». А 12 часов утра. — Я говорю: «не может быть». Швейцар рассказывает: «налево, к Сергиевской поехали». — Я спрашиваю: «когда будет?» «В пять часов». Я говорю: «Я получила письмо, удивительно, но Евгений Михайлович пишет, что до 1½ будет дома. Впрочем, я посижу и подожду, хотя бы до 5 часов. Евгению Михайловичу будет стыдно, что графиня Толстая ждет в передней».

Пошел мой швейцар, доложил. Феоктистов принял, был замечательно учтив и любезен. Спрашиваю о «Сказке» и о «Что нам делать?», если прочее подлежит Духовной цензуре. Представь, Лёвочка, и не читали! Я опять оставила том до завтра, а сама еду в 4 часа к Победоносцеву по соглашению об этом с Феоктистовым. Во всяком случае в четверг в 3 часа выеду и в пятницу буду дома.

Мне полковник-то этот выхлопотал завтра, в 11½ часов свидание особенное с Обручевым. Ты не можешь себе представить, как здесь до начальства добраться трудно. Но твое дело будет сделано наверное, а мое почти наверное, что нет. Очень досадно, грустно и тяжело. Дома, увидав вас всех, я вероятно утешусь. Ну, прощайте; холод, ветер северный, берегите себя все и малышей не выпускайте в северный ветер. Львы мои — большой и малый, как-то ваше здоровье?

С. Т.

Последнее письмо Толстой перед возвращением из Петербурга.

№ 162

1885 г. Декабря 19. Москва

Милый друг, прилагаю для тебяписьмо ко мне Победоносцева письмо ко мне Победоносцева. Константин Петрович Победоносцев писал С. А. Толстой: «Видев вашу горячность к делу, о коем вы пишете, не хочу оставить вас без ответа. Я немедленно вытребовал из канцелярии Синода корректурные листы и прочел их. Они будут рассматриваться в Синоде, но я скажу вам прямо, во избежание недоумений, что нет никакой надежды, чтобы они были пропущены к печатанию. Всё, что пропускается, считается одобренным, а эти листы никак не могут
быть одобрены. Я на словах уже объяснял вам мою мысль, а теперь, прочитав листы, сознаю ее явственно. И вас убеждаю: не настаивайте, и буде запрещение представляется вам злом, не противьтесь сему злу». Подлинник письма Победоносцева хранится в АТ., переписанное Лёлей. Из него ты увидишь, что отказано безвозвратно, что очень досадно и неприятно. Но, видно, всё пошло мне в жизни против теченья; и чем больше всякого горя, тем как-то больше и больше сжимаешься и жить не хочется. Вот теперь, до праздниковнабрали бы: «Что ж нам делать?» набрали бы: «Что ж нам делать?». «Так что же нам делать?» вошло в XII том с измененным для цензуры заглавием: «Мысли, вызванные переписью». и напечатали бы весь том. Но ты уехал, увез всё, и я ничего не могу предпринять!

Прими это к сведению, пожалуйста, и если можно, помоги мне поскорей выпустить 12-й том. Всякий день огромное требование книг; сегодня 31 объявление, и придется снова, по всей России, собиратьбилеты билеты — квитанции на подписное издание (собрание сочинений Толстого). и особенно рассылать 12-й том.

Как-то вы доехали! Утром было хорошо, но теперь, вечером, ветер и холодно. Маша с Андрюшей ездили наПатриаршие Патриаршие — пруды, на которых по зимам бывал каток.с Толстыми. Я весь день за своим делом. Обедала у меняОльга Зайковская Ольга Зайковская — Ольга Дмитриевна Зайковская, подруга молодости Софьи Андреевны, дочь инспектора студентов Московского университета. , такая стала полная; она мне была приятна. Дядя Костя тут, взялся писать адресы и замучил меня своими инструментами.

У Маши и у меня с вечера горло болит, у Лёли голова. Он не ходил в гимназию, спал, а теперь сидит со мной и переписывает Победоносц[ева] письмо. Маша учится. Пока всё благополучно, жду с нетерпением известия о вас.

Получилаот М. Стаховича очень милое письмо обабе от М. Стаховича [...] письмо о бабе. Письмо это не сохранилось.
Толстой писал в ответ 21—22 декабря: «Сейчас прочел твое письмо. И сейчас в сердце зажало, и чувствую то же отчаяние и тоску, которые чувствовал в Москве и которые совершенно прошли здесь. Опять то же: задача не по силам, он никогда не помогает, я всё делаю, жизнь не ждет [...]. Все слова мне знакомые и, главное, неимеющие никакого отношения к тому, о чем я пишу и говорю. Я говорил и говорю одно, что нужно разобраться и решить, что хорошо, что дурно, и в какую сторону идти; а если не разбираться, то не удивляться, что будешь страдать сама, и другие будут страдать. О необходимости же что-то сейчас делать говорить нельзя, потому что необходимого для людей, у которых есть деньги на квартиру и пищу, ничего нет, кроме того, чтобы обдуматься и жить так, как лучше. Но, впрочем, ради бога, никогда больше не будем говорить про это. Я не буду. Надеюсь окрепнуть нервами и молчать. — То, что всё, что я испытывал в Москве, происходило не от физических причин, то, что я после 3-х дней точно такой же жизни, как в Москве, — без мяса, с работой физически тяжелой, — я здесь колю и пилю дрова, — я чувствую себя совсем бодрым и сплю прекрасно. — Но что делать, мне, по крайней мере, ничего нельзя изменить, ты сама знаешь. Одно можно — выработать спокойствие и доброту, которой у меня мало, что я и постараюсь сделать. Прощай, душа моя. Целую тебя, и люблю, и жалею». . Так много о ней, что писать не буду, времени нет.

Таничка, милая, не заболей, люби меня, как любила это последнее время. Если тебе не слишком по нас соскучится, то я рада, что вы у таких милых, добрых, умных, чудесных людей, как всё семейство Олсуфьевых, которым кланяюсь сердечно и благодарю за вас.

С. Т.

19 декабря вечер.

Не оставь без вниманья, Лёвочка, мою просьбу что-нибудь сделать, чтоб ускорить запоздавший том. Напиши, не нужно ли мне что сделать или переписать или набрать?

Толстая пометила: «Письма из Москвы в имение графов Олсуфьевых — Никольское-Обольяново, близ станции Подсолнечное по Никол. ж. д.».

№ 163

1885 г. 22 декабря, ночь. Москва

Милый Лёвочка,

Хотела посвятить сегодня вечер, чтоб написать тебе разумное, хорошее письмо, но вдруг наехало столько неожиданных (воскресных) гостей, что теперь 2-й час ночи, а я едва освободилась, чтоб известить хотя тебя, что мы живы и здоровы. Что же ты не напишешь мне ничего?От Тани получила письмо От Тани получила письмо — от 19 декабря; в нем Т. Л. Толстая описала поездку на лошади в Никольское к Ольсуфьевым. , и очень ей благодарна, что она не оставляет меня без известий.

Я думаю, вам весело, легко и хорошо живется.

К тебе естьтолстые письма от Черткова толстые письма от Черткова. В АТ сохранились два письма Черткова, помеченные 20 ноября. В одном из них Чертков писал: «Получил я последние два грустные письма, дорогой друг Лёв Николаевич. Не стану я пытаться вас утешать или что-либо подобное [...]. Отсутствие единения с своими семейными, — быть у себя дома чужим и встречать постоянный отпор от людей самых близких, — это очень тяжелая форма гонения; но это именно и есть один вид того гонения, которое мы должны ожидать. Что касается того, что вы сами собою не довольны, то это так хорошо». .

Что с ними делать, прислать ли их?

Сегодня я возила трех малышей в Зоологический сад; они очень наслаждались; Миша вспоминал, что: «это папа́ приятно», в то время как мы смотрели на медведей.

Маша с miss D., Толстыми девочками, Лизанькой и Варенькой со всеми детьми, и даже сестра Машенька — все были на Патриарших на коньках.

Но всех нас буквально засыпал страшный снег. Саша тоже сегодня гуляла, так было тепло.

У Серёжи, приехавшего вчера вечером, такой грипп, что он никуда двинуться не может: кашель, насморк; он ездил в Ясенки и простудился. Он мрачен и недоволен. Алкид едет завтра в Ясную. У меня всё пропасть дела, едва, едва с артельщиком успеваю. Я очень раскаиваюсь, что предприняла всё это; мне было не ясно, как это будет. Но дело сделано, поворот невозможен, и всё со дня на день возрастает подписка.

Я очень бы хотела знать, что ты? Но боюсь трогать тебольные места больные места. Толстой в конце 1885 г. испытал кризис в связи с теми тяжелыми для него переживаниями, которыми сопровождался разлад, возникший у него в семье. Одним из поводов было отрицательное
отношение Толстого к издательской деятельности С. А. Толстой, открывшей подписку на собрание сочинений Толстого. Толстому претило то, что распространение его писаний сопровождается получением доходов. В неотправленном письме к В. Г. Черткову того времени он так писал о своей семье: «То, что я пишу, об этом не читают, что говорю, не слушают или в раздражении отвечают, как только поймут, к чему идет речь; что делаю, не видят или стараются не видеть [...]. Разорвать же всё, освободить себя от лжи без раздражения не умею [...]. Когда оглянешься на ту ложь, в которой живешь, и когда слаб духом, то делается отвращение к себе и недоброжелательство к людям, ставящим меня в это положение [...]. Писал это два дня тому назад. Вчера не выдержал и стал говорить [очевидно с С. А. Толстой], сделалось раздражение, приведшее только к тому, чтобы ничего не слыхать, не видать и все относить к раздражению. Я целый день плачу один сам с собою и не могу удержаться [...]». Этими тяжелыми переживаниями и объясняется отъезд Толстого из Москвы в деревню в сопровождении дочери Татьяны. Об этом конфликте С. А. Толстая писала сестре Т. А. Кузминской 20 декабря 1885 г.: «Случилось то, что уже столько раз случалось: Лёвочка пришел в крайне нервное и мрачное настроение. Сижу раз, пишу, входит; я смотрю — лицо страшное. До тех пор жили прекрасно; ни одного слова неприятного не было сказано, ну ровно, ровно ничего. «Я пришел сказать, что хочу с тобой разводиться, жить так не могу, еду в Париж или в Америку». , которые не только не зажили, но как будто еще больнее раскрылись. Больнее от того, что дурное чувство за причиненную боль, и боль, какой еще никогда в жизни больнее не было, — не прошло. Я рада, что твои больные нервы отдохнут без меня; может быть ты и работать будешь в состоянии. — Но неужели это гибельное вегетарианство бесповоротно должно убивать тебя и нет возможности одуматься? — Что ты мне не напишешь в ответ на мой вопрос о 12-м томе?

Вообще, пожалуйста, напиши.

Были нынче брат Серёжа,Голохвастов Голохвастов. Павел Дмитриевич Голохвастов (1838—1892), сын попечителя Московского учебного округа. Служил мировым судьей Волоколамского уезда. Известен, как исследователь русских былин. Письма Толстого к Голохвастову за 1872—1877 гг. напечатаны в «Русском вестнике» 1904 г., кн. II. — С. А. Толстая называла Голохвастова в своем дневнике «крайне православным и славянофилом» (ДСТ, I, стр.144)., дядя Костя, Урусов Сергей Семёнович,Варя Золотарева Варя Золотарева. Варвара Андреевна Золотарева, рожд. Кислинская, жена помещика А. И. Золотарева. , Количка Ге, Варенька с мужем. Очень меня утомили, и скучно!

Прощай, Лёвочка, где ты? и давно уж: — где ты? Целую тебя.

Соня.

Кланяйся всем от меня получше, особенно жеАнне Михайловне Анне Михайловне. Гр. А. М. Олсуфьевой. . Им с тобой хорошо — их ты не ненавидишь и не осуждаешь, не то, что меня. Вот хотела уехать я, а уехал ты. И всегда остаюсь я с своими заботами, да еще с разбитой тобой душой.

№ 164

1885 г. 23 декабря. Ночь. Москва

Ну вот спасибо, милые мои Лёвочка и Таня, чтообрадовали хорошими письмами обрадовали хорошими письмами. Толстой писал 21—22 декабря! «Ах, душа моя, как жалко, что ты так себя мучаешь, или дела, которые ты затеяла, мучают тебя. Утешаюсь тем, что физические причины помогут твоему успокоению, и радуюсь тому, что я теперь пришел в такое нормальное положение, что не буду тревожить и мучить тебя, как мучал все это последнее время» (ПЖ, стр.287—288). . На сегодняшний вечер я по крайней мере наверное счастлива и весела. Но подкосило, таки, меня! У меня начинается невралгия в старом месте правого (больного) глаза, виска, брови и всей головы. Еще есть надежда, что не разойдется на долго — но есть уж и подлый страх перед болью, которая уж очень резка, так что руки дрожат писать. Вот некстати-то при моих делах, которые меня совсем замучили. А еще праздники, и все суетятся, чистят, моют озабоченно и шумно. Но всё ничего, лишь бы никто не упрекал ни в чем, и все были бы счастливы и веселы! Видно меня пришибет боль — как ни храбрись, а tic douloureux1 [мучительный тик] самый настоящий и мучает с обеда всё хуже и хуже. Серёжа завтра едет и везет это письмо, и все письма Черткова посылаю и Тане. Разберите всё получше и не растеряйте.

У меня Варенька обедала и Трескин, и дядя Костя. Я ездила до обеда за покупками.

Пишу и чувствую, что не могу больше: тук, тук в висок, даже дрожь пробирает. Что-то нужно было написать и не вспомню.

Да,мы нынчеписьмо опять перечитывали мы нынче письмо опять перечитывали — неоконченное письмо Толстого к Софье Андреевне, написанное перед отъездом в Никольское-Обольяново; в нем Толстой писал так: «Случилось так, что вся моя деятельность на этом новом пути, всё, что поддерживало меня на нем, тебе стало представляться вредным, опасным для меня и для детей» [не опубликовано]. , и с Варей вдвоем. И то же впечатление, которое ты сам производишь, произвело и письмо. — Грустно, жалко смотреть и тяжело, что страдаешь, — а как быть?

Знаешь, я даже рада, что мне так больно висок. Боль физическая отвлекает боль сердечную. Может быть завтра всё пройдет, а нынче я опять слишком устала. Все эти дни я ложилась в 4 часа ночи и вставала в одиннадцатом.

Был Грибовский — вот противное еще существо!

Просил меня (почему?) твои сочинения какие-нибудь для Нивы! Что за дураки; а висок болел, и я сердилась и глумилась над ним. Но он наглый малый.

Таня, я очень искренно рада, что вам хорошо с папа́ и что он отдыхает. Я знаю, Таня, что в жизни нашей всё хорошо, и что плакать не о чем; но ты это папа́ говори, а не мне. Он плачет и стонет, и нас этим губит. Отчего он в Никольском не плачет над Олсуфьевыми, и собой и тобой? Разве не та же, но еще более богатая жизнь и там, и по всему миру? За что я souffre-douleur1 [мученица] всех его фантазий? Я, которая всегда любила и желала жить для других, и мне это ничего не стоило, в этом только и радость моя была! — Спасибо, что дети ко мне [относятся] с доверием. И я оправдаю это доверие, потому что теперь только это мне и осталось. — Но быть веселой! Возможно ли это, когда слышишь стоны больного возле себя? И больного, которого привыкла любить. Вот об этом подумай. А пока я могу одно сказать: да, я хочу, чтоб он вернулся ко мне, так же как он хочет, чтоб я пошла за ним. Мое — это старое, счастливое, пережитое несомненно хорошо, светло и весело, и любовно, и дружно. Его — это новое, вечно мучающее, тянущее всех за душу, удивляющее и тяжело поражающее, приводящее в отчаяние, не только семью, но и его родных, близких, друзей.

Это мрак, — в который я не пойду, это наболелое, которое убьёт меня. Нет, в этот ужас меня не заманишь. Это новое, будто бы спасшее, а в сущности приведшее к тому же желанию смерти, так намучило меня, что я ненавижу его.

Да, я зову в свое старое, и оно верное, и тогда только счастье восстановится, когда мы заживем старой жизнью.

Никогда мне это не было так ясно. И ясно, что я очень, очень теперь несчастлива этим разладом — но ломать жизнь не буду и не могу.

О занятии моем «изданием» скажу одно: я ухожу в этот страшный труд для одурения; это мой кабак, где я забываюсь от напряженного семейного положения. — Балы и свет — тоже были таким же кабаком. — Уходить куда-нибудь надо от этих сцен, упреков, от этих страданий во имя какого-то нового добра, убивающего старое счастье, и горе мне, если я, измученная и пьяная, уйду уж не в какой-нибудь кабак, а совсем куда-нибудь; мне так часто этого хочется.

Вот я как долго писала под влиянием невралгии. Но за то так всё ясно, и так всё — всё равно. Прощайте, я не зову домой, зачем? Надо переболеть одной: и самой легче, и вам хорошо.

С. Т.

№ 165

1885 г. 24 декабря Москва

Милый Лёвочка, мое последнее письмо, к сожалению, не выполнило твою программу. С годами тяжелее переживаются душевные невзгоды и физически легче поддаешься болезненному состоянию. Вчера у меня страшно болела голова, сегодня сидит еще эта невралгическая боль, но уже легче. Кажется, не будет ничего кроме суточной мигрени или вроде того. Де́ла всё прибавляется, но не работа сушит, а забота. О вас с Таней я спокойна, вы у хороших людей, с хорошим воздухом, и с совершенным спокойствием душевным.

Никогда праздники мне не были так одиноки; совсем никого нет, ёлки, веселья я делать не смею, позвать кого-нибудь на свою грустную фигуру смотреть, — я не решаюсь. Сижу за столом с своими конвертами.

Впрочем, сегодня я возила трех малышейк Оболенским к Оболенским — Л. Д. и Е. В. Оболенским.на ёлку. Как они все веселились, плясали, радовались на подарки! Всё было добродушно, гостеприимно, и как всегда, особенно от хозяев. Машенька, сестра, плясала кадриль, взявшись за платье обеими руками и юродствуя. Она очень мила, когда весела. Вчера Дьяков соблазнил всех, т. nbsp; е.Машеньку Машеньку — М. Н. Толстую., Машу, свою дочь, Лизу с мужем, Вареньку с мужем, дядю Серёжу, — все поехалик Яру к Яру. Загородный ресторан в Петровском парке. — цыган венгерских слушать. Меня звали, да уж какие для меня цыгане, лишь бы только спокойно было.

Пришло (для контраста)письмо к тебе от Фейнермана письмо [...] от Фейнермана. Письмо это неизвестно. , очень умное и интересное. Но что за несчастный фанатик в твоем направлении, т. е. в мраке. Пишет, что с женой чуть не драка, бежать от неё хочет. Отнимает у нее всё то нищенское достояние, последний кусок хлеба и отдает. Она не дает, конечно, выходит ад. — И это то, к чему и я должна стремиться! Нет, ваше учение — это то самое монашество, к которому и приходили люди, впервые сделавшиеся монахами.

Чертков в разладе с матерью — уйти хотел. Фейнерман с женой — бежать хочет; ты от семьи — бежать хочешь. — А ведь если б не это, как бы счастливы мы были; как в глубине души мы всё-таки наверное любим друг друга. И верно и Чертков, и Фейнерман любят своих. Вот чего не пойму я никогда: почему истина должна вносить зло и разлад? Разлад не с разбойниками, а с тихими, любящими людьми? В первый раз в жизни я рада была, что ты уехал. Как это больно и грустно! Но я, конечно, рада буду еще больше, когда ты приедешь.

Как-то Таняс Верой с Верой. В. С. Толстая тоже уехала в Никольское-Обольяново. живут? По них двух в их домах скучают и они не достают очень своим. Илья уехал в самом обычном настроении: собак хочет привозить, денег просил побольше для этого. Алкид и Орлов поехали туда же. Маша эти дни всё нездорова. То грудь болела, горчишники ставили, то голова страшно болела. Она совсем ничего не ест — скоро окажется, как ее, бедную, загубили вегетарианством. — Но не я ее убью: мое дело было выкармливать маленьких, и я это сделала хорошо. А кто мое дело разделывает, тот пусть и отвечает богу. Ну, прощай, Лёвочка, опять поздно и я ложусь.

Соня.

Приветствую всех с праздниками и желаю здоровья, счастья и спокойствия всем, кто в нем нуждается. Слышу по всей Москве рождественский звон.

№ 166

1885 г. Декабря 26. Москва

Милый друг, Таня и Верочка благополучно приехали, но имеют усталый вид. У Тани горло болит, она говорит, что всё время в снегу купалась и верно простудилась. Я спрашивала несколько раз Таню и Верочку, что ты, здоров ли, в каком духе? Но они мне всякий раз отвечают, что мало тебя видели, но что ты очень весел и очень смеялся, когда читали Дон-Кихота, и что, повидимому, тебе очень хорошо. Я рада, что здоровье твое от этого довольства и спокойствия выиграет. Спрашивала я, когда ты намерен вернуться, а Таня говорит: когда ты будешь нужен. Что значит нужен? Ведь для дела, для воспитания детей, для возки воды, для хозяйства, — для всего того, для чего бывают нужны люди, ты сам знаешь, что ты не нужен. А для радости, для любви, для счастья людей нужен человек быть не может, если он не хочет. Всё дело в чувстве, в сердце, а не в нужности. Вот я знаю, что детям я нужна, потому что утром, когда я долго не встаю, малыши тихонько ложатся трое в ряд на животы у двери, смотрят в щель, и лежат и ждут, когда я встану и когда окно отворю, чтоб взойти и броситься мне на шею, и всякий день радоваться, что я тут, и что они меня видят.

Это большая радость быть любимой хоть ими.

Вот они всей душой, без вопросов, без сомнений знают, кто им нужен.

Мне плохо всё это время. Хотя невралгии нет, но она сидит и ждет случая разойтись. Нервы расстроены страшно; спазма слёз в горле не оставляет ни на минуту, и моя живучая, энергическая, здоровая натура таки сломилась на этот раз. Хочу, хочу встряхнуться, жить, спать, думать, разобраться в жизни — и не могу. Ужас перед сумасшествием так велик, что не могу преодолеть его. И именно такие натуры, как моя, которых не сломишь физически, и ломаются морально, и сумасшедшие живут бесконечно долгие годы.

Были сегодня вечером у дяди Серёжи, только свои, родные собрались. Он очень сам мил; вчера пришел ко мне, и сидел со мной вдвоем вечером и так мы с ним хорошо, по душе разговаривали. Вообще, спасибо, все со мной так добры и ласковы, как никогда.

Праздничный обед вчера был очень печальный. Точно кто умер в доме. Тихо, пусто. Обедали Маша,miss D. miss D. Сведений не имеется., я и три малыша. Сегодня Таня и дядя Костя придали немного торжественности и веселья. Таня приехала очень счастливая и веселая, и жалеет Никольское; ей ужасно было весело, и она так довольна, как никогда, или как давно я ее не видела. Хотела написать Анне Михайловне и поблагодарить ее, но сегодня уж не успею. Пожалуйста, пиши мне, чтоб я о тебе знала, что ты, и здоров ли.Что Лёля? Что Лёля?. Лев Львович также уехал в Никольское-Обольяново. я себе воображаю, что вы с Лёлей на Султане на днях приедете вдвоем, как ехали с Таней. — Впрочем, делай как тебе дучше. Жаль, что Лёля ослабел в своем хорошем намерении заняться на праздниках. Потом будет жалеть.

Прощай, милый Лёвочка, если не вместе, все-таки же хочется знать, как ты живешь. Ты был очень жалок дома, и я рада, что ты перестал себя мучить в гостях.

С. Т.

26 декабря. Ночь.

№ 168

1886 г. Апреля 7. Москва

Милый Лёвочка, сейчаснаписали Лёле написали Лёле. Письмо это от 7 апреля сохранилось., в Ясную, на Козловку, куда он вчера уехал с Алкидом, подробноеописание вчерашнего чтения описание вчерашнего чтения — рассказов Толстого. — Толстая так писала сыну Льву: «Чтение легенд в университете было величественно. В актовой зале — битком набито. Когда прочли: «Много ли человеку земли нужно», аплодисменты разразились так единодушно и так продолжительно, что председатель звонил, звонил, остановить не мог. Это, видно, больше всего понравилось. Потом аплодировали «Крестнику» и «Зерну» и «Грешнику», но уже не так. «Чертёнка» не стали читать, на Совете решили, что это не понравится молодежи. Читал хорошо Стороженко, видно постарался. Всё это пишу потому, что и папа́ это будет интересно, ты ему покажи это письмо» (письмо от 7 апреля; не опубликовано)., которое было вдесятеро торжественнее первого, и потому тебе уже описывать не буду. Долгие и дружные аплодисменты были особенно за «Сколько человеку земли нужно». ЧиталСтороженко Стороженко — Николай Ильич Стороженко (1836—1906), профессор по кафедре всеобщей литературы Московского университета; шекспиролог. Личный знакомый Толстого. хорошо и впечатление такое, что стиль замечательно строгий, сжатый, ни слова лишнего, всё верно, метко, как аккорд; содержания много, слов мало и удовлетворяет до конца. Ты это всё и сам знаешь. Молодежи было пропасть, студенты всё. Видела тамИванову Иванова — Аделаида Дмитриевна Иванова, рожд. Урусова; ее племянник, — может быть, сын скончавшегося друга Толстых Л. Д. Урусова, кн. Сергей Леонидович; впоследствии служил по дипломатической части. , сестру Урусова; она в отчаянии за племянника и его грубость. «Чертенка с краюшкой» не читали, потому что там чорт говорит, что: «я мужику только лишнего хлеба народил, и в нем заговорила звериная кровь». Будто это возмутит молодежь против тебя, и не понравится.

Какой холод и ветер! Я просто в отчаянии за всех моих отсутствующих: Лёля на тяге простудится, а тебя в поле насквозь продует. На ходу спотеешь, а потом будет обдувать. Беда, просто; а известия редкие, ничего о вас не знаешь.Несколько слов из Подольска Несколько слов из Подольска. Толстой писал 5 апреля с дороги, из Подольска: «Ночевали и идем здорово и весело. Стахович разбился ногами и подъезжает. Жду письма в Серпухов. Целую всех. У нас уж один постоянный товарищ-мужичёк». меня совсем не удовлетворили: промокли ли, устали ли, сыты ли, где ночевали — ничего не известно.

У меня времени очень мало, и потому я не буду писать тебе длинные письма; да и не о чем. Всё слава богу у нас; только сердце очень не спокойно, а это хуже всего. Было бы тепло, я бы радовалась вашему путешествию, а без теплого платья на холодном северном ветру — это очень опасно. Ты с богом шутишь, испытываешь его; у тебя хорошее здоровье, но ты погибнешь от своих фантазий. Когда узнаю, что все здоровы и благополучны, тогда успокоюсь.

Кузминские приедут в среду; завтра жду 12-го тома, напишу в Козловку. Целую тебя, спутникам твоим кланяюсь.

Соня.

7 апреля.

1886 г.

Этому письму предшествует другое — от 6 апреля; его мы не воспроизводим.

№ 169

1886 г. Апреля 8. Москва

Двенадцатую часть цензура пропустила.В четверг выйдет В четверг выйдет — «Произведения последних годов» (двенадцатая часть). — Толстой отвечал 9 апреля: «Очень радуюсь за тебя, за 12-ю часть, и для себя радуюсь преимущественно за Ивана дурака». — Сказка об Иване дураке вошла в «Произведения последних годов». . Я очень рада. Картинки Ник. Ник. Ге будут тоже готовы в четверг, сотня. Я их очень тороплю, но раньше нельзя. Мы все здоровы и благополучны, о вас ничего не знаем и беспокоимся. Еду печатать объявления в газетах.

С. Т.

На открытке почтовый штемпель: «Москва. 8 апреля 1886»

№ 170

1886 г. Апреля 9. Москва

Очень жаль, что вы так дурно обставилидело продажи картин Николая Николаевича дело продажи картин Николая Николаевича. Толстой писал 12 апреля: «Жаль, что о билете забыли. И все тебе хлопоты». , милый Лёвочка. Мы с Таней очень старались и завтра сто папок будут готовы. Но картины, подписанные цензурой, — у Черткова, билета на продажу из цензуры не взяли, присутствий больше нигде не будет. Есть тебе объявление из Петербурга, и хотя я посылала по доверенности, — не выдали. Дела пропасть, но всё-таки попытаюсь частным образом съездить к цензору и попросить подписать вторично.

Завтра мой 12-й том поступает в свет, я его уже сто книг получила. Завтра получу еще 2000.

Сегодня приезжает Саша Кузминский с Машей в 12 часов. Таня с Ильёй едут их встречать, а я на извощике поеду к цензору.

Серёжи всё нет, и это досадно, и для книг, мог бы помочь, — и для лошади. Я теперь для выгоды времени встаю в 9 часов, а вчера в 8, и пока успеваю всё делать. Была вчера у Параси, какая миленькая, здоровая и симпатичная девочка, и на отца похожа. Розовое платье ей мерили, и я сказала, что она с Дуняшей поедет.M-me Зилотти M-me Зилотти — Вера Павловна Зилотти, рожд. Третьякова, дочь основателя Третьяковской галлереи, Павла Михайловича Третьякова, жена пианиста Александра Ильича Зилотти. мне тоже очень понравилась: заботливая и добрая.

Вчера вечеромполучила письма: твое получила письма: твое — от 7 апреля; в нем Толстой писал: «Мы очень перезябли, когда сели за семь верст подъехать. Но никто не простудился» (ПЖ, стр.292; датировано неверно)., Лёвочка, истихи Стаховича стихи Стаховича. Стихи эти не сохранились. В письме от 12 апреля 1886 г. М. А. Стахович писал Софье Андреевне: «Мне кажется, следовало бы раньше всего извиниться за свои глупые стихи, посланные с дороги»., и письмо с рисунком дерева, под которым он вас покинул, — отТрескина Трескин — Вл. Вл. Трескин. . Всё это от наших странников вести, и мы очень были рады. Но я вижу, что вам всем трудно. Конечно, я тебя понимаю, — набраться свежих впечатлений и свежего воздуху; но вообще простым смертным — это такая напрасная потеря сил и времени, времени, которого никак не хватает, что ни делай. Погода сегодня чудесная, это хорошо, и Лёля с Альсидом на тяге будут стоять, больше шансов убить в тёплую погоду; и потому веселей. Таня и Маша очень хороши, но есть некоторое стремление к праздности и забота веселить Кузминских. Как-то вы дойдете, жду письма из Тулы с нетерпением. Сегодня в ночь вы должны бы дойти, если всё шли. Болят ли ноги и спина? Не расстроил ли всякой дрянью желудок, не простудил ли бок?

Не раздумайте вы все, т. е. ты и мальчики, приехать на Святую. А то я очень, очень огорчена буду. Я здорова, но не в духе, у меня пришло и что-то всё болит. Сплю я у малышей внизу. Целую тебя, милый друг, и жду, без тебя скучно.

Соня.

9 апреля 1886 г.

Утро.

Следующее письмо от 10 апреля не печатаем.

№ 171

1886 г. Апреля 29. Москва

Милый мой друг, не люблю писать тебе тогда, когда я в хлопотах. Но обещала и через день буду всё-таки писать.

Вставши довольно рано (спала я с детьми и разбудил меня в 7 часов лающий кашель Миши), я поехала по банкам, казначействам с Петей и разным местам. Серий нигде не купила — нет, ни под какими условиями. С большой комбинацией и трудом устроила по 4% девять с половиной тысяч, так что всегда можно вынуть, и 10000 положила на год в банк, в Купеческий. На текущем счету дают, вообрази, один процент. Яс Щепкиным всё ходила по банку с Щепкиным всё ходила по банку. М. П. Щепкин был членом правления Купеческого банка.; он мне всё скоро сделал. Теперь еще тысяч 12, 13 осталось, как-нибудь и их устрою.

Как-то ты вчера добрался ночью? Как-то ты вчера добрался ночью? Толстой писал 29—30 апреля: «Приехал вчера благополучно и скучно, т. е. без разговоров [...]. Дождь лил дорогой, но от Козловки ехать было хорошо» (ПЖ, стр.294—295; датировано неверно).Дождь шел, ливень. Я поехала, было, в перерыв дождя к Маше Свербеевой, она больна, и вдруг опять ливень. Посидела у нее немного, потом поехала к Олсуфьевым за Таней, всё думала о скользкой дороге Козловки. Там вся молодежь их, веселые, болтают, играют в винт. Ковалевский, Стороженко вцепились со мной о тебе говорить. Посидела там, вернулась почти в час. Легли спать и вот сегодня всё ездила. Завтра опять еду кончать начатое, узнавать у Сытина адресОзмидовой Озмидовой. Ольга Николаевна Озмидова, по мужу Спенглер, дочь толстовца Николая Лукича Озмидова (1844? —1908).для Тани. У неё что-то под ложечкой болит, и сегодня, и вчера я её совсем не вижу, всё с Верой Шидловской. Серёжа уехал до субботы с Олсуфьевыми в деревню. Илья ставит в павильоне токарный станок, Лёля был в бане, Саша очень кашляет, а у Миши днем обошлось, и теперь он только не в духе, ложится спать.У меня конвертов и записей — бездна У меня конвертов и записей — бездна. «Только что было выпущено новое издание сочинений Л. Н. Толстого, продавалось по подписке, с рассрочкой платежа» (прим. С. А.). . Посылаю тебе рукопись и книжечку, полученные сегодня, в Ясенки. Наладил ли соху и как живешь? Холодно и сыро, должно быть, и я за тебя всё-таки боюсь. Береги себя, голубчик; а я работаю, работаю, живу в нервном, натянутом состоянии и жду с нетерпением и радостью, когда буду с тобой и в Ясной.

Завтра писать не буду, а после завтра. Целую тебя.

Соня.

29 апреля.
1886.

Сегодня обедала старуха Кошелева, очень милая, но помешала делам.

Ошибкой взялаэту бумагу эту бумагу — с бланком: «Склад изданий сочинений гр. Л. Н. Толстого. Москва. Долгохамовнический пер. д. №15., Гр. Софии Андреевне Толстой». .

С. А. Толстая пометила: «После этого Лёв Николаевич, побывав в Москве, снова уехал в Ясную Поляну, куда я и писала ему».

№ 172

1886 г. Мая 2. Москва

У тебя теперь уж Бирюков и, верно, сказал, как мы живем. Сегодня очень тепло, и хотя дети мои меньшие очень кашляют, но я их пустила в сад. Мы с Лёлей очень сокрушаемся, что ты переработаешь и во вред себе. Не делай лишних усилий и берегись солнечного удара. Ведь у тебя мозг не рабочий, т. е. не рабочего народа, а измученный, чувствительный и восприимчивый.

Одесская девица Одесская девица — Елизавета Владимировна Винер (1862—1928), вышла замуж за толстовца Николая Федоровича Джунковского. Работала в «Посреднике». — Толстой писал о ней: «Она приехала сюда назад тому неделю и живет [...] на деревне. Я хорошенько не мог понять её, и не буду стараться; а буду стараться выпроводить её отсюда [...]. Она, как говорит, с молодых лет имела страсть к деревенской жизни и физическому труду. Родители её ей в этом препятствовали. В Одессе она прочла «В чем счастье» и решила пойти в деревню работать» (ПЖ, стр.295).меня очень огорчила, но твое отношение к ее явлению — утешило. Очень сокрушаюсь, что Количка не едет; дела так много, что не мыслимо обратить свое внимание на укладку или на что бы то ни было. Мне совестно, что я«Солдата» тебе до сих пор не переписала «Солдата» [...] не переписала. Имеется в виду рассказ Толстого «Работник Емельян и пустой барабан»; впервые опубликован в Женеве Элпидиным в 1891 г.. Твою приписочку пошлюКлопскому Клопскому. Иван Михайлович Клопский, правильнее Клобский (р. 1852, ум. в конце 1890-хгг.), воспитанник Ярославской духовной семинарии, студент Петербургского университета, который оставил в 1892 г. Народоволец, позднее толстовец. Подозревался в провокаторстве. Уехал в Америку и там умер. Выведен Карониным в повести «Учитель жизни». .

Сейчас приехал Серёжа от Олсуфьевых, и в понедельник едет в Самару. Сережа вспомнил адрес Клопского. Из Самары телеграмма, что Патровский участок — отданы луга за 2000 р. с.

С деньгами всё хлопоты, получше устроить, да не знаю, как.

Еще хотела тебе сказать, Лёля сидит вечером на тахте, тоскует, боится экзаменов, говорит, что репетиция географии будет завтра, т. е. нынче — видно совсем духом упал; а я пишу, скучаю, что от тебя писем нет.Вдруг принесли письмо Вдруг принесли письмо — от 29—30 апреля; в нем Толстой писал: «Несмотря на усталость, я отлично спал и прекрасно себя чувствую. Теперь 1-й час; я немного занялся — больше обдумыванием и конспектом будущего, чем работой, и теперь 1-й час, иду пахать. Погода свежая, но сухая. По вечерам жуки и соловьи, трава так и лезет, и зелена, и свежа, и радостна, — удивительно» (ПЖ, стр.296). . Мы обрадовались, прочли письмо, и так он повеселел, что весь вечер занимался, и сегодня на репетиции получил 4, и экзамена географии не будет, значит скорей отпустят.

Ты пиши, милый друг, ты видишь, как нас твои письма оживляют.

Посылаю объявление; ты его подпиши и пришли обратно.

ПриходилСкрытнов Скрытнов — Владимир Иванович Скрытнов; в АТ хранится его письмо Толстому от 20 ноября 1893 г., в котором он просит вернуть ему первый том сочинений de saint François de Sales. — Имеется в виду католический епископ Франциск Сальский (1567—1622). , принес «Чтож нам делать», требовал книгу с портретом François La-salle, — кажется так. Мы поискали и не нашли нигде.

Был Панов, усиленно требует денег, я с ним обошлась строго. Он плохой, афферист и не надежный, кажется.

Он хочет писать к тебе, а я сказала, что это ни к чему не поведет, а что деньги он получит с первой выручки.Картины вчера поступили к Мамонтову Картины [...] поступили к Мамонтову. Иллюстрации Н. Н. Ге к «Чем люди живы». и на той неделе выйдут.

Прощай, милый друг, будь здоров и весел. Завтра день проведуна Алёшиной могилке На Алёшиной могилке. Сын Толстых Алёша, умерший в январе 1886 г., был похоронен в подмосковном селе Никольском (близ Покровского-Стрешнева); в 1932 г. останки его перевезены и захоронены в Кочаках близ Ясной Поляны. , буду ставить памятник и ограду. А еще раз съезжу сажать всё. И тянет к могилке, и горе лишнее, бессильное.

Целую тебя.

Соня.

2 Мая 1886 г.

Скажи Филиппу, чтобы прислал в последний раз масла. Таня уехала с Шидловскими в Парк, остальные все дома. Прислали из АмерикиГарризона Гарризон — Вильям Ллойд Гаррисон (1804—1879), общественный деятель, боролся за отмену рабства в США. Проповедывал «непротивление злу злом». Организовал общество «аболиционистов» в Филадельфии. Его литературные труды, посвященные освободительному движению, были напечатаны в сборнике «Selection» (1852). — Толстой писал сыну Гаррисона: «Я получил ваше письмо и книги. Очень благодарен вам за то и другое. Узнать про существование такой чистой христианской личности, какою был ваш отец, было для меня большою радостью» (не напечатано). две книги.

Предшествующее письмо от 1 мая не печатаем.

№ 173

1886 г. Мая 4. Москва

Вчера не писала тебе, милый мой Лёвочка, потому что очень устала.Писал Илья Писал Илья. И. Л. Толстой писал 3 мая 1886 г.: «умственная работа без физической не ладится, всё мешает избыток сил и в этом избытке
вся наша беда; от этого кутежи, пьянство, всё дурное, даже курение от этого; всё это или истощает силы или усыпляет их на время. Скверная эта жизнь [...]. Летом непременно буду работать, я думаю, что у нас это в нынешнем году выйдет, пожалуй, и девочки заработают, как выйдем на работу, ты да я, да оба Фейнермана». . Ездила я на могилку Алёши; погода была сырая, в роде осенней мги, сквозь которую даже ничего не видно было. Ветер сырой, пронизывающий, и поехала я одна. Там рабочие ставили уже памятник и решетку. Говорят, что кладбища там не будет, мужики не хотят. Стояла я, стояла, иззябла и начала насыпь сама на могилку насыпать. Пришли четыре крестьянских мальчика, стали болтать со мной, помогать. Говорят: «мы часто на эту могилку ходим». Я говорю: «что ж вы тут делаете?» «Играем, скотину стережем, надписи читаем». «А грамотные?» Оказалось все грамотные. Спросила я, знают ли твои книги? Ни одной не знают, а читают «Детский мир», «Родина», св. историю, и больше ничего. Я обещала привезть книг. Они мне помогали землю насыпать и дёрн укладывать. Привезла я розовые кусты из нашего сада и посадила, и маргаритки. А этот самый старик, отца деньщик, обещал дубки и березки посадить. Я еще раз съезжу с детьми туда. И так я вчера расстроилась, точно снова хоронила его.

Ехать в Ясную не скоро придется. Заболел Миша и слёг. У него небольшой жар и сильный кашель. Андрюшас Борисом с Борисом — сыном Н. М. и В. В. Нагорновых.бегают по саду, а я сижу у Миши. Таня, Серёжа,Орлов Орлов. См. о нем примечание к письму №184., Вера Шидловская, берейтор едут верхом в Парк. Я побаиваюсь, но что же делать! На верху сидит, рекомендованный мне Бирюковым, очень милый человек, морской артиллерист. Он взялся мне помогать с книжными делами, пока вернется Количка Ге. Что это он не едет! Просто беда, да и не пишет. Этот артиллерист, отставной, конечно, занимался у нихв «Посреднике» в «Посредннке» — издательстве, основанном в декабре 1884 г. Толстым и Чертковым, существовавшем до 1934 г. Для него Толстой написал ряд рассказов («Где любовь, там и бог», «Свечка», «Крестник» и др.). «Посредник» издавал произведения классиков, научно-философские произведения, сельско-хозяйственную литературу в популярной обработке. Дешевые издания «Посредника» расходились в миллионах экземпляров. Издателем первое время был И. Д. Сытин. как раз книжными же делами, и привык. Он пробудет три месяца в Москве, и если Количка не приедет, то вот мне и помощник другой.

Англичанка, которую я ждала, отказалась; не знаю, что буду делать.

Девицы эти Девицы эти — Озмидова и Дитерихс. Анна Константиновна Дитерихс (1859—1927), последовательница Толстого. Осенью 1886 г. вышла замуж за В. Г. Черткова. Принимала участие в организованном Чертковым издательстве и деятельно распространяла писания Толстого. — Толстой писал так 2 мая 1886 г. о ней и Озмидовой: «Меня одолели девицы [...]. Девицы эти довольно тяжелы для меня, но делать нечего»; 5 мая он же писал: «Гостей своих вчера спровадил и остался с большим удовольствием один [...]. Ты напрасно так напала. Они запутанные, но очень добрые и чистые» (ПЖ, стр.296, 299)., разлетевшиеся, надоедающие тебе, очень противны, именно не сами по себе, а своими нравами. Теперь ты от них избавлен. Был вчера Клопский, я дала ему переписывать «Так чтож нам делать» и 15 рублей. Он очень странный и безнадежный: мягкости, т. е. способности подчиняться жизни — нет; что-то ищет и ни с чем не совладает. Глаза остановившиеся и страшные. Я с ним поговорила, но он плох.

Овса дать и поручиться — всё, конечно, необходимо надо Овса дать и поручиться — [...] необходимо надо. Толстой писал 2 мая: «Вчера я не работал, а ездил в Ясенки и дома был. Бедность ужасная; хлеба нет и заработать нечего. Главное, нет овса. Я решил, что поручусь лавочнику в Ясенках за 15 четвертей овса, которые необходимы самым нуждающимся. Они отдадут; а если нет, то 75 рублей, я думаю, что можно дать. Ты верно будешь этому сочувствовать». (ПЖ, стр.297; датировано неверно).. Надо датьвдове Копыловой вдове Копыловой. Екатерина Михайловна Копылова (1811—1883), мать Александра Дмитриевича; оставшейся после него вдове Анисье Степановне Копыловой помогал Толстой. эти два рубля подписчика священника, кроме того, что ты сам дал или дашь. Вообще я голодных не могу видеть, и ты моей злости не бойся и помогай: ни у кого хлеба нет, а денег теперь много.

Целую тебя. Мне грустно без тебя; грустно, что Миша заболел.

Соня.

4 Мая 1886 г.

№ 174

1886 г. Мая 5. Москва

Получила письмо твое огорчительное Получила письмо твое огорчительное. Толстой писал 4 мая: «Невозможно есть спокойно даже кашу и калач с чаем, когда знаешь, что тут рядом знакомые мне люди — дети ложатся спать без хлеба, которого они просят и которого нет. И таких много. Не говоря уже об овсе на семена, отсутствие которых мучает этих людей за будущее, т. е. ясно показывает им, что и в будущем, если поле не посеется и отдастся другому, то ждать нечего, кроме продажи последнего и сумы. Закрывать глаза можно, как можно закрывать глаза тому, кто катится в пропасть, но положение от этого не переменяется. Прежде жаловались на бедность, но изредка, некоторые; а теперь это общий один стон» (ПЖ, стр.297; датировано неверно).о народной бедности. А тут в Москве, вчера говорил Нагорнов,готовится иллюминация готовится иллюминация — к годовщине коронации 15 мая в виду ожидавшегося приезда к этому дню Александра III в Москву. на несколько десятков тысяч! Безнадежно твое отношение к делу, что помочь нельзя. А для переворота общественного твои мысли, твои книги — важны, а пример и направление в жизни нас грешных, маленьких людей — ничтожен. Любви же больше необходимо в человечестве, и это, пожалуй, что важнее всего. — Еще мысль о том, что одному, десяти и т. д. — людям не важно помочь, — я всегда отвергаю. Одного накормили — хорошо, двух — еще лучше, а миллион — и того лучше. И потому ты самых голодных пока накорми; ая, какИван дурак листьями, так я твоими сочинениями денег, сколько хочешь, натру я, как Иван дурак листьями, так я твоими сочинениями денег сколько хочешь натру. С. А. Толстая шутит, вспоминая эпизод из сказки Толстого об Иване дураке; в сказке чертёнок учит Ивана дурака: «Возми ты листу
дубового с этого дуба и потри в руках. Наземь золото падать будет». — Взял Иван листья потёр — посыпалось золото». .

У нас всё хорошо. Лева в перемежку сChopin Chopin — польский композитор Фридрих Шопен (1809—1849).приходит в неистовое волнение от 30-ти главСаллюстия Саллюстий — римский историк Гай-Крисп Саллюстий (86—35 д. н. э); сохранившиеся отрывки его истории (Югуртинская война и др.) служили предметом усиленного изучения на уроках латинского языка в классических гимназиях.. Ему после завтра экзамен из всей латыни. Илья держал сегодня русское, пришел мрачный, ничего не сказал и ушел куда-тос молодым Деном с молодым Деном. Владимир Эдуардович Ден (1867—1933), с 1885 г. по 1890 был студентом юридического факультета Московского университета. Впоследствии профессор экономической географии Петербургского политехнического института. С 1898 г. женат на Наталии Николаевне Философовой, сестре жены И. Л. Толстого. Вел споры с Толстым по вопросам политической экономии. Один из споров Дена с Толстым записан В. Д. Философовой и напечатан в «Красной нови» за 1928 г., сентябрь, стр.158—159. .

Серёжа уехал в Самару сегодня же. Я тебе утром писала. Боюсь, что в субботу не уедем, а в воскресенье; у всех оказывается тысячи дел, а Танеот двух Вер от двух Вер — В. В. Шидловской и В. С. Толстой. уезжать не хочется.

Сейчассдала Количке Ге все книги сдала Количке Ге все книги. Н. Н. Ге младший одно время вел делопроизводство по изданиям Толстого, предпринятым Софьей Андреевной. и все дела и почувствовала чудное облегчение. Теперь начнется укладка и домашняя возня. Саша очень кашляет, боюсь, что коклюш будет, и если хоть немного сомнительна сырость, то лучше подождать. Ну, да до воскресенья еще много времени.

Прощай, целую тебя. Андрюша усердно писал тебе письмо, но не дописал еще. Они очень милы. Серёжа брат очень по тебе скучает, говорит, что совсем говорить не с кем. «Придешь к Лёвочке, когда на душе тяжело, и начнешь ему рассказывать о Грише, о своих заботах, и хоть он ничего к делу не скажет, а поговоришь с ним и хорошо, успокоительно, как масло по душе, и уйдешь успокоенный... А ведь ничего не скажет про самое дело-то...» И говорил еще, что ты один умен, и никого больше нет, и что ты всё понимаешь. Трогателен был его отзыв о тебе.

Однако, кончаю, я лягу пораньше, а то очень нервы расстроены. Я рада, что ты здоров и весел, т. е. бодр.

Ключ от ключей Ключ от ключей. Толстой запрашивал в письме от 4 мая: «Я помню, ты перед отъездом говорила что-то о ключе от ключей. Дала ты мне его или нет? Если не дала, то пришли, если же да, то напиши. Его нет, а я закажу ключ новый». в коробочке, где принадлежности для шитья. А коробочку я сама положила в твою корзинку. Поищи получше и не ломай мой чудесный замок.

Соня.

5 мая вечер.

1886 г.

Этому письму предшествует другое от того же числа; его мы не воспроизводим.

№ 175

7 мая 1886 г. в ночь. Москва

Сегоднябыло письмо от тебя было письмо от тебя — от 6 мая; в нем Толстой писал: «если тратить на свои прихоти, то нельзя правильно думать. Человек, который будет это делать, никогда не согласится с тем, что нельзя пользоваться трудами других. Он будет всегда приискивать резоны, почему это всегда именно так и должно быть. И он лишится рассудка. Не овса жалко, а рассудка хороших, добрых юношей, моих детей» (ПЖ, стр.299; датировано неверно)., и я вижу, что ты измучил себя работой и угнетаем впечатлениями бедности. Это, действительно, ужасно, и одно утешенье, это всё-таки — помогать, и помогать, сколько возможно. А странное положение дел в России! Быластатья передовая статья передовая. Имеется в виду фельетон Буквы (Василевского) в №120 «Русских ведомостей» от 4 мая 1886 г. «Петербургские наброски», в котором читаем: «В центре — какой-то сказочный золотой дождь, стихийный и неудержимый прилив денег, которые, наконец, сами себе вредят, самих себя обесценивают и глубоко «огорчают» тех, кому они принадлежат, а там, дальше, на площади того необъятного круга, который именуется Россиею [...]». , что банки задавлены деньгами, что феноменальное изобилие денег, банки перестают давать проценты. А народ бедствует, — у него отобрали всё; помещики и купцы хлеб не продают, — цен всё выжидают; а этого самого хлеба не достало народу. Что за чепуха и неужели это долго может продолжаться?

Наши дела вот в каком положении: Лёля выдержал латинский, а Илья математический экзамены, оба сегодня. Лёля в восторге пел весь вечер, аккомпанируя себе на фортепиано. Илья в мрачности и говорит, что причины никакой нет, а жить скверно, и много надо, чтоб было хорошо У Тани побаливает горло и очень болят зубы. Но она ездила вечером с Верой Шидловской на репетицию живых картин и пьес к Долгорукому, который ужасно был с ней любезен, но к счастью ей всё не понравилось, и она очень рада, что не участвует в этой глупой и, кажется, очень нескладной штуке.

Я вечером считала и сдавала Склад «Азбук» и «Книг для чтения» артельщику и взяла с него расписку о получении. Днем возила малышей для сапог, шляп, калош и проч. А совсем поздно, вдвоем с Машей съездила на извощике в баню дешевую. Обошлось всё благополучно.

Завтра еду в последний раз в город с Количкой Ге, к нотариусу дать ему доверенность на получение почты, денег и переводов, и хочу переложить деньги, последние, чтоб не лежали на одном проценте в Купеч. банке. Я ничего не укладывала, всё времени нет, но хоть ночи не буду спать, а уложу всё к субботе; отправлю всё товарное в субботу и приеду сама в воскресенье. Написав тебе в том письме обстоятельно, что я прошу тебя сделать для нас, я больше не повторяю, а надеюсь на твою доброту.

О собаках мальчики читали О собаках мальчики читали. Толстой писал 6 мая: «Нынче разговорился с Филиппом о собаках. Они проедают четыре четверти овса в месяц — это в год 40 четвертей, вдвое более того, что осчастливило бы десятки семей. Это ужасно! скажи это мальчикам. Не овса жалко, а их жалко».
Следующее письмо от 8 мая («Четверг. Ночь») не печатаем. Также не печатаем письма от июня 1886 г. . Эти собаки — это им урок. Я осенью сердилась, грозила насилием, терпела грубости детей — всё потому, что не хотела их оставлять. Теперь они сами умоляют их уничтожить, т. е. куда-нибудь и кому-нибудь отдать — а ведь убить невозможно! Если можно, Лёвочка, распорядись сейчас же их куда-нибудь определить, кроме Малютки и одного большого щенка, которого Илья обещал товарищу. Всё равно я приеду и положу конец этому безумному, греховному, собачьему царству, поедающему овёс, столь необходимый для посева.

До свиданья, Лёвочка, милый друг. У меня глаза и спина болит, а того, что меня волнует ежемесячно, — нет, как нет.

Целую тебя, дети радуются твоим письмам. Кашель детей меньших — получше.

С. Т.

№ 176

1886 г. Ноября 9. Ялта.

Вечер. Выходилас Сашей и Петей с Сашей и Петей — братьями Софьи Андреевны, Александром и Петром.погулять, оставила письмо до вечера, так как всё равно раз в день почта. Сейчас ушлаМашенька Машенька — М. Н. Толстая., она всё сидела с нами, очень была со мной добра. К счастью она сегодня утром переехала сюда, в Ялту, за несколько домовот нашей гостинницы от нашей гостинницы. Берсы стояли в гостинице «Россия».и хочет тут жить всю зиму. Она обещает постоянно быть с мама̀ и не оставлять мама̀ ни секунды, если бы без нас началась агония, т. е. после отъезда моего и братьев. Это очень утешительно для всех, особенно дляВячеслава Вячеслава — В. А. Берса. Он до конца жизни матери жил при ней и был ее любимым сыном. . А мама ей рада всякий раз, как видит её.

Живу я тут же, внизу, в отдельном номере, большой и холодный. Очень неприятно и жутко, но я привыкаю. Сижу весь день у мама̀, она всё ко мне обращается, и я этому рада; но ходить за собой не позволяет, так что пользы я пока не приношу, а только, как будто, веселей всем и, главное, что она ждала меня. О вас стараюсь не думать. Но какая удивительная проверка привязанности и любви, — разлука. Кого ни вспомню — Таню, Серёжу, Илью, Машу, уж не говоря о Лёвочке, — всё думаю как я могу ссориться с кем-нибудь, как могу, главное, обижать и не уступать, и не делать всё, что для каждого нужно, для их счастья, потому что для меня лично только это и нужно.

Хочу описать Андрюше и Мише свою дорогу и кое-что, что видела, и пишу им на отдельных листках. Кому интересно, прочтите. Только письмо мое не может никак быть складно, беспрестанно прерывается или страданьем мама̀, или она начнет разговаривать. Как море шумит, и подумать, что это так будет вечно! Всё кажется: как это оно не устанет так шуметь!

Ну, прощайте, мои все милые, надеюсь, что и вы мне напишете. Письма два я успею получить. Целую вас всех крепко,и Верочку и Верочку — В. В. Шидловскую.. У вас теперь весело. Берегитесь верховой езды.Что наша драма? Что наша драма? — «Власть тьмы». Толстой писал Софии Андреевне 10 ноября: «Нынче приехал Стахович. Всё с ним кончили. Девочки затеяли переписать драму и дать ему прочесть[...]. Я её нынче утром поправил еще» (ПЖ, стр.302). Я всё о ней думаю. Еще смягчить характеры надо, чтоб можно было всех полюбить даже. Прощайте!

С. Т.

Поклонитесь мадам Seuron и missMartha Martha — англичанка, жившая в доме Толстых. .

Помета С. А. Толстой: «Письма из Крыма, куда я ездила к моей умирающей матери». Начало письма утрачено. Датируется на основании связи по содержанию со следующим письмом, писанным через день. Настоящему письму предшествует записка, писанная с дороги (из Курска; хранится в АСТ); ее мы не воспроизводим.

№ 177

1886 г. Ноября 11. Ялта

Милые мои все, у нас очень, очень грустно и тяжело. Вчерашний день прошел довольно хорошо; мама̀ и говорила, и сидела в кресле, и даже разговаривала; но ночь была тревожна, а утром, хотя и просила посадить в кресло, и посидела немножко, но стало хуже, и мама̀ стала видимо слабеть. Потом она заснула, а мы с Машенькой, Петей и Сашей поехали прокатитьсяв Ливадию в Ливадию — царский дворец и парк близ Ялты.иОрианду Орианду. Орианда, курорт в 6 верстах от Ялты. . Но несмотря на поразительную красоту всего, до того грустно, что я всё спешила домой. Когда приехали, Вячеслав встретил нас с испуганным лицом и сказал, что сейчас был доктор, и вдруг стало хуже. Я вошла; мама̀ уже лежала опять, и кряхтела, и стонала. Были минуты, что делались в лице судороги и начиналось хрипенье; потом опять проходило, и она опять говорила с нами. Мы сидим по двое, сменяемся, а то долго выдержать невозможно, так больно за неё и за Вячеслава. Машенька очень мила и приятна. Она спит вторую ночь со мной и весь день с нами не расстается. Сегодня Петя брат предложил мама̀ причаститься; она обрадовалась даже, и всё говорила: «какие они смешные: они боятся меня испугать, а я очень рада». А то опять мне говорит: «Вячеслав теперь, верно, думает, что я умру; ведь он дурак». И это с нежностью и улыбкой.

А то позвала меня и говорит: «Они думают, что я боюсь умереть, а я рада смерти, только бы скорей, не страдать; тяжело мне». Сегодня она меня три раза потребовала к себе. Один раз просила меня положить компресс на бок; у нее болит бок; другой раз сказала, чтоб «Соничка подушки поправила, она сумеет», а в третий раз подозвала и говорит: «Ты при Вячеславе не говори ничего такого, ты его утешай, никто, как ты; он тебя больше всех любит. Я тебе его поручаю, слышишь?» — После причастия она действительно успокоилась и сказала: «Настасья Настасья — старая прислуга Л. А. Берс. , ты слышишь ли покой моей души?» Иногда вдруг говорит: «Господи, помоги мне! религии мало, я слишком гадка, и молиться разучилась». И всё это перемешивается со вздохами, стонами. Жар у нее сильный и иногда бред. Ах, ужасно смотреть порой; я даже убегаю, а не только Вячеслав, который дошел до крайнего нервного состояния. После конца он приедет ко мне, обещает.

Вчера была ужасная история: мама̀ меня таинственно подозвала, манит рукой и говорит: «Соничка, я должна тебе секрет сказать, только ты болтунья, расскажешь всем». Я обещала, что всё исполню, что она хочет, и стала перед ней на колена, чтоб лучше слышать и обещала, что не скажу никому, и она сидя в кресле, нагнулась ко мне и начала говорить: «Я скоро умру, а Вячеслав тогда застрелится; он мне сам это говорил несколько раз, и теперь, подумай, — при таких страданиях, и еще такие страшные мысли, день и ночь мне покоя нет!»

На меня нашел просто ужас, но и явзяла на себя взяла на себя — т. е. взяла себя в руки. , и я стала ее утешать и говорить: «Мало ли что скажешь в минуту нервного или возбужденного состояния, но что мы его будем беречь, и что Лёвочка постарается его направить на путь истины и религии». Потом я Вячеславу говорила, и он мне рассказал, откуда у нее эти мысли, я вам расскажу когда увидимся, бог даст.

Сегодня утром опять мама̀ со мной заговорила, и мне, кажется, удалось ее окончательно успокоить. С Вячеславом я тоже много говорила и говорю; он ко мне так и льнет, даже трогательно, всё сидит около меня.

О дне моего выезда еще не знаю. Думала выехать в среду утром, но вижу теперь, что это будет невозможно: мы ждем всякую минуту агонии. Доктор говорит, что ночью может скончаться, а вряд ли проживет больше трех дней. В четверг, вероятно, я выеду и приеду, стало быть, в воскресенье. Но если не приеду, не беспокойтесь; ведь не могу же я уехать, если мама̀ в агонии. С дороги дам телеграмму, куда и когда за мной выслать. Сижу у себя в комнате, тут Машенька и брат Саша, сейчас пойду сменю у мама̀ Петю и Вячеслава. Я рада, что она стала ко мне обращаться. И какое всё-таки счастье, что я её застала! Сегодня получилаписьмо Тани письмо Тани. Т. Л. Толстая писала 9 ноября: «Как-то вы нашли бабушку? Я всё о ней думаю и как она примет ваш приезд». . Что же ты, милая Таня, так обо мне тревожилась? Меня это очень тронуло; но я оказалась гораздо храбрей, чем я думала; и теперь, назад, хоть в простой телеге с татарином поеду, совсем не боюсь.

Вы, видно, хорошо, как всегда, без меня живете. Только будьте осторожны, ведь осень всё-таки глубокая, и шуб нет. Спасибо милой Верочке, что учит Андрюшу, и что мне написала. Учит ли Маша Мишу?Что же это папа «Бабьей долей» и пословицами занялся? Что же это папа «Бабьей долей» и пословицами занялся? Толстой сообщил Софье Андреевне около 9 ноября: «Затеял я календарь с пословицами русскими, и девочек это занимает. Еще «Бабью долю» всю поправил и много занимался» (ПЖ, стр.301). «Бабья доля» — рассказ Т. А. Кузминской, проредактированный Толстым. А драма наша?

Теперь всё написала, что на душе было; больше не могу писать, надо идти к мама̀ и отпустить Вячеслава. Как мне хорошо, что Машенька со мной спит, совсем на душе спокойно. Спасибо ей. — Целую вас, мои милые все, кланяюсь мадам Seuron и miss. Долго еще я вас не увижу. Но так надо было.

11 ноября. 1886 г.

Писано в день кончины Л. А. Берс за несколько часов до ее смерти.

№ 178

1887 г. Января 3 на 4. Москва

Сейчас вернулась с малышами и Машейот Оболенских от Оболенских — семьи Л. Д. и Е. В. Оболенских., где они все плясали (с тапёршей) и получила две телеграммы: однуот Савиной от Савиной. Мария Гавриловна Савина, рожд. Подраменцева (1854—1915), с 1874 года артистка Александринского театра. Савина обратилась к Толстому с просьбой дать к постановке «Власть тьмы» для ее бенефиса. Цензура пьесы не пропустила; впервые в Александринском театре «Власть тьмы» была представлена 18 октября 1895 г. Савина играла роль Акулины., которую прилагаю, и одну от вас. Обе меня взволновали, особенно Савинская. Ужасно хочется ехать воевать в Петербург.Ваша же телеграмма Ваша же телеграмма. Лев Николаевич телеграфировал 3 января: «Доехали очень хорошо. Здоровы. Достаньте, пожалуйста, вариант драмы. Зайдет Сизова».потому смутительна, что не знаю, где взять и где достать вариант. Всё делалось помимо меня, у кого что найти — у Сытина,у Петрова у Петрова. Иван Иванович Петров (1861—1892), служил в корпусе морской артиллерии. Выйдя в отставку, работал у Сытина; с 1890 г. — в журнале «Артист». Был в переписке с Толстым.или еще где — я не знаю. Пошлю завтра утром артельщика всюду. Успею ли до отъезда госпожиСизовой Сизова — Александра Константиновна (ум. 1908), жена ученого секретаря Московского Исторического музея Влад. Ил. Сизова, писательница, печаталась в «Детском чтении». достать вариант — не ручаюсь. Если не успею, то спишу потом и пришлю на Подсолнечную. Печатное не решусь прислать.

У нас всё благополучно. Только из рук вон глупую и пустую жизнь ведем. Утром я делала визиты, девять сделала. Обедал у нас Урусов и дядя Костя. ПриехалСаша брат, просит 11-го на свадьбе быть Саша брат, просит 11-го на свадьбе быть. А. А. Берс женился, вторично, на Анне Александровне Митрофановой. . Завтра он у меня обедает. Вечером пошли к Оболенским: Маша, Лёва, я, Алкид, два малыша. И до полуночи там плясали: котильон и проч. Уморительно было смотреть, как мои малыши, старательно подражая старшим, танцовали кадриль, мазурку, вальс и притворялись, что они всё могут.

Ко мне называется пропасть народу, твою драму, Лёвочка, слушать. Яобещала только тётеньке обещала [...] тетеньке — В. А. Шидловской.и Маше Свербеевой и Варе Нагорновой в понедельник прочесть драму. Мне это всегда приятно. Но вдруг стали сегодня напрашиваться со всех сторон. И откуда всё узнают?Урусов Урусов — С. С. Урусов.,Ермолова Ермолова — Екатерина Петровна Ермолова (1829—1910), фрейлина с 1847 г.,Лопатин Лопатин — проф. Л. М. Лопатин. , Лев Ив. Поливанов через Лопатина. Народ всё незнакомый друг с другом. Я испугалась, но потом на меня нашла отчаянность, — я говорю: «ну идите, все!» Не знаю, как прочту и что из этого выйдет. Любопытно!

Воздерживаюсь писать о цензуре, во мне кипит столько злобы, что я на всё готова, на самое крайнее, и вероятно только и кончится тем, что я прогорю этой злобой и ничего не сделаю. Письмо Феоктистову я завтра напишу, — какое оно выйдет, — мне самой любопытно. Сегодня я себе не позволяю ему писать, а то бы вышло плохо.

Спасибо, что телеграфировали о здоровье и о том, как доехали. Берегите себя оба и пишите, когда можете. Желаю вам весело и хорошо пожить. Кланяюсь всем милым вашим хозяевам, и жалею, что мне никогда не приходится пользоваться их гостеприимством. Дел у меня почти никаких теперь нет. Но тем хуже, больше болтаешь и болтаешься.

Илья смирен; Лёва и Маша веселы; дух дома хороший; о Серёже ничего неизвестно.

Целую Лёвочку и Таню. Теперь ночь, я устала и пишу, что на ум усталый взойдет. Но вы там всё разберете, как следует.

Прощайте. Посылаю всё, что получила без вас.

С. Т.

С 3 на 4 января 1887.

Ночь.

С. А. Толстая пометила: «Письма в Никольское-Обольяново, куда Лев Николаевич уехал с дочерью Татьяной на маленьких санках, одиночкой, на лошади нашей — «Султане». Настоящему письму предшествует открытое письмо от 2 января; его мы не печатаем.

№ 179

1887 г. Января 5. Москва

Вариант 4-го действия Вариант 4-го действия. Речь идет о варианте четвертого акта «Власти тьмы», начиная с XIII явления. Толстой написал его, желая смягчить картину убийства ребенка. В письме того времени к Савиной Толстой писал: «четвертый акт с того места, где отчеркнуто красным карандашом, мною изменен. Вариант этот, если не будет готов нынче печатный, то я пришлю его вам завтра». достала, жду Сизову, чтоб отдать. Живем мирно, все здоровы, Илья смирился совсем; Лёва и Маша и все малыши здоровы. Я занята, но не очень. Напишу подробнее с Сизовой о драме. Савина телеграфирует, что Феоктистов сказал, будто, что в таком виде пропустить нельзя. Я ему написала и прошу ответа. Очень рада, что вам хорошо, будьте здоровы. Кланяйтесь всем. Переписываю вариант и наслаждаюсь.

№ 180

1887 г. 6 января 11 ч. утра. Москва

Послала сегодня письма, свои и чужие, заказным вПодсолнечное Подсолнечное — ближайшая к имению Олсуфьевых станция Николаевской жел. дор., милый Лёвочка и Таня; я все ждала Сизовых и потому не отсылала ничего и сама не писала длинных писем.В заказном пакете пишу подробно о нас В заказном пакете пишу подробно о нас. Письмо это неизвестно. , а это письмецо верно получите раньше. У нас все здоровы и веселы. Мое чтение вчера удалось вполне. Было очень весело и приятно потому, что произвело на всех огромное впечатление, особенно на Льва Поливанова; он просто весь дрожал и говорил: «это так ново, так оригинально; поразительно, что всякое лицо говорит своим личным русским языком, а обыкновенно в пьесах из народного быта все говорят однообразным языком». Это верно замечено. Сегодня читаю дома с Верой Шидловскойкорректуры корректуры — седьмого издания сочинений Толстого.до двух часов; потом везу их всех на коньки, потом обедаю у Шидловских и вечер дома. Илья, Лёва и Алкид тоже слушали, и второй вечер Илья дома. Мы все дружны и здоровы. Дух дома продолжает и без вас быть счастливый и веселый, хотя, конечно, вы все мне ужасно не достаете. От Серёжи ничего нет.Письма в заказном пакете, который я послала — от Репина Письма [...] от Репина. Репин писал Толстому: «Вчера читалась Ваша новая драма у В. Г. Черткова. Это такая потрясающая правда, такая беспощадная сила воспроизведения жизни и, наконец, после всего этого вертепа семейной грязи и разврата она оставляет глубоконравственное трагическое настроение. Это неизгладимый урок жизни[...]. Только одно место неприятно поразило меня[...]. Вы, конечно, об этом больше думали и больше знаете; но эта отвратительная сцена и драка Никиты с работником за веревку просто кажется невозможной» (хранится в АТ; не напечатано).о драме;от Черткова от Черткова. В. Г. Чертков писал 2 января 1887 г.: «Шувалов неохотно взялся говорить (о драме) с Толстым, и навряд ли он поможет[...]. Оказывается, что Татищев представил драму только в цензуру для разрешения на театре. Феоктистов сам взялся цензуровать и сделал такие помарки, при которых первоначальная редакция 4-го действия совсем кастрирована, но вариант и все остальное не испорчено» (хранится в АТ).о цензуре еще неопределенно;от Фейнермана от Фейнермана. И. Б. Фейнерман писал 2 января 1887 г. о своих семейных неурядицах. о жизни его и жены и еще что-то неинтересное.

Печатный вариант оставила у себя. Переписанный мною послала. Прощайте, целую вас. Напишите, когда поедетек Всеволожским к Всеволожским. Михаил Владимирович Всеволожский и София Владимировна (1859—1923; по мужу — Татаринова) дружили с Т. Л. Толстой. В имение их отца Таложня Торжковского уезда Тверской губернии собиралась ехать Татьяна Львовна. Толстой писал 7 января: «К Всеволожским мне ехать не хочется, а хочется домой. Но и Тане я не хочу прекословить». и куда писать тогда. Посылаю письмо Василия Ивановича.

С. Т.

№ 181

1887 г. Января 10. Москва

Посылаю тебе, милый Лёвочка,письмо Бирюкова письмо Бирюкова — от конца декабря 1886 г. из Петербурга с известием, что календарь с пословицами, составленный Толстым, разрешен цензурой и ожидается его выход.и еще какое-то таинственное. Кроме того есть письма мало интересные:от Эсфири Фейнерман от Эсфири Фейнерман. Письмо это сохранилось. Эсфирь Борисовна Файнерман-Варшавская — жена И. Б. Файнермана. Толстая симпатизировала Эсфири и писала о ней так: «Жена Фейнермана была очень милая, умненькая и хорошенькая еврейка. Сначала она терпеливо несла свою полную лишений жизнь с мужем... [потом] должна была уехать и изучать акушерство для хлеба насущного. Помню я, что она приезжала держать в Москву экзамен, а ее, как еврейку, выслал полицмейстер Власовский из Москвы. Я поехала просить оставить жену Фейнермана на три дня для экзаменов. Он грубо отказал. Я рассердилась и сказала ему: «вы думаете, что я не сумею спрятать в Москве эту женщину». Я действительно ее спрятала и она выдержала экзамены». (Прим. С. А.), жалуется на судьбу и мужа; от неизвестной барыни целая тетрадь;от неизвестного Воеводина от неизвестного Воеводина. Письмо неизвестно.листов 20 и т. nbsp; п. Думаю, что посылать всё это невозможно. Что мы не увидимся до 16-го, это меня немного огорчило; но что же делать, надо и молодым жить давать. Сегодня я получилаписьмо Тани письмо Тани. Т. Л. Толстая писала 7 января: «о Таложне ничего не загадываю.
Мне хотелось бы ехать, но тогда уж очень будет долго из (sic!) дому жить»., где она пишет об отъезде. Письма о драме меня очень заинтересовали.Еще Таня пишет Еще Таня пишет. Т. А. Кузминская писала 7 января из Петербурга: «На днях читал Стахович старший пьесу Левочки у Оболенской, Дьяков туда его ввел, и я слушала, много лиц было (все ученые). Ну это такая прелесть, что я ничего подобного не читала прежде, и когда все тоже отнеслись с восхищением и стали сравнивать с Шекспиром (как высшая похвала), то мне стало даже обидно, что с Шекспиром сравнили, потому я по своему вкусу с Шекспиром и сравнить не могу — насколько это выше[...]. Стахович читал вчера у Александры Андреевны Толстой при великих князьях. Поеду к ней завтра и узнаю про это. А Сергей Александрович сказал: «Говорят, эта пьеса ужасная по содержанию». Откуда он это слышал?» (не напечатано) — Вел. кн. Сергей Александрович — брат Александра III., что читалиу Оболенской у Оболенской ( Дьяковой). Кн. Александра Алексеевна Оболенская (1830—1890), сестра Д. А. Дьякова, жена кн. Андрея Васильевича Оболенского. В 1870 г. основала в Петербурге частную женскую гимназию. ( Дьяковой); у Alexandrine Толстой, где должны присутствовать великие князья, будут читать; что везде про неё кричат, и все в восторге. Сегодня Поливановский гимназист рассказывал, что в классе Поливанов говорил ученикам о драме с восторгом и прибавил, что это будет одно из самых крупных явлений в русской литературе. Это я знала с первого акта, когда я её с таким азартом переписывала в Ясной Поляне. Что сделает цензура, — я и понять не могу. Я знаю одно, что мне ехать в Петербург и нужно и наверное придется. Я вижу это еще и по письму, которое прилагаю, этого неизвестного мальчика, вероятно, но всё же письмо это странно и не успокоительно. Почему он пишет, что террористы вас начинают считать своим. Разве это не идиотизм не понимать, что всё, что ты проповедуешь, есть совершенно обратное терроризму, и что ты террору-то и есть злейший враг. Что за чепуха у них там в Петербурге, как со всех сторон-то послушаешь!

Рисунок

Иллюстрация:

Л. Н. Толстой в своем кабинете в Хамовническом доме
С фотографии 1898 г.
Музей-усадьба Ясная Поляна

Мне сегодня нездоровится, и я не в духе. Потом свадьба Саши смутительна. Она будет завтра. Почему-то Саша просилСтолыпина Столыпин — Аркадий Дмитриевич Столыпин (1821—1899), генерал; отец премьера Столыпина. Давнишний приятель Толстого, были вместе участниками Севастопольской кампании., Аркадия Дмитрича, быть посажёным отцом.Свадьба незаконная Свадьба незаконная. С. А. Толстая пометила: «Брат Саша женился на второй жене, когда еще первая, рожд. княжна Еристова, была жива, и тоже вышла замуж за Писарева»., в казармах, и просить корпусного командира в отцы посажёные! Вот, что я называю бестактно. Но я воспользуюсь этим, чтоб хлопотатьо Грише о Грише. Григорий Сергеевич Толстой, сын Сергея Николаевича., который будет один из шаферов. Он приехал вчераиз Сувалок из Сувалок. Губернский город в Польше близ прусской границы. нарочно, чтобы узнать о месте. Сергей Николаевич, верно, тоже скоро сюда приедет.

Эти дни мне очень хлопотно. Корректуры усилились. Читают те, кого уловлю: то Илья, то поеду к Шидловским, то гости. Потом по изданию было много дела. Столько путаниц старых приходится распутывать. Еще визиты делала, много кроила, слаживала белье и платья, вообще суетно было, и я устаю очень. Пора бы лентяю Количке вернуться или написать, что он не вернется, а то слишком мне дела много становится.

С англичанкой всё не совсем ладно. Я с ней изменила тон и стала строга, что очень скучно. Дети всё больше со мной или с madame Seuron. — С Ильей, Лёвой и Машей живем, чуввствуя друг друга, и довольно хорошо. Завтра, если не будет метели, поеду со всеми моими детьми на коньки, а вечером на свадьбу. Чем ты занят? Ипочему называешьповестью то, что пишешь? почему называешь повестью то, что пишешь? Толстой писал 7 января: «Я пишу, когда в духе, ту повесть начатую, о которой я говорил тебе». — Имеется в виду «Повесть о Юлии» — рассказ «Ходите в свете, пока есть свет». Работай, работай, твою славу теперь раздули до maximum, и я радуюсь. Надеюсь, что ты здоров и бережешься. Пишу тебе, а не Тане, потому что она верно уехала. Кланяюсь всем и Таню целую, и тебя тоже. Напишу еще открытое письмо. Прощай.

С. Т.

1887 г. 10 января вечер.

№ 182

1887 г. Января 12. Утро. Москва

И мне без тебя очень одиноко стало И мне без тебя очень одиноко стало. Толстой писал 10 января: «Очень мне грустно стало после твоего нынешнего письма. Мне так становилось одиноко без вас, а тут еще ты пишешь и ждешь». , и потому, вместо того, чтоб заняться делом, прямо с утра села опять писать тебе. На дворе холод и метель третий день, и меня беспокоит, что Таня поехала. В первую минуту, когда я прочла, что ты отпустил Таню без себя с молодежью, я очень рассердилась, даже обедать не могла, письмо получилось во время обеда. Если бы я, — то ни за что бы не отпустила. Потом я успокоилась на том, что может быть это почему-нибудь нужно для её судьбы; а что если б ты поехал, ты мог бы простудиться или заболеть, а уж это хуже всего. Я не писала тебе о своем недовольстве до тех пор, пока оно не улеглось.

Огорчил меня сейчас еще отъезд Вячеслава. Он жалок, спутан, ребячлив; боится спать или быть в темной комнате, ночи не спит, и так, поговорив с ним предварительно по душе, мы грустно расстались. Бессилие мое помочь ему и утешить его, главное, помочь жить на свете — очень мне тяжело. Бог даст, сам на ноги станет.

Вчера вечером обвенчали брата Сашу в казармах. Всё было по форме и нарядно. Столыпин был очень великолепен для свадьбы. Я с ним познакомилась и представила емуГришу Гришу. С. А. Толстая хлопотала по делам военной службы племянника Льва Николаевича Г. С. Толстого. и с обычной своей нахальностью пристала к нему, чтоб он дал ответ, можно ли надеяться? Он всё отвиливал, говорил, что зависит от начальника штаба, что надежды мало; но, в конце концов, я так пристала, что он велел Грише приходить сегодня к нему, а завтра к начальнику штаба. Доверие Гриша своей персоной внушить не может. Он слишком робок и не умеет держать себя.

Сегодня именины Тани, а у нас совсем не празднично. Пришел дядя Костя и огорчился, что я не праздную и что кушанье плохо.

Илья опять плох.У Философовых У Философовых. Николай Алексеевич Философов (1839—1895) и его жена Софья Алексеевна, рожд. Писарева (1847—1901); родители невесты Ильи Толстого Софьи Николаевны. Н. А. Философов был художником, служил инспектором Школы живописи, ваяния и зодчества. я была. Там очень недовольны его навязчивостью и, видимо, отбивают его. А он опять ночь до семи утра пропадал. Весь день спит, если не на ученье, и имеет идиотский и скучный вид. Если его внешне ничего не подстегивает, он засыпает.

Лёва плясалу каких-то Столпаковых у [...] Столпаковых. Алексей Николаевич Столпаков, управляющий московским отделением Дворянского банка; был женат на Марии Александровне, рожд. Козловой., знакомые Шидловских. Там была иЛили Оболенская Лили Оболенская — дочь Д. Д. Оболенского., иТатищевы Татищевы — семья ярославского губернатора гр. Николая Дмитриевича Татищева и Анны Михайловны, рожд. Обуховой. Их дети: Дмитрий (р. 1867), впоследствии предводитель дворянства Гжатского уезда и ярославский губернатор; Нина (р. 1862) и Наталья (р. 1870)., иВерочки две Верочки две — Шидловская и Толстая.; он, видно, очень веселился и пыль в глаза всем пускал; Шидловские и Оболенские остались что-то им очень довольны. «On l’a trouvé charmant, mais tout à fait charmant».1 [«Его нашли очаровательным, совершенно очаровательным».] Пусть уж лучше пляшет, чемСтрельна Стрельна — московский загородный ресторан, славившийся хорами.и тоска, как Илья. Сегодня все дома, и Алкид, и Лёва, ученья нет, —университетский праздник университетский праздник. Праздником Московского университета был «Татьянин день» (12 января). . У нас обедают девочки Толстые, Северцова и Оболенская Лили.

Начала письмо по какому-то сердечному влеченью, чтоб быть с тобой в общении, милый друг. А так меня засуетили, что я всю нить своих мыслей и чувств утратила. К тебе много писем, но важного ничего и потому не посылаю, да и боюсь, пропадут посылкой, если послать.От Феоктистова длинное письмо От Феоктистова длинное письмо. Феоктистов писал 9 января Софии Андреевне: [...] «Доставил мне пиесу С. С. Татищев; из слов его я мог заключить, что он получил ее от артистки здешних театров г-жи Савиной. Я обещал тотчас же дать пиесе надлежащий ход, но задержал ее у себя на очень короткое время [...]. После сего, в тот самый день, как я намеревался отправить ее в цензуру, снова посетил меня г. Татищев и пожелал узнать мое о ней мнение. Я высказал ему, что пиеса, в том виде, в каком она доставлена, неудобна для сцены и г. Татищев взял у меня ее обратно [...]. Пиеса должна произвести самое удручающее впечатление на публику [...] в ней изображается целый ряд прелюбодеяний и убийств, в высшей степени возмутительных; действующие лица говорят языком невозможным по своему цинизму; не только отдельные сцены, но весь 4-ый акт таков, что — полагаю — никогда и нигде в мире не появлялось на сцене ничего подобного» (не опубликовано; хранится в АТ). ; он объясняет, почему для сцены не пропустил: цинизм выражений, невозможные для нервов сцены и т. д. О том же, почему в печать не пропустили — ни слова. Он делает вид, что драма официально не была представлена в цензуру и что он говорит лишь свое личное мнение. Видно выжидает, что заговорят свыше. Я опять писала, спрашивала: могу ли напечатать отдельной книгой (не упоминаю «Посредника» конечно), или в крайнем случае при издании всего.Посмотрю, что он ответит Посмотрю, что он ответит. Феоктистов ответил письмом от 14 января (по штемпелю): «Вчера я вручил Кузминскому экземпляр «Увяз коготок» [Власть тьмы], одобренный цензурой для печатания. Из этого Вы изволите видеть, что мы ничего не имеем против появления пиесы в печати, но имеем очень много против постановки ее на сцене» (не опубликовано). .

Прощай, Лёвочка; буду считать дни, когда увидимся. Не выезжай, бога ради, в метель или мороз. Целую тебя и Таню.

С. Т.

Письмо это не оставь где-нибудь, лучше сожги, а то про Таню не благовидно, хотя в лучшем обществе я ей не желаю никогда быть; а всё не пустила бы, чтоб лишних пересудов не было. Кланяйся всем.

№ 183

3 апреля вечер, 1887 г. Москва

Милый друг,сейчас получила твое письмо сейчас получила твое письмо. Толстой писал 2 апреля: «Домой пришел в 10-м часу, все думал и смотрел на звезды. Очень хороша ночь [...]. Как-то ты поживаешь? Где спишь? Нервы успокоила ли? Я приеду непременно повидаться с вами. Что Илья? Продолжает ли быть в том хорошем настроении, в котором был? Подкрепи его бог. Таня так же ли спокойна по-Митричевски? Не пренебрегает ли тифлисскими барышнями? Маша благополучна ли и малыши?» (ПЖ, стр.306; датировано неверно).по приезде твоем в Ясную и так от него и повеяло и весной, и добротой. Серёжа приехал утром и в кармане привезтвое открытое письмо твое открытое письмо — от 1 апреля (ПЖ, стр.305; датировано 2 апреля). , которое доставило бы мне столько успокоения и радости, а причинило столько и тревоги, и досады от неполучения его. Он неисправим, и сердиться за его распущенность я уж не могу. Я рада, что у вас там удобно и не холодно, а уж солнце какое весеннее, чудо!

Надо по порядку ответить на все твои вопросы: самое больное моему сердцу — Илья, всё в хорошем духе. В первый вечер, как ты уехал, он был со мною груб, но на другое утро повинился и с тех пор очень хорош. У Тани всё болит нога, но получше, помягче.Тифлисских барышень Тифлисских барышень. В конце 1886 г. группа молодых девиц из Тифлиса обратилась анонимно к Толстому с просьбой указать, как наиболее полезно употребить свои знания. Толстой ответил им 17 декабря 1886 г.: «поделиться знаниями, вернуть их назад тому народу, который воспитал нас [...] взять одну или несколько [...] книг — азбуку ли, календарь, роман ли — прочесть и исправить, или вовсе переделать». Письмо Толстого было опубликовано в тифлисской газете «Новое обозрение» (1887 г. 12 марта), перепечатано в «Новом времени» (21 марта того же года) и получило широкую огласку. Кроме группы тифлисских барышень к Толстому после запроса последних обращался ряд лиц (С. И. Лаврентьева, А. А. Волжина, Н. Н. Рубинштейн, И. И. Петров) с просьбой дать им работу по исправлению книг для народных изданий. Толстой пересылал им книги для редактирования и давал советы о том, что именно брать для переделки; в этой работе помогала Т. Л. Толстая.она немного запускает, но я ей ежедневно передаю письма от оных. Маша в унынии большом, что я сегодня ночью не пускаю ее с Толстыми на погребение плащаницы в храме Спасителя. А тут Трескин и она что-то с ним у Оболенских переговаривалась: «Да где ж мы теперь увидимся!» И Таня не советует её пускать. Сама же я бы поехала, но сил нет. Серёжа острит и играет на фортепиано. Малыши бегали весь день по саду, возили песок в новых тачках и посыпали дорожки.Miss Fewson Miss Fewson — англичанка, жившая недолгое время у Толстых. уехала с сундуками сегодня, и это новая забота — смотреть и пугаться о малышах. Сашу сегодня снимали в фотографии, она очень радовалась кататься и была очень весела.

Вчера вечером был Стахович, и сегодня опять Стахович иПисаренко Писаренко. Василий Александрович Писаренко, елецкий помещик, знакомый Стаховичей.. Последний очень не развлекателен и не нужен, а первый необыкновенно весел и блестящ всё время. Еще был Юрий Шидловский, иТатаринов Татаринов. Иван Васильевич Татаринов (1862—1903), камышинский председатель земской управы. , и Дмоховская. Она уезжает на Азовское море.

Днем еще красили яйца, и Вера Шидловская и Серёжа даже. Очень были веселы все, но шумно, и нервы мои не выдерживают и тогда я уединяюсь. — Сплю я одна на верху и иногда жутко очень, а если устану очень, то ничего. По вечерам читаю Евангелие и вижу, как ты весь проникнут Евангелием, и как велика работа душевная, чтоб им проникнуться. Путь действительно узок, а мы, грешные, на широком пути, и сойти с него трудно.

У меня всё неудачи и несчастья. Этот маленький орловскийБогатырев Богатырев. Сведений о нем не имеется.от корректур отказался, уезжаетк Никифорову к Никифорову. Лев Павлович Никифоров (1848—1917), народник, социалист-революционер. В 1884 г. познакомился с Толстым, сблизился с кружком «Посредника». Ему принадлежит ряд публикаций о Толстом. . В типографии Каткова тоже отказались искать корректора, а у меня масса корректур, которые мне никто из своих, очевидно, не хочет читать, а одной — работа непосильная, слишком много. Не знаю, как извернусь, тем более, что при детях никого нет.

Количка в понедельник хочет ехать в Ясную, и оттуда совсем на хутор. У него очень много дела, и, повидимому,Герасимов Герасимов. Осип Петрович Герасимов, писатель и педагог. робеет остаться один и что-то мрачен.

Я рада, что ты обещаешь приехать; приезжай, когда в деревне будет холодно или пойдут дожди, а пока хорошо, тебе будет польза. Завтра Серёжа уезжает к Олсуфьевым, и я очень огорчаюсь, что он едет от праздников, хоть бы первый день пробыл.

Воды (Эмс) всё еще не привезены, я справляюсь. Каков Лёва, что убил вальдшнепа; надеюсь, что ты его съел. Я послала в Ясенки тебе кипу писем заказным письмом, а письмо Бирюкова посылаю. Получили от «Посредника» картинки к драме. Все типы очень плохи. Что с ними делать? Пока я дала Тане. Прощай, целую тебя и Лёву.

С. Т.

Толстая пометила: «Письма в Ясную Поляну, куда Лев Николаевич уехал весной с сыном Лёвой».

Настоящему письму предшествуют два других — от 31 марта и 1 апреля; их мы не печатаем.

№ 184

4 апреля 1887 г. Воскресенье в ночь. Москва

Сегодня для праздникаполучила твое письмо получила твое письмо — от 7 апреля (ПЖ, стр 307—308). и очень обрадовалась. Завернул холод, и я тебя попрошу быть внимательнее к переменам весенней, предательской погоды. Очень я порадовалась, что твое здоровье хорошо, и что ты уехал из Москвы именно теперь, так как здесь ты бы всё хворал — весна и праздники очень раздражают и мучают в городе, особенно нервных и желчных; я это по себе чувствую и знаю. Я вижу, что ты отдыхаешь; но, милый друг, продолжай быть осторожен. На счет питья вод, я сама хотела тебя просить их не пить теперь, и особенно без меня. Когда я приеду в мае, я увижу, как твое здоровье и мы, посоветовавшись друг с другом, решим, пить ли? Я думаю, надо пить, но когда будет теплее, а теперь рисковано. А пить надо для зимы, чтоб не повторялось и чтоб починить немного больной пузырь желчный.

Живем мы вот как: Серёжа уехал еще вчера к Олсуфьевым, Ильяс Орловым с Орловым. Михаил Николаевич Орлов (р. 1866), сын помещика, юрист, с 1889 по 1894 г. служил в Нижегородском драгунском полку на Кавказе. Его воспоминания о Толстом опубликованы М. О. Гершензоном («Новые Пропилеи» I, 1923, стр.85—95). Он писал так: «У моего друга Феди Уварова встретил я в начале осени первого моего университетского года юношу белокурого, веселого и добродушного, сразу тогда же очаровавшего меня своею непринужденностью и естественностью. Таким он остался и теперь. Это был второй сын Льва Николаевича — Илья — мой ровесник. Очевидно мы приглянулись друг дружке, ибо он моня тогда же пригласил побывать у себя. С тех пор я стал бывать все чаще и чаще в Хамовниках» (стр.86).сегодня в Крюково, кажется, на тягу уехали. Таня и Маша были во Вдовьем доме у заутрени, разгавливались у Шидловских; я сидела дома и читала корректуры, и вдруг, только что пробило 12-ть, зазвонили, и гул такой был со всей Москвы, что я даже встала и стала прислушиваться. Сидела я в гостиной и изредка вставала полюбоваться чудными цветами, которые мне прислал Миша Стахович. Сирень, ландыши, незабудки, нарциссы, гиацинты и другие, — всё в серебряной корзинке. Тане, Маше и m-me Seuron тоже были присланы маленькие корзиночки с цветами. Так со всех сторон и пахнет, точно в саду. Сегодня М. Стахович обедал у нас с Писаренко, и Вера Шидловская, иЛёля Северцов Лёля Северцов — Алексей Петрович Северцов, сын двоюродной сестры С. А. Толстой Ольги Вячеславовны, рожд. Шидловской. А. П. Северцов погиб в 1905 г. при Цусиме. к малышам пришел. Было очень грустно, что не было ни тебя, ни сыновей трех старших, хотя старались сделать всё торжественно, обедали на верху.

Утром, чтоб не смотреть за малышами, я взяла их и Машу и пошла пешком кКарнович Карнович — Надежда Александровна Карнович., Нагорным, Оболенским, Толстым и Шидловским. Ходили от завтрака до обеда и было хорошо от движения и ясного, свежего дня. Вечером пришла Лиза Оболенская, Нагорный,Леонид Леонид — Л. Д. Оболенский.,Элен Элен — Е. С. Толстая.,Вера Вера — В. С. Толстая. , Вера Шидловская, и мы играли в два стола в винт! Сейчас после обеда было торжественное катанье яиц, но Миша Стахович так смешил, что хаос был порядочный. Теперь он уехал в Петербург.

Количка очень трудится, устает, бегает, пишет, но так как всего ни доделать, ни уяснить нельзя, то ему просто надо всё бросить и уехать, а то жаль его, он слишком устает. Сегодня он ушел в Петровскую Академию, а завтра собирается уехать, да вряд ли уедет. Пришлю тебе с ним письма: его отца, Бирюкова и другие.

Хотя мне без тебя очень грустно, но привычнее, чем бывало, и только бы знать, что ты здоров, и что тебе хорошо. Не могу скрыть тоже, что твое общение с Ф[ейнерманом] и Б[ирюковым] мне вовсе не по душе, и вообще присутствие Ф. в Ясной составляет до такой степени темную точку в моей летней жизни, что я не поспешу оставить Москву, лишь бы его не видать подольше. Самая тяжелая повинность на свете, — это общение с людьми, которых не хочешь знать и презираешь, — ты сам это часто испытывал.

Кто-то тебе переписывает? Я всё ищу, кто бы мне читал корректуры и не найду и мучаюсь страшно, что к среде надо прочесть 352 страницы и подписать к печати, а прочтено только 64, и глаза болят очень.

Прощай, милый Левочка, я очень устала, спала сегодня у детей, и они меня подняли в 6 часов, возбужденные и праздником, и ясным утром, и ожиданием сюрпризных яиц. Хотя я им и не велела вставать, но они больше не заснули.

Как мне всегда жаль, когда живем, живем общей жизнью, ты пишешь, я, переписывая, сейчас же схватываю твои мысли, слежу за ними, слежу за здоровьем, живу, любя, твоею жизнью, и вдруг перерыв и разлука. Она была необходима на этот раз, но не хорошо, вредно и дурно она на меня всегда действует во всех отношениях.

Когда приезжает Лёва? Я встретила сегодня его симпатичного учителя,Иванцова Иванцов — законоучитель Николай Михайлович Иванцов., околоЗубова Зубово — Зубовская площадь в Москве.. Прощай, милый Лёвочка, когда Лёля уедет, ты останешься стемными людьми Темные люди. «Темными» в противоположность «светским» называли разнородных людей, приходивших к Льву Николаевичу за исканием истины» (Прим. С. А.). , и тогда я более буду тревожиться. Целую тебя.

Соня.

№ 185

1887 г. Апреля 10. Москва

Милый Лёвочка,мои бессодержательные письма мои бессодержательные письма. Толстой писал 9 апреля: «Получил сегодня на Козловке твои два мало-содержательные, но хорошие письма». — это отражение моей бессодержательной праздничной жизни, которая, слава богу, кончается скоро, и которая меня страшно раздражает. Все вечера я сидела буквально одна, иногда часов до двух, трех ночи за корректурой и поджидала детей, которые не только не веселились, но просто приходили в тоскливое и глупое состояние от усталости и суеты, и всё-таки стремились в манежи, балаганы, в гости и т. д. Сегодня первый вечер мы были совсем одни, и все были очень милы и веселы. Варенька обедала, потом сидели в гостиной всей семьей и было подушевно. Серёжа, Илья, Лёва, Таня, Маша; даже Герасимов пришел, madame, малыши и miss Gibson, которая поступила ко мне к радости всех и особенно малышей. Теперь половина одиннадцатого, девочки ушли спать, Лёва тоже, Серёжа и Илья пошли к Толстым и взяли ключ, и мы распустили всех людей и потушили все лампы в виду того, что завтра гости и поздно придется всем сидеть. Напишу тебе письмо и буду еще читать корректур три листа.

Меня огорчило, что здоровье твое хуже; это от холода. Помни предписанье Захарьина одеваться теплее. И потом, что ты обедаешь? Лёва меня смущает тем, что ты будто говорил: «вот наш барин уедет, мы так не будем роскошничать». Я всё надеюсь, что ты кончишь статью и приедешь к нам поправиться; в этот холод в деревне не хорошо, я думаю.

Ты пишешьо статье о статье. Имеется в виду статья «О жизни», переведенная С. А. Толстой на французский язык. В предшествующем письме Толстая писала: «Что твоя статья, подвигается ли? Не начал ли чего новенького? Мне очень грустно, что не я буду переписывать; я все время следила за развитием этой статьи и очень ее любила». , что еще не запутался, как раз то, что я тебя спрашиваю в моем последнем письме с Количкой.

О том, чтоб телеграфировать, чтоб за ним прислали, он сам хотел, и потому огорчен быть не мог, вещей всех ему бы не донести.

Сегодня Богомолов отказался держать корректуру — трудно, говорит, и очень связан буду. Теперь Фидлер берется, брат директора Рукавишниковского приюта. Богомолов говорит, что на него можно надеяться. А пока я работаю. Мне жаль, что не я тебе переписываю.

О приезде своем в Москву ты ничего не говоришь; стало быть, ты не собираешься. Тёмные люди к тебе не ходят, но многие просят уведомить, когда ты вернешься. Я всем, кому могу, говорю, что ты уж не приедешь, чтоб тебя не замучили, если ты приедешь.

Во вторник поеду на лекцию Грота, меня это очень интересует и я радуюсь этой лекции. Таня со мной поедет, может быть, и Серёжа. Я тебе тогда обо всем напишу. Посмотрим, насколько онлучше будет Соловьева лучше [...] Соловьева. Вероятно имеются в виду выступления В. С. Соловьева, о которых он писал в 1887 г. Рачкому: «По приглашению одного здешнего филантропического общества готовлюсь прочесть в пользу бедных студентов две публичных лекции на тему: Славянофильство и русская идея. Коснусь, разумеется, и соединения церквей. Впрочем, из официальной программы (разрешаемой генерал-губернатором) я должен был исключить даже слово «церковь» и заменить его словами «мистический элемент». Если не последует препятствий из Петербурга, то лекции будут 23-го и 26-го марта» (ст. ст).. СегодняГрот Грот — Николай Яковлевич Грот (1852—1899), философ идеалистического направления, профессор философии в одесском, с 1886 г. — в московском университетах. Был председателем Психологического общества. Основатель журнала «Вопросы философии и психологии», в котором впервые напечатан трактат Толстого «Что такое искусство». Энергично привлекал Толстого на заседания общества и к участию в журнале. Корректировал ряд философских статей Толстого. Воспоминания о нем Толстого в письме его к К. Я. Гроту опубликованы в издании: «Н. Я. Грот в очерках, воспоминаниях и письмах», Спб. 1911. приходил поздравить, был болен, но всё такой же блестяще-жизненный и веселый.

Ну, прощай, милый друг, опять бессодержательно, — но что же делать! Я слишком устаю эти дни; и ведь за детьми надзор только сегодня с меня снят. Илья в порядке и не был больше наказан; но всё денег, денег и денег ему нужно без конца.

Впрочем и все в том же роде. Серёжа и тот сегодня взял 140 рублей, пошел, купил всё, заказал платья, и, как ребёнок, радовался и показывал свои галстучки, панталоны (по дешевым ценам) и проч. Бог с ними — еще молоды!

Целую тебя и скучаю без тебя. Я рада, что ты не один, а с Деном и Количкой.

Соня.

10 апреля 1887 г.

Предшествующие письма от 7 и 8 апреля не печатаем.

№ 186

1887 г. Апреля 11. Москва

Наконец кончился мой сегодняшний суетливый день! Устала я страшно, и еще сидят Столыпин, Вера Шидловская, Серёжа, Таня и Лёва, и играют в винт. Вчера я сидела с корректурой до трех ночи. Встаю я всякий день ровно в 9 часов и поспеваю к детскому чаю. Утром я ездила по покупкам и делам, потом в три часа дня собралисьдети Оболенские (Миташи) дети Оболенские ( Миташи). У Дм. Дм. Оболенского были дети: Сергей, Елизавета и Наталья. , Свербеевы, Нагорные и наши, катать яйца. Я поставила им два огромных Ваньки-Встаньки, и азарт был огромный, кто в них попадет. Попала в одного наша Саша, в другого Катя Свербеева, и зависти не было никакой, очень благодушно, весело и оживленно катали яйца.

Потом все обедали, а потом вечером собрались к Тане:Соня Самарина Соня Самарина — С. Д. Самарина., Лиза Оболенская, Беклемишева,Рачинская Рачинская. — Марья Константиновна Рачинская (1865—1900), дочь директора Сельскохозяйственной академии в Петровском-Разумовском, Константина Александровича Рачинского. С 1895 г. — жена С. Л. Толстого., молодежь разная, народу пропасть. — Вера Александровна, Петя,Лиза наша Лиза наша — Е. В. Оболенская. и другие играли в винт, я страшно скучала, и утомленная сидела и зевала, как всегда, утешаясь мыслью, что ведь кончится же это когда-нибудь. Завтра никого не будет; я хочу, чтоб Лёва до ученья день был совсем без развлечений, и упорно отказываю всем.

На той неделе во вторник еду на лекцию Грота, а в среду на выставку. Это будут два мои удовольствия.

Серёжа завтра едет обратно в Тулу; там какой-то спектакль, и его вызвали. Илья уехал на охоту, на день, в Крюково опять. Маша, малыши, Лёва — всё это в порядке и здоровы.

Сегодня Ден приехал, очень доволен своим пребыванием в Ясной и рассказывал подробно, как жил, что вы делали, что ели, тепло ли и т. д.

Ты пишешь о том, что хотел бы проехать кХилкову Хилков — Кн. Дмитрий Александрович Хилков (1858—1914), лейб-гусар, участник турецкой войны. Подарил свое имение крестьянам села Павловки, исповедывал «свободное» христианство. Был женат гражданским браком на Цецилии Владимировне Винер. Эмигрировал, был близок к социал-революционерам. Позднее отошел от революционеров и приблизился к православию. Убит в сражении под Львовом. — я это случайно сказала при Маше Свербеевой; а она говорит, что вчера еще говорила о нем с его тёткой, и та рассказывала, что Хилков ушел куда-то странствовать, ходить, как она выразилась; что он взял, было, к себе своего беспутного и пьяного отца, но у отца оказалось дурное семейство, которое всё и переехало в именье матери, к сыну на хутор, но туда же, где и мать живет. У самого Хилкова крестьянка, которую он зовет женой; но так как он духоборец, то церкви и брака он не признает. — Должно быть тоже хорош мальчик. Всякий всё по- своему называет, а всякий живет так, что моему нраву не препятствуй! — Очень всё это грустные явления, жертвы их всегда одинаковы, т. е. женщины и дети. У кого матери, как у Хилкова, у кого жёны, как у Фейнермана, у кого дочери... Тёмный, тёмный народ! Нравственно больной и несчастный!

О проводах Колички я думаю, что он и без тебя доедет, а если тебе куда очень хочется ехать, то я думаю, в эту погоду кататься нездоровому человеку очень вредно; во всяком случае лучше дождаться тепла. Воспаления в легких везде слышны, и продолжают умирать от них люди.

Письмо к Попову Письмо к Попову. Иван Иванович Попов (1860—1925), привлекался по делу о студентах Ярославского лицея Бессонова, Минора и др. Был арестован в октябре 1886 г. во время производства подворной переписи. В ноябре 1887 г. был выслан в административном порядке в Петропавловск,
Акмолинской области. Брат толстовца Е. И. Попова. Толстой беспокоился о положении И. И. Попова и писал ему в тюрьму: «Я узнал о вашем положении и старался содействовать тому, чтобы дело ваше было скорее рассмотрено. Не знаю, насколько успешно. Я не мог добиться свидания с вами» (ПТС, под ред. Сергеенко, II, №352). в острог еще послано было через М. Н. Лопатина на страстной.

Если тебе после усиленной работы умственной нужно проехаться, то ты меня об этом не спрашивай. Дело твое. Но только бы не напрасно проехаться и не застать Хилкова.

Ну прощай, Лёвочка, опять третий час. Твои письма тоже безличные. В них нет ничего ни задушевного, ни отношения какого-нибудь ко мне, а в них ясно одно, — как ты уверен, что я всё-таки и врозь живу только страхом о тебе и о твоем благосостоянии. Жду обещанного разъяснения в письме, почему ты упрекнул меня, что я не так тебя люблю, как надо... А если никак? Это было бы тебе несомненно покойнее, а мне как — я не знаю, может быть и мне, и покойнее, и веселее. Так ты пришли же это разъяснение, хотя после 25 лет поздно учить, как надо любить. Теперь уж, конечно, попокойнее лучше всего.

В Ясную Поляну я перееду не раньше 20 мая. Перспектива делить свою семейную жизнь с Фейнерманом так тяжела, что хоть совсем не переезжать. На твою жизнь врозь с нами я смотрю так, что, если ты здоров, доволен и счастлив, то и хорошо. Дети тоже не стремятся в деревню; виднопрошлое лето прошлое лето. О времяпрепровождении летом 1886 г. свидетельствуют следующие строки письма Толстого к Н. Н. Ге от 17—18 июля 1886 г.: «Дети, начиная с Серёжи и кончая Машей, много работали в поле крестьянскую работу» (Л. Н. Толстой. Полное собрание сочинений, т. 63, 1934, стр.370). на долго тяжелым камнем легло всем на сердце.

Сегодня девочки говорят: «будем делать всё обратное тому, что делали в прошлом году, и будет хорошо».

Пожалуйста, продолжай беречься, а то уж начал опять чувствовать себя хуже, а воды пить нельзя, холодно. Сегодня была у Феррейна, отказала воды до мая, да кстати еще сказали, что свежих до сих пор привозу нет.

Книги «Посредника» напишу, чтоб выслали в Ясенки.

Целую тебя. Сплю я одна, на верху, и очень дурно эти ночи.

С.

11 апреля 1887 г. в ночь.

№ 187

12 апреля 1887 г. Москва

Милый друг, меня мучило, что вчерашнее письмо мое было написано в нехорошую минуту и огорчило тебя. Прилагаюписьмо несчастной Эсфири; письмо [...] Эсфири. Толстая пометила: «Эсфирь, брошенная жена Фейнермана, с двумя детьми и без всякой помощи». Письмо ее не сохранилось. ты вероятно поймешь мое раздражение против ее бессердечного мужа и ту злобу, которую я имею к нему. Иногда злоба бывает от того, что слишком жаль! А влезли они в нашу жизнь, эти Фейнерманы, незаметно, — к несчастью ты ему еще объясняешься в любви (в письмах), и это новый пункт нашего разногласия, что очень жаль! Одно тебе считаю долгом сказать, что я направила все свои силы, чтоб его выслали на родину, и надеюсь добиться этого, так как пока он в Ясной, мне покоя душевного не будет. Что ты об этом думаешь? Я думаю, что если есть причина, вызывающая злое чувство, то надо удалить эту причину. Я считаю и вредным, и страшно тяжелым его присутствие, и потому лучше, чтоб его не было.

Сегодня был у меня Василий Степанович Перфильев. Он оченьтрогательно отнесся к твоему участию Трогательно отнесся к твоему участию — соболезнованию по поводу смерти жены, П. Ф. Перфильевой.
Толстой писал в ответ 14 апреля: «Получил нынче твое доброе письмо, как и ожидал. Одно очень не хорошо: это твое нерасположение к Фейнерману. Что тебе может мешать человек? И как поставить себя в такое положение, чтобы не уметь обойтись с человеком — обойтись как с человеком, так, как ты найдешь наилучшим? Это что-то обидное и жалко мне за тебя, что ты как будто имеешь врага. Это ужасно мучительно. А главное, за что ты так обвиняешь его? Зная его близко, его нельзя никак ненавидеть, а можно только жалеть. Жену свою он ужасно любит. И теперь, когда она требует у него развода, и он посылает ей его, и она вместе с тем обещается приехать к нему и не оставлять его, я вижу, как он страдает. Ненавидеть же его нельзя, потому что нельзя же его не назвать добрым человеком? Вообще думаю, что если ты примешь какие-либо внешние меры для его изгнания, то сделаешь дурно, главное дурно для себя самой» (ПЖ, стр.311—312). и ко мне; сидел долго, собирается побывать у нас в Ясной, если не поедет за границу для здоровья, на которое жалуется.

Сегодня провели день довольно уединенно, что очень было хорошо. Я прошлась с детьми по Девичьему Полю, в балаганы, потом они яйца катали с Мишей Оболенским, и сейчас идем его провожать домой. Погода ясная и холодная. Илья, Лёва дома; в духе Лёва очень распущенном, а Илья кротком. У Тани всё нога болит, рана гноится, а сама она и бледна, и плоха. Опять придется к доктору. Я думаю, пока её общее состояние так плохо, ей, т. е. ране, не зажить скоро. А она глупо питается, поздно ложится и не бережется. Что-то твои боли под ложечкой? Завтра, похоже, что будет тепло.

Сейчас проводили Мишу Оболенского домой: Андрюша, Миша и я. На Девичьем Поле потухающее веселье, а небо ясное, ясное, розовый закат и тепло. Чудо, как хорошо! Я прошлась взад и вперед с удовольствием. Дети так нагулялись и набегались сегодня, что так и повалились спать. Завтра ученье начинается и будничная жизнь.

Приезжал Писаренко, его не приняли. В последний раз, как он был, он мне опротивел какой-то приторной и банальной сладковатостью речей, обращенных ко мне, и я не велела его принимать; его хвалебные речи даже обидны и очень противны.

Сегодня от тебя письма не было, и я утешаюсь тем, что последние дни праздника порядку нет, и опаздывают приносить. Я теперь пишу всякий день. К тебе есть много писем, соберу опять все, и пошлю на Ясенки посылкой или заказным.

Пожалуйста, продолжай писать мне, это мое единственное утешение в твое отсутствие.

Тётенька Вера Александровна спрашивает, пил ли ты ее полынное вино и хорошо ли? Она советует его пить, это для желудка хорошо.

Скоро ли думаешь кончить статью? Я жду её с нетерпением в ее окончательном виде. Береги и привези мне все черновые, я их соберу по порядку, и отдам на хранение с другими твоими рукописями. Это будет одна из замечательнейших. С моей плохой памятью и суетливой жизнью, я начинаю забывать многое из этой статьи, и потому жалею, что не я переписываю; тогда я бы её твердо выучила. Прощай, милый Лёвочка, целую тебя; тебе будет опять хорошо при такой погоде. Будь здоров и бог с тобой.

С.

№ 188

1887 г. Апреля 13. Москва

Сейчас вернуласьиз конторы из конторы. У С. А. Толстой была устроена особая контора в хамовническом доме по делам издания сочинений Толстого., где сидела одна одинёшенька с шести часов до девяти с половиной вечера. Приходится страшно работать, чтоб как-нибудь кончить старое издание. Два дня я делала выписки, кто не внёс денег, и вышло недоплаты по старому изданию около 3500 рублей. Делала справки, что страшно утомительно, написала 13 писем и еще надо написать и сделать справок на 123 письма! И это только по старому алфавиту. Верно, столько же по новому. Самое скучное и трудное дело оставил мне Количка! Он от него отвилял. Я думала, что он хоть начал его, оказалось, что он и не трогал! Очень мне досадно, тем более, что дел и других много. Весной всегда всё подойдет: и работа, и дела. Завтра поеду по банкам, а вечером на лекцию. Днем буду Мишу учить и свои дела справлять. Корректоров я нашла, но надо их еще испытывать, а покая всё держала корректуры я все держала корректуры. Толстой писал 7 апреля: «Корректора хоть публикуй, — их наберется полк, но сама не ставь себя в состояние суеты — это хуже спячки, — меньше жизни». по трем типографиям. Уж если кто умеет в затяжную работать, то, право, только я. За то и не весела и не добра. Тебя, моей утехи — нет, и я нахожу дикое и упоительное утешение в моей непосильной работе. Точно пьянство. Всякий по своему пьянствует.

Дети всё то же. Илья справлял свадьбу у Нагорных. Был шаферому Нади Трейтер у Нади Трейтер. Двоюродная сестра Н. М. Нагорнова Надежда Эрнестовна Трейтер (1852—1931), учительница; в 1887 г. вышла замуж за Владимира Ивановича Эрасси. . Брали нашего повара и двух лакеев; всем дали по 5 рублей; а мы ели всё вчерашнее, и девушки нам служили, и было очень весело. Таня и madame, — наши господа, — уезжали обедать в гости. Герасимов всё хворает, я хочу лечить его от лихорадки, и велела измерить температуру. У Тани всё нога болит. Серёжа уехал в Тулу, верно теперь у тебя был. Лёва ходил в гимназию. Малыши в восторге весь день, прыгают через веревки, качаются, бегают в саду, и так счастливы, что весело на них смотреть. Мне еще, по случаю свадьбы и отсутствия родителей дома, Мишу Оболенского прислали на весь день. Я его учила с своим Мишей: писали и задачи решали.

В десять с половиной часов девочки прислали за мной в контору, чтоб я скорей шла. Приехал Урусов из Стрельны и был странен, и они боялись. Но я нашла его совершенно приличным.

Получила сегодня твое письмо Получила сегодня твое письмо. Толстой писал 11 апреля: «Пишу особенно для того, чтобы отменить вчерашнее сведение, что у меня брюхо болит. Нынче прекрасно себя чувствую и работал, подвигаясь вперед» (ПЖ, стр.309). , радостное для меня, что твой желудок не болит. И еще мне стало веселей, когда я прочла, что тебе хочется писать в художественном роде. Странно, я всё время смутно чувствовала, что тебе должно это хотеться, и часто думала спросить. Кажется, я даже в одном письме упомянула, что не кончил ли статью, и не собираешься ли что другое писать.

Если увидишь Серёжу, скажи ему, чтоБобринский Алёша Бобринский Алеша — Алексей Алексеевич Бобринский (1864—1910), помещик Богородицкого и Епифановского уездов. при смерти болен и С[офья] А[лексеевна] Философова поскакала к нему.

Я писала Сытину, чтоб выслал тебе, что ты просил; но, говорят, чтокалендарей в продаже больше нет Календарей в продаже [...] нет. «Календарь с пословицами на 1887 г.», П. 1887; в календаре содержатся подобранные Толстым «пословицы с крестьянскими работами на каждый месяц». , а печатают вновь и скоро будут. Был нынче Петров, но я его не видала, мне не доложили, так досадно, и нужно было его видеть.

Воображаю, как ты доволен был сегодня быть в деревне! Должно быть стало зеленеть и скоро сеять начнут. Когда Количка поедет к своим? Я думаю, что когда он уедет, ты, может быть, к нам приедешь. Впрочем теперь хороша погода, жаль уезжать из деревни. — Очень тебе благодарна, что ты бережешься и не мудришь над собой в мое воспоминание.Фейнерману нечего завидовать Фейнерману нечего завидовать. Толстой писал 11 апреля: «Файнерман нынче нанялся в пастухи к Ясенским мужикам за 80 рублей. Я ему советовал это, и все очень довольны, и я завидую ему». . То, что ты на свете делаешь, того никакие Фейнерманы не сделают. А он ни на что не годен, и пастух будет плохой. Эти люди работать по-настоящему не умеют! Они делают то, что им легче всего, что собственно не работа.

Прощай, милый друг, целую тебя.

Соня.

13 апреля 1887 г.

№ 189

1887 г. Апреля 14. Москва.

Хотела бы тебе описать и изложитьлекцию Грота лекцию Грота — публичная лекция Б. Я. Грота «О духе и материи», прочтенная в пользу недостаточных студентов 14 апреля 1887 г. , да не сумею, — длинно, многословно и уследить невозможно, так скоро он читал. Теперь я поняла, почему на него нападают, что он служит и нашим, и вашим: очевидно цель его примирить материализм с идеализмом. Для этого он первое вносит в область науки, а второе в область религии. Философию он прямо не признает наукой и сказал это сегодня. Начало лекции мне не понравилось. Избитая тема о болезненном и ненормальном нравственном и политическом состоянии общества русского, которое заразилось этим у Европы. Затем сравнение, как была занесена из Европы филоксера и погубила русские виноградники, так должно погибнуть и общество от нравственной филоксеры. Затем был исторический философский обзор с кратким изложением сути учения всякого отдельного философа, причем он сопоставил Платона с Декартом и Аристотеля с Кантом.

Рисунок

Иллюстрация:

Гостиная и часть зала яснополянского дома
С фотографии
Музей-усадьба Ясная Поляна

Вторая часть лекции была посвящена разбору материи и духа в отдельной личности каждого человека, доказательства присутствия этого духа, отношения его к богу и к природе.

Я очень устала, и под конец не могла уж хорошо следить. Притом он спешил и волновался страшно. Его главное огорчало, что мало было народу. У Соловьева вся зала была полна. Но Гроту аплодировали, а Соловьеву ни разу.

Получилатвое довольно длинное письмо твое довольно длинное письмо — от 13 апреля; в нем Толстой писал: «Придя домой, нашли приехавшего Алехина, — помнишь, в очках малый. Он едет покупать землю, и заехал» (ПЖ, стр.310)., и удивилась, что тёмные люди тебя и там нашли. Обрате Сытина О брате Сытина. Сергей Дмитриевич Сытин (ум. 1915), младший брат И. Д. Сытина, примыкавший к толстовцам. Страдал запоями. О крайне отрицательном отношении И. Д. Сытина к поведению брата свидетельствует письмо Дунаева к Н. Н. Ге (младшему) того времени.сегодня я слышала со словБулыгина Булыгин — Михаил Васильевич Булыгин (р. 1864), воспитанник Пажеского корпуса, владелец хутора Хатунка в 15 верстах от Ясной Поляны, толстовец. , который продолжает ходить, и Герасимов его очень любит и хвалит, — так о брате Сытина писал в нашу контору Иван Дмитриевич, чтоб ему отнюдь не давать ни книг, ни денег; что он подделал под брата два фальшивых векселя и пьянствует и развратничает (подлинные его слова). Иван Дмитриевич Сытин в отчаянии, не знает, видно, что с ним делать, и спровадил его. А куда всей этой дряни деваться, к тебе их и гонят. Порядочные люди все или при деле, или при семьях живут. Ты опять скажешь, что я сержусь; а я не сержусь, но у меня, к несчастью моему, грубо здравый взгляд на людей, и я не могу не видеть, как ты, то, что есть. У тебя в голове и воображении типы, а не люди. И ты людей, дополняя недостатки и отбрасывая неподходящее — всех подводишь под эти типы, одухотворяя и идеализируя их. А в жизни это совсем не так, и я людей сужу и вижу в жизни.

Серёжа приехал и жалел, что не поехал вчера к тебе. Посылаю завтра письма и рукописи:от Черткова письмо от Черткова — от 9 апреля 1887 г.,Ягна от Ягна. Это письмо А. Н. Ягна не сохранилось. 30 апреля он писал Толстому: «Около месяца тому назад я послал вам [...] статью мою — «Напрасные бедствия и страдания людей».иТимашева-Беринга от Тимашева-Беринга. Владимир Алексеевич Тимашев-Беринг, помещик Лихвинского уезда, Калужской губернии. Упоминаемое письмо его не сохранилось. На конверте письма Тимашева от 22 мая 1887 г. рукой Толстого значится: «Статью можно поместить к Сытину. Есть талант, но надо проще». — в Ясенки. Пошли за ними дня через два. Еще артельщик велел сказать Количке, что послал что-то в Тулу. Спроси у Колички, как вписывать взносы старого издания в маленькую книжечку: ни я, ни Герасимов, мы не понимаем к чему римские цифры и вся эта сложная запись. Может быть он сумеет растолковать.

Нога Тани лучше; завтра еду с Машей и малышами на выставку. Илья и Лёва что-то мне не ясны — в каком они духе; кажется, в распущенном. Мне было неприятно сегодня, что когда я заехала к Толстым за Машей, где она играть должна была с Варей в четыре руки, я там застала: Веры и Марьи Михайловны нет, а сидят парочками: Илья с Соней, Орлов сНатой Ната — Н. Н. Философова, по мужу Ден, сестра Софии Николаевны., все красные; очевидно, rendez-vous1 [свиданье] назначаются у Толстых, когда удобно, как, например, сегодня, потому что Софья Алексеевна уехала к умирающему Алёше Бобринскому, а отец болен; девочки и устроили себе это. Таня завтра напишет Соне письмо; она тоже в негодовании за неблагородство этих поступков.

У нас в саду тоже зазеленело, дети весь день бегают. Сегодня иФомич Фомич — М. Ф. Крюков, лакей. , и повар Семён, все качались на досках и веселились, как в деревне. Весь дом на дворе весь день. Там книги укладывают, Васька артельщиков с собаками важно ходит по двору; повар, Аннушка — все работают на дворе; няня шьёт и Маша горничная — на лавочках в саду. Одна я с пыльными пакетами вожусь и, не разгибаясь, пишу. А сегодня почти и не обедала. Надо было просмотреть, так ли сделали поправки в моей корректуре, и посланный ждал, пока я работала; все обедали, а я после поела, да и есть не хочется от усталости. Утро провела в Государственном и Купеческом банке. Болит под ложечкой, спина, всё плакать хочется. Хотя бы я умерла скорей! Работать надоело, а остановить пущенную машину нет возможности. Сломается машина и поневоле работа станет, или привезут другую машину, и опять пошла! Герасимов умен и человек хороший; но работник будет плохой: ни здоровья, ни энергии, а есть уже усталость и неохота к труду от прежних напряжений для хлеба насущного. Количка работал неровно; то слишком много, то слишком мало и неумело.

Вместо желанного художественного,ты стал писать о страданьях ты стал писать о страданьях. Толстой писал 13 апреля: «Утро вчера очень много занимался, писал совсем новую главу о страдании — «боли», — для статьи «О жизни». . Это жаль. Впрочем этот вопрос меня интересует. Когда же конец этой статье? А хорошо бы, еслиб ты разделил её на главы и назвал бы каждую главу по содержанию. Как это всегда помогает пониманию! Например: о боли, о радости жизни, о труде, о душе и т. д.

Ну, прощай, письмо вышло неожиданно длинно. Спаси тебя бог от болезни, горя, тёмных людей и всякого обмана и напасти. Целую тебя.

Соня.

14 апреля, 1887

№ 190

15 апреля 1887 г. Вечер. Москва

Только что думаю: ну, теперь это дело сделала; опомнюсь немного; а тут другое уж готово. Утвердила, посмотрев корректуры, своих новых корректоров, и не велела себе больше носить, — а вдруг принесли корректировать вторую «Книгу для чтения». Сегодня весь день принимала факторов, управляющих, корректоров и т. п. Дело старого издания тоже веду с большим напряжением: это самое трудное и скучное.

Была я сегодня навыставке Выставка — товарищества передвижных выставок.с Машей и малышами. Много не нового, как например, сцены (genre) Маковского и леса́Шишкина Шишкин — Иван Иванович Шишкин (1831—1898) — живописец-пейзажист., которые очень хороши, но всё однообразно. Есть один пейзажВолкова Волков — Ефим Ефимович Волков (1844—1920) — живописец-пейзажист, академик. «Тишина». Право, не будь он продан, кажется сделала бы глупость и купила его. Чудо, как хорош! Смотрела бы на него в неспокойные минуты, и так тишина бы эта и входила в душу. Большие картины —Боярыня Морозова Боярыня Морозова — историческая картина Василия Ивановича Сурикова (1848—1916); была приобретена в Третьяковскую галлерею.,Старшины перед государем Старшины перед государем — картина И. Е. Репина. ; отличается эта последняя картина красотою и яркостью цветов. Большой свет и красивое сопоставление красок; но лица без одухотворения — одна плоть.

Перед картинойПоленова Поленов — Василий Дмитриевич Поленов (1844—1927); его картина «Христос и грешница» находится в Русском музее в Ленинграде. «Грешница» я в нерешительности и недоумении. «Дурно» — никак нельзя сказать, скорее «хорошо», но холодно действует, ничего не говорит ни одна фигура. Сидит Христос (профиль Черткова), рыжеватый, глядит на грешницу, которую держат двое. Толпа людей. Лица все выдуманные и неговорящие; всякое отдельно — хорошо, но что же? Так и хочется их оживить; — это не люди, не страсти, не жизнь — это только картина. В этом отношении «Морозова» много выше и лучше.

Есть чудесныепортреты — Гаршин портреты — Гаршин. Всеволод Михайлович Гаршин (1855—1888), беллетрист.Репина, удивительно хорош. ХорошПлещеев Плещеев — Алексей Николаевич Плещеев (1825—1883), поэт.—Ярошенки Ярошенко — Николай Александрович Ярошенко (1846—1898), живописец-жанрист. Были выставлены его портреты А. М. Плещеева и М. Салтыкова. , кажется; и очень хорош, его же, Щедрин, больной, характерный и злой. «Крестный ход» Прянишникова — плохо, а «Охота (его) на медведя» — маленькая, но превосходная картина. Снег так сделан, что точно только выпал. И мягкие, пушистые следы идущего навстречу стреляющим охотникам медведя.

Всё это я пишу свои мысли и впечатления. Я еще ничего не слыхала и не читала и могу легко ошибаться личными суждениями.

Письма от тебя сегодня нет. Я теперь пишу всякий день без исключения, так как думаю, что тебе неприятно не получать письма, когда ты бываешь на Козловке, как и мне бывает грустно не получать известия от тебя.

Илья был сегодня на свадьбе какого-то бывшего товарища, и приехал слегка выпивши; был робко сдержан, но потом стал придираться ко мне и толковать что-то об отношениях, которые я порчу потому, что осудила при Сухотине вчерашний поступок Философовых, о котором я писала тебе. Но всё обошлось благополучно. Дядя Костя десять дней уже болен, я была нынче у него; истекает геморроидальной кровью, и очень жалок. Дети все поехали в театр Малороссов; Урусов взял литерную ложу и всех их, и меня звал. Поехали Таня, Маша, Серёжа, Илья и Лёва. А меня не заманишь; мне это скучно, да и некогда!

Посылаю объявление: подпиши и пришли обратно. Прощай, целую тебя, будь здоров и спокоен.

Я хотела тебе сказать, что если ты иногда встречаешь в моих письмах слишком крайне и зло выраженные мысли и чувства, то я это жалею, — но взгляды и мысли мои в основе остаются те же, я от них не могу отделаться, а могу только регулировать выражение их, и не огорчать и не оскорблять никого, что и стараюсь и буду стараться делать. Ну, прощай.

Соня.

№ 191

1887 г. Апреля 16. Москва

Жаль, что приходится писать тебе уже утомленной и так поздно! Не обошлось сегодня ни без гостей, ни без корректур, ни без болезни. Разбудила меня сегодня моя адская боль под ложечкой, т. е. предполагаемые желчные камни. Всякий раз кажется, что умираешь — так велики страданья. Но я не успела еще позвать на помощь, как боли прошли, и весь день утомленно, но не болезненно я себя чувствую. Только бы не повторилось.

Потом я ушла в контору и до обеда занималась старым изданием, всё писала письма и делала справки. Если я мало напишу о детях, то потому, что их не видала весь день сегодня. К обеду собрались мы все, и гости: Соня Самарина, Лиза Беклемишева, Вера,Столыпин Столыпин — Александр Аркадьевич Столыпин (1864—192...), сын старого знакомого Льва Николаевича. Был в приятельских отношениях с Сергеем Львовичем. Был сотрудником «Нового времени».,два Лопухина два Лопухина — Дмитрий Александрович и Алексей Александрович.,Рачинский Рачинский — А. К. Рачинский, брат первой жены С. Л. Толстого, впоследствии товарищ министра народного просвещения. . Столыпин написал водевиль, и читал им до обеда его вслух, и они собираются его разыграть просто у нас в зале; мне это не улыбается: детям учиться надо и всё это денег много сто́ит, а толку мало.

После обеда Столыпин читал свои стихи, и были разные очень хорошие и не шутовские разговоры. Гуляли все в саду, потом играли молодые в винт. Я всё работала. Пришел Грот о своей лекции, очевидно, поговорить; как всегда очень мил. Когда он входит, у него такой вид: «а вот он, я!» Пришел Писаренко и Ольга Зайковская. Хорошо, что все вдруг, друг друга занимали.

Твое письмо получила, в котором ты указываешь на доброту Фейнермана. Или ты не получил еще письма моего с письмом его жены? Уж только он не добрый — это наверное. Он мне не враг, зачем такие страшные слова? Но я не хочу никогда его встречать и не хочу его видеть у себя. Неужели и этого я не могу в своем доме? Я считаю его вредным, и этого переменить не могу, что же делать?

Приходится желать, чтоб Количка уезжал скорей, чтобы иметь радость видеть тебя. И что он сидит? Его никогда не поймешь. То казалось, что так спешно, так нужно ему поспеть к посеву и работам, а то сел и сидит. Чудной народ!

Ольгушке рецепт Ольгушке рецепт. Толстой запрашивал 14 апреля: «Ольгушка Ершова просит рецепт от глаз для своей девочки». — Ольга Родионовна (р. 1851), жена яснополянского крестьянина Семена Яковлевича Ершова. вот какой: на одну унцию дистиллированной воды 1 гран цинку. Примочка для глаз. Два раза в день пускать по одной капле.

О здоровье своем ты ничего не пишешь, стало быть хорошо. Еще набрались тебе письма и статьи, не посылаю потому, что не важные, дождутся тебя.

Лёва подобрался второй или третий день, но зелен и грустен. Он и растет, и работа в нем идет душевная. Мне жаль, что у него нет никого, с кем по душе поговорить. Со мной он всегда дичится, или у него тон слегка презрительный и насмешливый. Некому было моим детям внушить ко мне уважение и доверие! Оно всегда и разрушалось твоим тоном неодобрения и осуждения меня, что было не столько от нелюбви твоей, сколько от превосходства ума и разницы лет. На все судьба!

Будет тебе мучить твою статью! Она утратит свою свежесть. Дай ход своей художественной искре, о которой ты мне писал. Прощай, целую тебя, милый друг. Третий час ночи и тишина ужасающая!

С. Т.

16 апреля 1887.

№ 192

1887 г. Апреля 26. Воскресенье. 12 часов дня. Москва

Всё продолжается у нас этот спектакльный хаос. Вчера до двух часов репетировали, устали, но все веселились очень. На меня это наводит уныние, но я стараюсь не портить удовольствие, раз затеянное. Не готова сцена, Таня волнуется.

Проводив вчера тебя, поехала с очень тяжелым и одиноким чувством. У Ильинских ворот слезла и пошла пешком бродить, и пробродила тупо и глупо часа полтора. Сегодня я уже переболела эту грусть твоего отъезда, и буду жить хорошо и благоразумно.

Сейчас еду покупать безумные угощения, и к ужину кое-что. Ветер и пасмурно; холодно и уныло. Всё-таки я беру малышей, потому что не хочу их дома оставлять. Miss Gibson пошла с сестрой прощаться.

Тане я серьезно передала твои слова, т.   е. о том что пора жить для дела. Она спросила: «Что такое для дела?» И я сказала: «Замуж выходить или работать над чем-нибудь последовательно». — Она говорит: «Я сама рада замуж выдти, но не могу выходить за Всеволожского».

И, правда, если противен, то сохрани бог!

Лёва жалел, что ты не зашел в гимназию проститься. Он хочет сейчас сесть заниматься.

Прощай, мой милый; я тебе благодарна, что ты остался этот один лишний день. Для меня он много значил. На меня нашло капризное, самолюбивое, страстное и глупое настроение, и оно прошло так же скоро, как наступило, а к тебе осталось нежное, благодарное чувство, и я его проношу до нового свидания. Целую тебя, береги здоровье, не студись, и люби и помни нас.

Соня.

26 апреля

1887 г.

Помета Толстой: «Письма в Ясную Поляну. Лев Николаевич, пробыв несколько дней в Москве, 25 апреля уехал опять в деревню».

№ 193

1887 г. Апреля 27. Москва

Милый друг,сейчас получила твое холодное, холодное письмо сейчас получила твое холодное, холодное письмо — от 26 апреля; оно кончается следующими строками: «Как-то ты? Ты меня как-то особенно провожала. Мне было жалко. Ну, вы поскорее кончайте дела, да приезжайте. Холодно, но соловьи, и кукушки, и фиалки, но что-то не весело. — Так и Серёжа говорит. Прощай пока, целую тебя и детей. Если письмо хо̀лодно, то не таково мое настроение» (ПЖ, стр.314).. И тебе холодно, и в доме, и на дворе, и в душе — везде холод. Мне жутко стало за тебя. Если б на человека не находило беспокойство, какое бы было счастье! Жил в Москве, работал бы, я бы тебе переписывала, и было бы тепло и в доме, и на душе, и от той любви, которая у всех нас к тебе. Я вижу, что ты совсем растерялся в Ясной. Ради бога возьми иТита Тит — Тит Борисович Борисов (Борискин) (1828—1888), яснополянский крестьянин., и держиНиколая Михайловича Николай Михайлович. Толстой писал 26 апреля: «Нынче утром убирался, ходил за молоком, яйцами, кипятил молоко, ставил самовар; и так скучно стало всё это делать для себя, что решил обедать людской обед, а сам не готовить. Но пришел Николай Михайлович и сказал, что он приготовит и сделает всё, что нужно. А то, говорит, «вы целый день всё будете себе готовить, ничего не успеете свои дела сделать». Это правда». , и они будут рады, и тебе будет досуг работать; и провизию вели покупать, а то, право, заболеешь, или я приехать должна буду и истратить 15 рублей, только, чтоб тебя устроить. Хоть бы Серёжа поэнергичнее взялся тебя обставить так, чтоб ты был здоров и имел бы досуг работать.

А у нас-то, в то время, как ты одиноко бедствовал, что было! Вчера, наконец, окончательно разыграли комедию и очень удачно. С утра рубили, клеили, ставили сцену: Рачинский, Столыпин, Вера, Таня и я с столяром. Публики наехало человек 30 без своих домашних. Лиза, Варя, все с детьми и муж, три девочки Толстые, все Шидловские, Кошелева, Беклемишева, Оболенская Лиза иЛили Лили — дочь Д. Д. Оболенского, по мужу Казенбек., и т. nbsp; д.; всё народ свой, привычный, на словах позванный. Смеялись пьесе очень и апплодировали; дети все были в восторге. Кончилась пьеса скоро, и я тихонько послала за тапёршей, и плясали до изнеможения, пар 14 или больше. Летали с большим азартом три Миши: Миша Олсуфьев пришел в неистовый восторг и плясал до изнеможения. Миша Стахович, случайно приехавший из Петербурга, и наш Миша, который до того разошелся, что приглашал на вальс больших барышень. Во втором часу ужинали, а после ужина Таня, Вера Шидловская и Маша с Орловым чинно плясали по-русски, аМаня Хитрова Маня Хитрова — Мария Константиновна Хитрово. , — ты ее не знаешь, Самарины её привезли, — превосходно плясала качучу с кастаньетками.

Сегодня все пришли в аккуратность. Лёва за уроки сел (он вчера был очень мил и элегантен, особенно в мазурке), дети учились, Таня что-то писала, а я делами занималась. Таня Серёже напишет на его письмо и всё сделает. А тебе масса писем. Посылаю всё завтра в Ясенки посылкой; пошли за ней дня через два.Чертков пишет тебе нежное письмо Чертков пишет тебе нежное письмо. Письма этого нет в АТ. ; он приезжает в Москву 2-го мая, с женой, и уезжает 5-го; радуется тебя видеть, а тебя и нет. Бог знает, зачем ты уехал, и мне тебя так жалко было! Письмо Черткова прилагаю, тебе его приятно будет получить.

Илья нынче дежурный в конюшне. Он всю ночь не спал. Пили вино до того, что опьянел Орлов опять совсем, вот гадко-то!

Хотела что-то еще написать, да засуетили меня; мы с Верой Толстой едем все в баню.От Машеньки письмо От Машеньки письмо. Письмо М. Н. Толстой не сохранилось. : одинока, одиночество, тоска, и больше ничего. Серёжа брат не приезжал. Урусов 3 дня как уехал в Ярославль. Дядя Костя был раз. Madame уехала к сестре. Алкид нашел у негоциантов годовое место в 40 р. в месяц репетитором. Вот и все новости.

Прощай, милый друг, целую тебя и Серёжу.От Тани письмо От Тани письмо — от 25 апреля с припиской А. М. Кузминского (АСТ). , во всем согласна, и Саша пишет очень милое письмо. — Всё хорошо и здорово у нас.

Соня.

27 апреля 1887 г., вечер.

№ 194

1887 г. Октября 22. Москва

Милый друг Лёвочка, приходил ко мне сегодняГрот, он подписал к печати два листа Грот [...] подписал к печати два листа — статьи Толстого «О жизни». «О жизни», набранная и отпечатанная отдельной книжкой (М. 1888), не была пропущена цензурой. Корректуры этого издания держал Н. Я. Грот. первых, но их еще не печатали, Павел Иванович ошибся. Сейчас я прочла три первые листа корректур, и всё складно и ошибок нет. Но заглавия глав нельзя сделать мельче, чем они есть; это только следующий номер шрифта. Можно сделать или гораздо мельче, т. е. мельче самой статьи, или точно таким же шрифтом, что не красиво. Грот говорит, что статья во многом очень выиграла, но жалеет, что она получила слегка полемический характер, чего прежде не было. Это самое и я говорила. Занимается он корректурами с большой любовью, но кропотливо; четыре раза переправляет.

Были еще у нас М. В. Всеволожский и Татаринов. Оба пробудут в Москве еще несколько дней. От Всеволжского духами пахнет, он очень оживлен и свеж, хлопочет о своих бумагах в Москве, чтоб его утвердили предводителем. Был еще Ив. Ив. Петров; совсем стал чахоточный и страшно кашляет.Григорий Григорий — Григорий Иванович, слуга. наш совсем запил и пропал сегодня с утра. Не сдобровать ему здоровьем, он страшно кашлял, и лицо его, у пьяного, просто страшно.

Илья был сегодня на эскадронном празднике, но не пил, пришел домой и с нами обедал. Лёва обедал у Оболенских, и я сейчас туда поеду. Маша собиралась со мной, весь день мне помогала мое серое платье выпускать, а сама, бедная, оказалась без платья. Глупая Татьяна её два светлых платья оставила в Ясной, и теперь Маше в её двух черных ехать нельзя на именины; Леонид очень на это смотрит.

Поша Поша — П. И. Бирюков. , вероятно, вас дождётся. Ему очень хочется тебя видеть, а мать усиленно зовет его в Петербург. Я очень рада, что он гостит у нас, с ним так хорошо и успокоительно. От Черткова известия всякий день, и всё еще ничего новенького.

Уговорила ли я вас остаться еще в Ясной? Погода сегодня теплая и ясная, не надо бы вам уезжать из деревни. А мы своё дело делаем. Завтра начинается учение и все сегодня были учительницы, и распределили уроки. В доме завтра всё будет готово; если б не праздник, сегодня бы было всё исправно; да если б Григорий пьян не был.

Малыши сегодня весь день празднуют. Утром прибежал Борис Нагорный, в мундире, сияющий, и увел всех трех малышей с няней и miss Gibson на шоколад, на именины. Обедали Андрюша и Миша у Шидловских. Первое время все всюду стремятся, потом усажу их. А я еще из дому не выходила, и страшно не хочется никуда двигаться. — Как девочки живут, и здоров ли ты? Мы пишем всякий день, а сегодня от вас ничего не было. Целую вас, милые друзья, дай бог благополучно свидеться.

Соня.

22 октября 1887.

Была Дмоховская, пополнела, поздоровела, хочет тебя дожидаться, а потом поедет жить в Крапивну к belle-fille1 [невестке] на всю зиму.

Маша забыла свои башмаки под постелью; еще щётки просят привезть — платья чистить, и ключиАннушка Аннушка — Анна Максимовна, служила кухаркой на прислугу «на белой кухне». забыла.

С. А. Толстая пометила: «Два письма из Москвы, куда я переехала с семьей, в Ясную Поляну, где еще оставался на время Лёв Николаевич». Предшествующие письма — от 28, 29 и 30 апреля, 5, 6 и 8 мая, а также от 21 октября, — не печатаем.

№ 195

1888 г. Апреля 18. Москва

Говорили мне, что ты вчера пошел такой веселый, милый Лёвочка. Радуюсь, что погода такая хорошая, и что вы не вышли накануне. Воображаю, как тебе весело стало, когда после мостовой и камней, и города, ты ступил на мягкое, как выражается сестра Таня, и пошел по травке, а перед тобой простор, и простор бесконечный. Мне из моей клетки это показалось так весело, хотя, когда подумаю о ночлеге, еде, и народе, — то не пошла бы.

Надеюсь, что этот поход тебя немного разбудит, и что результат его будет не Палкин Палкин. Во время аналогичного путешествия пешком из Москвы в апреле 1886 г. Толстой встретился с 95-летним солдатом, со слов которого были сделаны записи, переработанные Львом Николаевичем в рассказ «Николай Палкин». Срв. биографию Бирюкова, III, стр.47—49. , а нечто более поэтическое, мягкое и художественное. Это всё: I hope.1 [Я надеюсь].

А у нас вчера после тебя нахлынула толпа в 18 человек, и все в 12-м часу отправились на Воробьевы горы на лодках. И моих малышей взяли. Им всем было очень весело, а у меня без них был Петя с женой, обе Шидловские — Вера Александровна и Ольга, и Маша Свербеева, и Ермолова, иОлсуфьевы Олсуфьевы — Дмитрий Адамович и Михаил Адамович.два брата обедали, так что я утомилась немного. Вечером сиделБутурлин Бутурлин — Александр Сергеевич Бутурлин. и дядя Костя. Бутурлин очень жалок и продолжает мне быть симпатичен. Завтра он едет с нашими на выставку и смотреть картину Поленова, а обедать к нам.

Спали мыс маленьким с маленьким. Иван Львович Толстой (р. 31 марта 1888 г., ум. 23 февраля 1895 г.), младший и последний ребенок Л. Н. и С. А. Толстых. Умер семилетним мальчиком от скарлатины, осложнившейся дифтеритом кишек. Отвечая на сочувственное письмо А. А. Толстой по поводу смерти сына, С. А. Толстая писала 29 марта 1895 г.: «Горе, постигшее нас, гораздо больше, чем можно себе представить. Как ни беспредельна была наша любовь к Ваничке, но мы сами не сознавали, какое огромное место занял в жизни всей нашей семьи этот семилетний, нежный, любящий мальчик». Л. Н. Толстой приписал так: «Он был один из тех детей, которых бог посылает преждевременно в мир, еще не готовый для них, один из передовых, как ласточки, прилетающие слишком рано и замерзающие» (ПТ, стр.347—375). О Ване Толстом см. С. А. Толстая «Смерть Ванички», ДСТ, ч. II, М. 1929, стр.199—206; В. Микулич «Встречи с писателями», изд. писателей, Л. 1929; она же «Тени прошлого», Спб. 1913; Л. Гуревич «Из воспоминаний о Л. Н. Толстом» — сборник ее статей «Литература и эстетика», изд. «Русской мысли», М. 1912; В. Жданов «Любовь в жизни Льва Толстого», кн. II, М. 1928, стр.132—144. Записанный со слов Ванички рассказ «Спасенный такс» С. А. Толстая дала в печать. См. «Игрушечка», отдел «для малюток», 1895, №3, стр.39—44. сегодня лучше, и я свежей себя чувствую. Пиши мне почаще; в минуты нервности это будет большое подкрепление.

Девочки уехали за покупками, Серёжа собирается в Никольское, кажется завтра. Малыши усердно ходят в церковь по собственному желанию, но я рада, пусть сами до всего доходят без неумелого или перезрелого вмешательства.

Кланяюсь Количке, жалею, что с ним не простилась. Куда он девалсчёт Мамонтова счёт Мамонтова. В типографии Мамонтова в 1887 г. была отпечатана «Власть тьмы». и что о нём узнал?

Прощай, милый друг, учу Мишу и спешу отправить письмо. Меня утро очень суетили: и девочки с покупками, и артельщик, и ребёнок, и проч.

Целую тебя; почерк не особенный у меня, что-то рука не слушается.

С. Т.

Понедельник. Апрель 18.

1888.

С. А. Толстая пометила: «17 апреля Лёв Николаевич ушел пешком в Ясную Поляну из Москвы с Дунаевым и молодым Ге».

№ 196

1888 г. Апреля 19. Москва

Если письмо мое будет не интересно, то потому, что два часа ночи, а мне не хочется пропускать еще день и не писать тебе, милый друг. У нас всё благополучно, только я плохо поправляюсь: и нервы, и желудок, похоже на желчное состояние после рождения Алёши, и я очень робею, что разразится, как тогда, какой-нибудь болезнью. И висок стал болеть, как у беременной болел. Но всё это еще очень сносно. Утомляют посетители: сегодня обедали отец и сын Стаховичи, вечером сидел Истомин и дядя Костя до второго часу. Народ всё мне приятный, но сил мало, и я устаю.

Я рада, что Серёжа сын тут, всё не так одиноко, и не так жутко. Но и он на Султане едет в четверг к Олсуфьевым.

О тебе думаю постоянно с тоской. Так ты правдиво и верно сказал: «ну, а если я поеду и еще хуже затянусь работой на пахоте?» Да, это сорвалось у тебя, но ты затягиваешься и ты убиваешь себя. Я часто себе представляю тебя, как ты дремал на кресле в своей комнате, и я тогда думала: «не ест мяса, не курит, работает через силу, мозг не питает, и от того сонливость и слабость». Какая глупость вегетарианство, когда сравнишь человека с природой и животным. Ведь птица уничтожает же червяка, а лисица — зайца, а волк всех, кто попадется. И ведь это по закону природы и, стало быть, бога. Почему же человек не должен?

Письмо Павла Ивановича Письмо Павла Ивановича. Письмо П. И. Бирюкова не сохранилось. Толстой писал Софье Андреевне в ответ: «Ты из моих слов, что я буду уставать на пахоте, так же, как и в путешествии, выводишь в связи с письмом Бирюкова, что я хочу, во что бы то ни стало, мучить и убивать себя. Это совершенно несправедливо, потому что я всегда настаиваю на том, что человек должен делать всё только для своего блага. Дело только в том, что уставать, и даже очень сильно, на воздухе, весной, в путешествии или на пахоте есть положительное благо во всех отношениях, а обратное, т. е. отсутствие усталости, труда, есть зло» (ПЖ, стр.324—325). тоже мне запало в мысли. Это крайний аскетизм без религиозной подкладки. Убить в себе жизнь, убить все плотские стремления, все потребности — почему же уж совсем себя сразу не убить? Ведь ты совершаешь над собой медленное убийство, какая разница?

Читаластатью Вогюэ статью Вогюэ. Виконт Эжен Мельхиор Вогюэ (1848—1910), французский критик, популяризатор русской литературы. Имеется в виду его статья «La puissance des ténèbres de Léon Tolstoi. Réflexions d’un spectateur» (Revue de deux mondes, 1888, 15 mars, p. 426—450). о тебе и о «Власти тьмы». Начало очень хорошо, он понял всё правильно, но потом расплылся на разные примеры и сравнения, щеголяя своим образованием, и что-то не вышло.

У нас тепло и был ясный день. Как-то вы дошли? Я получила вчератвое открытое письмо из Подольска твое открытое письмо из Подольска — от 18 апреля; в нем Толстой писал: «Пишу из Подольска, куда мы дошли в 8 часов. Очень было хорошо идти и питаться чаем и парным молоком, что мы делали два раза» (ПЖ, стр.323). , а сама писала в Серпухов. Прощай, иду кормить. Мальчик здоров. Целую тебя.

С.

19 апреля

1888.

№ 197

1888 г. Апреля 20. Москва

Милый друг, я вчера написала такое нервное письмо, сегодня мне лучше, но очень голова болит и висок. Мальчик был сегодня очень беспокоен, весь день у меня отнял.Письмо твое из Серпухова Письмо твое из Серпухова — от 19 апреля; в нем Толстой писал: «После первой, не совсем хорошей ночи в Подольске, вчера спал прекрасно. Очень весело и бодро шли» (ПЖ, стр.323; датировано 20 апреля).получила; спасибо, что пишешь, и продолжай всё так. Я тебе написала длинное письмо в Серпухов, и, кажется, успокоительное для тебя письмо, жаль, что не получил; оно должно было придти во время. — Сегодня всё письма пишу, и всё гости:Мамонова Мамонова — Софья Эммануиловна Мамонова (р. 1860), подруга Татьяны Львовны., Ден, вчера весь день гости — утомительно. Сегодня вечером мы одни, слава богу. Miss Gibson сегодня ушла совсем; мальчики всё говеют, завтра причащаются, и красят потом яйца у Шидловских, так что весь день заняты будут. — У меня всё то же. Посматриваю в окно на сад и на детей, и на желтые, посыпанные песком, дорожки; кормлю, мою мальчика, ночи плохо сплю; напряженно и поспешно удовлетворяю разным требованиям и тревожусь, главное, о тебе и о двух малышах без надзора. Жизни как-то нет. Всё как во сне, смутно и не весело. Если твое здоровье будет хорошо, то я рада, что ты пошел, и вообще мне будет радостнее.

Что наши Ясенские: Лёва, Алкид, Илья с Соней? Что [...] Илья с Соней? Толстой писал 23 апреля: «Молодые наши очень милы». — Илья Львович женился на С. Н. Философовой 28 февраля 1888 г., после чего они жили в Ясной Поляне. Никто не пишет, и это грустно! Мне было бы большое утешение и развлечение в моем одиночестве. Ну, прощай, Лёвочка, целую тебя. Мальчик пищит, иду кормить, а писать больше не о чём.

С.

20 апреля 1888.

Таня хотела приписать, но она в глупом духе и раздумала.Маша пишет длинное письмо Маша пишет длинное письмо. Сохранилось недатированное письмо М. Л. Толстой того времени, в котором она пишет: «Получил ли ты из Ясенков рукописи и письма, которые я тебе послала?» (АТ). с письмами и книгами и статьями и пошлет в Ясенки посылкой.

№ 198

1888 г. Апреля 23. Москва

Лёва привез мне, наконец, известие о всех вас и самого себя. Ну, слава богу, что хоть дошли благополучно, т. е. что ты здоров и бодр, мне теперь легче стало на душе. Лёва еще мало мне рассказывал, а теперь весь вечер спит, а пришло вечером твое запоздавшееписьмо от Раевских письмо от Раевских. Толстой писал 21 апреля из Тулы: «Пишу нынче, четверг, вечером, от Раевских, очень милых и любезных, у которых ночуем [...] с нами случилась досада: вели мы с собой больного, жалкого мальчика и всё было хорошо, но послали его вперед с попутной бабой на телеге к Ивановым, с письмом к Кнерцеру, думая, что она подождет нас; а она увезла куда-то мальчика и мы его потеряли, и весь вечер искали, и в поисках заехали к Раевским, которые оставили нас ночевать» (ПЖ, стр.323—324). , в котором ты пишешь о больном мальчике, а какой результат всего, т. е. нашли ли мальчика и что это за история? так я ничего и не знаю. Лёва привез цветов — фиалок и весеннего, яснополянского духа, так что все мы взволновались и всем захотелось ехать. Но потом по неволе улеглось, и мы решили, что и так хорошо, хотя девочки сегодня приуныли, особенно Таня. Хочется ей и за город, и в Кремль к заутрени на площадь, и куда ни соберется — всё не с кем, всё нельзя. Теперь 11 часов, вечер; люди в волнении, многие идут к заутрене, Маша с Сашей спят, Лёва заснул, и Таня его никак не добудится идти с ней и с Мамоновыми-Рачинскими в Кремль.

Лёва мне говорил, что окна на верху, особенно в детских — не выставлены и не отворяются. Пожалуйста, Лёвочка, постарайся быть немножко нам полезен, вели всё выставить и всё отворитьв обоих домах в обоих домах — в доме, где жили Толстые, и во флигеле, где жили Кузминские.. Также мне важно знать, когда начнут белить дом и скоро ли это кончат, не поговоришь ли ты об этомс Александром Яковлевичем с Александром Яковлевичем. А. Я. Парфенов, управляющий.. Илья всё обещал, но ни о чем не написал мне. Еще Лёва говорил, что колодезь рушился. Это очень опасно для малышей; ради бога, вели починить. Насколько вы в Ясной похлопочете, настолько мне меньше хлопот. А я здесь всё гувернёров смотрю, плохой всё народ, и я не решаюсь брать, хотя одного mr.Tastevin Tastevin — Рене-Проспер, Эдмон Иванович Тастевэн, воспитатель Лицея и Коммерческого училища, помощник Софьи Андреевны по переводу «О жизни» на французский язык. , просто случайно узнавший, что я его беру, очень хвалил. Tastevin перевод кончает, просит по 25 р. за лист, на что я согласилась. Он обещал написать через Gautier издателям в Париж и наладить мне это дело.

Посетителей, гостей эти два дня не было, и мне от этого легче. Сидела с малышами, красила яйца, чтоб их занять; шила, писала письма, тётенька приезжала и Tastevin — и кормила, кормила и кормила. Мальчик растет и поправляется, кормление всё в одном положении, т. е. без льда дня еще не прошло и всё немного больно. Молока пока довольно. Но желудки наши с мальчиком без усиленных средств не действуют совсем, и это очень неприятно. Сегодня я сошла в первый раз вниз и вышла на балкон на несколько минут, но еще слаба я очень, ноги дрожат. — Спасибо Количке, что предлагает приехать; мне теперь не нужно помощи; девочки и madame пока помогают, а на той неделе, надеюсь, гувернёр будет.

Как я боюсь, что в Ясной ничего не сделают и придется или от этого не ехать долго или при себе пачкаться.

Целую тебя, Соню и Илью. Лёва говорит про Соню: такая хорошая, добрая. Количке кланяюсь. Мальчик проснулся, прощай.

Соня.

Суббота в ночь.

Заутреня.

Датируется на основании пометы: «Заутреня. Суббота в ночь» и описания пасхальной ночи в письме.

№ 199

29 апреля 1888 г. Вечер. Москва

Наконец-то я получилаот тебя письмо от тебя письмо — от 28 апреля; в нем Толстой писал: «Не скучай ты, голубушка, об Иване и не тревожь себя мыслями. Дал бог ребеночка, даст ему и пищу [...]. Пожалуйста подумай и напиши мне все, что нужно для приготовления к вашему приезду, не жалея подробностей. Мне доставит большое удовольствие — устроивать. Окна отворяю и сырости не будет [...]. Мне так хорошо, легко и просто, и любовно с тобой, так и тебе, надеюсь» (ПЖ, стр.326—327). , милый Лёвочка, в котором я тебя нашла, т. е. почувствовала твое сердце. И это письмо меня так оживило; и треснувшие соски, и беспокойство маленького Ивана, и заботы, и сомнения о гувернёре — всё стало даже весело.

Нет, милый друг, мне не нужно, чтоб ты приезжал для моего с Иваном спокойствия. Мое спокойствие, главное, когда ты здоров и доволен. Я не скучаю вообще; я только озабочена, занята страшно весь день, и больше с ребёнком; а что тяготит — это слабость, боль грудей и нервность. Сегодня так стало хуже, что я вскрикиваю и поднимаю плечи и вся съеживаюсь, когда даю грудь ребёнку. А он тянет страшно, и Миша говорит, что у него ротик шалашиком, когда он ловит грудь, чтоб сосать.

Приехал Серёжа Приехал Сережа. С. Л. Толстой приехал с охоты от Олсуфьевых. , в понедельник будет в Туле и в Ясную поедет. Спасибо за готовность всё сделать, что надо в Ясной. Прежде всего надо велеть подштукатурить, где надо, потом белить: детские прежде всего, потом залу, гостиные последние. Еще пол в двух детских на верху надо поправить; его весь сломали, когда крыс вытаскивали. А что крысы? Неужели есть? Тани сестры балкон она просила только укрепить, чтоб не был опасен. Особенных дел еще в Ясной нет.

Сегодня нанялагувернёра Гувернер — Ламбер (Lambert). , он через неделю уж поступит. Швейцарец, знакомый и очень рекомендованный m. Tastevin старшим. Какой — не поймешь: молодой, белокурый, скромный, французской Швейцарии, знает по-немецки, по-латыни и гречески. Ужасно охотно поступает к нам. Что-то будет!

Таня с Лёвой поехали в концерт балалаек; приехали какие-то знаменитые балалаечники из Петербурга. Маша до́ма иМашенька Степина Машенька Степина. Марья Петровна Берс, рожд. Романова, жена С. А. Берса.сидит. Лёва ходил пешком в Нескучное, оттуда в лодке приплыл; он озабочен своим здоровьем, гигиеной и экзаменами; всё писал сочинение оДержавине Державин — поэт Гавриил Романович Державин (1743—1816). , и мне. и дяде Косте рассказывал, как именно он предполагает писать. Андрюша с Мишей ходили с Фомичем в балаганы, играли в саду; Саша всё с Васькой артельщиковым играет, и очень весела и мила.

Ты пишешь: «Мне будет приятно и здорово приехать в Москву». Почему здорово? Я тебе пишу: не нужно приезжать, и это правда, что не нужно. А только это не значит, что я не рада буду. Ты знаешь сам, какая радость тебя видеть всегда, когда ты и дома живешь и придешь после того, как или уходил или сидел долго с тёмными. Пожалуйста, по моему приказанию, как ты пишешь, продолжай беречься по моему приказанию, как ты пишешь, продолжай беречься. Толстой писал 28 апреля: «Дунаев поварничает очень успешно, а я ничего не делаю, — берегу себя по твоему приказанию».и есть куриный суп, а не щи.

Пругавин Пругавин — Александр Степанович Пругавин (1850—1920), публицист; специально изучал раскол и сектантство. Ему принадлежит книга «О Льве Толстом и о толстовцах» М. 1911.был и говорил, чтоконцерт состояться не может концерт состояться не может. Т. Л. Толстая писала об этом концерте Толстому 22 апреля 1888 г.: «Вчера приходил Пругавин и очень огорчен, что ничего не сделано решительно для концерта. Он говорит, что только можно было устроить это на второй день Пасхи, потому что и театры и артисты в следующие дни будут заняты. Нам с Машей так стало жалко, что это расстраивается, что мы думаем сами это устроить без тебя. Будем от твоего имени просить Андр. Бурлака и Лопатина участвовать, а Стахович напишет Горбунову — он в Москве. Сегодня Пругавин телеграфировал, что это можно будет 6-го сделать. Как ты думаешь об этом?» (Письмо хранится в АТ). Толстой отвечал Т. Л. Толстой 26 апреля: «Очень хорошо сделаешь, если устроишь концерт без меня. Получили ли они разрешение?»
Толстой писал в ответ 3 мая: «Письмо твое приятное получил 3-го дня, и мне стало веселей» (ПЖ, стр.328). , поздно, состава хорошего быть не может. — Девочки тебе напишут, и Миша просил налиневать бумажку к завтрему. Лёва же вряд ли, он или гуляет или учится.

Кланяйся своим сожителям, тебя целую. Завтра не напишу, дела много. Прощай, голубчик. — И мне просто и хорошо с тобой, слава богу!

С. Т.

Предшествующие письма — от 25, 26, 27 и 28 апреля — не печатаем.

№ 200

1888 г. Мая 1. Москва

Очень плохо идет мое кормление, милый друг. Одна грудь до того разболелась, что после всякого кормления я вся в поту, и чуть ли не истерика готова сделаться, и невозможно от слёз удержаться. Какие адские боли и как всё в мире устроено не натурально! Таня увидала случайно, каково мне кормить, и с каким-то ожесточением стала твердить: «надо взять кормилицу». Но я еще не думаю о кормилице и молю бога о терпении. Молока мало, у ребёнка такие худенькие ножки, и он весь — и личико, и всё тельце худенькое, и мне уж его жалко! на этот раз стало жалко раньше 6 недель, бывало после. Это уж старческая слабость и нежность к маленькому и беспомощному.

Так как от боли я двинуться даже не могу, ни работать, ни делать что-либо правой рукой (и писать больно), то я всё сижу неподвижно и очень тоскую, так как не вижу конца своим страданиям. И как это сделалось быстро, вдруг, безо всякой причины. — Как твое здоровье, и как ты поживаешь? Два дня нет писем от тебя, и это всех нас уж беспокоит. Думаем, не пришлешь ли ты Михайлу кучера по моей просьбе, и с ним завтра утром и письмо. Константин сегодня ушел, и мы без кучера.

Сегодня обедали у нас Машенька сестра и дядя Костя, и все потом дети и большие бегали и гуляли в саду. Я видела в окно Маслову иГубкину Губкина — Анна Сергеевна Губкина (1837—1922), учительница, давала уроки М. Л. Толстой. Позднее преподавала в женском профессиональном училище Лепешкиной в Москве. , но ко мне никто не пришел в виду моего нездоровья, чему я была очень рада. За обедом произошла маленькая драма: Серёжа заметил тихо Андрюше, что у него руки грязны, Маша подхватила, и все на него напали и он расплакался, ушел и не стал обедать и долго рыдал, больше из самолюбия перед Колей Оболенским и Борей Нагорновым; я не мешалась, у меня нервы слишком расстроены, и мне его было жалко, и самой хотелось плакать. Потом обошлось, он пошел бегать, а в 7 часов достал в шкапу солонину и ел с большой жадностью. Я сошла к нему вниз, Лёва не знал, что я сошла, и первый пошел его утешать. Он очень мил, Лёва, только балалайку напрасно купил, как бы экзамены не пострадали.

Прощай, Лёвочка, целую тебя. Завтра у нас начинается учение, и я рада, а то дети всё бегают и часто скучают от бездействия.

Если моей груди не будет лучше, не знаю, как и переедем. Я ничего не могу предпринимать в этом положении, а без толчка от меня вся моя домашняя машина в ход пойти не может. И это меня мучает. — Лёва вчера меня спрашивает: «Мама́, вы счастливы?» Я очень удивилась, не нашлась сначала, а потом говорю: «Да, я себя считаю счастливой». А он говорит: «Отчего же у вас вид мученический?» Я ему ничего не отвечала, и думаю, что это от забот и от усталости бессонных ночей и от боли. Но он всё замечает, и ему надо, чтоб всем было хорошо.

Мы в письмах с тобой гораздо ближе, чем в жизни. В письме всё вспоминаешь и всё напишешь, что может быть интересно хоть немножко, а в жизни видимся мало, тебя тёмные люди завоёвывают, и всегда совестно как-то рассказывать обыденные мелочи, а в письме всё как будто интересно.

Ну, еще раз прощай, не оставляй нас долго без известий. Целую тебя.

С.

1 мая.

Торопи работы в доме Торопи работы в доме. Толстой писал 5 мая: «Беление дома дело очень трудное, чтобы не переломать и не перепортить мебель. Вчера, например, мы застали маляров, спящих на наших постелях. Их изгнали. Постараюсь, чтобы не перепортить всего и кончить скорее».
Толстой писал в ответ 5 мая: «Вчера получил твое письмо, милый друг, о твоей боли. Это ужасно грустно и жалко. Решить вопрос о том, до какой степени ты можешь и должна терпеть, можешь только ты. Надо надеяться, что как и в те разы, это будет продолжаться не очень долго и может зажить при помощи от кормилицы. Но все решишь ты, и советовать нельзя. Мой совет один — не отчаиваться и во всём, и в этих страданиях находить хорошее и нужное» (ПЖ, стр, 329). , чтоб нас не задержали.

№ 201

1888 г. Мая 4. Москва

С тех пор, как кучер Михайло привезтвое письмо твое письмо — от 1 мая (ПЖ, стр.327)., — известий от тебя нет, милый друг. Ехали они сутки до Москвы, иДунаев Дунаев — Александр Никифорович Дунаев (1850—1920), сын владельца табачной фабрики. С 1886 по 1919 г. работал в Московском торговом банке. Единомышленник Толстого. Познакомился с ним в 1887 г. в Хамовниках. Оказывал содействие Толстому в деле помощи голодающим, принимал также участие в переселении духоборов за границу.очень забавно рассказывал, как вы живете и как они сРахмановым Рахманов — Владимир Васильевич Рахманов (1865—1918), в 1888 г. — студент-медик. Позднее врач. Жил одно время в толстовской общине М. А. Новоселова; сотрудничал с Толстым на голоде. Единомышленник Толстого. Опубликовал «Семь писем Л. Н. Толстого», обращенные к нему («Минувшие годы», 1908, №12).и Михайлой ехали, и их всё ставили на запасный путь, и он очень кипятился. Дунаев, правда, очень добрый и милый человек, и очень тебя любит, и видно заботился о тебе. Количкина же теория о расточительности Дунаева и о том, что надо есть щи из капусты с водой, — крайне меня огорчила, и я теперь менее о тебе покойна, чем даже при кухмистерстве Дунаева. — Я бы поехала к тебе раньше, милый друг, если б поступала по сердцу и только по любви к тебе. Но тут пропасть соображений: маленький Иван постоянно тем или другим хворает, а холодно и сыро его везти. Гувернёр поступает в субботу,англичанка англичанка — miss Kate. еще не приехала; об экзаменах Лёвы узнаю завтра; о доме, книгах и делах не кончила еще ничего, и с такими грудями больными ничего делать нельзя. Живут у нас Коля Оболенский и Машенька — Стёпина. Оба очень веселы и довольны. Я начала выезжать, сегодня была на выставке картин и очень наслаждалась, но очень спешила. Сил у меня больше и нервы крепче; вообще я здорова, если б не соски. Боюсь сказать, но сегодня чуть-чуть поменьше боль при кормлении, хотя не могу еще не охать и не жаться.

Был нынче Юрьев,Марья Александровна Марья Александровна — М. А. Шмидт.иОльга Алексеевна Ольга Алексеевна — О. А. Баршева.. Юрьев, бедный, очень огорчен. Дочь его нервно больная уКорсакова Корсаков — Сергей Сергеевич Корсаков (1854—1900), психиатр, профессор Московского университета.в лечебнице, у ней пять человек детей, которые все у Юрьева; а в это время у ней скоропостижно умер муж, на руках у Юрьева, разрывом аорты, и от нее еще скрывают до сих пор. Он очень постарел, но сияет удовольствием, когда говорит, что ему поручили поставить на императорском театре«Сон в летнюю ночь» «Сон в летнюю ночь» — Шекспира. .

Намереваюсь я приехать не позже 15-го мая; не знаю, называешь ли ты это скоро или не скоро. Кабинет твой и твои все вещи, и книги, и бумаги оставлены так, как будто ты хотел вернуться, а дети, и Дунаев, и Рахманов, все говорят, что тебе не хочется вернуться. Я и послала с Серёжей немного белья, две простыни, наволоку и проч. и денег 15 рублей. Помни, что чистота для гигиены необходима, и не ходи, пожалуйста, грязный, в белье грязном. У тебя в Ясной оставались ситцевые рубашки, белый и драповый халаты, белые блузы и проч. Нашел ли ты всё это? Напиши мне, где новаякнига доктора Покровского Книга [...] Покровского. Вероятно имеется в виду книга доктора Е. А. Покровского «Детские игры», преимущественно русские (в связи с историей, этнографией, педагогикой и гигиеной) (М. 1887), два экземпляра которой сохранились в яснополянской библиотеке. ; я её искала, искала и нигде не нашла, а могла бы пригодиться.

Рисунок

Иллюстрация:

С. А. Толстая с детьми
Слева направо: Андрей, Михаил, Александра и Ванечка (на руках у С. А.)
С фотографии 1891—92 г. г.
Музей-усадьба Ясная Поляна

Рассказы Дунаева о вашем странствовании были очень интересны; но видно прихворнул ты в Ясной больше, чем написал. Желудок-то очень болел, — дело до компрессов доходило, и Рахманов говорил, что ты кашлял. И еще теперь, бог знает, здоров ли ты, так давно писем нет. —Начали ли белить дом? Начали ли белить дом? Толстой сообщил 7 мая: «Дом, верх, нынче кончили подштукатуривать и белить» (ПЖ, стр.330). Когда обещают кончить?

Работаешь ли ты и не надрываешься ли? Работаешь ли письменно? Напиши получше, дай еще раз себя почувствовать душой. Целую тебя.

С.

Тут все говорят о крушении поезда настанции Голицыно Станция Голицыно — подмосковная станция М. -Брестской ж. д. , где жили Чертковы. Ужасная история и много погибло.

4 мая вечер.

1888.

№ 202

1888 г. Мая 9. Москва]

Вот спасибо, что написал такое хорошее и длинное письмо, милый друг. Мы три дня в напряженном состоянии ждем все от тебя известия, и получение письма сегодня было торжество, так все обрадовались. Слава богу, что ты пока здоров, наберешься силыдля будущих болей для будущих болей. «Желчные колики от камней» (прим. Толстой). , которые угрожают (по моему мнению) без лечения. Я думаю, что простокваша хорошо, но не в холодные дни. Сегодня и вчера очень холодно, северный ветер, дождь и пасмурно. Прескучно.

M. Lambert поступил и всем нравится. Очень скромный и не неприятный, и дети к нему отлично относятся, охотно пока слушают, а он им пальто надевает, когда свежо, и мне это нравится.

Здоровье мое равномерно и очень медленно, но улучшается. Иван только всё худ и плох, начну скоро подкармливать. Завтра 40-й день; хорошо хоть столько прокормила. А как трудно! и сколько времени берет кормление, я уж забыла, да и дел столько никогда не было посторонних. Еще потому много времени берет, что молока мало, канальчики запухли, и добыванье молока слабому ребенку — трудно. Я иногда час сижу, чтоб его насытить.

Лёва и Коля Оболенский иногда очень озабочены и мрачны по случаю экзаменов, а то оживляются, и Лёва играет то на балалайке, то на скрипке, то на рояле. — Вчера Саша нас напугала, ухо стреляло, она кричала ужасно половину дня и всё просила Машу рукой ей держать; она тогда засыпала. Я пустила ей в ухо масло, положила вату с камфарой, и к утру прошло. Вчера Машенька сестра обедала и Митя Олсуфьев, и после обеда малыши с Борисом бегали на перегонки в саду по большой аллее, а потом Митя Олсуфьев, Лёва, Коля Оболенский и Lambert тоже бегали и Лёва пришел первый. Машенька очень сочувствовала и была весела. — Миша Олсуфьев уехал, и мне что-то подозрительно его отношение к Тане и ее к нему. Когда я на это намекаю, то Таня ненатурально хихикает, отшучивается и говорит: «Он тверд, как кремень», или: «я ему уж делала сама предложение», — и всё в этом роде. Маша и Вера Шидловская что-то тоже ненатурально относятся к этому предмету. Я хотела просто и откровенно спросить Таню, да всё не решаюсь. Если только с её стороны надежда и ошибочная, то ей будет потом неприятно, если она мне скажет.

Хотел Миша Олсуфьев опять сюда приехать, и очень горячо говорил о том, что в Ясную непременно приедет, но больше я ничего не заметила. Вот было бы радостное событие, хотя и жаль бы было с Таней расставаться.

Ну вот и все написала, что у меня интересного и чем я живу. Иван с голубыми глазами, на тебя несомненно похож. И руки, и пальцы, и форма головы — все как твое. Но он еще не смеется и не осмыслен его взгляд, что скучно. Прощай, милый друг, целую тебя и кланяюсь Количке. Я понимаю, что очень соблазнительно вспахать, кому нужно, не паханную от недостатка рук землю и сунуть туда зерна, от которых люди будут сыты, но отношусь всегда недоброжелательно только потому, что это бывает в ущерб твоему здоровью. Ты всегда себя пересиливаешь.

С. Т.

9 мая 1888.

О делах-то я и забыла написать.

Подоконники красить не надо Подоконники красить не надо. Толстой запрашивал 7 мая: «Александр Яковлевич предлагал белить подоконники; я, было, согласился, но потом решил, что они будут вонять и липнуть долго. Как ты думаешь?» .

Крышу красить будем, но я краску пришлю из Москвы.

Приедем мы в воскресенье и народу нас столько: няня, я, Таня, Маша, Lambert, Андрюша, Миша, Саша и, вероятно, англичанка.

Нужно будет в карету нанять четверку лошадей, лучше в Туле нанять, а на своих шагом довести карету дня за два, а то в прошлом году какие-то клячи насилу довезли. Карету нужно непременно, маленький Иван всё кашляет, а к воздуху совсем не привык.

Затем в коляску наших лошадей надо набрать.

К приезду нашему только надо приготовить как всегда: ростбиф, чай, молоко, яйца, хлеб.

Сенники детям набить.

Если я в воскресенье не приеду, я телеграфирую, а если не изменю намерения, то буду молчать.

Если можно, вели паркет натереть; Тит умеет, я думаю, а то из Тулы взять.

Настоящему письму предшествует другое, от 5 мая; его мы не печатаем.

№ 203

1888 г. Мая 11. Москва

Помощницы мои расхворались, хотя обе еще на ногах. У Тани ночью был жар, теперь горло болит и насморк; а сейчас Машу знобит и тоже горло болит. Боюсь, что всех переберет, и что мы не выберемся в воскресенье. Мое кормление тоже значительно ухудшилось, и погода холодная, и пожалуй Ивана везти опасно.

Утром приходила Ольга Алексеевна и рассказывала письмо Марии Александровны, не без ехидства прибавив, что Мар. Алекс. влетела к тебе, когда ты был еще в постели, а что Количка белье стирает. И то, и другое — безобразие. Она же мне сказала, что ты собираешься приехать, а вечеромпришло твое письмо пришло твое письмо. Толстой писал 9 мая: «Марья Александровна была вчера и действительно рассказала про тебя и вас, так что я понял, но сказала тоже, что мой приезд облегчил бы тебе отъезд, — если бы
я взял малышей. — Это очень поощрило меня ехать, но по письму увидал, что это не нужно, и что девочки заменят меня. Да и теперь уж так коротко; только бы ничто не задержало и не помешало» (ПЖ, стр.330—331). , что ты раздумал. А мы теперь еще бог знает, когда приедем. Кроме малышей и людей, ни у кого нет страстного желания ехать в Ясную, а для меня это такой ряд волнений и забот, что так бы и сидела на месте. — Лёва очень усердно учится, и его жаль вывести из колеи. Коля Оболенский сегодня математику выдержал и очень доволен.

Читали сегодня в газетах, чтоАндреев-Бурлак Андреев-Бурлак — Василий Николаевич Андреев (1843—1888), по сцене Андреев-Бурлак, артист и чтец. умер в Казани крупозным воспалением в легких. Это нас всех поразило.

Стёпина Машенька ездила к нему вДорогобуж Дорогобуж, Смоленской губ. В Дорогобуже служил С. А. Берс судебным следователем. , и он ее прогнал и говорил ей ужасные вещи, и она вернулась и всё плачет, и теперь все её надежды рухнули сразу.

Сегодня уложила все твои вещи, так как до сегодняшнего дня я всё думала, что ты, может быть, приедешь. Ты ничего не написал, какие книги тебе привезть, а теперь уж поздно, мы не успеем. О приезде своем я во всяком случае телеграфирую, так как всё очень неопределенно.Неужели только в субботу кончат белить? Неужели только в субботу кончат белить? Толстой писал 9 мая: «Второй день праздник и работы нет в доме. Завтра начнем. Верх кончен совсем, только развесить и расставить, и не перепутать, и не сломать. Низ кончат, я думаю, дня в три, так что к субботе будет готово».
После этого письма Толстая писала 12 мая; это последнее письмо не печатаем. Когда же успеют вымыть и на место всё поставить? Ключ я тебе послала для того, чтоб ты нашел ключ от террасы и велел поправить, где потекло. А кроме того там поставлена вся ломаная мёбель; хорошо бы ее всю свезть к столяру; а то мы приедем, подводы понадобятся и для багажа, и для нас, и для Кузминских.

Англичанка моя из Англии едет; Таня Кузминская получила от нее письмо с корабля. Должно тут будет 13-го или 14-го.

Пожалуйста, когда я извещу о приезде, пришлите нам то, что я прошу, а именно: карету — лошади наёмные, коляску и подводу парой, лошади свои. Знаю, как ты на все эти просьбы смотришь недоброжелательно, но я уж так избаловалась, а главное, мои нервы от усталости так расстроены, что мне не до идей. Предоставляю их разным шалым и праздным людям, а мне некогда. — Очень рада, что ты здоров, надеюсь застать тебя таковым. Как подумаю о яснополянском разгроме, произведенном разными посетителями и жителями, и о грязи, внесенной всеми ими, то и ехать не хочется. Не скоро приведешь всё это хоть в возможный вид.

Что Серёжа, как поживает? Он умеет так устроиться, что как будто его нет.

Продолжай писать, а то бог знает, приедем ли; если же и уедем отсюда, Лёва так всегда ждет писем.

Ну, прощай, теперь до скорого свиданья.

С. Т.

Мая 11-го. Среда в ночь.

1888.

№ 204

1889 г. Марта 24. Москва

Очень рада была получитьизвестие о тебе известие о тебе — записка Толстого от 22 марта, в которой он писал: «доехали в 9-ом часу к Сергею Семеновичу по прекрасной зимней дороге [...]. Князь только лег спать, но, несмотря на то, принял нас очень радостно» (не напечатано).и от тебя, милый Лёвочка. Я уверена, что тебе будет очень хорошо у князя, и теперь, когда я знаю, что ты на месте и что тебе рады, — я совершенно успокоилась и радуюсь твоему уединению и спокойствию. Меня тронуло дажеписьмо князя письмо князя. С. С. Урусов писал (почтовый штемпель 23 марта): «Высокоуважаемая, неоцененная, прекрасная, чудесная и размилая графиня! Благодарю, благодарю, очень, очень благодарю. Оживил меня Л. Н. и порадовал П. И., за Машу особливо порадовал, целую ее и поздравляю вдвойне. Поверьте, что будет с ним счастлива. Жаль только, что откладывают. Вы знаете, что свадьбы устрояются на небесах, а потому и вы и все должны порадоваться» (не опубликовано, хранится в АСТ)., так он тебе рад исочувствует Маше и Павлу Ивановичу сочувствует Маше и Павлу Ивановичу. Предполагалась свадьба Марии Львовны и П. И. Бирюкова. . Может быть, это всё будет хорошо; но не так мы любили и любим до сих пор. Когда уехали вы, Маша не только не была огорчена или озабочена Пошей, но, казалось, еще веселее и счастливее, чем когда-либо. Может быть так и лучше. Для нее — несомненно.

Получили мы ииз Пирогова известие из Пирогова известие. В Пирогово уехала Мария Львовна. , что доехали благополучно. А как холодно было в то утро, когда они туда приехали! И теперь морозит, я сегодня в шубе выезжала. — Вчера мы вечером: Таня, Лёва, Леночка и я сидели очень семейно и обсуждали Машину свадьбу, и все были в недоуменьи, и все одинаково решили, что мы ее не понимаем, но что-то не то, не так любят. Вообще мы давно так дружелюбно не разговаривали, ведь мы редко бываем одни. По правде сказать, единственная выгода твоего отсутствия, — это, что мы избавлены видеть и принимать такое множество чуждых и часто не приятных людей, с которыми и скучно, и страшно фальшиво, и из-за которых тебя нет.

Какие-то тёмные звонили вчера, и я велела всем говорить, что ты совсем уехал в деревню и не вернешься. — Таня ушла сегодня к Мамоновым, там Орлова,Щербатова Щербатова — дочь кн. Марии Павловны Щербатовой., Самарина и другие, — и чтение. Лёва взял два рубля и ушел искать куда их поместить. Третьего дня он попал наобсерваторию Швабе обсерватория Швабе — обсерватория при магазине оптических принадлежностей Швабе на Кузнецком Мосту. и был очень доволен; видел луну, звезды, и астроном толковал.

На верху сидят Леночка и Марья Петровна. Малыши спят, все здоровы, Ваничка покашливает, у Андрюши горло слегка красно, но это всё ничего.

Надеюсь, что ты будешь писать мне не редко, и что ты перестал на меня досадовать, что я за тебя вечно беспокоюсь, и что до сих пор мне расставаться с тобой и тяжело, и жутко, и грустно. Целую тебя, кланяюсь Павлу Ивановичу, а князю напишу отдельно ответ на его милое письмо. От Серёжи былописьмо, всё пропитанное «Нибелунгами» письмо, все пропитанное «Нибелунгами». Письмо С. Л. Толстого не сохранилось. В нем шла речь о поставленном в Петербурге на Мариинской сцене «Кольце Нибелунгов» Р. Вагнера. Вагнеровский цикл был дан приезжей труппой пражского предпринимателя Неймана, капельмейстером был выдающийся музыкант Мук. Толстой запросил Софью Андреевну 27 марта: «Что Серёжа пишет о Нибелунгах?» (ПЖ, стр.334).
О получении настоящего письма Толстой записал в своем дневнике под 26 марта: «Получил письмо от Сони раздраженное на темных людей и Машу. Хотел огорчиться, но можно побороть». .

С. Т.

24 марта, вечер.

1889.

Толстая пометила: «Письма в именье кн. Серг. Семен. Урусова, близ Троицкой лавры, куда Лёв Николаевич ездил заняться писаньем и отдохнуть от города».

№ 205

1889 г. Марта 26. Москва

Хотя руки отнимаются писать тебе, но не могу же я жить с тобой врозь и не иметь никаких отношений, — это было бы слишком грустно. А вместе с тем зачем и что́ писать? Сейчас играли на скрипке и фортепиано Мамоновы, Герасимовы, Леночка, была Голохвастова, — всему этому ты не сочувствуешь. Дети столярничали, ездили к Дьяковым и Северцовым, — ты не сочувствуешь; — столярничали для моциона, а не для хлеба насущного. Я принимала корректоров, типографщиков, шила детям одеяния, — и этому ты не сочувствуешь — первое деньги даст, второго, по твоему, и так много лишнего.

Болит у меня страшно грудь, хуже, чем было вначале; вчера Ваничка сосет, а по губам его из груди кровь струйкой. Что я мучаюсь при ранках, в которые вонзаются 12 маленьких, острых зубов, — это ты себе и представить не можешь. — Может быть, если у тебя за принципами осталось еще немножко сердца прежнего, — то этому ты хоть немножко сочувствуешь.

А мне очень дорого знать,как ты устроил свою жизнь у князя как ты устроил свою жизнь у князя. Толстой писал 24 марта: «Живу я здесь пока превосходно. Вчера ходил много по окрестным деревням, но ничего не писал, читал и беседовал» (ПЖ, стр.332; датировано 24). , здоров ли ты, можешь ли работать, много ли ходишь, какую себе выдумал физическую работу, вообще я всему сочувствую, что до тебя касается, и только то меня всегда волнует, что́ тебе приносит явный вред, — физический и моральный. А таких элементов, к сожалению, стало очень много.

Напиши мне хорошее письмо, чтоб тебя почувствовать. Я тебе такого не напишу: кроме невыносимой боли физической, я эти дни встревожена письмами — доносами из Самары и Ясной о пьянстве, нечестности, беспорядках и тому подобных неприятностях на прикащиков. Вот уж чему и я не сочувствую, а вместе с тем все эти обращения ко мне делают меня как бы ответственной.

Лёва очень худ и не весел. Он старается подвинтить себя, — много ходит, пьет молоко, но всё это плохо помогает. Как всегда на лето много надежд.

Прощай, милый Лёвочка, второй час ночи, пора ложиться. Целую тебя и кланяюсь князю иПавлу Иванычу Павлу Иванычу. П. И. Бирюков поехал вместе с Толстым к Урусову.
Толстой писал в ответ на это письмо: «Вчера получил, милый друг, еще более грустное от тебя письмо. Вижу, что ты физически и нравственно страдаешь и болею за тебя: не могу быть радостен и спокоен, когда знаю, что тебе нехорошо. Как ни стараюсь подняться, а всё делается уныло и мрачно после такого письма. Ты перечисляешь всё, чему я не сочувствую, но забываешь одно, включающее всё остальное, чему не только не перестаю сочувствовать, но что составляет один из главных интересов моей жизни — это вся твоя жизнь, то, чему ты сочувствуешь, т. е. то, чем ты живешь» (ПЖ стр.334—335). , если он еще не уехал.

С. Т.

Воскресенье

вечер.

Датируется на основании пометы «воскресенье» и связи по содержанию с последующими письмами.

№ 206

1889 г. Марта 28. Москва

Получили мы, к большой нашей радости,два письма от тебя два письма от тебя — от 26 и 27 марта (срв. ПЖ, стр.331 и 333; второе письмо датировано 28); во втором письме Толстой писал: «Князь меня выдал. Я не скрывал, но не считал нужным писать, тебя тревожить, так как боль, хотя и сильная, продолжалась недолго. Урусов так старательно ухаживает за мной, и мы так хорошо живем, что лучше не надо»., милый друг, — открытое и закрытое, — и одноот князя от князя. В АСТ сохранилось письмо С. С. Урусова (от 24—26 марта), в котором он описал болезнь Толстого. . Очень, очень ему благодарна за подробные и правдивые сведения о тебе и твоем состоянии. Какой он добрый человек и настоящий друг! Я всегда его любила и считала, впрочем, таковым; но теперь мое мнение о нем еще возвысилось и дружба усилилась.

Он писал мне, что ты был опять нездоров, но что нездоровье прошло. Надеюсь, что оно больше не повторялось, береги себя, ради бога. Видно, что князь весь пропитан заботой о тебе и твоем здоровье и что ты в верных и дружеских руках, что меня утешает и успокоивает. Никогда я еще так не была спокойна твоей отлучкой. Душой я всегда с тобой и, несмотря ни на какие наши разногласия, как только серьёзно взгляну внутрь себя, то вижу, до какой степени ты мне дорог, и как я высоко тебя ценю и люблю. — Впрочем не знаю, зачем и почему вырвалось у меня это признание, столь ненужное тебе.

У нас всё хорошо, только мои страданья при кормлении — ужасны. Всю грудь кроме того разнесло, горит, затвердело и грозит грудница, против которой приняла энергические меры: меркуриальная мазь, цикутный пластырь, бинт и проч. Трещины прижигаю ляписом и кладу лёд. Почему разыгралась в конце кормления вся эта история — понять нельзя. Ваничка здоров, и сегодня я его купаю после трех месяцев. Господи благослови!

Лёва страшно занят, у них начались репетиции; Таня всё пишет портрет и играет на фортепиано. Леночка тоже играет. Малыши гуляют по лужам — все трое. От Маши нет писем и мы тревожимся; а, может быть, проезду нет.

[В] воскресенье былЮлий Иваныч Юлий Иваныч — Ю. И. Лясотта, скрипач, учитель Льва и Михаила Львовичей.со скрипкой, играли Герасимова, Леночка и Мамоновы. Случайно подъехалаГолохвастова с Арочкой Голохвастова с Арочкой — Ольга Андреевна Голохвастова (ум. 1894), рожд. Андреевская, жена П. Д. Голохвастова; Арочка — ее приемная дочь Варвара.. Если б не грудь болела, было б очень приятно. — Сегодня Таня ходила кСурикову Суриков — художник Василий Иванович Суриков (1848—1916).; нашла его очень мрачным и изменившимся. Он ничего не работает, всё читает св. книги и тоскует. Говорит:«вот, как в горе, все меня забыли «вот, как в горе, все меня забыли». «Суриков в то время очень горевал по умершей жене» (прим. Толстой). ; никто никогда и не заглянет, всё один». Одну девочку отдал в гимназию, другая дома, Таня ее видела.

К тебе из Америкидва американца два американца. Толстого у Урусова посетили три американца: пасторы Ньютон и Кёррил и ученый Батчельдер Грин. Вильям Вильберфорс Ньютон (Newton), священник епископальной церкви в Соединенных штатах, напечатал воспоминания о своем посещении Толстого. едут, нарочно, чтоб тебя видеть. Завтра будут у нас, не знаю, что Таня им скажет, и боимся, что они к вам с князем нагрянут, хотя постараемся отклонить.

Какоетвое письмо безнадежное по взгляду на людей и на Россию! Но ты прав твое письмо безнадежное по взгляду на людей и на Россию! Но ты прав. Толстой писал 24 марта: «Деревенская жизнь вокруг, как и везде в России, плачевная. Мнимая школа у священника с четырьмя мальчиками; а мальчики, более тридцати, с соседних в полуверсте деревень — безграмотны. И не ходят, потому что поп не учит, а заставляет работать. — Мужики идут, одиннадцать человек откуда-то. «Откуда?» — Гоняли к старшине об оброке, гонят к становому. — Разговорился с одной старухой; она рассказала, что все, и из ее дома, девки на фабрике, в восьми верстах [...] повальный разврат. В церкви сторож без носа. Кабак и трактир, великолепный дом с толстым мужиком. Везде и всё одно
и то же, грустное. Заброшенность людей самим себе, без малейшей помощи от сильных, богатых и образованных» (ПЖ, стр.332—333; датировано неверно)., совсем прав; ведь я не даром, хоть и полушутя, последнее время всё говорю: «Я больна своей нелюбовью ко всему русскому». А это не нелюбовь, а та [вырвано], глядя на всё окружающее [опять вырвано] ты всегда старательно обходил вопрос о семейных обязанностях; но право, если б не эти обязанности, которые я не выдумываю, а всем существом ощущаю, — я посвятила бы себя на служение благу, т. nbsp; е. на то, чтоб, как ты говоришь, не игнорировать бы несчастья низших классов, а старалась бы помочь, насколько умела. Но я не могу дать вырости негодяями и необразованнымидетям, данным мне детям, данным мне. В подлиннике у Толстой — родительный падеж. богом, во имя блага чуждых мне людей. Может быть к старости исполню свою заветную мечту.

Что ты работаешь? Не нужно ли будет переписать идержать корректуры держать корректуры. Толстой был занят в имении Урусова корректурой статьи «Об искусстве», набранной для журнала «Русское богатство». 1 апреля Толстой писал Оболенскому: «Получил корректуру, перечел и убедился, что в таком виде печатать невозможно». Статья тогда напечатана не была.; я охотно это сделаю, как велишь. Не скрывай, пожалуйста, если будешь нездоров и не делай безумных вещей в смысле простуды, непосильной работы и неудобоваримой пищи. Есть ли у тебя фланель?

Книги я просила Таню отобрать Книги я просила Таню отобрать. Толстой писал 27 марта: «попроси Таню [...], чтобы она прислала мне листков как печатных, так и литографированных, о пьянстве» (ПЖ, стр.334). и послать, так как сама трудно двигаюсь. Она взялась.

Прощай, милый Лёвочка, целую тебя. Надеюсь и от тебя получить письмо, подгоняю свое к четвергу.

С. Т.

28 марта вечер

1889

№ 207

1889 г. Марта 31. Москва

Сегодняполучила от тебя такое хорошее, доброе, по настоящему любящее письмо получила от тебя такое хорошее [...] письмо — от 29 марта; в нем мы читаем: «не перестаю сочувствовать твоей духовной жизни, радуюсь ее проявлению, огорчаясь ее упадку, и всегда не только надеюсь, но уверен, что она всё сильнее и сильнее проявится в тебе и избавит тебя от твоих страданий, и даст то счастье, которому ты как будто иногда не веришь, но которое я постоянно испытываю, и тем сильнее, чем ближе приближаюсь к плотскому концу» (ПЖ, стр.335). , и так духом поднялась, весело стало, и всё легко, — даже мои ухудшающиеся, невыносимые боли при кормлении.

Кабы ты меня в жизни меньше поучал, меньше игнорировал и больше любил, — насколько я была бы лучше!

Твое письмо ничего не говорит еще об американцах. Боюсь, что они нарушили твою и князеву жизнь и помешали вам. Я их не видала, не могу ничего надеть, кроме самого легкого халата. Таня не могла отклонить их от поездки, так как они в Россию-то приехали только, чтоб тебя видеть. — Сегодня Таня их встретила на улице, и они ей сообщили, что ты здоров, но что не худо бы им: «a lady to take care of them».1 [«иметь особу, которая о них заботилась бы».] Что они этим хотели сказать? Говорили, что князь был очень любезен с ними.

А ты о своем здоровье ничего не говоришь. — Ты не можешь себе представить, как я довольна, что ты у князя, а не где-либо еще. Видишь, я знаю, что тебе хорошо и что о тебе пекутся, я и не скучаю, и не зову тебя; вот тебе доказательство, что я о себе не думаю никогда, что мне скучнее, а главное опять-таки, чтоб тебе было хорошо.

От Маши Кузминской было письмо, что Серёжа завтра выезжает с Стаховичем иДавыдовым Давыдов — Николай Васильевич Давыдов (1848—1920), судебный деятель, бывший прокурором в Туле, председатель тульского, затем московского окружного суда. Был дружен с Толстым и находился под его влиянием. Опубликовал свои воспоминания о Толстом («Из прошлого» М. 1914, стр 211—277).в Москву. Я так рада буду его видеть, т. е. Серёжу. — Сейчасот нашей Маши получили письмо от нашей Маши получили письмо — письмо это не сохранилось. , она очень наслаждается весной в деревне. Я её так понимаю. Теперь как-раз время ехать в деревню. И за тебя я сегодня радовалась: какой был чудный солнечный день, даже я решилась выехать покататься, хотя даже движение в коляске причиняет мне боль.

Малыши и Лёва всё бегают смотреть, прошла ли река, но она всё еще не прошла. В саду снегу еще много. Завтра 1-й уже апрель, а сегодня Ваничке год, как раз он родился в тот час, в который я теперь пишу. Он опять покашливает, но весел бесконечно, всё просится на пол ходить, чтоб его под руки водили. Саша со мной нынче всё время ездила, и Таня, и miss Kate. Все здоровы, и все веселы и дружны. Лёва всё на репетиции ходит; я ему вчера переписала длинную программу геометрии с чуждыми для меня словами.

О работнике в Ясную напишем О работнике в Ясную напишем. Толстой писал 27 марта: «У Урусова вчера было неприятное ему событие: работник, даже два отказались. Я вздумал ему предложить выписать из Ясной [...] попроси Таню написать [...], что я предлагаю желающим молодым мужикам в Ясной поступить сюда в работу дворника при доме за 60 рублей в год и проезд за счёт князя — одному, а то и двум»., но вряд ли кто к Святой и к лету пойдет. ЯВасилия Яковлевича сменяю Василия Яковлевича сменяю. В. Я. Парфенов — управляющий. ; там бог знает, что происходит. А затем прощай, милый друг, напишу скоро еще. У Тани сегодня барышни и чтение.

С. Т.

Пятница 31-го марта 1889.

№ 208

1889 г. Апреля 3—4. Москва

Получили сейчаствои письма твои письма — от 1 апреля; в них Толстой писал: «Живу я попрежнему очень хорошо. Нынче чуть-чуть поболел живот. Приписываю это тому, что вчера поел осетрины, а может быть, и тому, что сделал слишком большое усилие вчера же, рубя и пиля, и таская лес» (ПЖ, стр.336)., милый друг;к Тане — коротенькое к Тане — коротенькое. Письмо это неизвестно.
Следующее письмо С. А. Толстой не печатаем. и ко мне. Напрасно ел осетрину и напрасно переработываешь. Опять с любовью подумай, как нам всем страшна и больна твоя боль, и поберегайся, не трать сил на страданья, а живи подольше; это очень нам всем нужно, — именно для той жизни, которой ты дорожишь в нас, — для духовной.

Мои боли — хуже, разрез увеличился, и опять вся грудь нагрубла, и я очень страдаю при кормлении. Силы мне дает вид быстро поправляющегося Ванички, и буду терпеть хоть до обмороков. Еще дня два зуб невыносимо болел, но скоро прошел. Остальные все здоровы.

Вчера утром приехал Серёжа, я так ему рада; он, конечно, много уж времени проводит за фортепиано. К обеду собрались неожиданно Голохвастова с Арочкой, Миша Стахович, еще кто-то. И весь день просидели, утомили немного. Сегодня Феты обедают и Варя с мужем. — Серёжа собрался, было, к тебе повидаться, а потом отложил. Стахович тоже собирается, он будет говеть у Троицы. Я боюсь, что ты уедешь от князя, чтоб потом уехать в Ясную. Вот уж этого я не только не желаю, но страшусь. Тут удобства, добрый, заботливый друг — князь, тепло, приветливо. Там — одиноко, сыро, голодно, тяжело; да еще и Марьи Афанасьевны нет, да и отношения с своими мужиками стали тяжелы, неестественны, и, по-моему, неправильно поставлены. С детьми не надо учиться азбуке, пускать кубари, учиться шить и т. д. Детей надо учить и иметь на них влияние. — Ты же с ними работаешь и живешь на равной ноге, а я, т. е. не я, а экономия Ясной Поляны не велит им шалить, т. е. воровать, ломать яблони, травить луга и проч. Выходит бог знает что, а авторитета и помощи нравственной — им ни откуда нет.

Отодвинувшись от них, я это ясно увидала теперь, и говорю это без досады, а очень спокойно, сознательно.

Я рада, что американцы тебя не обеспокоили, и, главное, что князю не только не было досадно, но даже интересно.

Кланяйся князю от меня и поблагодари (с нежностью) за заботы о тебе.

Пора обедать, прощай, пришли уж гости, а я тебя целую, очень люблю и чувствую.

Стахович вёз это письмо и не поехал, а едет в Елец. Пишу это на другой день, и все у нас четвертого хорошо.

С. Т.

3 апреля

1889 г.

К письму приписка Т. Л. Толстой.

№ 209

1889 г. Апреля 6. Москва

Со вчерашнего дня я что-то стосковалась по тебе, милый друг. Это не значит, что я требую или желаю твоего возвращения, а просто писем нет вот уже третий день, и думается, не заболел ли ты? Лёва сегодня утром должен был ехать к тебе, уложился, собрался, но насморк у него, и надо было рано встать, и ему было лень, и погода ужасная, он и не поехал. Теперь вряд ли соберется, у него математический учитель второй вечер и он занимается. Серёжа вчера вечером уехал в Ясную, где происходят разные неприятности, а так как срок его отпуска ограничен, а ему надо ехать в Самару (среди Святой), то он тоже, верно, не соберется. Видно уж ты к нам приедешь.

Сегодня обедали мы вчетвером; вот пустота-то! Мисс Kate, Саша, Лёва и я. Таня ушла к Оболенским-Дьяковым, малыши с утра причащались с няней, а потом уехали в 2 часа красить яйца к Шидловским, там и обедают. M. Lambert ушел в церковь и покупки делать. Дождь льет страшный второй день. У miss Kate невралгия, а у меня рот и зубы болят, очень сносно пока, а грудь немножко лучше. У Ванички расстроен сильно желудок, идет коренной четвертый зуб, но он сегодня постоял один и очень весел. — Вчера вечером былЯнжул Янжул — Иван Иванович Янжул (1845—1914), профессор финансового права, с 1895 г. — академик. пил с нами чай, обещал с Таней, Соней Мамоновой и еще целая кампания, идти на Кремлевскую площадь в ночь на Светлое воскресение, и даже лезть на колокольню. Жаль, что мне нельзя; я никогда не была, и теперь опять нельзя.

Целые дни и до двух ночи я шью. Никогда не было так много летней работы. В прошлом году я родила, шить не могла, и дети доносили последние платья, а Андрюша очень вырос. Искала кому отдать и не нашла; искала в дом работницу, и тоже не нашла. И вот жизни духовной никакой нет, а спина и руки от работы болят, и эта работа, как бывало фотография, что больше шьешь, то больше втягиваешься. — Что-то ты работаешь?Вцепился ли в комедию Вцепился ли в комедию. «Исхитрилась» — позднейшее название «Плоды просвещения». Толстой писал 1 апреля: «Все предшествующие дни я хотел кончить комедию и нынче дописал последний, 4-й акт, но до такой степени плохо, что даже тебе совестно дать переписывать. По крайней мере с рук долой. И если захочется другой раз заняться этим, то буду поправлять» (ПЖ, стр.336). , которую так плохо написал, судя по твоему письму? Или отбросил ее? Не таскал ли опять тяжелых елей и не ел ли вредного? Жду уж теперь письма завтра, а сегодня принесли последнюю корреспонденцию и я опять о тебе ничего не узнаю. К тебе куча писем и книг. Посылать ли?

Целую тебя, если б не Ваничка, съездила бы тебя проведать.

С. Т.

Четверг 6-го апреля

1889.

№ 210

1889 г. Май 5—6. Москва

Получила твое письмо из Серпухова и, хотя ты хвалишься здоровьем, я страшно беспокоилась о твоем благосостоянии, так как холод почти что зимний, а одет ты по жаркому лету. Я провела сегодня тяжелое утро, глядя на снег и дрожа от холода, когда шла садиться на конку и думала о тебе. Но это бессильное беспокойство с неизвестностью, где ты и что ты — не может долго продолжаться, слишком мучительно; и я к вечеру встряхнула эту старую дурь и даже развеселилась, потому что приехал еще вчера князь Урусов, и сегодня смешил нас ужасно своими странностями всё на ту же тему. Завтра он у нас обедает. Кроме него еще были у нас Голохвастовы и Дунаев и сегодня Мамоновы. Найдет ли тебя Дунаев? Узнав, что ты ушел и что у тебя нет пальто и что о тебе заботиться некому, он решил ехать тебя догонять, так как будет четыре дня праздника. Я думала сегодня, что, если у тебя осталось хоть крошечку доброты, ты бы не рисковал идти студиться в эту погоду, а поехал бы из Серпухова поездом, а мне послал бы телеграмму. — Ну, да у всякого свои принципы. А то, что часто болит, то обмозоливается. Так и мое сердце.

Дети здоровы. Таня ездила сегодня с Леночкой на консерваторский спектакль в Малом театре. — Лёва писал сочинение о том: Какое литературное произведение служит наибольшим выражением национальности и еще чего-то, кажется, художественности, в наш век. — Говорит, что написал много, но тема не ясная.

Таня сестра уезжает 11-го в 7 часов вечера в Тулу и просит выслать. Нужно послать карету и телегу для вещей. Я напишу в Ясенки об этом Филиппу, а на всякий случай пишу и тебе. Пожалуйста, не ходи к Маше, а привези её скорей в Ясную от Ильи. Если же тебе скучно туда ехать, то напиши Илье, он или пришлет или привезет Машу.

На меня нашла весенняя тревога и чувство одиночества. Требований всяких от меня так много, а любви так мало! Разве Ваничка и два малыша улыбнутся иногда, будто мне рады и любят. И то спасибо.

С. Т.

5-го мая

1889.

В ночь на 6-е.

Толстая пометила: «Приехав от кн. С. С. Урусова, Лёв Николаевич пожил с нами в Москве, и потом ушел пешком в Ясную Поляну».

№ 211

1889 г. Мая 7. Москва

Спасибо за присланную телеграмму Спасибо за присланную телеграмму. Толстой телеграфировал 7 мая: «Совершенно здоров. Дома беспокойство напрасно».; она меня очень утешила, а то я даже здоровьем расстроилась и сегодня всю ночь не спала. Моя тревога и в Ваничке второй день ноет. Он всё плачет, капризен и грустен, и, когда меня увидит, плачет истерически, прижимается к моему лицу и ни за что ни к кому не идет. Он ужасно мило ходит один. — Жду с нетерпением письма от тебя,как ты дошел и перенес холод как ты дошел и перенес холод. Толстой отвечал 9 мая: «Ты спрашиваешь, как я переносил холод дорогой? Очень хорошо: надел фланель, жилет, фуфайку и даже шалью накрыл голову и шел гораздо легче и приятнее, чем в жар». (ПЖ, стр.338).. До сих пор ужасно холодно, северный ветер, и Таня раздумала приезжать, так что высылать впредь до уведомления ни за кем не надо. Я собираюсь в будущее воскресение или понедельник и пришлю телеграмму на Козловку. — Больше всего мешают гости: раньше третьего часа не ложусь никогда, ибо ночью наверстываю то, что не дают сделать днем. Вот сейчас кончила корректуру 4-й «Книги для чтения», два листа, а теперь тебе пишу, а потом надо сделать расчёт по сметамСлавянских книг славянских книг. Имеется в виду переиздание четырех «Славянских книг для чтения» Толстого, напечатанных впервые в 1874 г. одновременно с «Азбукой». , счесть сколько за дрова уплатить, записать счёт и обед. — Дети здоровы, сочинение Лёвы оказалось удовлетворительным. Завтра ему латынь — письменно. Все дети, Лёва, Lambert и люди целыми днями играют на дворе в лапту и до боли отмахали руки и растёрли ноги.

Таня сегодня обедала у Масловых; были разные барышни, Мамонова (мать) и дочь,Матильда Павловна Матильда Павловна. М. П. Моллас, была учительницей. и Урусов всякий день.

Вчера я сделала несколько визитов, а обедали у меня сестра Машенька и Урусов. Он очень странен, добр, но разговоры о любви неистощимы. Бедный! Мы еще не укладываемся и живем, точно век не уедем. В пятницу проезжает Москвой Alexandrine Толстая и хочет заехать на пол дня к нам. Я очень ей рада, но это будет немного стеснительно почти накануне отъезда и в день экзамена Лёвы.

Мне всё хочется тебе сказать: «не искушай господа бога твоего». Если, как ты мне писал, бог послал тебе опять здоровье, то не на то, чтоб ты его разрушил своими фантазиями, а чтоб ты употребил свои силы на что-нибудь высшее, духовное. Ты не в праве не беречься. Сегодня меня Урусов смутил, что ты можешь себя погубить скоропостижно какой-нибудь крайностью. Помни, что еще год на плечи, и всякое чрезмерное усилие — прилив к сердцу.

Как ты устроился, что ешь, где спишь? Что-то Андрюша стонет, рука от лапты болит, прощай, целую тебя.

Соня.

7 мая.

Ночь. 1889 г.

№ 212

1889 г. Мая 9. Москва

Твои открытые письма Твои открытые письма — от 4 и 7 мая (ПЖ, стр.337). меня мало удовлетворяют, милый друг. Хотелось бы больше о тебе подробностей. Прилагаю конверт с маркой; у тебя, может быть, нет. А бумага есть в желтом столе, в гостиной. Как устроился ты в Ясной, и кто из тёмных с тобой? Сегодня перебирала твои книги и вещи, и огорчилась, что ты всё новое взял, — блузы, панталоны, — всё что я только сшила, а старое оставил. Верно будешь работать и всё перепортишь. Новое всегда хорошо надевать чистое после грязной работы. Сапоги твои и кожу спрятали тогда же в подвал. Но ничего бы и так не высохло, холод ужасный. Мы понемногу собираемся, у меня страшная потребность одиночества и покоя, и жду не дождусь отъезда. Эти дни особенно тревожно, и нервы расстроены от причин, верно, чисто физических, но от этого не легче.

Лёва успешно сделал русский письменный и латинский письменный — экзамены. Завтра греческий. Дети здоровы, только насморки и кашель легкие от холодов.

Что слышно о Маше? Я рада бы была, если б она к тебе приехала. Её видел Нагорнов, который в Никольском смотрел и решил поселить туда на лето свою семью, чему и Варя и Соня с Ильей рады.

Вчера был Бутурлин и Урусов ежедневно бывает. Гости немного мешают, но иногда и развлекают. Завтра начну укладываться; в воскресенье и уже самое позднее в понедельник надеюсь приехать. Тогда телеграфирую.

Тут в МосквеПетя брат с Натусей Петя брат с Натусей. Наталья — дочь П. А. Берса.
Следующее письмо от 10 мая не печатаем. . Она страшно страдает от болей в животе; одни говорят, нервы, другие, — т. е. Захарьин, что срощение кишек; она исхудала, скрючилась, так жаль бедную девочку, страдает, непосильно ребенку. Я бы с ума сошла, кажется, если б всегда видела. Детей особенно жаль.

Не болел ли у тебя твой желудок? Надеюсь, что ты продолжаешь быть здоров.

Как это ты не получил письма в Туле? Я писала и туда и на Козловку.

Прощай, милый Лёвочка, напиши же мне хоть одно настоящее письмо.

С. Т.

9 мая

1889.

№ 213

1889 г. Октября 25. Москва

Вот и прошел мой первый суетливый день в Москве, как-то вы его провели в Ясной, надеюсь здорово и хорошо. Ехать в вагоне было так невыносимо жарко, что спать было невозможно, я вскакивала беспрестанно и выходила на тормаз. Утром приехала; застала Лёву еще в постели. У него насморк, но он вообще всё такой же, бодрый и беспокоющийся об экзаменах в далеком будущем.

Поехали в 10 часов по делам и к Софье Алексеевне Философовой. Она страшно кашляет и задыхается, сегодня Николай Алексеевич ездил к Захарьину и, если найдут нужным, она поедет за границу. Бедная — совсем говорить и дышать не может, правда плоха.

Потом была у Стороженко, кое-что купила и поехала с Лёвой обедать к Дьякову с Лизой, Варей, Машей и было очень приятно. Оставила имКрейцерову сонату Крейцерову сонату. — В «Истории писания и печатания Крейцеровой сонаты» Н. К. Гудзий пишет: «к 28 октября [1889 г.] редакция, легшая в основу литографированных изданий, была переписана и стала достоянием слушателей, а вскоре и читателей» (Толстой. Полное собрание сочинений, т. 27, 1933, стр.584).и пошла тут же по близости к Шидловским. Там Маша Свербеева сКатей Катя — Екатерина Федоровна Свербеева. , Верочка, Ольга, дядя Костя, еда и винт. Посидела там, вернулась к Дьякову за рукописью, дочла конец, и вот мы с Лёвой дома, и он уже лег спать, а я вам пишу. Мне очень жаль было вчера уезжать из дому, и как хорошо мы на Козловку ехали! Кто-то сегодня свёз мое письмо, которое жду завтра вечером. Де́ла я сделала сегодня мало, совсем не могла, не спавши, голова дурна, чему способствует еще оттепель и московский дурной запах.

Как-то мои все малыши поживают? Уроки старших, Ваничкины прогулки и Сашины заботы о нем?

Крейцерова соната произвела большое впечатление на всех. Варя и муж её хвалили. Маша Колокольцова негодовала на что-то, Дьяков отдувался и молчал, только сказал: «перестрадал всё да и все мы...» Лиза ничего не сказала особенного.В субботу посылаем её в Петербург В субботу посылаем её в Петербург — 28 октября. Тотчас по получении рукописи «Крейцеровой сонаты» в Петербурге было организовано её чтение на квартире Кузминских. Читал повесть А. Ф. Кони. Толстой записал в своем дневнике под 2 ноября: «Получил письмо от Тани — сестры о чтении «Крейцеровой сонаты». Производит впечатление. Хорошо, и мне радостно». .

Прощайте, мои милые, будьте все здоровы, веселы и исправны. Я себе не позволяю о вас тревожиться. Кланяюсь всем и целую тебя, Лёвочка, девочек и детей.

С. Т.

25-го в ночь.

Предшествующее письмо от 19 октября не печатаем.

№ 214

1891 г. Января 28—29. Москва

Милые друзья все мои, как поживаете вы и здоровы ли? Получили мы телеграмму от вас, что Кузминские завтра приезжают утром и радуюсь, что буду иметь свежие известия о вас. Что Саша и её кашель? Что Маша? Она такая была бледная и грустная, когда мы уезжали. И папа, и Андрюша с Мишей, и бедныйИван Александрович Иван Александрович. И. А. Бергер (1867—1916), сын Александра Даниловича и Александры Ивановны, рожд. Раевской. Служил в начале 1890-хгг. управляющим в Ясной Поляне.. К этой суете сегодняшнего дня все думала о нашем тихом житье и о всех вас. Бывало приедешь в Москву, всё постепенно двигается и видишь конец делам; а этот раз невыносимая суета, особенно от концерта, куда я имела глупость поехать.Сонату Крейцера Соната Крейцера — скрипичная соната, посвященная Крейцеру, Людвига Бетховена (1770—1827). Повесть Толстого с тем же заглавием писалась с 1888 г., — поводом послужило исполнение Бетховенской сонаты, сыгранной весной 1888 г. в Хамовническом доме скрипачом Лясоттой и С. Л. Толстым. С. А. Толстая слушала Крейцерову сонату в исполнении ученицы А. Рубинштейна Познанской (рояль) и И. В. Гржимали (скрипка). играли вяло, без страсти, местами слишком скоро, без выраженья, и впечатления — никакого. Остальное хорошо, но всё вместе — страшно утомительно.

Начала с конца, а надо бы сначала. Ехали мы прекрасно, вдвоем, в отделении. Лёву застала в постели; он всё в хорошем духе. Потом я поехала по банкам, сделала много дела; была у Софьи Алексеевны Философовой, виделастарика Стаховича старика Стаховича. Александр Александрович Стахович (1830—1913). , который немедленно сделал мне визит и поехали обедать с Таней и Лёвой к Мамоновым, у которых Таня и ночует.

После обеда приезжаю — меня ждут из типографии насчет 13-го тома и другого. —Издание старое Издание старое — тринадцатого тома; этот том был переиздан в 1890 г. и дважды — в 1891 г.всё продано и надо спешить новым. Потом приехал Урусов в больших санях и повез нас в концерт. В концерте пропасть знакомых, дядя Костя, Вера Северцова и проч. Полна большая зала и жара невыносимая. Оттуда свезли Таню к Мамоновым ночевать, там чай, ужин, Беклемишевы,Катя (Денисовна) Давыдова Катя ( Денисовна) Давыдова — Е. Д. Моисеенко-Великая, рожд. Денисова, внучка партизана, сестра по матери Алексея и Александра Карловичей Боянусов. , Миша Орлов. Посидели и уехали с Лёвой домой. Теперь два часа ночи, и я утомлена страшно. Приезд Кузминских завтра, несмотря на удовольствие их видеть, отнимет всё утро, — стало быть, весь день.

А дела еще много, и разобраться в делах трудно без одиночества и тишины. Всё-таки надеюсь приехать, как хотела, т. nbsp; е. в пятницу утром в Тулу. Таня завтра, верно, не уедет; её тоже задержат Кузминские. Прощайте, милые, целую всех. Что-то мой маленький Ваничка? Гулять верно нельзя; тут 8 градусов.

Будьте все здоровы и веселы.

С. Толстая.

28—29 января 1891.

Ночь.

Толстая пометила: «Из Москвы, куда поехала с Таней по делам, в Ясную Поляну, где жила семья». — За предшествующий 1890 г. сохранилось два письма: от 26 января (хранится в АСТ) и 3 сентября (хранится в АТ); эти письма мы не печатаем.

№ 215

1891 г. Марта 29. Москва

Милые друзья, доехала хорошо, хотя кошмары меня всё мучали во сне и болезнь Ванички на яву. Лёву застала за чаем рассказала емуо разделе о разделе. В апреле 1891 г. было выделено имущество для всех детей Толстых. В своем дневнике под 22 апреля 1891 г. Софья Андреевна записала: «Разделили так: Илье Гриневку и часть Никольского, Серёже другую часть Никольского[...], Лёве дом в Москве и Бобровский участок в Самаре, Тане[...] Овсянниково и 40000 денег, Андрюше, Мише и Саше по 2000 десятин земли в Самарской губ., Ваничке и мне Ясную Поляну» (ДСТ, II, стр.22, подробнее см. там же, стр.217). , он тоже взволновался и уже написал что-то Илье. Лёва тоже очень за раздел, чтоб стать определенно на более бедную жизнь, и знать, что́ у каждого есть. —

Была я в Государственном банке и в Купеческом, и всё сделала своевременно. Теперь два часа до поезда, и вот мы беседуем с Лёвой и я пишу письма.

Телеграммы нет Телеграммы нет. Толстая ждала уведомления из Петербурга о возможности приема её Александром III. , а всё поджидаю с трепетом. Завтра телеграфируйте в Петербург непременно. Дай бог, чтоб вы все были здоровы! Желаю девочкам просветлеть и повеселеть.

В Москве разговоры о великом князеМихаиле Михайловиче Михаил Михайлович. Вел. кн. Михаил Михайлович Романов (р. 1861) 26 февраля 1891 г. женился на внучке А. С. Пушкина Софье Николаевне, рожд. гр. Меренберг; при венчании она получила фамилию графини Торби. , его отставили от полка, лишили всяких прав, всё за то, бедного, что он женился на m-lle Дуппельт, на простой смертной, а не на царской крови.

Прощайте, еду в Петербург без энергии и без той горячности, котораянужна делу нужна делу. Толстая решила добиться разрешения на напечатание «Крейцеровой сонаты» в 13 томе собрания сочинений Толстого, с этою целью поехала в Петербург, где 13 апреля 1891 г. во время личной беседы с Толстой Александр III на словах дал ей разрешение. Письма из Петербурга С. А. Толстой к Льву Николаевичу за эту поездку не сохранились. Поездка описана подробно в дневнике С. А. Толстой (ДСТ, II, стр.23—35). , и как бы охотно вернулась домой! Но видно судьба, — la fatalité, как говорят лучше по-французски, а может быть путаница в моей голове.

Кланяюсь всем домашним и целую папа́ и детей.

С. Т.

1 час дня.

29 марта.

Толстая пометила: «Письма из Москвы проездом в Петербург, ездила по разным делам».

№ 216

1891 г. 6 мая. Понедельник, вечер. Москва

Ехать было очень жарко и утомительно: пассажиры почти все Тульские и очень забавлялись детьми, которых угощали, болтали с ними и хохотали. Я мало говорила и всё вязала. Дома застали Таню, устроивающую сФаддеевной Фаддеевна — Авдотья Фаддеевна, кухарка, жена дворника.всё для нас в доме. Но я остановилась у Лёвы, аАлексей Митрофанович Алексей Митрофанович — А. М. Новиков (ум. 1927), был учителем у Раевских, в 1889—1890 гг. служил у Толстых, обучал Андрея и Михаила. Позднее врач-гинеколог, ассистент проф. В. Ф. Снегирева. После 1917 г. — профессор Средне-Азиатского университета. В сборнике «Лев Николаевич Толстой», 1928, напечатаны его воспоминания «Зима 1889—1890 годов в Ясной Поляне».пошел кВане Раевскому Ваня Раевский — Иван Иванович Раевский (1871—1931), сын друга Толстого И. И. Раевского. . Таня просидела весь вечер и уехала к Мамоновой ночевать. А я съездила к Поливанову и едва его упросила проэкзаменовать детей до воскресенья. Так что завтра начнут, и только в субботу вечером кончат. Тут неприятность с 13 томом. Его не пропускают, потому что какой-то цензор вычеркнул что-то карандашем в «Для чего люди одурманиваются» и требует перепечатанья. Поеду завтра от экзамена детей к цензору. Чувствую мало энергии и силы действовать, а де́ла тут больше, чем я думала. Таня очень оживлена и домой собирается вместе со мной, не раньше. Хорошенько не пойму, что её тут держит, а что-то есть. — Будьте все здоровы и веселы. Целую всех и кланяюсь. Дети спят.

С. Т.

Толстая пометила: «Прожив две зимы в Ясной Поляне, мы решили снова переехать в Москву. Оттуда и письмо. Поехала с двумя сыновьями: Андрюшей и Мишей, которых отдавала в классическую гимназию Поливанова».

№ 217

1891 г. Мая 7. Вторник ночь на среду. Москва

Милые Лёвочка, Маша и Лёва, от вас всё еще писем нет, а я сегодня надеялась. Как-то вы поживаете? Мои мальчики вчера вечером, т. е. Андрюша один, так волновался, что ночь не спал. Утром пришел от Вани Раевского Алексей Митрофанович, и мы все в 11 часов отправились к Поливанову. Там я представила их, их записали; потом я поговорила ссвященником Священник — Николай Михайлович Иванцов, брат профессора А. М. Иванцова-Платонова, был законоучителем Поливановской гимназии в 1884—1899 гг.и уехала по делам, о которых писать не буду, а тогда расскажу, всё о цензуре. Ехала мимо дворца, гдевеликий князь великий князь — Сергей Александрович (1857—1905), с 1891 г. московский генерал-губернатор. Убит с. -р. И. П. Каляевым.принимал всю, представлявшуюся ему, Москву. 14-го ждут государя назакладку памятника закладку памятника — Александру II в Москве. . В 4 часа я вернулась домой и нашла сияющих мальчиков, что батюшка очень добрый и экзамен выдержали. Вечером еще, в 6 часов, выдержали французский и Миша латынь. Завтра у Миши утром арифметика, а у Андрюши в 6 часов греческое.

Ко мне вечером пришли Дьяков с Алёшей, Фет и Соня Мамонова, и Таня, иБаратынская Баратынская — Екатерина Ивановна Баратынская, рожд. Тимирязева, первая жена московского вице-губернатора Л. А. Баратынского, племянница К. А. Тимирязева. Переводчица, работала для «Посредника».скнязем Вяземским Кн. Вяземский — кн. Константин Александрович Вяземский, математик, путешественник, позднее поселился на Афоне, кончив монашеством.и Боря Нагорнов, и все весь вечер сидели и помешали ужасно заняться с артельщиком, но были приятны, как люди. Всё-таки занялась немного и кончила только четверть всего. Записи ужасно много и счётов тоже. Дел всяких всё больше и больше, а кашель и здоровье хуже. Таня хочет мне доктора привезть, а я не хочу, ибо это всё тот же грипп, и у Вари Нагорновой тоже. Завтра с утра мальчики на экзамены, я в банки и с артельщиком. Таня домой едет со мной, надеюсь, в субботу в ночь. Целую всех и кланяюсь. Будьте здоровы и веселы и дружны. Что хрипота Маши? Что желудок Вани? Чтомояправая рука? моя правая рука. — Так в шутку назвала Толстая дочь Александру.
Следующие письма от 8 и 10 мая не печатаем.

С. Т.

№ 218

9 сентября 1891 г. Москва

Сегодня, милые друзья, мне стало особенно грустно без всех вас, и потянуло меня домой, и так живо представились вы все вместе и всякий порознь. Но не знаю еще, когда приеду, не совсем я управилась, и жаль мне детей оставить. Вчера Андрюша так жалостно просил, чтоб я еще не уезжала. Но вчера вечером приехал Лёва и сегодня уже принимал участие во всех уроках и делах детей; кажется, хочет им быть полезен. Лёва мне кое-что рассказал о доме, и одно меня немного беспокоит, что в зале 12 градусов и что в доме совсем не топят; заведется сырость и начнут все болеть. Велите хоть понемногу, изредка топить. Мы здесь всякий день протапливаем, и то холодно. — Дети здоровы и наладились, хотя Андрюша плохо учится. Вчера они ходили с Monsieur и сМитрохой Митроха — Митрофан Филиппович Егоров, сын кучера Филиппа Родионовича.в Зоологический сад; на выставку я их не пустила, очень холодно. Я заперла дом и сидела совершенно одна, читая и выправляядля нового издания 13-ую часть для нового издания 13-ю часть. В 1891 г. вышло два издания тринадцатой части («Произведения последних годов»).. Потом я накрыла на стол, принесла из колодца ведро воды, и дети пришли обедать. После обеда мы втроем пошли к Гроту. Там егомать мать [Грота] — жена академика Я. К. Грота Наталья Петровна, рожд. Семенова.исестра сестра [Грота] — Наталья Яковлевна Грот, художница. . Дети сейчас же принялись играть, и маленькая девочка забралась Мише на колени. Оттуда поехали к Дьяковым. Я взяла работу и болтала с Дмитрием Алексеевичем, а дети вчетвером играли, пили чай, разговаривали о гимназии. В начале десятого вернулись домой и узнали о приезде Лёвы. А он, не застав нас дома, ушел к Раевским и вернулся, когда мальчики уже спали. Сегодня с утра опять возня: вставляли зимние рамы, мыли двери и окна; столяр чинил мелочи, обои оклеивали в Сашиной комнате. Грязь и хаос ужасные.

Купила я Тане всё, что она просила, и к четырем вернулась. Застала детей всех трех, пришедших из гимназии, и Веру с тремя меньшими. Вечером я записывала всё, опять читала 13 часть, дети занимались, а к 8 часам приехала Наташа Философова и Дунаев. Пили чай, Лёва рассказывал о Кавказе и Наташео Машиной свадьбе о Машиной свадьбе. В октябре 1891 г. состоялась свадьба М. А. Кузминской и Ивана Егоровича Эрдели.. Дунаев и Наташа рассказывалио голодающих о голодающих. Вследствие неурожая в ряде губерний в России ожидался голод. Бедствие приняло затяжной характер и охватило период 1891—1893 гг. и опять мне всё сердце перевернуло, и хочется забыть и закрыть на это глаза, а невозможно; и помочь нельзя, слишком много надо. А как в Москве это ничего не видно! Всё то же, та же роскошь, те же рысаки и магазины и все всё покупают и устроивают, как и я, по́шло и чисто свои уголки, откуда будем смотреть в ту даль, где мрут с голода. Кабы не дети, ушла бы я нынешний год на службу голода, и сколько бы ни прокормила, и чем бы ни добыла, а все лучше, чем так смотреть, мучаться и не мочь ничего сделать.

Дел мне здесь осталось дня на три, Лёва говорит, что без меня дома всё лучше, и я верю этому; но надо же когда-нибудь и вернуться; да и раздел злосчастный надо кончать. Без меня ничего не подвинется. — Таня, купи в Туле винограда и арбузов, и давай маленьким, это лучше пирожных. Тут всё это ужасно дешево. И здоровы фрукты. Да если холодно, протопите и вставьте кое-где рамы. Как поживает тётя Таня, Вера и малыши их и наши? Всех целую.

С. Т.

Толстая пометила: «Письмо из Москвы, куда я повезла в гимназию сыновей Андрюшу и Мишу». Настоящему письму предшествует другое от 2 сентября — его мы не печатаем.

№ 219

23 октября 1891 г. Москва

Вот ровно сутки, как мы приехали. В вагоне было невыносимо жарко. Ваничка уснул и проспал часа полтора, а я читала«Reine des Bois» «Reine des Bois» — роман французского писателя Андре Терье (André Theuriet) (1833—1907).. Саша с Лидией что-то возились и болтали. К Серпухову Ваня проснулся, я одна выходила; человек принес кипятку и котлетку, и все стали есть с большим аппетитом, больше свою провизию и пить чай. Вечером стали дети томиться, да и все устали. За нами выехалМатвей Никитич Матвей Никитыч. — М. Н. Румянцев, артельщик, ряд лет заведывал складом книг Толстого, издаваемых Софьей Андреевной.и карета. Мы с Сашей и Ваней сейчас же уехали, аняня няня — Анна Степановна Суколенова (1828—1917), крестьянка из деревни Судаково, няня Ванички и Саши Толстых.сЛидией Лидия — miss Lidia, англичанка, гувернантка и учительница английского языка у Толстых.. Мальчики все были дома иЛёля Северцов Лёля Северцов. — Алексей Петрович Северцов, сын двоюродной сестры С. А. Толстой.; подняли крик, начали таскать на руках Ваничку, играть его игрушками, рассказывали про свое житьё. Потом все ушли, мы остались с Лёвой вдвоем. Он стремится всеми силами куда-то и почему-то ему кажется, чтов Самаре он может что-то сделать в Самаре [...] что-то сделать. Лев Львович собирался ехать в Самарскую губернию для оказания помощи голодающим. . Впечатление то, что учиться он в университете, главное, не хочет, а, может быть, и не может, что ему нужны впечатления и разнообразие их. Поездка его совершенно неопределенная; вряд ли он что сможет написать или сделать. Просил он 200 рублей, стало быть только на дорогу и на прожитие. Сам он весел, как будто доволен всем, и мне очень жаль, что он уезжает; он единственный у нас элемент возбуждающий, веселящий и имеющий влияние на мальчиков. — Весь день раскладывали вещи; Никита приехал часов в 10 и всё привез исправно. Бывало думаешь: трудно устроиваться, но что-то есть в этом и веселое. А теперь совсем ничего этого не осталось, — а только трудно.

Не имеете ли вы известий оСане Кузминском Саня Кузминский. — Александр Александрович (1880—1930), сын А. М. и Т. А. Кузминских. Впоследствии был авиатором.иНиколае — Илюшином? Николай Илюшин — сын Ильи Львовича Николай (1890—1892). Я очень о них думаю. Если были известия, сообщите скорей.

Ваничка всё гулять просится, но заморозило, и я боюсь его пускать. Мы счастливо проскочили вчера. Спала я с Ваней; он раз спросил дуду, я говорю: «в Ясной осталась». Он попил из стаканчика немного, и лег, и заснул. Больше не просил. Сегодня будем не вместе, а рядом, а то он рано очень встает, а я и так сплю плохо. К утру опять этот пот меня разбудил, и если правду говорить, то мне плохо не здоровьем, а нервами. Точно я закупорена вся, начиная с верхней части груди и вся голова. Сегодня не мудрено, я еще устала и не привыкла к Москве. Самое несносное, что плакать хочется весь день и боюсь себя, что не то напишу, не то скажу, не то сделаю, и окажется, что я сумасшедшая. Может быть схожу к психиатру. — Теперь мне ясно, что я всё время волновалась не от того, что вы и я уезжаем, а что всё зло во мне, в моем нездоровье, и я совсем не желаю, чтоб вы приехали, всё равно измучаю и себя, и вас. — Еще страшно, что я много ем; сумасшедшие разъедаются и толстеют.

Но это всё мой страх. Вернее, что я поеду завтра или на днях кМерилизу Мерилиз. — Мюр и Мерилиз, универсальный магазин. и Фету, займусь детьми и приду в нормальное состояние. Только бы ничего ни с кем не случилось, а то свихнешься тогда.

Лёва выедет к вам или завтра в ночь или в пятницу. Подождите его во всяком случае. Прощайте, целую всех. Ни к кому не обращаюсь, потому что знаю, что читать будут все.

Писать ли еще в Ясную? Я думаю нет.

Дел еще своих не разбирала, может быть, завтра успею, потому и не знаю еще, сколько денег могу или не могу дать.

Помета Толстой: «Письмо из Москвы в Ясную Поляну». Предшествующее письмо от 18 сентября не печатаем.

№ 220

1891 г. Октября 25. Москва

Уезжает и Лёва; метель сегодня и холод страшный и все эти отъезды и жизнь врознь, конечно, хуже всего для несчастной меня, сидящей, как прикованная к своим гостиным и без всякою дела, а только с беспокойством о всех. Для голодающих физическая мука, а для нас, грешных, худшая — нравственная. Авось как-нибудь переживется это тяжелое время для всех, а без жертв не обойдется.

Посылаю шубу свою Маше, и купила для тебя, Лёвочка, дешевую. Без двух шуб зимой 30 верст ехать нельзя. Посылаю вам 500 рублей, с прежними 600; Лёва берет 200, Серёжа 100 на голодающих, итого 900 р. Потом увижу, что можно будет еще сделать. —Статью твою, Лёвочка, не успела прочесть Статью твою [...] не успела прочесть. Статья о голоде, предназначенная для журнала «Вопросы философии и психологии», редактором которого был Н. Я. Грот, не была пропущена цензурой.; Грот сегодня её завез, но меня не застал, и так я его и не видала до сих пор. Вчера была Соня Мамонова и Алик, потом Дунаев. Больше никого не видала; сегодня ездила за шубами Лёве и тебе, Лёвочка, и вообще за покупками, необходимыми для дома. Знаменитый Мюр и Мерилиз будет поставлять провизию на дом дешевле других, что исключает всякое подозрение в нечестности поваров и кухарок, следовательно, легче отношения с ними. —Спасибо, что написали столько писем Спасибо, что написали столько писем. Сохранились письма: от Т. Л. Толстой (от 24 октября), с сообщением о предстоящем отъезде в Бегичевку, и от Льва Николаевича (от 23 октября), в котором он писал: «Грот, вероятно, рассказал тебе, как мы усердно работали; не знаю только, с успехом ли[...]. У меня осталось такое хорошее, радостное впечатление от последнего нашего разговора, что, как вспомню, так весело станет» (ПЖ, стр.361). : я получила три. Здоровье мое лучше, т. е. две ночи не было лихорадки и поту. Но тоска, — с которой борюсь ужасно, не отпускает. Как вечер, так всё мрачно, плакать всё хочется, точно я и физически и нравственно закупорена.

Надеюсь, что у тебя, Лёвочка, насморк прошел, а то это может быть начало инфлуенцы.Гатцук Гатцук. Алексей Алексеевич Гатцук (1832—1891), украинец, издатель «Газеты Гатцука» и «Крестного календаря». старик умер от инфлуенцы. Сегодня 10 гр. мороза, ветер страшный и снег. Извощики на санках. Если у вас так холодно, погодите ездить.

А картофель-то наш и яблоки — всё померзло! Только сейчас получила квитанцию.

Ваничка всякое утро меня будит в 7 часов, жалобно прося дуду. Ему не давали ни разу, и он молоко не пьет, а чай с молоком, и очень мало ест. Но он весел и Саша и мальчики тоже. Только бы все здоровы были! Миша учится плохо, всё двойки, Андрюша гораздо лучше. Вчера оба играли на скрипке, Миша лучше. — Дом не устраиваю, всё кое-как; и не могу приступить к такому глупому занятию; а деньги совестно платить, надо везде экономить и всё делать самой с Фомичем. Люди все унылы и тоже не веселы. На верху даже не освещают и едва протапливают. Ютимся все внизу, всякий при своем деле. Прощайте, милые все, не забывайте меня и пишите при всяком случае, да поподробнее, как устроитесь. А Лёва пропадет в этом море самарских степей, и о нем тоскливее всего, а удержать невозможно.

Теперь напишу дня через трив Данковский уже уезд в Данковский уже уезд. Лев Николаевич с дочерьми решил поехать в имение И. И. Раевского «Бегичевку» Данковского уезда Рязанской губ., сделав его центром помощи голодающим окрестных местностей.
Толстой писал в ответ 26 октября: «Очень меня порадовало, что прекратилось лихорадочное состояние и поты. Теперь, наверное, и нравственное состояние поправится. То, что ты пишешь о психическом расстройстве, ужасный вздор. Доказательство, что причина органическая, т. е. болезнь тела, — лихорадочное состояние и поты. Тебе не следует скучать, т. е. грустить» (ПЖ, стр.360—361). .

С. Т.

25 октября 1891.

№ 221

26 октября. Ночь. 1891 г. Москва

Спасибо за письмо Спасибо за письмо — от 24 октября; в нем Толстой писал: «Нынче было письмо от Ив. Ив. Раевского, который приглашает нас ехать в воскресенье, что мы и исполним. Я все эти дни пишу по утрам перед обедом, гуляю» (ПЖ, стр.360; датировано 25). , милый Лёвочка. И так, завтра вы едете, вероятно и Лёва тоже. Очень интересно, что выйдет из ваших попыток помощи. По моему мнению, — я настаиваю на своем, — вы с самого начала не так взялись за дело. Ну, да теперь поздно. Буду жить с надеждой и ожиданием, что когда-нибудь да пройдут тяжелые времена, все вернутся, и голод минует. Теперь все говорят, что дело гораздо хуже, чем кто-либо мог предполагать, и такая тяжесть на душе от безнадежности помочь такому стихийному бедствию! Поездка Лёвы меня тревожит не менее вашей. Он ничего не взял, ни о чем не подумал; он понятия не имеет, что́ такое езда на долгое расстояние в деревне, да еще в степях; и вообще всё его состояние возбужденное, отчаянное и неясное. Бежать скорей и во что бы то ни стало — и больше ничего.

Сегодня сидела весь день дома, обойщики колотили, и Фомич был возбужден. Андрюша и Миша покупали тёплые шапки, перчатки и калоши и получили двойки. Саша брала первый французский урок с Monsieur и очень хохотала. Потом она с Лидой твердили, смеясь, французские слова и ходили гулять до почтового ящика только, потому что очень холодно. Ваничку я не пустила. Он пока здоров и очень мил и жалок с дудой. Говорит сам: «Ваня теперь отвык», и стал пить молока больше, и лучше ест. К обеду приехалМиташа Оболенский Миташа Оболенский. Д. Д. Оболенский только что вернулся из Ясной Поляны.и рассказывал мне про вас. Но он меня расстроил, говоря, что у тебя больной и слабый вид, что ты очень похудел и постарел. Хорош ты вернешься из Данковского уезда! — Еще он меня расстроил тем, что говорил, чтоего жена его жена. — Елизавета Петровна Оболенская, рожд. Вырубова. мне очень симпатизирует и очень жалела меня, когда прочла 17 сентября твое заявление твое заявление — письмо-отказ от литературной собственности на издание сочинений, написанных после 1881 г. Письмо это (от 16 сентября) к редактору «Русских ведомостей» было напечатано в «Русских ведомостях» 19 сентября, №258. — В дневнике Толстого под 15—18 сентября читаем: «Вернулась Соня[...]. Соня вернулась хороша. Я мучился ее молчанием о письме [в газеты]; но оказалось, что она согласна». . Она думала (как и все, вероятно, подумали, я это предвидела), что ты, рассердившись на меня, тихонько от меня, нарочно в мои именины, напечатал это заявление. И какое совпадение: 17 сентября подарена и отнята у меня повесть: «Смерть Ивана Ильича». — Всё это больно; и как давно — всё, всё больно.

Здоровье мое лучше, лихорадки нет и, вероятно, и не будет.

После обеда пришел Дунаев, и потом Грот. Тут же приехал Протасьев получать деньги за бумагу. Грот очень взволнован. «Московские ведомости» подняли целую тревогу по случаючтения Соловьева чтения Соловьева. Имеется в виду реферат В. С. Соловьева «О причинах упадка средневекового миросозерцания», прочитанный на заседании Психологического общества 19 октября 1891 г. Доклад Соловьева вызвал резкие нападки со стороны журналистов правого лагеря Ю. Николаева и М. Афанасьева («Московские ведомости», №№291 и 293). Николаев приписывал Соловьеву выражение «мошенники и обманщики», обращенное к христианским аскетам. Афанасьев утверждал, что реферат Соловьева представляет собою «популярное и сплошное глумление над святою и православною церковью» (№291), что он является «дерзкой выходкою против всей христианской церкви» (№293). , и тут был Победоносцев, и редактор «Московских ведомостей» с компанией донесли Победоносцеву, что вот, мол, смотрите, какое зло вносят. Тут же арестовали незаконно, по распоряжению из Петербурга, весь номер их ноябрьского журнала. Твою статью считают менее всех вредной и обещают пропустить, а больше всех напали на Соловьева. Если скоро не снимут ареста, Грот поедет в Петербург.

Оболенский написал статью (пойдет передовой) о своем издании альбома в пользу голодающих, и в ней упомянул, что ты даешь свою повесть. Какую? Он даже говорит, что ты ему дал слово написать или дать что-нибудь. Статью свою он нам прочел вслух. — Вечер я кончила одна, так как дети были у Северцовых, теперь ночь. Буду ждать с нетерпением известий из Данковского уезда; как-то вы там устроитесь? Надеюсь, что Таня будет хорошо хозяйничать, на нее вся надежда; лишь бы не захворал никто в этот сухой холод. Как приняли мои шубы? Прощай, милый Лёвочка; ты береги тоже девочек, а они — тебя.

Целую вас всех.

С. Т.

№ 222

28 октября. 1891 г. Вечер. Москва

Милый Лёвочка, когда ты получишь это письмо, вероятно уже не будет жив Дмитрий Алексеевич Дьяков. Я страшно потрясена и расстроена: и неожиданностью этого, и видом его и детей. — С приезда своего я апатично и грустно сидела дома. Андрюша и Миша мне говорили, что уМити Митя. — Дмитрий Дмитриевич Дьяков (р. 1880), сын Д. Д. Дьякова, приятель Михаила и Андрея Львовичей Толстых.иАлёши Алёша. — Алексей Дмитриевич Дьяков (1878—1919), приятель мальчиков Толстых.инфлуенца, и что они неделю не были в гимназии. Вот я сегодня и отправилась к Дьяковым конкой и пешком, — узнать о здоровье детей и кстати всех повидать.Звоню внизу; горничная Лизаньки мне говорит Звоню внизу; горничная Лизаньки мне говорит. Дьяковы жили в доме Колокольцовых в Скатертном переулке. В нижнем этаже этого дома жила Е. В. Оболенская с семьей.: «а Дмитрий Алексеевич очень плох с утра». Я говорю: «что? как?» Я ничего не слыхала прежде; так сердце и упало, ноги подкосились. — Вхожу наверх, все на ципочках ходят, глаза заплаканные, сторы спущены. Выходит Лизанька. «Хочешь его видеть?» — Чувствую, сил моих нет, но пошла. Близорукость позволила увидать в темноте очень мало, — к счастью! Но распухшее лицо, глаз один закрыт, лежит на правом боку, в груди хрипенье, живот вздут. В голой, пухлой руке папироска и беспрестанно курит. Я говорю: «здравствуйте, Дмитрий Алексеевич». Он протянул мне руку и начал говорить. Но вышло нечто вроде мычанья, хрипенья, горловые, резкие звуки, — понять ничего нельзя. Из целого разговора его я поняла: «Уехали, Пирогово, вы приехали, маленькие, 10 пудов муки, 10..., 4 пуда можно есть, сам пробовал. Машу видели? Она рада будет вас видеть...». И всё это едва понятно и сопровождается страшным хрипением и клокотанием в груди. А то вдруг заговаривается и говорит страшный вздор. Хотел он рассказать (мне объяснили), что онбыл у Маши был у Маши. — в имении Колокольцовых, у дочери Марии Дмитриевны, бывшей замужем за Николаем Аполлоновичем Колокольцовым. , там прибавляет народ к 10-ти пудам муки 4 пуда семян подсолнечных, из которых выжимают масло у Колокольцовых. — Он всеми и всем озабочен, только не собой. Накануне он говорил Колокольцову, что он умирает, что пора, что он не боится. Машу вызвали телеграммой, и она не отходит от отца. Бедные мальчики были больны; бледны и испуганы очень.

Болезнь Дмитрия Алексеевича произошла вот от чего: ездил он к дочери; дорогой у него вырезали весь боковой карман и больше ста рублей денег. Выходя из вагона, он ударился ногой, тем же местом ноги, как ты тогда, — о вагон. Была ссадина. Это было в пятницу. В воскресенье он еще был в театре. В понедельник — (сегодня неделя) — у него сделался сильный озноб и жар. Послали за доктором; — было уж поздно, зараженье крови сделалось. Жар доходил до слишком 40 градусов. Бред, жар все эти дни. Нога распухла и покраснела. Боли нигде. Два доктора ездят, и говорят, что, ввиду его сахарной болезни, — дело серьёзное, сердце действует плохо и опухло. Вчера вечером стало хуже. Дело ухудшения идет так быстро, что в те два часа, которые я там просидела, он опять впал в бессознательное состояние и уже не узнавал никого и не говорил, а хрипел, упорно глядел на стену и дергал простыню. Пот лил с него градом, рубашка вся смоклась. Страдал ли он — неизвестно. — Я уехала в пятом часу; думаю, что двух дней он не выживет. Мои расстроенные нервы не выносят просто этого зрелища. Домой уехала в санках, на извощике, и такое горе в сердце, что я до сих пор не опомнюсь; точно я в лице этого старого друга теряю так много и многих. Весь мир потух, и за всех отсутствующих стало еще страшнее; хотя я сознаю, что смерть старика естественна, что тревога моя в ваше отсутствие есть та моя лепта, которую я приношу голодающему несчастному народу, которую я должна принесть, потому что всякий должен помогать, как и чем он может, а я помогаю вами, моей семьей, — тем не менее жутко теперь еще больше. Сегодня по случаю оттепели мне хуже, и не вижу, где возьму нравственных сил выносить панихиды, похороны, — это всё внешнее, — а главное, вид испуганных, несчастных, одиноких его мальчиков, которых чувствую своим долгом теперь, в самый тяжелый период их жизни — поддержать и приласкать.

Мои дети, слава богу, здоровы. Кругом инфлуенца и много больных. У нас в колодце совсем протухла вода, и завтра его будут весь чистить. — По совету Тани и по собственной немощи, — я никуда и не хожу. Но вот бог послал еще горе! — У Саши зубы болели и она не гуляла, а Ваничка гулял и купил мятные пряники. Миша вырезает картонные санки и играет с маленькими. Андрюша вчера на верху играл сонату, которую когда-то выучил со мной, а сегодня у них обоих был урок на скрипке и ничего еще не выходит. — Вчера был Лёля Северцов; дети и педагоги играли все в petits jeux1 [игры] в зале, на верху, и Ваничка был в восторге. Потом играли в Halma2 [Хальма] и потом в мяч. Ко мне никто не приходил кроме Веры Северцовой, которая меня не застала. Жду с нетерпением от вас письма с места, как устроились и что делаете для голода.

Прощайте, целую всех. Напишу еще завтра.

С. Т.

Не могу не прибавить, что тут все при начале инфлуенцы велят скорей давать касторовое масло; вообще слабительное и потогонное. Если кто заболеет, то сделайте это. А Дмитрий Алексеевич, главное, погубил себя, что заклеил ссадину английским пластырем. Какое неведение! Надо было компресс прежде всего!

№ 223

1891 г. 1 ноября. Москва

Вот какмного я получила сегодня писем много я получила сегодня писем. Среди них первое письмо Толстого из Бегичевки от 29 октября (ПЖ, стр.362).от вас, милые Лёвочка и Таня, и очень это меня оживило. Потом пришли обедать ко мне Грот и Страхов, и мы хорошо разговаривали. Грот сегодня едет в Петербург. Статью твою, Лёвочка, пропустили; Грот её смягчил и велел тебе сказать, что она вышла очень добрая. Вчера её читали вслух у Фета, где я обедала (в первый раз), потому что там остановился Страхов, и мне хотелось побыть с ним. Был там ещеНиколаев Николаев. Юрий Николаевич Говоруха-Отрок (1854—1896), критик реакционного направления, постоянный сотрудник «Московских ведомостей». , пишущий в «Московских ведомостях» — тупой человек, и странно: Страхов, Фет и Николаев — три совершенно разные элемента и все очень хвалили статью и искренно, повидимому. Я прослушала тоже ее с удовольствием, очень уравновешенная статья, как я и люблю. Грот говорит, что всем, без исключения, она очень нравится. — В 4 часа ночи я проснулась, Ваничка с легкой хрипью покашливал, но меня начала разбирать тоска и лихорадка, и промучала меня до четырех часов дня. Такого мученья нравственной тоски — я даже представить себе не могла. Потом вдруг прошло, и мне даже кажется, что это был кризис. Во всяком случае, если повторится, то пошлю за каким-нибудь доктором. Я даже не знаю, лихорадка ли это или нервные, истерические припадки. Теперь весело и смело пишу об этом, потому что чувствую себя совсем хорошо, только слегка разбитой и голова немного болит. Ваничка тоже весь день провел прекрасно, и все дети здоровы и бодры. 15 градусов мороза, полили каток перед домом, но я не выпускаю меньших, боюсь.

Как приняли выизвестие о смерти Дмитрия Алексеевича известие о смерти Дмитрия Алексеевича. Д. А. Дьяков умер 28 октября. Описание его смерти дано В. В. Нагорновой в ее дневнике под 30 ноября 1891 г. (не напечатано).
Толстой записал в своем дневнике под 6 ноября: «Два письма от Сони. Мне не перестает быть грустно за неё и от неё» (не опубликовано). ? С похорон я никого не видала, а мальчики его сегодня пришли в первый раз в гимназию, грустные и бледные.

Ты пишешь, милая Таня, запродать холстину; не знаю, буду ли я в состоянии бегать по разным местам, а как мне хотелось бы помочь вам! Я очень сочувствую всякой помощи, и очень страдаю, что смерть Дмитрия Алексеевича и мое не совсем хорошее здоровье помешали мне до сих пор действовать. Меня Страхов, Фет и другие подбодряют напечатать воззвание о пожертвованиях и указать на ваш, Серёжин и Лёвин пункты для посылки этих пожертвований. Сегодня, после лихорадки, я набросала эту статейку, прочла Страхову; он одобрил, кое-что поправил, и я, вероятно, напечатаю. А то никто, ведь, без поощрения не даст ни гроша, да и не знают, куда дать. Вы все за это не сердитесь. Хотела я, было, сама ездить собирать с листом Красного Креста, да вот боюсь теперь простудиться; да одно другому не мешает.

Сижу я тут и всё примериваюсь, за тебя, Лёвочка, как ты тут будешь жить, и мне делается страшно, и я даже не желаю теперь вашего скорого возвращения, лишь бы все здоровы были.

Повидимому, вам хорошо там материально, за что и спасибо Ивану Ивановичу. — Сейчас пришел Дунаев, поговорю с ним.... Дунаев обещает хлопотать о холсте, хочет прислать мне доктора Клейнера, но это бесполезно, я совсем не больна. Целую вас всех. Я теперь совсем помирилась с вашей деятельностью и сочувствую ей. Проживу я хорошо, только берегитесь все и не забывайте меня. Тем радостнее будем жить вместе после разлуки.

С. Т.

№ 224

4 ноября. 1891 г. Москва

Сегодня вечеромполучила твою статью получила твою статью — «Страшный вопрос» с датой 1-го ноября 1891 г.; напечатана в «Русских ведомостях» 6 ноября, №306., милый друг Лёвочка, немедленно послала с письмом и статьей Алексея Митрофаныча кСоболевскому Соболевский. Василий Михайлович Соболевский (1846—1913), редактор «Русских ведомостей», публицист, специалист по финансовому праву., редактору «Русских ведомостей», прося его приехать ко мне. Завтра утром, в 11 часов, он приедет уже с набранной статьей, и если цензура пропустит, то мы с Алексеем Митрофанычем её будем старательно корректировать. Прочли ли вымое письмо мое письмо — «письмо в редакцию» С. А. Толстой, напечатанное в №303 «Русских ведомостей» (3 ноября 1891 г.), в котором она писала: «решаюсь и я обратиться ко всем тем, кто хочет и может помочь, с просьбой способствовать материально деятельности семьи моей. Все пожертвования пойдут прямо, непосредственно на прокормление детей и стариков в устраиваемых мужем моим и детьми — столовых». в редакцию «Русских ведомостей» от 3 ноября? В одни сутки мне принесли около 1500 рублей. Пишите скорей, куда выслать деньги. Я пошлю Серёже, Леве и вам по 500 рублей. Вероятно будут еще присылать.

Очень трогательно приносят деньги. Кто, войдя, перекрестится, и даст серебряные рубли; кто (один старик) поцеловал мне руку и говорит, плача: «примите, милостивейшая графиня, мою благодарность и посильную лепту». Дал 40 рублей. Учительницы приносили, и одна говорит: «я вчера плакала над вашим письмом». А то приехал на рысаке барин, богато одетый, встретил Андрюшу в дверях, спросил: «вы сын Льва Николаевича?» — Да. — «Ваша мать дома? Передайте ей», и уехал. В конверте 100 рублей. Дети приходили и приносили 3, 5, 15 рублей. Одна барыня принесла узел с платьем старым. Одна нарядная барышня, захлебываясь, говорила: «ах, какое вы трогательное письмо написали! Вот, возьмите, это мои собственные деньги; папаша и мамаша не знают, что я их отдаю. А я так рада!» В конверте 101 рубль 30 копеек.Брашнин Брашнин — Иван Петрович Брашнин (1826—1898), московский купец, единомышленник Толстого. привез 200 рублей.

Не знаю, как вы все посмотрите на мою выходку. А мне скучно стало сидеть без участия в вашем деле, и я со вчерашнего дня даже здоровее себя чувствую; веду запись в книге, выдаю расписки, благодарю, разговариваю с публикой, и рада, что могу помочь распространению вашего дела, хотя чужими средствами. Дядя Серёжа, который у меня гостит, относится сочувственно; была Екатерина ФедоровнаЮнге Юнге — Екатерина Федоровна Юнге, рожд. гр. Толстая (1843—1913), дочь художника, вице-президента Академии художеств гр. Ф. П. Толстого, троюродная сестра Толстого.и восторженно относится к моей выходке, вообще все одобрили, что-то вы скажете. Как только получуиз Дирекции театров, опять пошлю вам деньги из Дирекции театров [...] деньги. — авторский гонорар за представление «Плодов просвещения». , только прошу очень, напишите тогда строгий отчёт, что, где куплено на эти деньги, кто прокормлен будет, в каких местах, а то придется печатать отчёт о пожертвованиях.

Сейчас получила телеграмму Грота, чтотвоя статья, Лёвочка, в Петербурге пропущена твоя статья [...] в Петербурге пропущена — статья о голоде для журнала «Вопросы философии и психологии».с маленькими сокращениями. Оченьбоюсь за последнюю боюсь за последнюю — статью «Страшный вопрос». ; она во мне уныние возбудила, а уныние вредно для общего духа всего русского общества и народа.

Тут сидит Нагорнов и Варя; и Нагорнов говорит, что сколько хлеба в России — точно известно. Что ржи, наверное, не хватит, но овса, кукурузы, пшеницы, картофелю очень много; с Кавказа привезут всякого хлеба 35 миллионов пудов, а останется там еще 20 миллионов, которых нельзя привезть, потому что ни вагонов, ни кораблей для перевоза достаточно нет, и что всё-таки придется лишний продать за границу. Насколько всё это верно, — не знаю. — Завтра напишу еще о том, что скажет Соболевский.

У нас все здоровы, 11 градусов мороза, маленькие все дома сидят, Андрюша и Миша ходят в гимназию. Я учу Сашу всякий день, работаю и сижу смирно по совету доктора, и мне сегодня уж лучше гораздо. — От сыновей ни от кого известий нет, и теперь я больше всего тревожусь о Лёве. — Продолжай, милый Лёвочка, беречься, питайся лучше и больше, тебе силы всякие нужны для твоего организма. — Мне очень радостны и интересны ваши письма; пишите почаще. Кланяйтесь Ивану Ивановичу; сегодня был у меня Петя и читал кое-что из ваших писем с большим интересом.

Целую Машу, Веру, Таню и тебя. Будьте здоровы и помогай вам бог. Когда-то увидимся! Я это себе и не позволяю представлять, чтоб не придти в нетерпение.

Прощайте.

С. Т.

№ 225

6 ноября 1891 г. Москва

Не хотелось бы тревожить вас, милые друзья, но уж очень жутко самой сегодня: слегли все дети. У Ванички 39 и 3, ничего не болит, теперь 12 часов дня, он спит.

У Андрюши 38 и 3 и горло красное. У Миши 38 и ничего не болит, немного под ложкой. У Саши всю ночь зубы болели, щека вспухла и горло немного красно. Все в постели. Ваня и Андрюша заболели вчера. Сама я лучше себя чувствую, слава богу, могу за детьми ходить. Послала заФилатовым Филатов. — Нил Федорович Филатов (1847—1902), профессор Московского университета, детский врач; лечил детей Толстых. , будет в 2 часа, тогда припишу, что он скажет.

Теперь о ваших делах: на мое письмо в «Русских ведомостях» мне нанесли денег 3200 рублей. ВчераМорозова Морозова. — Евдокия Никифоровна Морозова, рожд. Свешникова (ум. 1894), жена учредителя Ореховской мануфактуры Викулы Елисеевича Морозова.прислала 1000. Какая-то Евдокия Никифоровна, жена Викулы. — Жду от вас известий, чтобпереслать вам пока 1200 рублей переслать вам пока 1200 рублей. Толстой писал 2 ноября: «На деньги твои, почти на все 1100 рублей, мы решили купить дров, которые нашлись в околодке. Это было самое нужное и трудное достать» (ПЖ, стр.368). , куда укажете. Но прошу убедительно Таню, чтоб записала подробно, куда истратятся деньги, чем подробнее и образнее, — тем лучше, надо отчёт печатать, многие намекали на это.

Статья твоя, милый Лёвочка, сегодня вышла. Вчера я целый час с Соболевским, который приезжал ко мне, её обсуждала и поправляла по корректуре. Потом читали с Алексеем Митрофанычем.Соболевский кое-что для цензуры выпустил Соболевский кое-что для цензуры выпустил. Толстой отвечал 9 ноября: «Спасибо тебе за хлопоты о моей статье. Перемены так незначительны, что ничего неприятного нет». Выкидки, сделанные с точки зрения цензуры, до настоящего времени опубликованы не были. и слегка изменил в трех местах выражения. Так про Иосифа, вместо «управителя» — «людей», «дешевые билеты от правительства» — выпущено, «земство и администрация» — заменено и так далее.

Вероятно, вы получаете кто-нибудь, а на всякий случай посылаю два номера «Русских ведомостей».

Сейчас был Соболевский, привез 273 рубля за статью. При первом вашем приказании могу прислать теперь больше, может быть, найдете, где купить вагон хлеба или чего другого. Вчера Дунаев говорил, что тут продают по 1 р. 30 коп. пуд прекрасный горох и чечевицу. Не купить ли и не послать ли вам? О холсте — дают от трех с половиной до пяти копеек за аршин, сбыту сколько угодно. Кое-кто даст и побольше. Дунаев сам вам напишет подробно об этом.

Весь день принимаю пожертвования; теперь от вас всех будет зависеть распределение. Вчера пришла учительница городская, принесла 10 рублей, говорит: «от моих детей и от меня» — и начала рыдать. Насилу я её успокоила. Ужасно милая, молодая. Предлагает на праздники заменить кого-нибудь при столовых. Была сельская учительница и знает народ и жизнь деревенскую. Трогательно относится публика к моему письму и к пожертвованиям. Женщины все почти говорят: «мы плакали над вашим письмом, помоги вам господь!»

Твою статью, Лёвочка, читал сейчас Сергей Николаевич. Сначала ахал, говорил, что бунт произведет, а потом сказал: «а конец хорош, очень хорош; да надо знать, сколько хлеба. Вот у меня 700 четвертей ржи, пусть земство купит». Говорил, что написано очень хорошо. Какой-то купец привез 26 рублей и говорит: «давно пора бы такую статью, спасибо Льву Николаевичу».

Опять прерывала письмо. Был Филатов. Говорит: «эпидемическая инфлуенца; опасного ни у кого ничего нет, через три дня будут здоровы; берегите от простуды и подольше не выпускайте». Ваничку всего ослушал, осмотрел, — кроме жара, — ничего. И я успокоилась и рада вас успокоить. Верно и до вас доберется эта болезнь. Но хорошо, что вы все не в Москве.

Сейчас уехал Сергей Николаевич. Миша с Сашей играют в Halma. Ваничка спит. Андрюша читает статью отца. Monsieur очень старается и не отходит от мальчиков. Это письмо отвезет ваш местный торговец; Петя стремится сам отвезть вам деньги. Я сделала запрос Серёже, куда ему послать деньги. О Лёве ничего не слыхать; я и ему приготовила 1000 рублей. Есть письмо ему от нашего самарского прикащика, и это меня смущает. Где же он? Ну, прощайте, целую всех, напишу после завтра, 8-го, чтоб вы [в] воскресение получили. Говорят, чтонадо было написать:Скопинский уезд надо было написать: Скопинский уезд. Бегичевка находилась в Данковском уезде, а ближайшая почтовая станция в Скопинском уезде. , а не Данковский, и мои письма гуляли. Кланяюсь Ивану Ивановичу. Сегодня былВаня Ваня. И. И. Раевский (младший). .

С. Т.

№ 227

1891 г. Ноябрь Пятница вечер 8-го. Москва

Целую неделю нет писем Целую неделю нет писем. Настоящее письмо написано в тот же день, что и предыдущее, где указано, что «дня четыре» нет писем. Повидимому, ошибка в счете дней объясняется нервностью Софьи Андреевны. . Вы знаете, что мне с больными детьми, что с расстроенными нервами единственное утешение — письма, и то вам трудно написать два слова открытым письмом, а почта только два раза в неделю. Ваничке получше, а остальные дети почти здоровы. Теперь до вторника опять набираться терпенья и сил!

№ 228

1891 г. 9 ноября 12 часов ночи. Суббота. Москва

Твое письмо Твое письмо — от 4 ноября; в нем Толстой писал: «Жить здесь очень хорошо; чувствуется, что приносишь пользу, и было бы мне и всем нам вполне хорошо, если бы не мысль о тебе, о том, что тебе тяжело и грустно». , милый Лёвочка, мне было сегодня особенно радостно; в первый раз я почувствовала сердечность и близость настоящую, участливую с твоей стороны, с тех пор, как мы расстались. А мне это так необходимо! Ваничка всё очень болен; ему казалось вчера лучше, а сегодня опять всё тот же жар, 39 и 3, возбуждение какое-то, и появился легкий кашель и понос. Вчера Филатов дал настойку подсолнухов пить ему, но не помогает. Андрюшу тоже всё лихорадит по вечерам. Что делать, что у меня такой мрачный характер; но меня это всё сжигает; я не могу преодолеть этого сосущего внутри страха и оцепенения от беспокойства. Если б ты увидел, как он, бедненький, переменился, хотя духом он бодр. Неделю кроме чая с молоком он ни крошки в рот не берет. Боюсь, что исчахнет и мучаюсь, что это делает Москва, и зачем я его сюда привезла. И как я мучалась в Ясной, когда собиралась; я чувствовала, что ему будет дурно в городе, бедненькому. Ничего делать не могу, всё сижу с ним, рассказываю сказки и картинки, ношу его. Он всё ласкается и такой нежный и тихий, а у меня и от этого еще больше тоска.

Все утешают, говорят, ничего, а вот умирают же от этой инфлуенцы;Оболенский, при государе Оболенский, при государе — кн. Владимир Сергеевич Оболенский-Нелединский-Мелецкий, полковник кавалергардского полка, гофмаршал двора. который, — в два дня умер, и в Москве смертность большая.

Ты пишешь, Лёвочка, чтодля Оболенского готовишь рассказ для Оболенского готовишь рассказ. Рассказ «Кто прав?» Напечатан в 1890-хгг. не был. Оболенский — кн. Дм. Дм. Оболенский. . А ему запретили и сборник издавать и сборы собирать, и статью писать. Да и трудно уж к нему доверие иметь, и мне неприятно было, что ты ему даешь повесть, хотя его жалко и хотелось бы поднять в общественном мнении. Найдешь своему рассказу и другого издателя и другое назначение.

Был сегодня Дунаев. Он мне дешево купил горох и чечевицу, и я всё это отправляю наКлекотки Клекотки — железнодорожная станция Сызрано-Вяземской ж. д. в 80 верстах от Бегичевки. на ваши столовые, квитанцию пришлю в Чернаву Чернава — село Скопинского уезда в 13—14 верстах от Бегичевки; здесь находилась ближайшая почтовая станция. . Какая досада, что Таня дала мне адрес Данковского, а не Скопинского уезда. Почтамт не принимал денег от жертвователей по адресу Данковского уезда. Сегодня послала заявление в газеты об этой ошибке. У меня сбору более 7000 рублей с теми, которые я послала вам, и вот жду твоего распоряжения и совета, милый друг Лёвочка, как распорядиться лучше пожертвованными деньгами. Если б я видела больше народу, я бы послушала, что добрые люди говорят и посоветовалась бы, но болезнь детей, при моем одиночестве, совсем приковывает меня к дому. Софья Алексеевна советует скупить всю рожь у Сергея Николаевича и распределить по голодающим местам, куда нужнее, можно с губернатором посоветоваться.

Сейчас 12 часов ночи, Ваничка спотел, как и вчера, а жар не прошел. Если б бог помог и он выздоровел, всё бы я могла лучше и легче жить без вас! Андрюша тоже очень похудел. Я рада, что вы в деревне, всё-таки здоровей там жить, чем в Москве. А меня этот год лет на пять сократит, это наверное, если разом чем не пришибет. — Я чувствую, что мои жалобы и болезни детей вам могут показаться очень ничтожными сравнительно с тем бедствием, которое вы видите, и я это сознаю, но не могу не чувствовать того комка, который душит и меня.

Мне совестно, что я утром, отправляя вам чужие письма, попрекнула, что вы мне давно не пишете. Сегодня получила сразу 4 письма. Спасибо вам всем; это метель задержала, верно, почту, а не вы забыли меня. Я ведь каждое письмо перечитываю по нескольку раз.

Твои поправки, Лёвочка, я не могла сделать. Сегодня 9-е, а твоя статья уже вышла 6-го. Сегодня«Московские ведомости» чуть ли не революционером тебя выставили «Московские ведомости» чуть ли не революционером тебя выставили. Имеется в виду передовая статья «План гр. Л. Толстого» по поводу фельетона «Страшный вопрос» («Моск. вед.», №310).за твою статью. С какой подлостью они и тут видят какую-то политическую подкладку.Меня тоже они выбранили Меня тоже они выбранили. В заметке «Семейство его сиятельства графа Л. Н. Толстого» читаем: «Графиня С. Толстая чрез посредство «Русских ведомостей» возвещает России необычайно важное событие, а именно — что всё высокое семейство его сиятельства разъехалось для оказания помощи голодающим[...]. В настоящее время тысячи больших и маленьких людей в России посвящают свои силы святому делу[...]. Только не кричат о себе. Семейство его сиятельства действует иначе[...]. Графиня просит все газеты перепечатать адресы высоких членов, удостоивающих давать России столь светлый пример» («Московские ведомости», №308 от 7 ноября 1891 г.).
Толстой писал в ответ 17 ноября: «Ты спрашиваешь меня, куда и как употребить деньги? Я думаю, что нам надо теперь, — сейчас хлеб подешевел — купить несколько вагонов ржи, — по крайней мере такое количество, которое обеспечило бы нам около 20 столовых, на которые нужны хлеба до новины тысяч на 8. Впрочем, ничего загадывать нельзя и не надо, а жить и действовать по мере требований обстоятельств». за письмо. Только злом и жива эта газета.

Андрюша, получив письмо Тани, очень казался возмущен клеветой, и они оба с Борелем отрицают обвинение в давании и курении папирос. Кто их знает! Я за ними очень слежу, всё на глазах и ничего дурного не усмотрела. Прощайте, милые друзья, верно вы мне сочувствуете в болезни Ванички. Судьба меня не щадит и покоя мне совсем нет. Лёва не пишет ничего. Целую вас всех. Завтра вечером напишу еще письмецо о Ваничке.

№ 229

10 ноября 1891 г. Москва

Вчера вечером написала тебе, милый друг Лёвочка, унылое письмо о Ваничке. Сегодня ему гораздо лучше. Теперь 2 часа дня, он сегодня поел, мы даже его одели и он весело играет. Утром дали хинин и, верно, прервали лихорадку...

Письмо прервали; теперь 5 часов и у Вани лихорадки нет. Андрюшу тоже выпустила, тепло и снег идет...

Сейчас получилаписьмо Тани письмо Тани. Т. Л. Толстая писала в письме от 8 ноября: «Сегодняшнее письмо мое будет полно просьб и поручений». Среди этих просьб читаем: «По почте пришлите на пожертвованные деньги фунта 3 чаю и сколько-нибудь сахару. Тут много больных и очень древних стариков и старух, которые только чай пить и могут. Заваривают они его себе в какой-нибудь махоточке и блаженствуют» (хранится в АСТ).. Все её поручения исполню, как могу, скоро. Тут Р. nbsp; А.Писарев Писарев — Рафаил Алексеевич Писарев (1850—1906), тульский помещик, владелец 1200 десятин Епифанского уезда. Земский деятель. Работал с Толстым на голоде 1891—1892 гг. О нем: Давыдов «Из прошлого», стр.144—145. — В октябре 1871 г. вместе с Д. Д. Оболенским приезжал в Ясную Поляну; был в очень веселом настроении и охотился с Л. Н. Толстым. Приезд Писарева в Ясную Поляну описан Толстым в «Анне Карениной», причем Р. А. Писарев отчасти изображен в лице Васеньки Весловского, которого Левин просил уехать из имения, приревновав его к жене. , я его увижу вечером у Философовых и, может быть, он возьмется свезти чай, сахар и вещи. Постараюсь чай выпросить. — Что вы не пишете ничего о приезде Вани и Пети и о том, что мне делать с пожертвованиями? Я нетерпеливо этого жду. Денег всего получила более 7000 рублей. Сама я здорова совсем и письма ваши мне достаточны, чтобы совсем быть довольной. Я так боюсь, что тебе, милый Лёвочка, будет тяжело в Москве и что девочки оторвутся от хорошего дела, что пока и не желаю вашего приезда. Только бы все здоровы были!

О Лёве всё нет известий, и это грустно. Много девиц приходят и предлагают себя на праздники, чтоб ехать в голодные места. Я беру адресы. — Ну, прощайте, милые друзья, я в конце концов всей душой живу вашим делом, хотя вот как тяжело под час, что сил моих нет.

Прощайте, сегодня я весела, потому что много писем и детям гораздо лучше.

С. Т.

№ 230

1891 г. Ноября 12. Москва

Милый друг, податель сего,Нил Тимофеевич Владимиров Нил Тимофеевич Владимиров. Толстой писал о нем в ответ 17 ноября: «Он очень замечательный тип нового русского деятеля из крестьян: деятельный, умный, практичный и общественный [...] Владимиров много хорошего придумал и обещал. Посмотрим, что будет?» (ПЖ, стр.371—372). , повидимому, горячо занятый делом народного бедствия, просил меня написать тебе, чтоб ты его принял на один час, чтоб поговорить о разных вопросах. А именно: он владетель 3000 десятин земли в Калужской губ., сам и его знакомые берут на даровой корм крестьянских лошадей, жертвуют овес, картофель и т. д. Сам он из крестьян, но теперь гласный и помещик.

Впрочем, всё это он сам тебе передаст. Мы здоровы все и живем хорошо.

Целую всех, напишите словечко мне с подателем сего.

С. Толстая.

12 ноября 1891.

утро.

№ 231

13 ноября. 1891 г. Москва

Посылаю вам квитанцию на чечевицу и горох для ваших столовых. Жаль, что пришлось платить за провоз; если б у меня были бланки Красного Креста, можно бы посылать даром. Не знаю, с кем отправитькуски разных бумажных материй, пожертвованных Морозовым куски [...] бумажных материй, пожертвованных Морозовым. Толстой писал 19 ноября: «Твои, т. е. тобой собранные пожертвования очень хороши. Поразительны 1500 аршин материи [...]. Нынче я видел вдову с детьми положительно голую. Только один мальчик может выходить. Я еще не видел такой бедности» (ПЖ, стр.373). . Жду дарового провоза. По всем получаемым сведениям от вас и от других, я вижу, что всё растаивает, как, если б в бочку воды бросили кусок сахару, и что помощь благотворительная не только не спасет, но спутает народ, и всё мрачнее и мрачнее смотришь на всё.

Был у меня сегодня Грот, рассказывал, что статья «Страшный вопрос» подняла недовольство правительства. — «Он нас спутал этой статьей», — сказал министр внутренних дел. От дирекции театральной денег еще не получила и известий никаких. — Однако, после статьи « Страшный вопрос» немедленно дали сообщения и приказали до 20 ноября счесть весь хлеб. Говорят, что будет высочайшее повеление всем, у кого есть хлеб, продать его правительству по известной таксе. Я нахожу, что это давно пора. — Денег у меня около 10000. Я дала Писареву 3000 на распоряжение твое, Лёвочка. Он предполагал купить ржи; вы сговоритесь с ним. Надо получше распределить то, что мне все дают с такой любовью. Я получаю трогательные письма.

Заболела Саша, сильнейший жар и горло. Всё та же болезнь. У ней был ведь флюс, а теперь инфлуенца. Очень я утомлена, но не больна.

Сегодня пишуписьмо министру внутренних дел письмо министру внутренних дел — И. Н. Дурново.по поводу статей «Московских ведомостей». По моему они зажигают революцию своими статьями, приравнивая Толстого, Грота и Соловьева к какой-то воспрянувшей, по их мнению, либеральной партии, которая, воспользовавшись народным бедствием, хочет что-то делать в смысле политическом. Рассказать всю эту подлость — трудно. Достаньте«Московские ведомости» 9-го и 11 ноября «Московские ведомости» 9-го и 11-го ноября. В №310 «Московских ведомостей» от 9 ноября помещена передовая статья «План гр. Л. Тостого»; в №312 от 11 ноября — две статьи: передовая «Слово общественным смутьянам» и письмо к издателю «Пойманные на месте».и прочтите. Мысль, которую я хочу провести министру, есть та, что если революционерам указывают на эту мнимую опору лучших представителей интеллигенции и нравственного влияния на общество, то они поверят своему счастью и поднимутся опять. А в настоящее время это ужасно и даже опасно. — Я только вчера узнала, чтодвое из главных деятелей «Московских ведомостей» двое из главных деятелей «Московских ведомостей». С. А. Толстая пометила: «Тихомиров и Николаев (Говоруха-Отрок)». Лев Александрович Тихомиров (1852—1922), народоволец, потом ренегат. Будучи в эмиграции, подал в 1888 году прошение Александру III с выражением раскаяния. Получив помилование, в 1889 г. вернулся в Россию. Позднее сотрудник и редактор «Московских ведомостей».были рьяные революционеры и надели теперь личину правительственно-православную. — И как они видны из-под этой личины!

Получила ваши письма, милый Лёвочка и Таня Получила ваши письма, милый Лёвочка и Таня — письмо Т. Л. Толстой с припиской Л. Н. Толстого от 11 ноября; Толстой писал: «Ездили мы с Машей целый день, и день был удачный. И погода хороша, и всё спорилось [...]. Я уморился, надышался воздухом, и кругом болтают, и потому кончаю. Но, несмотря на болтовню кругом и усталость, помню одно то, что хотелось бы получить от тебя добрые вести» (ПЖ, стр.370)., сейчас почему-то с Никитиной женой, которую прислал Иван Александрович в людские кухарки. Очевидно, он вез их на почту и отдал ей для скорейшего получения.Ив. Ал. пишет Ив. Ал. пишет. Письмо И. А. Бергера не сохранилось.тоже, что вы все здоровы и очень веселы: играете, поете, что все уМордвиновых Мордвиновы. — Маргарита Ивановна Мордвинова (1856—1912), сестра И. И. Раевского, и ее муж Иван Николаевич Мордвинов (1859—1917),
помещик, земский начальник. Жили на собственном хуторе в двух верстах от имения И. И. Раевского. , даже Лев Николаевич, играли в petits jeux. Как всегда весело вне прямых обязанностей! Вот посидели бы с горящими капризными детьми 10 дней, как я, — не развеселились бы. Да и сама я не совсем всё здорова. — Я думаю, вы притерпелись к зрелищу голода, а мне отсюда, и всем в Москве, кажется очень плохо. — Я рада, что вы все вне инфлуенцы и давящей московской атмосферы. Понимаю теперь, как всё труднее с годами менять образ жизни и приравниваться к обстоятельствам. Так-то всегда было тебе, Лёвочка. — Я совсем никуда не езжу и не хожу; даже дом не убрала, точно вот, вот куда-то уеду. — Уж не на тот ли свет? — Впрочем, я это говорю, не бывши больная, и напрасно вас смущаю. Прощайте, напишите без обмана, какие ваши планы и намерения в будущем. Одного прошу — для меня ни одного шагу не делайте и ничего не изменяйте. Я не настолько сильна духом и нервами, чтоб, когда вы приедете, — выносить молчаливые упрёки. А чутка я на это довольно. Прощайте! ОтецИоанн Кронштадтский Иоанн Кронштадтский. Иоанн Ильич Сергиев (1829—1908), протоиерей Андреевского собора в Кронштадте. Мракобес и черносотенец. Иоанн Кронштадтский писал С. А. Толстой: «Ваше сиятельство Софья Андреевна. Позвольте через Ваше посредство обратиться с посильною помощью голодающим соотечественникам тех местностей, в коих деятелями являются Ваши дорогие дети» (хранится в АТ). прислал мне 200 рублей. От Лёвы открытое письмо с хутора Бибикова. Вот где ужасы настоящие — это в Самарской губернии. Целую всех.

С. Т.

№ 232

1891 г. Ноября 15. Москва

Милые друзья,едет к вам эта барышня едет к вам эта барышня. Грот писал Толстому 17 ноября: «Пришлю [...] с одной барышней, Екатериной Павловной Чертковой, которая едет к вам на днях. Это — друг нашей гувернантки, А. П. Татариновой, — очень образованная и энергичная девушка. Она неспособна ни на какое дурное дело — не нигилистка и не социалистка, а только желает помочь кормлению голодных. Она была 2 года на медицинских курсах и 2 года на курсах Герье, и великая почитательница ваша. Везет она с собою своих собственных 100 р. для Скопинского уезда, где нужда страшная (хуже, чем в Данковском)» (хранится в АТ.) с намерением служить лично народу, и ей хочется очень изучить дело столовых.

Прислана от Грота. Кажется очень серьёзная и милая и имеет свои средства. Приласкайте её, люди нужны. Саше лучше, но она еще лежит. Я здорова и все прочие. Целую всех вас. Эта барышня 2 года училась медицине и может лечить.

Примите ее по лучше.

С. Толстая

15 ноября 1891.

№ 233

1891 г. Воскресенье 17 ноября. Москва

Милый друг Лёвочка, вы живете там в тишине, и не подозреваете, какую тут грозу на вас направили. Сейчас был Грот, он говорил, что во все газеты послан приказ из главного управления по делам печати, чтоб никакую статью Толстого не печатать нигде. «Московские ведомости» прокричали тебя революционером за « Страшный вопрос», и злобе в сферах правительства и «Московских ведомостей» нет границ. И как это правительство не видит, что «Московские ведомости» систематически готовят революцию — тогда спохватятся. — Но теперь вот в чем вопрос: статья о столовых крайне необходима. Я читаю публике выписки из ваших писем, все страшно интересуются. Статьи твои запрещены. Выхода два: пусть будетподписано: Татьяна Толстая пусть будет подписано: Татьяна Толстая. Толстой сообщил Софье Андреевне в письме от 19 ноября: «Таня написала нынче маленькое письмо в газеты, — не знаю пошлет ли, в котором она пишет, как устройство столовой, присутствие людей извне, посещение — ободряют людей. Это совершенно справедливо и очень заметно» (ПЖ, стр.373). — Письмо Т. Л. Толстой напечатано в анонимном фельетоне: «Даровые столовые в деревнях», опубликованном в «Новом времени» от 20 ноября, №5650. . Она ведь хотела тоже писать, или дай я пошлю государю цензоровать самому. Только вложи в статью побольше чувства, ты это так умел прежде, когда был художник; разбуди его — и забудь о всяком задоре и тенденции. Как чувство самое маленькое получает немедленно отголосок — это поразительно!Мужички самарские пришли и в восторге, что я их поместила Мужички самарские [...] в восторге, что я их поместила. В своем «письме в редакцию» от 2 ноября Толстая писала: «третий сын уехал в Самарскую губернию открывать, по мере возможности, столовые». В конце письма среди мест, куда Толстая предлагала направлять пожертвования, значится: «Л. Л. Толстому, Самарской губ., Бузулукского уезда, в Патровское волостное правление». ; и я в восторге. Вчера писала Маше. Сашу всё лихорадит, остальные здоровы. Снег валит.

С. Т.

Целую всех вас, кланяюсь Ивану Ивановичу. Что-то Ваня? Денег жертвованных всё прибывает; сегодня принесли узел с платьями и мешок с сухарями.

Пусть Маша осторожнее разбирает платья, не с больных ли? Я всё держу в сарае.

№ 234

20 ноября. 1891 г. Москва

Спасибо тебе, милый друг Лёвочка, за письмо и статьи. Вчера вечером собрались у меняГрот с женой Грот с женой. Жена Н. Я. Грота — Наталья Николаевна, рожд. Лавровская (1860—1924), дочь Никодая Ал. Лавровского., Лиза сМашей Маша — М. Д. Колокольцова или М. С. Толстая., Наташа сВакой Вака — брат С. Н. Толстой, Владимир Николаевич Философов., и я им прочла вслух. Все оченьзаинтересовались повестью заинтересовались повестью — «Кто прав?» Неоконченный набросок, напечатанный впервые в 1911 г. Толстой ошибся и вместо статьи о столовых переслал Софье Андреевне с Владимировым начатый художественный набросок (ПЖ, стр.373). Он писал 25 ноября: «Послал я тебе нечаянно начало повести. Ты не угадала, хотя всегда угадываешь, к чему клонит». и очень пожалели, что дальше нет. — Хорошо кур ловят, очень картинно. — Разумеется, ясно, к чему клонит рассказ; и ты видно хочешь, чтоб виноватых не было. Но чувство проскочит невольно настоящее, кто именно прав. — О коротенькой статье я такого мнения: как отчет — не довольно полный и ясный; как статья — не довольно интересна и чувству ничего не говорит. Так что она не удовлетворяет. Прости, что говорю тебе это. —

Гротовская твоя статья запрещена бесповоротно. Был у меня Оболенский, совсем неправда, что ему запретили «Сборник»; ему только статью его о «Сборнике» запретили, и он очень ждет и расчитывает на обещанное тобою. Тут и дочери его и жена.

Приезд Лёвы Приезд Левы. Л. Л. Толстой вернулся в Москву из Самарской губ.меня очень оживил и стало легче и веселей. Впрочем, главное хорошо, что все дети выздоровели; Ваничка сегодня гулял в первый раз; дня через два и Сашу выпущу. — Вчера возилаЛидию Лидия. — англичанка Liddie. к Флёрову: у ней желудочно-нервное расстройство, дал он ей Емс и валерьянку. Он удивлялся на мою худобу и спросил и о моем здоровье. Я ему рассказала, как и что. Он говорит: «пять доз спокойствия, три дозы молчания вообще, и абсолютного молчания на холоде, а то катарр легких и тогда беда». Он меня, впрочем, не слушал и не стучал, я не хотела. Эти два дня мне опять похуже, т. е. не спится, одышка, пот, слабость и нервность. Теперь даже опять лучше, потому что не двигаюсь второй день.

Мне неприятно было, что вы Лёву и Наташу послали как будто адвокатами, чтоб они исследовали, как я отношусь к вашему возвращению. Ведь это же видно — их дипломатия. Какая может быть дипломатия между нами? Вот я понимаю Таню. Она пишет: «нужно вам меня, всё брошу, приеду сейчас же». Иногда мне и приходило в голову, чтоб её выписать, помочь мне. Очень было трудно и страшно грустно во время болезни детей. — Я, таки, расчитывала, что тебе станет хоть немножко жаль меня и ты приедешь меня проведать. Но и опять ошиблась. Девочек же мне не хотелось отрывать от дела; да думала, что телеграммой испугаешь и дорого она сто́ит, а писать, чтоб приезжали помочь, — пока дойдет письмо и пока приедут — бог даст все выздоровеют. Так и вышло. Теперь же я наладила и жизнь свою, и дела, и сердце. Мне никто не нужен. — Пусть все живут при деле. Дело во всяком случае несомненно прекрасное и полезное. Я всей душой ему сочувствую и помогаю, чем могу. Сказал ли ты Писареву, чтоб он на данные ему мною 3000 рублей был так добр и купил бы ржи на ваши столовые? Надо ему написать, если вы его не видали. Пожертвования пошли гораздо тише; вероятно, и совсем прекратятся; кто хотел, дал. — Большую часть я отдам Лёве; там нужнее всего помощь и нужда ужасающая. Лёва пригласил с собойстаршего брата Цингера старшего брата Цингера. Старший сын профессора математики Московского университета Василия Яковлевича Цингера и Александры Ивановны, рожд. Раевской, Иван Васильевич Цингер; был единомышленником (Толстого. и еще едет с ним наш Иван Александрович, если мать пустит. Он был тут. — Мне страшно за Лёву, и за его нервы, и за здоровье, и за молодость в таком обширном практическом деле; но думаю, что он делает хорошо, что едет. — Без него опять опустеет тут и будет грустнее. Да что делать, — такие времена.

Сегодня не пишу Тане; всё равно все прочтут, а очень её благодарю за письмо и всегдашнюю заботу обо мне. Если ей много писать, пусть не устает еще мне много писать, я довольствуюсь и короткими, лишь бы частыми извещениями о всех вас. Верочке напишу отдельно. Машу целую и всех вас. Маша, я думаю, счастлива, что к настоящему делу примкнула. Наташа мало о вас рассказала. — Так вот, Лёвочка, попроще со мной, пооткровеннее и подобрее надо быть, я только одного прошу. — А что я хочу, что мне нужно, — право, опять того же: попроще, подобрее и чтоб вам же всем было хорошо.

С. Т.

Ивану Ивановичу сердечно кланяюсь. Вчера былПетя Петя. — Петр Иванович Раевский (1873—1920), сын И. И. Раевского старшего); в 1897 г. кончил медицинский факультет, хирург.
Толстой писал в ответ 25 ноября: «Ты напрасно меня упрекаешь в дипломатии; не дипломатия, а дело такое, что я, зная тебя, знаю, что ты будешь скрывать всю тяжесть своего состояния, а нам нужно знать. И, разумеется, всё брошу и приеду к тебе, и буду жить с тобой не с упрёком, а с радостью» (ПЖ, стр.376). два раза.

№ 235

21 ноября. 1891 г. Москва

Мне ужасно совестно, милый друг Лёвочка, чтоя так дурно на вас действую я так дурно на вас действую. Толстой писал 19 ноября: «Получили 3-го дня твои два письма нам и одно Ивану Ивановичу. Во всех трех мне слышна была горькая нота, и мне это было очень больно. Но дело в том, что тебе больнее, и я тотчас же хотел ехать к тебе. Но девочки советовали ехать всем вместе. И после совещаний решили подождать еще известий, но во всяком случае ехать к тебе всем, не откладывая, поручив здесь продолжение дела, кому можно» (ПЖ, стр.372—373). . Ты пишешь, что во всех моих письмах горькая нота. Я думала, что мое письмо к Ивану Ивановичу очень холодно и поскорей написала ему другое, а письма к вам я не помню. Очень я не ровна, и я, право, воспитываю себя, и всё лучше и лучше живу и привыкаю к своему положению. Но что-то во мне надломилось, и этот надлом подчас заставляет меня метаться, тосковать и мучить себя и других. Многому этому виною и голод народный, и положение всех нас в этом году. Тут грозят со всех сторон такими ужасами, что спать спокойно нельзя. Завтра я покупаю на десять тысяч золота, чтоб было с чем пережить то смутное время, которое предсказывают. Сейчас был Дунаев, он болен и взволнован хуже меня.

Ты пишешь, что вы хотите все приехать ради меня. Пожалуйста, не ездите ради меня. Взад и вперед ездить очень утомительно, особенно всем; теперь же девочки кашляют, им немыслимо ехать. Кроме того поступают пожертвования, некоторые вещи не получены, некоторые столовые едва возникли. Вам, вероятно, совсем теперь не следует уезжать. Подождите еще, из-за меня одной бросать стольких, пожалуй, что не хорошо.

Ведь всё это я вижу и понимаю, и гораздо даже справедливее мне одной хоть вовсе погибнуть, чем оставлять погибать многих. Но я совсем не погибаю. Сегодня приходилидети Грота дети Грота. Вероятно старшие дети Н. Я. Грота: Евгения (1878—1918; по мужу Волошкевич), Алексей (р. 1880), Мария (р. 1883; по первому мужу Павлова, по второму — Белоусова) и Наталья (р. 1884 по мужу Богданович).иНаташа Оболенская Наташа Оболенская — Наталья Леонидовна Оболенская (р. 1881), дочь Е. В. Оболенской. С 1905 г. замужем за Хрисанфом Николаевичем Абрикосовым. , играли в игры, очень были веселы, и Саша и Ваничка были в восторге. Оба они нынче утром гуляли и немного прокатились в санках; три градуса мороза и снежок шел. Андрюша с Borel’ем были на Патриарших прудах, на коньках катались, а Миша ходил и ездил со мной; с большой болью, но я его наказала за две единицы и на коньки не пустила. Он тут, дома, с Гротами катался и легко он веселится. Лёвы всё дома нет и всё он ворчит на ту же тему объеданья и баловства, но я всё-таки рада, что он тут. Не знаю еще, когда он едет.

Об отправке гороха и чечевицы я могу сказать следующее: квитанция послана в Чернаву из Москвы 13-го ноября. Почтовая расписка у меня, конечно, цела. Справлюсь завтра на почте. Самый же горох, чечевица и мука посланы в Клекотки. Туда же посланы и вещи, и материя, но это только вчера утром. Во всяком случае вам ехать сейчас не надо, распределите хоть то, что послано. Пусть девочки подождут выезжать вообще с кашлем, столько воспалений в легких! Вот если б такой человек, какМатвей Николаевич Матвей Николаевич. — М. Н. Чистяков (1854—1920), управляющий имениями ряда лиц. Сотрудник по работам на голоде 1891—1893 гг. Письма к нему Толстого и С. А. Толстой напечатаны в «Воронежском историко-археологическом вестнике», 1921, вып. 2., вас мог заменить, — можно бы спокойно уехать, а то на кого вы всё оставите? Сегодня получила из Берлина газету «Welt», и в ней с большим уважением и сочувствием перепечатано мое письмо и следует воззвание к немцам с указанием моего адреса о пожертвованиях с их стороны. Сегодня из Мюнхена получила 50 рублей и из Женевы 13 рублей и пишет: «vous demandez avec une grace si touchante».1 [вы просите так трогательно.] И чем я так угодила в этом простом письме, — не понимаю! А отзывы о нем удивительно симпатичные.

Как вспомню, что вы вдруг будете все тут — и для меня — меня ужас берет. И вдруг ты еще захвораешь, и Маша не будет знать, куда приткнуться, и Таня молчаливо мне будет упрекать. Не надо, не надо, не ездите; ваше дело стоит моей временной скуки, и не ставьте меня в то положение, что я буду сама себя съедать упрёками за то, что оторвала вас от здоровой жизни и хорошего дела. Целую вас всех.

С. Т.

№ 236

26 ноября. 1891 г. Москва.

У нас у всех такая паника, милые друзья, по случаютревожных известий об Иване Ивановиче тревожных известий об Иване Ивановиче. В разгар работ по оказанию помощи голодающим И. И. Раевский захворал инфлюэнцей и умер 26 ноября. , что никто ни о чем другом не может ни думать, ни говорить. Как ужасно быть так далеко от всех вас. Бедный Петя в ужасном положении. Сдержанный, бледный, он ничего не говорит, но так и видно, каково у него на душе. — Неужели плохо? Неужели плохо только от жара без осложнений. Если же воспаление в легких, поставьте скорей пиявки; такому сангвинику, как Иван Иванович, это не может быть вредно, а только хорошо. При первой возможности, умоляю вас, пожалуйста, Таня, телеграфируй мне опять. — И какЕлену Павловну Елена Павловна — Е. П. Раевская, рожд. Евреинова, жена Ивана Ивановича. жаль, сколько ей сердечной тревоги! Не смею слова сказать теперь об отъезде вашем, но умоляю, приезжайте, как только будет возможность, т. е. когда всякая опасность минует. — У нас все здоровы, сегодня Ваничка упал в корридоре и очень меня испугал, но теперь совсем ничего, идем обедать.

Сейчас вечер, принеслитвои два письма твои два письма — от 24 и 25 ноября (ПЖ, стр.275—277). , милый друг Лёвочка. Меня немного успокоило, что вчера утром было 38 и 8; следовательно, не 40, и есть надежда, что болезнь, ожесточившись сегодня, судя по телеграмме, переломится и пройдет. У дяди Кости была инфлуенца, он сегодня был, говорит, жар был страшный, он похудел, но здоров. Захарьин говорит: «никакой инфлуенцы нет, есть простуда, берегитесь её и ничего не будет».

Только бы, бог дал, выздоровел Иван Иванович и еще никто не захворал. Берегись, милый Лёвочка, и девочек не пускай рисковать ничем. Боже мой, когда же я увижу всех вас! Теперь еще жутче стало. Лёва всё мучается зубами, сегодня послали за дантистом; Лёва хотел дергать зуб, но я отговорила. Будет дантист лечить, так как есть воспаление накостницы. Вчера он до такой rage1 [ярость] дошел, что не знали, как и помочь: припарки, хлороформ, полосканье шалфеем, ничего не помогало. Ночью прошло, а днем опять стало немного хуже. Теперь опять лучше. Мы позвали Петю Раевского до отъезда его, чтоб показать твои письма и ободрить его, бедного. Вероятно, вы послали телеграммы во все стороны, оттого что жар к ночи стал сильнее и вы все перепугались. Дай бог, чтоб это был кризис к лучшему.

Если вы все мной интересуетесь, то я положительно стала поправляться. Красный шар Красный шар — «шуточное сравнение меня с шаром, которое Лев Николаевич любил повторять» (прим. Толстой). , выпустив весь свой дух, стал опять надуваться, а приедете все, то вовсе оживу. Только бы опять что меня не подкосило. Тогда не скоро справишься, а чувствуешь себя всё-таки центром и даже нужным для семьи моих малышей четырех. И право, я вас всех так горячо люблю, что и всем вам холоднее покажется на свете без любви моей. Всех вас, по одному, себе представляю с восторгом, что скоро увижу. Ничего не посылаю сегодня девочкам. Выехать не могла по разным причинам, да и совестно посылать фривольности в дом, где серьезное горе. Целую вас всех нежно. Посылаю письмо Вере от матери и еще какое-то о пожертвованиях. — Сейчас былописьмо от Сони письмо от Сони. С. Н. Толстая писала 23 ноября: «Те 1000 руб., которые вы прислали, мы с Серёжей вместе отправили на покупку ржи.
Чай я уже часть отдала больным [...]. Илья еще недели две будет ездить по уездам Гродненским. Он очень занят и беспокоится о нас» (хранится в АСТ). , они все здоровы. Илья еще не возвращался.

С. Т.

Что-то все девочки, как им, я думаю, грустно и жутко и за Ивана Ивановича и за тебя, Лёвочка.

Настоящему письму предшествует другое, от 24 ноября, адресованное Толстому, с обращением к Т. Л. Толстой; его мы не печатаем.

№ 237

1891 г. 12 декабря Москва.

Приезд Серёжи Приезд Сережи — С. Л. Толстого. , милый друг Лёвочка, был, очевидно, по твоей инициативе, и я была тронута твоей заботой, и очень обрадована его приездом.

Сидим мы в Малом театре: София Алексеевна с мужем, Лизанька, Варя и я, шла утром генеральная репетиция «Плодов просвещения», вдруг в первом акте входит Серёжа. Всю пьесу просмотрели вместе. Идет она не дурно, только мужики — особенно 3-й, — совсем не вышли. Фальшиво, не смешно, — очень досадно. Ведь когдаЛопатин Лопатин. В. М. Лопатин мастерски сыграл роль третьего мужика на домашнем спектакле «Плодов просвещения» в Ясной Поляне 30 ноября 1889 г.про курицу скажет, — все хохочут единодушно; а здесь даже не смешно совсем. Сцена в кухне очень хороша. Когда является повар, то сцена выходит удивительно трагична; даже у меня одышка сделалась от волнения, но скоро прошла. Скучнее всех первый акт идет, очень вяло.Петрищев Петрищев. Роль Петрищева на сцене Малого театра играл артист Багров.иКоко́ Коко̀. Роль Коко̀ Клингена исполнялась Лошивским (псевдоним Константина Степановича Шиловского).(толстый, белокуро-желтые волоса, похож на дворового) совсем не вышли.Вово́ Вово̀. Роль исполнялась Грессером.играл в меру и отлично. Профессор (Ленский Ленский — выдающийся актер и режиссер Александр Павлович Вервициотти (Ленский) (1847—1908).) очень хорош. Барин с усами похож на отставного военного, но добрый и сдержанный — вышел. Вообще не чисто-аристократический тон, а скорее parvenus,1 [выскочки] желающие быть аристократами — и это не верно. В Туле и у нас шло много лучше и типичнее были люди, но здесь выручало сценическое искусство, привычка сцены, положений и т. д. Очень хорош былГригорий Григорий. Роль исполнялась Федором Петровичем Горевым (1850—1910)..Таня Таня. Роль исполнялась Е. Д. Турчаниновой.играла хорошо; но худенькая,минодировала минодировала — жеманилась.немного, слишком суетилась. Барыню очень утрировалаФедотова Федотова — Гликерия Николаевна Федотова (1846—1925). . — Но вообще пьеса очень хорошая и весело её смотреть, хотя игры требует превосходной.

Серёжа просидел со мной весь остальной день; никто, кроме Нагорнова, которого Серёжа же вызвал по делу, не пришел, и с ночным он уехал. Мы многое с ним переговорили, и он мне рассказал и о вас. Здоровье мое хорошо, никаких неприятных припадков не было, надеюсь, и не будет. Погода всё плохая, потому что ветер; у меня тут заболел артельщик инфлуенцей, и совсем не бережется, всё выходит и видно не хочется помириться с нездоровьем; вот так-то умирают. Только один день пролежал.

Получила две телеграммы от Колички Ге, просит свидетельств на даровой провоз двух купленных им вагонов гороху по 1 р. за пуд. Одно я выпросила уже у Софьи Алексеевны и послала вчера, а за другим послала сейчасАлексея Митрофановича Алексей Митрофанович — А. М. Новиков.опять к Софье Алексеевне и пошлю Количке. Боюсь, что вы не скоро получите горох, так как с юга идет всё очень медленно. Вчера послали все наши вещи, т. nbsp; е. сукно, 100 ф. ваты, сухари, старье и проч., даровым проездом в Клекотки. Пошлите скорей за вещами, как только получите квитанции, чтоб раздать теплые вещи шить и носить, пока холодно. — Голод всё распространяется, рассказывают ужасы.

Лёва пишет Лева пишет. Секретка, начинающаяся словами: «Пишу из Самары».короткое письмо еще из Самары, что здоров, виделгубернатора Губернатор — Д. Д. Свербеев., который обещает хлеб ему продать из земского склада; что голод ужасающий, что Иван Александрович поражен, и что страдает, глядя на всё это; что у Ив. Ал. очень доброе сердце, и ему это приятно. Еще пишет о мужике вдовце, удавившемся от того, что не мог вынести вида своих трех голодных детей. — Вот и всё.

Спасибо Маше за её ласковое письмо Спасибо Маше за [...] письмо. М. Л. Толстая, описывая пребывание в Туле, писала так 10 декабря: «уговорили папа̀ ехать на заседание [...]. Это было в дворянском собрании. Сидел Зиновьев за столом, кругом стола всякие члены Красного Креста и представители различных уездов, вставали, говорили — ничего интересного и так формально и мертво, что папа̀ не стал ничего говорить, а когда кончилось заседание, все встали и стали расходиться, собрался около папа̀ большой кружок и стали просто частным образом разговаривать и обсуждать всякие вопросы и о льне, и о лошадях, и о столовых» (хранится в АСТ).. Буду ждать с места, и не могу не беспокоиться, видя этот бич — инфлуенцу повсюду. Сегодня отпускают совсем Андрюшу и Мишу и обязывают привить оспу. Везде паника в Москве, что появилась сильная оспа. То же и в других городах. — Ваничке прививать не буду; он ее недавно отбыл, а Саше придется. Что слышно у вас о болезнях? Тогда поговаривали об оспе, распространилась ли она? Вообще поберегайтесь, будьте осторожны и не рискуйте ничем. Очень скучно сделать детей всех больными насильно, ведь будут гореть, и всем придется 9 дней и больше сидеть дома и беречь их. — Опять мы сидим одни совершенно и на верху, кроме залы, не освещаем нигде. Тишина эта мне очень приятна; я буду теперь по вечерам читать вслух с детьми, заниматься делами и сама читать. — Прочларукопись Стёпы рукопись Стёпы — «Воспоминания о гр. Л. Н. Толстом» С. А. Берса, напечатаны в Смоленске в 1894 г. Рукопись сохранилась в яснополянской библиотеке. более половины, ужасно плохо написано, и не знаю, что ему и ответить. Есть очень бестактные места.

Была вчера без меняСоня Мамонова с Мишей Соня Мамонова с Мишей. Михаил Мамонов, племянник и воспитанник С. Э. Мамоновой.своим, и дети играли, и Миша не хотел уходить. Есть письма к Тане, пришлю с Алексеем Митрофанычем. — Пожертвования без вас опять пошли: вчера получила от гр.Бобринского Бобринский. Гр. Андрей Александрович Бобринский, состоял по министерству народного просвещения и по канцелярии Государственного совета; был представителем комитета для вспомоществования при миссии США в Петербурге. из Петербурга 628 рублей сразу. С «Плодов просвещения» — 2200 с чем-то рублей. Если нужно, и меня уведомят, то я пошлю за горох Количке. Теперь больше нечего писать. Я отпустила вас этот раз бодрее, чем думала. Во-первых, не так на долго, и во-вторых, вы все были ласковы, — а мне это главное. Прощайте, целую всех вас и очень жду известий с места. — Как вы себя чувствуете нравственно? Бодро или нет? Как относитесь к отсутствию Ивана Ивановича? Жутко ли, трудно ли, или просто и только грустно, что его нет? Петя уехал.

С. Толстая.

Толстая пометила: «Побывав после смерти Ив. Ив. Раевского в Москве, Лев Николаевич и дочери снова вернулись в Бегичевку, заехав в имение П. Ф. Самарина — Молоденки».

№ 238

17 декабря 1891 г. в ночь. Москва.

Милые Лёвочка, Таня и Маша, спасибо, что так часто пишете; и меня тоже очень подбодряют ваши письма. Сегодня получила сразутвое, Лёвочка твое, Левочка [письмо]. Толстой писал 14 декабря: «Главный характер теперешнего периода столовых тот, что они стали популярны, и народ видит в них не одно средство покрытия нужды, но и средство поживиться. Много просьб от богатых принять членов их семей в столовые. И как сделана ошибка по одному, так их набирается куча. Борьба с этим возможна. И были случаи уже уменьшения числа и откидыванья излишних. Этим мы и заняты с одной стороны, а с другой увеличиванием, т. е. распространением столовых» (ПЖ, стр.381). , и Танино. Но меня смутило, что возникло новое затруднение и неприятность — это устранять злоупотребления и находить, кто настоящий бедный. Я это вначале предвидела и удивлялась, что этого не было.

Пожалуйста, милый Лёвочка, не принимай этого к сердцу; естественно, что всем хочется еще и еще получше; и дурные, как и хорошие, всегда были и будут. Оченьрада, что Илюша рада, что Илюша приехал. Пребывание И. Л. Толстого на голоде в Бегичевке описано им в «Моих воспоминаниях», глава XXV (по второму изданию). приехал; он заменит тебя в трудных поездках, закупках, разбирательствах и т. nbsp; д. Меня очень часто мучает то, что главой авторитетной теперь без Ивана Ивановича, и даже без Чистякова, остался один ты, Лёвочка. Не измучай себя; ведь в практических делах тебе приходилось всегда разбираться с большим усилием.

Ты писала, милая Таня, присылать барышню ты писала, [...] Таня, присылать барышню — Е. М. Персидскую. См. письмо №241. . Она не может раньше недели или десяти дней выехать; была у меня и продолжает мне нравиться. Вопрос, насколько она будет уметь. Ты пишешь, прислать разные вещи, а Маша платье по оказии. Теперь все уехали, я даже не знала, что Вака ехал, с кем послать? Ты не пишешь, можно ли почтой. Хотела я послать гостинцев, да ты писала тот раз, что напрасно баловство матери, слабость, — я и не решилась. А то и сыру и всего послала бы. Вам проще из Тулы выписать; от Раевских же бывают случаи и сами они приедут. — Вчера я совсем с ума сошла: поехала утром на базар; заехала в карете, с лакеем, Марья Петровна Фет, уговорила и повезла Андрюшу и меня. Вот сумбур-то — этот базар! Миша предпочел ехать с Monsieur на каток и, конечно, выиграл. На базаре народу — это ужас! Плечо с плечом стиснутая толпа, двигается едва по фуае Большого театра, где разукрашенные столы, палатки и всевозможные безделушки и товары, начиная с валенок, рукавиц, — кончая шампанским, куклами, книгами, мелочами, — торгуют аристократки светские и купеческие:графиня Кёллер Графиня Кёллер — Софья Васильевна Кёллер, рожд. Бобринская., m-meКостанда Костанда — Агафоклея Александровна Костанда, жена командующего войсками.,Капнист Капнист — Эмилия Алексеевна Капнист, рожд. Лопухина, жена попечителя округа.,Трубецкая Трубецкая — С. А. Трубецкая, рожд. Лопухина, мать философов Сергея и Евгения Трубецких.,Голицына Голицына — вероятно кн. Софья Николаевна Голицына, рожд. Делянова, жена московского губернатора, затем городского головы — кн. В. М. Голицына.,Глебова Глебова — Софья Николаевна Глебова, рожд. княжна Трубецкая.,Истомина Истомина — Наталья Александровна Истомина, рожд. Реми, жена В. К. Истомина.,Стрекалова Стрекалова — Александра Николаевна Стрекалова, «кавалерственная дама», благотворительница.,Ермолова Ермолова — Екатерина Петровна Ермолова.,Боткины Боткины — Петр Петрович (1831—1907) и его дочь Анна Петровна (р. 1854) Боткины. П. П. Боткин приходился братом М. П. Фет.,Алексеевы Алексеевы — Николай Александрович Алексеев (1852—1899), городской голова, женат на Александре Владимировне Коншиной (1853—1903).и пр., и пр., все с барышнями, молодыми людьми и детьми. Палатки — то в виде раковины в морской пене (шампанское), то китайский зонт, то всё черное с красным, то цветочный павильон, — так дико, что всё это для тех несчастных, которые забились на печке. Когда я прочла про этих, меня заинтересовало ужасно, «что именно думают и чувствуют эти люди на печке, в холоде, не евши, похоронив трех тифозных» и т. nbsp; д. Ведь за все эти несчастия они должны были бы проклясть и судьбу, и бога; или если не проклясть, — то усумниться во всем на свете, и, главное, в добре. Потому я верю, что радостно было одеть детей и раздать платья, вещи и пищу, чтоб хоть в ком-нибудь пробудить это добро. — Я хотела уехать с базара тотчас же, но я зависила от Марьи Петровны и потеряла в толпе Андрюшу, ушедшего с Северцовым. Марья Петровна, как попала в палатку своих купчих в бриллиантах, всех очень любезных и милых, так ей и не захотелось уезжать. А я села в большой зале около музыканта Преображенского полка (остальные ушли обедать), там было прохладнее, и с ним разговаривала. Потом, когда пошла искать Андрюшу, меня на расхват стали зазывать: гр. Кёллер,Катя Салтыкова Катя Салтыкова — Екатерина Алексеевна Салтыкова-Головкина, благотворительница.,Маша Ермолова Маша Ермолова — Мария Николаевна Ермолова, фрейлина., которая прямо принялась меня целовать, гр. Капнист, m-me Костанда, с которой меня познакомила торговавшая у нее Салтыкова, — Боткины... и все угощают: кто тартинками, кто чаем, конфетами, фруктами, зовут посидеть, отдохнуть. Я не зашла ни к кому, чтоб не быть нелюбезной к кому бы то ни было и уговорила Марью Петровну уехать. — Там же на базаре виделаМишу Олсуфьева Миша Олсуфьев — М. А. Олсуфьев.. Он, как всегда, сконфузился, сказал, что вчера приехал, что зайдет ко мне, и исчез. С нимМатильда Матильда — М. П. Моллас. . Не знаю, надолго ли он тут. Вообще знакомых так много, что я и не ожидала. Базар этот я описала больше на Танин счет.

Второе мое сумасшедшее действие было то, что я вечером поехала с Аничкой, женой брата Саши, в театр, смотреть Дузе в«Dame aux Camélias» «Dame aux Camélias» — «Дама с камелиями», драма Александра Дюма (1824—1895).. Это была моя давнишняя мечта. А тут совпало так, что Аничке ездить не с кем; она приехала в Москву и нигде не была; ужасно обрадовалась, когда я ей предложила ехать. Дузе очень тонкая актриса, и ее успех мне понятен, но даже в носу не пощипало, так всё искусственное для меня потеряло prestige.1 [значение] Теперь я успокоилась и никуда больше не поеду. Результат был хороший, потому что ни одной ночи я так крепко не спала, очень уж устала. А как раз накануне я провела очень дурную ночь: меня опять трясло, опять жутко, чувство умиранья, а заснула, — сейчас же проснулась оттого, что все струны в столовой заиграли; Monsieur говорит, что он тоже это слышал, пугался, зажигал свечи и не мог спать. Заснула опять; вдруг теплая рука по лицу меня разбудила. Я опять зажгла свечу, сказала себе, что всё это нервы, а всё-таки пришло в голову, что это кто-нибудь из вас, отсутствующих, меня о чем-нибудь извещает или ласкает. — Потом через час опять заснула: вдруг шелест огромной бумаги. Тут вышло смешно. Встала, иду к мальчикам со свечей; Андрюша со стены стащил географическую карту и закатывается в нее, как в простыню, сонный. Стащила я карту с него, это меня немного развлекло и потом к утру заснула. Теперь мне совсем хорошо, но я уже боюсь повторений и сегодня начала принимать бромистый калий.

Был у меняЧичерин Чичерин — Борис Николаевич Чичерин (1828—1904), юрист и философ-гегелианец; профессор государственного права Московского университета. Знакомый Толстого с 1856 г. Сохранилось 14 писем Толстого к Чичерину и 30 писем Чичерина к Толстому; опубликованы Н. М. Мендельсоном в юбилейном сборнике «Письма Толстого и к Толстому», ГИЗ, М. — Л. 1928., просто проведать; очень был мил и участлив. БылГлебинка Толстой Глебинка Толстой — сын министра Д. А. Толстого, Глеб Дмитриевич (1862—1904), земский начальник в Рязанской губернии. , он рязанский, спрашивал, почему так дешево обходятся столовые, ужасно пристал, сколько что стоит. Я не могла ему подробно рассказать. Он, говорят, очень добр и деятельно помогает голодающим. Но как недалек!

Вечером пришли Лизанька и Маша Колокольцова. Сейчас ушли; я очень была им рада. О дяде Серёже известий не было. Саша выздоровела, оспа у детей привилась; у Андрюши, Лиды и у меня, кажется, нет. Завтра поеду для вас за покупками и, если не будет оказии, вышлю почтой. К вам едет Рафаил Алексеевич, он мог бы кое-что вам привезть.

Рисунок

Иллюсстрация:

Л. Н. Толстой со своими сотрудниками на голоде в Рязанской губернии в 1893 г.
Слева направо: Г. И. Раевский, П. И. Бирюков, П. И. Раевский, А. М. Новиков, Л. Н. Толстой, И. Н. Раевский
(сын), Т. Л. Толстая, над ней стоит А. В. Цингер
С фотографии
Гос. Толстовский музей

Получила сегодня вечером пакет казенный от московского почтамта. Пишут следующее: по справкам оказалось, что заказное письмо, посланное из Москвы 13 ноября в Чернаву, на имя гр. Л. Н. Толстого, получено в Чернаве 17-го ноября, а 21-го — выдано по доверенности, под расписку Глаголева. Это вы верно запрос делали, а мне дали ответ.

От Рафаила Алексеевича Писарева я получила два свидетельства Красного Креста на даровой провоз, а я не знаю, могу ли я с этими листами послать что-нибудь в Чернь. У меня тут пожертвованных платьев масса и 50 пудов пшеницы, и 10 пудов ржаной муки, и сухарей мешки. Не знаю, куда всё направить.

Принялась я и за свои дела, книжные и денежные, и ахнула, сколько дела. Я думаю, что я и ночь тогда провела такую плохую от усталости, всё писала с артельщиком и четвертой доли не сделала. Сегодня опять принялась; пришла Соня Мамонова, посидела со мной, а потом Лиза с Машей. Может быть и к лучшему для меня, — но дело-то всё-таки надо сделать. Мальчики, особенно Миша, очень шумны и пристают, то туда пусти, то сюда, спорят, и я очень сегодня рассердилась на Мишу. Беда без ученья. Взяла я им учителя, а у него отец умер, и он в Нижний уехал. Поливанов обещал другого. А сегодня я весь день дома, и занялась с Мишей: он ужасно плохо пишет по-русски. Целый час с ним училась. К вечеру они притихли и читали, сидели.

У нас туман и оттепель. Инфлуенца стала немного слабей, но ходят слухи, что люди всё впадают в нону (летаргию) — это свойство инфлуенцы, и теперь боятся хоронить. Одну девушку две недели не хоронили. А у нашей артельщицы отец в гробу на вторые сутки очнулся, это уж факт. Мать подошла к гробу, а он слабым голосом что-то сказал. Так и очнулся. —

Вот сколько всего наболтала. Прощайте, мои милые, обо мне не тревожьтесь, я привыкла с собой ладить, а теперь бром поможет. Пишу всю правду. Только бы вас бог хранил! Погода очень гнилая. Питайтесь лучше и не студитесь, и не утомляйтесь слишком. Очень всех вас, тружеников, крепко целую и люблю, и всё-таки жду к Новому году. Илюшу поцелуйте, молодец, что приехал.

С. Толстая.

Адрес для телеграммы вам, если я хворать буду, я приколола к стенке и всем показала. Это для Таниного успокоения а я хворать не буду.

Предшествующее письмо от 14 декабря не печатаем.

№ 239

1891 г. Декабря 19. Москва]

Хотя завтра, как говорит Софья Алексеевна, и едет к Наташе барыня какая-то, я всё-таки пишу еще почтой. Сегодня я совсем здорова, а вчера было плохо. Поехала в контору Юнкера продавать иностранные деньги, а тут же в третьем этаже Бергман, пожертвовавший 50 пудов пшеницы. Я зашла узнать, могут ли ждать свидетельства Красного Креста на провоз. На лестнице толпа, покупают билеты выигрышные. Как вошла на третий этаж, — умираю, да и только, как во дворце. Я крестилась, прощалась со всеми мысленно. Потом вошла, говорю швейцару: «воды». Он испугался, принес. Я выпила, стала сердце водой холодной под шубой растирать. Через полчаса прошло. Теперь сижу, боюсь двинуться, и одна не поеду никуда, боюсь умереть где-нибудь. Пишу правду, как и просили. — Получиладлинное письмо от Лёвы длинное письмо от Левы — на двенадцати страницах от 13 декабря. . Он очень тревожен, не знает, столовые или раздачу устроить, еще не решил. Ждет хлеб.

Я думаю, мне от брома хуже, я бросила. ТутАнненкова Анненкова — Леонила Фоминична Анненкова (1884—1914), жена помещика и юриста К. Н. Анненкова, единомышленница Л. Н. Толстого. , очень вам кланяется. Жду вас непременно к Новому году. У вас дела много, но передайте Раевским на месяц.

Прощайте, милые, боюсь, что расстроила вас; да как же быть, и самой жутко, хотя теперь совсем я хорошо себя чувствую. Немного одышка мучает. Оспа и у меня принялась; не она ли на меня действует.

С. Т.

19-го декабря, вечер.

№ 240

20 декабря. 4 часа дня. 1891 г. Москва

Посылаю вам, милые Таня и Маша, всё, что вы просили с дамой, которая едет к Нате. Я только удивилась, что Маша выписала платье, когда вы так скоро приедете. Посылаю на праздник пирожок небольшой, сыр, сиг, хлеб, пряники, платье с подкладками и юбкой, пуговицы и шелк; тетради, ситец Маше, сургуч и печать Андрюшина, а то у меня только одна. Привез ли или прислал ли Алексей Митрофаныч тебе, Таня, шелковую материю? Он ведь не едет в Самарскую губернию. Отберите у него Лёвины вещи. Туда едетПротопопов Протопопов — Дмитрий Дмитриевич Протопопов.и сегодня будет у меня; могла бы с ним послать, такая досада. Протопопов едет в Николаевский уезд; я его еще не видала. Факел я купила, было, чудесный, 4 р. 50 коп., горит 16 часов очень жарко, но он так и остался у Алексей Митрофаныча. Непременно возьмите у него, может быть, кто поедет в Самару к Лёве понадежней. — Видела яГрота, он сообщил Грота, он сообщил. Н. Я. Грот ездил в Бегичевку к Л. Н. Толстому. , что все здоровы, но очень смутил ненадежностью тёмных. Говорил, чтоНовоселов Новоселов — Михаил Александрович Новоселов. Был единомышленником Толстого. Учительствовал в Москве. Основатель Тверской толстовской земледельческой общины. Помогал на голоде в Рязанской губ. Позднее отошел от толстовства и был видным деятелем среди православных церковников, издавая в Сергиевском посаде «Религиозно-философскую библиотеку». Выпустил брошюру против Распутина, конфискованную правительством.очень противен, ухаживает заБогоявленской Богоявленская — Анна Николаевна Богоявленская, рожд. Андреева, жена Николая Ефимовича Богоявленского, земского врача в Лошакове близ Бегичевки.; чтоЧерняева Черняева — Мария Владимировна Черняева, училась на высших женских курсах Герье, по мужу Козлова (с 1902 г.). Сотрудница «Посредника». тоже ненадежна и крайне не симпатична. Ох! Не люблю я этих господ! Вот не тёмная Наташа или Лёва илиКоншин Коншин — Александр Николаевич Коншин (1867—1919), из семьи фабрикантов-мануфактуристов. Позднее руководитель переселения духоборов в Канаду. Оказывал материальное содействие «Посреднику». Переводчик ряда книг по рабочему вопросу. — всё люди потверже этих шальных, и дела от них будет больше. — Очень жаль, что Раевские не едут в деревню. Я очень на них надеялась, но это для меня новость, так как Алексей Митрофаныч писал, что они все едут 20-го или 21-го. Вчера сижу я (третий вечер уже) с артельщиком свои дела делаю, входят Миша и Лиза Олсуфьевы; приехали для ёлки в школу и для бала (прислуги) всё закупать. Просидели со мной весь вечер и очень были милы и приятны. Была и Анненкова. Она неделю хворала. — Вчера я писала вам о своем нездоровье, сегодня я здорова. Грот советует перестать пить чай и кофе, что я и попробую, может быть одышка и сердцебиение угомонятся тогда. — Ездила я всюду по банкам от бестолковости Колички Ге. Переведи я ему за горох 1200 рублей в Кишинев на имя брата, через Волжско-Камский банк. Там не приняли, у Дунаева в Торговом — не приняли; в Купеческом — не приняли. Так и вернулась домой, не послала, а написала Ге. — Письмо Лёвы вам посылаю, очень интересное; привезите мне его назад. Да постарайтесь так устроиться, чтоб месяц тут пожить, я все дни считаю, сколько осталось до вашего приезда.

Сегодня метель и 11 градусов мороза. Что-то у вас делается? Живешь всегда в каком-то напряженном состоянии, где же быть здоровой! Но я правда сегодня совсем здорова и письмо мое о нездоровье получите после этого, я очень рада. — Сегодня рождение Миши, он позвал мальчиков в гости:Мартынова Мартынов. Приятелем М. Л. Толстого был Георгий Викторович Мартынов, позднее студент историко-филологического факультета.иГрота Грот. Сын Н. Я. Грота, Алексей, был товарищем Михаила Львовича по Поливановской гимназии.
Под 23 декабря Толстой записал в своем дневнике: «Читал вслух письмо Сони при Богоявленском и там нехорошие отзывы от Грота о Новоселове. От Сони письма хуже» (не напечатано). . Но кататься не пришлось; всё в мяч играли; очень уж холодно. В доме так ветер и ходит. А солнца мы тут никогда не видим, не то, что, бывало, в Ясной.

Трудно вам справляться, я думаю. Пожертвования пошли тише гораздо. Лёва умоляет прислать муки, да вы прочтете, что он пишет. Целую всех вас. Если нельзя будет ездить и кончать дела перед отъездом, то, ради бога, не рискуйте, не спешите, и лучше приезжайте позднее, только не простудитесь.

С. Толстая.

Письмо, обращенное к дочерям, относится также и к Л. Н. (см. ниже).

№ 241

1891 г. Декабря 21. Москва.

Милый Лёвочка, пользуюсь случаем написать тебе с Протопоповым, который едет прежде к вам, а потом к Лёве. Он мне очень понравился, и я рада, что у Лёвы будет сочувствующий общему делу сосед, хотя не очень близкий. Мы все здоровы, и мне опять лучше; только оспа несносная, вся рука распухла, рвёт, чешется, по ночам будит, под мышками железа распухли. У детей и у других она легче и меньше. Как-то вы живете и как твое здоровье, милый друг? Мне кажется, что этот раз тебе много труднее и сложнее. Получила от Колички Ге письмо, что рожь ниже 1 р. пуд и горох опять 95 к. Мы ему телеграфировали с совета Софьи Алексеевны, чтобы немедленно закупил 6 вагонов гороху и 15 вагонов ржи. Это вам, Нате, Лёве, который пишет: нужен хлеб, хлеб и хлеб. Денег у меня хватит, хотя пожертвования очень тихи, но есть еще более 15000 р. Я телеграфировалаСвербееву Свербеев — Д. Д. Свербеев, самарский губернатор. и Кладищеву, чтоб выслали мне листы на даровой провоз хлеба. К вам шлют 300 пудов ржи даром, пожертвовал харьковский помещик, лист я ему выслала. А насчет муки 100 пудов Дунаев обещал узнать, очень может быть, что купец посулил и обманул. — Как ты себя чувствуешь, милый Лёвочка, и духовно и физически? Жили вместе — не ценили своего счастья, а теперь, как грустно! Очень надеюсь скоро увидаться и радуюсь этому.

Сейчас письмо от Лёвы, посылаю его.Жаль, что он Жаль, что он [Лёва] раздумал столовые. Л. Л. Толстой писал: «Здесь все поголовно без хлеба и пока мы будем заниматься открыванием столовых, рядом будут резаться и умирать с голода, от тифа и т. д. [...]. Какие тут столовые, когда нужен хоть маленький кусочек хлеба» («Моя жизнь», часть VI, стр.196). Лев Николаевич не одобрял образа действия сына; он писал 24 декабря: «Самое неприятное впечатление произвели мне письма Лёвы. Легкомыслие, барство и нежелание трудиться. — Я очень боюсь, что он совершенно бесполезно потратит там деньги жертвованные, чужие. Он свел теперь дело на то, чтобы покупать и раздавать муку, т. е. делать то самое, что делает земство или администрация. Купить же рожь и раздать, — сделает земство или чиновники не хуже его, так что ему незачем и быть там. Проще передать деньги земству. Очень мне это жалко: и то, что деньги тратятся даром, и главное то, что он так легкомыслен и самоуверен». раздумал столовые. Что вы об этом думаете?

Опять отрывалась, приходила ко мне барышняПерсидская Персидская. Елена Михайловна Персидская (р. 1865), дочь помещика. Обратилась с письмом к Толстому по поводу своей неудовлетворенности в жизни, после чего завязалось знакомство. Деятельная сотрудница на голоде 1891—1892 г. Позднее постриглась в монахини. , которую Таня велела присылать. Я видела ее три раза. Какая милая, умная, энергическая и здоровая девушка. Примите ее к сердцу и определите поближе к себе. Это не чета этой девице Черняевой. Она и медицину хорошо знает и выпросила у Феррейна много лекарства, везет с собой. Ничего я о вас с приезда Грота не знаю. Поехала с моей посылкой девочкам — профессиональной школы учительница к Наташе. Поехали ли Раевские — тоже не знаю, и вообще поедут ли? Вам теперь часто от меня письма, а мне от вас редко.

Прощайте, целую всех вас, по почте уже не буду скоро писать — не дойдет. Напишу в Клекотки, вы спросите, когда будете проезжать, есть ли письмо. Теперь напишу во вторник или понедельник. Будьте все здоровы и бодры. Что Маша, она меня тревожит с одной стороны. Сегодня танц-класс, придут Грот вся семья и Протопопов.

С. Т.

21 декабря вечер.

Если Алексей Митрофаныч привез факел для Лёвы в Бегичевку, передайте его Дмитрию Дмитриевичу Протопопову.

№ 242

26 декабря. 1891 г. Москва

Сегодня второй день праздника и очень тоскливо без всех вас, милые друзья. Хожу из комнаты в комнату, всех всё напоминает и никого нет! Особенно о Лёве беспокойно. Он пишет, что в Самарской губернии и у них там повальный тиф и инфлуенца. Отправлены врачи, сестры милосердия и фельдшера от Красного Креста. А Лёва так подвержен этим горячешным болезням! — Вчера была у нас плохенькая ёлка, но дети остались довольны. Пришла Наташа Оболенская, артельщиковы малыши ималенькие Фридман маленькие Фридман — дети учительницы музыки Е. Н. Фридман. . Андрюша всем распоряжался. Соня Мамонова и Стёпина Машенька тоже были. Обед тоже был для меня грустный. В прошлом году в Ясной все были вместе, и Маша с Эрдели были, и на ёлку ребят пустили. Всё это я с грустью вспоминала, и всё больше и больше остается в прошедшем; как куст с цветами или яблоня с плодами — так жизнь: осыпаются цветы и плоды, и всё голее и голее дерево и, наконец, совсем засохнет.

Сегодня получила телеграмму от Колички Ге, чтоб скорей высылала 16000 денег и23 свидетельства 23 свидетельства — свидетельства Красного Креста, дававшие право на бесплатный провоз продуктов для голодающих. . А у меня только десять Самарских и два Епифанских. Я два раза телеграфировала Кладищеву, а он всё не шлет свидетельств, хотя обещал. Боюсь, что это задержит хлеб и придется платить за полежалое. Деньги же тоже нельзя сейчас выслать, банки заперты. Хлеб Количка закупил, вероятно, как он писал, рожь по 1 р. 5 коп. и горох — 95 к. Я Лёве посылаю восемь вагонов и вам пошлю в Клекотки один вагон гороху еще и ржи четыре или пять вагонов, очень уж дешево.

Сегодня я с Мишей и Андрюшей обедала у Северцовых; был там дядя Костя охрипший и в гриппе. Утром Андрюша и Миша были с Borel’ем в«Ревизоре» в «Ревизоре» — Гоголя., и остались очень довольны. На коньках кататься немыслимо, так дождь и льет. Боюсь, что это вас задержит, — плохая дорога. — Ждала Серёжу, но он не приехал. Сегодня Машенька Стёпина говорила, что слышала, будто, что один из Олсуфьевых собирается жениться на одной из трех сестерКашперевых Кашперевы — дочери преподавателя пения Владимира Никитича Кашперова. Быть может речь идет о Софии Владимировне Кашперовой. Ее сестры — пианистки Левкадия и Елизавета. . — Может быть только сплетни.

Вечер провели у меня Лизанька с Машей Колокольцовой и мы по душе поболтали, и мне было с ними очень приятно. Ночевала у меня Машенька. — Мы все здоровы и ждем вас, а пока целую вас всех и боюсь радоваться вашему приезду, все ждешь что-нибудь плохое. Дай-то бог дождаться хорошего. Пишу, вероятно, последнее письмо.

С. Толстая.

№ 243

4 февраля. 1892 г. Москва

Милый друг, на всякий случай пишу тебе на Клекотки, может быть, будет случай. Таня лежит от известных обстоятельств и потому завтра не может выехать. Я очень её уговариваю ехать просто на Клекотки, и она, кажется, склоняется. Доехала я благополучно, спала хорошо. В Москве сегодня страшная, именно без преувеличения, страшная метель. Что-ты вы все делали и как провели день? Хотя и Ваничка ласкается очень приятно, и мальчики мне рады, и жизнь здесь удобнее и легче, но мне жаль было тебя оставлять. От этой поездки во мне вдруг перевернулось чувство досады и недоброжелательства к тому, что ты всех нас бросил и уехал от нас, — на чувство сожаления к тебе и сочувствия к твоей тяжелой, но, конечно, несомненно полезной деятельности. Я увидала, как тебе трудно и далеко не весело, и как невозможно теперь всё это оставить.

Первое впечатление в Москве — это общий крик и стоно «Московских ведомостях» о «Московских ведомостях». В №22 от 22 января «Московские ведомости» выступили с передовой статьей против Толстого. В статье этой был использован английский перевод запрещенных в России «писем о голоде», предназначавшихся для журнала «Вопросы философии и психологии». «Московские ведомости» писали: «В другом письме граф Толстой задается «самоважнейшим вопросом»: понимают ли сами крестьяне серьезность своего положения и необходимость во-время проснуться и самим предпринять что-нибудь, в виду того, что никто другой им помочь не может, ибо если сами они ничего не предпримут, «они передохнут к весне, как пчелы без меду». В следующем абзаце дается такая характеристика словам Толстого: «пропаганда графа есть пропаганда самого крайнего, самого разнузданного социализма, пред которым блекнет даже наша подпольная пропаганда».. Таня, Вера — из Петербурга, Стаховичи три: мать и две дочери, Алексей Митрофаныч и пр. — все с разными рассказами, которые передадут и тебе. Таня виделаСуворина Суворин — Алексей Сергеевич Суворин (1834—1912), писатель, публицист реакционного направления, книгоиздатель. С 1876 г. издатель газеты «Новое время»., просмотрела en regard1 [наглядно сопоставляя] статью у Грота с «Московскими ведомостями» и Суворин телеграфировал, чтоб напечатали мое опровержение. Пришел утром Грот, он больше всех хлопотал в Петербурге, и очень умно. Носил гранки, с которых переводил Диллон, — к Плеве, показывал о смысле, как поднимется народ; эта фраза всех с ума свела, и её никто не понял, а он всем толковал. Государь, будто, сказал Александре Андреевне: «Посмотрите-ка, прочтите, что наш с вами «protegé»2 [любимец] написал». Очень будет досадно, если государю не объяснит никто этой клеветы «Московских ведомостей». Еще рассказывали, будто тебя хотели водворить в Ясной Поляне, но что государь сказал: «Толстого не сметь трогать». Всё это пересуды. Но чтогосударь своим добрым сердцем чует всегда правду государь своим добрым сердцем чует всегда правду. Дело, конечно, не в «добром сердце» Александра III, а в том, что он учитывал силу общественного мнения, которое было на стороне Толстого. То, что правительство не тронуло Толстого, объяснялось популярностью последнего. Слова Александра III о Льве Николаевиче, переданные А. А. Толстой, таковы: «[...] Я нисколько не намерен сделать из него мученика и обратить на себя всеобщее негодование» (ср. Бирюков, III, изд. Ладыжникова, 1921, стр.253—254).— это я уверена. ПроДиллона Диллон — Эмилий Михайлович Диллон (E. I. Dillon) (1854—1933), писатель, корреспондент газеты «Daily Telegraph»; лично познакомился с Толстым в 1890 г., перевел на английский язык «Крейцерову сонату», послесловие, «Плоды просвещения», «Ходите в свете», «Для чего люди одурманиваются» и статью «О голоде». Автор ряда статей о русской литературе и России и посмертного труда о Толстом: «Count Leo Tolstoy», L. Hutchinson, 1934. говорят, что он ненавидит Россию и нарочно прибавил злое к твоей статье, едва заметное, но ехидное. Вот Таня тебе это всё расскажет. Грот удивительно мил и предан тебе всей душой.

Гостей сейчас — мальчики Раевские, Коля Оболенский, Соня Мамонова и Машенька Стёпина. Дети легли, я устала, иду спать. Как здоровье Наташи, целую Машу свою, Вере и Елене Михайловнам мой дружеский поклон, и тебя обнимаю.

Был Никифоров, завтра будет ответ из цензуры на счёт его статьи о тебе (биографии). Он предлагает тебе какого-тоДобролюбова или Доброхотова Добролюбов или Доброхотов — вероятно это Владимир Иванович Скороходов (1861—1924), единомышленник Толстого. Участвовал в ряде земледельческих общин. Его статья о помощи голодающим: «Из воспоминаний о Л. Н. Толстом» (в сборнике «Лев Толстой и голод», под ред. Ветринского, стр.185—190)., — вот забыла фамилию, просто беда; говорит, что он такой же, какГастев Гастев — Петр Николаевич Гастев (р. 1866), из семинаристов, последователь Толстого. В 1889 г. поселился в Тверской толстовской общине. В 1891—1892 гг. работал с Толстым на голоде. С 1892 г. живет на Кавказе.
Толстой писал в ответ 9 февраля: «Вчера получил твое письмо обо всех толках по случаю статьи в «Моск. Ведомостях». Всё это пройдет и забудется, и чем скорее, тем лучше. Мы же давай содействовать тому, чтобы это скорее забылось, т. е. молчать об этом» (ПЖ, стр.403—404; датировано неверно). по добродушию, но еще поделовитее его. Я тебе советую взять еще помощника прямо себе, чтоб меньше работать; а то тебе слишком трудно. Напиши ответ мне; присылай скорей обратно то, что посылала почтой Таня: английские деньги, объявления на мое имя, Лёвины письма. Ну, прощай.

С. Толстая.

№ 244

6 февраля. Четверг. 1892 г. Москва

Написала на Клекотки и пишу еще в Чернаву, чтоб вы не беспокоились. Таня и Вера выедут завтра в ночь и прямо уж к вам. У Веры железы распухли, и Таня первый день совсем здорова. ПриехалиПоша и Репин Поша и Репин. И. Е. Репин и П. И. Бирюков вернулись от Толстого из Бегичевки.. Вчера до трех часов ночи сидел М. Стахович. Измучили меня толки о статье «Московских ведомостей».Таня пишет Таня пишет. 4 февраля Т. А. Кузминская писала Софье Андреевне: «Дело стоит так: напечатали прокламацию, а не статью по выражению всех, все прочли. Говорили мне сенаторы, из Госуд. совета, из комитета министров: да это же и нам не служащим ясно. Зачем давать клеветать себя, и делать незаслуженную репутацию? — Ты знаешь, что собирался комитет министров и уже решали предложить выезд за границу, да государь во-время остановил. Я слышала из разных источников всё то же самое: государь обижен, говорил, что я и жену его принял, что ни для кого не делаю, и что он не ожидал, что его предадут англичанам — самым врагам нашим [...] про предложение выслать за границу упорно ему толкуют, а, поэтому, я тебе советую действуй» (хранится в АСТ)., что был собран в Петербурге комитет министров и решили тебя выслать за границу, но что государь отменил и сказал: «предал меня врагам моим», и будто очень он огорчен: — «И жену его принял И жену его принял. См. примеч. к письму №215. , ни для кого этого не делал». — Погубишь ты всех нас своими задорными статьями; где же тут любовь и непротивление? И не имеешь ты права, когда 9 детей, губить и меня и их. Хоть и христианская почва, но слова не хорошие. Я очень тревожусь и еще не знаю, что предприму, а так оставить нельзя. Буду осторожна и кротка — это будь спокоен. Целую тебя и Машу.

С. Т.

Не воспроизводим вовсе: другое письмо от 6 февраля и от 5 февраля.

№ 245

8 февраля. В ночь. 1892 г. Москва

Весь нынешний день провела в писанииписем: министру внутренних дел писем: министру внутренних дел. 13 февраля министр Дурново ответил Софье Андреевне: «При всем желании исполнить Вашу просьбу, я затрудняюсь допустить обнародование доставленного мне Вами опровержения, по той причине, что оно, вызывая по существу своему вполне основательные возражения, несомненно породит дальнейшую полемику, весьма не желательную по соображениям, до общественного порядка относящимся» (хранится в АТ).,Елене Григорьевне Шереметевой Елена Григорьевна Шереметева — рожд. гр. Строганова (1861—1908), внучка Николая I, дочь вел. кн. Марии Николаевны.и в «Правительственный вестник». Помог мне в составлении письма в газету Грот. Но вряд ли где и что-либо напечатают. А вместе с тем я беспрестанно слышу и читаю угрожающие слухи. Сегодня получилаписьма от Александра Михайловича Кузминского письма от Александра Михайловича Кузминского. А. М. Кузминский писал 7 февраля, что А. А. Толстая «два раза имела разговоры с государем о [...] статье; [...] во второй раз, 2-го февраля государь выражал крайнее негодование и, между прочим, высказал, что самого краткого опровержения со стороны Льва Николаевича в том смысле, что статья «Daily Telegraph» написана не им, совершенно было бы достаточно для того, чтобы снять с него обвинение, которое к нему теперь предъявляется и таким образом успокоить умы, взволнованные этою статьею» (хранится в АСТ). и от Тани. Оба с участием и каким-то отчаянием пишут мне о какой-то опасности, умоляют меня скорей действовать, вызывают в Петербург. Но дипломатично умалчивают, в чем именно опасность? Я сегодня чуть не уехала в Петербург с курьерским поездом. Но боюсь детей оставить и боюсь нервного удара, так как затылок, висок, все скулы странно и напряженно болят. Весь день вздрагиваю и жду, что вот, вот известие придет, что сделают с нами что-нибудь не хорошее. Будет нечто очень печальное: тебя сошлют, у меня будет удар, и дети останутся одни. И за что, подумаешь! Как же не нашли в этой статье ничего предосудительного, когда читали её в цензуре для журнала Философии? Неужели объяснение «Московских ведомостей», что это революционное движение, могло переменить суть ее? Что может наделать злоба людей!

Написала, как могла, всюду. Но не довольна письмами. Слишком я взволнована, чтоб хорошо и умно действовать. Если б мы были все вместе, всё легче бы было! — Пишите мне, милые друзья, чаще, и если будет случай, даже телеграфните раз, что вы все там и благополучны. Мне смешно вспомнить, Лёвочка, что ты беспокоился о том, что я озябну. Если б ты знал, насколько хуже и ужаснее то состояние, в котором я теперь, — всякой простуды и болезни. — Как доехали Таня с Верой? Я просила их телеграфировать, верно Таня забыла. Получила сегодня твое коротенькое письмецо, в котором ты пишешь, что у Наташи всё жар. Это ужасно, как это долго продолжается. О себе ты ничего не пишешь, надеюсь, что ты здоров. Сегодня вечером была у меня m-me Юнге и помогала мне писать. Если б не она, кажется, с ума бы сошла одна. У детей танц-класс был у Грот, а я не пошла.

Прощайте, милые друзья, не могу больше писать, скоро два часа ночи, а я уже столько писала!

Сегодня мне вставили зуб.

Буду ждать от вас известий.

Погода теперь хорошая, слегка морозит. Посылаю газеты.

С. Толстая.

№ 246

10 февраля. 1892 г. Москва

Милые друзья, сейчас вернулась из Нескучного, где имела длинный разговор с великим князем по поводу статьи «Московских ведомостей» и просила, чтоб он приказал напечатать в газетах мое опровержение. Он очень интересовался ходом дела, но помочь он мне ничем не может. Очевидно, как он и говорил мне, ждут опровержения от тебя, Лёвочка, в «Правительственном вестнике», за твоей подписью; в другие газеты запрещено принимать, и желание это идет от государя и любя тебя. Негодование на «Московские ведомости» очень большое и недовольство, главное, не на тебя, а на то, что твоим именем взволновали умы. И, чтоб их успокоить, нужно официальное опровержение твое. Я поняла так, что если б твое опровержение было и лживое, чего, конечно, никогда быть не может, то оно всё-таки необходимо, потому что из тебя, к которому государь имел такое доверие, сделали какого-то революционера. Вспомни письмо двух петербургских студентиков, которые написали тебе, выражая свое недоумение. И это недоумение везде. По словам и тону великого князя я поняла, что напряженно ждут все от тебя несколько слов объяснения, что ничего пока не предпринимают, но что, если это объяснение не появится, тогда.... Вот это-то и ужасно. И объяснение, как он мне дал почувствовать, не для того, чтобы тебе оправдаться, а для того, чтоб в такое время успокоить поднявшееся недоразумение публики и уличить, уничтожить «Московские ведомости».

Провожая меня, великий князь сказал: «очень благодарю вас, графиня, за ваше посещение». Потом прибавил: «я слышал, что вы так много трудитесь, что на вас так много возложено обязанностей; во всём вы одна».

Теперь вот что: напиши, милый друг, несколько слов: а именно: «что в иностранные, периодические издания ты ничего не посылал, ни писем, ни статей, что на основании отказа своего от авторских прав, ты разрешаешь и разрешил и Диллону переводить свои сочинения, что статья, о которой поминают «Московские ведомости», была предназначена для журнала философии и психологии, но что её перефразировали и придали ей совершенно несвойственный ей характер — «Московские ведомости». Всё это будет правда, умеренно и кротко. Ради бога, сделай это, успокой меня; я живу теперь в таком ужасном состоянии. Какая-то судьба нацелилась на мою жизнь, чтоб её уничтожить. Я не сплю, не ем и измучилась более, чем когда-либо. Более всего смутили меня письма Кузминских супругов, которые пришли уже после отъезда Тани.

Сегодня Ваничка всю ночь прокричал. Очевидно, у него невралгия. Болят щечки. До пяти часов ни я, ни няня не спали; я уж шаталась, со мной просто дурнота делалась. Сегодня он встал в девять часов утра и весел; я даже пустила его гулять, так как погода удивительная: ясно, тихо и слегка морозит. Все остальные дети здоровы и веселы. Вчера мальчики ездили на Патриаршие, а сегодня все дети ходили на Девичье Поле, где еще мало народу, и Ваничка, с уговором принять хинин, купил себе шар.

Всё бы хорошо, если б не эта туча над нами. И чувствуется, что несколько слов от тебя её рассеют, и совершенно.

Сейчас обрадовал меня англичанинСтевени Стевени. Вильям Барнс Стевени (William Barnes Steveni), англичанин, приезжал в Россию с целью изучения голода и постановки дела помощи голодающим. Ему принадлежит «Personal recollections of Count Tolstoy in 1891 and 1892» (Anglo-russian Liberary Society Proceedings, 1917, №80, p. 32—55). письмом от тебя, милый Лёвочка. Он совершенно разделяет мое мнение о твоем опровержении, т. е., что оно необходимо. За что вводить в заблуждение и грех умы слабые, могущие усумниться в истине твоих убеждений? За что смущать студентиков и других любящих тебя людей.

Если в будущем письме твоем я найду твое письмо в газету, или увижу подписанным тот листок, который прилагаю, я приду в такое радостное, спокойное состояние, в котором давно не была, если же нет, то, вероятно, поеду в Петербург, пробужу еще раз свою энергию, но сделаю нечто даже крайнее, чтоб защитить тебя и истину, а так жить не могу.

Поздравляю Машу со днем её рожденья после завтра; целую её, Таню и Веру. Как-то они доехали? Рада, что их видел англичанин целыми и приехавшими. Напишите об акушерке, Таня знает, нужна ли она будет? Посылаю переводы и письма из Англии; едет в ТулуАлександра Ивановна Бергер Александра Ивановна Бергер — сестра И. И. Раевского (старшего).на свиданье с сестройМаргаритой Ивановной Маргарита Ивановна. М. И. Мордвинова.
Толстой писал в ответ 12 февраля: «Как мне жаль, милый друг, что тебя так тревожат глупые толки о статьях «Московских Ведомостей», и что ты ездила к Сергию Александровичу. — Ничего ведь не случилось нового. То, что мною написано в статье о голоде, много раз, в гораздо более сильных выражениях было сказано раньше, что ж тут нового? Это всё дело толпы, гипнотизации толпы, нарастающего кома снега. Опровержение я написал. Но, пожалуйста, мой друг, ни одного слова не изменяй и не прибавляй, и даже не позволяй изменить. Всякое слово я обдумал внимательно и сказал всю правду, и только правду, и вполне отверг ложное обвинение» (ПЖ, стр.391—392; датировано неверно). , которая вам всё и передаст.

С. Толстая.

№ 247

11 февраля. 1892 г. Москва

Посылаю тебе, милый Лёвочка, 6 накладных, полученных сегодня мною от старого Николая НиколаевичаГе. Он едет с картиной в Петербург Ге [...] едет с картиной в Петербург. Картина Ге «Распятие», находящаяся ныне в Люксембургском музее в Париже. .

Накладная

«

«

«

«

«

№

№

№

№

№

№

182—608

183—607

166—610

165—608

164—609

154—605

пуд.

«

«

«

«

«

ржи

ячменя

ржи

«

«

«

За верный вес, — пишет Количка, — артель отвечает, и потому он советует непременно перевешивать. Еще он купит 22 вагона ржи и купил 2 вагона гороху; на всё это сегодня я перевела ему по телеграфу 1500 рублей и просто переводом 10000 рублей. Еще понадобится ему 5000 рублей, которые пошлю на первой неделе, и у меня денег останется около 4000 руб. только, да с бриллиантов 2000 рублей.

Заказ, который мы делали с Софьей Алексеевной Количке, следующий:

Наташе гороху 3 вагона, ржи — 5 вагонов. Денег с Софьи Алексеевны получено 4000 рублей.

Лёве: гороху 2 вагона, ржи — 6 вагонов.

Льву Николаевичу: гороху один вагон, ржи 4 вагона. Денег моих послано Ге, кроме Софьи Алексеевны, — 11nbsp; 000 рублей, но из них уплачено еще за два вагона гороха, заказанного Львом Николаевичем прежде. Подробный отчет мне Количка посылает, я тебе его пришлю, когда перепишу, а сегодня я страшно занята, всё утро ездила по благотворительным делам денежным.

Сегодня принес мне англичанин из конторы от Кирстен и К о из Шотландии,Гласков Гласков — вероятно город Глазго (в Шотландии)., — 900 р. с. и еще вечером приходил другой, говорит, что тебе прислано 4000 р. с., которые я просила доставить не тебе, а мне, в Москве.

Из свидетельств Из свидетельств. Свидетельства Красного Креста, дававшие право на бесплатный провоз продуктов для голодающих., данных мнеЗиновьевым Зиновьев — Николай Алексеевич Зиновьев, с 1887 по 1893 г. тульский губернатор, позднее член Государственного совета. Знакомый Толстых., я уже все почти раздала. Одно на вагон капусты, который вам послан; 4 — на дрова, пожертвованныеСабашниковой Сабашникова — Маргарита Алексеевна Сабашникова. , 4 вагона (послано), 15 — Хомякову на дрова. 50 кубических саженей он пошлет жертвованных, я выпросила.

18 свидетельств теперь посылаю для ржи Количке, у него еще четыре осталось. Остается у меня два свидетельства только.

САлёхиным Алёхин — Аркадий Васильевич Алехин (1854—1908), бывший народоволец, последователь Толстого. На его земле была устроена Смоленская толстовская община. В 1891—1892 гг. работал с Толстым на голоде. Впоследствии был курским городским головой. я дел иметь не желаю и не буду и денег ему ни гроша не дам. Николай Николаевич рассказал мне достаточно, чтоб оставить этого человека в покое. Тебе советую тоже. 22 вагона ржи Количка тебе пришлет.

Это мое письмо спрячьте в документы. Напишу еще письмо, сегодня я не чувствую даже себя от хлопот, переписки и всяких дел. — Мы все здоровы.

Великий князь был, говорят, после моего визита у Истомина и говорил: «мне так жаль графиню, она так волнуется, а ведь нужно только несколько слов от графа, и государь, и все мгновенно успокоятся». — Видно, напряженно ждут этого. — И я жду для своего покоя.

Сегодня Николай Николаевич много мне рассказывал проАнну Петровну Анна Петровна — скончавшаяся жена Н. Н. Ге старшего.и её смерть. Он искренно тоскует и не может привыкнуть к своему одиночеству, к тому, что нет никого близко, кто любил бы и помнил его ежеминутно. Он говорит: «похоронил её в саду, где она, бывало, сидела. Сижу там целые часы. И живу теперь её волей, а не своей. Что она любила, то я делаю. Она велела 4 дерева срубить, чтоб яблонь не глушили, — я срубил. Она велелаПетруше Петруша — сын Н. Н. Ге старшего. отдавать всё, что она получала, — я отдаю».

Вот все мы так. Помнишь«Lieb so lang du lieben kannst» «Lieb so lang du lieben kannst» — стихотворение Фердинанда Фрейлиграта (1810—1876), положенное на музыку Листом....1 [«Люби пока ты можешь любить»...] и так далее. Пока живы, не делаем друг для друга ничего, а умрет один, — всё бы сделал, да поздно.

Умерла она от инфлуенцы, но сердце было плохо (измучил он это сердце последнее время), оно и не вынесло болезни; так и Иван Иванович был сердцем измучен последнее время. У всех одна причина этот год — смерти, взволнованное сердце, не выносящее большого жара.

Ну, прощайте, милые друзья, вчера провели у меня вечер вся семья Мамоновых, сестра Машенька, Дунаев, дядя Костя. Все пришли, спасибо им, меня утешать и успокоить.

Таня, Маша, Вера, — все мои милые девочки, как живете? Какое нынче было солнце весеннее, чудное! Небо синее, лужи — совсем весна. Мне вспомнилась наша прошлогодняя мирная, яснополянская жизнь, как мы цветы по окнам сеяли, как птицы на подоконниках чиликали, как лес хорош там и всё ясно, чисто, и очень жаль стало той жизни. Целую вас всех.

Что Наточка? Барышням кланяюсь. Уехали ли они?

С. Толстая.

№ 248

1892 г. Февраля 16. Москва

Не читай вслух.

Спасибо, милый друг Лёвочка, что послалписьмо в «Правительственный вестник» письмо в «Правительственный вестник». В письме этом от 12 февраля Толстой заявлял, что «писем никаких в английские газеты не посылал», что приписываемая ему выписка «есть очень измененное (вследствие двукратного — слишком вольного перевода) место моей статьи» и что «напечатанное вслед за выпиской из перевода моей статьи крупным шрифтом и выдаваемое за выраженную будто бы мною мысль [...] есть сплошной вымысел» (ПЖ, стр.393). . Хотя мне Сергий Александрович и говорил, что желательно бы было, чтоб ты сам написал опровержение в «Правительственный вестник» и что это успокоило бы умы и удовлетворило вполне государя, но бог их знает, напечатают ли. На мое возражение, которое я послала,Случевский, редактор «Правительственного вестника» мне отвечал Случевский [...] мне отвечал. Письмо К. Случевского от 11 февраля (№330), в котором он сообщил Софье Андреевне: «[...] в «Правительственном вестнике» статьи, имеющие полемический характер, не допускаются, то и присланное Вами опровержение на статью, помещенную в №22 «Моск. Вед.», напечатано быть не может» (хранится в АТ). — Константин Константинович Случевский (1837—1904), поэт, с 1891 г. главный редактор «Правительственного вестника». , что «Правительственный вестник» полемических статей не принимает. Истомин же говорил, что это закон. Чего, может быть, и не знал вел. кн. Сергий Александрович. Ну, да всё равно. Шереметева покажет мое письмо к ней государю. Это через Павла Ивановича велела мне передать Александра Андреевна и через Кузминских. Сегодня получилаот Дурново письмо от Дурново письмо. См. комментарий к письму №245. в ответ на мое, что мое опровержение, в виду дальнейших толков, напечатать нельзя. Я теперь успокоилась. В московском свете взяли такой тон: «La pauvre comtesse, comme elle est dérangée»,1 [«бедная графиня, как она взволнована»,] и т. nbsp; д. Вчера мне передали, чтовеликая княгиня великая княгиня — жена Сергея Александровича, Елизавета Федоровна (1864—1918). мне очень сочувствует и велит мне сказать, чтоб я не беспокоилась, qu’il n’y a rien, rien à craindre».2 [«нечего, совершенно нечего бояться».] Второй раз на rien 3 [нечего] делается особенное ударение. Это Олсуфьева передавала, для передачи мне. Я была у Ермоловой на ее субботе и много было народу. — Теперь завтра пост, и я с радостью уйду опять в свою скорлупу, из которой и не вышла бы нынешний год, если б не вся эта глупая история. — Но на долго ли спокойствие? Теперь всегда живешь, вздрагивая нравственно; вот-вот опять что-нибудь начнет тебя бить.

Таня кому-то в Москве сказала: «как я устала быть дочерью знаменитого отца». — А уж я-то как устала быть женой знаменитого мужа!

Ты, верно, рассердился, Лёвочка, замои телеграммы мои телеграммы. При письме от 12 февраля Толстой послал Софье Андреевне текст своего опровержения в газеты. Опровержение не было подписано, а текст его был небрежно составлен, почему Софья Андреевна затребовала другой текст телеграммой. . Но как же было не взволноваться опять? Получаю письмо рукой Алексея Митрофаныча, без подписи и с словами: что «в ковычках», то ты признаешь; а в ковычках-то самая ложь, в роде слов: «самоважнейшим вопросом» и т. д. Я так и обмерла, что вы это оттуда пошлете. И что же твоя умная нянька-Таня просмотрела всё это? Хоть бы этот идиот, Алексей Митрофаныч, если он переписывал, дал бы подписать! Что за народ! Слава богу, теперь всё это исправили, опомнились. Я письмо в «Правительственный вестник» послала сегодня же, и расписку получила; письмо я очень одобрила.

Теперь вот что, пожалуйста исполните следующее: когда я уезжала, была посылка на мое имя, посланная Таней. Там были письма Лёвы, которые я очень просила мне прислать, и никто этого не сделал. Еще там были иностранные переводы. Не те, которые вы мне прислали с Софьей Алексеевной, эти я послала, а те, которые послала Таня на мое имя.

Будьте поакуратнее; ведь так нельзя. Получила это, вероятно, Маша, только что я уехала. Куда всё девалось? Прошу Таню привести это в известность и меня уведомить и прислать мне то, что мне следует.

Еще на меня нашло беспокойство, что Маша наладила настойчиво ездить сама в Чернаву. Не затеяла ли она тайнойпереписки с Петей переписки с Петей. П. И. Раевский и М. Л. Толстая были в то время неравнодушны друг к другу. Толстой писал 18 февраля: «Насчет Маши ты хотя и не ошиблась, но я к удовольствию своему вижу, что это проходит. И пройдет, не оставив следов» (ПЖ, стр.388; датировано неверно). ? Это очень не желательно. Что еще из этого выйдет, а она всю жизнь проводит в этих тайных амуретках, которые лопаются так же, как шары у детей, а на неё налагают ничем не изгладимые пятна и упреки совести, если она у ней есть, в чем сомневаюсь, так как люди с совестью не обманывают, и все делают открыто и честно. — Если я ошибаюсь, что она тайно переписывается, я прошу у ней прощения: но ведь она меня уже столько раз обманывала!

Это письмо везет Павел Иванович. Мне его теперь жаль и я его по-старому люблю и уважаю. Куда-то вы его определите? Не исполнит ли он твою мысль о столовых в Самаре? Хорошо бы, если б он заменил Лёву, а Лёва засел бы за экзамены в университете и не уходил бы из оного. Но, пожалуй, это безнадежно; вышел из колеи. Я вообще о Лёве и его планах ничего не знаю и не пойму.

Ваша поездка продолжает меня тревожить, какие она будет иметь последствия. Мы с Пошей так и ахнули, когда прочли, что ты «поел блинов». Ты раз чуть от них не умер в феврале же. Самый плохой месяц для желчных болезней. Мне с самой Бегичевки нездоровится, часто стало под ложечкой болеть; пожалуйста, не запускай себя, берегись и ешь осторожно.

Я вам посылала, посылала всё, теперь ничего не посылаю. Таня не пишет, что нужно, а еще будет случай в четверг; едет к вам Баратынская; её зовут в Саратов, куда она и собирается, если у вас не найдется ей дела. Я вам советую её и направить в Саратов, т. е. уговорить. У вас столько народу, а там мало. ССтебутом Стебут — Иван Александрович Стебут (1833—1923), общественный деятель и практик по сельскому хозяйству, профессор Петровской академии. Организовал образцовое хозяйство в своем имении «Кроткое» Тульской губ. В «Русских ведомостях» опубликовал ряд статей, озаглавленных: «По поводу неурожая 1891 года» («Русские ведомости» 1891, №335; 1892, №№13 и 17). ничего не вышло. По моему, эти Стебуты пренеприятные, и их надо оставить в покое. Его же краю хотели помочь, а он не только не помогает найти местожительство для Екатерины Ивановны, но еще делает всякие затруднения.

Ваничка всё бегал и искал, что послать «барышням». У него были фисташки, он их все высыпал, потом выпросил у меня еще что-нибудь и велел написать: «от Вани барышням». Пусть они не побрезгают его коробочкой и вниманием.

Вчера был танц-класс, и дети в азарте учили мазурку. Миша, потанцовав у Свербеевых, только и бредит танцами; всё выделывает па, а Андрюша на него глядит с некоторой завистью, что он пропустил. У Андрюши пять дней горло красно. Жару нет, но он не может выходить и очень скучает. — У них добронравные мысли к посту: учиться хорошо, получить отличное поведение, есть постное и т. nbsp; д. — Саша здорова, Ваня тоже, поёт всё утро, играет и радуется жизни. Пока ты мне не напишешь толково, как мне действовать относительно хлеба с Количкой Ге, я боюсь предпринимать дальнейшее. Я послала за два вагона гороху 1500 рублей и перевод в 10nbsp; 000 рублей, обещав еще 5000 рублей выслать на первой неделе поста. Напиши скорей, как поступать? Получили ли лук и капусту? Если я пошлю 5000 рублей, т. nbsp; е. всего 16nbsp; 500 рублей Количке Ге, у меня останется благотворительных денег всего: 6500 руб. в банке, 2000 рублей за бриллианты и 1600 рублей дома. Всего около 10nbsp; 000 рублей с. Не советуюраспространяться распространяться, т. е. открывать сеть столовых. , пожертвования совсем остановились.

Рисунок

Иллюстрация:

Л. Н. Толстой в саду на скамейке
С фотографии 1900 г.
Собственность А. И. Толстой

Был Зиновьев, сказал, что дрова отпускают на столовые. Надо написатьГлебову Глебов — Владимир Петрович Глебов (1850—1926), помещик, епифанский предводитель дворянства. (Владимиру Петровичу, Тула, Петербургская гостиница), чтоб он приказал отпускать из того лесного участка, на который ты укажешь. За работу крестьянам надо платить, кто получает дрова, провоз тоже не их дело. Дрова прямо с корня, сырые. Ну вот и всё. Целую вас всех; не забывайте меня, милые друзья, и ответьте на вопросы, которые выписываю.

С. Толстая.

16 февраля 1892

Мои вопросы:

1) Куда делась посылка на мое имя и переводы иностранные?

2) Пришлите письма Лёвы.

3) Ошиблась ли я насчёт Маши?

4) Почему Лёва на два месяца остается в Бегичевке и нужен ли он?

5) Кто его заменит в Самаре?

6) Куда направите Павла Иваныча?

7) Посылать ли еще 5000 руб. Количке Ге, после того, как посланы 11500 рублей?

8) Что значит 600 рублей, о которых мне говорила Софья Алексеевна?

9) Получили ли лук и капусту?

10) Что значит, что Софья Алексеевна мне 1000 рублей не платит и говорит, что Таня или папа̀ получил на ее имя из Англии 50 фунтов стерлингов и что вы еще ей должны за столовые?

11) Чего присылать из провизии?

12) Как здоровье Богоявленского?

Пожалуйста, милая Таня, ответь мне на все эти вопросы по пунктам. Хорошо бы, если б вы с Софьей Алексеевной не путались. Она мне ничего хорошенько про вас не рассказала, а когда я к ней приехала, она выпустила такой злобный яд осуждений, ругательства всякого безумного, неистового вздору что я к ней больше не поеду. Ее в Москве все боятся, в роде как боятся бешеной собаки, вырвавшейся и бросающейся на всех. Я это теперь и сама испытала.

Во всяком случае знайте, что Наташе послано три вагона гороху и пять вагонов ржи, а получила я только 4000 рублей

Таня, смотри лучше за папа̀. Как это ты ему блинов дала? Целую тебя.

С. Т.

№ 249

18 февраля. 1892 г. Москва

Сегодняписала вам в Клекотки писала вам в Клекотки — большое письмо от 18 февраля на имя Т. Л. Толстой, в котором Софья Андреевна, между прочим, рассказывает о посещении выставки Репина и пишет: «Мне «Запорожцы» очень понравились. Богатство типов, красок и удивительное мастерство» (не напечатано)., а сейчас пишу потому, что Таня пишет, не упоминая об Алексее Алексеевиче Бибикове, с которым я послала провизию, а, главное, целый конверт с нужными письмами и переводами иностранными. Как бы он не забыл или не потерял чего! Пожалуйста, известите меня, когда получите. У нас был сегодня Александр АлександровичСтахович (père) Стахович [...] меня расстроил. См. следующее письмо. 1 отец] и опять очень меня расстроил. Все здоровы. О письме ничего еще не слышно.

С. Т.

№ 250

1892 г. Февраля 19—22. Москва
19 февраля. 1892 г.

Милые друзья, посылаю вам накладную на получение капусты. Обратите внимание на то, чтоб бочки от неё были целы. Еще я давно хотела вам напомнить о мешках, не помню, писала ли. А мешки стоят несколько сот рублей. Я удивилась, когда Количка Ге писал цену мешков. Посылаю шрифт Тане. Шапочку мягкую искали мы все:Фомич Фомич — М. Ф. Крюков.,Маша Суворова Маша Суворова — Мария Васильевна (ум. 1934), по мужу Румянцева, жена повара Семена Николаевича., я, Митька, — нигде нет.Черткову, Таня, я написала Черткову [...] я написала. В. Г. Чертков писал в ответ 4 марта: «Очень благодарю вас за справку о письме Тургенева к Вам. Повидимому, однако, право теперь за фирмою Глазуновых, с которой я и веду переговоры, вместе с тем поручив одному приятелю справиться и на стороне у специалиста-юриста». — Глазунов был издателем Тургенева..Письмо в Ясной, от Тургенева Письмо [...] от Тургенева. Оригиналов писем Тургенева к С. А. Толстой нет в АСТ. В печати известны два письма Тургенева к Толстой от 27 января и 26 июля 1881 г. (опубликованы в «Письмах Тургенева», изд. Стасюлевича, 1884).. Я не надписываю на конвертах сколько денег иностранных, так как я теперь посылаю письма иностранные в конвертах и с переводами, как их сама получаю. — Приехал ли, наконец, к вам Бибиков? Меня оченьтревожит Богоявленский тревожит Богоявленский. Толстой писал 18 февраля: «Не беспокойся о заразительности тифа Богоявленского; мы бережемся и не ходим». . Неужели и он умрет? Это было бы ужасно! И никакая разлука, ничто меня теперь так не тревожит, как эти болезни. Лёва тоже многое в этой области рискует и за него я страшно буду бояться. Едет ли Поша в Самару? У него такой был измученный и грустный вид последний раз! Мне его очень жаль.

Вчера был старик Стахович, и страшно меня опять расстроил. Не стану повторять всего, но по всему чувствуется, что общество раздражено больше правительства еще, что на руку правительству, и что мы далеко не безопасны. Малейшее что́, и нас не пощадят. Это в Бегичевке стало казаться, что всё ничего, я же тут чувствую себя травленым зайцем, точно и я в чем-то виновата, и такое чувство, что спрятался бы куда, только бы никого не видеть и не слышать.

Лёва поправился, послал отчет Лева [...] послал отчет. Отчет по оказанию помощи голодающим под заглавием «Среди нуждающихся» напечатан в «Русских ведомостях», №56, от 27 февраля. в «Русские ведомости», занялся немного детьми, т. е. говорил с ними. Андрюша плохо учится очень. Жалкий он! Припишу завтра еще, а теперь принесли кучу писем и дел. Да и грустно что-то, не пишется.

Таня, милая, я посылаю вам все«Argus de la Presse» «Argus de la Presse» — международное бюро вырезок. , потому что интересно их читать, но, пожалуйста, сохрани их все и верни потом мне. Это всё исторически интересно сохранить.

20 февраля.

Екатерина Ивановна Екатерина Ивановна — Е. И. Баратынская. сегодня, кажется, не едет, а завтра. Поэтому письмо это пошлю в ящик, а вам напишу завтра другое. Сегодня около 12 часов Ваничка зевал, зевал, начало его знобить, а теперь 4 часа, он спит весь в жару. Метель страшная, холодно и мрачно. Прибежал Миташа Оболенский и спрашивает меня: «правда ли, что Льва Николаевича арестовали и сослали в Ясную Поляну?» Говорят, что в университете прокламации, подписанные «Лев Толстой» и революционные. Я уверена, что и эти прокламации напечатаны в редакции «Московских ведомостей» под фальшивым именем Толстого. Если правда, что прокламации появились, то для меня нет сомнений, что это «Московские ведомости», благо типография своя.

Пока я писала, свалилась и Саша. Померили — у ней 38 и 3. Но еще она вся холодная, её знобит. Думаю, что это перемена погоды повлияла: у нас эти дни ровно по суткам пролежали: Лёва, Митька,Аннушка Аннушка — Анна Максимовна. и теперь дети. Я разладилась тоже немного желудком. Очень тревожусь о вас во всех отношениях: болезни, слухи о недовольстве общем на папа̀, метель, — всё это не успокоительно и вот 4 дня, как ничего о вас не знаю.

Отправили ли вы Кузнецова? Не берите ни за что неизвестных людей. Если папа̀ трудно, пусть лучше наймет прикащика какого-нибудь для приема ржи, вообще всего, для разъездов и практических дел. Да если поискать, в Москве найдутся. Лёва отказывается от этого Архангельского в Бронницах, рекомендации Никифорова. Может быть он вам пригодится; он, говорят, здоровый, работящий, на всё выносливый. — Лёвочка, сегодня был у меня от Александра ИвановичаЭртеля Эртель — Александр Иванович Эртель (1855—1908), писатель. Его письма о Толстом и о помощи голодающим в 1891—1892 гг. см. в сборнике «Лев Толстой и голод», Н. -Новгород 1912, стр.161—165. Эртель оказывал помощь голодающим в своем районе, проживая в Емпелеве, Воронежской губернии.какой-то воронежский, кажется, помещик,Сукочев Сукочев — Евгений Андреевич Сукачев (ум. 1905), жил в 1890 г. в земледельческой общине (Алехина). В 1899 г. уехал в Канаду и жил у духоборов. Покончил жизнь самоубийством. , приятель Чистякова. Он говорил о страшной нужде в их местах, и просил на столовые их, которые они трое открыли — денег. Я спросила: «сколько?» Он говорил: «1000 руб.». Я не дала, не знаю, хватит ли самим.

Сейчас получилаписьмо из «Правительственного вестника» с отказом письмо из «Правительственного вестника» с отказом. С. А. Толстая пометила: «Письмо Льва Николаевича «Прав. вестн.» отказался печатать на том основании, что полемика не допускалась в этой газете. Посоветовавшись с Н. Я. Гротом, я дала отгектографировать 100 экз. письма Льва Ник. и разослала в 30 периодических изданий, из которых многие его напечатали». . Прости меня, Лёвочка, что я тебя вызвала это писать. Теперь я зарок даю ни в какие дела не вмешиваться.

Делянов сказал Гроту: «пусть напишет в «Правительственном вестнике» и мы поверим». Великий князь сказал то, что я писала. Вот и пойми их!

От папа̀ письма не было.

Квитанцию на капусту пришлю с Баратынской. Сейчас получилаписьмо Маши письмо Маши. М. Л. Толстая писала 20 февраля: «пишу два слова, чтобы сказать вам, что ваши предположения о тайной моей переписке теперь ложны. Давно уже я писала П., но теперь нет. Так что пожалуйста не беспокойтесь об этом и ради бога не намекайте ни на что П. Всё, что вы пишете относительно меня, очень мне больно. Во всём такая злоба и ненависть ко мне, что ужас» (письмо хранится в АСТ). . Очень жалею, что её огорчила, но писала же она П[ете], а хорошо ли она делает, она сама не знает. Если б она была откровенна и послушна, никаких и подозрений не могло быбыть.

21 февраля. 1892 г.

Вот вам письмо Ванички Вот вам письмо Ванички. Приложено письмо Вани Толстого. в ответ на ваше и просьбу написать. Он второй вечер в жару; других болезненных признаков нет, и всё тревожно и грустно: 38 и 5. Сегодня оживленно диктовал письмо, красненький, смеется в постельке. Лёва смотрел, смотрел на него и сказал: «не жилец он на этом свете». — А мне еще тоскливей.

Был нынчеСтадлинг Стадлинг. Ионас Стадлинг (Ionas Stadling) (р. 1847), шведский писатель, автор ряда книг о России. Его очерк «У графа Л. Н. Толстого в голодный год» опубликован по-русски в сборнике «Лев Толстой и голод», 1912., из Стокгольма. Сидел, сидел; мы его уж обедать позвали. Очень интересовался положением дел в России, едет к вам. —Получила я, милый Лёвочка, твое длинное письмо Получила [...] твое длинное письмо — от 18 февраля; в нем Толстой между прочим писал: «Ты спрашиваешь, переводить ли Колечке еще 5000? а я не знаю, почему ты послала ему перевод в 10000? Я думал, что мы кончили покупку у него ржи» (ПЖ, стр.388). с ответами по пунктам, и очень благодарю. Но что вы с Количкой путаете с покупкой хлеба — я ничего не понимаю. Он пишет, что ты 22 вагона заказал, а ты пишешь, что ничего не заказывал больше. Ничего не понимаю. Завтра перешлю последние 5000 рублей, а уж вы ведайтесь с ними сами. Сегодня телеграммой он мне делает запрос, нужно ли еще закупать рожь сверх 22 вагонов, так как цена 1 р. 4 коп. Я отвечу, что не нужно. Еще припишу завтра утром и пошлю уж всё с Екатериной Ивановной Баратынской.

22 [февраля] утро.

Всю ночь Ваня не спал, всё пугался, кричал, что его медведь лохматый хватает, и только в 6 часов утра он уснул на моей постели. Мне вспомнилось, как Алёша перед смертью ночи пугался, ничего не ел, и так похоже Ваничкино состояние, что я просто в отчаяние пришла. Сейчас 10 часов утра, я мерила им температуру и только 37 у Вани. Миша кашляет, как из бочки, хрипло, но без жара, Ваня с Сашей встали веселые в десятом часу. Лёва что-то грустен; наша семейная суета его тревожит; он уже отвык от нее.

Получилаписьмо от Alexandrine письмо от Alexandrine. А. А. Толстая писала Софье Андреевне 19 февраля: «Очень бы хотелось узнать, как Диллон толкует свой невероятный перевод и как он изъяснил его Льву? Я читала его in extenso дословно в Daily Telegraph и ужаснулась. Письмо мое было прервано появлением Елены Григорьевны [Шереметевой]. Вот какую мысль она выразила между прочим: отчего бы Льву Николаевичу не написать возражение в английских газетах? Я считаю это тем более «нужным», прибавила она, что все недоброжелатели графа отвечают мне на это: он этого не сделает и не может сделать потому, что статья, появившаяся в Daily Telegraph, — совсем не та, что была напечатана в «Неделе». В продолжение разговора я могла заметить, что мысль эта не собственно принадлежит Елене Григорьевне, а была ей внушена» (не напечатано).
Толстой писал в ответ 28 февраля; «Я по письму милой Александры Андреевны вижу, что у них тон тот, что я в чем-то провинился и мне надо перед кем-то оправдываться. Этот тон надо не допускать. Я пишу, что думаю, и то, что не может нравиться ни правительствам, ни богатым классам, уж 12 лет, и пишу не нечаянно, а сознательно, и не только оправдываться в этом не намерен, но надеюсь, что те, которые желают, чтобы я оправдывался, постараются хоть не оправдаться, а очиститься от того, в чем не я, а вся жизнь их обвиняет. В частном же этом случае происходит следующее: Правительство устраивает цензуру, нелепую, беззаконную, мешающую появляться мыслям людей в их настоящем свете, невольно происходит то, что вещи эти в искаженном виде являются за границей. Правительство приходит в волнение и вместо того, чтобы открыто, честно разобрать дело, опять прячется за цензуру, и вместе чем-то обижается и позволяет себе обвинять еще других, а не себя. То же, что я писал в статье о голоде, есть часть того, что я 12 лет на все лады пишу и говорю, и буду говорить до самой смерти, и что говорит со мной всё, что есть просвещенного и честного во всем мире, что говорит сердце каждого неиспорченного человека, и что говорит христианство, которое исповедуют те, которые ужасаются» (ПЖ, стр.397). , которое посылаю. Грот вчера советовал послать твое письмо, Лёвочка, во все редакции в России. Где-нибудь да напечатают, тогда другие газеты имеют право перепечатать. Грот думает, что в «Вестнике Европы» решатся напечатать. Тут говорят, что расстроенная молодежь, усомнившаяся в тебе, рвет твои портреты и т. д. Вот, что жаль, и вот что следует восстановить.

Таня, как твое расположение духа?

У меня опять камень навалился недавно; и очень что-то тоскливо. Стараюсь себя поднять — и не могу. Мне смешно на Лёву, что он всё говорит: «у вас прекрасный вид», — это, чтоб не видать, что мне плохо. Ну, да это, бог даст, пройдет. Тут, главное, виновата статья, да дети похворали. — Екатерина Ивановна столько раз откладывала отъезд, что я третий день пишу это письмо. Сейчас всё это ей свезу.

Прощайте, милые друзья. Меня тревожат переводы, объявления и проч., которые я посылаю. Надо бы дома записывать, а я этого не делаю. Что же ты не шлешь, Лёвочка, объявления на 1400 рублей — подписанное? Я послала его не помню с кем: с Бибиковым или с Пошей. Посылаю вторично. Целую вас всех.

С. Толстая.

Письмо писалось четыре дня в несколько присестов. После слов «Вот и пойми их!» идет письмо Л. Л. Толстого, который писал: «Никто нас не трогает и трогать к несчастию не хотят. В университете сегодня был, никаких прокламаций нет. Были один день [...]. Я отвык от беспокойства вечного обо всем и суетливости мама̀, и это бывает тяжело, но когда вникнешь в источники, откуда идет это, понимаешь и иногда ценишь ее действия».

№ 251

1892. Марта 1. Москва

Льву Николаевичу

Милый друг, к вам всякий день случай, и вы про нас всё знаете, но всё-таки пишу несколько слов. Во-первых, вчера я получила твое длинное письмо, в котором ты пишешь, чтоб я не принимала вида обвиняемой. К несчастью, я не такого характера, и как раз перед всеми взяла вид оскорбленной за несправедливость, возмущенной, готовой бросить всё русское и даже перейти в европейское подданство со всеми детьми. Одно я говорю и чувствую, это что мне жаль, что огорчили и ввели в заблуждение государя; он действительно очень добрый и теперь стало еще очевиднее из всех толков, что несмотря на путаницу, которая его окружает, он сердцем любит тебя и считает отнюдь не революционером; но до конца ему не дадут понять тебя, ты это увидишьиз письма Страхова из письма Страхова. Оно не сохранилось. 2 марта Толстой отвечал Софье Андреевне: «Сейчас получил с Петей замечательно умное письмо Страхова» (ПЖ, стр.401; датировано неверно). , которое я послала с Петей. — Подписанные тобой письма мы с Гротом (который теперь болен в инфлуенце) разошлем по всем главным русским редакциям, и, может быть, иностранным.

Хоть ты мне и не велишь считать себя гордым, но я не могу считать тебя и смиренным. Прячась за христианские принципы, ты всё-таки возмущен, я это чувствую, и сама испытываю то же без христианских ширм. Истинное христианство: пусть бьют, бранят, преследуют, клевещут, а христианин только должен говорить: «любите друг друга», это идеал, я не могу быть такой, но я и не говорю, что я христианка; спасибо хоть за то, что я это поняла немножко.

Меня очень взволновало, что к вам поехало столько народу. Когда вы одни, вы помните друг друга и заботитесь о себе, а теперь эта толпа, которую всю надо уложить, накормить и распределить на дело — это ужасно утомительно и усложняет дело. По крайней мере определите их на ваше дело всех скорей и приезжайте. Эти холода, которые стоят так упорно, показывают, что весна дружно станет и всё растает вдруг. Не допускайте до этого и уезжайте. У нас 7 гр. мороза и ветер страшный всё время.

Как нашел ты Лёву? Я его отправила с тяжелым чувством, и здоровьем, и духом он не хорош был. Тане гораздо лучше; не знаю уж, хорошо ли я делаю, что отпускаю ее в среду. Но мне и за тебя страшно, и я надеюсь, что Маша на время забыла свои личные дела и помнит тебя во всех отношениях.

Я очень соскучилась по тебе, и если б не мое сознание, что я вам там совершенно бесполезна, я бы поехала непременно вместо Тани.

Детям лучше, но они еще не выходят. Жизнь идет по-старому, довольно бесцветно; и энергия, серьезность к тому, что делаю, часто упадают совсем. Здоровье мое хорошо, близость весны всё-таки подбадривает. Целую тебя и девочек.

С. Толстая.

1 марта 1892 г.

Предшествующие два письма от 24 и 28 февраля не печатаем.

№ 252

2 марта. 1892 г. Утро. Москва

Я не получила от тебя ответа на мой вопрос:посылать ли деньги за дрова купцу в Калугу по указанию и письму Усова посылать ли деньги [...] по [...] письму Усова. Толстой писал во встречном письме от 1 марта: «Главное [...] хочу ответить на твой вопрос о том, платить ли Усову за дрова. Пожалуйста, плати, и поскорее, и если будешь писать, пиши поласковее. Он сделал нам большое благодеяние, доставив нам эти дрова, которые в Москве стоят около 30 рублей за сажень, — за 4 и 5 рублей, т. е., очевидно, только за работу рубки, колки и подвоза. Благодаря ему, мы могли сделать много помощи дровами» (ПЖ, стр.400; датировано неверно). — Павел Александрович Усов (ум. 1896), инженер путей сообщения, управляющий Рязано-Уральской ж. д.; в 1891—1892 гг. жил около Калуги в имении Лужки. Помогал голодающим под именем неизвестного. Переписка Толстого и его семьи с Усовым за 1891—1892 гг. опубликована в сборнике «Лев Толстой и голод», Нижний Новгород 1912, стр.142—148. . Пожалуйста, милый друг, ответь мне на это скорее. Еще прочти в «Русских ведомостях» отчёт Лёвы в 27 февраля. Я послала на Чернаву. Мы все здоровы. Таня выезжала вчера и собирается выехать в среду. Какой холод! 9 градусов сегодня морозу, так что сегодня день просидим дома все. Какая-то будет весна!

Грот всё болен. Вчера 40 градусов было температуры. Мы с Таней его навестили, он очень интересовался твоими письмами, и мы ему их читали. Утешь его письмом, он так тебя любит.

Прощай, милый Лёвочка. Я всё считаю дни; теперь 13 осталось до 15-го. Целую тебя и девочек. Как они поживают? Петя нам расскажет.

С. Т.

№ 253

5 марта. 1892 г. Москва

Сегодня утром пошла к Гроту, он здоров, с «Календарем», где список всех периодических изданий в России, и мы с ним вместе отметили, в какие издания послать письма. Сейчас вечер, и я только что кончила запечатывать письма и адресовать их. Всех разошлю 30, и этим действием надеюсь покончить навсегда с этим делом, какой бы ни был результат. — Потом я ездила в «Склад», где просила пожертвовать мне или продать рубашек мужских, но нам ничего не дали; я тогда поехала покупать какой-нибудь бумажной материи; зашла в оптовый склад Викулы Морозова. Там директор допрашивает: «на что мне 500 аршин?» Я говорю, что хочу сшить 100 рубашек для тифозных в Самарской губернии и послать. Он говорит: «Мы вам пожертвуем». — Ну и спасибо. В «Складе», где Ермолова, сошьют по 10 коп. сер. и мы с няней, Аннушкой, Дуняшей всё перекроим дома. Потом я купила чаю, сахару, тоже послать Лёве; немного лекарства и кое-что Лёве съедобное, что не портится. Я всё о нем думаю, и всякие другие тревоги отстранились и на первом плане страх, что Лёва заразится тифом. Когда он уехал от вас? — Сегодня всё мне казалось, что Танин голос. Пошла наверх вечером с Сашей и Ваней, чуть не окликнула её. Надеюсь, что она благополучно доехала, буду ждать письма от нее.

Какое несчастие быть так привязанной к семье! Всякое дело тормозит; если б не забота обо всех, я нашла бы себе столько интересного и хорошего дела. А пока всё детьми занимаюсь. Играла с ними, читала Саше вслух, рассказывала кое-что. С Андрюшей декламировали заданные ему стихи по немецки:«Nach Frankreich zogen zwei Grenadiere» «Nach Frankreich zogen zwei Grenadiere» — стихотворение Г. Гейне.,1 [«Во Францию два гренадера»,] а сейчас маленькие спят, а мальчики еще сидят сЧелпановым Челпанов — Георгий Иванович Челпанов (р. 1862—1936), ученик Н. Я. Грота, рекомендованный последним Софье Андреевне. Был оставлен при университете Гротом в бытность его в Одессе. В 1891—1892 гг. Челпанов в качестве приват-доцента читал курс психологии в Московском университете. В 1892 г. переведен в Киев. Позднее профессор Московского университета, автор ряда трудов по психологии и популярных учебников
(по логике, психологии, введению в философию), организатор Психологического института в Москве. . Сегодня никого у нас не было, и даже Машеньку весь день не видала.

Завтра хочу Сашу с Ваней выпустить погулять, хотя всё тот же восточный ветер, который сушит мне грудь и скоблит горло. БылиКоличка и Оличка Количка и Оличка — Николай и Ольга Рыдзевские, дети Ольги Александровны, рожд. Стахович. , играли с нашими.

Сейчас пришла Машенька в самом возбужденном состояния: она опять поступила в больницу тюремную, в отделение тифозных, сестрой милосердия. «Не могу так жить; все поехали на хорошее дело, и Таничку проводила, а я то что ж берегу свое тело! Не могу, решилась и поступила». И в большом волнении и восторге. Сейчас она мне говорила, чтоБобринский Бобринский — Владимир Алексеевич Бобринский. свалился. Еще один! Что-то Богоявленский? — Жду вас всех, не дождусь. Теперь тревогу свою буду топить в кройке 100 рубах для тифозных.

Прощайте, милые друзья, будьте здоровы и не мучайте себя слишком. Таня, берегись, чтоб тоже не впасть в тиф, теперь желудок слаб. Ешьте меньше и чаще, и не студитесь пуще всего. Целую вас всех.

С. Толстая.

5 марта.

1892.

№ 254

7 марта. 1892 г. Москва

Милый Лёвочка, посылаю тебе сЕвгеньей Павловной Евгения Павловна — Е. П. Писарева, жена Рафаила Алексеевича, рожд. гр. Баранова.3000 р. с., которые ей свезет Ваня Раевский. Он едет сегодня в Тулу на два дня. С Ваней же я посылаю 1700 р. с., которыеты велел кроме того уплатить Рафаилу Алексеевичу Писареву ты велел [...] уплатить [...] Писареву — в письме от 2 марта (ПЖ, стр.400). по телеграфу, чего я не успела сделать.

Получила от Лёвы телеграмму, просит выслать поскорей еще 5000 р. с. денег и медикаментов от Феррейна.

Но у меня всех денег осталось 4500 рублей, которые я ему последние вышлю в понедельник. Да, не распространяйтесь больше, все пожертвования прекратились и не предвидятся. Не знаю наверное, сколько у Тани на текущем счету в Москве, а у меня всем деньгам конец. За дрова я уплатила и письмо ласковое Усову написала. — Посылаю вам еще немного яблок, бумаги Маше и книг для школы. Мне пишет Елена Михайловна Персидская прислать 20; посылаю по пять всех «Книг для чтения» и «Азбук». Что так мало просили?

К Софье Алексеевне съезжу сейчас К Софье Алексеевне съезжу сейчас. Толстой писал в том же письме: «Софья Алексеевна желает получить два или три вагона кукурузы. Пожалуйста, передай ей, чтобы она прислала нам сюда денег по 400 рублей за вагон». и спрошу о кукурузе. Пусть она вам напишет с Ваней. Посылаю для подписки объявление, которое я нечаянно подписала, и английское письмо.

Если вам нужны свидетельства Красного Креста, то мне Зиновьев прислал десять. Как я рада, что Поша уехал с Лёвой; очень он меня тревожит своим нездоровым видом и состоянием. Куда девали вы Елизавету ПрохоровнуКутелеву? Кутелева — Елизавета Прохоровна Кутелева (1862—1913), акушерка-фельдшерица, последовательница Толстого. Работала в Московской пересыльной тюрьме, на голоде в Бегичевке, позднее — в Симбирской губернии. Сотрудница «Посредника». Я очень желала, чтоб она ехала в Самару. — Будь осторожен с смелым Алёхиным Алёхин — Аркадий Васильевич. . Как бы он не сделал расходов, какие не из чего платить. У меня останутся только бриллиантовые деньги, значит, тысяч около двух, и больше ничего, и то еще не проданы.

Получила с Петейписьмо Тани письмо Тани — открытка от 5 марта (АСТ)., и меня тревожит, что у ней боль под ложкой была сильная. Пусть бережется и пусть Вера ей закажет сМарией Кирилловной Мария Кирилловна — Кузнецова, домашняя портниха Толстых. куриный суп. Еще ей не худо по немногу ревень и Эмс рюмочками тёплый раз шесть в день, при чем диэта.

Сегодня свезла в «Склад» 66 мужских и 24 женских рубашки шить по 10 коп. из пожертвованного Морозовым товара — суровой бязи. Это для самарских голодающих. Сегодня отправляю большую партию платьев, чаю, сахару, лекарств, провизии Лёве и 68 аршин той же материи для больниц в Лёвиной стране. — Вчера вечером очень мне нездоровилось, я даже легла; но пошла кровь носом и сегодня я совсем здорова. Погода удивительная: ручьи так и бегут; по вечерам три градуса мороза, а днем жара. Больше одного дня на санках не проездят. Ваня с Сашей ходили к Фетам и их привезли в карете. Миша учится лучше и сегодня я платила деньги в Поливановскую гимназию и надзиратель очень хвалил их поведение, но говорил, что ленятся. Машу особенно поцелуй за то, что тебе она так приятна и полезна, и вообще мне чувствуется, что она очень старается идти по хорошей дороге, что она стала благоразумнее. Таню больную приласкай от меня и сочувствующую Верочку поцелуй. Не заживитесь до невозможного пути.

С. Толстая.

№ 255

10 марта 1892 г. Москва

Пишу одновременно в Клекотки и Чернаву, чтоб сказать что мы все здоровы и благополучны и ждем вас, так как тепло тает сильно и дорог на днях не будет. Читал ли ты, Лёвочка в «Русской жизни» твое письмо? На другой день и в «Новом времени» напечатали. Послала в Клекотки этот номер. В Москве ясно по-весеннему; дети гуляют и радуются. Нового ничего, всё по-прежнему. Очень интересно будет послушать ваши рассказы. Последнее время вы все скупы на длинные письма. Целую всех.

С. Т.

Другое письмо от 10 марта не печатаем.

№ 256

12 марта. 1892 г. Москва

Вот мрачность то сегодня!

«Московские ведомости» сегодня весь номер заняли обличением «Московские Ведомости» сегодня весь номер заняли обличением. В №71 «Московских ведомостей» от 12 марта 1892 г. обширная передовая статья посвящена разбору письма Толстого от 12 февраля; в статье даны параллельно русский текст Толстого, с которого переводил Диллон, английский перевод и обратный перевод на русский язык; приложены тексты писем Толстого к Диллону и Диллона. «Московские ведомости» стремились показать, что Толстой напрасно отрекся от собственных взглядов и что предшествующая статья «Московских ведомостей» правильно вскрыла разрушительные и революционные тенденции мысли Толстого. Л. Н. Толстой так отозвался на это в письме Черткову от 21 марта: «Статьи «Московских ведомостей» и «Гражданина» и письма Диллона были мне неприятны — в особенности Диллона [...]. Тут всё полу-правда, полу-ложь» (Бирюков, «Биография», т. III, Берлин 1921, стр.260—263). , вследствие письма твоего (во всех русских газетах напечатано), и Диллон от себя написал и прислал в «Московские ведомости» все написанные тобой письма и то письмо, которое он сам написал в Бегичевке и умолял тебя подписать. По моему, «Московские ведомости», обличая тебя, обличают больше всего себя. Не посылаю газеты, чтоб тебя не расстроить, да и не моя газета. Тогда прочтешь. Но ужасно неприятно, точно захлебнулся в помойной яме; да опять поднимется страшный гвалт по всей Европе. Вчера я послала в «Temps» письмо, отрицая известие о твоей ссылке. Хоть бы приехали скорей! Я измучилась этими неприятностями. — Валит мокрый снег, метет, ветер и темнота. На дворе такая же гадость, как и в «Московских ведомостях». Мы все здоровы. Целую всех. От Лёвы известий нет.

С. Толстая.

№ 257

16 апреля. 1892 г. Москва

Милый друг Лёвочка, посылаю свой счёт довольно краткий, но ясный. Я измучалась с этими счетами. Мы три вечера с Дунаевым считали, и в результате вышло нечто очень странное: по книгам выходит, что должно остаться денег 610 руб. 10 коп., а в действительности у меня денег для голодающих остается 2033 р. 40 к., — на 1423 р. 30 к. больше.

Где тут ошибка — не понимаю Где тут ошибка — не понимаю. Толстой отвечал в письме от 21 апреля: «Вчера опять писал отчёт, считал, путался и распутывался, и, кажется, добрался толка. Меня спутало главное то, что я не умею считать и вести бухгалтерию, а у нас она не только двойная, но тройная, и не в смысле порядка, а беспорядка. Решил я под конец сделать так: счесть, сколько у нас в остатке в действительности, потом сколько у нас в расходе, и по этому определить, сколько мы получили. Вышло это почти согласно с теми записями получения, которые у нас тут есть. Насколько неверно, настолько должно быть или два раза записано в приход, или не записано в расход. Главное, я не знаю, куда израсходованы те 16 т., которые значутся по записке Александра Никифоровича в расходе. Я об этом пишу ему и Тане. Но это не мешает моему отчету, и я его перепишу и пришлю на днях. Всего прихода до 12 Апреля 141т., расхода 108т. и в остатке 33т.» (ПЖ, стр.408; датировано неверно). . Вернее всего, что при отсылке денег с артельщиком, Чистяковым или тобой, — я дала свои деньги, о которых забыла. Не помнишь-ли ты что нибудь об этом? Я только помню о последнем чеке в 1500 рублей в Туле. Напиши, пожалуйста.

Все здоровы.От Лёвы письмо От Лёвы письмо. Письмо (открытка) из Самарской губернии (АСТ). , он тоже благополучен; дороги не было и нет, послал пешком в Бузулук. Целую тебя и Машу. Таня будет писать.

С. Толстая.

С. А. Толстая пометила: «Письма из Москвы в Бегичевку, после того как Лев Ник. с дочерьми побывал в Москве». Настоящему письму предшествует другое от 13 апреля, которое мы не воспроизводим.

№ 258

18 апреля. 1892 г. Тула

Провела чудесный день в Ясной Поляне. Распорядилась всё по хозяйству, с большим усилием просмотрела книги, всё очень исправно; смотрела коров, лошадей, надувшиеся почки на яблонях в молодом саду, опять будут яблоки; прекрасные зеленя, а главное такая погода, так хорошо, красиво в деревне, что с тоской возвращаюсь в Москву, где сидят бедные дети, и откуда надо бы бежать. Я сейчас еду опять на поезд,сижу у Елены Павловны сижу у Елены Павловны — у Е. П. Раевской в Туле. , она не совсем здорова, лежит. Прощай, пишу в торопях, надеюсь в Москве найти твое письмо. Целую вас.

С. Т.

Письму предшествует другое от 17 апреля; его мы не воспроизводим.

№ 259

21 —23 апреля в ночь. 1892 г. Москва

Милый Левочка, мне смешно было читатьтвое французское письмо твое французское письмо. Не имея под руками конверта, Толстой написал Софье Андреевне по-французски (письмо от 18 апреля, не опубликовано); письмо было отправлено с оказией, и Толстой не хотел, чтобы его содержание стало известно лицу, которому он поручил доставить письмо., немножко ненатурально, но меня ужасно утешает и трогает то, что ты при всяком случае вспомнишь нас с Таней, и не поленишься написать хоть немного. Это так помогает мне жить. —От Лёвы получили еще длиннейшее письмо, очень хорошее, к Тане От Левы [...] письмо [...] к Тане. Письмо Л. Л. Толстого к Т. Л. Толстой из Патровки (со штемпелем: Бузулук 16 апреля); в нем Лев Львович писал: «дело наше хорошее, и осязательно чувствуешь свою полезность здесь, а для себя учиться мудрости — жизни среди людей» (АС). . У него 150 столовых, горячая деятельность, видно удовлетворяющая его, но жалуется всё на плохое состояние желудка.

У них всё дорог нет, весна холодная и не дружная; а у нас теперь в Москве такая страшная жара, как только бывает в июле. Ужасно тяжело быть в Москве, хоть сад наш (еще совсем не распустившийся), но всё же, такой для всех нас ressource.1 [помощь] Дети в саду весь день, то играют, то сажают, то грядки перекапывают, на велосипедах катаются. В воскресенье тут было целое общество детейМартыновых Мартыновы — дети В. Н. Мартынова: Георгий (приятель Миши Толстого) и Надежда (подруга Александры Львовны).,Глебовых Глебовы — семья В. П. Глебова и его жены С. Н., рожд. княжны Трубецкой; старшая их дочь Александра Владимировна (р. 1880) в 1901 г. вышла замуж за М. Л. Толстого.иСухотиных Сухотины — дети М. С. Сухотина: Лев, Наталья, Михаил и Сергей. , и они ужасно все веселились и пили чай в саду.

Сегодня Таня ездила на Воробьевы горы на лодках сЗубовыми Зубовы — дети гр. Н. Н. Зубова и Александры Васильевны, рожд. гр. Олсуфьевой: Мария (будущая жена С. Л. Толстого) и Ольга., Олсуфьевым, Мамоновыми,Голицыными Голицыны — М. Л. Толстой дружил с сыном кн. Владимира Михайловича Голицына, Владимиром Владимировичем. , Верой Северцовой и проч., и они тоже очень веселились. Таня сегодня себя чувствует бодрей, чем те дни, но я боюсь, что опять как-нибудь не убережется. Она после твоего отъезда ужасно еще похудела, но я думаю, это действие вод, и теперь она начнет поправляться, так как кончила их пить.

Ездила я в Ясную по делам, а вместо того увлеклась радостью быть в деревне; бегала везде, как девочка, рвала и выкапывала душистые фиалки, мылась в пруду, обегала все посадки, сад; ездила по купальной дороге, кругом ёлок и домой поГрумонтской дороге Грумонтская дорога — дорога из Ясной Поляны в соседнюю деревню Грумонт. . — Я давно не была в таком восторге. Но я всё-таки пересмотрела все книги, распорядилась везде и порадовалась на густые зеленя́, и почки яблонь, и хорошую траву. Провела я в Ясной одну субботу, а в вагоне две ночи, и приехала очень усталая.

Теперь справляю здесь весенние дела. Раньше месяца отсюда не выберешься. Была сегодня у Поливанова. Андрюшу не допустят до многих экзаменов, придется в августе держать, а Мишу допустят. Поливанов мне рекомендует очень гувернёра; я вчера отказала Борелю. Он очень огорчался, просил оставить его до осени, но я не могу его держать, очень уж распустился.

Завтра кончу это письмо, а теперь два часа ночи, я написала очень много писем. — Да, еще не забыть: что же вы не тратите денег на голодающих? Ведь лежат они в банке, и очень много. Я искала купить горох, нашла один вагон, и то по 1 р. 35 коп. очень плохой. Я думаю, вы в Скопине найдете и горох, и лук, и картофель. Там огородников много, и верно дешевле. Помощников ищу, говорю всем, но никак не могу найти.

22-го. Сегодня Таня проснулась, говорит, что едет к доктору, всю её прострелило, колет и больно всякое движение. Я испугалась, поехала сама с ней к Флёрову. Он говорит: простудилась, ревматизм в мускулах, окружающих легкие, велел горчишники, растереть скипидаром и сидеть дома. Желудок и общее здоровье нашел лучше. Говорит: дня через два, три пройдет, жару нет и ничего внутри не больно, но ехать к вам ей едва ли скоро придется; очень она слаба, худа и легко сваливается.

Я приколола к панталонам газету с моим последним отчётом. Посылаем две фуражки: одну купили, другую Таня с Соней Мамоновой сшили. Мне до того некогда, что я даже этого не сделала. Посылаю, приколот к панталонам, свой последний отчет газетный 22 апреля. Оченьдолго приходится позировать долго приходится позировать. В это время В. Серов писал портрет Софьи Андреевны (находится в Яснополянском музее). — Валентин Александрович Серов (1865—1911) — художник и портретист. , часа по три непременно, но портрет очень хорош.

23-го. Целый дневник пишу. Еще былоот вас два письма от вас два письма, — вероятно письма от 19 и 21 апреля (ПЖ, стр.406—409); в последнем письме Толстой писал: «Грустно тебе в городе, да ты езди побольше — с детьми маленькими за город — отдыхать, и думать, и радоваться». . Спасибо, спасибо, голубчики, я очень рада всегда. Тане получше, но она еще не выходит и всё больно правая сторона груди и под лопатку, но сама бодра.

16000 рублей итог расходов в книжечке, которая у тебя, Танина. Посылаю кое-что. Если фуражки, панталоны или блузы не впору, пусть Марья Кирилловна перешьет, на то она у вас и портниха. Маша, вели папа̀ сделать из картофеля салат, немного огурцов нарезать туда тонко, как ему в Москве понравилось; всё для этого посылаю. Твои вещи тоже посылаю, которые просишь.

От Лёвы было письмо; От Левы [...] письмо. 16 апреля Л. Л. Толстой писал Софье Андреевне: «У нас теперь сев и я ушел в него с головой. Ничего нынешний год не доставляло столько удовлетворения [...], добавивши [безлошадникам] семян к количеству, ассигнованному от земства (2 пуда на мужскую душу)» (АСТ). он радуется, что много семян роздал, такое видно это произвело хорошее на всех действие, эта помощь. Сегодня послала ему из ваших сумм 3000 рублей. Прощайте, милые друзья, сейчас везу вещи кВеличкиной Величкина — Вера Михайловна Величкина (1868—1918), по мужу Бонч-Бруевич, врач, впоследствии коммунистка. Работала на голоде с Толстым. Участница с. -д. организаций в России и за границей. Сопровождала в Канаду духоборов. После Октябрьской революции участвовала в организации комиссариата здравоохранения. Автор воспоминаний «В голодный год с Львом Толстым», М. — Л. ГИЗ, 1928.
Следующие письма от 25 и 27 апреля не печатаем. , которая едет сегодня. Целую вас крепко и нежно. За город не ездили, ветер теперь, а то коляску чинили. Еще съезжу, времени мало.

С. Т.

№ 260

28 апреля. 1892 г. Москва

Очень радостно, что всякий день почти от вас письма, милый друг Лёвочка. Сегодня пришло письмо с чеками и ответомHapgood Hapgood — Изабелла Гапгуд (Isabel Florence Hapgood), американка, журналистка и переводчица, перевела на английский язык книгу Толстого «О жизни»; была в России и посетила Толстого в Ясной Поляне. Об этом посещении есть статья, напечатанная в 1892 г. в журнале «Atlantic», содержание которой изложено в журнале «Исторический вестник» 1892, т. 67, стр.279., который пошлю.Хилкову Хилков — кн. Дмитрий Александрович.книгу тоже пошлю, хотя не знаю, где её купить.Поправку в отчёте сделаю Поправку в отчёте сделаю. Толстой писал 26 апреля: «Не знаю, как вы с Таней решили с моим отчетом: не нашли ли таких неправильностей и пропусков, что решили прежде исправить. Если так, — делайте. Я одно изменение имею сделать, это то, что в конце отчета сказано: 1200 с чем-то рублей, полученные за проданные предметы, вошли в число остатка 32 тысяч с чем-то рублей, а надо сказать: сверх 32 тысяч (с чем-то) получено еще 1200 рубл. (с чем-то) за разные проданные предметы» (ПЖ, стр.412; датировано неверно). . Я послала его только сегодня, всё Таня не выпускала из рук, хотела проверить с своим в газетах. Она завтра едет к Олсуфьевым на три дня с М. Зубовой, и очень собирается, укладывается. Здоровье ее получше в женском отношении, но всё запоры, и без кл... только раз было действие во всё время. Она стремится после Олсуфьевых к вам, в Бегичевку; не знаю, пущу ли её или нет, посмотрю тогда.

Мне и вас страшно жаль: воображаю, как вам трудно, хлопотно и одиноко! Ты просишь помощников, милый Лёвочка. Я всем на свете это говорю: студентам, профессорам, просила репетитора детей — все обещают, но никого не найдем. Вчера былСоловьев Соловьев — В. С. Соловьев.,Сухотин Сухотин — М. С. Сухотин. и Баратынская. Последняя обещает какую-то барышню; я просила её присылать. Что вы пишете о зное и ветре — очень огорчительно. Здесь, в Москве, почти всякий день дождь; была чудесная гроза, но сегодня жара страшная, и я весь день не выходила. Прождала напрасно Серова, он не пришел, а портрет после 12 сеансов далеко не готов; ужасно надоело сидеть по три часа.

Дела мои с детьми хороши: все здоровы, послушны. Борель отходит, его вещи тут еще, но сам он пропадает. Очень робею за нового, мало вообще известный, не молодой и вегетарианец крайний. Если не молодой плох, то это еще хуже. Ну, да можно и отказать, если что. Поступит он 10 мая. — В саду черемуха распустилась, и на всё это я смотрю с сантиментальной грустью. Жалкие кусты крыжовнику цветут и тоже яблони в саду зацветают. — Что ты, Лёвочка, деньги не тратишь? Ведь чем скорее ты их определишь, тем скорее ты будешь свободен. В газетах пишут опять о засухе в разных губерниях. Что-то будет! Конечно, если б деньги остались, можно будет беднейшим дать потом на посев ржи, летом. Но всё это втягивает тебя дальше и дальше в труд, и мне это страшно.

О себе и жизни нашей нечего писать. Вы без радостей при деле, и мы без радости при деле. Думаешь: будто так надо, а всё вперед глядишь, что будет время, когда мы соединимся и будем счастливы в Ясной. — От Лёвы писем не было, что-то в их степях! Уныло вскрылась весна. — Сейчас еще от вас письма. Вот спасибо, такое это утешение.

Рубцовские деньги Рубцовские деньги. Николай Карпович Рубцов, поставщик дров. были посланы 4 марта в Калугу. Так как это ошибка, моя вероятно, то только вчера мне их вернули. Я сегодня написала запрос Усову, а теперь поняла, что надо было послать в Смоленск, что и сделаю завтра.

Вы ни разу не упомянули о посланных 1000 рублях с Верой Михайловной, и пишете, что нуждаетесь в деньгах. Если Таня не поедет скоро, не послать ли их почтой эти 3000 рублей? Еще я думаю, милый Лёвочка, чтокапусту посылать в такую жару и так далеко теперь невозможно капусту посылать [...] невозможно. Толстой писал 26 апреля: «Чертков пишет о положении народа у них и о цынге. Это страшно. Просит тебя прислать как можно больше капусты. Я думаю, он писал тебе. Если же нет, то дошли ему 300 пудов капусты»., она протухнет непременно. Я, впрочем, от Черткова ответа не получала, посылать ли по такой высокой плате за проезд — или нет? И хороша ли, получена ли та капуста, которую я посылала им.

Андрюше я прочла то место, которое относится к нему Андрюше я прочла то место, которое относится к нему. Толстой писал 27 апреля: «Надеюсь, что Андрюша не унывает и будет летом работать, чтобы выдержать, а то он ошибается. Ему надо учиться, чтоб иметь все то, что он любит. А то он ошибается». , но он остался, кажется, холоден. Он очень огорчителен своей бессодержательностью, заботой о внешнем и равнодушием ко всему духовному, художественному и даже настоящему в жизни: природе, людям, животным, движению и т. д.

Что делать! жалкий он и много будет тосковать, а мало радоваться. Такого еще у нас не было.

Всё время через раскрытые окна слышу детей в саду, плотники стучат, забор новый в сад делают, и корова мычит отчаянно, и ей, как мне, в поле хочется. Я дала пастуху 1 р., чтоб он её брал эту неделю в поле.

7-го уедут с сестрой Таней Саша и Ваничка с няньками, людьми, коровой и вещами. Останется Дуняша, Митя и мальчики со мной до конца мая. Странный год!

Рисунок

Иллюстрация:

Группа Толстых с друзьями
Сидят слева направо: М. Л. Толстая, Т. Л. Толстая, К. Н. Игумнов.
Стоят слева направо: С. А. Толстая, С. И. Танеев
С фотографии 1896 г.
Музей-усадьба Ясная Поляна

Вы не получили письма в воскресенье, это удивительно, мы часто пишем и пригоняем акуратно; это на почте неисправно. — Ну, прощай, милый Лёвочка, будем мужаться, а как хорошо бы быть вместе! Будем утешаться, что так надо. И Машу мне сердечно жаль, что ей трудно; целую её, и радуюсь, что о тебе заботится. Пусть и себя бережет. Еду в редакцию «Русских ведомостей» исправить, что ты просил.

Соня.

№ 261

1892 г. Апреля 29. Москва

Милый друг, вчера писала тебе, но не хочу пропускать Чернавской почты. Сегодня уехала к Олсуфьевым Таня до субботы. Пусть рассеется, хотя и тут сердце не покойно. Если она чего ждет и не дождется, то только сердце растравит. Здоровье её получше, но медленно идет к улучшению, всё кишки не действуют. — Сегодня в конторе Волкова встретила Владимирова, и он кое-что рассказал, что вынес из своей заграничной поездки. Всякий кучер, рабочий во Франции знает тебя и читал. Вообще образование низших классов его поразило сравнительно с Россией. — Получила письмо от Ивана ИвановичаГорбунова Горбунов — Иван Иванович Горбунов-Посадов (р. 1864), друг и последователь Толстого. Познакомился с ним в 1889 г. Был сотрудником «Посредника». С 1897 г. — главный редактор и руководитель «Посредника». О нем: «Сорок лет служения людям». Сборник статей, посвященных общественно-литературной и книгоиздательской деятельности И. И. Горбунова-Посадова, под ред. Н. Н. Гусева и М. В. Муратова, М. 1925. — Письмо Горбунова к Толстой не сохранилось. , просит капусты и других продуктов; но картофелю отсюда посылать нельзя, дорого; особенно платно. Для капусты прислали одно свидетельство Красного Креста. У них там цынга и бедность. Сегодня еще барыня просила денег для Бугурусланского уезда, но я еще не дала. — Был этот капустник, у которого я покупаю, и рассказывал, что нанял двух работниц из ваших мест, и они рассказывали про графа, какой он благодетель, детей кашкой кормят, народ кормят, обо всех пекутся; несправедливые дела с кукурузной мукой разобрал, праведный человек!

А вечера Грот принесписьмо Антония письмо Антония. Митрополит петербургский и ладожский Антоний Вадковский (1840—1912). Принимал участие в отлучении Толстого. Писал ответ на письмо С. А. Толстой касательно отлучения (ср. Дневники С. А. Толстой, III, стр.146—148). О нем см.: Вера Фигнер, Полное собрание сочинений, т. II, стр.281—287., в котором он пишет, чтомитрополит здешний митрополит здешний — Леонтий (Иван Алексеевич Лебединский) (1822—1893), митрополит московский с 1891 г. хочет тебя торжественно отлучить от церкви. — Вот еще мало презирают Россию за границей, а тут, я воображаю, какой бы смех поднялся! Сам Антоний хвалит очень «Первую ступень», и умно и остроумно отзывается о ней и об отношении к этой статье митрополита и духовенства. Тебе Грот хотел сегодня или завтра писать, он лучше расскажет, а у меня перебиваются разные впечатления, и я плохо помню.

Очень холодно стало сегодня, и мы за город не поехали и не поедем, если будет так. У мальчиков 1 мая экзамены алгебры и арифметики. Все дети здоровы и хороши. Сидит Дунаев, помогает считать и завтра поможет, где купить клюквенный экстракт, лимоны и другое для Горбунова.

Как поживаете? Кончился ли зной, сушь и ветер? Теперь у нас так, да еще холодно.

Прощай, милый друг, что-то не пишется. Провела день скучно: утро в банках, днем — позировала, вечер держала корректуру твоего отчёта. Пишу теперь письма, счёты, 10 часов вечера. Целую тебя и Машу.

С. Толстая.

29 апреля. 1892 г.

Статью«Первая ступень» «Первая ступень» — статья Толстого о вегетарианстве, впервые напечатанная в «Вопросах философии и психологии» 1892, №13. в журнале Грота пропустили, сейчас получила известие от ликующего Грота. Только сегодня всё решилось.

№ 262

30 апреля. 1892 г. Москва

Деньги Писареву вышлю Деньги Писареву вышлю. Толстой писал 28 апреля: «пишу, чтобы просить тебя выслать Р. А. Писареву, куда он напишет, те деньги, которые я для этой покупки беру у него, так как у нас нет» (ПЖ, стр.413—414; датировано неверно). , когда получу известие о том, сколько. Вчера писала тебе, сегодня высылаю твой напечатанный отчёт в «Русских ведомостях» и это письмо. Мы все здоровы. Приехал брат Серёжа с Верочкой на три дня. Жаль, что Таня у Олсуфьевых как раз теперь. Получила от нее записку, что доехала благополучно и вернется второго мая вечером.

Прощай, писать нечего. Дай бог вам всего лучшего, напишу в Клекотки скоро.

С. Толстая.

№ 263

1892 г. Мая 14. Москва

Милый друг Лёвочка,

к вам едет Марья Юрьевна Винер, художница из Петербурга, в помощницы. Её посылаютШаховской Шаховской — Д. И. Шаховской.иОльденбург Ольденбург — Сергей Федорович Ольденбург (1863—1934), индианист, академик. , но я о ней ровно ничего не слышала раньше. Посылаю воду Эмс, часы простые, хлеб, письма и дубликат на капусту; не затеряйте его, а пошлите.

Мы здоровы, холодно, дождь идет, и разумом хорошо, что дождь, а физическое ощущение неприятное.

Береги живот от простуды, а Маша чтоб ног не мочила. Сидим дома, заняты своими делами; я опять позировала четыре часа, и мне это очень надоело. Завтра, вероятно, портрет будет кончен. —От Тани было письмо От Тани [...] письмо — открытка от 12 мая из Ясной Поляны (АСТ)., что они доехали хорошо, бодро и весело.От Лёвы смутительное письмо От Лёвы [...] письмо. Оно неизвестно., что он остался совсем один:Ивана Александровича Иван Александрович — И. А. Бергер. вытребовала мать, Поша уехал в Кострому. Очевидно бросить 200 столовых нельзя, и Лёва остался вести дело до конца; а я надеялась его скоро увидать. Он вообще показал себя с хорошей стороны и молодцом, но я за него беспокоюсь, хоть бы кто-нибудь поехал ему в помощники, а то беда одному, совсем изведется.

Меня смутилотвое открытое письмо твое открытое письмо — от 11 или 12 мая (ПЖ, стр.421; датировано неверно); Толстой старался писать возможно более четко, от чего почерк сильно изменился.: послать 600 рублей в Полтаву,Волькенштейну Волкенштейн — Александр Александрович, врач, муж Л. А. Волкенштейн, народоволки, шлиссельбуржки, судившейся по «процессу 14-ти».. Совсем не твой почерк, но я всё-таки пошлю завтра или в субботу. — Тут еще Вера и Маша Толстые, зубы вставляют и пломбируют, и я им очень рада, не так мне одиноко. Писать не о чем и не хочется. Целую вас всех. — Что за грех меня считать праведницей! Зачем этоК. И. К. И. — Екатерина Ивановна Раевская, рожд. Бибикова (1817—1899), мать И. И. Раевского-старшего. Напечатала ряд статей и очерков мемуарного характера в «Русском архиве», «Неделе» и «Историческом вестнике». В молодости ею увлекался поэт Полежаев и посвятил ей стихотворение «Черные глаза». Е. И. Раевская была художницей. Ее кисти принадлежит портрет Полежаева (см. Собр. стих. Полежаева в изд. «Academia»). — Сохранилась ее записка, которую имеет в виду Софья Андреевна: «Милая Марья Львовна, если будете сегодня писать вашей матушке, прошу вас, напишите ей от меня, что «я убедилась, что она праведница». Напишите именно этими словами: графиня поймет их значение». Пересылая эту записку в Москву, М. Л. Толстая приписала: «Сегодня получила это загадочное письмо от Ек. Ив. и пересылаю его Вам».написала, ужасно неприятно. Что вы сделаете сшведом швед. Абрам фон-Бонде, шведский еврей, жил в Нью-Йорке, путешествовал в Индии, проповедывал опрощение жизни. Толстой писал о нем 1 мая: «три дня тому назад явился к нам старик, 70 лет, швед, живший 30 лет в Америке, побывавший в Китае, в Индии, в Японии. Длинные волоса, желто-седые, такая же борода, маленький ростом, огромная шляпа; оборванный, немного на меня похож, проповедник жизни по закону природы. Прекрасно говорит по-английски и очень умен, оригинален и интересен. Хочет жить где-нибудь, он был в Ясной, научить людей, как можно
прокормить 10 человек одному с 400 сажен земли, без рабочего скота, одной лопатой» (ПЖ, стр.414—415). Е. И. Раевская в своем неопубликованном дневнике описала Бонде так: «то, что я увидала, было отвратительнее всякого описания. Это грязное существо поднялось на ступеньки террасы и, не поклонившись нам, прошло мимо и уселось тут же на стул, где скорчилось и заснуло». Отдельный очерк посвящен Бонде в книге Т. Л. Сухотиной «Друзья и гости Ясной Поляны», 1923, стр.125—139.? Дайте ему из голодающих рубашку, он тоже нищий. — Прощайте. Меня сегодня расстроили две вещи: Андрюша грубо ответил и я слишком рассердилась, иЧертков написал мне неприятное письмо Чертков написал мне неприятное письмо. Чертков писал 8 мая: «В вашем письме ко мне вы упоминаете о Льве Николаевиче, как об « утомленном нервном старике». Вы знаете, Софья Андреевна, как давно я уже воздерживаюсь от высказывания вам моего мнения о ваших отношениях к Льву Николаевичу. Но раз вы сами затрогиваете со мной этот вопрос, я чувствую, что обязан и с своей стороны ответить вам откровенно и правдиво. Во Льве Ник-че я не только не вижу нервного старика, но напротив того, привык видеть в нем и ежедневно получаю фактические подтверждения этого, — человека моложе и бодрее духом, и менее нервного, т. е. с большим душевным равновесием, чем все без исключения люди, его окружающие и ему близкие [...]. Для каждого человека вообще, и для человека настолько самобытного, как он в особенности, бывает только особенно мучительно и утомительно известного рода почти насильственное попечение о предполагаемом благе его личности, к которому так часто имеют обыкновение прибегать наиболее близкие по мирскому родству лица [...]. Думая обеспечить его спокойствие и безопасность, вы только временно заслоняете от людей ясное, истинное представление о его нравственном облике, чем нарождаете целый ряд недоразумений и усложнений, которые, конечно, в свое время рассеются, но которые тем не менее теперь при его плотской жизни вызывают только самые грустные и нежелательные практические последствия. Высказал я вам все это, С. А., для того, чтобы объяснить вам, почему, если в данном случае вы ошиблись в вашем предположении о моем образе действия с рукописью Л. Н., я, однако, в будущем не могу обещаться воздерживаться от такого именно отношения к Л. Н-чу, которое вы порицаете, но я считаю единственным правильным [...] он в выборе своего образа действия с каждым годом все больше и больше руководствуется не своими личными желаниями и предположениями, а волею своего отца небесного» (АТ)., на котороея слишком горячо ответила я слишком горячо ответила. В АТ сохранился черновик этого ответа от 14 мая, в котором читаем: «Вл. Григ., в том, что я упрекнула вам за присылку конца статьи — я виновата. Так как я не живу с Л. Н., я не знала, что он сам ее у вас вытребовал, и прошу извинения. Но ваше недовольство, что я упомянула о том, что человек 64 лет — старик, что деятельность утомила его и что он нервный — мне было удивительно. О духовном его состоянии я не говорила: не вам, не мне его судить, а вы наивно выражаетесь, что он — разумнее нас всех! Да разве такое сравнение возможно? Мы, люди простые, крайне односторонние, — а он вековое явление. И если я 30 лет оберегала его, то теперь ни у вас и ни у кого-либо уж учиться не буду, как это делать [...]. Что касается вреда и страдания, о которых вы упоминаете, что я причиняю мужу моему, то кроме вашего взгляда, который усмотрел это, — еще другого не было. Все видели и видят нашу 30-летнюю счастливую жизнь, а если последнее время иногда и казалось, что были тяжелые минуты, то только благодаря посторонним вмешательствам совершенно чуждых нам людей, которые сознательно и бессознательно портили нашу семейную жизнь и вторгались в нее [...]. Не забыла и не прощу я вам никогда одного — это еще несколько лет тому назад я прочла в вашем письме сожаленье Л. Н., что ему в лице меня послан крест. Теперь вы это повторяете иносказательно — мне. Да вспомните, Вл. Гр., что кроме вашей — есть воля божья, и если бы правда была, что это крест, то
нельзя даже упоминать об этом человеку, которого любишь; а, любя, надо искать и указать на те светлые стороны жизни, которые есть у всякого. Больше мне вам сказать нечего, как пожелать больше доброты и ясности, и меньше вмешательства в чужую жизнь». . Он, очевидно, рассердился за мой упрёк, что он торопит тебя статьей, а я и не знала, что ты сам её выписал. Я извинилась перед ним; но что за тупой и односторонне-понимающий всё человек! И досадно, и жаль, что люди узко и мало видят; им скучно!

Ну, прощай, целую Машу, скоро увидимся, бог даст.

С. Т.

14 мая. 1892 г.

Ночь.

Предшествующие письма от 2, 9, 10 и 11 мая не печатаем.

№ 264

1892 г. Июня 4. Я. П.

Милый друг Лёвочка, сегодня у Саши первый день нет жара и ухо лучше; завтра надеюсь её выпустить из постели, а потом и на воздух. Остальные, и я тоже, все здоровы. Удушье у меня не повторялось, немного спина болит и плохо ночь спала, но купаюсь, гуляю, ем — всё по-старому. Сестра Таня вдруг решила, что: «а ведь ты, Соня, долго не проживешь», — и повторяет мне это несколько раз. Я это и сама думаю, хотя бог один это может знать. — Вчера и сегодня былидлинные письма от Лёвы длинные письма от Левы. Письмо Л. Л. Толстого от 28 мая (хранится в АСТ).. Он всё Таню зовет на кумыс, а о себе ничего не пишет, когда думает вернуться. У него была неприятная история с земским начальником, который не позволял открыть столовые.Его требовал в Самару губернатор Его требовал в Самару губернатор. Л. Л. Толстой сообщил Софье Андреевне: «я послал губернатору следующего содержания телеграмму: «Быть Самаре не считаю нужным. Прошу сделать надлежащие распоряжения к устранению и предупреждению препятствий моему делу частной благотворительности, которая по существу своему не должна быть стесняема и которой высочайше дозволена свобода действий»., а он ответил, что не поедет, но пока ему еще неприятностей не делали.Письмо земского начальника Письмо земского начальника. Д. Слободчиков, земский начальник 2-го участка Бузулукского уезда, писал 14 мая Льву Львовичу: «Меня крайне опечалило то обстоятельство, что Вы изволите открывать столовые в Виловатовской волости 2-го Земского участка без всякого ведома для меня, земского начальника этого участка[...]. Я со своей стороны, как ближайший начальник над Виловатовской волостью, думаю, что открытие Вами столовых в этой волости (исключая с. Покровки) ничего, кроме вреда для населения, в смысле усиления праздности, не принесет, с которой потом придется возиться нам же, земским начальникам, ибо Вы в скором времени, вероятно, покинете Самарскую губернию» (АСТ). он мне прислал; это глупое и наглое послание. — Видно без неприятностей не проживешь. Наш немец вчера грозил через Эльмиру Леонардовну, что он нам жестоко отомстит за то, что его выгнали, как лакея. Но при чём тут лакейство, когда он же поступил, как грубиан. Всё это крайне тяжело, и если б не маленькие дети, не соловьи, не цветы, не чудное солнце, не дубы и вся цветущая растительность, то жить бы было очень тяжело. Уйдешь в лес с Ваничкой, ну и хорошо.

Сегодня все были в Туле и обедали у Раевских. Таня ездила за деньгами и кое-что купить, Вера с ней для компании, Миша ради шатанья, Андрюша верхом на Чалом покупал книги, ботинки, ковал лошадь; Ваню Раевского отвезли, Алексея Митрофаныча тоже; теперь он вернулся и займется, пока, детьми. Кого я возьму к детям, так и не знаю.От француза, который жил у Раевских От француза, который жил у Раевских — monsieur Moccand’а. , нет ответа, он верно уехал куда-нибудь. У вас, видно, очень людно, и потому трудно заниматься делами. Таня сегодня очень устала, и потому поедет не завтра, а в воскресенье, с Ваней.

Писать больше не о чём.

Дай бог, чтоб вы все были здоровы и благополучны.Спасибо Маше за письмо Спасибо Маше за письмо. Письмо неизвестно. с Петей. Посылаю ей борную примочку для глаз, которые мне показались красны. Целую вас обоих.

С. Т.

4 июня в ночь.

1892 г.

Настоящему письму предшествуют три других — от 18 и 19 мая и 2 июня; их мы не воспроизводим.

№ 265

1892 г. Июня 8. Я. П.

Милые друзья, —вас теперь столько моих в Бегичевке вас [...] столько моих в Бегичевке. В Бегичевке при Льве Николаевиче в то время были Татьяна, Мария и Илья Львовичи., что обращаюсь ко всем, — не балуете вы меня письмами. С проезда Пети в Тулу нет никаких известий, и я сейчас еду в Козловку, вместо купанья, со всеми малышами за почтой и отвезти свое письмо и корректуру. Вас теперь так много! Я думаю для нездоровой Елены Павловны и для дела — такая толпа совсем нежелательна. Мы с Алексеем Митрофанычем очень беспокоимся и интересуемся, как доехала Елена Павловна? Передайте ей от меня самые нежные приветствия. Я уверена, что вы все за ней ухаживаете и отводите от нее и от папа̀ всякие тревоги. — Как здоровье твое, Лёвочка, и твое, Таня? Moccand нам всем, пока, очень нравится. Этот и для надзора и для языка — настоящий помощник. Приходил утром швед, его накормили и испекли ему лепешек, но он скоро ушел; я не успела с ним поговорить, потому что меня осадили человек 20Воробьевских баб Воробьевские бабы — крестьянки соседней деревни Воробьевки.. Тут пренеприятная история. Пошла я вчера с детьми маленькими гулять в поле за Заказ, за васильками. Сели мы отдыхать около леса, вдруг прямо на нас наезжает воз с травой. Едут без дороги, между Заказом и рожью. Я вскочила, отвела детей, спрашиваю: «что? и кто?» «Воробьевские из Засеки». — «Где проехали?» — «Около речки, Калиновым лугом». Смотрю: другой, третий — четырнадцать возов, человек 20 народу. Всё это ехало Калиновым лугом, без дороги, мимо ёлочек и мимо ржи и Заказа. Я рассердилась, послала переписать всех и заявить уряднику. Удивительное нахальство. Пришли сегодня, — еще тяжеле, — в ноги, галдят, просто смерть! Ивана Александровича нет,Борис Борис — брат И. А. Бергера, тоже управляющий. ничего не может, посоветоваться не с кем. Я хотела заставить сделать за это работу какую-нибудь, посильную, простить нельзя, и наказать не хочется, а как лучше и справедливее поступить для дела и для своей души, — это самое трудное. Попробовала с ними говорить — задыхаюсь, 20 человек не перекричишь. Вот и сижу, раздумываю.

Дети здоровы, купаются, несмотря на холод, — учатся. У Саши сегодня первый урок музыки. Она бледна и вяла. Миша Кузминский взялся зубрить с Андрюшей закон божий. Он очень старателен, Миша то есть, и ручается, что Андрюша выдержит экзамен, если он с ним будет учиться. Всякую субботу буду контролировать. Алексей Митрофаныч убирает библиотеку, спасибо ему.Зандер Зандер — Николай Августович Зандер, учитель музыки (скрипач), позднее врач. Делал предложение Марии Львовне. Толстой воспрепятствовал браку.
Следующее письмо от 11 июня не печатаем. всё так же ровен и добродушен. Целую вас всех и кланяюсь всей молодежи.

С. Т.

8 июня 1892.

3 ч. дня.

№ 266

17 июля. 1892 г. Я. П.

Милый друг Лёвочка, получила, наконец, иот тебя письмо от тебя письмо. Толстой писал 15 или 16 июля: «Делаем перерыв всех столовых, думаю — до конца сентября. Что дальше будет, покажут обстоятельства. Но одно, что я и прежде думал и в чем теперь еще больше утвердился, это то, что самых слабых людей, старых, больных — небольшое количество — всегда бесприютных и беспомощных, нынешний год при неурожае и потому не подавании милостыни, при дорогом хлебе и при привычке, взятой ими и теми, кто о них заботился, что их кормят, — что нельзя их бросить. И это то самое дело, которым мы займемся теперь. — Их надо как-нибудь устроить» (ПЖ, стр.422). ; ты пишешь, что здоров, но слаб, что голод опять, что вы кончаете до сентября дело и не знаете, что будете делать впредь. Как всегда письма и вести из Бегичевки наваливают мне на душу камень, в горле спазма и слёзы, а кроме того предчувствие надвигающейся тучи, как было и в прошлом году. Говорить о том, как я отношусь к незнанию того, как ты пишешь, что вы будете делать, — много раз и впредь я не буду. Но один раз я должна высказать свое мнение и чувство относительно будущего. Я считаю, что ты более физически не в состоянии переносить трудности прошлогодней жизни, а нравственно неправ отдавать свои последние силы и годы на другое что, чем твою умственную и художественную деятельность. — Кроме того я считаю себя не в состоянии пережить еще то, что пережила весь этот год. Надорванность моих всяких сил я чувствую так сильно, что сегодня, только при получении письма твоего, всё поднялось во мне: и тоска, и сердцебиение, и желание опять, по-прошлогоднему, уйти из жизни. Но ведь всё это старые боли, и это совсем невыносимо. Следовательно, я прямо и ясно говорю, что я употреблю все свои последние силы на то, чтоб не пустить вас в Бегичевку ни за что, ни за что. Насилие и обман можно всегда производить; меня и этот год жестоко обманули; но иначе трудно было, я это понимаю. Нынешний же год только начинается, и от тебя зависит устроиться именно теперь так или иначе. — Всякая женщина, прожив без порока тридцатилетнюю замужнюю жизнь, имеет хоть то право желать иметь с собой, чтоб покоить, любить и общаться с любимым мужем. Если б ты хоть на минуту мог быть справедлив и любящ сам, то ты понял бы, насколько законно и сердечно мое желание.

Довольно мне и страдания видеть, как это гордое дело помощи народу погубило и Таню. Ее здоровье очень, по-моему, плохо. Лёва высказал от себя то чувство, которое постоянно испытываю я: что когда Таня тут сидит, то у него тоскливое чувство глядеть на неё. — Вчера она вернулась с Сашей; как будто вид её свежей. Никто ей душу не терзал, и уж она отдохнула. В Бегичевку я её не пущу. Вчера была уже неделя, как и вы уехали. Я очень рада была узнать от вас, что вы легко совершили путешествие;спасибо Маше, что описала мне всё подробно спасибо Маше, что описала мне всё подробно. В письме от 12 июля М. Л. Толстая описала переезд Льва Николаевича из Ясной Поляны в Бегичевку на лошадях через Пирогово, Успенское (имение Бибиковых) и Богородицк (АСТ). .

Она пишет прислать разных продуктов и лекарств; но я вчера только получила её письмо, а пока всё дойдет до места, вы уж, надеюсь, вернетесь, а оказии никакой не предвидится. Сегодня захолодало и ветер непрерывный. От Эрдели известий нет, у нас все здоровы, только меня одышка от холодного ветра одолевает. Гостей никого не было, только сестра Лиза приезжала. Она будет жить в Москве и предлагает, чтобмуж её муж её [сестры Лизы] — Александр Александрович Берс (1844—1921), сын Александра Евстафьевича Берса, родного брата отца Софьи Андреевны. Второй муж Е. А. Берс. Писал по вопросам естествознания. Ему принадлежит книга «Естественная история чорта». Его «Отрывки воспоминаний о Л. Н. Толстом» напечатаны в сборнике «Толстой и о Толстом», 1926, №2. мне помогал во всех моих делах, чтоб я посылала его, куда надо, что он свободен и охотно это будет делать. Мне всегда больно, когда Берсы, Дунаевы и пр. должны помогать мне, когда у меня есть муж и старшие сыновья; и пусть уж лучше мои силы последние надрываются, а посторонних вмешательств я принять не могу. У всякого своя гордость.

Мне очень жаль, что мое письмо тебя расстроит; но я предпочла написать, ибо разговора могу и не вынести, сердце и при письме так стучит, что удары в стол отдаются. Письмо это разорви, чтобы неосторожно не попало посторонним. — Ты скажешь, что деньги остались и их надо хорошо употребить. Денег мало; можно купить муки, дров, посадить человека, и пусть выдает самым нуждающимся. Столовые открывать нельзя; в них явится такая потребность везде, что очень скоро дело это окажется невозможным. Кроме того на это нужно опять много людей, и их не будет. Помощь же в виде раздачи можно поручить Павлу Ивановичу, благо он за это взялся, т. nbsp; е. согласился приехать, когда нужно.

Посылаю два объявления, но оба на посылки. Дубликаты на горох я послалаЕрмолаеву Ермолаев. — Григорий Алексеевич Ермолаев. На станции Клекотки имел базу для ссыпки хлеба, был комиссионером у помещиков, принимал грузы и сдаваемый помещиками хлеб. , верно вы получили; их было именно два.

Прощай, милый Лёвочка, береги себя, пожалуйста; не пей везде воды сырой; лучше бери с собой миндального молока, когда будешь отъезжать далеко, и то на кипяченой воде. Целую Машу и Веру и кланяюсь Елене Павловне.

С. Т.

Предшествующее письмо от 14 июля не печатаем.

№ 267

18 июля вечер. 1892 г. Я. П.

Вчерашнее письмо у меня на совести, но что делать, крик сердца не удержишь.

Вчера приехала Маня Рачинская, ехавшая на поезде сЖеней Писаревой Женя Писарева — жена Р. А. Писарева., и к нашей радости мы имели свежие известия, что в Бегичевке все здоровы и благополучны. У нас тоже все слава богу. БылВеликанов Великанов — Павел Васильевич Великанов, народный учитель, был в переписке с Толстым., очень хороший он и живой человек. Маня Рачинская уехала сегодня. Завтра мы все, кроме Митички, Ванички и Саши, легкомысленно едем наконцерт Фигнера концерт Фигнера. Николай Николаевич Фигнер (1857—1919) — певец-тенор; летом жил в своем имении в 6 верстах от Ясной Поляны. . Дети в восторге, а я боюсь суеты, экипажей, вообще боюсь задохнуться и захлопотаться. Сегодня, впрочем, я здорова, было тепло и чудный, красивый вечер. — Тане немного лучше и она повеселела. — Как вам теперь трудно, как я страдаю постоянно за вас, за то тяжелое, неопределенное дело, которое пришлось взять на себя. Надо развязать всё попроще. Пустыню Сахару не заставишь производить, если она засохла. И не по нашим это слабым силам. Целую тебя, милый Лёвочка, Машу и Веру. От Эрдели ничего еще нет.

Как мне тоскливо без тебя, Лёвочка, хоть бы можно было не разлучаться!

№ 268

20 июля. Вечер. 1892 г. Я. П.

Сегодняполучили от вас два письма получили от вас два письма. Толстой писал 19 июля: «Дела наши понемногу уясняются: т. е. определяется то, что нужно, и как сложится дело. Нужно необходимо кормить население местности втрое или вчетверо меньше прошлогодней, но нужда в этой местности хуже прошлогодней. Кроме того, так как осталось около 10 вагонов разного хлеба и денег (не знаю сколько, кажется, около 12 тысяч), то надо продолжать детские приюты, как я и обещал в последнем отчете. К приютам же этим мы хотим пристроить сейчас самых нуждающихся и слабых. Столовые же — придется открыть их позднее — в сентябре» (ПЖ, стр.424). — М. Л. Толстая писала 14 июля из Бегичевки: «Урожай ужасно
плох. Грустно смотреть на поля, копны редкие, овес совсем плох. Папа пишет, совсем здоров. Теперь примемся за выборку на будущий год самых несчастных деревень и людей» (АСТ)., милые Лёвочка и Маша, и видно, что вам тяжело живется в Бегичевке. Напрасно ты, Лёвочка, себя с двух концов жжешь, т. е. истатью Статью. Толстой был занят писанием: «Царство божие внутри вас». догоняешь до конца, и дела по голодающим, которых так много. Ни то, ни другое хорошо и обстоятельно не кончишь, а устанешь страшно. Я это всё издали чувствую. Тянет, тянет за душу — бесконечно это Бегичевское мучительное дело! И тянет, тянет — эта статья. Лучше бы по очереди сделать эти два дела.

У нас двое больных: Ваничка в жару и Андрюша в жару. У обоих только по 38, но это, пожалуй, хуже, когда с маленького начинается. Кроме того меня очень тревожит то, что у всех мальчиков: у Андрюши, Сани и Васи по телу пошли нарывы, в роде чирьев; у Сани их было больше всех, Андрюша очень страдал от своего, а теперь у него нарывает в неприличном месте. Почему у всех? Я спросила у Зандера, не дурная ли эта болезнь? Он говорит: «ручаюсь головой, что нет». Купались они с Афонькой, а он весь в чирьях, может быть и пристало. Но меня очень это беспокоит. — Ваничка заболел сегодня. Мы поехали с ним и с Сашей к Зиновьевым во втором часу. День теплый, тихий, они очень веселились дорогой. Но там вдруг начал скучать, валиться, смотрю — голова горячая. Я сейчас же увезла его домой, он всю дорогу спал и лег потом в постель, всё пил, ничего не ел. Андрюша всё бредит в соседней комнате. — Вечером привезли Зиновьевы барышни Сашу и Лидию и приехали целым обществом:Ферре Ферре — смоленский вице-губернатор Василий Юльевич Фере (р. 1864), зять тульского губернатора Н. А. Зиновьева.два брата с сестрой,Леонтьев Леонтьев — тульский вице-губернатор Иван Михайлович Леонтьев., пришел ещеЦингер Цингер — один из сыновей профессора В. Я. Цингера — Иван, Николай или Александр (впоследствии выдающийся физик). . Шумели, болтали, бегали на pas-de géant, даже вальс проплясали в зале, но пробыли меньше часа.

Вчера Андрюша в концерте Фигнера уже почувствовал себя дурно. Концерт был скучный; пьяныйОфросимов Офросимов — Александр Павлович Офросимов (1846—1921), богатый тульский помещик. Любитель цыган; описан Толстым в «Живом трупе». О нем: Илья Толстой, «Мои воспоминания», М. 1933, стр.16. , толпа знакомых, пели и играли плохие вещи, дети заснули на обратном пути, — вообще не вышло.

Ты просишь, Лёвочка, все счёты Ты просишь [...] все счёты. Толстой писал 19 июля: «Нынче видел газету, в которой твой отчет. Все очень хорошо. Мне надо писать свой, и я завтра принимаюсь за него, но боюсь, что много сведений не достанет. Скажи Тане, чтобы она прислала все, что у нее есть, и тебя прошу прислать, что у тебя есть». . Сегодня взяли у Зиновьева 26 свидетельств Красного Креста, а у меня только еще четыре. Завтра пошлем через Ясенки. Пошлем тоже и счёты тебе. Я еще раз на листок бумаги переписала весь свой расход; читай его по страницам, я переномеровала. Не хотелось переписывать; не очень я аккуратно написала, но понять всё можно. Капустных счетов у меня тут нет, а я написала, сколько денег на нее истрачено. Счёты Ге я все передала Тане для пересылки тебе. Один ты найдешь написанный моей рукой; это копия с уже посланного тебе, еще зимой, счёта. — Меня удивило, что ты счёты потребовал. Они не скоро дойдут до тебя, а ведь ты через две недели хотел уже вернуться.

Напрасно ты столовые затеваешь. Жить вы не будете, помощники разъехались, денег мало; явится холера, надо жить всем вместе, разлучаться невозможно еще год, это даже немыслимо, и потому помочь оставшимися деньгами и хлебом лучше бы всего раздачей. Помощников на эту каторгу ты не найдешь, довольно и одного года муки, кто выдержит больше? — Вы поработали довольно, пример показали, пусть другие поработают. Я помню, как ты говорил в прошлую осень: я напишу о столовых и для примера открою несколько. — Теперь пример показан.

Получили ли вы горох от Ге и дубликаты, посланные мной Ермолаеву? Прощай, милый Лёвочка, Машу и Веру целую. Плохо вы, правда, пишете, не поймешь хорошенько. Что губа папа̀, прошла ли, не забудьте написать.

С. Толстая.

21-го утро.

Сейчас встали все, у Андрюши жару нет, а Ваня еще лежит, жар 38. Как то вы? Шел дождь.

№ 269

1892 г. 23 июля. Я. П.

Дети выздоровели, Ваничка опять гуляет. Живем потихоньку, скучаем по отсутствующим. Сегодня две недели, как вы уехали, а еще и не похоже по письмам вашим, что вы собираетесь домой. Повидимому, и по рассказамВеры Вера — В. А. Кузминская. , ты больше был занят своей статьей. А это можно было и дома делать, окончив те тяжелые дела; и лучше бы было дома. Погода чудесная, заметили ли вы вчерашний вечер, что была за прелесть! Или в Бегичевке всё некрасиво и мрачно. Самой мне нездоровится, дыханья нет, кровь показалась горлом; сегодня начну опять купаться, а то вянешь совсем, точно и ходить-то трудно. Вот ты пишешь, что обо мне мало знаешь, да я думаю, тебе это мало и надо; это я о тебе всю жизнь тревожусь и томлюсь желаньем большего сближения, а ты все дальше и дальше. Теперь и к этому стала привыкать. Целую Машу. Береги себя.

С. Толстая.

№ 270

1892 г. Июля 25. Я. П.

Приезжай, пожалуйста, домой, милый Левочка. У вас в Рязани, Ефремове и в Ельце, — это уже дальше, — но везде начинает распространяться холера. День и ночь тоскуешь и мучаешься о вас. Вот уж две с половиной недели, как вы уехали. Я не боюсь холеры, но когда какое бедствие — надо быть вместе. Разлука постоянная потому хуже даже смерти, что смерть переживешь горе раз, а так не жизнь, а вечное мучение.

Сегодня заболела Таня: жар, всю ломает, грудь заложило, болит с правой стороны. Вчера она была в бане, а потом сидела на террасе с открытой головой, а было довольно холодно. Она лежит внизу и стонет. У всех было это нездоровье, как теперь его называют — инфлуенца, но ни у кого грудь не болела, и меня это тревожит.

У нас два дня прожила Вера Толстая, у ней только зубы всё болели. Все эти дни дождь идет; то прояснится, то опять ливень. Все скучают, что овес, которого и так мало, — нельзя убирать. К вечеру сегодня прояснилось, может быть теперь установится погода.

Ты скажешь, Лёвочка, что ты дела не можешь оставить. Но ведь дело тогда дело, когда его делаешь, а оставишь, и не будет дела. Вот я завтра должна была ехать в Москву. Уж так нужно по разным делам: раздела, книжным и денежным. Заболела Таня, вот и дела останутся, не поеду опять.

Что Маша? Она тоже писала, что: «домой желаю». Приезжайте непременно и скорей. Это моя твердая, убедительная просьба. Или уж совсем надо меня замучить, до смерти, и себя уморить какой-нибудь болезнью или просто переутомлением. Пусть другие теперь работают по очереди, а вы много сделали и других научили, надо же и отдохнуть.

Это мое последнее письмо; я надеюсь, что и оно вас не застанет в Бегичевке. Остальные здоровы. ОтЭрдели Эрдели. И. Е. и М. А. Эрдели находились в ожидании первого ребенка. Родился сын — Ваня. известий нет. Еще и опять прошу: приезжайте немедленно. Я ничего не могу больше писать, только приезжайте скорей. Кланяюсь Раевским: Элене Павловне и мальчикам, целую вас.

С. Т.

25 июля

1892.

К письму приписка Л. Л. Толстого.

№ 271

1892 г. 26 июля. Утро. Я. П.

Сейчасполучила твое письмо получила твое письмо. Толстой писал 24 июля: «Ты пишешь, боясь, что я хочу вернуться и опять жить в Бегичевке; пожалуйста не думай этого. Все устроится без моего личного присутствия, особенно если Пошу выпишем. Остаюсь здесь только на несколько дней, — дня на 4, 5, может быть и меньше, пока начну и хоть начерно напишу отчет, для которого может понадобиться справиться на месте» (ПЖ, стр.425). , в котором ты пишешь, милый Лёвочка, что дня через четыре вернешься, и что не имеешь намерения оставаться опять в Бегичевке. Я так всему этому обрадовалась, по-детски обрадовалась, что увижу скоро тебя, что ты от меня не уедешь больше, что сразу мне совестно стало и за свои письма, если в них проскочило что недоброе, и за свое недоверие к тому, что и тебе с нами лучше, чем с Раевскими. Какое несчастье до самой старости быть так привязанной и любить человека, как я тебя. И сегодня я убедилась, к горю своему, еще больше, когда вдруг при известии хорошем от тебя мне стало все весело и хорошо.

У Тани оказалась горловая боль; жар небольшой; положили компресс, должно быть скоро пройдет. Остальные все здоровы. Целую тебя и Машу и радуюсь страшно вашему возвращению.

С. Т.

№ 272

1892 г. Сентября 21. Москва

Сейчас былаЕкатерина Ивановна Екатерина Ивановна — Е. И. Баратынская.ипривезла мне свежие известия о всех вас и твою записочку привезла [...] твою записочку. Записка эта неизвестна., милый друг Лёвочка, за которую очень благодарю. У нас тоже, пока, всё благополучно. Мальчики с утра ходили в гимназию, потом Миша побежал к Северцовым, Андрюша по своим покупкам и делам отправился. Вечером готовили уроки, я шила и читала; приехала к чаю Екатерина Ивановна и всё нам рассказывала о своем пребывании в Ясной, о том, как она провалилась в воду, но осталась всё-таки довольна своим посещением. У нас никого, кроме Алексея Митрофаныча, не было. С утра я сВасилием Алексеевичем Василий Алексеевич — «старый дворник при московском доме» (помета Толстой).посадила привезенные деревья, прошлась по саду, рассуждали мы с Василием Алексеевичем, как аллею подсадить: тут в садулип самосевок пропасть у стены лип [...] у стены. Толстая пометила: «Липки пропали, два дуба, посаженные лично мной, целы и теперь в 1914 году». , мы их и высадим. После завтрака я ездила по своим делам и заехала к Дунаеву в банк. На всякий случай я спросила, сколько на Танином текущем счету голодающих денег. Оказалось 9000 рублей ровно, а у меня 1900 р., но за 750 руб. надо выкупить бриллианты, следовательно, останется 1150 рублей и то, что выручится с продажи бриллиантов. Еще дома у меня голодающих рублей 500 или больше, не помню.

Еще Дунаева я спросила, не знает ли он, где питомники древесные. Он побежал спрашивать своего сослуживца, страстного лесо- и садовода. Тот ужасно уговаривал не сажать теперь хвойных дерев, говорит, чтоШрёдер Шрёдер — Рихард Иванович Шредер (1822—1903), ученый садовод.
Следующее письмо — от 22 сентября; его мы не печатаем. , профессор, ужасно всегда отсоветовает; всегда пропадает осенняя садка, и я решила хвойные оставить до весны. Это я пишу, чтоб Таня лучше тоже не выписывала хвойных деревьев теперь.

Писать совсем больше нечего. Иду спать, и что-то жутко в тишине ночной сидеть одной. Вообще же я покорно живу тут, лишь бы все здоровы были. Завтра начну с Василием Алексеевичем ямки готовить для липовой аллеи; всякое утро буду копать, а вечера дома сидеть. Днем же дела делать. Какая-то у вас погода? Тут вчера дождь накрапывал, а сегодня ясно и холодно, северный ветер. Не простудите Ваничку: если он с своим запухшим носиком начнет кашлять, совсем плохо будет, — не продохнет. Целую вас всех, ужасно жалею, что Серёжу не увижу. Я тут нашла от них телеграмму. Прощайте.

С. Толстая.

21 сентября.

1892.

Толстая пометила: «Письмо из Москвы, где я жила с Андрюшей и Мишей — в Ясную Поляну, где Лев Николаевич оставался с дочерьми, Сашей и Ваней».

№ 273

1892 г. 21 октября. Вечер. Москва.

Очень тяжело было и неожиданноизвестие о смерти Марьи Петровны известие о смерти Марьи Петровны. Первая жена Степана Андреевича Берс (брата С. А. Толстой) М. П. Берс, оставленная своим мужем, работала на голоде в Бегичевке, где заразилась тифом и умерла. Толстой писал 22 октября: «Смерть Марьи Петровны очень трогательна. Древние говорили, что кого бог любит, те умирают молодыми. И смерть хорошая. У всех останется самое хорошее чувство к ней, а со всех сторон, кроме горя, ее ничего не ожидало» (ПЖ, стр.427).. Мы все успокоились, что ей лучше и вдруг — конец. Воображаю как и на вас всех, особенно девочек, мрачно подействовало это известие. Скоро, пожалуй, и еще будет покойник. Вчера Лёва мне сказал, чтоАфанасий Афанасьевич Афанасий Афанасьевич — А. А. Фет. очень плох. Сегодня, разложив кое-что, я пошла в четыре часа к ним на Плющиху. Хотя я и застала старика за столом, обедающего, но он не может почти совсем говорить, дышет ужасно тяжело, кашляет, задыхается, стонет. Руки холодные, глаза серьёзные, строгий взгляд такой, страдальческий. Скажет тихо, почти шепотом, слово, другое, — и замолчит; передышет, опять скажет. Тяжело и слушать, и смотреть. Подбирается народ, и старый, и молодой. В прошлом году впечатление въезда в Москву — смерть Дьякова, а в нынешнем будет Фета. Марья Петровна нервно возбуждена, даже весела на вид, но я вижу, что она старательно отстраняет от себя мысль о его смерти. — А бог знает, может быть еще и справится на время.

Ехали мы вчера не трудно, но жарко и скучно. Соседи наши были скучные — офицер с сестрой, но учтивые и покладистые. Встретили нас Дунаев и артельщик с просторной каретой. Дома никого не застали. Лёва с мальчиками уехали покупать нам к чаю пирожков, винограду и груш; приехали только через полчаса. Вид у мальчиков хороший, а Лёва что-то похудел и посерел. Говорит, что тоже задыхается, но не кашляет. Он получил от Эрдели телеграмму, что: «чем скорее приедешь, тем для тебя лучше». Лёва очень скоро уедет, через несколько дней. Вернется ли опять — неизвестно, может быть, прямо теперь, не дожидаясь января, поступит на службу, и может быть, ему зачтутся и эти месяцы. — Завтра праздник, Казанская, дети дома и уроков не готовят. Пришел Ваня Раевский и на минутку — Вака Философов. Софья Алексеевна тоже, говорят, плоха, не спит и плохо дышет.

Мы с Лёвой телеграфировали вам, что тут Вера и Варя Толстые, чтоб вы не разлетелись кто в Пирогово. Они ищут квартиру, но я еще их не видала. Они пробудут тут неделю; Лёва провел с ними вечер у Оболенских, где они, кажется, и остановились. Я предложу им перейти ко мне. Сегодня весь день в раскладке, дел у меня всяких так много, что не знаю с чего начать, да и тоскливо опять; смерть Марьи Петровны и Фета умиранье так и пришибли меня.

Саша и Ваничка ходили сегодня с Лёвой к Арбатским воротам смотреть обезьян, фазанов, попугаев и других зверей. Очень остались довольны. Они веселы и здоровы. Вчера, как приехали, начали разбирать с восторгом все свои игрушки, оставленные в Москве. Тут туман, темнота; снегу и не было; шум, вонь, тепло; грохот пролеток, тусклые фонари и тоска. Надо встряхнуться к жизни и делу. Мне говорила Дуняша, что вы в передней обедаете. Дуть будет в дверь. Как-то вы все устроили свою жизнь, и в каком вы все духе?Надо написать Степе о его жене и очень не хочется Надо написать Степе о его жене и очень не хочется. Есть письмо С. А. Берса к Льву Николаевичу (почтовый штемпель: «Смоленск, 29 октября»), в котором он писал: «Сейчас я получил письмо от сестры Тани. Она извещает меня, что жена моя умерла в Бегичевке от тифа и что болела она тяжело и долго; и что Соня нанимала для нее сестру милосердия. Из этого я заключаю, что с начала до конца болезни все было вам известно. Я право не понимаю, как это не дать мне знать о ее болезни. Сколько Соня писала глупостей и дурного; сколько раз она вмешивалась между нами, а написать две строчки, что жена моя при смерти, она не догадалась» (не напечатано). . Прощайте, милые друзья, будьте здоровы и бодры.

С. Толстая.

Лёва просит послать по его назначению велосипед. Он просил об этом Ивана Александровича, и удивляется, что до сих пор не послали. А я и не знала, что он просил.

№ 274

27 октября, вечер. 1892 г. Москва

Получила сегоднятвое и Верино письмо твое и Верино письмо — письмо В. А. Кузминской с припиской Льва Николаевича от 22 октября (ПЖ, стр.427). , милый Лёвочка. С каким поездом будет она в Москве? Я бы к ней выехала поговорить о вас и вообще проститься с ней. Я вполне ее понимаю, что она едет домой. Для чего и зачем ей жить в Ясной: дела нет, природа мертвая, от своей семьи далеко. Конечно, и Тане с Машей не весело, но они дома, при отце и при его деле; как будто исполняя эту обязанность — и жизнь полна, оправдана. Я здесь себя совсем не чувствую в городе. Только настолько, насколько несносна беготня по делам и покупкам. И то езда мне стала так вредна, что я избегаю, и все откладываю свои дела до санного пути.

Сегодня с курьерским приехал брат Серёжа и остановился, к радости моей, в Лёвиной опустевшей комнате. Верочка тоже была тут, взволнованная тем, что отец нашел выбор ее квартиры слишком дорогим, тем более, что у него вышли в тираж Дворянского банка билеты, и он на этом теряет рублей двести, что его очень огорчает. Не знаю, на чем они завтра решат.

Мальчики мои в гимназию не ходили; у них у обоих покраснели горла. Маленькие были в ванне и оба здоровы. У Ванички закурчавились так волосики, что просто красота. Мы нынче вечером сначала в зале играли с Мишей больше часа — я на фортепиано, он на скрипке, разбирал очень порядочно. Потом мы с Ваничкой, Сашей и Мишей развешивали с Дуняшей два ящика чая, сначала наш, потом людской. Потом я спросила у Миши его урок, и приехал Серёжа. А вчера я была проведать Фета. Там из «Московских ведомостей» Говоруха-Отрок. Я с ним сцепиласьза прошлогоднюю историю за прошлогоднюю историю. Реакционный публицист Ю. Н. Говоруха-Отрок (Николаев), будучи сотрудником «Московских ведомостей», принимал деятельное участие в кампании, поднятой этой газетой против В. Соловьева и Толстого в конце 1891 года. . Он очень сконфужен, говорил, что он не при чём, но что-то пустил насчёт того, что жаль, что ты статьи пишешь и т. nbsp; д. Фет его остановил и начал поэтическую картину о том, что «в Африке мы пришли в пустыню, вся она белая, покрытая песком, и никого нет. И вдруг мы увидели, ходит могучий лев и рычит. И он один и кругом пустота». И вот этот лев — ты.

Рисунок

Иллюстрация:

С. А. Толстая за рисованием
С фотографии 1900-х годов
Гос. Толстовский музей в Москве

А еще он говорил на мои слова, которые ты ему велел передать: «вот я это время умирал и вспомнил «Смерть Ивана Ильича», как мужик здоровый с ним сидел и ноги ему держал, и ему было легче. И если б в эту минуту вошел Толстой, я поклонился бы ему в ноги. Кто такую вещь понял и написал, тот не просто человек, а единица, или громадина» я уж не помню этого последнего слова. Ему немного лучше теперь.

Были у меня Баратынская, Грот иМамонов Мамонов — А. Э. Дмитриев-Мамонов, брат Софии Эммануиловны., — но я их никого не видала. Сегодня была у меняСафо Мартынова Сафо Мартынова — Софья Михайловна Мартынова, рожд. Катенина, жена сына убийцы Лермонтова, Виктора Николаевича Мартынова.с двухлетней девочкой иСаша Философова Саша Философова — сестра С. Н. Толстой, Александра Николаевна Философова (1878—1897). , которая говорила, что ее матери плохо.

Как все-таки трогательно и хорошо умирала Машенька! Завтра год смерти Дьякова. Всё покойники — много убывает людей, и грустно назад оглядываться. Я помню, как раз говорилаПелагея Ильинишна Пелагея Ильинишна — П. И. Юшкова, тетка Льва Николаевича. о том, как вся её жизнь в прошлом, в умерших, и никого не осталось. А ведь всё ей жить хотелось!

Напишите мне, что делается в Ясной: снег или сошел? Тут нет ни капли, я все по саду гуляю. Посадили ли березки? Что делают с прудом? Кто у вас люди живут? Вполне ли вы все здоровы? Целую всех вас, что-то холодом от вас всех веет, или вам скучно? Я вас не чувствую по-настоящему в письмах. Завтра писать не буду. Не ждите, нечего.

С. Толстая.

Письму предшествует записка от 26 октября; ее мы не воспроизводим.

№ 275

1 ноября, утром. 1892 г. Москва

Вчера я поехала на железную дорогу повидать Веру. Она передала мне письма и в том числеписьмо Евгения Ивановича письмо Евгения Ивановича. Оно не сохранилось. — Е. И. Попов (р. 1864), последователь Толстого, жил в земледельческих колониях, работал на голоде в 1892—1893 гг. Издал несколько книг в издательстве «Посредник». Мать Попова — Анна Панкратьевна, рожд. Новакович. . Я положила всё в карман и хотела прочесть письмо Евгения Ивановича дома, но когда приехала домой, его не было в кармане.

Веру я, к великой нашей радости, привезла в Хамовники. Дети ей очень рады и я тоже; она мне всё по немногу рассказывает про вас. О письме Евгения Ивановича она мне говорила, что он хочет, чтоб я просила за его мать. Довольно странно было бы, чтоб я ручалась и просила за женщину, о которой имею только то понятие, что ей запрещают кухмистерские. Ведь есть же причина этого запрещения, как же я буду, не зная ровно ничего, кроме плохого (я слышала о ней отБашиловых Башиловы — семья художника Михаила Сергеевича Башилова (1820—1870), сына сестры деда С. А. Толстой. Был иллюстратором «Войны и мира»; у него были дочери: Дарья, Мария, Елена и Наталья. ), хлопотать и компрометировать себя? Скажи ему, что у меня правило не просить за тех, кого я не знаю.

Самое тяжелое у нас — это Андрюшино учение и настроение. Рассказывать всё это долго, но он очень плох во всем.

Напомни Маше обещание достать бабьи вещи для Hapgood; я ей послала в Америку отчёт. Я Машино поручение насчет Фильки исполнила, и Сытин обещает на год посадить его за рисовальные занятия (самое чистое у них дело), а потом в школе, которая у них откроется, подучить его грамоте и другому.

Вечером.

Сейчас проводила Веру на Николаевский вокзал, и там в дамской комнате нашла письмо Попова. Я право не знаю кого просить; ведь я с полицией дел не имею. Поговорю завтра с Нагорновым; он с Варей придет обедать, по просьбе Илюши. Мне совестно тебя просить, Лёвочка, но вели нам прислать масла, скажи Ивану Александровичу и кланяйся ему от меня.Надеюсь, что девочки исполнили мое желание Надеюсь, что девочки исполнили мое желание. С. А. Толстая послала раздраженное письмо Т. Л. Толстой по поводу того, что крестьянские ребята собирались в детских комнатах яснополянского дома; она писала так: «я в диком отчаянии, что единственное мое святое святых — детские вы не могли не загадить. Чья эта злобная мысль? Занимайтесь в зале, гостиной, библиотеке, но не заражайте мне моих святых уголков» (письмо от 30 октября; не опубликовано). , освободили от грязи детские и велели их вымыть. Вера говорит, что она Таню предупреждала, что мне будет неприятно. Точно они меня издали хотят дразнить и мучить; я понять не могу, зная мое отношение к присутствию ребят в доме и страх всяких скарлатин, как может придти в голову посадить пол деревни в детские! Я как подумаю, — у меня всё внутри дрожит и болит. Уж лучше б на мою постель их загнали, чем на Ваничкину, куда будут лезть все эти ребята. За себя я еще никогда не сердилась, а за детей не могу не заступаться.

Тут в Москве всё мрут; сегодня была у Елены Павловны Раевской с Ильей, и там узнала, что Марья ПавловнаЩербатова Щербатова — Мария Павловна Щербатова, рожд. Муханова, жена кн. А. А. Щербатова, московского городского головы.умирает. Завтра, верно, её уж не будет. Воспаление почек и заражение крови. На вокзале видела сегодня дядю Костю, он провожалШереметева Шереметев — гр. Сергей Дмитриевич Шереметев.. Мальчики Раевские были сегодня напряженно заняты медленным убийством двух лягушек с научной целью. Они вообще очень много занимаются и никуда не ездят. Вчера провела у нас вечерВеточка Веточка — дочь Е. А. Берс от второго брака, Елизавета Александровна (р. 1884); впоследствии вышла замуж за Владимира Николаевича Мясоедова.с гувернанткой. Лиза больна, у ней бронхит; живут они у Варгина, против генерал-губернатора. Веточкой Лиза совсем не занимается повидимому; пусть Таня не боится за Сашу. Веточка вся — произведение премилой, не молодой, седой француженки, с которой они читают«La bibliothèque rose» «La bibliothèque rose» — серия детских книг («Розовая библиотека»)., сажают и поливают в деревне des artichots,1 [артишоки] очень скучают, что уехали из деревни, и что ни спроси Веточку про мать, она отвечает: «Maman ne s’occupe pas de moi».2 [«мама мною не занимается»] Maman запрется одна и читает целыми днями. Теперь у Рика опять лечится. А муж её жалкий, затравленный человек, без дела и без значения какого-либо.

Что у вас делается? Приехал ли Репин? Уехал ли Митя Олсуфьев? Павел Иванович был ли у вас? Говорят, что он хочет вещи Марьи Петровны мне прислать. Нельзя ли их все раздать там, в Бегичевке, бедным, только книги наши из библиотеки выручить и то хорошо бы их чем спрыснуть от заразы. Если будете ему писать или увидите его, скажите ему это.

Прощай, милый Лёвочка; вы, говорят, не скоро приедете; что ж, ко всему притерпишься; только жаль, без причины врозь доживать то малое время, которое нам осталось жить на свете.

С. Т.

№ 276

3 ноября. 1892 г. Москва

Милый друг Лёвочка, вчера Митя Олсуфьев привез мне твое письмо, за которое очень благодарю, а сегодня пришло еще закрытое. Вы меня балуете, что пишете всякий день; если вам это трудно или трудно всякий день на Козловку посылать, то я была бы удовлетворена известиями о вас через день. Митя Олсуфьев говорил мне, какдевочки на мое письмо негодовали девочки на мое письмо негодовали. Т. Л. Толстая писала 4 ноября: «Напрасно вы пишете такие злобные и несправедливые письма. [...] Не могу же я допустить, чтобы вы серьезно верили в то, что если 8 ребят посидят два часа посреди комнаты вокруг стола, то что через
6 месяцев, не смотря на мороз и время, там могут остаться «микробы». И микробы не прямо с этих детей (п. ч. они все здоровые), а принесенные откуда-то» (АСТ). Толстой писал по поводу происшедшего столкновения: «Я видел, как Тане больно было вчера узнать, что она тебе сделала больно, и как вам нельзя поэтому — да и никому нам нельзя — сердиться, обижаться друг на друга, а главное, доказывать свою правоту. Все мы такие слабые, жалкие, что если понимать друг друга, то только можно жалеть и любить, а никак не сердиться» (ПЖ, стр.433). ; но вопрос, кто кого больше обидел — останется неразрешенным, и лучше об этом больше не упоминать. Хотя Митю сначала, кажется, очень озадачили спорами и осуждениями умного восточного человека восточного человека. Е. И. Попов, по своей наружности — восточного типа., сидевшего в шапке в комнатах, чтоб ум не растерять, которого он очень не возлюбил, в конце концов он остался очень доволен пребыванием своим в Ясной, говоря, что Толстые всегда умеют взбудоражить хорошо человека, и уезжаешь обновленный и с мыслями разными новыми. Он сидел со мной до второго часа ночи и говорил, что он был всегда моим горячим поклонником, а теперь более, чем когда-либо. Вот еще нажила себе друга преданного! Вижу Танину улыбку. Андрюша, слышавший Митины объяснения, тоже улыбался. — Еще были вчера Варя Нагорнова с мужем и Илья обедал, и пришла Екатерина Ивановна Баратынская посмотреть Илью, единственного Толстого, которого она не знала. Сегодня тут были Дунаев, Петя Раевский и Алексей Митрофаныч. Спорили отчаянно о пользе и вреде университетов. Студенты — за, Дунаев — против. Кричали так, что дом дрожал. — Получила яписьмо от брата Серёжи письмо от брата Серёжи — от 23 октября (АСТ)., пишет, что ошибся, написав не те цифры в государственном банке, и просит меня съездить исправить эту ошибку. Сегодня я не поехала; у Миши второй день боли — колики в животе; я клала компрессы, дала масла; теперь ему лучше, но я не могла его все-таки оставить; кроме того и у самой это время не ладно внизу живота, я даже хотела к Чижу съездить сегодня посоветоваться, да еще подожду, сама полечусь. Я думаю от пролеток извощичьих, я их трудно выношу, а езды бывает много по своим и чужим делам. — Сегодня сокращала и переписывалаЛёвин отчёт Лёвин отчет. Отчет Л. Л. Толстого помещен в номере «Русских ведомостей» от 9 ноября.. Он длинен, написан неумело, и когда я его брала из редакции,Постников меня очень просил Постников меня очень просил. Александр Сергеевич Постников, профессор-экономист и публицист. С 1886 по 1897 г. — один из редакторов «Русских ведомостей».его сократить и исправить, что я и сделала, и обещал тогда напечатать. Завтра свезу его; тоже проверки и поправок было много, очень небрежно и он отнесся к цифрам и слогу. —Газету с твоим отчетом Газету с твоим отчетом — номер «Русских ведомостей» от 31 октября (отчёт об употреблении пожертвованных денег с 12-го апреля по 20-е июля).раскупили на 5000 номеров больше, и всё еще поступают требованья. Я взяла в редакции 30 номеров и разослала: Alexandrine, Страхову, Кузминским, Лёве,министру двора министру двора. Гр. Илларион Иванович Воронцов-Дашков (1837—1916), в 1881—1897 гг. министр двора и главноуправляющий государственным коннозаводством., так как одновременно написала оффициальное напоминание в контору императорских театров о гонораре за «Плоды просвещения», не полученном с 1 января, и еще некоторым богатым жертвователям, как бы для того, чтоб напомнить о помощи. Послала и Hapgood в Америку. Дунаев говорит, что все плачут, когда читают последнюю сцену. Еще бы! это не рассуждения, а художество! Это сила настоящая, золото, а не позолота по меди. ХорошоAmiel Amiel — Анри Амиель (1821—1881), профессор эстетики и философии Женевского университета. — С. А. Толстая читала его «Fragments d’un journal intime». Выдержки из этого дневника перевела М. Л. Толстая, под редакцией Л. Н. Толстого; были напечатаны в 1893 г. с его предисловием. В напечатанных выдержках нет тех мест, которыми заинтересовалась Софья Андреевна: они находятся в дневниковой записи Амиеля под 7 апреля 1851 г. (ср. восьмое издание «Fragements», 1901, tome I, p. 27).пишет: «La philosophie ne doit pas remplacer la religion; les révolutionnaires ne sont pas des apôtres, quoique les apôtres aient été révolutionnaires. Sauver du dehors au dedans, et par dehors j’entends aussi l’intelligence relativement à la volonté, — c’est une erreur et un danger».1 [«Философия не должна заменять религии; революционеры не апостолы, хотя апостолы были революционерами. Ошибочно и опасно спасать извне внутреннее, — а под внешним я понимаю также ум в отношении воли».] Еще дальше хорошо: «l’homme ne devient homme que par l’intelligence, mais il n’est homme, que par le coeur».2 [«Человек становится человеком лишь посредством ума, но только благодаря сердцу он человек».] Помнишь наш спор о том, что такое сердце? Вот и ответ прекрасный. — Насчет Репина, вы напрасно им стесняетесь; если он не едет и не отвечает, то, верно, он не может теперь или вовсе раздумал приехать. Только когда вы уедете из Ясной, я о вас буду больше тревожиться. Неужели у вас всё путь. У нас ни порошинки нет снегу и всё около двух градусов мороза.

Надеюсь, что Танина мигрень прошла. Сегодня и у Саши в роде мигрени; она ни крошки не съела ничего за обедом; но нет ни жару, ни болей никаких, только голова болит. Ваничка пока здоров, весел и всех пленяет своей живостью и ласковостью. Он всякий день гуляет; Количка Рыдзевский был у нас в саду, а у Олички ветреная оспа, и потому эти миленькие гости еще к нам не ходят. — Фета несколько дней не видала, Грот говорит, что ему немного лучше. Еще отсрочка, уж верно не на долго.

Митя Олсуфьев говорил, что ты очень жаловался на то, что тебе в Москву придется ехать, — и это ужасно всегда больно. Я ведь и не зову тебя, во-первых, вы меня приучили к разлуке, и во-вторых — я вас боюсь. Боюсь упреков молчаливых и высказанных, боюсь твоих скучливых и безучастных требований здесь, — и не разберешь, что тяжеле: разлука и беспокойство о вас — или последнее.

О Лёве имела известие от Тани сестры: ездил по родственникам, уехал в Царское О Лёве [...] уехал в Царское. Осенью 1892 г. Лев Львович решил пойти вольноопределяющимся и поступил в Царском селе в стрельцы четвертого императорской фамилии батальона. . Прощай, Лёвочка, желаю тебе продолжать быть здоровым и бодрым. Целую тебя и детей.

С. Т.

Пожалуйста, не читайте никогда моих писем вслух при посторонних и Попове.

№ 277

8 ноября. 1892 г. Москва

Так что-то стосковалось мне сегодня по всех вас: и Таня уехала; я даже адреса Сони Мамоновой не знаю; и метель второй день, — буря такая в городе, что же в деревне? Сегодня писем от вас не было. Поша ночевал у меня, сходил утром к Дунаеву, потом со мной часок посидел, а потом уехал. Сегодня же он уехал в Петербург. Сама я второй день из дома не выхожу. Теперь спине лучше, и завтра я выеду по делам. Здоров ли ты, милый Лёвочка, и девочки? Сегодня за все верёвочки мне задёргало сердце: и о вас скучно, и о Лёве, и очернских сыновьях Чернские сыновья — Сергей и Илья Львовичи, жившие в Чернском уезде. соскучилась. Мне, правда, одиноко очень бывает, а с детьми этими четырьмя меньшими — только забота. Самый утешительный из трех — это Миша. Ваничка ужасно мил, но слишком деликатен, и болезненно о нем беспокоишься. Когда мне, как эти дни, слишком тоскливо, — я вспоминаю в зоологическом саду двух белых медведей в клетке, и выражение их глаз, — это ужасно! Вот тоска-то, доведенная до исступления, до последней крайности. Так должно быть в одиночном заключении. И тогда, как всё это вспомнишь, видишь, как грешно и дурно скучать.

Сегодня провела со мной день Лёля Рыдзевская с её сыном. Ее муж уехал в Варшаву до 20-го, а девочка больна, тоже рвота без жара и голова болит. Ваничка хинин принял и сегодня здоров; что-то будет дальше. Филатов велел дать три раза через всякие два дня, а потом привести Ваничку к нему в субботу осмотреть селезёнку, которая очень увеличена.

Ты спрашивал про Фета. Я была у него третьего дня на минутку вечером. Ему лучше, он легче говорит и легче дышет. Похоже, что у него была инфлуенца, но благодаря хорошему желудку, а особенно сердцу, он ее перенес. Еще дыхание трудно, но он уже спит хорошо и лицо не опухше, а совсем спокойное и нормальное. Вот болезнь, которую я боюсь, — это инфлуенца. Я бы её двух дней не вынесла с своим дыханием и сердцем. Т. е. боюсь не в смысле смерти, а того, что не даст опомниться, в роде холеры. — Поша мне говорил, что вы совсем не собираетесь в Москву. Я и понимаю, что вам покойнее и лучше в Ясной, т. е. тебе. Но мне жалко, что жизнь девочек поглощена их обязанностями. Неужели так они никогда и не будут жить своей личной жизнью? Мы не должны задавливать их молодое существование своими эгоистическими, старческими существованиями. Надо это всегда помнить, надо им помогать и любить, сколь возможно, бескорыстно, а не для своих целей. Я не говорю, что для этого непременно их надо в Москву везть. Совсем нет; надо только чутко прислушиваться, что им нужно для их счастья. Мне их что-то так жаль стало. То сидели в Бегичевке, то сидят в Ясной одни, живя только ограниченным интересом не своей, а чужой жизни, им не могущей быть вполне понятной, так как для полного понимания еще почти пол века просто возрастом надо подвинуться. А годы идут и молодость тоже. ВотТаня уехала Таня уехала. Т. Л. Толстая уехала в Тулу и оттуда в имение Мамоновых. , и Маша рвется хоть в Бегичевку выскочить — видно им не вмоготу. Прощай, Лёвочка, боюсь, что тебе всё это неприятно, но я, как мать, обо всех детях скорблю. Ты спросишь: «а обо мне?» Да ведь ты бежишь от счастья. Тебя любят, с тобою жить находят счастьем, ты ничем не дорожишь, тебе ничего не нужно. Как же жалеть тебя? Больше любви — ничего дать нельзя.

С. Т.

Завтра писать не буду.

№ 278

1892 г. Ноября 9. Москва.

Ты в первый раз написал мне, милый Лёвочка,письмо, в котором я почувствовала твое сердце письмо, в котором я почувствовала твое сердце — от 7 ноября; в нем Толстой писал: «мне [...] тебя ужасно жалко за твою осеннюю тоску, да еще в Москве и нездоровой». , и мне стало сразу легко и весело, точно опять вся жизнь осветилась. Ты совершенно прав, что нам никому нельзя друг на друга сердиться, и особенно нам, старикам, не следует этого делать. Надо спокойно ко всему относиться и помнить, что в основе наших отношений есть твердая любовь друг к другу, — и это главное. — Не могу никак отделаться от всяких физических влияний. Испуг мой при заболевании Ванички, ссора с Таней — всё это повлияло на мои женские дела. Два дня проходила, согнувшись от боли в пояснице, потом целую ночь вовсе не спала, а потом пришло гораздо раньше срока. Всё это произвело такую тоску, волнение, беспокойство, что просто беда. — Твое письмо меня сегодня отрезвило и утешило. Я, правда, очень быстро перехожу от одного настроения к другому, но в сущности, право, я вас всех горячо люблю, и всё остается на словах, — а на деле всегда постараюсь сделать, чтоб вам было хорошо. Разве уж не совладаю с своим расстройством физическим, которое меня так путает часто.

Вчера я писала тебе, точно упрекая за девочек, и мне очень жаль, если я тебе сделала больно. Но мне их стало вдруг ужасно жаль, и страшно за их будущность.

У нас теперь все здоровы, снег идет и кое-кто выехал на санях. Я четыре дня сидела дома по нездоровью, и еще просижу; лучше не двигаться и быть нормальной, чем делать дела, покупки и пр. и быть в ненормальном состоянии. Теперь, я надеюсь, что налажусь: самая осенняя пора — перевалила. Я когда-нибудь осенью или умру или убьюсь. Это вроде периодического сумасшествия.

Amiel велит жить иногда совсем праздно, и велит радоваться. — Надо постараться так жить. — Метель поднимается ужасная. Что-то у вас делается? У нас третий день метель. Известите хоть телеграммой о приезде Тани. Меня тоже немного беспокоит её отъезд в такую погоду. И никто не написал, где именно слезает Таня и сколько верст их именье от железной дороги? Целую тебя и Машу, и Таню, если она вернулась. Пусть Маша не ездит в метель, и когда поедет, чтоб помнила наше общее правило: никогда в метель никуда не двигаться. Дай бог вам всем быть здоровыми и благополучными.

С. Толстая.

9 ноября 1892 г.

Сегодня отчёт Лёвы, весь урезанный, напечатали наконец.

Вечером.

Приходила мать Евгения Ивановича. Ей без моей просьбы разрешили кухмистерскую, и она очень довольна и счастлива. Хорошая она женщина тем, что страстно детей любит, энергична и работает на них. Но что это за чуждая среда! Ничего и не поймешь хорошенько. Она приходила узнать, нет ли случая в Ясную, шубу послать сыну. К сожаленью никого нет. Еще был Лизин муж; он очень серьезен и занят вопросами об отвлечении мысли, гипнозе и пр. Что-то вы, как поживаете, что Таня? Всех вас так люблю и все о вас думаю.

№ 279

1892 г.] 10 ноября, вечер. Москва

Второй вечер нет от вас писем, и меня это слегка тревожит; очень избаловали вы меня частыми известиями. Приехала ли Таня, и как съездила? У нас все здоровы, от Лёвы писем нет. Выпал снег, хотела сегодня поехать проведать Елену Павловну и Фета, но пришел Дунаев и просидела весь вечер с ним. Он купил Amiel’я и тоже восхищается. Прислали по просьбе моей 622 р. за « Плоды просвещения». Вот еще на столовые. И за брошюру о голоде — прошлогоднюю — 200 р. из редакции «Русских ведомостей». Я рада, что можно увеличить помощь. Фету гораздо хуже, сегодня Саша с Лидой заходили узнать. Вообще много тут болезней. Что-то вы? Целую вас троих. Когда вы приедете? Или еще нет речи об этом?

С. Толстая

№ 280

1892 г. 11 ноября. Москва

Ты все удивляешься, милый Лёвочка, что я иногда пишу тоскливые письма Ты [...] удивляешься, [...] что я пишу тоскливые письма. Толстой писал 9 ноября: «ужасно грустно по твоим письмам, — по нынешнему Тане, — что ты всё тоскуешь. Как бы тебе дать спокойствия, радостного, довольного, благодарного спокойствия, которое я иногда испытываю» (ПЖ, стр.436; датировано 11). . Ведь я тоскую только по тебе и по девочкам; мне с вами легче и веселее. Если б с молодых лет, когда мне этого иногда так хотелось, я привыкла бы, как Таня сестра, находить удовольствие в обществе, в выездах, в винте и т. nbsp; д., — то и теперь я не скучала бы, а продолжала бы в этом роде. Но я привязалась к тебе и к дому, — и без тебя и без дома моего — мне тоскливо. Если б не мое бессилие, главное, если б не отсутствие энергии и веры в воспитание детей, — я не жила бы в Москве. Но раз я не могу их воспитывать в деревне и сама, то я должна их отдать в школу и учителям, и я должна жить в Москве. Я не оправдываюсь, — я не виновата ни в чем на этот раз; я знаю, что иначе поступать не в праве. Тебя же я тоже вполне понимаю. Тебе уж кроме тишины и спокойствия — ничего не нужно. Бурная — особенно умственно — жизнь, пресыщение всего, усталость, — всё это в твои годы естественно. А больно мне только то, что у тебя к нам — ко мне и детям — любви не осталось. Нет желания быть вместе и общаться. Это больнее всего. Что делать.

Вот внуши Елене Павловне, чтоб она не тосковала. Я была сегодня у неё; она страдает от женской болезни еще и от спины вследствие её. И плачет она, тоскует. У нее бог отнял мужа, а у меня ты сам себя отнимаешь.Что же ты ждешь решения девочек приехать? Что же ты ждешь решения девочек приехать? Толстой писал 9 ноября: «Вот Таня приедет, и мы подержим совет, т. е. я предоставляю им решать за меня. Я никак не могу сам решить; дай я поеду туда или сюда, если только нет для этого особой нужды, т. е. если кому-нибудь не нужен. И напрасно ты говоришь, что живя в Москве, я или мы своим видом упрекаем кого-то». Мне остается пожелать заболеть опасно, — тогда будет причина расстаться с своей спокойной жизнью, а если умру, то будет и важная причина приехать. Но ведь и тогда особенно нужно не будет. Сиделка и похоронное бюро будут нужнее. Так ты не греши, Лёвочка. Не жди важной причины, а поступи, как сердце скажет. Не хочешь — не езди; не любишь, не жаль, — не насилуй себя. Только мне девочек жаль, что им уж очень тяжело и скучно. Елена Павловна говорила, что Маше совсем не нужно ездить в Бегичевку. Что Мордвиновы не будут ей благодарны, если она, бегая по избам и по больным, будет к ним заносить заразы. Они всего боятся ужасно; это её слова. Туда едет теперь, кажется завтра, Ваня, а к годовщине и все дети.

Сегодня я взяла у Готье книги; Dickens’а иBaudelaire Baudelaire — Шарль Бодлер (1821—1867), французский поэт. В трактате «Что такое искусство» Толстой подвергает резкой критике творчество Бодлера, ссылаясь на два его сборника «Les Fleurs du mal» («Цветы зла») и «Petits poémes en prose» («Маленькие поэмы в прозе»). Толстой писал в ответ 15 ноября: «Baudelaire получил. Не стоило того. Это только, чтобы иметь понятие о степени развращения fin de siècle’а. Я люблю это слово и понятие».’а. Завтра их высылаю в Тулу. Но не «Fleurs du mal», — эта книга запрещена, — а пока другую. Я дала подписку и мне Готье обещал выписать и «Fleurs du mal». Сегодня еду с Андрюшей и Мишей в концерт, пусть послушают хорошую музыку, а то учатся, а не слышат. Да и скучно, надо развлекаться. Еще поедуСару Бернар Сара Бернар — Сарра-Розина Бернар (1844—1923), французская актриса. Выступала в трагедии Шекспира «Антоний и Клеопатра». в «Клеопатре» смотреть.

Заходила сегодня кФету, ему опять лучше; Фету [...] опять лучше. Фет скончался 21 ноября; в утраченном письме к мужу от того же числа С. А. описала его последние часы жизни (ср. «Моя жизнь»). он лишнее съел и задохнулся.

Ты пишешь, что больше устаешь. Ты напрасно не ешь яйца. Ведь нельзя в твои года и с умственной работой плохо питаться.

Я тебе очень благодарна, что ты мне написал откровенно, и что послал листок. Всегда лучше знать всю правду. Приспособляешься и сердцем и жизнью ко всему. Не сочти и мое письмо за пререкания. Тебе хочется как можно теснее и любовнее жить со мной. А мне-то, ведь, еще во сто раз этого больше хочется. Но как же это устроить врозь?

Целую Машу и Таню, если она приехала. У нас все здоровы, только Ваничка вял и бледен. Целую тебя.

С. Т.

№ 281

14 ноября 1892 г. Москва

Сейчас, вечером, получилаписьмо от Маши и от тебя Письмо от [...] тебя — от 12 ноября., милый Лёвочка. Я рада, что вы не поехали в Пирогово, очень меня мучило вчера, что вы поедете. Тут, в Москве, метель, ветер резкий, холодный и 11 гр. мороза. Что же в поле? О Маше я ни минуты не спокойна. Поскачет одна, в метель, шубы у ней хорошей нет, некому вспомнить и позаботиться о ней: вернулась ли она, — и некому посоветовать. А холод там, должно быть, ужасный. Рязанские поезда второй день опаздывают от метелей. Она опять не исполнила моей просьбы остановиться у Мордвиновых. Что с ней поехала Марья Кирилловна, — это приличнее; но она с своими амурами ни на что не будет полезна. Ну, да что бог даст; я бы ее так не пустила, если б моя воля что-либо значила для нее; и пока не воротится, ни минуты нельзя быть покойным насчёт её. —Ты пишешь про себя, что ты стар Ты пишешь [...], что ты стар. Толстой писал 9 ноября: «Книга, пасьянс, чай, письма, мысли свои о хорошем, серьезном, о предстоящем большом путешествии туда, откуда никто сюда не возвращается». . Во-первых, осенью все старее, чувство, что всё в положеньи умиранья, оно и естественно это испытывать вместе с природой. А, во-вторых, без меня ты живо состареешься, я передаю тебе, — делюсь с тобой моими остатками молодости, — и со мной и с маленькими ты бодрей. Только бы здоров был. А, в-третьих, — ты, верно, мало и дурно питаешься. На овощах одних, т.   е. на воде, иначе говоря, — человек бодр быть не может, особенно привыкший питаться всю жизнь содержательной пищей. И Дунаев, и я, мы тебе очень советуем есть яйца.

Башлык высылаю тебе завтра почтой, в Ясенки; посылкой просто.

Сижу дома в страшном насморке. Весь день сегодня читала, вечером играла с Мишей, он очень увлекается скрипкой, и мне это так весело. Саша и Ваничка всегда сочувствуют, или сидят, слушают, или тихо пляшут с куклами. Ваничка, когда играют вальс Chopin, всегда выкрикивает: «вот мой любимый», и бьет пальчиками в такт. — Сейчас пробовала Андрюше помочь писать изложение. Но всякий мой совет он встречал ворчанием, собирая на лбу злые складки. Жалкое, неприятное создание. Это мне большое горе — Андрюша. Столько жертв, усилий, стараний, — даже трат, — и ничего: ни ума, ни таланта, ни даже доброты!

Вчера до половины четвертого ночиписала свою повесть писала свою повесть — «По поводу Крейцеровой сонаты»; о ней см. в вводной статье.
Следующее письмо от 18 ноября не печатаем. . Если бы ее когда напечатали, то неумелостью она может провалиться, но горячностью, искренностью и правдивостью — она может и впечатление произвести на людей. — Но много еще работы, нужно отделать. Я ее не сочиняю, пишу только, когда не могу иначе, и бросаю на долго, если не хочется писать. Так, может быть, никогда и не кончу.

Прошли ли зубы Тани? Не ездите в Пирогово, ведь между первым и двенадцатым вся семья Толстых переедет в номера Базилевского на Кисловке; тогда будете видаться, они не менее двух месяцев проживут тут.

Получила для голодающих 200 р. от «Русских ведомостей», 300 от Коптевой из Цюриха, 622 за «Плоды просвещения» и еще 75 от «Русских ведомостей». Итого, слава богу, более тысячи, которые и передам Павлу Иванычу при свиданьи. — Попов не был, да и не нужен он мне. Тепло ли у вас? Окна ведь не замазаны. Я думаю, вам плохо жить в матерьяльном отношении. И чего вы сидите, как в берлоге? Даже смешно.

Таня, целую тебя и очень рада буду тебя видеть. Я по тебе всегда скучаю, и тебя мне всегда особенно жаль. Что твои зубы? Когда приедешь, опять займись ими. Прощай.

С. Т.

№ 282

1893 г. 31 января. Москва

От вас известий еще нет, милые Лёвочка и Маша; сегодня вижу на столе Машины мне покупки и ясно себе её представила, бледную и жалкую, портящую ту жизнь, которая могла бы быть так хороша. Два раза молод не будешь! Приехал сегодня Лёва, все такой же худой; не хочет лечиться и пить воды, а я думаю, что ему необходимо. Говорит, что ему легче.О Леночке говорил, что она пришлак нему О Леночке говорил, что она пришла к нему. Имеется в виду сватовство Ивана Васильевича Денисенко (1851—1916) к Е. С. Толстой. Свадьба состоялась в 1893 году., поговорили о постороннем, а потом он ей сказал: «довольно нам друг друга обманывать». И после этого объяснились, и он сказал, что давно собирался сделать предложение, но она ему всё отпор давала. И могло бы быть, что:«Счастья взрыв мы промолчали оба!» «Счастья взрыв мы промолчали оба». Толстая цитирует из последнего четверостишия стихотворения А. Фета «Светил нам день» (1887 г.).— Здоровье мое лучше, ужасно много работаю. Дети уже по-масляничному взволновались балаганами, коньками, театром и проч. — Вчера вечером очень хорошо разговаривали и было приятно: Ге, Соловьев, Столыпин, Сухотин,Касаткин Касаткин — Николай Алексеевич Касаткин (р. 1859), художник, пе редвижник, имеет звание народного художника. , Серёжа, Таня и я.

Что ваши дела, есть ли настоящий голод в наших краях? Не хуже ли желудок от тепла? Хорошо ли устроились, тепло ли и не грустно ли? Целую вас, жду письма.

С. Т.

Предшествующее письмо от 30 января не печатаем. С. А. Толстая пометила: «Письма сначала из Москвы в Ясную Поляну, потом в Бегичевку».

№ 283

1893 г. Февраля 2. Москва

Милый Лёвочка, получила все твои письма и Машины письма, и я так вам сочувствую и понимаю ваше наслаждение тишиной, белизной, беспредельностью и свежестью деревенской природы и жизни. Я рада за вас, пока совсем покойна за вас, Ясная и близко и свое родное хорошее гнездо. А вот когда вы в Бегичевку поедете, — вот это терзание всем! Хоть бы вы подольше остались в Ясной и поскорее вернулись из Бегичевки. Сегодня смотрю в окно на ясный закат и сама так бы и убежала куда-нибудь на простор, особенно от масляницы.

Вчера, мучаясь, возила Сашу, Ваню, Мишу и Лидию в Большой театр. Варя и Маша Толстые тоже были с нами. Был один градус тепла, пьеса прекрасная, красивая, нравственная и очень забавная для всех, феерия из скандинавских или германских сказаний:«Кольцо любви» «Кольцо любви». На утреннем представлении 1 февраля в Большом театре было дано «Кольцо любви», волшебная сказка в 3 действиях и 10 картинах, составленная по немецким народным сказкам и повериям В. А. Крыловым. Музыка частично П. П. Золотаренко, частично заимствована.
Следующие два письма (в ночь с 5 на 6 февраля) не печатаем. . — Ваничка был очень мил, хлопал, кричал свои замечания на весь театр; на него из партера (мы были в первом бенуаре), из оркестра оглядывались и улыбались. Весь театр — одни дети. Это была моя слабость, и после стало грустно.

Лёва опять мрачен и дергает меня за сердце, браня и доктора и меня, и воды, и приходя в отчаяние. Мечется он ужасно и мне это тяжело, а помочь не умею и не знаю, как. Не могу я изменить своего убеждения, что ему нужно последовательно и терпеливо полечиться. — Сама я здорова, исключая желудка, но не спокойна во всех отношениях, что и досадно на себя и противно, и я это поборю трудом и заботой о детях.

Сегодня ездила проведать Машеньку, она всё больна; была у Грота и еще кое у кого. Завтра, в среду, уезжают все Толстые в Пирогово, а в четверг приедет к вам, вероятно, Таня. Сейчас у нас Ге и Дунаев, Серёжа уехал к Самариным на спектакль в новом фраке, и мне очень хотелось, но без Тани скучно, а у ней платья нет. Да и совестно ездить, хотя я без тебя, Лёвочка, всегда ищу развлечений, а с тобой никуда не стремлюсь и всегда довольна. Я рада, что Маша себя хорошо чувствует в деревне; дай бог ей поправиться и духом и телом. Целую вас обоих, сидели бы в Ясной, отдыхали бы и я радовалась бы, что вам хорошо. Право, нужно ли в Бегичевку? А может быть не нужно совсем!

Ну, прощайте, теперь Таня привезет известия, а писать уж буду в Клекотки.

С. Т.

2 февраль

вечер.

№ 284

7 февраля 1893 г. Москва

Сегодня весь день метель в Москве, и всё думаю о вас, как-то вы доехали! Получила от вас письма:Танино Танино [письмо]. Оно не сохранилось.— 6-го утром перед отъездом в Бегичевку. Почему вам надо опять в Ясную? Больше недели жили, ведь это еще усложняет ваше путешествие.Ты пишешь, милый Лёвочка, чтоб я не беспокоилась Ты пишешь [...], чтоб я не беспокоилась. Толстой писал 5 февраля: «Мы собираемся ехать завтра, девочки укладывают, а я пишу письма. Пожалуйста, ты об нас не беспокойся. Мы в путешествии будем осторожны, как только ты могла бы желать. Если будет метель, не поедем». . Я и стараюсь, но это невозможно. Сегодня уехал и Серёжа. Теперь я одна с маленькими четырьмя, как и в прошлом году. И так и заныло всё по прошлогоднему! Впрочем это временами, а то и ничего, дела много, да и попривыкла уж. Для меня Таню не посылайте, т. е. пусть она делает, как ей лучше. Уж лучше не расставайтесь; разве я буду покойнее от этого? Нисколько. — Посылаю заказным в Чернаву целый пакет полученных писем вам троим. Книг интересных и журналов я не получала, а так как Лёва уехал, то я не знаю, какие именно томыМопассана Мопассан — Гюи де-Мопассан (1850—1893), французский беллетрист.спросить, и у кого билет абонементаМаракуева Маракуев — В. Н. Маракуев, журналист и издатель. .

Эти два дня возилась с родственниками. Вчера у меня обедали Литвиновы вся семья, Берсы все, иСаша Саша — Александр Александрович Берс (1883—1907), племянник Софьи Андреевны, сын Александра Андреевича, поручик Преображенского полка; застрелился в 1907 г.и Лиза с супругом и Веточкой. Саша играла очень весело с Лизой Литвиновой, 9-ти лет, и с Веточкой. Сегодня мы с Сашей и Ваней ездили к Вере Александровне; там был маленькийМещеринов Мещеринов — сын Александра Григорьевича Мещеринова., Литвинова опять, дети бегали, все родственники ели блины, а я смотрела, у меня все под ложечкой болит. Обедали у меняРыдзевские Рыдзевские — Ольга Александровна Рыдзевская, рожд. Стахович (1859—1904) и ее дети Николай (р. 1887) и Ольга (р. 1888).— мать с детьми, провели подушевный вечер, маленькие дети плясали; проводили Серёжу; он едва поспел на поезд, говорил кучер, но всё-таки уехал и багаж взял. Вчера он был у Самариных, а вечер танцовал у Трубецких. Сегодня у меня ночевал дядя Костя. Андрюша и Миша танцовали вчера у Глебовых и сегодня в диком восторге весь день, просят поучить их мазурке, привезли ордена и счастливы ужасно. Трогательно, как Миша счастлив qu’il a introduit1 [что он ввел] Андрюшу в своё общество: Мартыновой,Кристи Кристи — сын московского губернатора Григория Ивановича Кристи — Владимир Григорьевич.и Глебовых. Вчера ходили все мальчики и Капнист, и Мартынов в балаганы, пришли озябшие; я их чаем поила; сняли с них обувь и надели войлочные туфли; насилу отогрели. Теперь стараюсь их серьёзно настроить на ученье и труд, — но мудрено масляничную суматоху выбить из их годов.

Про свидетельства на бесплатный провоз, ты отказал мне поздно Про свидетельства на бесплатный провоз ты отказал мне поздно. 3 февраля Толстой писал: «свидетельств больше нет, а Поша пишет, что дров мало и очень нужны. Нельзя ли достать из Петербурга из Комитета наследника, через Александру Андреевну или кого еще. Посоветуйся с кем-нибудь». В письме от 5 февраля: «Я писал тебе о выхлопатывании свидетельств бесплатных из Комитета наследника. Подумав хорошенько, я решил, что этого не надо, поэтому ты оставь это».. Я уже наладила хлопоты; поехал в Петербург Литвинов; сынКауфмана Кауфман — Михаил Петрович Кауфман (1822—1902), генерал, председатель общества Красного Креста, служил в качестве главного интенданта. его друг, и Литвинов обещал лично попросить самого Кауфмана дать нам свидетельств. Уж не знаю, что из этого выйдет.

Ну, прощайте, милые друзья, целую вас, дай бог бодро и хорошо прожить это время врозь, и вам и нам. Еще много корректур, а уже 10 часов вечера и дети ложатся спать, т. е. старшие. Все здоровы и веселы.

С. Толстая.

№ 285

1893 г. Февраля 8. Москва

Ты упрекаешь мне, милый Лёвочка, что я не писала в Клекотки, а я писала и туда, и в Чернаву, но письма получались на маслянице страшно неисправно. Сегодня послала вам чужие в Чернаву, целый пакет.Бобринскому Бобринский — гр. Андрей Александрович Бобринский (р. 1859). С 1888 г. служил в канцелярии Государственного совета, позднее камергер и член Государственного совета. С. А. Толстая отвечала на его письмо от 14 февраля, в котором он извещал Толстого, что комитет для вспомоществования при миссии США ассигновал в распоряжение Толстого две тысячи рублей.я отвечала, что деньги, вероятно, нужны, а что ты уехал. Мы все здоровы, т. nbsp; е. я с четырьмя; остальные все разъехались. Сегодня, 8-ое, первый день поста, все за уроками и всё пришло в аккуратность. Это очень приятно во всех отношениях. Я удивилась, что вы и Женю повезли в Бегичевку. Целый придворный штат поехал. Надеюсь, что Маша не слишком страдала и теперь здорова. Сегодня два градуса, маленькие два раза гуляли, я этому очень рада. Сегоднямало корректур мало корректур. В 1893 г. С. А. Толстая печатала девятое издание сочинений Толстого в 13 томах. Толстой писал 14 февраля: «А ты всё мучаешь себя корректурами? Зачем ты ночи не спишь?», я учила Сашу, писала письма, всё убирала и читаластатью Грота статью Грота. С. А. Толстая читала статью Н. Я. Грота: «Нравственные идеалы нашего времени (Фридрих Ницше и Лев Толстой)», напечатанную в №16 «Вопросов философии и психологии». о тебе и Ницше. Как последний противен, судя по изложению его учения Гротом. По погоде вам удобно будет заниматься вашими делами и ездить. Целую всех вас, дай бог быть здоровыми.

С. Т.

№ 286

11 февраля. Вечер. 1893 г. Москва

Вчера написала Маше, а сегодня получила письма от вас, милые Лёвочка и Таня. Наконец, я хоть узнала, что вы доехали все до Бегичевки. Завтра две недели, что вы уехали. Как у вас там людно, и как это неприятно, что люди, приехавшие помогать — ссорятся и не ладят, какСеменов Семенов — Сергей Терентьевич Семенов (1868—1922), писатель из крестьян. В 1894 г. Толстой написал предисловие к книге Семенова «Крестьянские рассказы». Автор «Воспоминаний о Л. Н. Толстом», Спб. 1912. — Толстой писал из Бегичевки 9 февраля: «приезд наш, по моему мнению, очень был нужен в особенности потому, что Линденберг ссорится с Семеновым» (ПЖ, стр.433).сЛинденбергом Линденберг — Герман Романович Линденберг, художник, сотрудничал на голоде.
Иллюстрация:
С. А. Толстая в кругу своей семьи
Сидят слева направо: Т. Л. Сухотина, Н. Л. Оболенская, С. Н. Толстая, Илюша, Андрюша, Миша Ильичи, И. Л. Толстой, С. А. Толстая, А. В. Толстая, Стоят слева направо: М. С. Сухотин, Н. Л. Оболенский, А. Л. Толстая, А. Н. Дунаев, Ю. И. Игумнова, О. К. Толстая, русская учительница детей И. Л. Толстого, С. Л. Толстой, М. Л. Оболенская, m-lle Richou — француженка детей И. Л. Толстого, В. Н. Нагорнов, А. И. Толстая, А. Б. Гольденвейзер, М. Л. Толстой, Н. Н. Ге, мисс Вельш
С фотографии 1901 г.
Собственность А. И. Толстой . Павла Ивановича очень жаль, и я уверена, что если ему трудно, то опять не от дела, которое он делает, а от какой-нибудь людской или женской путаницы. Неодухотворенные люди хуже всякого животного. Всякая гадость в человеке тем ужасна, что он ее знает, что всё в человеке сознательно, а в животном бессознательно, оттого извинительнее. Ужасно боюсь, что отъезд Павла Ивановича запутает все дела помощи. Но после Святой сейчас же в Бегичевку уезжает совсем Ваня Раевский, я сегодня его видела, и он говорит, что охотно возьмет на себя часть дела. Ему не только можно, но и должно будет всё передать, чего же лучше и проще? Он тамошний, хотя, конечно, Павел Иванович в тысячу раз лучше может всё делать.

У меня сегодня былаМатильда Матильда — М. П. Моллас.и предложила мне учить Сашу за те же 20 рублей, которые я предложила учительнице. До сих пор учила я сама и очень исправно; но у меня мало времени и я очень раздражаюсь, что дурно для наших с Сашей отношений. Я очень рада Матильдиной помощи на эти последние два, три месяца. По-французски же буду продолжать сама. Еще была Наташа Философова, обедала с нами. Она едет на днях в Ялту к матери, заедет к Соне.У Сони Миша болен У Сони Миша болен. Хворал двухлетний сын С. Н. Толстой — Михаил., говорят, легкая скарлатина, но уже лучше. Лёва уехал кЦурикову Цуриков — Александр Александрович Цуриков, помещик Чернского уезда, юрист, позднее член Судебной палаты в Москве. и всё покупает Дубны, это писали Наташе, а мне он ни разу не написал.

После обеда мы с Наташей поехали к Елене Павловне, посидели с ней, хорошо поболтали, Ваня с нами сидел.Гриша, Петя Гриша, Петя — сыновья И. И. Раевского: Григорий Иванович (1875—1905) и Петр Иванович.иЮша Давыдов Юша Давыдов — Юрий Васильевич Давыдов. показались на минутку.

Оттуда я одна поехала к брату Саше и его жене. Застаю их одних, она вся увязана платками. ВчераАничке Аничка — жена А. А. Берса, Анна Александровна. сделалось дурно, она думала, что её будет рвать, нагнулась к тазу и упала в обморок. Саша замертво её поднял, а у ней кровь льёт отовсюду. Она, падая вниз лицом, разбила лицом таз, и всю ее изрезало. На шее глубокий шрам, на виске, на щеке, ухо прорвало с сережкой, зуб сломало. Такая она жалкая. Я посидела с ними, а без меня Варинька была с мужем.

Мы все совсем здоровы, я поправилась, и нервы пока меня не тревожат совсем. Ложусь около трех часов ночи; читаю корректуру ночью и утром, чтоб день быть более свободной, — и всё ничего.Андрюша тих, всё по-старому; учится дурно Андрюша [...] учится дурно. С. А. Толстая пометила: «Когда Андрюша был очень маленький, у него было воспаление мозга и доктора сказали, что это повлияет дурно на всю его жизнь и потому ему трудно давалось учение»., хотя всё сидит,Миша читает Анну Каренину Миша читает «Анну Каренину». Толстой ответил в письме от 14 февраля: «Анну Каренину» Мише читать, разумеется, рано»., оторвать не могу и не одобряю, рано еще. Саша и Ваня с воскресенья не гуляют; всё метели и 15—12 градусов морозу с ветром. —Напрасно затеваете 90 столовых объехать Напрасно затеваете 90 столовых объехать. Толстой писал 9 февраля: «Впечатление мое, что нужда большая, но к ней еще больше привыкли, чем в прошлом году, и дело нашей помощи идет хорошо там, где я был. Но мы намерены объехать все 90 столовых, а видели теперь пять». . Разве это возможно? И зачем в сущности?

Показывала Наточке твой портрет, Таня; ей очень нравится. Вчера отправила письмо Маше, и вспомнила, что 12-го ее рожденье. Поздравляю ее, желаю больше настоящей радости в будущем ее году. Целую всех.

С. Т.

Получила счастливое письмо от Леночки, просит ей шить приданое и намекает о том, чтоб свадьбу сделать у нас в доме, и на неделю до свадьбы ей пожить у нас. Я ей ответила, что согласна, когда Таня приедет, поможет тоже.

Рисунок

№ 287

17 февраля 1893 г. Утро. Москва

Сейчас был у меняЯков Петров Яков Петров — Яков Петрович Шугаев, приказчик Раевских. Он приехал в Москву из Бегичевки с письмом Толстого от 14 февраля. , всё, что могла о вас расспросила. Всё — как внешние условия вашей жизни — он мне передал, равно и состояние народа, худшее, чем в прошлом году. Внутренно вы верно тоже все хорошо себя чувствуете, как бывает всегда при усиленной деятельности. Одно только мне кажется, — это что вы слишком много ездите и утомляетесь. Если дороги хороши, то это еще легче.

Вчера у меня случайно был целый обед, un diner. Были всеСтаховичи: мать, отец, Маня Стаховичи: мать, отец, Маня — Ольга Павловна, рожд. Ушакова (1827—1902); Александр Александрович Стахович; Мария Александровна, по мужу Рыдзевская (1866—1923)., Лёля Рыдзевская. Потом Николай Алексеевич с Наточкой, Соня Мамонова с Аликом, Ваня Раевский. Соня, Маня, Лёва, Алик, Ваня иНаташа Наташа — Н. Н. Философова. — все были вместе и, повидимому, очень веселились. Немножко я для Лёвы всех позвала, а больше, чтоб свести Соню с Натой, им хотелось повидаться получше. Еще была у меня m-me Юнге. — Сегодня еду к великой княгине, а вечером к Марье Петровне Стахович чай пить.

В этот отъезд ваш я больше живу с людьми, чем в прошлом году, и, пожалуй, что так лучше. — Вчера, когда все разъехались, Наташа и Маничка и Лёва еще сидели, и Ната мне прочла корректуру «Войны и мира», а те слушали. Где ни читай, хоть из середины, везде интересно и тонко умно.

Дети все здоровы, вчера маленькие ходили к Шеншиной Марье Петровне, их там угощали; сегодня пойду к Сухотиным. Мальчики живут по-старому, только Миша распустился, ленится, тон развязный и непокорный. — Вчера Матильда Павловна дала первый урок Саше. Хотела вам послать провизии, но раздумала. На один, два дня не стоит, а посылаю только гостинца; провизию купите в Туле. — Таня, тебя ужасно ждет Соня Мамонова, а Маничка уезжает в субботу и в отчаянии. Я рада буду твоему возвращению, а кроме того надеюсь на твою помощь в Леночкином приданом. Она мне прислала длинный реестр; дела пропасть, потому что, главное, надо всё делать умно, экономно. Я всё занята очень корректурой, но за то пятый том кончаем, останется еще восемь. Ложусь в три часа ночи, встаю в десятом, но здорова совсем и бодра. — Надеюсь, что и вы все вернетесь здоровые и бодрые. Здесь оттепель второй день.

Прощайте, милые Лёвочка, Таня и Маша. Припишу вечером, если успею. Посылаю письма, объявление. Продолжайте, пожалуйста, писать. Целую всех вас.

С. Т.

Приписываю вечером, везу письмо сама к Елене Павловне. Жалею, что мало посылаю девочкам гостинца, очень некогда, да главное, не знаю, что послать. Была у великой княгини. Вот красота! И очень милая, разговорчивая. Все здоровы, целуем вас.

Предшествующие письма от 14 и 15 февраля не печатаем.

№ 288

18 февраля 1893 г. Москва

Сейчасполучила твое письмо получила твое письмо — от 16 февраля, в котором Толстой пишет «У меня второй день насморк и кашель, и я по приказанию дочерей а главное, помня тебя, не выезжаю, и не выеду, пока не пройдет совсем. Если бы не дочери и память о тебе, я бы даже не обратил внимания и ездил бы» (ПЖ, стр.447; датировано 15 февраля)., милый друг Лёвочка, в котором пишешь о своем насморке и кашле и об отъезде в субботу. Надеюсь, что ты не выедешь и что девочки тебя не пустят, если тебе будет плохо. Хоть бы скорей кончилось это испытание! СегодняЕкатерина Ивановна Екатерина Ивановна — Е. И. Баратынская.говорила, что Таня пишет, как вы, в снегу по пояс, вылезали, когда ездили, и насилу двигались, и как ты утомился. От меня всё это скрывается, но я смутно чувствую, что трудны вам всем ваши объезды столовых. Таня в прошлом году простудила живот; насилу-то поправилась, сколько месяцев после хворала. — До нынешнего дня я была как будто спокойна, а теперь, как близко ваше возвращение, на меня нашла тревога, да и время сырое; в Москве сильная скарлатина, уСвербеевой Катюши Свербеева Катюша — Екатерина Михайловна Свербеева; ей в то время было 12 лет.скарлатина, а насморк и кашель почти у всех. У многих переходит в воспаление легких. — Сегодня Львы именинники; Сухотин, Баратынская,Вяземская Вяземская — Александра Павловна Вяземская, вышедшая замуж за Сипягина в 1894 г. , Литвиновы, дядя Костя, — все поздравляли, а у нас у всех будничное настроение. Лёва всё бегает по сведениям об именьях; я корректуры весь день справляла, Андрюша и Миша катались на коньках с своей компанией, человек десять, на Патриарших, а Саша с Ваней у Сухотиных пировали на именинах, пили шоколад, играли и очень веселились. К обеду вернулись. Дядя Костя разговаривает на верху с Лёвой и остается ночевать, теперь двенадцатый час, я сейчас снесу это письмо в ящик, мы с Машей уже хаживали с той же целью по ночам. — Свидетельств для провоза так и не выхлопотали. Надо просить Плеве, всё это проволочка времени, не знаю, хлопотать ли, пожалуй, что всё будет напрасно. Отчего вы Владимира Бобринского не попросите; у него их 1000.

Вчера вечером была уМарьи Петровны Стахович Марья Петровна Стахович — М. П. Стахович, рожд. Васильчикова (1862—1912), жена Алексея Александровича Стаховича.. Там вся их семья:Шуваловы Шуваловы — гр. Павел Павлович Шувалов (1859—1905), адъютант вел кн. Сергея Александровича, и его жена Александра Илларионовна, рожд. гр. Воронцова-Дашкова.,Орлов-Давыдов Орлов-Давыдов — гр. Сергей Владимирович Орлов-Давыдов (1849—1905), дядя М. П. Стахович. . Мир чуждый, курящий, все дамы молодые курят, — говорящий о лошадях, придворных новостях, напыщенный, ненатуральный тон. Лёля и Маничка очень от всех выделялись своей простотой и симпатичностью. Сидела недолго, подвезла Ольгу Павловну на Зубовский и села за корректуры до двух часов. Сегодня отвратительно спала и чувствую себя хуже. Лёва тоже жалуется, что ему стало не так хорошо. Оттепель внезапная тоже не хорошо, а так и льет везде, весь снег осел. — Теперь напишу еще раз на Козловку, в субботу после завтра, а там уж по приезде Тани. Целую вас всех, скорей бы хоть в Ясную приехали!

С. Т

№ 289

21 февраля вечер. 1893 г. Москва

Приехала благополучно Таня Приехала благополучно Таня. Толстой писал 21 февраля из Ясной Поляны: «Таня, живая грамота, надеюсь приехала благополучно и всё тебе про нас расскажет, милый друг». , мы ей все очень обрадовались, только она не такая беленькая и свеженькая, как поехала. Бегичевский серый, зловещий оттенок непременно ляжет на всяком, кто там побывает. Боюсь за вас двух теперь больше, тем более, что Маша кашляет, и у ней сильный насморк. Застудить грипп всегда дурно; я три недели промучилась потому, что тогда простудила насморк. Теперь мы все здоровы были всё время, слава богу. У меня только иногда болит еще правая сторона головы и правая рука выше локтя, до плеча; это осталось.

Таня кое-что рассказывала, но мало. Понемногу всё узнаем. Сейчас был Дунаев, пошлет вам завтра деньги в Ясенки. Лёве как будто лучше, но он всё мечется, не знает, на что решиться; хочется ему купить Дубны, но и не особенно ему нравится это имение. Я думаю, на всё судьба, и теперь уже предопределено, где ему жить. Я ничего не советую ему, боюсь вмешиваться в дела судьбы.

Всё-таки хорошо, что вы опять в Ясной; ближе, спокойнее о вас думать и сообщение легче. Слава богу, что с Бегичевкой покончили.

Вчера провела вечер сЛизанькой и Варенькой Лизанька и Варенька — Е. В. Оболенская и В. В. Нагорнова.; очень приятно болтали; Соня Мамонова была с Аликом, Лёва. — Вопрос о Леночкином приданом и о Машином тоже был поднят. — Обедали у менядва Александра Берса два Александра Берса — муж Е. А. Берс и сын Александра Андреевича Берса. , пришли незваные, и два мальчика Дьяковы. Саша брат меня очень огорчает рассказами о сестре Тане. Всё у ней как-то сразу разладилось. Отношения с мужем очень плохи, он легкомыслен ужасно, и только страх скандала, могущего помешать карьере, еще держит его кое-как. Деньги, которых осталось очень мало, того и гляди все растаят, и потому Тане хочется скорей купить клочек земли, хоть для того, чтоб было где сесть. Кроме того она страшно огорчена отношением нашей семьи к ее семье, что мы тяготимся ее детьми летом; это Вера передала ей со слов Тани и Лёвы. — Мне страшно её жаль; она жила только своей семьей и нами, и вдруг и муж и мы, — все её обидели, и это не хорошо. Я тут не при чем, я даже не знала о разговоре Тани с Верой.

Ну, прощайте, Лёвочка и Маша, еще много корректур, а час ночи. Целую вас обоих. — Сегодня Андрюша и Миша опять катались на коньках и плясали у Глебовых и Мартыновых. У Саши и Вани были Рыдзевские и Стаховичи. — Новенького больше ничего нет. Прощайте...

С. Толстая.

Вера Толстая писала Вера Толстая писала. Письмо это неизвестно. , у них все здоровы.

Этому письму предшествуют два других: от 20 февраля и от утра 21-го; мы их не печатаем.

№ 290

23 февраля 1893 г. вечер. Москва

Милые Лёвочка и Маша,получила от вас сегодня два письма получила [...] сегодня два письма — письмо М. Л. Толстой от 22 февраля и Л. Н. Толстого от 21 февраля. Толстой писал: «Нынче я очень много занимался утром и устал, а вечером еще исправлял и добавлял Павла Ивановича отчёт, и кончил, прибавив немного. Но, боюсь, не пропустят. Кроме того, побывав там и пиша отчёт, я почувствовал, что здесь далеко не так нужна помощь, как там [в Бегичевке]. Здесь первый год и здесь заработки». М. Л. Толстая на другой день писала: «Нам здесь очень хорошо и приятно. Папа написал отчёт, я сегодня его переписала. Вероятно еще будет поправлять» (АСТ). , и совестно мне стало, что я написала вам только одно в Ясную. Но я уверена, что вы о нас не беспокоитесь. Вот вы все простудились, одна Таня приехала, слава богу, здоровая, да и та посерела немного. Она вчера была в своей школе, там волнение страшное:Философова Философов. Н. А. Философов состоял инспектором школы живописи, ваяния и зодчества.чуть ли не бить собираются ученики. Маковский, Прянишников,Васильев Васильев — Михаил Николаевич Васильев (1826—1900), профессор исторической живописи, воспитанник Московсковго училища живописи, ваяния и зодчества. — все лучшие учителя и члены уходят. Полный скандал. Философов прячется за великого князя. Великий князь, говорят, всё старается примирить всех, и теперь неизвестно, чем всё кончится.

Вчера и сегодня мы с Таней посвятили время на приданое Леночки; по её желанию истратить 800 р. на всё то, что она заказала, нет никакой возможности, и это самое трудное. — Тане очень обрадовалась Соня Мамонова, — и они много сидят вместе. Сегодня была бывшаяАнни Филиппс Анни Филиппс. С. А. Толстая пометила: «Англичанка, жившая у нас при детях: Лёве и Маше, и вышедшая замуж за m-r Parson’а».с маленькой, шестилетней девочкой. Очень милы, веселы и оживлены и мать, и дочь. Обедали у нас, и Таня с Сашей проводили их до конки. Зандер кончил экзамены, оставлен Маклаковым при глазной клинике и очень счастлив. Лёва меняет планы всякий день, но вас теперь хочет дождаться в Москве. Пока положительного он сделал то, что переплел довольно успешно книгу и очень этим гордится. На нездоровье опять жалуется. Андрюша и Миша учатся плохо, но здоровы, очень веселы и всё-таки лучше, чем прошлые месяцы. Все с тоской ждут холеры; к стыду моему и у меня какая-то явилась тоска и безнадежность. Все эти ожидания холеры теперь еще соединены со слухами о голоде. ВПатровке и Гавриловке Патровка и Гавриловка — два села Бузулукского уезда Самарской губернии, близ хутора Толстых. прямо мрут от голода, пишет управляющий, и помощи ни откуда никакой — буквально. Везде разговоры о покорности народа судьбе, что просто решили умирать. Да и что же им делать? Всё это так и томит душу.

Не простудись, милая Маша, не мочи ног; я рада, что вы в Ясной и на половину успокоилась. — Сейчас пришли Соня и Алик Мамоновы и Наташа Философова.

Меня беспокоит, милая Маша, что если вы уедете без Ивана Александровича, то плохо всё уберете и запрете. Пожалуйста, чтоб в доме никто не оставался, а то Таня говорила, что Попов хотел две недели жить там один. Я на это совсем не согласна. Может жить в конторе, если для папа́ это необходимо. Во-первых, слишком дрова дороги, да еще пожар сделают, а во-вторых, что бы в доме ни пропало, все люди будут говорить: там Попов жил, может кто и забрался, всё отперто было и т. д. — Вот вам и неприятно, но что же делать! Кому-нибудь и порядок надо блюсти. Прилип этот Попов безнадежно, а я всегда не любила, и теперь уж не полюблю всякое вторжение чужих в семейную нашу жизнь. Целую вас и жду с радостью.

С. Т.

№ 291

25 февраля, вечер. 1893 г. Москва

Сегодня получила, милый Лёвочка, известие от тебя, что ты приедешь в субботу, и радуюсь увидать тебя. Надеюсь, что ничто не помешает, и вы все здоровы. —Вчера Лёва привез вам известия от нас Вчера Лёва привез вам известия от нас. Толстой писал 25 февраля: «Вчера приехал Лёва и мы заговорились [...]. Лёва не поправился, и мне жалко смотреть на него, как из такого жизнерадостного красивого мальчика сделался такой болезненный. Хотя я надеюсь, что это пройдет. Духом он бодр и весел» (ПЖ, стр.449). ; но я о нем тревожилась всю ночь, как он приехал; прислушивалась к страшному завыванью ветра. У нас сутки уж метель ужасная, да еще при десяти градусах мороза. Лёве при его ослабевшем организме всякая болезнь опасна; надеюсь, что он не простудился, и что вы все побережетесь до конца. — Таня вошла в свою московскую жизнь очень, кажется, охотно. Она мало рассказывала мне про Бегичевку и о положении дел, и я жду тебя для этих сведений. Таня сегодня приглашена Мамоновыми в три часа чай пить, и оттуда она поехала в школу. В субботу она с Соней устраивает для детей вечер и какую-то игру, позвали детей человек двадцать, и я очень боюсь, что тебе будет неприятно приехать в эту суету и толпу детей с их родителями. Но отменить нам уж нельзя; да и наши дети столько ездили, что и нам необходимо было позвать к себе. Впрочем, это всё устроилось само собой Таней и Соней.

Моя жизнь течет всё в том же мире — «Войны и мира», в котором нахожу большое удовольствие. Только глаза, наконец, не выдержали и что-то стали болеть от корректур, так что вчера не решилась сидеть ночь. Как я была глупа, когда ты писал «Войну и мир», и как ты был умен! Как тонко — умно, именно гениально написана «Война и мир». — Только одно: при «Детстве» я часто плакала, при «Семейном счастии» в носу щипало, а в «Войне и мире» всё время удивляешься, любуешься, в недоумении, — но не плачешь. Увидим, что будет с «Анной Карениной».

Дети здоровы, сегодня не выходили; а вчера Таня взяла Сашу и Ваню и пошла с ними к Мартыновым и Сухотиным, а я делала необходимые визиты. Завтра царский день, и дети придут в беспокойство, а вряд ли можно будет при этой погоде что-либо предпринять. Больше писать «не нахожу», как писал мне самарский приказчик. Сажусь опять за корректуру, и так до ночи. — Ты не пишешь мне ничего о Машином кашле. Надеюсь, что вы в такой день, как нынче, побережете друг друга. Целую вас и больше писать уж не буду.

С. Толстая.

Не знаю, отчего, но в «Войне и мире», что меня трогает больше всего, это всегда старый князь и княжна Марья, и вообще Болконские все, а совсем не Ростовы.

№ 292

14 июля. 1893 г. Утро. Я. П.

Посылаю свой отчёт, милый Лёвочка. У меня что-то, да не то, выходит недочёт. Я столько раз давала свои деньги, что верно этим и запутала. Получено ещеписьмо от Лёвы Письмо от Лёвы — письмо Л. Л. Толстого от 11 июля 1893 г. с самарского хутора.. Жалуется, что всё худ, весу не прибавил ни одного фунта, хочет еще остаться; но письмо вообще грустное, и везде проглядывает страстное желание быть здоровым. — Таня сестра уехала вчера с своими мальчиками и Мишей кЯзыковым Языковы — тульская помещица Софья Васильевна Языкова, рожд. Гантц, и ее сыновья Василий и Петр Александровичи.и по сие время (утро другого дня) не возвращалась. Вчера провела вечер совершенно одна, чай пила одна и любовалась тишиной и луной. Маша была у Марьи Александровны, а Андрюша с учителями ездил на Козловку, и вот привез Павла Ивановича. — Ходила вчера гулять и ездила купаться с тремя маленькими; набрали белых грибов; после дождя их стало еще больше.

О твоей французской статье О твоей французской статье. Толстой писал статью «Не-делание». Он предполагал поместить ее во французском журнале «Revue de famille».всё ничего неизвестно. Знает лиVillot Villot. В АТ хранится письмо G. Villot к Толстому в Ясную Поляну из Петербурга от 29 июня относительно «статьи, которую вы дали в журнал Жюля Симон». Villot сообщает, что статья переведена и уже послана в Париж; Villot позаботился сделать копию, чтобы Толстой мог проверить перевод. Он предполагает, что статья будет опубликована в номере от 1 августа. наш Козловский адрес? — Как-то вы там живете и действуете? Я рада, что Поша приехал; дела пойдут успешнее. Целую тебя и Таню, поклонись от меня Елене Павловне.

С. Толстая.

Видела во сне, что умерла Таня, и ее везут в телеге женщины, и она завернута рогожами. Ужас просто, проснулась точно вся сильно больная, так билось сердце и рыданья в горле.

Писано в Рязанскую губ. В Ежедневнике С. А. Толстой пол 11 июля помечено: «Поехали в Бегичевку Таня и Лев Николаевич». Настоящему письму предшествуют три других от 5 и 26 мая и 16 июня; их мы не печатаем.

№ 293

10 сентября, вечер, 1893 г. Москва

Сейчасполучила от вас письма получила от вас письма — письмо Толстого от 9 сентября (ПЖ, стр.451) и письмо Т. Л. Толстой от 8 сентября. , и сейчас же отвечаю и тебе, Лёвочка, и Тане, и вообще всем, хотя мало что можно рассказать об одном, прожитом в Москве, дне.

Встали все рано,Павел Петрович Павел Петрович — П. П. Кандидов (р. около 1868 г.), окончил московский университет, был репетитором у Толстых; позднее — чиновник особых поручений, с 1910 г. акмолинский вице-губернатор, в 1916 г. — вятский вице-губернатор. не ночевал дома, и задержался у какого-то товарища, споря о толстовских идеях. Я ему советовала беречь свою душу, не тратя ее в бесполезных прениях. Странный он человек: ребячливый и неотесанный, но с хорошей натурой.

Как меня поразилатвоя записочка к Андрюше твоя записочка к Андрюше. Толстой писал 9 сентября: «ходя за грибами, думал об Андрюше, об его отношениях с тобой и о том, как тебе тяжело, главное, от принятого им недоброго тона, когда ты обращаешься к нему»., милый Лёвочка! Только что, ну, несколько минут перед этим, он мне отвечал грубым тоном и между нами произошло столкновение. Кажется, записка и это совпадение произвели на него некоторое впечатление. Утром ездила везде неудачно, не заставая никого, не находя ничего, что нужно. Учителя скрипки искала, спросилаГржимали Гржимали — Иван Войтехович Гржимали (1844—1915), чех, скрипач, заслуженный профессор Московской консерватории., он только указал на одного из молодых профессоров, которого очень хвалил, а именноСоколовского Соколовский — Николай Николаевич Соколовский (ум. 1919). , у которого я и была сегодня же вечером. Но цена меня ужаснула: 5 рублей за час, и это он уступил, а обыкновенно он берет 10 руб. Не знаю, на что решиться.

Дальнейшие мои поездки сопровождались такими болями в кишках, что я решила раньше ехать домой и дела отложить. С трех часов сидела дома, обедала с детьми; после обеда приехал директор типографии, а артельщик исчез, деньги запер и явился ко мне уже поздно, мертвецки пьяный. В первый раз я его видела в таком виде, и когда он протрезвится, то я ему сделаю строгий выговор и погрожу тем, что разочту. Мне всё время завидно всем вам, что вы в деревне, а я здесь, и никогда мне не было так безотрадно, как этот раз. Ни к чему не могу приложить души, ни к воспитанью мальчиков, ни к изданию, ни к делам, — всё кажется не для чего. Но это, вероятно, пройдет. Андрюша вообще ужасно неприятен и со мной, и с Павлом Петровичем, и с Мишей, и с собакой, которая очень здесь несносна; лезет всюду с недоумением, скучает, голодает, гадит. Я очень жалею, что взяла её.

Как хорошо, что тепло; вчера Дунаев говорил, что в Нижнем он читал у своего знакомого доктора медицинский журнал и был поражен описанием нервно-желудочного катарра, до чего это картина Лёвиного нездоровья. А лечение главное — укрепляющее нервы. Вот и хорошо, что Лёва может теперь брать ванны; хоть бы бог дал подольше тепла!

Теперь о масле. Я очень прошу Дуняшу сходить к скотницам посмотреть, как они бьют и моют масло и научить их. Мне отпустили такую мерзкую, жидкую, кислую гадость вместо масла, что бросить надо. А жаль добра: 8 ведер молока дают коровы в сутки. И Ивану Александровичу скажите. — Извините за такое поручение.

Сейчас снесем письма и зайдем к Елене Павловне с мальчиками. Прощайте, целую всех. Я не в духе оттого, что живот мой что-то расстроен и воздух грозовой, завтра напишу получше.

С. Т.

С. А. Толстая пометила: «Письма из Москвы, где я была с учащимися сыновьями, в Ясную Поляну, где оставалась с Львом Николаевичем остальная семья».

№ 294

12 сентября 1893 г. Вечер. Москва

Ни вчера, ни нынче не было от вас писем, но я надеюсь, что всё у вас благополучно. Здесь очень тепло, хотя всякий день дождь и ветер, иногда неприятный. Сегодня очень хотелось поехать за город, хоть немного походить по лесу и по траве; но дети второй год стремятся видеть скачки, и пришлось им уступить и поехать на скачки. Еще Миша пригласил с собойДмитрия Капниста Дмитрий Капнист — гр. Дмитрий Павлович Капнист (р. 1879), сын попечителя П. А. Капниста, впоследствии член Государственной думы 4-го созыва.. Им, кажется, было весело, тем более, что в первый раз; а мне показалось очень утомительно и скучно сидеть на месте четыре часа сряду. И странно бывает после деревни это впечатление города. Вся эта масса народа, беспрестанные поезда, вся Москва видна, загроможденная домами и церквами, тотализатор, грубые, с выражением дурных страстей, лица, особенно старые, женские, актрисы изПарадиза Парадиз — театр легкого репертуара на Никитской, близ Никитских ворот. — всё это так тяжеловесно, не нужно, не чисто. Не могу скрыть, что очень тоскую по деревне, природе, рыжикам и всем, кого оставила. Андрюша всё более и более неприятен, груб и непоправим. То он в конногвардию пойдет, то на миллионерке женится, то грубо оправдывает курение, то резиновые шины его идеал — просто тоска его слышать. Теперь ушел один с собакой гулять, а пришел Алексей Митрофаныч и играет в шахматы с Павлом Петровичем. Уроки мальчики приготовили, но у них так мало еще уроков, что совсем не стоило так рано приезжать.

Ну вот, сейчас почталион принес письма от вас. Слава богу, что все благополучно и хорошо у вас; мне веселее, что вам всем хорошо и меня это утешает в том, что мне не хорошо и скучно.

Дама приехала к вам напрасно Дама приехала к вам напрасно. Т. Л. Толстая писала 11 сентября: «Ходили сегодня в дальние елочки [...] я и одна приезжая дама, М. И. Минкевич. Её прислал дядя Петя [П. А. Берс]. Он пишет к вам письмо, что не мог ей отказать в carte d’entré [пропуске] к нам» (АСТ).; терпеть не могу этих любопытных, экзальтированных дам.Ножичек Ване постараюсь найти Ножичек Ване постараюсь найти. А. Л. Толстая писала 11 сентября С. А. Толстой: «Ваня просил тебя, чтоб ты купила ему перочинный ножик». тупой; спасибо Саше за её письмо; ошибок сначала почти нет, и я порадовалась, а под конец пошло хуже. Про Лёву я так и думала, что с теплом он бодрее, и если такая погода продлится, то ванны ему помогут; начавши, можно будет немного продолжить и в худшую погоду.

Третьего дня вечером я была у Елены Павловны; там были её две сестры:Давыдова Давыдова — Екатерина Павловна Давыдова, рожд. Евреинова (1845—1915).иСамарина Самарина — А. П. Самарина, рожд. Евреинова.и графиня Капнист. Пили чай и тихо, хорошо разговаривали. Миша со мной ходил, он сидел с Гришей, Ваня только что приехал и спал, а Петя еще в Бегичевке. — Андрюша не пошел, читал «Крейцерову сонату». Вчера я ездила по серьёзным делам, т. е. по банкам, с деньгами возилась и искала заказать бумагу для «Первой книги для чтения». Меня опять обманули с бумагой и опять приходится искать, какая фирма самая добросовестная. У Говарда встретила сияющего, здорового Сытина, просила оПетьке Петька — Петр Сергеевич Арбузов (р. около 1876 г.), сын лакея Сергея Петровича.; он немедленно охотно согласился и сказал, что ничего не будет стоить, буквально ни копейки, ни платья, ни прачка, ни еда, ни квартира. Привозить его в октябре, и он очень рад способному к рисованью мальчику, их так мало, — говорил он. ПорадуйАришу Ариша — А. Г. Арбузова, мать Пети. , и пусть не скучает его отдать, мы зимой его будем иногда брать и позаботимся о нем. — После обеда вчера приехала ко мне Елена Павловна с Гришей, и мы с ней в саду сидели и много по душе разговаривали. Особенно много говорила она о Маше. Вот, Маша, тебе интересно бы было слышать наш разговор! Результат его, что мне очень, очень жаль Петю. Неправда ли, этого вы никто не ожидали. Писать всё, что я слышала вчера от Елены Павловны, а сегодня от Алексея Митрофаныча — неудобно. Когда приеду, расскажу. Тут всё основано на таких тонкостях, на особенности характера семьи Раевских, что, пожалуй, всего и не передашь хорошо письменно.

Когда Елена Павловна с Гришей уехали, я позвала Андрюшу, Мишу и Павла Петровича погулять. Вот ночь-то была, прелесть! Но в городе и эта красота какая-то ненужная, грустная и путающая жизнь городскую. Мы шли по аллеям Девичьего Поля, дошли до Дунаева и зашли к нему. Сидят вдвоем муж и жена; он огородную книгу читает. Начались с Павлом Петровичем обычные разговоры о принципах, как я называю; поднялась между супругами опять та же, всегда существующая, но иногда затаенная до случая горечь, и мне стало тяжело. Пошли поскорей в садик и огород, который при луне показывал Дунаев, а затем домой. Завтра придут с образцами бумаги, придет плотник кухню пристроивать, придет маляр флигель оклеивать, и проч. и проч. В первый раз в жизни я ни на какое дело не кладу ни капли энергии и мне всё всё равно. Не знаю уж, к чему это. — Приехал Поша, я еще его не видала, он был у нас в мое отсутствие, завтра придет в 11 часов. Через три дня поедет он в Ясную; с ним пришлю образчики тёте Тане, ножичек Ване и всем винограду. Спасибо тебе, Таня, за подробное письмо. Вера Александровна переехала сегодня, Поварская, дом Сумбула, Таня моя знает, против самых Беклемишевых.

Алексей Митрофаныч уходит и забросит это письмо, потому кончаю и прощаюсь. Целую всех, не обижайтесь никто, что ни к кому не обращаюсь; знаю, что читать будут все вместе вечером, и всем будет спать хотеться, а почту надо ждать. Я пишу третье письмо. Будьте здоровы и веселы. Сегодня Фаддеевна меня испугала: корчи, спазмы, но прошло от иноземцевых капель. Мне лучше, а то всё живот болел.

С. Толстая.

№ 295

14 сентября. 1893 г. Москва

Сегодня опять холодно, и мое стремление ехать за город и быть в лесу и в поле — понемногу улеглось и уже я никуда не стремлюсь, тем более, что всё нездорова, т.   е. не совсем здорова. Сегодня и вчера совсем и не выезжала, только вечером побывала у тётеньки Веры Александровны, которая переехала и совсем одна. Андрюша и Миша были со мною. На минутку заезжали к Раевским, которые звали нас обедать, но мы не пошли обедать, в шесть часов поздно для нас. Там Николай Алексеевич и Наташа, которые на 17-ое едут к Соне на именины в Гриневку. — Жаль, что холод может остановить ванны Лёвы; если будет ясно, не сыро и не ветрено, то, я думаю, что ванны с большой осторожностью можно продолжать, хоть не всякий день. Не давайте ему уставать; я помню, как Руднев толковал, почему не хорошо работать физически при болезни желудка: усиленная работа возбуждает усиленный голод, желудок же слабый не выносит большого количества пищи.

Сегодня опять было столкновение с Андрюшей за Мишу. Если Миша только позоветHeddy Heddy — собака. , то Андрюша кричит на него неистово; а Мише, бедному, конечно, поиграть хочется, хотя бы с собакой. Сегодня я очень рассердилась и грозила ему отдать его в закрытый пансион. После этого он очень присмирел, учился усердно и был тих. На долго ли? Вчера ходил к Гильоме пальто заказывать, к Шенбруннеру ружье чистить и к французскому парикмахеру причесаться; а волосы острижены под гребенку. Вот и пойми его. — Сегодня у меня было много посетителей. БылSalomon Salomon — m-r Charles Alphonse Salomon (р. 1862), литератор, доктор права. Автор ряда статей о Толстом. Переводчик сочинений Толстого. Был знаком с Толстым с 1893 г. Письма к нему Толстого опубликованы в «Revue des études slaves», 1930, X., Дунаев, Алексей Митрофаныч, Ваня Раевский иПастернак Пастернак — Леонид Осипович Пастернак (р. 1862), живописец, иллюстратор Толстого. Особенно известна его «Семья Толстых в Ясной Поляне» (Русский музей в Ленинграде). — С. А. Толстая писала Пастарнак. . Я пришлю с Пошей иллюстрацию «Войны и мира», очень интересное издание, хотя моменты выбраны не самые художественные. Пастернака рисунки, пожалуй что, лучше других. Вот увидите. Он так много говорил, так смущало меня его присутствие при оценке его же картин, что я спуталась и не разберусь в оценке их, что хорошо и что дурно.

Намекал он мне на желание преподавать живопись Тане; он дает просто уроки за деньги, и Николай Алексеевич Философов говорит, что его очень ценят, как учителя. Все время он льстил всем нам, каждому в особенности, говорил, что у Тани всё есть для хорошей художницы, что ей надо больше рисовать, — вообще сидел долго и говорил много; что он просто влюблен в Льва Николаевича. — Ваня Раевский за лето спустил 37 фунтов, здоров и бодр; также прост, ясен и молчалив, как всегда. Очень интересовался Лёвой и выразил, насколько он это умеет, свою любовь к Лёве, вспоминал их первый медицинский курс. — Что-то Миша Кузминский? Сегодня писем не было, я и не жду всякий день, хотя сама пишу ежедневно, только раз пропустила. — Как живет тётя Таня? Жаль мне, что не пришлось пожить с ней еще. Совсем напрасно эту неделю приехала. Не нужно было, столько манкировок учителей; это меня Лёва сбил. Учителя музыки до сих пор не нашла; не могу ездить, а без беготни ничего не добьешься. Сегодня всё с артельщиком занималась, и еще дня на два работы; это сидишь, так еще ничего. — Миша очень тих, мил, уроки готовит усердно, а учителя не ходят, и заряды энергии пропадают. — Таня, моя дочь, ты не езди без моего приглашения; может быть я 23-го не могу приехать; надо непременно при себе выпустить издание и начать перестройку кухни. А здесь, по случаю праздников, никаких работ не добьешься.

Прощайте, милые друзья, все вместе; целую вас всех.

Варя Золотарева Варя Золотарева — В. А. Золотарева, рожд. Кислинская. беременна и ждет родить. И это после 14 лет!

№ 296

16 сентября 1893 г. Москва

Сейчас мальчики пришли из гимназии и учатся на скрипке с новым учителем; это первый урок. Что-то он очень много пока говорит, и я предубеждена против него за то, что очень дорог: это один из преподавателей в консерватории. Хотела я еще поискать, узнавала адресКламрота Кламрот — Карл Антонович Кламрот (1829—1912), скрипач. С 1856 по 1900 г. состоял первым скрипачем Большого театра., сказали: Георгиевский пер. Ходила, ходила по Георгиевскому пер., так и не нашла, вернулась домой. Буду еще искать, а то я еще не решила этого оставить. В доме рамы вставляют, холодно, беспорядок, полотёры. В саду все желтеет с страшной быстротой. Мишу спрашивали несколько раз уроки, и он пока получал хорошие баллы, а Андрюша всё говорит: меня не спрашивали, и что-то он путается. Не верить, — опасно, да если и правда, то он всякий раз сердится, когда его спрашивают о баллах. Вчера вечером сидели поздно со счетами: Дунаев, артельщик и я. Потом долго не могла заснуть, что-то страшно было. — Писать не о чем, всё скучно. От вас тоже последние известия не радостные.Машино письмо меня всю привело опять в отчаяние Машино письмо меня всю привело [...] в отчаяние — письмо М. Л. Толстой от 15 сентября, в котором идет речь об учителе Зандере, делавшем предложение Марии Львовне. М. Л. Толстая писала: «теперь положение дел стоит так, как было до моего отказа» (АСТ). . Жаль мне её очень, она точно не нормальная какая-то; да и трудно молодому существу жить без жизненных радостей. Всё в работе, в деле, никакого общения с людьми равными, молодыми. Вот бы кому проехаться хорошо за границу!

Начала письмо утром, а теперь вечеромполучила сразу три конверта серых получила сразу три конверта серых — от Л. Н. Толстого от 15 сентября (ПЖ, стр.453—454), письмо от М. Л. Толстой и коллективное письмо Т. Л. и Л. Л. Толстых, а также Т. А. Кузминской от 15 сентября. Кузминская поздравляла С. А. Толстую с именинами (АСТ). : и от папа̀, и от тёти Тани, и Маши, и Лёвы, и Тани. Читала все с волнением, каждому хотелось ответить, сказать что-нибудь, Ваничку поцеловать, что он хорош; в первый раз я почувствовала нетерпение увидать всех. —Сегодня вышло новое издание Сегодня вышло новое издание — девятое издание сочинений Толстого в 13 томах., так что это дело кончено. Завтра напечатаю объявления. Если Тане действительно не трудно будет пожить здесь, то я думаю ехать отсюда 22-го в ночь, а она пусть приедет 22-го же курьерским. — Дела мои, кроме уборки дома, к тому времени придут к концу. А дом уберу тогда при себе, это и лучше, а то с переездом опять всё затопчут.

Известие о том, что Figaro Известие о [...] Figaro. Толстой писал 15 сентября: «[Давыдов] рассказывал, что в «Figaro» напечатана выдержка из моей последней книги «Царство божие» о рекрутском наборе. Это немножко неприятно».перепечатал опять одно из самых резких мест, меня очень огорчило. Такое чувство, что над тобой какая-то невидимая рука махает ножом, и ты вот-вот попадешь под удар. Вообще всё известия не спокойные. О Лёве я постоянно думаю, и, если ему не лучше, то это уж хуже; надо бы поправляться. С 15-го ему надо было опять питьВиши Виши — лечебная минеральная вода. .

Сегодня былКоля Маклаков Коля Маклаков — Николай Алексеевич Маклаков (1871—1918), впоследствии министр внутренних дел, перед падением царизма крайний реакционер. . Такой он миленький, маленький в пиджачке. Маша в Покровском, а он тут по воинской повинности, и его, повидимому, избавят по случаю глаз. Очень счастлив, спокоен и хорош. Говорил, что Зандер хорошо действует на холере, но что Цуриков рассказывал с негодованием, что приехела баба к нему с другой болезнью, и он ни за что не стал лечить, говоря, что он на холере. Цуриков говорит: «хуже подёнщика». Так и прогнал бабу. — Была у меня сегодня опять Елена Павловна; такая добрая, участливая; я её всё больше и больше люблю. — Теперь у вас Поша, он был у меня на минутку. Здоровье мое лучше, но начинается насморк.

Таня, когда приедешь в Москву, возьми с собой Марью Кирилловну. Очень трудно тут без прислуги. Я всё сама делаю: платья, пальто, башмаки, калоши чищу; мету комнаты, чиню, пыль стираю, постели стелю, тазы выливаю и еще хозяйничаю. Времени и сил берет много при других, серьезных делах. Да и неловко тебе в доме с четырьмя, можно сказать, мальчишками. И я буду спокойнее. Для Марьи Кирилловны тоже полезно проветриться, а потом она с тобой и вернется.

Очень жаль, что я не видала Серёжу. Может быть, я к ним на денек съезжу. Получил ли он, посланные мной из Москвы ему, деньги?

Пастернак опять намекал на то, что готов учить Таню живописи, что школа пустяки, ничего не даст, что нужно другое и, пожалуй, что он прав. Как нашли вы рисунки?

Поздравляю и я Верочку с именинами, желаю ей всего лучшего. О ней ничего не написали, как она живет? Каково это, как Мишино нездоровье затянулось; мне жаль, что подробно о нем не пишете, желудок или грипп или еще что? Поберегайте Сашу и Ваничку. Саша легко простужается, и из здоровой девочки может вырасти нездоровая девушка, если её не беречь. Хорошо бы вставить рамы в их детские; если будет северный ветер, то у них будет страшно холодно. Здесь мы мерзнем, и я всё вставляю.

Завтра напишу Маше, Саше и Ваничке, а сегодня больше не могу. Целую их всех; понравились ли детям лягушки, наклейки, виноград? Ножичек Ваничке такой ли я купила, какой он хотел? Мне очень понравился. Ну, прощайте, будьте все здоровы.

С. Т.

Миша благодарит Лёву за письмо и еще ему напишет.

№ 297

19 сентября. 1893 г. Москва

Читай лучше один.

Милый друг Лёвочка,ты пишешь, как ты огорчен Машей ты пишешь, как ты огорчен Машей. Толстой писал 15 сентября: «мне неприятно то, что Маша опять завязала отношения с З[андером]. Она отказала ему резко, слишком, кажется, резко. Он отвечал ей письмом, которое меня тронуло. Я написал ему письмо, жалея его и думал, что на этом кончится. Но она на это письмо написала ему другое, в котором говорит, что не отказывается, что всё остается на том, что было, когда он уехал, т. е. ждать до нового года. Она мне очень жалка. Я надеюсь, что она опомнится» (ПЖ, стр.454).и вообще всю ее вновь затеянную историю мне описываешь. Нозачем ты дал себе расчувствоваться и написал письмо З[андер]у? зачем ты [...] написал письмо [Зандер] у? Это письмо Толстого неизвестно. По справке М. Л. Толстой оно было 6 сентября. Известен текст другого письма Толстого к Зандеру, от 3 августа, в котором Толстой отклоняет предложение Зандера, сделанное Марье Львовне.Ведь ты, повидимому, в отчаянии, что всё это возобновилось; так, если твое прямое чувство противится этому, то прямо надо действовать. Ведь нельзя же пустить Машу в её ненормальном состоянии броситься на шею этому жирному немцу только потому, что он сумел написать сантиментальное письмо? Нельзя себе представить Машу в этой немецкой, буржуазной среде с красноносым отцом, с ходьбой на рынок за сосисками и пивом, — с размножением белых Зандерят. Просто мерзость! Я не пишу ей, потому что не могу ничего другого опять написать, как то, что я говорила: семья или этот немец? Пусть выбирает; но пусть поймет, что если не будет трагического, старинного проклятия родителей за непокорность дочери в браке, то будет холодное отчуждение, ненатуральные, снисходительные отношения, от которых ей будет во сто раз больнее, чем от самой резкой брани. И всё это променять, т. nbsp; е. свою хорошую, ясную семью на неизвестного, по чужим толкам судя, — подленького человечка, который в родеЮнге Юнге. Толстая имеет в виду окулиста Эдуарда Андреевича Юнге (1838—1898), женатого на Екатерине Федоровой, рожд. гр. Толстой. через десять лет будет предпочитать жирную экономку своей исхудавшей в бедности и лишениях, подурневшей и постаревшей, интелигентной жене. — Вот что я думаю и не могу иначе. — И всё это будет делаться просто и даже добродушно, ибо с брюшком, спокойный, немецкий доктор всё должен производить благодушно, даже разврат. — Мне очень, очень жаль тебя, милый друг. Я думаю, что тебе больнее, потому что мне противнее, а это легче, чем страдать с добротой.

Вот Ваничку ты полюбил, этому я рада. Тонко сотканный он ребеночек, боюсь только, что будет болезненный. Я думаю, он тебя утешал своей детской ясностью и любовью. — Маше я так и не могу написать, и не знаю, что и скажу. Всё то же. Целую тебя. Скоро теперь увидимся, чтоб расстаться потом еще на более долгий срок. И Машу-то опасно в Москву везти в таком состоянии.

С. Толстая.

Предшествующие письма от 17 и 18 сентября не печатаем.

№ 298

23 октября. 1893 г. Москва

Что-то давно я тебе не писала, милый Лёвочка, и от вас три дня нет писем. Событий нет ни у вас, ни у нас, а обыденная жизнь, в которую впадаешь, как в старую колею, воображение всегда может восстановить и представить, вот и писать не хочется. Конечно, главное внимание мое направлено на то, чтоб следить за состоянием Лёвы; он вчера жаловался опять, что живот болит, и сегодня утром говорил, что ему не хорошо. Но это вновь меня не очень встревожило; здесь у всех осенний грипп, у Тани даже очень сильный, и она в грустном и угнетенном состоянии, а у Лёвы менее сильный. Таня вообще мне страшно жалка; я не пойму, огорчена ли она, что не едет за границу, или рада. Мне кажется, что скорее огорчена. Третьего дня провел у вас вечер Миша Олсуфьев, приехавший на юбилей Поливановской гимназии. БылаЛопатина Лопатина — Екатерина Михайловна Лопатина (р. 1865), сестра профессора, писательница (псевдоним Ельцова).,Гуревич Гуревич — Любовь Яковлевна Гуревич (р. 1866), писательница. С 1891 по 1899 г. издавала и редактировала вместе с А. Л. Волынским журнал «Северный вестник». Ей принадлежит: «Из воспоминаний о Л. Н. Толстом» в сборнике ее статей «Литература и эстетика», изд. «Русской мысли», М. 1912. Подробную характеристику С. А. Толстой Гуревич дала в ряде очерков, помещенных в «Жизни искусства», 1919, №299—300, 301, 302—303. , брат и сестра Мамоновы. У Тани уже был озноб и она была совсем больна и очень не весела, но беспокойна. Соня Мамонова овладела совсем Мишей Олсуфьевым, и с тех пор он больше не был.

Вчера я ездила, по просьбе своих детей,на юбилей Поливанова на юбилей Поливанова. 22 октября 1893 г. праздновалось двадцатипятилетие со дня основания московской частной гимназии, учрежденной Л. И. Поливановым. В 1893 г. из детей Толстого в гимназии учились Андрей и Михаил. В 1880-хгг. — Илья и Лев. Окончил гимназию один Лев.и прослушала все молебны, речи, адресы и телеграммы.Лучшая речь была Капниста Лучшая речь была Капниста. Речь попечителя Московского учебного округа гр. П. А. Капниста изложена конспективно в брошюре: «Двадцатипятилетие Московской частной гимназии, учрежденной Л. И. Поливановым. 1868—1893» М. 1893, стр.20; в этой брошюре приведены все адресы и речи, читанные на юбилее; на стр.21—22 приведен текст адреса родителей учащихся, подписанный С. А. Толстой. ; речь всегда льстива и фальшива, но он сказал так, что менее всех других это было заметно, а всё-таки было очень лестно для Поливанова. Мальчики всей гимназии были страшно возбуждены и сияли торжественностью.

Сейчасполучила Таня твое письмо получила Таня твое письмо. Письмо не сохранилось., также Ваничка и Саша от Маши. Они были в восторге, и по лицуВанички прошла целая гамма различных выражений. Он одобрил кивком, что мама́ винограду оставила; засмеялся, что вы с мышами друг друга не боитесь; еще усмехнулся, что «письмо носить в корзине» Ваничка [...] усмехнулся, что «письмо носить в корзине». Толстой писал 20 октября: «О Ваничке поминаю часто, скажи ему, что в корзинке мне некого носить». Толстой шутил, что раз самого Ванички нет, то он вместо него будет носить его письмо в корзинке. . На днях он случайно в углу около дивана гостиной увидал твой бюст. Надо было видеть его волнение и радость: он охорашивал руками и гладил голову (вот какое воображение, что он не чувствовал холода чугуна), потом обошел кругом и начал целовать, забыв, что все мы смотрим на него. Удивительный мальчик пока; что-то будет. Сегодня они немного гуляли; был град, дождь; вообще погода ужасная и у нас.

Те дни мы всё сажали; выкапывали маленькие клёны и сажали вдоль забора от Олсуфьевского сада. Помогал Ваничка и артельщиковы мальчики, и было всем очень весело. Теперь и этого нельзя делать и наступает тоскливая ноябрьская пора. Сейчас мальчики играют на скрипке; Андрюшу берет учитель в Симфоническое собрание; сегодня седьмая симфония Бетговена. Место даровое в оркестре. Утром они с Мишей ездили на Ходынское поле на своей лошади. Там садка была, т. nbsp; е. пойманных раньше зайцев пускали в поле и пробовали резвость собак разные глупые и богатые господа. Мы с Таней доказывали Андрюше всю глупость этих занятий, он очень обижался. И представь, — чтоб эти замученные зайцы бежали, а не сели, им охотник откусывал хвосты! Бог знает что! — Очень рада, что тебе приятен Дунаев, я очень боялась, что ты будешь не рад нарушению уединения. Одно жаль, что погода ему не хороша для деревенского удовольствия. Попроси Машу мне написать, посадили ли Тане березки, это дело моей совести, и я потому интересуюсь. Еще отпустили ли вы Васю, или нет? Я думаю, вам лучше его не отпускать пока, а то вы ведь одни никогда не будете, всё гости, и Маше будет трудно. Что Маша? Как ее интимные дела и опомнилась ли она наконец, поняла ли, что ей надо скорей спасать себя и свою репутацию. Здесь неприятно напомнили опять о тяжелом событии с З[андером], о котором так хочется забыть. Флёров о З[андере] как говорил презрительно и не уважительно, я даже удивилась. Даже Флёров! Сейчас Лёва пришел обедать, он был у Раевских. Сама я эти дни дурно очень себя чувствовала и плохо спала. Сегодня у меня первый день, но я себя лучше чувствую. Как твое здоровье?

Рисунок

Иллюстрация:

Л. Н. и С. А. Толстые
С фотографии 1901 г.
Музей-усадьба Ясная Поляна

О статье твоей Тулонской О статье твоей Тулонской — «Христианство и патриотизм» — статья, увидевшая свет в издании Элпидина в 1895 г. Тулонские празднества происходили в 1893 г. по поводу заключения франко-русского союза. 24 декабря 1893 г. Толстой писал Ге: «Бьюсь над статьей о Тулоне,
т. е. о жестокости, безбожности патриотизма и наглости обмана народа патриотизмом, которого давно уже нет и не может быть» («Толстой и Ге. Переписка», стр.174).я думала потому поместить кСутнер Сутнер — Берта Сутнер, деятельная проповедница пацифизма, издательница журнала: «Die Waffen nieder», о котором Толстой писал: «Это преинтересный, прекрасно ведомый журнал, который надо выписать и которым надо пользоваться» (ПЖ, стр.462). , что тогда она будет иметь характер протеста войне, а не личного задора; не будет причины русским и французам обижаться; а это всегда лучше.

Отрывали от письма; был m-r Salomon. Он разделяет Тулонские чувства вполне с теми, кто их выражает. Он очень удивился, что ты смотришь на все эти выражения чувства так скептически и несочувственно. Когда я сказала, что ты пишешь статью против, он сказал с ужасом: «c’est impossible!»1 [«это невозможно!»] Он хочет послать тебе какие-то газеты, а сегодня принес критику на последнюю твою книгу в Женевском журнале, мы ее прочтем и пришлем. Ну, прощай, пора и кончить письмо. Целую тебя, Машу и Веру. Ложусь сейчас, а то устала и вяла́ я всё время. Напиши мне опять.

С. Толстая.

С. А. Толстая пометила: «Письма из Москвы, куда я переехала с учащимися детьми, в Ясную Поляну». Настоящему письму предшествуют два других от 17 и 18 октября; их мы не печатаем.

№ 299

25 октября 1893 г. Москва

Сегодня утромприслал нам Дунаев ваши письма прислал нам Дунаев ваши письма. Имеется в виду письмо М. Л. Толстой с припиской Л. Н. Толстого (см. ПЖ, стр.460)., милый друг Лёвочка и милая Маша, а вечером сам зашел на минутку и принес известие, что вы бодры, веселы и здоровы, чему я очень порадовалась. Мы тоже, славу богу, пока благополучны; Лёва стал бодрее, говорит сегодня, что он совсем здоров, но у него переходы очень быстрые, как и в Ясной было, от крайнего уныния к бодрости и наоборот. Ваничка сегодня со мной ездил на Смоленский рынок, где я покупала мебельПироговским Толстым Пироговские Толстые — семья гр. С. Н. Толстого.; его я отправила оттуда с няней по конке, и он был в восторге. — Таня вчера лежала весь день с теплым овсом на животе и с насморком, а сегодня ездила в школу совсем бодрая на лекцию анатомии, а сейчас ушла кСтраховым Страховы. Ф. А. Страхов (1861—1923), писатель, последователь Толстого.слушать пенье какой-тоКедриной Кедрина — Елена Сергеевна Кедрова, рожд. Федорова., Илюшиной соседки. Совсем я не рада, что она туда ходит, я всё-таки желаю своим детям лучшего общества. Приходили Горбунов и Попов; уехала Соня Мамонова; узнали сегодня грустное событие — умер от холеры в ПетербургеЧайковский Чайковский — Петр Ильич Чайковский (1840—1893). — Толстой писал С. А. Толстой 26 или 27 октября: «Мне очень жаль Чайковского, жаль, что как-то между нами, мне казалось, что-то было. Я у него был, звал его к себе, а он, кажется, был обижен, что я не был на «Евгении Онегине». Жаль, как человека, с которым что-то было чуть-чуть неясно, больше еще, чем музыканта. Как это скоро и как просто и натурально, и не натурально, и как мне близко». (ПЖ, стр.459). композитор.

Посылаю тебе сегодня же под бандерольюЖеневский журнал, где пишут о твоей новой книге Женевский журнал, где пишут о твоей новой книге. Толстой писал в письме от 26 или 27 октября: «Статья о новой книге очень плохая, но интересная тем, что пишущий республиканец считает своим долгом противодействовать ей». ; тебе, может быть, Лёвочка, это будет интересно.

Очень ты меня тронул своим участием к моему здоровью. Я очень себя дурно чувствовала всё это время и красный пузырь (как ты бывало говаривал) быстро стал выпускать дух и морщиться, — но теперь мне дня два получше. Болела прямо грудь и не было дыханья; это каждый год осенью, и с годами хуже. Холод мне стал тяжел и неприятен, совершенно как моей матери последние годы ее жизни. — Болезнь мне совсем не мешает: только помогает серьезнее смотреть на ту точку, которая будет конечная для перехода в вечность, и переход этот не только не страшен, а скорее радостен. Прежде была уверенность, что я для чего-то и для кого-то нужна; а теперь я вижу, что я всё меньше и меньше могу что-либо сделать, да и сил, энергии куда как меньше стало. Хотелось бы побольше спокойствия и одиночества, а это невозможно. Иногда такая потребность хоть на часок уйти в лес, куда-нибудь, где одна с богом и природой, а не с драпировщиками, гостями, учителями, тёмными, прислугой и т. nbsp; д.

Сегодня ждали Флёрова, но он не приехал. Лёва очень ждет ответа отГорбачева Горбачев — «молодой доктор, рекомендованный Флёровым» (прим. С. А. Толстой).
В ответ на это письмо Толстой писал 26 или 27 октября: «Мне за тебя завидно себе, что я пользуюсь такой тишиной и досугом, тогда как ты в большой суете и тяготишься ею, как нельзя не тяготиться, особенно пустою, холостою суетою. Но меня радует твое стремление к сосредоточению, и я знаю, как по твоей, быстро переменяющей свои настроения натуре, эти стремления искренни. Ты, мне всегда кажется, можешь удивить не только меня, но самую себя» (ПЖ, стр.458; датировано 20 октября). , поедет ли он с ним за границу, и вообще Лёва очень спешит. Думаю, что дней через десять, а то и раньше, он уедет. Не хотелось бы мне, чтоб он уехал один.

Затем прощайте, милые, берегите свое здоровье, скоро и Вера уедет, и вы останетесь одни. Правда ли, что Марья Александровна переехала к вам? Я не успела спросить Дунаева. Кланяйтесь ей от меня. Воображаю, как она счастлива быть без нас с дорогим Львом Николаевичем и Машей. Целую вас.

С. Толстая.

№ 300

31 октября 1893 г. Москва

Приехала Верочка Приехала Верочка — В. А. Кузминская. Толстой писал 30 октября: «Лишаемся Верочки, о чем очень жалеем. Она вам расскажет подробности о нашем житье» (ПЖ, стр.451)., вся окоченевшая и усталая. Наконец-то получили и от вас известия, а то уж мы начали беспокоиться. И пришло мне в голову, Маша, что папа в отсутствии своем заболевал два раза: раз в Пирогове и раз в Бегичевке, и оба раза не ты меня уведомила, а в Туле случайно я встретила дядю Серёжу, а другой раз Елена Павловна мне дала знать. Пожалуйста, если один из вас двух захворает, — немедленно телеграфируйте, даже если не опасно. Приехать ничего не стоит так близко. — Это я пишу потому, что на меня сегодня нашло беспокойство. — Вера мне мало привезла вашего духа; не поймешь ее, а через нее — вас. — Но видно вы тихо и ровно живете, и легко себе представить как. — Мы тоже живем однообразно и почти никого не видим. Вчера сидели со мной мои Geschwister1 [сестры и братья] Лиза и Саша брат. К детям пришел Северцев, а Таня пошла к Страховым слушать музыку. Сегодня она, сама того не замечая, рассказывала очень непривлекательно о посетителях Страховых. Жирный, с короткими пальцами тенор орал так, что всё время коробило; какая-то Кедрова ломалась и пела тоже дурно, глотая непременно сырые яйца;Шарапова Шарапова — Павла Николаевна Шарапова (р. 1867), с 1899 г. жена П. И. Бирюкова.ломалась с Пошей, и он ее провожал домой (вышло: «позвольте вас проводить-с»), жалко Пошу и его жалкую роль Шараповского кавалера. Я его люблю и мне неприятно видеть хороших людей в трущобном обществе, и потому и Таню неприятно туда пускать. Но она меня не послушалась, хотя, кажется, «elle en a assez».2 [«с нее довольно»]

Живет тут у нас Верочка Толстая, и я её всё больше и больше люблю. Какое у ней удивительное благородство; как она самоотверженно старается устроить всё, чтоб сестрам и матери было приятно, и радуется, когда что им может понравиться и быть приятно. — Сегодня утром Таня сБенедиктой Бенедикта. Сведений не имеется.писали дома лежачую девочку; и Таня пишет очень хорошо, а Беня плохо. У Ванички свинка меньше; Сашу рвало третьего дня весь вечер и голова болела страшно. Она всецело унаследовала мигреньАлександры Ильиничны Александра Ильинична — гр. А. И. Остен-Сакен, рожд. гр. Толстая (1797—1841), тетка Льва Николаевича, опекунша детей гр. Н. И. Толстого после его смерти, воспитывавшая их в религиозном духе. и твою, Лёвочка. На другое утро всё прошло и только осталась бледность. Бедная девочка взяла мою близорукость и твою мигрень. Когда она ест, мне ужасно напоминает тебя. У нее нет того предела, что довольно; она может долго и много есть, а потом мигрень от излишества. Таня говорит, что и она такая же. И это не жадность, она не разбирает, что лучше, а просто большой и очень растяжимый желудок.

Мальчики довольно исправны; сегодня Миша у Глебовых, а Андрюша в театре Корш в дешевых местах. Дают«Женитьба Белугина» «Женитьба Белугина» — пьеса А. Н. Островского.. Что же ты не пошел посмотретьспектакль в Туле Спектакль в Туле. В письме от 30 октября Толстой описал свое посещение Н. В. Давыдова в Туле, где он встретил артистов: Садовскую,
Рыбакова, Федотовых и Алексеева (Станиславского). Должна была исполняться «Последняя жертва» Островского. Беседа Толстого с артистами в Туле описана Станиславским в книге «Моя жизнь в искусстве», «Academia», 1928, стр.234—238. , раз ты там был?

О Лёве не пишу до конца, потому что это самое интересное и всё-таки грустное. Сегодня он опять в унынии. Пришел утром, говорит: «мне от холода опять дурно». Флёров обещал быть с ответом молодого доктора Горбачева в субботу или пятницу, а сегодня воскресение и ни духу, ни слуху. Завтра пошлю к нему; а это Лёву раздражает и он спешит уехать. Как только надо что-нибудь предпринимать, так Лёва поднимается духом, а как надо ждать и сидеть в бездействии, так сейчас его внутренний взгляд обращается на его болезнь. Сегодня, впрочем, очень холодно, северный ветер и даже я не решилась выдти. Ты пишешь, Лёвочка, чтообо мне слухи, что я не хороша обо мне слухи, что я не хороша. Толстой писал 30 октября: «Сведения о тебе, милый друг Соня, дошедшие до меня, не утешительны о здоровьи. Одно утешение, что ты вдруг опускаешься и вдруг справляешься».. Я не больна, но всё то же осеннее состояние, от которого думала отделаться с годами, но, видно, нельзя. Дышать трудно, ночи не сплю; сегодня до шести часов совсем не спала, а в девять уже встала, шумно очень кругом. Нервы так расстроены, что расплакаться могу каждую минуту. Конечно, вид Лёвы и его состояние — главная причина моего расстройства. Изнашивается организм мой очень быстро в эти осенние месяцы. Но я не ропщу и очень благодарна судьбе за ту здоровую, молодую жизнь, которую прожила; а теперь надо уметь стареться, а не изображать из себя ужасающую личность какого-нибудь«Docteur Pascal’а» «Docteur Pascal» — роман Золя. . Я его дочла на днях, и точно я пьяна была; просто стыдно и гадко за такое чтение. Журнал «Die Waffen nieder» просмотрю, хотя трудно читать по-немецки, и отдам Поше. Мне, конечно, очень сочувственна мысль этого журнала и рада буду, если ты туда пошлешь статью. Только, пожалуйста, не пиши резко и не обижай никого в своей статье.

Как себя чувствуешь, Маша? Скучно ли тебе, трудно ли одной? Ты давно не пишешь и вообще старательно себя умалчиваешь, что мне очень жаль. К вам поехалБуланже Буланже. Павел Александрович Буланже (1864—1925), инженер, был близок взглядам Толстого. Во время болезни Толстого сопровождал его в Крым, о чем написал воспоминания, напечатанные в журнале «Минувшие годы» 1908, №9. Один из редакторов трехтомного посмертного собрания сочинений Толстого. Автор ряда статей о Толстом и о восточных религиях. Служил сначала на южных, потом на Казанской и Курской железных дорогах. Привлекался к ответственности за растрату; скрылся, симулировав самоубийство. Толстой посвящал его в обстоятельства своей личной жизни, поскольку Буланже советовался с Толстым в связи с тяжелыми отношениями со своей женой. Ему Толстой сообщил о своих столкновениях с Софьей Андреевной в тяжелое в семейном отношении лето 1897 г. Об этом свидетельствуют как неизданные воспоминания Буланже, так и письмо Толстого к Буланже от 20 октября 1897 г. В руках Буланже остался лист из дневника Толстого 1897 г., о котором сам Толстой написал: «Вырезал, сжег то, что написано было сгоряча». Записи касаются отношений с Софьей Андреевной. Листок, который Толстой считал сожженным, сохранился до наших дней; в 1933 г. он был приобретен у сына Буланже Центральным литературным музеем.узнать, живы ли и здоровы ли вы? А то Вера приехала поздно, а Буланже был утром; он по делам едет в Тулу. — Вот что, Маша. Не хочет ли кто из тёмных заработать деньги, хотя бы Марья Александровна, и переписать последнее сочинение папа́: «Царство божие внутри вас есть». Мне очень нужно; когда-нибудь скажу, зачем, но если я заказываю, то в хорошие руки. Ответь, пожалуйста. А пока целую тебя и папа́ и кланяюсьЛеонтьеву Леонтьев — Борис Николаевич Леонтьев, бывший воспитанник Пажеского корпуса. Работал на голоде с Толстым; организовывал земледельческую общину на Кавказе; жил на хуторе в Овсянникове у М. А. Шмидт. В 1909 г. кончил жизнь самоубийством в Полтаве. и Марье Александровне. Будьте здоровы и не оставляйте долго без известий.

С. Толстая.

Предшествующее письмо от 28 октября не печатаем.

№ 301

1893 г. Ноября 2. Москва

Получена телеграмма Стевени: «Кроникль Кроникль — газета «The Daily Chronicle».(Chronicle) берет статью, когда могу вас видеть в Москве». Вероятно,Стевени Стевени. Стевени 24 октября 1893 г. писал Толстому: «Я надеюсь, что вы получили мою вторую телеграмму, адресованную в Козлову Засеку, в которой я просил вас послать статью». Предполагалось напечатание статьи Толстого «Неделание» в «Daily Chronicle». Письмом от 12/25 декабря 1893 г. Стевени сообщил, что «Daily Chronicle» не опубликовала статьи, признав ее неподходящей (английские подлинники писем хранятся в АТ).
Следующее письмо от 5 ноября не печатаем. не знает, что ты еще не приезжал, хотя это вторая его телеграмма, на которую я не могу и даже не знаю куда и что отвечать.

Писала сегодня же Маше и потому нечего писать. Все по-старому.

С. Т.

2 ноября. Ночь.

№ 302

23 января. Вечер. 1894 г. Москва

О вас еще ничего не знаю, ждала сегодня письма, и нет. От Лёвы получено короткое письмо к Ваничке, а на последней странице как будто к отцу, без обращения, несколько слов, что ему чуть-чуть получше, что он негодуетна статью Данилевского на статью Данилевского. Вероятно имеется в виду речь харьковского профессора физиологии Василия Яковлевича Данилевского (р. 1852). М. Л. Толстая писала Софье Андреевне: «В вагоне с нами ехал Данилевский (его материалистическая была речь на съезде) и папа̀ с ним говорил и спорил по пути, но говорит, что он очень умный человек и было интересно с ним говорить» (почт. шт.: 25 января; письмо хранится в АСТ)., что был в Ницце, на карнавале, что вКанн Канн — город на берегу Средиземного моря во французском департаменте Приморских Альп.будет праздник: bataille des fleurs,1 [бой цветов] и больше ничего. Вчера я съездила к сестре Машеньке, застала там приготовления к всенощной с отцомВалентином Валентин — популярный среди верующих протоиерей московского Архангельского собора (в Кремле) Валентин Амфитеатров, отец писателя.. Я его видела; лицо хорошее, но глаза не глядят ни на кого, а через, и когда меня назвали, он так бегло и неохотно взглянул на меня, как будто он правилом себе поставил ни на кого на свете не глядеть. Какой это мир, где Машенька, удивительный! Всё женщины, худые, полные, покрытые головы у всех, ходят, как монахини, тихо и плавно, все обожают отца Валентина, все без семей, без дома, живут в этом«Петергофе» «Петергоф» — гостиница на углу Воздвиженки и Моховой в Москве. по углам и молятся, зажигают лампады, а кумир, радость жизни — отец Валентин и внешняя благообразная жизнь с осетриной, разговорами о еде и проч. Всякий по-своему спасается. Молятся почти весь день, и если бы это общение с богом было не механическое, а вполне искреннее, настоящее, то было бы и это хорошо, т. е. хорошо молиться весь день и думать о боге.

Мы нынче с утра ушли с Ваничкой и няней в сад и пытались каток расчистить, чтоб Сашу подучить на коньках. Но посреди дня опять стало теплеть и пошла крупа, которую вихрем крутило по улицам, так что света божьего не видно. Что-то у вас было вчера? Тут была метель и холодно было весь день и ночь. Ездила я сегодня к m-me Юнге и не застала её. Нет, нельзя быть в сношениях с людьми, живущими на час расстояния. Лошадь устала, я иззябла, и всё напрасно. Как застали Соню и детей? Буду ждать известий. Серёжа обедает у Столыпина, вчера был в концерте. У нас ни души не было, да и не будет, и я отдыхаю, и детям лучше, усерднее учатся, серьёзнее и спокойнее.

Большая, большая ошибка и вред всей семье этот ежедневный приём. Надо серьёзно и строго держаться одного дня, или надо звать, когда хочешь видеть кого, а так — гибель нам всем. Лучшее доказательство, что эту гибель вносите вы, — это то, что без вас ни души нет. И жаль, что своей семейной жизни никогда нет, всё кто-нибудь торчит перед глазами; придут дети, помолчат и уйдут. Дунаева, Мишу Сухотина и проч. не перекричишь, и ничего от них не приобретешь, кроме усталости.

Ну, прощайте, писать буду через день; а то пиши Лёве, вам, Маше, — а матерьялов нет.

Целую Соню, детей Целую Соню, детей — С. Н. Толстую и её детей Анну и Михаила. и всех вас. Серёжа собирается тоже в деревню денька на два, три.

С. Толстая.

С. А. Толстая пометила: «Письма из Москвы в именье сына Ильи, в Чернском уезде — Гриневку, и потом в Ясную Поляну. Сын Илья уезжал тогда за границу. Лев Николаевич прожил в Гриневке неделю».

№ 303

31 января 1894 г. Москва

Милый Лёвочка, спасибо, что написал мнедлинное письмо длинное письмо — письмо Толстого от 28 января, в котором он между прочим писал: «есть какая-то [...] слабость, упадок энергии и физической
и умственной, проявившейся с [...] нездоровьем. Может быть, это новая ступень старости, к которой я еще не привык» (ПЖ, стр.465).; одно, что меня огорчило, это твое ослабление, которое я замечала всё последнее время, и меня это пугало. Отчасти это твое, хотя и легкое, но продолжительное нездоровье, отчасти это от совершенно постной еды, а то и оттепели зимой всегда на тебя дурно действовали. Как-то вы будете жить в Ясной? Очень уж там будет неудобно. Я рада на этот раз, что вы уехали, и не ропщу на свое одиночество. Вам всем это было нужно; да и мы отдохнули от толпы, от которой вы не хотите и не умеете избавляться.

Посылаю письмо Лёвы посылаю письмо Лёвы. Оно неизвестно., не очень утешительное; видно, что он опять пугается одиночества и скучает без семьи. Вероятно он приедет с Ильёй; и пораньше, весной, уедет в Ясную, куда, думаю, выпишем кумыс; это глупости, что он вреден, но надо пить умеренно. Прошу Таню мне привезти обратно Лёвины письма. Что же это она себе тоже катарр желудка наживает? Мне это очень жаль, что она себя усиленно губит; и думается мне, что это горчишное масло вредно. Говорят, что́ оно самое жирное из всех постных. — Я написала Лёве, что ты о нем писал, это его утешит. Читала вчера«Черный Монах» Чехова «Черный монах» Чехова. С. А. Толстая прочла повесть А. П. Чехова, только что напечатанную в январе 1894 г. в журнале «Артист», №33.. Очень хорошо написано, но как болезненно! Что это за грустное литературное настроение! —«Зарницы» Веселитской «Зарницы» Веселитской — повесть Л. И. Микулич-Веселитской, знакомой семьи Толстых. «Зарницы» напечатаны в «Северном вестнике» 1894, №1—4.тоже прочла. Красиво написано, но мало содержательно пока. Но тон благородный, настроение не мрачное, — и за то спасибо. Теперь хочу читать«Жизнь» — Потапенки «Жизнь» Потапенки — пьеса И. Н. Потапенко.. — Пишу вам уже в Козловку, вы завтра должны быть в Ясной, но досадно, что письма пропадают.Бергер пишет Бергер пишет. Письмо управляющего И. А. Бергера неизвестно. , что не получал моего письма, в котором я толково писала ему свои распоряжения.

Приехали вчера Денисенки; дружны и счастливы более, чем когда-либо. У Леночки очень хороший вид; у него еще ноги болят, ревматизмы. Завтра они у меня обедают, и Лизанька, и Маша Маклакова с мужем. Пробудут до 10 февраля, как раз до того времени, как вы проживете в деревне, и их это огорчает.

Живу всё с детьми и другого ничего не успеваю делать. То на каток их вожу, то в гости, то за покупками они со мной ездят, то на танц-класс. А дома занимаюсь с ними, читаю им, учу добросовестно. Без них никуда еще не ездила, только три визита сделала. Тут тепло всё время, только вот сейчас начало слегка морозить, градуса 2. Мальчики поливали каток для Саши, очень веселились. Серёжа ушел сКолей Коля — Н. Л. Оболенский.
Толстой писал Софье Андреевне во встречном письме от 3 февраля: «Письмо твое вчера же получил. Всё у вас хорошо, и Серёжина забота о тебе, и внушение, которое он делает Андрюше. — Ничего так не подействует, как внушение брата, — нехороши только твои бессоницы. Побольше будь на воздухе. Особенно такие прекрасные дни, как нынче [...]. Ты спрашиваешь, что я пишу? Всё тот же, так называемый Тулон, в котором я был вовлечен в разъяснении вопроса «патриотизма», и это очень интересно и, мне думается, ново и нужно, т. е. доказательство лжи и вреда этого патриотизма. Ты пишешь о том, что в Москве можно устроить уединение; я страшно желаю этого и попытаюсь устроить это и быть как можно строже в этом» (ПЖ, стр.467). к Толстым, видеть Леночку; маленькие играют в зале с Mademoiselle. С Серёжей очень приятно, и я огорчусь, когда он уедет.

Получили ли вы посылку с письмами из Черни? Таня поздно написала, чтобы не посылать, а раньше вы мне велели посылать в Гриневку. Завтра еще партию отсылаю на Ясенки, на имя Тани. Что за пропасть всякой бесполезной корреспонденции!

Хотелось мне тебе сказать, что если тебе не работается умственно, то может быть работа твоя в настоящем её виде (я совсем теперь не знаю, что ты пишешь) не то, что надо работать. Брось, отдохни, отодвинься от неё, возьми другую, но не тоскуй, что дело не идет. Вижу, как ты иронически улыбнулся, но всё равно. Мне так не хочется, так наболело, что всем не по себе, все скучают, у всех энергия падает. В тебе я не привыкла к этому. Бог даст воспрянешь опять, и если тебе в деревне лучше, то обо мне не думай, делай, как тебе хорошо, только живите благоразумно.

Целую тебя и дочерей. В каком духе Таня? Маша, видно, очень довольна.

С. Толстая.

№ 304

2 февраля 1894 г. Москва.

Я удивилась, милый друг, что ты не получал моих писем Я удивилась [...], что ты не получал моих писем. Толстой писал 30 января: «Беспокоимся, что от тебя три дня нет писем. Я хотел уже телеграфировать, чтоб узнать, не случилось ли что» (ПЖ, стр.466).. Я писала, как обещала, через день. Сегодня пропускаю, потому что завтра едет Павел Иванович, а главное меня сбили с толку;говорят, что вы в Ясную уже не едете говорят, что вы в Ясную уже не едете. 2 февраля Толстой из Гриневки приехал в Ясную Поляну. , а выписываете Машу, и Марью Александровну в Гриневку, и Пошу. Соскучились без людей? Мы все продолжаем быть здоровы, только меня лихорадило раза три по ночам. И раз было очень страшно. Не то я сплю, не то нет, вижу входит Лёва. Я ему обрадовалась, обняла его, а у него в коже все кости сложились в кучку под моими руками; я чувствую, как они болтаются в коже и стучат, а лицо Лёвы улыбается и худое такое. Я проснулась, а мне показалось, что я и не спала, и ужас напал, что это было виденье, что Лёва ко мне приходил; а главное я испугалась, что может быть с ним в эту ночь что-нибудь случилось. Это было с 31-го на 1-е. Сегодня Саша нас напугала. Каталась в саду на коньках, и вижу я в окно, что она со всего размаха падает, не имея времени упасть безопасно. У ней подогнулась рука, она долго плакала, но потом прошло, и вечером они с Ваничкой уже отплясывали у Лизы на танц-классе. Андрюша и Миша тоже пляшут у Колокольцовых, под игру на фортепиано самой Маши.

С Андрюшей всё не ладим. Вчера я ездила к Гроту просить учителя для Андрюши. С Павлом Петровичем совсем не идет; оба виноваты, один, Андрюша, ленив и груб, другой — не добросовестен. Спрашивала я Грота совета, как быть с таким малым, как Андрюша. Он говорит: спросите его самого, чего он хочет и что думает о своем положении? Я спросила вечером. Андрюша говорит: «если ты не хочешь, чтоб я был военный, мне всё безразлично». Стали рассуждать, он нагрубил и ушел. А предоставить его самому себе нельзя; он слаб и погибнет без руководства. Серёжа уехал сегодня в Никольское на 5, 6 дней. Он испортился последние дни, ибо кутнул. — Очень рада, что ты и Таня здоровы. Маше давно не писала. Видаю здесь больше всего Лизаньку и брата Сережу, которого очень люблю. У нихМаша опять объявила, что выйдет непременно за Бибикова Маша опять объявила, что выйдет непременно за Бибикова. М. С. Толстая вышла замуж за соседа по именью Сергея Васильевича Бибикова (1871—1920)., — туда всё сестры ходили, — и брат Серёжа очень огорчен; не знаю, чем всё разрешится. Кончаю на сегодня; завтра еще припишу. Жаль, что я не знаю, что вам послать. Посылаю немного консервов, испытанных Пироговскими Толстыми; всё выходит очень хорошо, особенно крапивные щи.

Переводила сегодня Франциска Переводила сегодня Франциска. С. А. Толстая переводила книгу Поля Сабатье о Франциске Ассизском. Издана «Посредником» «Жизнь Франциска Ассизского». Толстой писал об этом издании В. Г. Черткову: «Это будет прелестная книга для «Посредника», только бы цензура не помешала». (см. Бирюков, «Л. Н. Толстой», т. III, 1921, стр.352).
После своего письма от 2—3 февраля Толстая писала также 4 и 5 февраля; эти два письма не печатаются. , и теперь хочу опять за него приняться, пока свободно. Сейчас вернулись дети.

Написано 3-го вечером.

Соня пишет, что Таня плоха; если так, то не давай ей много писать, вели больше гулять и спать. А то Соня пишет, что Таня весь день и вечер сидит и пишет. Где же отдых? Надо ею заняться вам с Машей.

№ 305

26 марта 1894 г. Москва

Второй день не опомнимся, милый друг Лёвочка, от твоего отъезда.Нам рассказали, как тывскочил в поезд Нам рассказали, как ты вскочил в поезд. Толстой писал 26 марта: «Целую нежно Таню, с которой не успел проститься в Москве, где я так навеки уронил себя» (ПЖ, стр.469; датировано 30 марта)., когда он уже шел скоро, как Маша, бледная, стояла на тормазе, не зная, едешь ли ты или нет; вообще мои беспокойства о твоей вечной беспомощности и небережении себя — вполне оправдываются, и теперь, по правде сказать, я более чем когда-либо тревожна. Ведь что могло бы быть? И оступиться, и ушибиться, — и всё можно. Мы все жалели, что не просили вас нам телеграфировать о себе, и если вам будет возможно, то телеграфируйте, пожалуйста, по получении этого письма, благополучны ли вы оба, икак здоровье Гали как здоровье Гали. — жены Черткова Анны Константиновны, в то время хворавшей. . Таня сегодня купила и послала спаржу по просьбе Владимира Григорьевича, на станцию Ольгино багажем; туда же послала в письме квитанцию на имя начальника станции.

У нас всё по-старому; Лёва не решается выходить, хотя погода дивная: ясные дни стоят всё время с небольшим холодком. Вчера был Флёров, нашел Лёву всё таким же, скорее лучше. Я перемены не вижу: он не так нервен, тише, спокойнее. Вчера только вечером говорил, что чувствует, как обвисла кишка; а то говорит что «все-таки мне с каждым днем лучше».

Таня была с Верой сегодня вМытищах Мытищи — поселок в 17 верстах от Москвы по Ярославской жел. дороге. в приюте у девочки Левина умершего. Они обе очень довольны своей поездкой за город, но девочку нашла очень худой и в болезненном состоянии. Таня хочет её взять на месяц летом к себе.

Приезжала вчера вечеромОльга Николаевна Тиблен Ольга Николаевна Тиблен — «была учительница у Кузминских, летом» (прим. Толстой)., худенькая и бледная. Её выслали из Петербурга, чтоб избегнуть петербургской весны, она едет на Кавказ и потом в Швейцарию. Мы предложили ей переехать к нам на эти дни, вместо гостиницы; она и соглашалась, и нет; хотела переехать сегодня но до сих пор её нет. Таня легла спать в ожидании субботнего вечера, а я писала пока стало тёмно, оттого так дурно. Маленькие только что пришли с гулянья; они возили тачки и катали серсо по Девичьему Полю. А вчера я пошла с ними вечером странствовать: Саша, Ваня,Коля Колокольцов Коля Колокольцов. — Николай Николаевич Колокольцов (1886—1918), сын Н. А. и М. Д. Колокольцовых, впоследствии юрист.и я. Сели на открытую конку, ехали до клиник. Потом пошли пешком до Девичьего монастыря; там башни, стены, могилы, — всё это очень поражало детей своей таинственностью и новизной впечатлений. Оттуда сели в закрытую конку до Плющихи, откуда пришли домой, когда уже было темно, прямо к чаю. — Сегоднябыла опять в лицее Была [...] в лицее — в Лицее цесаревича Николая, куда осенью 1894 г. перешел Андрей Львович.
Следующее письмо от 30 марта не печатаем. , взяла двух учителей: математики и языков. С понедельника начнется учение. — Андрюша и Миша ушли к Дьяковым, ну вот и все наши известия. Что-то у вас? Как состояние бедной Гали? Мне всё кажется, что она должна поправиться. Вчера я с Флеровым о ней говорила: он говорит, что в 33 года жаба грудная вполне излечима, но надо лечить. Если б можно было привезти Галю сюда; её никогда не лечил хороший врач, а всё какие-то фельдшерицы. Ну, прощайте, целую вас всех, в том числе и всегда симпатичную мне больную.

С. Толстая.

С. А. Толстая пометила: «Письма в Ржевск Воронежской губ., к Черткову, куда поехал Лев Николаевич с дочерью Машей».

№ 306

1894 г. Апреля 30. Москва

Мне совестно, милый друг Лёвочка, что я до сих пор не писала тебе; но мое легкое нездоровье повлияло и на дух, и вчера такая сделалась весенняя тоска, что плакать хотелось. Сегодня лучше. Был сегодня Флёров, нашел, что Лёве лучше, предлагал ему выкачиванье, т. е. промывание желудка; но Лёва не соглашается. Весь режим всё тот-же велел продолжать. О своем я не говорила; пью Эмс, но сегодня пришло, и потому всякое лечение нельзя.

У Миши экзамены У Миши экзамены — из третьего класса в четвертый. : сегодня был русский, 4-го — латынь и немецкое, 7-го — алгебра и арифметика, 10-го — греческое, 16-го — закон божий. И после он свободен, следовательно и я, чему очень рада. Андрюша уперся и не хочет держать экзамены к 16-му, а только к 30-му. Не знаю, что буду делать. Лёва хочет тоже оставаться подольше.

Таня велела сказать, что она приедет в понедельник почтовым, и с ней Марья Кирилловна, Николай Николаевич и Вера. Пришлите за ними на Козловку. Телеграммы не будет. Не забудьте.

Андрюша и Миша всё катаются на велосипеде и в большом восторге; но это очень вредит их экзаменам, особенно Андрюше.

Николай Николаевич Николай Николаевич. — Н. Н. Ге.наконец решился говоритьречь в художественном съезде речь в художественном съезде. Н. Н. Ге была произнесена речь в день закрытия художественного съезда — 1 мая 1894 г.; речь эта вкратце приведена в книге Стасова «Н. Н. Ге, его жизнь, произведения и переписка», 1904, стр.392—393.. Он ходил утром кБыковскому Быковский. — Николай Николаевич Быковский, с 1867 г. академик исторической живописи. , который приколол ему серебряный значек, как члену, а потом просил его говорить. Таня там была и сказала, что он говорил хорошо, но страшно волновался.

Собираюсь везти детей в четверг, если всё будет благоприятно, а вернусь в Москву поскорей, чтоб не оставить на долго мальчиков.

Хорошо, я думаю, в Ясной. Сегодня тепло, то дождь, то солнце, и грустно что-то. Это физическое. Плохо сплю, всё болит под ложечкой.

Как вы устроились? Пошлите за Петром Васильевичем, если он без места, а то съедутся все, некому до нас готовить, Маша измучается, а тебе желудок испортят. Ну, прощай, Лёвочка, будь здоров, не забывай нас.

С. Толстая.

30 апреля.

1894.

Толстая пометила: «Письма из Москвы в Ясную Поляну, где оставался Лев Николаевич с Машей».

№ 307

11 мая. Вечером. 1894 г. Москва

Гремит гром без дождя, жара, и я изнываю после бани, а всё-таки хочется написать. Мы без Лёвы осиротели и всё его мысленно сопровождали до Ясной с Колей и Андрюшей. Видела в банке Дунаева, который очень огорчился, что не видал Лёву перед отъездом. Его сокрушил огород: встает в 4 часа утра, поливает, пересаживает, и даже похудел от заботы. Из банка заехала в«Славянский базар» «Славянский базар» — в то время одна из лучших гостиниц в Москве, на Никольской., завезла mr.Crosby Crosby — Эрнест Кросби (1856—1907), американский общественный деятель, писатель, был представителем США в международном суде в Египте. Чтение «О жизни» произвело переворот в его взглядах. Оставив государственную службу, он отдался делу распространения новых религиозно-общественных
идей и основал «Лигу социальных реформ». Ряд его книг издан по-русски «Посредником». Письма Кросби к Толстой нет в АСТ. карточку свою для рекомендации, по его просьбе к папа̀. Как вам понравился mr. Crosby? Я от него в восторге. Умный, деликатный, образованный и благовоспитанный. Притом прекрасная наружность и большая серьёзность. Он мне показывал портреты своей жены и детей.

Была я у Поливанова (это Лёву должно интересовать); он без всякого затруднения согласился на переэкзаменовку Миши по латыни и назначил в пятницу, в час дня. Но Миша принял это равнодушно и совсем не готовится, видно ему уже всё это так наскучило! Поливанов очень расспрашивал про Лёву и видно нежно его любит; я даже удивилась и мне совестно повторять те лестные отзывы, которые он выражал о Лёве. Между прочим он говорил: — «Вот прочел я егостатейку о салютистах статейку о салютистах. Имеется в виду «Письмо из Парижа (У салютистов)», напечатанное в «Северном вестнике», 1894, кн.5. , ведь как это мило, как всё в меру, умно, хорошо написано. У него положительно талант, пожалуйста скажите ему мое мнение, и передайте, что я верю в его будущность, чтоб он не переставал писать, это положительно его призвание».

В лицее всё казенно, чинно и не симпатично. Андрюше экзамены назначены от 23-го до 28-го. 29-го он приедет в Ясную.

Была я сегодня в доме, где жили Олсуфьевы, справиться о немке. Немку не застала, а видела Нерадовского. Миша уехал только в воскресение, 8-го мая, Митя в Саратове. 17-го приезжают все из за границы.

Нерадовский Нерадовский — Петр Иванович Нерадовский, искусствовед. Позднее служил в Эрмитаже.провел меня к девочкамЗубовым Зубовы — семья Ковенского губернского предводителя дворянства гр. Николая Николаевича Зубова и Александры Васильевны, рожд. гр. Олсуфьевой. Одна из дочерей, Мария, вышла в 1906 г. замуж за С. Л. Толстого; другая, Ольга, за Д. В. Олсуфьева.. Сама графиня уехала в Петербург, где умерла гр.Гайдн Гайдн — Елизавета Николаевна, рожд. Зубова (1833—1894), жена гр. Федора Логгиновича Гейдена.скоропостижно. Когда утром горничная вошла в комнату гр. Гайдн, она нашла ее на полу, на коленях, возле звонка, мертвую. На голове лежал фотографический портрет, упавший со стены и изображавший группу сестер милосердия. Но как же мгновенна была смерть, когда голова даже не дрогнула на столько, чтоб свалить с головы портрет, легкий и не большой. Свадьба Ольги Зубовой всё-таки будет 10-го июня, в Москве. Съедутся все Олсуфьевы,Мейндорфы Мейндорфы — семья бар. Федора Егоровича Мейендорфа (1842—1911) и гр. Марии Васильевны, рожд. гр. Олсуфьевой.и т. д. Для свадьбы нанимают даже помещение большое. — Вечером пришел Ваня Раевский и Наташа, которая у меня сегодня ночует. Ее комнату у Раевских занимает какой-то больной студент с матерью, жившие на их дворе.Петя Петя [...] и Гриша — Раевские. и Алексей Митрофаныч и Гриша сидят и учатся усидчиво. — Завтра проведу утро у Флёрова, а день в Румянцевском музее, и тогда мои дела окончены. Жду ответа на мои вопросы: взять ли книги и какие?взять ли Мопассана? взять ли Мопассана? Толстой в то время писал предисловие к издававшимся «Посредником» сочинениям Гюи де-Мопассана.Взять ли 3000 р. от неизвестного для бедных? Придут за ответом в субботу. Если не ответили письменно, то телеграфируйте мне. Радуюсь, что у вас все здоровы и веселы. Самое теперь красивое время и погода чудесная. Девочки, ухаживайте без меня за Лёвой, чтоб ему не было затруднений с ваннами, едой и т. д. Время теперь самое дорогое для лечения. Еще наймитеЦыганка Цыганок — Петр Дмитриевич Новиков (ум. 70 лет в 1927 г.), по прозвищу Цыганков, крестьянин из деревни Телятинки, плотник. скорее ставить купальню. Надеюсь, что Ваничке начали соленые ванны. Нужно 27 градусов и 2 ф. соли на 6 ведер. Целую вас всех, будьте здоровы, веселы и дружны. —

С. Толстая.

Предшествующие письма от 2, 3 и 9 мая не печатаем. Письмо обращено ко всем жившим в то время в Ясной Поляне, в том числе и к Льву Николаевичу.

№ 308

1894 г. Мая 12. Москва

Поша привез свежие и хорошие вести о вас, и я рада была узнать о приезде Лёвы. Теперь ему придется быть очень осторожным. Сегодня, после грозы и града, стало холодно и ветрено. Сидим мы за обедом втроем (Коля у Колокольцовых был); вдруг в саду затемнело и разразился такой удар, что точно под окном из большой пушки выстрелили; мы все так и вскочили. Удар грозы был или у нас в саду или в соседнем.

Была сегодня у Флёрова утром, он сказал, что боль в ноге у Лёвы была или от того, что надуло или от усталости, но отнюдь не могла быть от кишечных причин. — По случаю холода ванны отмените Ваничке и, конечно, Лёве.

От Флёрова заехала к тётеньке Вере Александровне. Они все еще в Москве,Северцовы Северцовы — семья двоюродной сестры С. А. Толстой, О. В. Северцовой. едут после завтра, кроме Веры, которая остается с бабушкой до половины лета.

Потом поехала в Румянцевский музей; там Стороженко возится с книгами.Я прибрала все рукописи Я прибрала все рукописи — автографы Л. Н. Толстого, хранившиеся в то время в Румянцевском музее. , хотела запереть ящик, а замок не действует, крышку покоробило. Надо было ехать на Кузнецкий мост, отдать ящик мастеру, рукописи все вынуть, и завтра опять надо ехать в музей, такая скука! Ничего тут не кончишь. Портнихи, портные и башмачники ровно ничего не несут. Вечером сидела дома, спрашивала Мишу латынь, хотя ничего и не понимаю; у него завтра переэкзаменовка, а Павел Петрович ушел в лагерь и пропал 3-й день, хотя обещал придти и остаться до 16-го. Я вечером уж послала за Алексеем Митрофанычем, и он немного занялся латынью с Мишей, а я сводила книжные свои счеты с артельщиком. Но мои занятия прервал брат Саша, который здесь по своим делам, и сидел у меня вечер. Скучно здесь жить, особенно сегодня что-то всё не ладится, ничего не кончишь и не успеешь, а суета весь день.

Жду от вас ответов на мои вопросы, надеюсь, что все продолжают быть здоровы, и что Лёве дождь и холод не испортит здоровья и настроения. Впрочем надеюсь, что погода эта не на долго. Прощайте, целую всех, считаю дни, когда кончится мое здешнее заключение.

С. Толстая.

12 мая.

1894 г.

№ 309

1894 г. Мая 13. Москва

Не могу опомниться от ужаса, который сегодня испытала, узнав о несчастии, случившемся в семье Миташи Оболенского. Еду я по переулку, идет Ваня Раевский к нам. Я остановилась. — «Слышали вы о невероятном событии с дочерью Д. Д. Оболенского?» — Нет. — «Представьте себе, что получена телеграмма о том, что Лили поехала с мужем кататься на лодке по Волге; лодка опрокинулась, оба утонули; его вытащили, а ее нет».

Это просто ужас! Не могу себе представить, как это вынесут её родители. И жаль просто, эта милая, молодая, красивая, цветущаяЛили Лили. Е. Д. Оболенская была замужем за Николаем Александровичем Казенбеком. В действительности она утонула, переезжая в экипаже речку в полую воду. , и так погибла. Очень меня это огорчило, на всё руки опустились, не могу не мучаться мыслью, зачем случаются такие ужасающие события! Три недели едва была замужем. Так вот почему так плакала и убивалась её сестра Наташа. Что-то теперь с ней будет.

Сегодня нет от вас писем, и я боюсь, что после заявления о доставке всей Толстовской корреспонденции в Тулу, — и ваши письма отправят назад, что будет очень досадно и неудобно мне.

Мишу сегодня переэкзаменовывали по латыни и пропустили. Теперь ему остался только закон божий в понедельник, и мы уедем или в понедельник же с ночным или во вторник курьерским. Во всяком случае я телеграфирую.

Приходил Поша прощаться, едет на 1½ месяца в Кострому. ПриходилАлексей Маклаков Алексей Маклаков — А. А. Маклаков, окулист, впоследствии профессор Московского университета. , завтракал у нас, гулял. Холод ужасный; в 9 утра было только 4 градуса. Как это неудачно и жаль для Лёвы и для маленьких, и для Таниного кашля. Ни разу не написали, как ее здоровье и поправляется ли Маша? Поша очень мало рассказал о вас. — Да ничего, всё хорошо, — и только.

Андрюша мало занимается, и много покупать всё ему надо. Миша прыгает через стулья, бренчит на балалайке и учится достаточно. Мне приходится много хлопотать по разным делам и покупкам, но теперь всё кончила. Сегодня с Румянцевским музеем покончила, отлично всё убрала, заперла 8 ящиков и поставила на место.

Таня, что же холст ты не велела купить? Теперь уж будет поздно. Ну прощайте, милые друзья, я расстроена и не могу ничего интересного написать, да и нечего, теперь скоро увидимся.

С. Толстая.

13 мая 1894.

№ 310

11 сентября 1894 г. Москва

Ни разу еще не обращалась к тебе, милый Лёвочка, в своих письмах, но это всё равно: когда я пишу, да и вообще думаю, то равно обо всех, и благодарю, что пишете мне все, и часто. Сегодня былописьмо от Саши и Тани, и приписочка от тебя письмо от Саши и Тани, и приписочка от тебя — коллективное письмо от 11 сентября (ПЖ, стр.477).о кирпичах. Как жаль, что я не знала, что Иван Иванович Горбунов поехал к вам, я послала бы кое-что и написала бы с ним. Саша мне написала очень хорошо и интересно. О тебе, Лёвочка, всё это время много думаю; я рада, конечно, что ты весел и бодр, но меня интересуеттвой задуманный рассказ твой задуманный рассказ. Под 6 сентября 1894 г. Толстой записал в своем дневнике: «Утром в постели после дурной ночи продумал очень живой художественный рассказ о хозяине и работнике» (запись не опубликована). . Мне почему-то казалось, по тону, с которым ты к нему относился, — что он был бы настоящий, т. nbsp; е. очень хороший. Как это странно, эти художественные вспышки. Как красавица с годами всё реже и реже бывает красива, так и художественная красота вспыхивает реже и реже и потухает быстрее. И жаль это, надо дорожить этими проблесками, как дорожим мы теперь, в осеннюю дождливую пору, редкими лучами солнца. Не могу я отрешиться от моей любви к твоей художественной деятельности; и сегодня я вдруг ясно поняла, что это от того, что я с тобой её пережила в лучшие годы моей жизни, т. nbsp; е. просто в молодости. А дочери в своей молодости переживают другую сторону твоей деятельности авторской, и будут её любить больше всего другого.

Рисунок

Иллюстрация:

Л. Н. Толстой с группой друзей и родных в день своего 75-летия 28 августа 1903 г.
Верхний ряд: Ю. И. Игумнова, Н. Л. Оболенский, В. А. Кузминская, П. А. Буланже, А. Б. Гольденвейзер, И. И. Горбунов-Посадов, сотрудник „Русского слова“Орлов, Л. Л. Толстой, С. Л. Толстой, А. Л. Толстая, Т. Л. Сухотина-Толстая, А. И. Толстая, П. А. Сергеенко. Средний ряд: В. И. Сидоркова, Е. С. Данисенко, О. К. Толстая с дочерью Соней, С. А. Толстая, Л. Н. Толстой, М. Л. Оболенская-Толстая, Д. Ф. Толстая, С. Т. Семенов. Нижний ряд: Д. В. Никитин, М. М. Сухотин, М. Л. Толстой, О. И. Денисенко, И. Л. Толстой, А. Л. Толстой, А. А. Берс.
С фотографии
Гос. Толстовский музей в Москве

Все эти рассуждения, может быть, тебе неприятны, и тогда жаль, что я их написала; мне просто хотелось с тобой поговорить.

Лёва, несмотря на постоянный дождь и беспросветное небо, как будто стал получше, т. е. меньше стонет, бодрее говорит и ходит. Ест простоквашу, которую Фаддеевна очень дурно делает, никак не наладится, кладет компрессы и бросил все лекарства. Гимнастику не делает, сегодня попробовал поиграть на скрипке.

Была Маня Рачинская, привезла большой и маленький букеты, прекрасные георгины. Посидела часа два, была усталая и вялая. Еще был Алексей Маклаков,Халевинская Халевинская — Марья Михайловна Холевинская (р. 1856), земский врач Крапивенского уезда. В 1896 г. по просьбе Толстого дала одному рабочему его сочинения, запрещенные цензурой, за что была арестована и выслана в Астрахань., которая очень интересно рассказывала про ярмарку (Нижегородскую) и женщин тамошних. Теперь дети учатся, Лёва диктует Павлу Петровичу перевод изКоппе Коппе — Франсуа Коппе (1842—1908), французский поэт, автор лирических стихотворений и драматических пьес.. Еще приходил Павел Иванович, он вчера приехал из Костромы сДушаном Душан — Душан Петрович Маковицкий (1866—1921), врач, чех, друг и единомышленник Толстого, служил домашним врачом при Толстом, сопровождал его при его уходе из Ясной Поляны и присутствовал при его смерти в Астапове. Часть его записок опубликована отдельным изданием: «Яснополянские записки» I, М., «Задруга», 1922; 2, М., «Задруга», 1923. и Поповым. У Душана болит рука, он порезал и даже слёг в постель. Павел Иваныч много работал на земле, вид у него усталый и унылый. У вас, видно, иначе, чем здесь. Саша пишет, что был мороз и ясно; а у нас не было ни мороза, ни солнца, а идет мелкий дождь, и почти не переставая.

Была нынче у обоих директоров. Андрюше надо брать учителя математики; он никогда ни одной задачи не решает. О Мише просила, чтоб разрешили дома учиться по-французски, но Поливанов на отрез отказал. — Очень мне жаль бедную Таню, что она так болела; бог даст это не будет повторяться. — Была вчера вечером у Веры Александровны, она одна с Лёлей сидит, и очень мне обрадовалась. Хотела еще лист взять, да писать больше не о чем, до завтра. Напиши мне, милый друг, опять как-нибудь хорошее письмо, ане только о кафлях не только о кафлях. Толстой писал 11 сентября в своей приписке: «Кафли привезли, а кирпичи, я не знаю, сколько нужно. Узнаю от архитектора или печников». — В 1894 г. была предпринята пристройка к яснополянскому дому: расширен нижний этаж и надстроены две комнаты, в том числе будущая спальня Софьи Андреевны.. Целую тебя и моих милых дочерей, и моих маленьких, о которых часто скучаю. Кланяюсьмисс Вельш мисс Вельш — Анна Лукинична Вельш, содержательница небольшой музыкальной школы в Москве. С 1894 г. по летам жила в Ясной Поляне в качестве гувернантки и преподавательницы.
Толстой писал в ответ 18 сентября: «Я нисколько не нашел неприятным то, что ты писала о твоем отношении к моему писанью и отношении к нему теперь девочек; напротив, нахожу это справедливым и с очень приятным чувством вспоминаю о том времени художественной работы» (ПЖ, стр.479—480). и няне с Дуняшей.

С. Толстая.

Сижу у Миши: он учит уроки, я делала корректуру, а теперь пишу письма.

Письма от 17 июня, 28 июля, 17 и 20 августа не печатаем. Настоящему письму предшествует другое от 8 сентября; его мы также не печатаем.

№ 311

1894 г. Сентября 21. Москва

Я очень удивилась, милый Лёвочка, чтоты один день не получил письма ты [...] не получил письма. Толстой писал 19 сентября: «Вчера я ездил на Козловку за письмами, но не было от вас, что нас огорчило».; я пишу очень добросовестно всякий день, а это Вера Толстая, верно, забыла опустить в ящик; я ей дала, когда она уезжала. — Сегодня ходила повидать мисс Вельш; она сказала, что Саша еще больна, но что жили очень хорошо и дружно, и она очень довольна. Вчера вечером приехала Маня Рачинская, очень усталая, была сонна, но очень мила и ночевала у нас. Приходили невозможные гувернантки, и я уже теряю надежду найти подходящую. После обеда мальчики готовили уроки, а я прочла Лёве вслух рассказЛескова «Зимний день» Лескова «Зимний день» — рассказ Н. С. Лескова «Зимний день (пейзаж и жанр)» (ср. Полное собрание сочинений Лескова, изд. третье, 1903, т. 28, стр.112—170). , — ужасная гадость во всех отношениях. Я и прежде не любила Лескова, а теперь еще противнее он мне стал, так и просвечивает грязная душа из-за его якобы юмора, но мы не смеялись, а просто гадко. — Приходил Дунаев, и громко, с негодованием, рассказывал о каком-то купце, бросившем француженку, с которой жил 17 лет, и женившемся по внушению жулика-присяжного поверенного — на другой. Дунаев к этому относится трагично, а я себе думаю: «много их таких, бог с ними, что мне до них!»

Спасибо тебе и затвое и за Ванино письмо твое и [...] Ванино письмо — от 19 сентября (ПЖ, стр.480—481).; у вас событий мало, но вы мне ничего не пишете ни о постройке, ни о том, подсадил лиТихоныч Тихоныч — Андрей Тихонович, яснополянский садовник, служивший у Толстых с 1890 по 1895 г.
Следующее письмо от 22 сентября не печатаем. березки и яблони, и вообще кое-что в хозяйстве меня интересует: хороша ли вышла сушилка и рыли ли картофель и проч. Чем занят, то и интересует, и конечно не как средство получения денег (этого не может быть), а просто как дело. Вот приеду, всё увижу. Здесь я тоже много работаю: пишу, чиню, хозяйничаю и пр. Лёве сегодня не так хорошо, клистир после 4-х дней запора не подействовал. Ест Лёва теперь только кашки разные и простоквашу, и яичницу, а мяса совсем в рот не берет. Я ничего не говорю, думаю даже, что так лучше, так как он живет совсем без движенья. Завтра напишу последнее письмецо, целую тебя.

Твоя С. Толстая.

21 сентября 1894 г.

Настоящему письму предшествует другое от 17 сентября; его мы не печатаем.

№ 312

27 октября 1894 г. Москва

Твое письмо, милый друг Лёвочка, очень меня вчера утешило, именно потому, что особенно было вчера тяжело. Враждебность ко мне Лёвы увеличивается очень быстро и так непонятно почему, что никто, наверное, не нашел бы тому никакой причины. Даже то, что называется приставать с своими заботами и нежностями — и того теперь совсем нет. Описывать все подробности его придирок — я не могу, но вчера, когда я носила ему во флигель твое письмо, он довел меня до слёз; я убежала, чтоб он не мог еще сказать, что я ему сцены делаю. — Сейчас он пришел, тихий, жалкий, — он так занят своими страданиями, бедный, что не чуток уж, как прежде, на всё окружающее. Вчера он не обедал у нас, а во флигеле, и сказал, что он от меня уходит из дому. Теперь он будет обедать во флигеле, опять один, мы уже отобедали. — Андрюша лежит совсем в постели; его ранки от вскрытых нарывов болят, сидеть нельзя, а на то горе еще примешался понос, так что ему велели принимать опиум, чтоб не заразить вредно ранок в заднем проходе.

Миша тоже не обедал, у него сильный кашель, а нынче 10 градусов мороза и сильный северный ветер.

Очень я за Лёву боюсь, что он по этому морозу ходит взад и вперед.

Видела ли МашаВеру Петровну Вера Петровна. Имеется в виду В. П. Северцова.проездом её в деревню? Я что-то давно Маше не пишу, но думаю о ней с любовью, и часто себе представляю её ласковое, какое было в последнее время, оживленное и даже веселое лицо, — т. е. не скучное, не несчастное, — чему всегда радуюсь. Что Танины успехи на мандолине. — Приходила сегодня милая Варинька; она хворала тоже сильными спазмами с натужным поносом, и очень испугалась, что выкинет; теперь здорова. Она больше всех меня успокоила насчетЛ[имонти]хи Лимонтиха — Наталья Владимировна Лимонт-Иванова, сестра приятеля Ильи Львовича В. В. Трескина. После смерти мужа в 1894 г. переехала жить к Илье Львовичу. Позднее работала в качестве переводчицы для французских изданий. . Говорит, что её едва выносили в последнее время; что она так противно лезла к Серёже, что Соня даже ей это сказала; что она морфинистка, и у ней было не 4, а 8 человек детей; что Серёжа не думал о ней, а она была невыносимо навязчива. — Я никого почти не вижу, самой лень двигаться и потому ничего не знаю, что делается на свете и в нашей Москве. Только Павел Петрович, артельщик и няня приносят разные нелепые слухи, как например, что Захарьин отравился, значит он виноват, царя отравил, что в доме его окна все побили. А между тем от Раевских слухи, что Клейн (московский профессор) анатомировал государя и нашел именно то, что говорил Захарьин: ожирение, или скорее жировое перерождение сердца; почки не больные, но только слегка сморщенные. — Еще нынче Варинька говорила, что в университете, на религиозном основании, отказались многие от присяги, что это замалчивают, но очевидно этих исключат. Еще кто-то, не помню кто, болтал, что будто ты, Лёвочка, написал свой какой-то манифест и читал его в Хамовниках. Вообщеесть какой-то тревожный подъём духа есть какой-то тревожный подъем духа. В связи со смертью Александра III (в Ливадии, 20-го октября 1894 г.) в широких кругах либерального общества возлагали надежды на то, что новый царь даст стране конституцию или, по крайней мере, проведет некоторые реформы. Как известно, Николай II, вступив на престол, не только не пошел по пути реформ, но все надежды на это объявил «бессмысленными мечтаниями».
Как видно из этого и, в особенности, из следующего письма, С. А. заняла по отношению к событиям резко реакционную позицию. ; как всегда чего-то ждут от нового царствования, и, пожалуй, не скоро еще совсем все успокоятся.

В субботу ждут прибытия тела государя. Везде войска расставляются, везде караул, у ворот у всех, у церквей, у дворцов, — усиленный караул. От кого это караулят? Вероятно никому бы в голову не пришло сделать какой-нибудь беспорядок над телом умершего, если б не наводили на мысль, что это возможно — этим усиленным охранением. — Вероятно я ничего не увижу из всех церемоний погребальных, так как и лень, и не совсем здоровится, всё правый висок болит и правая рука; пожалуй, тоже нервная боль; а главное энергии нет, всё бы сидела, ничего не интересует и не волнует, и не радует. — Не простудились бы вы все там, в Ясной, в этот резкий, северный ветер и мороз. Пожалуйста, берегитесь и не хворайте вы все, включая и Марию Александровну.

Лёвочка, хотя это может быть я совсем напрасно пишу, но, пожалуйста, не пиши теперь ничего такого в английские или американские или другие иностранные газеты что-либо касающееся нового царствования. Я знаю, что все твои мысли и действия всегда основаны только на чистом христианстве; но теперь особенно рады будут придраться ко всему и перетолковать по-своему, и по подлому (как «Московские ведомости») всякое твое слово. Покойный государь тебя знал и понимал, я это чувствовала, а этот — бог еще его, бедного, знает!

Очень мне тебя жаль, что ты опять не доволен своей работой, иопять хочешь всё начинать сначала опять хочешь всё начинать сначала. Толстой писал 25 октября: «Свое изложение веры отложу пока. Все хочется начать сначала и иначе» (ПЖ, стр.483).. Это должно быть очень тяжело. А может быть её бог не хочет, и оттого ты её и не полюбил и не можешь кончить. Может быть твои духовные силы нужны на другую работу. Хорошо, что ты здоров и весел; я совсем что-то разучилась тут и тому, и другому. Целую тебя, Таню и Машу. Что жеАннушка Аннушка. Анна Петровна Деева (р. 1869), жена Никиты Евдокимовича. Служила кухаркой у Толстых, поступив в 1891 г. Любила читать Марка Аврелия. , приедет или нет? Она может места лишиться. Ответьте об этом, а то меня Страхов два раза об этом спрашивал. Прощай, милый друг, спасибо, что хоть на старости лет меня утешаешь словами, что любишь меня; и особенно это дорого именно на старости лет. Мне без тебя и девочек очень одиноко на свете, хотя Ваничка так любящ и нежен, что даже трогательно.

Твоя Соня Толстая.

Настоящему письму предшествуют письма от 17, 24 и 25 октября; их мы не печатаем.

№ 313

28 октября 1894 г. Москва

Посылаю чужое письмо, самой теперь мало будет времени писать; наладились корректуры и много работы. Сидим все дома, я как наседка с цыплятами. Всем лучше, у Андрюши нарывы заживают, у Миши кашель проходит. Лёва приходил на 5 минут, и завтрак уже стоял на столе, а он ушел и ел во флигеле. Митя говорит, что Лёва ему сказал: «лучше я буду есть порциями, а то наставят много, и объешься». — Коля рассказывал, что в университете беспорядки: 40 человек отказались от присяги, а вчера положили на стол подписной лист на венок; какой-то естественник поднял грубый крик и, разорвав лист, обратился в постыдное бегство. — Как плоха молодежь! Что-то подлое и трусливое вместе с тем во всех их действиях. Как же не поступать с ними — если не сказать, как с животными — то как с неотёсанной, грубой, мальчишеской толпой. — Ведь подписка добровольная, что и заявил инспектор — к чему же рвать лист и бежать. Ждут и еще беспорядков, это ужасно неприятно. — Всех церемоний приезда тела и т.   д. я вероятно не увижу, так как стара стала сама для этого хлопотать и бегать, а детей никого нельзя взять по случаю холода. Мы два дня никто никуда не выходим, а Лёва точно пробует с любопытством, насколько он может выносить холод, — и это страшно. — Сегодня не думала писать, и теперь прощайте, целую вас всех. Я послала в Ясенки целый пакет ваших писем, заказным письмом, и уже давно.

С. Толстая.

Хотела еще написать о нечто странном:заставляли присягать детей (Мишу) и женщин заставляли присягать детей и женщин. Толстой писал 25 октября: «По дороге в Козловку застал толпу мужиков, которые присягали священнику, который стоял на крыльце и смело, — не понимая того, что он делает, — обманывал людей. Мне всегда это больно и страшно видеть. Тут же уже стояли казаки и охрана, которая выехала для проезда. Это видеть еще страшнее. Вообще при перемене царствования виднее вся та ложь, которая совершается, и больно и страшно видеть ее. Впрочем, манифест исключительно неприличен: «Россия сильна беспредельной преданностью к нам» (в ПЖ опубликовано не было по цензурным соображениям). : классных дам, учительниц и т. д. Вот этого я совсем не понимаю!

Написала письмо утром, а теперь 4 часа и слёг Ваня: болит голова, зевает, попросился в постель. Еще мне тревога. Лишь бы Лёва не свалился!

№ 314

1894 г. Октября 31. Москва

Сегодня день полон событий по случаю отбытия тела государя из Москвы. Детям ужасно хотелось посмотреть всю эту процессию, но так как никто не знал о дне и часе отбытия в Петербург, то и не хлопотали о том, чтоб это видеть. Но вчера вечером собрались у нас мальчики разные: Сухотин, Берс, Колокольцов, Дьяков, и вдруг приехалаДостоевская с дочерью Достоевская с дочерью — вдова Ф. М. Достоевского Анна Григорьевна и ее дочь Любовь Федоровна (1869—1926), автор сборника рассказов «Больные девушки», Спб. 1911, и книги «Dostojewsky, geschildert von seiner Tochter, München, 1921 (в сокращенном виде по-русски: «Достоевский в изображении его дочери», ГИЗ, 1922). О Л. Ф. Достоевской см. М. Волоцкой «Хроника рода Достоевского», М. 1933, стр.126—133.. Они проездом из Крыма заехали в надежде увидать уже всю семью в сборе. Мать очень добродушная и шумная, а дочь довольно умненькая, похожа очень на отца; много читала и знает многое, живая, похожа типом наРоссу Дельвиг Росса Дельвиг — Р. А. Дельвиг.. — Ну вот, Достоевские узнали, что дети желают видеть процессию и обещали выхлопотать нам местав Историческом музее в Историческом музее. Музей расположен между Кремлевской стеной и Иверскими воротами, через которые должна была направиться процессия с телом Александра III. . — Вдруг сегодня утром в 7 часов звон колокольчика. Слышу, приехала эта самая барышня, говорит: «скорей собирайтесь, в 10 часов уже везут тело обратно». Я вскочила с постели, накинула халат и принялась будить детей. Было половина восьмого, когда все встали, коляску в миг заложили, и мы поехали. Андрюшу взяла Достоевская на своего извозчика, к его большой радости, так как барышня эта ему очень понравилась; а он в мундире, с трауром и в чистейших перчатках имел вид безукоризненный. Но лицо у него ужасное стало: желтое, худое, измученное. Нарывы прошли, а общее состояние еще плохо. — В Историческом музее нам дали окно прямо на Иверскую. Сидели мы на подмостках очень удобно и хорошо; Достоевская прислала целую корзину пирожков с мясом горячих, дети ели, ждали, волновались.

Наконец пошла процессия. Когда подъехал гроб, то всё остановилось у Иверской. Икона была вынесена на крылечко, обтянутое черным. На иконе цветы, духовенство в белых ризах, свечи горят. Молодой государь сейчас же, как остановились, так взошел на крылечко, стал на колена и поцеловал икону, и так два раза.Принц Вельский Принц Вельский — Эдуард VII (1841—1910), английский король с 1901 по 1910 г. Значительную часть своей жизни провел как наследник престола с титулом «принц Уэльский».толстый, красный, с шляпой с большим плюмажем, стоял тут же и дожидался. Потом приложился меньшой брат государя —Михаил Михаил — Михаил Александрович Романов (1878—1918), носил титул наследника в 1899—1904 гг. . Тоненький юноша повыше государя. Молодой государь очень худой, тонкий даже, имеет вид нездоровый; лицо красивое и робкое. Я прекрасно его рассмотрела. Одет в простое серое пальто и барашковую шапку. Волоса довольно темные. Из женского пола никого не было видно. Государыня, невеста и все — ехали в траурных каретах и не показывались.

Когда процессия проехала, Достоевские повели нас в музей Достоевского. Небольшая, восьмигранная очень светлая комнатка с шкапами книжными, с многими бюстами, портретами и рукописями, и вещами Достоевского. Такой веселый, чистый и хороший уголок отвели ему, и жена всё туда еще привозит и прибавляет писем, бумаг и проч.

Вернулись к завтраку домой. На дворе было тепло, солнышко выглядывало и пряталось. Лёва пришел, и мы ему всё рассказывали; но он иронически отнесся к нам и говорил, что важны не наши рассказы, а то, что в университете отказались от присяги, что была сходка на Девичьем Поле, и что арестовали более ста человек студентов, и на три дня закрыли университет. — А я в этом вижу не движение какое-нибудь, а просто полупьяные мальчишки бунтуют без причины. Коля Оболенский того же мнения.

В два часа я поехала по конке в Девичий монастырь. Я прочла в газетах, что во всех монастырях будут кормить бедных два дня обедами, и меня это заинтересовало. Подъехала я к монастырю, и, как всегда, на меня прежде всего весело повлияло то, что я увидала бесконечное пространство: — поля, реку, лес и простор. Пошла я от конки пешком к воротам монастыря. Вижу огромная толпа женщин самых разнообразных: с детьми грудными и маленькими, старухи, нищие, веселые и даже нарядные девки в красных шалях, другие в рубищах — верно толпа вроде той, которая ждет у ночлежных домов, но только одни женщины. Привратник впускает их в ворота человек около и даже более 200 за раз, считая их приблизительно. Сначала их впускали во двор монастыря, а потом уж в ту низкую, каменную церковь, где и шел обед. Меня спросили, кто я, и впустили даже с почётом; уж не думали ли они, что я прислана наблюдать. — Вот в низкой церкви накрыты были длинные, длинные столы с белыми скатертями; такие же длинные скамьи. С одной стороны стол для склада пирогов, хлеба, котлов с щами и чашек с киселем. Молодые монашки бегали с корзинами (как для белья) с хлебом и очень большими и прекрасными белыми пирогами с капустой. Всё чинно раздавали. Прежде всего ложки разносили. Перед обедом все вставали, и священник с хором монашенек читал заупокойные молитвы, «со святыми упокой» и «вечную память» государю Александру III. Мать-казначея разносила медные деньги и от игуменьи раздавала каждой женщине по 5 коп. Потом подавали пиво и мед, каждой подносили. Всё чинно, тихо, ни звука от этой большой толпы. Направо был отдельный стол только для детей. Там было веселей, и там особенно радовались киселю с молоком. — В углу молодая монахиня в этой тишине громко и отчетливо высоким сопрано читала «Житие» (кажется св. Исидора). Когда отходил обед, опять читали молитвы, все вставали и благодарили двух старых монахинь, которые каждую женщину целовали и приговаривали: «ну, сыты, ну, славу богу, ну бог с вами», и т. д. Женщины крестились, опять благодарили и уходили в ворота, а в другие впускалась следующая серия в 200 человек, и все спешили, толкались и лезли друг на друга в дверях. — Разговаривала я и с монахинями и одна, лет 50-ти, всё плакала, когда я ее о чем спрашивала и повторяла: «окаменело мое сердце, грехов много, ох, тяжкие у меня грехи; 30-ть лет молю, не отмолю никак, окаменело мое сердце!»

Вернулась домой к обеду, опять по конке;Суллержицкий Суллержицкий — Леопольд Антонович Сулержицкий (1872—1916), ученик школы живописи и ваяния, позднее режиссер, работал в МХАТ’е. Участник переселения духоборов с Кавказа, друг Толстых. О нем см. в сборнике Т. Л. Сухотиной-Толстой «Друзья и гости Ясной Поляны».пришел; опять я им и Лёве всё рассказывала. Суллера рассерженный за что-то на негоЛьвов Львов — директор Школы живописи кн. Алексей Евгеньевич Львов
Следующие два письма от 1 и 2 ноября не печатаются. исключил из училища. Там поднялось волнение, хотят бить и Львова, и стёкла, приходили к ним, т. nbsp; е. к ученикам Мясницкой школы, студенты, предлагали помощь в бунте. Я обещала Суллеру съездить завтра к Львову, похлопотать о нем и велела ему поспешить сообщить это его товарищам и остановить волнение. Суллер и сам не желает бунта и обещал остановить товарищей и ждать, что мне скажет Львов. Теперь многое зависит от моего дипломатического красноречия с Львовым. Придрались к Суллеру за то, что он произвольно фон переставил какой-то. Прощайте, пришел Миша Сухотин и Катерина Ивановна. У нас все здоровы, всё по-старому. Вас целую.

С. Толстая.

№ 315

1895 г. Января 6. Москва

Ни разу я еще не написала вам настоящего письма, милый друг Лёвочка, и очень была рада твоему, присланному с Михаилом Адамовичем. Жаль, что то́, на что ты надеялся, уезжая в Никольское, то и не удовлетворило тебя.Я говорю о твоем плане написать что-то, что ты задумал Я говорю о твоем плане написать что-то, что ты задумал. Толстой писал 2 или 3 января: «Мне очень хочется здесь написать нечто давно задуманное, но, видно, это не в нашей власти, и нынче я был дальше от возможности писанья, чем когда-нибудь». — Возможно, что речь идет о драме «И свет во тьме светит», к написанию которой Толстой фактически приступил в декабре 1895 г.. Теперь, может быть, это обошлось, и ты вдохновишься природой, новой обстановкой и симпатичными людьми. Как твое здоровье и Танино в эту оттепель? Боюсь, что на ваши желчные организмы она плохо влияет. Теперь о нас. Вчера утром меня разбудила часов в 8 няня, говоря: «Ваничка заболел». Сколько раз в жизни у меня болезненно обрывалось сердце при этих двух словах: Таничка, Илюша, Серёжа, Петя, Алёша, и пр. и пр.... заболел. Я очень хорошо и живо чувствую это наколоченное место в моем сердце, и к старости еще оно больнее стало. — Жар так был велик у Вани, что я не решилась мерить, а сразу послала, по совету даже Маши, за Филатовым. Он сейчас же понял, что это желудочное засорение, дал ему касторки, и к вечеру жар прошел, и сегодня он встал, только бледен немного. Я опять успокоилась. — У Лёвы и Маши сильнейший насморк, но Лёва не жалуется, напротив. Вчера приехал Илья с Андрюшей, который влюблен в Илью до смешного. Илья шумен, употребляет грубые слова, добродушен, и очень со мной ласков; но вчера говорили о денежных делах, он очень осуждал Серёжу, и вообще это тяжелые и неистощимые разговоры, которые не кончились и после раздела, и это очень тяжело. Жизнь они оба повели слишком широкую, и им придется плохо, это ясно видно.

Сегодня у нас обедали Ваня и Петя Раевские и Ваня Цингер. Шумели за обедом, разговаривая о благотворительности по поводу попечительства о бедных, вновь учрежденного в Москве. Я тоже получила приглашение участвовать в этом деле, но еще раздумываю, как к нему отнестись. — Приезжала вернувшаяся вчера из деревни Маня Рачинская, и грустила, что Таню не скоро увидит. Побыла не долго и уехала. Приезжала еще проведать Ваничку Маша Колокольцова, и так как Ваня был весел, а Маша с гриппом должна была сидеть дома, то я уговорила Машу Колокольцову ехать со мнойна ученическую выставку на ученическую выставку — в Школе живописи и ваяния., и мне было очень приятно и с ней, и на выставке. Нашла я ее плохой; из пейзажей лучшие две оттепели: №nbsp; 87 и 88-й, кажетсяЖуковского Жуковский — Станислав Юлианович Жуковский (р. 1873), в 1892—1898 гг. учился в Школе живописи; впоследствии профессор, пейзажист. . Еще не дурно — аллея старых деревьев и среди мокрая дорога; это я для Тани пишу. Из жанра хороши: две девушки — одна смотрит в открытое окно, и не дурён мужик столяр, и два монаха не дурно; но очень хорошего ничего нет. Портреты Тани мне показались тоже не дурны, хотя равной по ее силе есть женская, поднятая кверху головка брюнетки, не знаю чья. Карандашем ее самой — равного нет, и его замечают. Вчера Филатов мне хвалил и удивлялся сходству; и он, и кн. Львов мне говорили, что её все хвалят. — Получила приглашение от Глебовой на завтрашний вечер танцовальный для детей. Очень жаль, что Ваничка оплошал; они все праздники не веселились, и их жаль. Я знаю, что и ты, и все вы против веселья. Но я убеждена, что без смены труда с весельем жить не хорошо. И без того и без другого жизнь не полна.

Машу мне нынче было жаль. Она нервна и беспокойна в присутствии П[ети], и вместе с тем ей как будто хочется общаться с ним. Ваня всё расспрашивал почему-то о Вере Кузминской.

Без вас мне не особенно скучно, я рада, что вам хорошо, что хоть вы наслаждаетесь тем, что я теперь к старости стала так любить — природой. А кроме того отсутствие забот всяких, общество милых людей — все это так хорошо.

Ваничка подошел, велел вас целовать и кланяться. И я вас целую с Таней, и теперьнапишу следующий раз открытое, в телефон напишу [...] открытое, в телефон. С Никольским-Обольяновым можно было сноситься открытыми письмами на ближайшую жел. -дор. станцию, откуда содержание передавалось по телефону в имение. .

6 января

1895 г.

С. Толстая.

С. А. Толстая пометила: «Из Москвы в Никольское-Обольяново, где Лев Николаевич гостил с Таней у графов Олсуфьевых».

№ 316

1895 г. Января 9. Москва

Только что сегодня принесла Маша Зубова ваши письма ко мне, Митя был два раза и забыл передать.

Ты права, Таня, что я радуюсь, если тебе хорошо, и надеюсь, что ты поправишься. Не знаю чему приписать, но наша жизнь вообще стала какая-то нервная и на всех нас так действует. Я иногда думаю, что это от сложности различных возрастов. Всякий возраст заявляет свои потребности; общей гармонии семейной быть не может. А тут еще подмешиваются различные элементы.

Был Дунаев в первый раз. «Когда я узнало группе о группе. Толстая пометила: «Когда я просила Льва Николаевича сняться со мной, он мне отказал, а тайно снялся с толстовцами. Я обиделась и, взяв негатив, разбила его. Разбитый негатив изображал Льва Николаевича, Горбунова, Бирюкова, Черткова, Трегубова и еще кого-то». — Толстой писал в ответ: «Очень жаль, что ты ложишься поздно спать и не перестала говорить об истории с фотографией» (письмо от 12 января, ПЖ, стр.488). , меня в сердце кольнуло», — сказал он мне на мой вопрос, как он на это смотрит.

Лидия Ивановна тоже была крайне удивлена. Я до сих пор не успокоилась и главное неприятно то, что была вызвана на грубый поступок. Его совершать всегда тяжело. — Маша пошла кСтраховым Страхов — Ф. А. Страхов. ; его вызвало жандармское управление, и если он не найдет за себя поручителя, его схватят завтра и куда-то посадят. Что это за сумбур, все эти темные! И жаль их, и досадно. — Сегодня уехал Илья, а Лидия Ивановна осталась до завтра. Мы все ей очень рады. — У Лёвы всё грипп, но он благодушен. Ну, прощайте, целую вас. Смотри же, Таня, потолстей. До чего Ваня похудел, это ужас! Легонький стал, ничего не ест. Сегодня дала хинин и лихорадки не было, так поломало. Письмо его плохо, но писал один.

9 января.

1895

№ 317

26 апреля. Киев. 1895 г.

Милый друг Лёвочка, меня беспрестанно охватывает чувство, зачем я уехала от тебя и от всех вас и от дорогих мне воспоминаний о Ваничке, и иногда хочется немедленно бежать домой. Но и Таня сестра, и Саша, и Вера, и мальчики до того все ласковы, так ухаживают за мной, так бережно относятся к моему горю, что всё время чувствуешь себя растроганной и благодарной. Маша же, конечно, страшно бы огорчилась, если б я скоро уехала. Тем не менее мы выезжаем в воскресенье, а в понедельник с курьерским будем в Москве, если ничто не изменится ни у вас, ни у нас. Не переставая думаю и о тебе, и о Тане, иоб Андрюшиных зубах об Андрюшиных зубах. «Андрюша выбил себе нечаянно о железную решетку зубы и весь окровавленный вечером явился домой» (помета Толстой). , Сашиных пальцах, Мишином экзамене. Напуганной душой боюсь всего и всего жду от судьбы. Здоровье мое должно быть поправляется; сегодня вечером Саша уговорил нас идти в Ботанический сад. Это пока было лучшее впечатление: огромный сад, весь в горах, каштановые аллеи, весь сад молодо-зеленый, еще не тенистый, и соловьи во всех концах. Конечно, вся эта красота и радость весенней природы вызвала, как и всё теперь — отчаяние и слёзы. Мне жаль Таню, которая всё время плачет со мной; я стараюсь удерживаться, уходить с Митей в садик, — мне совестно Саши, но я еще не могу владеть собой и никакая обстановка в мире, я ясно теперь это поняла, не только не излечит, но даже не облегчит моего горя.

Маша всюду бегает, восхищается, была сегодня вЛавре Лавра — Киево-Печерская лавра, древний монастырь, расположенный на берегу Днепра., любовалась Днепром, который теперь почти такое же производит впечатление, как Волга; но Маша говорит, что еще в прошлую ночь она потела и ощущала лихорадочное состояние. Авось пройдет до понедельника. С нами едет Вера в Москву, что очень облегчит дорогу; она веселая и участливая, и очень развилась.Митя Митя — сын А. М. и Т. А. Кузминских, сверстник умершего Вани Толстого (р. 1888).всё меня спрашивает про Ваничку, ласкает меня, водит за руку и занимает. Когда я ему рассказываю о Ваничке, он всё приговаривает: «да, да», и вздыхает. К памяти Ванички у него благоговенье. Сегодня мы купили рамку, вазочку и живых фиалок, и в рамку сунули Ваничкину карточку и поставили перед ним фиалки у Митички на столе. А вчера я ему отдала Ваничкину бронзовую собачку, а он, ложась спать, положил эту собачку на подушечку около себя, и покрыл её тряпочкой. Мы с ним много сидим и вспоминаем более радостные времена. — Чувствую себя еще слабой, но конечно выздоравливающей телом, — но не душой. Хоть бы бог помог меньше страдать! От вас еще не было письма, да и не могло быть. Как ты живешь, милый Лёвочка? Что Таня, в каком душевном настроении? Как мне вас стало жаль, что вы все не можете пользоваться таким садом, соловьями и свежестью воздуха и природы, какими сегодня вечером пользовались мы. Я понимаю, как здесь хорошо жить с этими садами, Днепром и теплым климатом. Крепко и нежно целую всех вас. Уехали лиМаня и Вера Маня и Вера — М. К. Рачинская и В. П. Северцова.в Англию?Не было ли известий от Лёвы? Не было ли известий от Лёвы? Л. Л. Толстой находился в санатории Ограновича близ Москвы.
Толстой писал во встречном письме: «Я надеюсь, Соня голубушка, что эта поездка тебе будет очень полезна. Жить надо, милый друг, если бог велит, а уж если жить, то как можно лучше, так, как он хочет. Ты просила его, и я знаю, искренно и горячо, чтоб он указал как, и он наверное укажет. Перемена места и путешествия на меня всегда действовали, вызывая новые взгляды на вещи и новый ряд мыслей и намерений и прибавляли бодрости. Уверен, что и на тебя также подействует» (ПЖ, стр.489). В неделю много может быть событий; ведь Ваничку в два дня унесло! Ну, прощай, мой друг. Не забывай меня.

С. Толстая.

Помета С. А. Толстой: «в январе и феврале Ваничка все хворал лихорадкой, которая прошла, но на ослабевший организм пала зараза скарлатины. Ваничка заболел 21 февраля 1895 г. вечером и скончался 23 февраля вечером. — Письмо из Киева, куда увезла меня к себе сестра Таня. Со мной поехала дочь Маша».

№ 318

1895 г. Мая 21. Москва

Переписываться через телефон скучно, и я решила сегодня написать письмо. Получили вечером о вас известия и очень были рады. Сегодня была телеграмма от Андрюши, который передает содержание телеграммы Лёвы, что газеты пишут о нездоровье твоем, Лёвочка, и Лёва просит ответить ему скорей о здоровье папа, что мы и сделали. Вчера же было письмо, что в Ясной Лёва жить не будет, что флигель можно отдать. Вечером былТанеев Танеев — Сергей Иванович Танеев (1856—1915), сын чиновника. В 1875 году окончил Московскую консерваторию. С 1885 по 1889 г. — директор Московской консерватории. С 1889 г. — профессор по классу контрапункта, фуги и формы. В 1880-хгг. стал пользоваться популярностью, как крупный пианист. Известен в качестве композитора. С. И. Танеев часто бывал в доме Толстых в Москве и прожил два лета (1895 и 1896 гг.) во флигеле Кузминских в Ясной Поляне. — Об истории своего знакомства с Танеевым С. А. Толстая пишет в своей автобиографии: «После смерти маленького сына Ванички я была в том крайнем отчаянии, в котором бываешь только раз в жизни; обыкновенно подобное горе убивает людей, а если они остаются живы, то уже не в состоянии так ужасно страдать сердцем вторично. Но я осталась жива и обязана этим случаю и странному средству — музыке[...]. Отравившись музыкой и выучившись ее слушать, я уже не могла без нее жить; абонировалась в концерты, слушала ее, где только могла, и сама начала брать уроки. Но сильнее, лучше всех на меня действовала музыка Танеева, который первый научил меня своим прекрасным исполнением слушать и любить музыку[...]. Иногда мне только стоило встретить Сергея Ивановича, послушать его бесстрастный, спокойный голос — и я успокаивалась[...]. Состояние было ненормальное. Совпало оно и с моим критическим периодом. Личность Танеева во всем моем настроении была почти не при чем. Он внешне был мало интересен, всегда ровный, крайне скрытный, и так до конца непонятный совершенно для меня человек».
(«Моя жизнь», часть III, не опубликовано, хранится в АТ). С. Л. Толстой замечает: «исключительное пристрастие женщины в возрасте между 50 и 60 годами к человеку, к ней довольно равнодушному, постоянное желание видеться с ним и слышать его музыку, нельзя не назвать ненормальностью» («Дневники С. А. Толстой» 1897—1909, стр. VIII). Внешние отношения С. А. Толстой и Танеева носили светский характер и никогда не переходили за границу знакомства и дружбы между людьми, взаимно уважающими друг друга. Софья Андреевна записала в своем дневнике 5 июня 1897 г.: «Ревнивые требования Льва Николаевича прекратить всякие отношения с Сергеем Ивановичем имеют одно основание: это страдание Льва Николаевича. Мне же прекратить эти отношения — тоже страдание. Я чувствую так мало греховности и столько самой спокойной тихой радости от моих чистых, спокойных отношений к этому человеку, что я в душе не могу их уничтожить, как не могу не смотреть, не дышать, не думать» («Дневники С. А. Толстой», 11, стр.112). Вместе с тем привязанность к Танееву портила отношения С. А. Толстой с Львом Николаевичем. Л. Н. Толстой очень тяжело переживал ненормальное положение Танеева в своей семье. Дневники Танеева свидетельствуют о большом пиетете Сергея Ивановича к Толстому. После смерти Толстого Танеев писал Софье Андреевне 13 ноября 1910 г.: «Смерть Льва Николаевича, вызвавшая скорбный отклик во всем мире, особенно чувствуется теми, кто, подобно мне, имел счастливую возможность находиться с ним в личном общении и непосредственно испытывать всю обаятельность его светлой личности» (не опубликовано). О пристрастии к себе со стороны Софьи Андреевны Танеев не догадывался. Толстой сохранял спокойствие во внешних отношениях с Танеевым; слушал его музыку и исполнение, охотно беседовал с ним, играл в шахматы, но не мог не засвидетельствовать тяжести создавшегося положения. Под 6 октября 1895 г. он записал в своем дневнике: «Танеев, который противен мне своей самодовольной нравственной, и смешно сказать, эстетической (настоящей, не внешней) тупостью и его coq du village’ным [привилегированным] положением у нас в доме. Это экзамен мне. Стараюсь не провалиться». О роли Танеева в доме Толстых проникли толки в общество. А. С. Суворин записал в своем дневнике под 10 ноября 1896 г.: «Был М. А. Стахович[...]. Рассказывал о Л. Н. Толстом. Этим летом он страшно ревновал свою жену к музыканту Танееву, как Левин, как герой «Крейцеровой сонаты». Дело доходило до жарких сцен, до скандалов, и Танеева, наконец, он выжил» «(Дневник А. С. Суворина», М. — П. 1923, стр.133). Танееву посвящен №8 (апрель) журнала «Музыкальный современник» за 1916 г. См. также «С. И. Танеев. Личность, творчество, документы его жизни». М., 1925; Вас. Яковлев, «С. И. Танеев. Его музыкальная жизнь», изд. ГАХН, М. 1927. Дневники Танеева за 1895 год опубликованы С. М. Поповым в сборнике «С. И. Танеев» М. 1925; за 1896 г. — в первом томе «Истории русской музыки», под ред. Кузнецова, М. 1924. В этих дневниках идет по преимуществу речь о Толстых., и мы с ним окончательно переговорили, и решили ему отдать флигель за 125 рублей. Он все просил, чтоб ему назначили 150 р. Были и обычные братья Маклаковы, играли с Таней в tennis и катались на велосипедах. Сегодня Троицын день; с утра я очень грустила и обычно при таком настроении ходила по саду. Таня еще спала, Серёжа уехал к Мане, Саша, няня и Верка ушли к обедне с цветами, а Коля спал до 12-ти часов. В доме была мертвая тишина. Потом мы буднично читали с Таней корректуры, а потом она поехала с Марьей Кирилловной к дантисту, который дёргал ей корни, и скрёб десну и резал, и всё это её ужасно измучило, истомило нервы, так чтов Петровское-Разумовское в Петровское-Разумовское. В Петровской академии жили Рачинские.мы немного опоздали. Ко мне приходила Вера Северцова сmiss Mackarthy Miss Mackarthy — гувернантка Кузминских.и очень интересно рассказывала про Англию.

Рачинский встретил меня словом: «судьба» Рачинский встретил меня словом: «судьба» — в связи с предстоящим браком С. Л. Толстого с М. К. Рачинской., хотел что-то еще сказать, но остановился. Я сказала: «что же, мы можем друг друга поздравить?» — Он сказал: «отчего же не поздравить?» Потом мы пошли в кабинет от всех присутствующих (Соня, Алик,Штакельберг Штакельберг — Эдуард Иванович Штакельберг., Коля Оболенский и проч.), и он мне сказал, что бог послал Мане нашу семью и Серёжу, чтоб спасти Маню. Он, видно, такнапуган английской историей напуган английской историей. Имеется в виду одно увлечение М. К. Рачинской в Англии. , что брак с Серёжей ему кажется большим благополучием. —

Из Петровского-Разумовского Маня ехала в коляске своей с Серёжей, а мы в своей. Очень было лунно, холодно и сурово; точно не май, а самый конец августа. Не хорошо, хотя лучше, чем теплые, радостные дни с птицами, солнцем и жизнерадостной природой без радости, а напротив с горем на сердце. И особеннотяжело было ехать опять по той же грустной дороге тяжело было ехать опять по той же грустной дороге. По этой дороге везли хоронить Ваню Толстого, которого погребли на кладбище села Никольского, близ Покровского-Стрешнева.
Следующее письмо от 11 сентября не печатаем. , по которой ездили при совсем других тяжелых обстоятельствах.

Как тебе живется, милая Маша, в новом для тебя месте? Надеюсь, что и ты, Лёвочка, немного окрепнешь в любимом тобою Никольском. Если тебе хорошо, то не спеши приезжать в среду, а оставайся подольше. Серёжа пробудет тут до вторника вечера; буду заниматься Мишей и готовиться к отъезду в Ясную. Целую вас обоих и прошу Анне Михайловне передать мой сердечный привет. Остальные, верно, все уехали.

Будьте здоровы и веселы.

С. Толстая.

21 мая ночь. 1895 г.

Толстая пометила: «Письмо из Москвы в Никольское-Обольяново, к Олсуфьевым, где гостил Лев Николаевич.

№ 319

12 октября 1895 г. Я. П.

Все эти дни ходила с камнем на сердце, но не решилась заговорить с тобой, боясь и тебя расстроить и себя довести до того состояния, в котором была зимой в Москве. Но я не могу (в последний раз — постараюсь, чтоб это было в последний) не сказать тебе того, что так сильно меня заставляет страдать. Зачем ты в дневниках своих всегда, упоминая мое имя, относишься ко мне так злобно? Зачем ты хочешь, чтоб все будущие поколения и внуки наши поносили имя мое, как легкомысленной, злой и делающей тебя несчастным — женой? Ведь если это прибавит тебе славы, что ты был жертвой, то на сколько же это погубит меня! Если б ты меня просто бранил или даже бил за всё то, что я делаю по-твоему дурно, ведь и то мне было бы несравненно легче; — то прошло бы, — а это всё останется.

После смерти Ванички — (вспомни «папа́, никогда не обижай мою маму») ты обещал мне вычеркнуть те злые слова, относящиеся ко мне в твоих дневниках. Но ты этого не сделал; напротив. Или ты в самом деле боишься, что посмертная слава твоя будет меньше, если ты не выставишь меня мучительницей, а себя мучеником, несущим крест в лице жены.

Прости меня, если я сделала подлость и прочла твой дневник. Меня на это натолкнула случайность. Я убирала твою комнату и обтирая твой письменный стол от пыли и паутины снизу, — я смахнула ключ. Соблазн заглянуть в твою душу был так велик, что я это и сделала. И вот я натолкнулась приблизительно, на такие слова: «Приехала С. из Москвы. Вторглась в разговор с Боль, выставила себя. Она стала еще легкомысленней после смерти В. Надо нести крест до конца. Помоги господи» и т. д....

Когда нас с тобой не будет в живых, то это легкомыслие будут толковать кто как захочет, и всякий бросит грязью в жену твою, благо ты всякого вызываешь на это своими словами.

И всё это за то, что я всю жизнь жила только для тебя и детей твоих, что любила тебя одного больше всех на свете (кроме Ванички), что легкомысленно (как ты это рассказываешь будущим поколениям) я себя не вела и что умру душой и телом только твоей женой. Я знаю, что легкомыслие относится к религиозному, но кто же это поймет?

Стараюсь стать выше того страдания, которое так мучает меня теперь; стараюсь стать лицом только перед богом и своей совестью, смириться перед злобой любимого человека и, помимо всего, оставаться в общении только с богом: «любить ненавидящих нас», «яко же и мы оставляем должникам нашим», и «даждь ми видети свои прегрешения и не осуждати брата моего», и подставить правую щеку, когда бьют по левой... и я, бог даст, достигну этого высокого настроения.

Но если тебе не очень трудно это сделать, — выкинь из всех дневников своих всё злобное против меня. Ведь это будет только по-христиански. Любить меня я не могу тебя просить, но пощадить мое имя, если не трудно, то сделай это, впрочем как хочешь и это. Еще раз пытаюсь обратиться к твоему сердцу. Пишу это с болью и слезами. Говорить никогда не буду в состоянии. Прощай. Всякий раз как уезжаю, невольно думаю: увидимся ли?

Прости, если можешь.

С. Толстая.

Текст письма сохранился в четырех автографах. Три из них почти сходны, являясь копиями. Сюда относятся: 1) автограф, хранящийся в Ясной Поляне, — писано карандашом с надписью: «Гр. Соф. Андр. Толстой. Материалы. Мое письмо к Л. Н. Иностр. статьи». Инвентарн. №2312; 2) автограф, хранящийся в АТ в конверте с надписью: «Мое черновое письмо к Льву Ник. 25 окт. 95 г.»; 3) собственноручная запись, вписанная в дневник С. А. Толстой под 10 августа 1903 г., воспроизводящая данный текст. Текст этот напечатан в ДСТ, III, стр.222—223; 4) отличная от данных текстов редакция, повидимому более поздняя, сохранилась в АТ в конверте с пометой: «Это письмо писано до нашего разговора. Когда ты меня уверял, что кроме хорошего ничего не пишешь обо мне и детях, то точно ты нож ворочал в моем сердце. Могу ли я верить тебе теперь? Ну, да бог с тобой, я сама виновата, что прочла тихонько твои мысли. Прости меня». Этот текст нами и воспроизводится.

Запись, на которую натолкнулась С. А. Толстая в дневнике Льва Николаевича, относится к 6 октября 1895 г.; в настоящее время в подлиннике дневника в данном месте 17 строчек, вымаранных Толстым. По поводу настоящего письма имеется следующая запись в дневнике Толстого под 13 октября 1895 г.: «Все эти дни видел, что что-то мучает Соню. Застал ее за письмом. Она сказала: что скажет мне после. Нынче утром объяснилось. Она прочла мои злые слова о ней, написанные в минуту [раздражения]. Я как-то раздражился и тотчас же написал и забыл. В глубине души чувствовал, что что-то сделал дурное. И вот она прочла. И бедная, ужасно страдала и, милая, вместо озлобления написала мне это письмо. Никогда еще я не чувствовал себя столь виноватым и умиленным. Ах, если бы это еще больше сблизило нас. Если бы она освободилась от веры в пустяки и поверила бы в свою душу, свой разум. Пересматривая дневник я нашел место — их было несколько — в которых я отрекаюсь от тех злых слов, которые я писал про нее. — Слова эти писаны в минуты раздражения. — Теперь повторяю еще раз для всех, кому попадутся эти дневники. — Я часто раздражался на нее за ее скорый необдуманный нрав, но, как говорил Фет, у каждого мужа та жена, которая нужна для него. Она, — я уже вижу как, была та жена, которая была нужна для меня. — Она была идеальная жена в языческом смысле — верности, семейности, самоотверженности, любви семейной, языческой и в ней лежит возможность христианского друга. Я увидал это после смерти Ванички. Проявится ли он в ней? Помоги Отец. Нынешнее событие мне прямо радостно. Она увидала и увидит силу любви — ее любви на меня».

№ 320

17—18 октября 1895 г. Петербург

Сейчас два часа ночи, только что все разошлись; после оперы собрались у нас чай пить все Масловы,Климентова Климентова — Марья Николаевна Муромцева, рожд. Климентова,
певица, первая Татьяна в «Евгении Онегине», жена председателя Первой Государственной думы, Сергея Андреевича Муромцева.и Сергей Иванович.Опера имела успех средний Опера имела успех средний. Биограф Танеева пишет: «Опера «Орестея» была впервые исполнена 17 октября 1895 г. на сцене Мариинского театра в Петербурге. Несмотря на участие некоторых крупных артистических сил (Ершов, Славина) постановка ее не была осуществлена с надлежащим вниманием со стороны дирекции. Главный дирижер оркестра Э. Направник передал руководство своему помощнику[...] после двух представлений были сделаны урезки, помимо автора» (Яковлев, «С. И. Танеев» в сборнике «С. И. Танеев», М. 1925, стр.11; см. там же дневниковую запись Танеева о спектакле, стр.66—67)., вызывали автора раза четыре. Очень было странно видеть Сергея Ивановича на сцене в сюртуке, с актерами и актрисами за руки, которые в греческих костюмах ему аплодировали тут же, на сцене. Приходил к нам в ложу Н. Н. Страхов, а то больше никого не видали. Вчера в Москве с нами случилось то неприятное, что мы опоздали на скорый поезд и уехали с курьерским, что стоило дороже. Опоздали мы потому, что запоздавший из Курска передаточный поезд загородил путь извозчикам, а когда нас пропустили, продержав очень долго, — скорый поезд пять минут как ушел. — Была я нынче уАлександры Андреевны Александра Андреевна. — А. А. Толстая., но она еще не вернулась из Царского. Потом заехала кm-me Менгден Мадам Менгден — Елизавета Ивановна Менгден, рожд. Бибикова (ум. 1902 г.).и посидела у ней. Она иСоня Соня — дочь Менгден Софья Владимировна, по второму мужу Бельгард.очень жалки на вид. Обедали мы уЭрдели Эрдели — И. Е. и М. А. Эрдели.: Маша очень нервна и очень уж тяжела.Мальчик Мальчик — сын Эрдели Ваня.у ней, по-моему, не крепкий, очень миниатюрный, тоненький, быстрый и миленький. Маша огорчилась, что мы не у нее остановились, но это было бы и ей и нам не удобно. Хотела я завтра же уезжать, но завтра идет в первый раз на казенном театре «Власть тьмы»; бенефицианткаВасильева Васильева — Надежда Сергеевна Васильева (1852—1920), выступившая в свой бенефис 18 октября 1895 г. в роли Анисьи (ср. ее очерк «Из воспоминаний о первых постановках «Власти тьмы» и «Плодов просвещения» на сцене Александринского театра», Ежегодник имп. театров, 1911 г., вып. I).мне привезла ложу 1-й бельэтаж, и конечно мы поедем. С нами в ложе будет Н. Н. Страхов. Миша стремится в Ясную, но мы его уговорим остаться с нами. Очень интересно видеть«Власть тьмы» «Власть тьмы». Первое представление «Власти тьмы» на сцене Александринского театра состоялось 18 октября 1895 г. , и все-таки это часть тебя, и мне будет, наверное, приятно.

Выедем мы отсюда 19-го с почтовым, а в Ясной будем 20-го курьерским, т. е. скорым, вечером. Я тогда телеграфирую. Таня была у Мейндорф и Гуревич. Завтра идем все нахор певчих хор певчих — вероятно концерт Придворной капеллы под управлением А. С. Аренского, только что утвержденного директором капеллы. , а потом в Ермитаж. Таня и Миша устали и легли. Я тоже ложусь с мыслями о вас, о Ясной, о желании скорей туда попасть и видеть вас. А пока целую всех, простите за несвязное письмо, очень устала.

С. Толстая.

Александр Михайлович Кузьминский пишет, что Серёжа с Маней были у них в Киеве. Серёжа потерял бумажник с паспортом, багажной квитанцией и 30 рубл. денег. Пришлось обо всем хлопотать, брать новый паспорт в Киеве; и вот они и попали к Кузминским. Ну вот и все.

С. А. Толстая пометила: «Письмо из Петербурга, куда мы ездили: Таня, я, сын Миша, его учитель Ал. Ант. Курсинский, на первые представления: «Власти тьмы» и «Орестеи», оперы С. И. Танеева».

№ 321

24 октября. 1895 г. Вечер. Москва

Милый Лёвочка, былау Снегирева у Снегирева. Владимир Федорович Снегирев, профессор-гинеколог. Его воспоминания см. «Международный Толстовский Альманах», изд. второе, М., — 1909, стр.332—340., он нашел, что здоровье мое лучше, дал еще советы, велел продолжать компрессы и горячее спринцование, но произвел на меня впечатление, что он сам ничего хорошенько не понимает. Личное же ощущение всё то же: тяжесть, напряжение и слабость ног и спины. Андрюша нынче тих, занимался усердно и опять собирается в Тверь. Он ушел с Сашей Философовой в концерт. Миша за то сегодня противно нагрубилАлександру Антоновичу Александр Антонович — А. А. Курсинский. Был учителем Михаила Львовича. Поэт. Ему принадлежат «Полутени», М. 1896, и «Сквозь призму души», М. 1904. , не садился за уроки, не играл на скрипке, но со мной был хорош. — Идет раскладка усиленная и тоскливая. Попались мне Ваничкины вещи и английские тетради, старательно и очень хорошо им написанные. И я вспомнила всю эту пишущую худенькими ручками фигурку и ужас и отчаяние опять нашли на меня, слёзы весь день в горле и очень грустно на душе. Здесь чувство, что я заперта с воспоминаниями и горем. — Был Петя Раевский, говорил как дурно поставлена у Корша «Власть тьмы». Всем интересовался и был очень разговорчив. Саша гуляла с Сашей Философовой. От Тани коротенькое письмецо, что она жива и здорова. И вам она писала.

Ну, прощай, Лёвочка, люби меня и помни, как я тебя. Как одиноко мне тут без тебя и девочек, которых целую.

С. Толстая.

Предшествующее письмо от 22 октября не печатаем.

№ 322

Москва. 26 октября, 1895 г. Вечер.

Милый друг Лёвочка, только что собралась сегодня вечером затосковать, как получила сразу три письма самого разнообразного свойства, но все три как будто раскрыли мне куда-то двери, и я увидала и свет, и веселье, и движенье.Твое Твое [письмо] Толстой писал 25 октября: «Хотел тебе написать милый друг, в самый день твоего отъезда, под свежим впечатлением того чувства, которое испытал, а вот прошло полтора дня, и только сегодня, 25-го, пишу. Чувство, которое я испытал, было странное умиление, жалость и совершенно новая любовь к тебе, — любовь такая, при которой я совершенно перенесся в тебя и испытывал то самое, что ты испытывала. Это такое святое, хорошее чувство, что не надо бы говорить про него, да знаю, что ты будешь рада слышать это, и знаю, что от того, что я выскажу его, оно не изменится. Напротив, сейчас, начавши писать тебе, испытываю то же. Странно это чувство наше, как вечерняя заря. Только изредка тучки твоего несогласия со мной и моего с тобой уменьшает этот свет. Я всё надеюсь, что они разойдутся перед ночью, и что закат будет совсем светлый и ясный» (ПЖ, стр.493)., — это было свет, также потомЛёвино Лёвино письмо — из Стокгольма от 25 октября (новый стиль) (АСТ); Л. Л. Толстой лечился в Швеции., полное любви и умиленья ко мне; потомСтаховича Миши Письмо Стаховича Миши — от 24 октября; в нем М. А. Стахович писал: «Пожалуйста, напишите[...] как шла «Власть тьмы» в Петербурге[...], понимают ли её актеры и публика. Хватило ли у первых таланта и энтузиазма, чтоб дать почувствовать второй эпическое значение драмы. Ведь она не просто драма; «Власть тьмы» не укладывается даже и в широкие рамки трагедии; «Власть тьмы» — эпическое событие, сразу раскрывающее во всю глубину и широту духовную жизнь народа в роде холерных бунтов или движения 76 года, насколько я его помню. Эпизоды драмы — это отдельные вспышки, указывающие на скрытую стихийную
силу[...] Веяло ли в зале чем-то страшным, диким и несомненным, как взбаломученное море, как народное движение, в котором не успеваешь разобраться потому, что слишком потрясен?» (АСТ). , — это веселье и движенье. Он весь полон «Властью тьмы». Не ест, не спит, ставит ее в Ельце, приходит в самый экзальтированный восторг, вдается даже в пафос, спрашивает меня, как идет в Петербурге, и вообще напустил на меня своим письмом такую душевную суету, что мне опять захотелось вмешаться в постановку этой драмы на Малом театре, чтоб было там вполне хорошо; а то я, было, раздумала. Вот, если б мы с тобой не доживали нашу вечернюю зарю, как ты так поэтично и хорошо определил наши настоящие отношения, — то можно бы очень радоваться и тщеславиться теперь этим успехом «Власти тьмы». Идет она везде: у Корша, в Скоморохе (народный), в двух в Петербурге, пойдет в Москве еще в Малом, а в провинциях тоже везде ее играют, и все театры полны. — Сегодня Андрюша пошел смотреть «Власть тьмы» к Коршу; приехал Илья курьерским, я и его уговорила, дала карточку свою к Коршу, чтоб дал Илье какое-нибудь местечко. Илья не хотел, было, меня оставлять, но я его уговорила.

С мальчиками сегодня совсем хорошо и дружно. Миша учился покорно, Андрюша деликатен и тоже занимается. К Саше пришли уже русская учительница и m-me Фридман. Нашла сегодня очень симпатичную швейцарку и вероятно возьму её. Время позднее, гувернанток совсем уж нет, а хороших подавно. Ездила сегодня по делам: заказывала бумагу для «Детства», кое-что покупала, получила вещи из починки. Дождь льет с утра до ночи. У меня сильный насморк, а нездоровье мое всё в том же положении, но страдаю я от него мало.

Гостей никого не было. Много играла на фортепиано и сидела с детьми. Это правда, что они меня любят, и это мне большое счастье. Сегодня такая радость была и твое письмо, и Лёвино, и отношение мальчиков ко мне. — Те облачка, которые, как тебе кажутся, еще затемняют иногда наши хорошие отношения — совсем не страшны. Они чисто внешние, — результат жизни, привычек, лень их изменить, слабость, — но совсем не вытекают из внутренних причин. Внутреннее, самая основа наших отношений остается серьезная, твердая и согласная. Мы оба знаем, что́ хорошо и что́ дурно, и мы оба любим друг друга. Слава богу и за это! И оба мы смотрим на одну точку, — на выходную дверь из этой жизни, не боимся её, идем вместе, и стремимся к одной цели — божеской. Какими бы путями мы ни шли, это всё равно. — Радуюсь, что вы все здоровы и живете хорошо. Мне немножко завидно, что у вас нет обойщиков, типографщиков, гувернанток, экипажного шума, городовых и траты денег с утра до вечера. Трудно в этом хаосе оставаться в созерцании бога и мирном, молитвенном настроении. Буду и так стараться выбиваться из земной коры, чтоб не погрязнуть совсем. А трудно! Прощай, голубчик, пишу как будто не то, что хочу, — ну, да как вылилось. Целую Машу и Веру. Я всё вижу Таню во сне и очень дурно.

Твоя Соня Толстая.

ОтдайтеВерочке Верочка — Вера Сергеевна Ляпунова, дочь С. П. Арбузова.письмоеё матери её мать — Арина Арбузова. и велите им написать ей; она что-то очень затосковала тут.

№ 323

28 октября вечер. 1895 г. Москва

Приехала сегодня утром Таня из Петербурга в расположении духа среднем. Хотела ехать завтра в Ясную скорым, но осталась, потому что приехала Вера Толстая, и потому Таня поедет в понедельник скорым в Ясенки, о чем телеграфирует, а может быть почтовым на Козловку. Петербургом она довольна, впрочем обо всем расскажет сама. Завтра едем в директорскую ложу Корша смотреть «Власть тьмы». Я тоже в растерянном и очень не веселом настроении, в таком, в каком теряешь душевное равновесие и впадаешь в телесную суету. Мое нездоровье очень этому способствует. Я перестала лечиться и мне стало хуже. Ходить же к Снегиреву очень тяжело и совестно. Постараюсь найти опять свое хорошее настроение, хотя трудно здесь в Москве и с мальчиками. Спасибо тебе, Лёвочка, за письмо, в котором я нахожу и теперь утешение и почерпаю силы. Напиши еще. Будьте все здоровы и бодры.

С. Толстая.

№ 324

29 октября 1895 г. Москва

Приехали от Корша, где давали «Власть тьмы». Много всё таки значит хорошая игра и сочувственная публика, как в Петербурге. Здесь же игра средняя, публика холодная, и только я душу отводила со стариком Стаховичем, который весь горел восторгом к пьесе. Он был с женой идочерью Огаревой Дочь Огарева — Надежда Александровна Огарева, рожд. Стахович (1854—1919), жена генерала Александра Николаевича Огарева.. Перед самым отъездом получила твое письмецо. Оно коротенькое, но опять такое, что я тебя всего чувствую и близким мне, и доступным, и добрым, и понятным. Еще мне очень совестно и жалко тебе это сказать, — но мне радостно почему-то стало, чтоты разлюбил свою повесть ты разлюбил свою повесть. Толстой писал 28 октября: «нынче[...] я хорошо думал и кое-что писал, и окончательно бросил начатую повесть. Совсем скверно». — Речь идет о романе «Воскресение», в котором Толстой временно разочаровался. . Мне казалось всё время, что она выдумана, а не вылилась из глубины твоего сердца и таланта. Ты сочинял её, а не жил ею. Мне хотелось бы от тебя что нибудь такое, при чем я могла бы также на всякое слово твоего произведения одобрительно радоваться, какАким радуется Аким радуется — из «Власти тьмы». на исповедь и раскаяние своего сына. Как хотелось бы мне поднять тебя выше, чтоб люди, читая тебя, почувствовали бы, что и им нужны крылья, чтоб долететь до тебя, чтоб умилялись, читая тебя, и чтоб то, что ты напишешь, не обидело бы никого, а сделало лучше, и чтоб произведение твое имело вечный характер и интерес.

Вот целая страница рецепта, по которому ты должен писать. По этому рецепту написано «Детство». Буду теперь с наслаждением его перечитывать опять в корректурах. Я его печатаю в издании для детей.

Сегодня ездила на могилки Ванички и Алёши с няней на извозчике. Может быть я бы еще и не собралась, но, во-первых, меня тоска по Ваничке эти дни одолела, а, во-вторых, у меня там было дело. Камолов очень просил похлопотать, чтоб его сына, взятого в солдаты, оставили бы в Москве. Нагорнов обещал, но завтра последний срок, и нужно было сегодня известить об этом Камолова. Я и поехала туда для этого, и очень рада, что съездила. Всегда из города мне хорошо уехать к этим тихим, серьёзным могилкам, куда я зарыла всё, что у меня было на свете дорогого. Опомнишься хорошо, хоть и больно; и так и воспрянешь душой к тому миру, куда ушли мои мальчики. Странно, что всякий раз, как я поеду на могилки, как бы ни был пасмурен день, но на те минуты, которые я там провожу, всегда хоть не на долго выглянет солнце. Так и сегодня было. А поля все белые, снегом покрыты, так как было в день похорон, только, конечно, гораздо меньше. Могилки тоже засыпаны снегом, из-под которого торчат яркие, крепкие цветы, которые мороз застал врасплох в полном цвету.

Таня сегодня нездорова, но поехала в театр и Вера Толстая тоже. Мальчики ничего, сносны. Миша вчера был плох, но когда я ушла и легла утомленная ссорой с ним, он раскаялся, просил прощения.

Прощай, милый друг, Таня будет тебе всё рассказывать про события, а мне просто хотелось по душе поговорить с тобой.Спасибо и за дневники Спасибо и за дневники. Ср. письмо №319. 2 ноября Толстой писал: «Все два дня перечитываю дневники с тем, чтобы уничтожить, что неправда, и нашел только одно место, но и то далеко не такое гадкое, как то, которое огорчило тебя». — В дневниках 1888—1889 гг. Толстым вымарано и вырезано тридцать три места; в дневниках за 1890—1895 гг. изъято 12 мест. , спасибо и за то спокойствие душевное, которое ты теперь мне дал. Если б оно могло быть навсегда! Целую тебя.

С. Толстая.

№ 325

31 октября 1895 г. Москва

Опять пишу тебе, милый Лёвочка, хотя собиралась писать Маше и благодарить за ееписьмо письмо [Маши] — от 27 октября (АСТ).ко мне. Но дело вот в чем: сегодня приехала ко мне актрисаНикулина Никулина. Надежда Алексеевна Никулина (1845—1923) исполняла на своем бенефисном спектакле 1895 г. роль Анисьи во «Власти тьмы». Рецензент спектакля писал: «взятая ею роль Анисьи, щеголихи, останется навсегда самой неудачной ролью ее репертуара» («Русская мысль» 1895 г., декабрь, стр.230). — В Ясной Поляне Никулина не была вследствие путаницы с ответной телеграммой Толстого. В. А. Кузминская писала
Софье Андреевне: «С актёрами вышло очень странно: дядя Ляля тебе телеграфировал «пускай приезжают пишу», а на Козловке перепутали и вместо «пишу» послали «Тулу». Но дядя Ляля был рад этому, что они не приехали» (письмо с почт. штемпелем 5 ноября 1895 г. — хранится в АСТ)., на бенефис которой 28 ноября пойдет «Власть тьмы». Она просила меня написать тебе просьбу от нее и артистов Малого театра, чтоб ты позволил им (пять человек) приехать к тебе в субботу скорым поездом (приходит в Тулу [в] 6 вечера) и уехать ночным (в 2 часа ночи поезд). Значит они пробыли бы всего один вечер, часа четыре, в течение которых они умоляют тебя прочесть им вслух «Власть тьмы».Режиссер и декоратор Режиссер и декоратор — Сергей Антипович Черневский (1838—1901) и Карл Федорович Вальц (1846—1929). Они посетили Ясную Поляну. — «Ан» в очерке «Современное искусство» писал: «Мы читали в газетах, что гг. Черневский и Вальц ездили в Ясную Поляну, привезли оттуда образцы костюмов, фотографии, снимки видов, и по ним ставили пьесу [...]. Очень недурно и то, что этнографически верные костюмы показаны в подходящей для них обстановке крестьянских изб, дворов и улиц» («Русская мысль» 1895 г. декабрь, стр.231). приехали бы в субботу же утром на Козловку и за ними надо выслать в 8ч. утра лошадь на Козловку. Режиссер и декоратор желают видеть избы, дворы (им нужен день), купить и изучить костюмы, типы и т. д. Маша и Таня могли бы им помочь это сделать, а тебя бы не беспокоили. Ночевать никто не будет, а накормить двух в течение дня и напоить чаем пятерых вечером — совсем не так трудно.

К постановке «Власти тьмы» относятся артисты с таким трогательным благоговением и стараньем, что, право, грех им не помочь. И это не шутка поставить эту пьесу сначала как следует, потому что потом долго традиционно будет она идти так, как её сразу сыграют.

Пожалуйста, Лёвочка, прими актеров, прочти им и пусть девочки помогут режиссеру и декоратору. Одну субботу только надо на это посвятить, в другой день они не могут. Если успеешь мне написать до пятницы, то напиши, а по-моему не успеешь, а лучше телеграфируй: «согласен», и тогда пришлите на Козловку в субботу утром, а актёры приедут на Лабазовской тройке прямо из Тулы.

Сегодня весь день посетители, вчера тоже. БылаЛиза Олсуфьева Лиза Олсуфьева — Елизавета Адамовна, сестра М. А. и Д. А. Олсуфьевых.,Дурнов Дурнов — Модест Александрович Дурнов (1868—1928), акварелист, график и архитектор. Воспитанник Московской школы живописи и ваяния. После октябрьского переворота работал в области художественной промышленности и градостроительства.(Таня знает), Никулина,горбунчик Мусатов горбунчик Мусатов — Виктор Эльпидифорович Борисов-Мусатов (1870—1905), художник, импрессионист; с 1886 по 1891 г. учился в Московском училище живописи. Его физический недостаток был одной из причин его замкнутости и меланхолии, отразившейся на его живописи. В 1895 г. отправился в Париж, где работал в частной школе Кормона., — кланяется Тане и тебе, уезжает в Париж (тоже Таня его знает), француз с поэмой для оценки, князь Ростовский, просящий на бедность, Лиза Маклакова, Лёля Северцов, гувернантки, типографщики, и проч. и проч. Вот жизнь-то тут! То есть не жизнь, а просто смерть. По неволе приходится говорить всем, что дома нет и никого не принимать, а то никакие нервы не вынесут. Буквально ничего не делала весь день, как принимала всех. Сегодня взяла наконецгувернантку-швейцарку Гувернантка-швейцарка — мадемуазель Обер (Aubert).с немецким, а то Саша всё одна и одна, и играет в карты с няней и Верочкой, что очень огорчительно. Гувернантка эта жила 8 лет в одном доме и теперь ее ученицы выросли.

Миша получил твое письмо Миша получил твое письмо. Толстой писал Михаилу Львовичу 30 октября: «Для того, чтобы влюбление было чисто и высоко, надо, чтобы оба влюбленные были на высокой, одинаковой степени духовного развития; кроме того влюбление имеет благотворное влияние тогда, когда для достижения взаимности от предмета любви нужны большие усилия, подвиги со стороны влюбленного, а не тогда, как это в твоем случае, когда для достижения взаимности ничего не нужно, кроме гармонии и пряников и для уравнения себя с предметом любви нужно не поднятие себя до него, а принижение себя. Такое влюбление есть ничто иное, как скрытая похоть, усиленная прелестью первобытности жизни, народа» (не опубликовано, текст хранится в ГТМ); в предшествующем черновике письма Михаилу Львовичу (от 19 октября) Толстой писал: «Ты еще, я надеюсь, на таком расстоянии от меня, что можешь еще услыхать мой голос, но Андрюша уже так далек, что меньше вероятия, чтобы он меня услышал».
Толстой писал в ответ 2 ноября: «Важно твое здоровье. Отчего ты оставила леченье, — ванны и другое. Ради бога не оставляй. Ничто не важно, если ты и телесно и душевно страдаешь. Не приехать ли мне к тебе? Всё так ничтожно в сравнении с твоим состоянием. Разумеется, не принимай никого. И ради бога телеграфируй, и я тотчас же приеду к тебе. То, что пишешь о мальчиках, грустно, но я и не жду другого. И то хорошо» (ПЖ, стр.494—495; датировано 3 ноября). ; Андрюша и он читали его, когда я вошла к ним. Андрюша искал старательно в письме, с чем бы не согласиться и помнил одно, чтоб ему не унизиться согласием со всем. Миша этим немного заразился и говорил, что он не согласен с мнением о гармонии и о женитьбе на неравной: что не он унизится до нее, а что он её возвысит до себя. Еще говорил, что влюбленность не ослабляет, а увеличивает энергию и возвышает, и ободряет человека. А что во всём остальном он согласен.

О гармонии я ему говорила, что она не хороша своим одуряющим, а не развивающим музыкальное чувство — действием. Что для фортепиан и скрипки нужен труд, посредством которого можно понять музыкальную мысль великих музыкантов, вникнуть в их творчество и их душу. — На это Миша ничего не нашел, что сказать.

И вообще, когда ушел Андрюша, и я попыталась с письмом в руках растолковать, разъяснить Мише твои мысли, то он уже иначе начал говорить и иначе на всё смотреть. Вообще он довольно мягкий материал, и если не покладать рук в его воспитании, то, влияя на него, можно сделать из него порядочного малого. А сегодня учитель его скрипичный говорит, что чем больше он его учит, тем больше убеждается, что у Миши большой талант музыкальный. Жаль будет, если Миша засорит и зароет все свои способности, — надо и надо помочь ему.

Одно мне сегодня тяжело — это мое нездоровье. Вот уже три дня, что оно равномерно идет хуже и хуже, и как ни скучно, а завтра я пойду к Снегиреву. Чувство внутреннего острого кола и раздутости и сильнейшего возбуждения и раздражения. И ничто не помогает, даже не облегчает. После ванны стало легче немного, но теперь вдруг гораздо хуже. А хлопот пропасть, отраслей разных много: гувернантки, мальчики, книги, хозяйство, одежда всех, особенно Саши, конюшня и сарай, пришедшие в упадок, денежные дела, визиты и проч. и проч. Стараюсь себе сказать, что всё образуется и само собой устроится. Но ничего само не делается и Саша в дураки играет, а Андрюша плохо на Мишу влияет. Завтра посижу дома и опомнюсь. Музыкой только сама себя утешаю, вчера, после отъезда Тани, часа три играла. Как-то Таня доехала и здорова ли? Целую её, Машу, Веру и тебя очень нежно. Будь здоров, спокоен и весел. Я, бог даст, поправлюсь.

Твоя С. Толстая.

№ 326

4 ноября 1895 г. Москва

Что ты, милый друг мой Лёвочка, как будто встревожен мною; а между тем я совсем ничего, никто даже не сказал бы, глядя на меня, что я нездорова. Снегирев и тот встретил меня с словами: «что за роскошный (не люблю этого слова) и здоровый цвет лица». Сегодня я лучше спала, боль меньше, и была у Снегирева. Он продолжает меня лечить, меры его очень энергичные и сильные, но на этот раз, видно, хуже подается моя натура — всё ведь старше мы делаемся. Повидимому главное лечение направлено на усыпление больного органа. В сутки вместе с горячей водой в меня вливается шесть полных чайных ложек чистого опия. Кроме того компресс, свечки и проч.

Сегодня от доктора пошла пешком, солнце выглянуло, вспомнила Ваничку, и очень грустно стало. Теперь периодами на меня находит эта грусть больная, и я из чувства самосохранения сейчас же начинаю спасаться от неё, — большей частью молитвой, а то общением с людьми. ССоней Соня — С. Н. Толстая.мне очень приятно и хорошо, мы вместе спим и по вечерам болтаем. У ней, у бедной, всё ухо болит, и она толкалась ко всем докторам и никого не застала. Лёля Маклаков ей устроил наконец сегодня вечером прием у какого-тоСтепанова Степанов — специалист по уху и горлу Евгений Михайлович Степанов, , его знакомого. Вчера вечером мы с Лёлей играли в 4 руки симфонии Моцарта, и я сентиментально вспоминала, как мы с тобой их игрывали. Он играет хуже тебя, но с таким большим удовольствием, что мне не совестно было, что я его заставила с собой играть. Третьего дня вечером у меня сидели Буланже, Страхов и И. И. Горбунов. Вчера, позднее, приходил Ваня Раевский У Елены Павловны я была, ходила пешком, чтоб не трястись. У нас в доме с детьми и людьми всё тихо и хорошо. Мне даже кажется, что без девочек и тебя, и Андрюша и Миша чувствуют на себе ответственность за меня и мое здоровье, и потому лучше, чем при вас — относятся ко мне, берегут меня. А при вас сложат с себя эту ответственность. Миша всё собирается писать к тебе, но его соблазняют всякие выезды и, как всегда, распущенность и тут мешает. Сейчас 5-й час, он играет на скрипке, а Митя Дьяков читает твое письмо. У Андрюши учитель сидит. При Соне я бодрее, а письма твои ласковые и добрые, как свет изнутри мне всё освещают. Боюсь, что когда ты приедешь и почувствуешь всю тяжесть городской жизни, всю пустоту ее и шум — тебе станет тяжело и на меня опять невольно досадно. На меня же всё внешнее как будто перестает влиять. Ни погода, ни люди (с тёмными было очень даже подушевно), ни время года, ничто уже не влияет на меня, как прежде. Я говорила, что из меня душа вынута, когда умер Ваничка, а теперь мне кажется, что я расковала душу с телом. Душа стала свободна, вне пространства и вне времени, и хотя тело продолжает свою грешную жизнь с соблазнами, желаньями и похотями, — я его не боюсь, я всякую минуту готова отречься от него и уйти туда, где уж не будет для души этого греховного жилища — тела, а будет свобода и близость бога.

Сегодня у вас актёры. Тебе будет трудно, милый друг, читать опять эту драму, но я рада, что ты им прочтешь. К вам собирается Ваня Раевский с Цингером, и если поедут, то свезут и письмо это, и шубу, и валенки, и яблоки девочкам. Что же они не написали, не нужно ли еще чего? И зачем им валенки? Льёт и тает всё. Впрочем еще будут морозы. Я не знаю совсем, на какой срок вы располагаете остаться в Ясной. Я думаю, тебе во всяком случае надо пожить, пока зима станет. Что за ад этот шум колес и грохот. Я его совсем не выношу. Дела я свои понемногу привожу в порядок и радуюсь, что будет у меня досуг, который надо получше употребить, пока бог велит жить.

Спасибо Марии Александровне за ее письмо Спасибо Марии Александровне за ее письмо — письмо М. А. Шмидт от ноября (АСТ).
Толстой писал в ответ 7 ноября: «получил от тебя хорошее письмо, порадовавшее меня о твоем душевном состоянии, но физически нехорошо. Нехорошо, что такие средства употребляешь. Только могут они, — доктора, — портить, а пройдет болезнь только от того, что пройдет ей время и организм преодолеет её» (ПЖ, стр.495). . Неужели я не увижу больше Верочку? Целую всех вас, будьте все здоровы и веселы, и пусть девочки продолжают хохотать и радоваться. А ты? Как у тебя на душе? Должно быть мне не долго жить: как все свои и чужие стали ласковы со мной.

№ 327

7 ноября 1895 г. Москва

Милый друг Лёвочка, ты всё о моем здоровье беспокоишься, и мне это очень грустно, я на больную и не похожа. Но то, что меня мучало, и теперь мучает. На два дня Снегирев мне дал средство, от которого эти два дня мне было гораздо лучше. Через два дня велел употребить другое, — и от этого другого мне стало гораздо хуже. Сегодня просто ничего делать не могу от ноющей и раздражающей боли. Сегодня должна была быть у Снегирева, но он прислал сказать, что никак не может принять — и до завтра 2-х часов. Буду сидеть сегодня дома, но и это тяжело. Чем больше сидишь, тем больше действует на нервы это внутреннее раздражение и хочется просто ходить, ездить, развлекаться, только бы не слышать в себе этого больного, раздраженного органа. Я впрочем, очень хорошо себя чувствую нравственно и даже не тоскую, как бывало. Всё во мне притупилось, и так, пожалуй, лучше.

С Соней живем дружно и хорошо. Спим вместе, болтаем по вечерам. Она, бедная, очень кашляет, и теперь поехала к доктору ушному и боится той боли, которую он ей причинил тот раз. Видно ухо ее серьёзно захвачено, и придется еще долго ей с ним возиться.

Вчера обедали у насмальчики Данилевские мальчики Данилевские — дети Веры Михайловны Данилевской, рожд. Катениной; у нее были сыновья: Андрей, Дмитрий, Сергей и Борис Дмитриевичи Данилевские. С Михаилом Львовичем дружили Андрей (1880—1920) и Сергей (1882—1919)., был Танеев, но меня не застал, я ездила к Никулиной о вас узнавать. Если б я знала, что никто не поехал, я бы и к ней не поехала. Вечером к нам с Соней пришли Варенька с мужем, Саша брат с женой, Дунаев иМарья Михайловна Башилова Марья Михайловна Башилова — дочь художника Михаила Сергеевича Башилова, сына сестры деда Софьи Андреевны, А. М. Исленьева. . Очень приятно провели вечер: говорили о школах, о воспитании детей, что интересует очень Соню; в первый раз сидели и пили чай на верху.

Не помню, писала ли я вам, что третьего дня мы с Соней и мальчиками ездили в«Власть тьмы» в «Скоморох» «Власть тьмы» в «Скоморох». «Власть тьмы» шла в народном театре «Скоморох» на Сретенском бульваре (см. воспоминания Е. М. «Власть тьмы» на сцене народного театра» — «Бирюч» 1918, №3).. Публики было 1700 человек. Она меня интересовала больше пьесы. Гул сочувствия слышался всегда в лучшие моменты пьесы: «оставь, дедушка, свет в мышиный глазок». И в галлерее наверху одобрение. Или вдруг на хорошие слова Акима: «так!» во всё горло кричит кто-нибудь одобрительно. Играли совсем не дурно, особенноМитрич Митрич. Эту роль в «Скоморохе» играл Рассказов.сАнюткой Анютка — исполнялась Кварталовой., много лучше театра Корша.Никиты Никита. Никиту в «Скоморохе» играл Селиванов.на всех театрах слишком толсты, а в «Скоморохе» слишком вдавался он в мелодраму. Как-то будет в Малом. Федотова просила Никулину взять еесына Сын [Федотовой] — Александр Александрович Федотов. . Но Никулина отказала, кажется тоже за его толщину. Не было ли известий о Лёве? Давно ничего о нем не знаю. Хоть бы кто написал ему. Прощай, Лёвочка милый, будь бодр и здоров; я проживу хорошо без вас, разумно. Живите пока живется вам, теперь у меня дел особенных нет, и всё налажено хорошо, а с Соней и вовсе легко и весело живется. Целую тебя и дочерей.

Твоя С. Толстая.

№ 328

8 ноября 1895 г. Москва

День пороши, а снегу нет.

Не читай вслух, а один.

Пишу сегодня главное о том, что тебя повидимому очень интересует, милый Лёвочка, — о моем здоровье. Была у Снегирева (всегда мне это так невыносимо нравственно тяжело), и он мне сказал, что объем м[...] уменьшился, что опасность разрыва сосудов миновала, что она почти нормальной величины. Велел взять ванну сегодня, и потом опять как наружное — тёплый настой льняного семени и опять опий; я думаю, что этот последний совет подействует лучше всего, так как то, чем я больше всего мучаюсь — это раздражение и чувство раздутости. — Очень мне хотелось на денёк слетать к вам в Ясную и две ночи быть в дороге. Но боюсь, что погублю свое здоровье, если вместо ванны буду сидеть в вагоне. А весело бы было съездить к вам, погулять, посмотреть на природу и побыть в ее успокоивающей тишине. Коля Оболенский говорит, что ты ничего не говоришь об отъезде и что девочкам очень не хочется ехать. А не хочется, — так и сидите. Мне помощи никакой не нужно теперь; мне совсем делать нечего, и если я для чего-нибудь тут нужна, то для мальчиков, которые очень со мной стали хороши и ведут себя исправно. Вчера вечером был Лёля Северцов, Лёля Маклаков, Коля Оболенский и m-me Юнге. Молодежь собралась вся (и наши мальчики, конечно) вокруг Сони и толковали о назначении женщины и о других высоких предметах. Я видела, какая потребность у молодых высказываться, иметь право голоса. При нас, стариках и взрослых, им приходится всегда молчать и потому они скучают. Третьего дня тоже я вошла к Андрюше, а тамБочков Бочков — Сергей Петрович Бочков, товарищ М. Л. Толстого по Поливановской гимназии. В настоящее время актер, выступающий на провинциальных сценах под фамилией Неверина.и Миша толкуют все трое о пользе путешествия, о необходимости узнать иностранные языки и народы. Хоть бы они подольше оставались в таком настроении, т. nbsp; е. рассуждать, обдумывать разные вопросы и, главное, сидеть дома. Надо их помнить постоянно, что я и делаю. — Гувернантка, кажется, попалась хорошая: тихая, худенькая, но образованная и кроткая. Саша ей очень довольна и Соня тоже хвалит. Приехал Поша, был у меня, но мы еще с Соней спали. Соне лучше. Когда она уедет, мне будет жаль. У вас скоро образуется целая колония:Сяськина Сяськина — Марья Васильевна Сяськова, была учительницей Александры Львовны, позднее работала в «Посреднике»; «пожилая девица, проживала у своих знакомых, стараясь всем услужить» (прим. Толстой)., Дунаев, — теперь еще пожалуй Поша поедет, вам скучно не будет. Если до вечера что будет интересное, то припишу, а пока прощай, целую тебя.Что ты работаешь? Неужели бросил повесть? Что ты работаешь? Неужели бросил повесть? В своем дневнике под 5 ноября Толстой записал: «Сейчас ходил гулять и ясно понял, от чего у меня не идет Воскресенье: ложно начато [...] надо начинать с жизни крестьян, они — предмет, они — положительное, а то — тень, то — отрицательное [...]. Надо начать с нее [Масловой]. Сейчас хочу начать» (Дневник Л. Н. Толстого, I, 1895—1899, стр.6).
Толстой писал в ответ 12 ноября: «По последним твоим письмам чувствую, что тебе очень грустно и тяжело, и мне стало также грустно и хочется быть с тобой. Когда мы приедем, я не могу сказать сейчас, потому что не совещался еще об этом с девочками [...]. Радуюсь, что мальчики хороши и помнят, и жалеют тебя (как бы не сглазить). Очень благодарю их за это. Ты совершенно права, что им нужно самим рассуждать, а мы им мешаем. Только бы рассуждали, употребляли бы в дело данный им от бога разум и доброе сердце» (ПЖ, стр.496). Что-то не верится. Мне скучно без твоего общения; точно ты мне открыл свои душевные двери, которые долго были заперты от меня крепким замком; и теперь мне всё хочется входить в эти двери и быть душевно с тобой. В прежних наших разлуках нам часто хотелось сойтись для жизни совместной материальной; теперь же естественно и непременно должно придти к тому, чтоб нам врозь было душевно одиноко, и чтоб душевно хотелось жить одной жизнью. — Девочек целую, Марье Александровне кланяюсь, буду отвечать на ее письмо.

С. Толстая.

№ 329

1895 г. Ноября 9. Москва

Посылаю вам, милые друзья, разных гостинцев и еды: артишоки, томаты, брюссель, финики, печенья, виноград и проч. Что там съедите, а что на дорогу возьмете. Поша едет к вам, и мне самой так захотелось ехать, что я пишу это письмо, а не уверена, что и я не уеду с ним. Сегодня с утра на меня напала тоска в первый раз самая моя осенняя тоска; как проснулась, с Соней разговорилась о Ваничке, расплакалась, да так весь день и мечусь. Может быть опять пройдет и я буду бодра.К вам всё народу прибывает К вам все народу прибывает. Толстой писал 12 ноября: «Ты права, что чужие люди мешают, а у нас их много: нынче воскресенье, еще Бухман, Марья Михайловна и Хирьяков, приехавший из Петербурга. Про тех я не говорю: Поша друг, Дунаев такой же, да еще и дрова колет, и печи топит. А Марья Васильевна всё делает. Но всё-таки было бы лучше, спокойнее, если бы мы были одни. Хорошее бы вошло на ум».
Толстой писал в ответ 12 ноября: «Я совершенно одобряю то, что ты хочешь бросить леченье, но не одобряю, что ты хочешь двигаться и вообще нарушать гигиенические предписания. Я бы бросил только лекарства».
Следующее письмо от 13 ноября не печатаем. ; боюсь, что плохо девочки от суеты всё уложат и плохо дом оставят, ничего не уберут и ничего не запрут. Я знаю, как трудно что-нибудь делать, когда гости, и надо утром убирать даже те постели, на которых спали, и ту посуду, в которой ели. Пусть Марья Кирилловна останется до вечера и на досуге одна всё приберет и запрет, а то ведь это на мою долю останется, когда я приеду весной для окончательной отделки дома.

Вчера разлетелась в баню, а бань нигде нет, только по морозной мостовой с грохотом напрасно растрясла себя, и мне стало хуже опять. Нездоровье и невозможность двигаться так мне надоели, что я хочу прекратить всякое лечение и начать всюду ездить, а то тоска если разойдется, то хуже всякого нездоровья.

Овощи посылаю плохие, томаты уже отошли, артишоки стары; до Охотного не добралась, далеко, и я на конке на Арбат ездила, на конке очень хорошо, не тряско. Прощайте, целую всех.

С. Толстая.

№ 330

29 декабря 1895 г. Гриневка

Милый Лёвочка, Илюша послал своего кучера в Москву; с ним я должна была вам писать, а потом забыл обо мне и услал без письма. Но я надеюсь, что вы о нас забыли, а мы с Сашей доехали благополучно; и Серёжа, и Саша, и я — мы имели по длинному дивану и спали хорошо. Только в Бастыеве лошадей не было, и мы ровно час сидели и ждали, очень было скучно и даже чаю захотелось; от самого нашего обеда мы с Сашей и горла не промочили, только Серёжа Саше два яблока дал. — Вчера, как приехали, начали ёлку украшать. Все здоровы и веселы. Андрюша после нас часа через два приехал, и уедет с нами же ко второму январю в Москву, а бал Глебовых хочет пропустить. К вечеру вчера съехались на ёлку разные соседи (очень средние), ужинали, пили, ели много свинины. Интересны были ряженые дворовые и рабочие, и трагедия:«Царь Максимилиан и непокорный сын Адольф» Комедия о «Царе Максимилиане и его непокорном сыне Адольфе» — народно-солдатская драма.
Не печатаем далее телеграммы С. А. Толстой от 16 января 1896 г. о смерти Агафьи Михайловны, а равно письма от 22 января.. — Сегодня с Сашей гуляли довольно далеко; это лучше всего, и дети еще хороши. Сегодня ясно, 17 гр. мороза, поля блестят, лошади лохматые на гумне, все белые от инея. На деревне празднично. Только леса мрачны и черны. Сейчас сидим с детьми, я шью Мише платье. Как девочки и Миша? Что твое здоровье? Еще нет письма от вас. Завтра пошлем вБастыево Бастыево — станция Курской ж. д., ближайшая к Гриневке. . Целую вас всех, жду письма.

С. Толстая.

Толстая пометила: «Письмо из Гриневки, имения сына Ильи в Тульской губернии, недалеко от Серёжиного Никольского-Вяземского. Ездила с сыном Серёжей, сыном Андрюшей и дочкой Сашей».

№ 331

26 февраля. Вечер. 1896 г. Москва

Милый Лёвочка,спасибо за длинное и хорошее, откровенное письмо спасибо за длинное и хорошее, откровенное письмо. Толстой писал 22 февраля: «Не хочется признать, что состарелся и кончил, а должно быть надо. Стараюсь приучить себя к этому и не пересиливать себя, и не портить. Ну, довольно о себе. Мне всё-таки очень хорошо, наслаждаюсь тишиной и добротою хозяев. Как ты? Проведывают ли тебя Серёжа с Маней? Что Машинька сестра? Когда уедет? Про неё вспомнил потому, что сейчас испытываю ту холодность религиозного чувства, о которой с ней говорил. А нам, старикам, близким к смерти, очень неприятно испытывать эту холодность, особенно, когда знаешь это чувство расширения жизни, переступающей границы рождения и смерти, и недавно его испытывал» (ПЖ, стр.499).; мне всегда дорого именно знать, в каком ты настроении, хотя на этот раз оно меня огорчило: ты пишешь, что вял и слаб на физическое и на духовное дело, что в холодном религиозном настроении, и повидимому тебе даже не весело от деревенской природы и тишины. Мне всегда зимой в деревне не столько кажется всё хорошо, сколько торжественно-спокойно, особенно в лесах. Надеюсь, что ты проснешься к жизни и не сдашься еще. Ты сам говорил, что старости никакой нет, — так ты и не сдавайся, чтоб ее не было. Может быть тебе неприятно это будет, если я тебе напишу, что я, напротив, от говенья ли, от воспоминаний ли о святом событии Ваничкиной смерти, — но во всю неделю моего строгого говенья я чувствовала себя удивительно хорошо, спокойно религиозно настроенной. В церкви я бывала от 2-х до 4-х раз в день. Прекрасные молитвы великопостные, и служба церковная особенная.Певчих у нас в церкви нет Певчих у нас в церкви нет. Приходской церковью Толстых была церковь Знамения, что в Зубове., и я это больше люблю, когда монотонно читает дьячек, мне это детство напоминает. Дома я читала Евангелие и молитвенники. Мне всё казалось, что Ваничка из той небесной области со мной, и накануне причастного дня я видела его во сне, но грустного — всегда отчего-то я его вижу грустным. — В день причастия я встала в 6 часов утра и пошла к обедне. Оттого так рано служили, что в 9 часов священников позвали освящать Снегиревскую клинику. В 9 я вернулась и легла до 11½ — спать. Точно я во сне видела всю причастную свою обедню. Когда я встала, Саша и люди — все меня поздравляли, — а я сразу не понимала, с чем. — Всю неделю моего говенья никого почти не видала; у меня страшно болели оба глаза, и я ходила в церковь с повязкой на глазу и с примочкой в кармане. И потому мало писала и мало читала, и порой очень скучала, ходя по комнатам без дела, без людей и без воздуха. Выходить в ветер и яркое солнце нельзя было. Я ведь была уКрюкова Крюков — Александр Александрович Крюков, товарищ председателя Общества глазных врачей в Москве. Толстая лечила у него глаза. , и он мне дал ляпис и сулему, как примочку. Теперь совсем прошло, и мы с Сашей завтра едем на коньки, хотя не совсем это благоразумно; я не совсем здорова женским, задержавшимся на три недели — нездоровьем. Это тогда в Твери я захворала, у меня и остановилось, а теперь мне легко и хорошо физически стало; голова перестала болеть.

Завтра неделя, что вы уехали. Пожалуйста, будьте здоровы и веселы, чтоб поездка ваша вполне удалась. Мне совсем не трудно жить: я очень занята, и друзей много, мне не скучно пока, только пишите мне непременно. Я виновата, что редко писала, нотелефонные, короткие и холодные вести телефонные, короткие и холодные вести — из Никольского-Обольянова. Толстые сносились с Москвой по телефону (телефонограммами). как-то не удовлетворяют, а только досаду возбуждают, что не слышишь настоящего голоса сердечного.

Писем много вдруг пришло, и я их посылаю. Книгу посылаю«Notre dame de l’amour» «Notre dame de l’amour» — роман французского писателя Жана Экара, о котором Толстой запрашивал в письме от 22 февраля., привезите её назад. Английский же роман взяла у меня m-me Юнге и еще не возвратила. Интересного ничего особенного не получено. От Лёвы писем еще не было. Прочти мое письмо к Тане, оно дополнит это. А пока целую тебя; всё переписываю твою повесть, но глаза задержали. Осталось меньше 3-х глав. Ну прощай, милый друг, поклонись всем от меня, особенно жеАнне Михайловне Анна Михайловна. — А. М. Олсуфьева. , которую очень благодарю за вас.

Твоя Соня Толстая.

Толстая пометила: «Письмо из Москвы к Олсуфьевым в Никольское-Обольяново, где Лев Николаевич гостил с дочерью Таней».

№ 332

28 февраля 1896 г. Москва

Ты написал мне такое доброе письмо Ты написал мне такое доброе письмо. Толстой писал 27 февраля: «Письмо твое неутешительно. Главное сдержанность, и как будто не то, что недовольство, а грусть. Ты пожалуйста пиши хорошенько, в хорошем, светлом расположении духа. Хоть я и врозь с тобой, но мне хорошо только тогда, когда я знаю, что тебе так хорошо, как может быть, и что мы вместе духом и не скрываем ничего друг от друга. Одно мне за тебя больно, милый друг, это то, что ты предоставлена на съедение мальчиков — Андрюши и оказывается и Миши, и мне за это тебя очень жалко и хотелось бы тебя спасти от их жестокости» (ПЖ, стр.500—501). , милый Лёвочка, что я себя почувствовала недостойной его, и главное ты по-старому пишешь мне о своем настроении, чем я всегда очень дорожу. Мне жаль, если мои письма не хороши, но я к тебе чувствую то же самое, т. е. желание быть до конца откровенной, дружной и доверчивой. — Грусть моя была и прошла вместе с болезнью глаз. Остановленный поток моих дел — настоящих и выдуманных, — скорее моей деятельности, — теперь прорвался с новой силой и я очень занята: изданиями, перепиской, шитьем весенних кофточек и платьев Саше и мне, музыкой и посетителями, и мальчиками.

Пребывание Андрюши в Москве обошлось очень благополучно: я употребляла все усилия, чтоб он вечера сидел дома, и так и было. Третьего дня мы все с Сергеем Иванычем катались на коньках в нашем саду, и Андрюша на Мишиных коньках, пока Миша учился. Дядя Костя, который обедал у нас, восседал на балконе. Вчера опять пришел Сергей Иваныч с коньками, потом Миша Сухотин, Алексей Маклаков с Сашей. Опять катались с Сашей и Мишей, зажигали огарки в прорытых в снежных сугробах отверстиях, — и очень веселились дети. Потом пили чай на верху, и потом — очень это глупо, — но играли в карты, в дураки, все дети, Сухотин, Танеев, я, Маклаковы. Кто оставался дураком, тот должен был отвечать на всякий предложенный ему вопрос. Танеев так дико хохотал своим особенным смехом, что всех заражал. В результате было то, что Андрюша никуда не ушел, а все решили, что было ужасно весело. Потом все пошли провожать друг друга, и кончилось тем, что нас с Андрюшей все, кроме Танеева, проводили опять до Хамовник.

Сегодня с утра взяла свой урок музыки, потом ездила с визитами, заезжала по одному делу хлопотать за описываемое имущество у учеников Сергея Ив-ча, —Сабанеевых Сабанеевы — Сыновья зоолога, редактора журнала «Природа и охота» Леонида Павловича Сабанеева (1844—1898) — Леонид, впоследствии музыкальный критик и композитор, живущий в настоящее время в Париже, и Борис (1880—1917), органист. . Надо было просить одного Яковлева отсрочить опись имущества, чего я и достигла.

Сейчас была у меня Маня, одна. Она была нездорова бронхитом и потому не была у меня до сих пор, а Серёжа уехал в Никольское и еще не возвратился. Маня пообедала и сейчас и уехала. Андрюша сейчас едет в Тверь, и мы благополучно расстаемся, слава богу. Миша весь погрузился интересом в свою лошадь и довольно неприятен, хотя старателен, чтоб мне никогда не ответить грубо. Сейчас пришелВася Маклаков Вася Маклаков — Василий Алексеевич Маклаков (р. 1870), впоследствии известный адвокат и член Государственной думы, кадет; в 1917 г. при Временном правительстве — посол во Франции. В настоящее время эмигрант, живет в Париже., и мы с ним поиграем в 4 руки, потом вместе выедем: он домой, а я к портнихе, к Вариньке, у которой так не была до сих пор, всё у меня гости и т. nbsp; д. Былимолодые Долино-Иванские молодые Долино-Иванские. Дочь Е. В. Оболенской Александра Леонидовна вышла замуж за Ивана Михайловича Долинина-Иванского, тульского помещика. , поправились и едут в Суздаль; завтра будут у меня обедать.

Немного я засуетилась, и мое спокойное, хотя немного грустное настроение, но несомненно очень религиозное и хорошее — теперь куда-то опять забилось, и мне его жаль. Тане напишу отдельно завтра или после завтра. Не знаю, уехала ли Люба, я с ней вам писала обоим длинные письма. Деньги гр. Анны Михайловны в Воспитательный дом внес сегодня Коля, а завтра выдадут расписку, которую пришлю заказным или случаем. Целую тебя, милый друг мой, кланяйся всем, и мою Таню целую. Живите, пока вам хорошо, и я даже советую не очень спешить. Если стоскуюсь, напишу откровенно.

Твоя Соня Толстая.

№ 333

1 марта 1896 г. Москва

Ты жалуешься, милый друг, что от меня мало писем Ты жалуешься [...], что от меня мало писем. Толстой писал 26 (?) февраля «Мне очень грустно, что прошла неделя и я не получил от тебя ни одного письма» (ПЖ, стр.500).. Я три дня или больше тому назад писала и тебе, и Тане с девушкой и не знала, что она еще не уехала, а все-таки написала и еще письмо тебе, закрытое. Потомя писала Тане я писала Тане — письмо от 21 февраля, начинающееся словами «Посылаю тебе, милая Таня, еще письмо от Лёвы» (АС). Письмо Л. Л. Толстого не сохранилось. и послала письмо Лёвино ей и два открытых, для спокойствия, что у нас все хорошо, и теперь продолжаем быть благополучны. Сегодня страшная метель, которая на меня наводит уныние и страх. Вы всё пишете о Мане и Серёже, что я их вижу, а я ни разу не видала Серёжу, не знаю даже, вернулся ли он из Тулы и Никольского; вчера должен был вернуться; и раз видела Маню часа на три. — Вообще же я до нынешнего дня не скучала, очень была занята всячески, а сегодня метель навела на меня тоску. — Что же это ты так слабо себя чувствуешь? Хорошо ли ты питаешься? А плохо быть на постной пище. Я 4-ую неделю пощусь очень строго, теперь совсем без рыбы, и очень тоже ослабла, и даже похудела. Нет той энергии и пружинности в ногах, когда бегаешь на коньках или бежишь на лестницу.

Одна я не бываю: вчера у меня обедала Варичка, очень грустная и жалкая, и Долино-Иванские молодые; вечером я соблазнилась и поехала на симфонический концерт, дирижировал знаменитыйНикиш Никиш — Артур Никиш (Nikisch) (р. 1855), дирижер; родился в Венгрии, окончил Венскую консерваторию. Гастролировал в крупнейших центрах Европы. Любил исполнять русскую музыку, в особенности Чайковского. 29 февраля 1896 г. состоялось 9-е симфоническое собрание московского отделения Русского музыкального общества, на котором дирижировал А. Никиш. Были исполнены: 5-я симфония Чайковского, «Прелюдии» Ф. Листа, неоконченная симфония h — moll Фр. Шуберта и вступление к опере «Нюренбергские мейстерзингеры» Р. Вагнера. . 5-я симфония Чайковского и неоконченная автором симфония Шуберта доставили мне много удовольствия; прелюдия-поэма Листа — меньше, а Вагнера вовсе было скучно. — Третьего дня просидела вечер у Варички; сегодня буду дома, и Алексей Маклаков придет играть со мной со скрипкой. Я все очень много занимаюсь музыкой и мне еще это не надоело. Миша, глядя ли на меня, или просто, но стал охотнее и усерднее играть. Вообще, когда меньше суеты в доме, дети лучше и серьезнее занимаются.

Прилагаю письмо Лёвы к Тане; удивляюсь, что он от нас еще не имел известий. Представь себе, Лёвочка, что Самарин, Петр Федорович, был секундантом у какого-то генерала, главы города Ялта. Какой-то студент ударил по лицу этого генерала за то, что генерал как градской глава удалил этого студента из клуба, откуда студента за что-то исключили. — Самарин убит и угнетен, говорят, ужасно, и теперь приехал сюда, но я его еще не видала. Дуэль кончилась ничем, оба живы и здоровы.

От Маши было письмо От Маши было письмо — секретка от 25 февраля из Ялты (АСТ).короткое после путешествия. Она очень разочарована Крымом, очень устала от дороги, очень же беспокоится о всех нас и, видно, не весела. Надеюсь, что это с открытием настоящей весны пройдет, и ей будет хорошо. Философовы иБобринские Бобринские — семья гр. Александры Алексеевны Бобринской, вдовы А. П. Бобринского. с ней очень ласковы.

Что тебе сказать, голубчик, о своей внутренней жизни? — Не знаю, и не смею признаться, потому что не хороша та суета, к которой я продолжаю стремиться, чтоб заглушить всё, что меня теперь в жизни мучает и что так до сих пор больно. Пока говела, было лучше; а теперь опять или ищу развлеченья и всяких ощущений — или чувствую наплыв тоски и нервности, и тогда бегу куда-нибудь — вон из дому или вон из себя. Последнее время дела, слава богу, всякого много.

Хотела написать Тане, и вот написала опять тебе. Все равно, я ее тоже люблю и помню, и целую крепко. Очень рада, если вам хорошо, но я уж не люблю тишины — увы! А еще меньше люблю одиночество.

Наш дом кругом так занесло снегом, что ужас. Что же в деревне!

Ну, прощай, милый друг. Спасибо, что пишешь. Никогда я не считала более нужным для тебя отдых от людей, как именно теперь, а ты как уедешь от меня, так что-нибудь да не хорошо. Слабость твоя меня огорчает, хотя ведь лет тебе много, и хочешь, не хочешь, придется признать себя старым. Грустно это! Целую тебя и Таню. Поклон всем.

Твоя Соня Толстая.

№ 334

5 марта 1896 г. Москва

Милый друг Лёвочка, сегодня была гр.Милютина Милютина — Ольга Дмитриевна Милютина, дочь военного министра Дмитрия Алексеевича Милютина. и меня не застала, я была на уроке музыки, и теперь свезу ей сама все письма. Книг тоже получено очень много, но их не посылаю. Было сегодня открытое письмо, что вы вернетесь в субботу, и я испугалась, что не я ли вас вызвала своим вопросом. Пожалуйста, милый, если тебе лучше в деревне и ты бодрее пишешь, то не спеши для меня, я живу хорошо и очень занята, и только изредка, когда прекращу свою лихорадочную деятельность и опомнюсь одна, сама с собой, с своими воспоминаниями, своей старостью и страхом перед будущим, — мне вдруг делается невыносимо тоскливо. Но это слабость, и вообще я бодра. Только когда люди вокруг восхищаются моей энергией, так называемой, мне делается совестно, и я знаю сама про себя, что я не только не энергична, но слаба, слаба так, что могу в короткое время дойти до прошлогоднего февральского безумия, которое вспомнила с ужасом на днях, когда была на заупокойной обеднепо Нагорном по Нагорном. Н. М. Нагорнов умер 23 января 1896 г., в том самом Девичьем монастыре, который так врезался в моей памяти. — И вот всё о себе — это тоже слабость.

Сидит у меня Маня и читает твою повесть сидит Маня и читает твою повесть — «Воскресение». В Толстовском музее сохранилась рукопись, о которой идет речь. Это — копия рукой С. А. Толстой на 120 нумерованных листах (№13), заключающая первые восемь глав «Воскресения»; относится рукопись ко второй редакции романа., которую я кончаю переписывать. Серёжа играет в 4 руки увертюры Мендельсона, которые я купила, с Васей Маклаковым. Саша только что пришла из сада, где каталась на коньках, а Миша ездил верхом и теперь сел учиться. От Лёвы очень озабоченное и суетливое письмо с порученьями о присылке документов, с вопросами о том, кто приедет насвадьбу Свадьба. 15 мая 1896 г. состоялась свадьба Л. Л. Толстого и Д. Ф. Вестерлунд., с известиями о том, где она и когда будет (1-го июня по новому стилю). Всё я ему устрою, но по мере приближения этого события, — я пугаюсь и волнуюсь немножко. Большой это шаг — женитьба.

Ты мне пишешь Ты мне пишешь — Толстой писал 3 марта: «Хотел бы тебе сказать, что твое желание забыться хотя и очень естественно, — не прочно, что если забываешься, то только отдаляешь решение вопроса, а вопрос остается тот же, и всё так же необходимо решить его — не на этом свете, так в будущем, т. е. после плотской смерти. Как говорят спириты, что если убьешь себя, то придется опять жить такою же жизнью; так и в этом:
решить вопрос жизни и смерти своей и близких надо неизбежно, и от этого не уйдешь. Хотел всё это сказать тебе, да не говорю потому, что надо всё самой это пережить и придти к этому» (ПЖ, стр.501—502).
Следующее письмо от 16 мая 1896 г. не печатаем. о том, что вопрос о жизни и смерти надо решать сейчас и не откладывать, и не стараться забываться. Но ведь дело не в решении вопроса: он для меня давно решен в том смысле, в котором и ты его решаешь, т. е. в смысле вечности и бесконечной жизни в боге. Но на высоте этого настроения оставаться очень трудно, и ощущения боли потери, радости земных соблазнов, лихорадочная деятельность, — и все вообще чисто земные ощущения как сети опутывают со всех сторон, и вот где моя хваленая энергия могла бы мне помочь, а ее-то и не хватает, и в результате — тоска или суета.

Пришел Дунаев; уезжают Маня с Серёжей, писать больше нет времени. Целую тебя, мой милый друг. Таню тоже целую, всё не приходится ей писать, но я ее очень помню, и она мне часто не достает, несмотря на ее строгость ко мне. Прощай, если приедешь в субботу, буду тебе очень рада, если нет, — бог с тобой. Только не езди в метель или не совсем здоровый. Если отмените приезд, известите меня. Зачем в субботу, как бы гости не приехали. Впрочем, я отговариваю, а сама испугалась, что долго тебя не увижу.

Твоя Соня Толстая.

Прощай, теперь скоро вернешься.

№ 335

Ночь с 4-го на 5-е сентября 1896 г. Москва

Вот и прошел мой первый тоскливый день в Москве. Ехали в купе довольно удобно и спали. Но Иван соскочил на ходу поезда, когда внес наши вещи в вагон, и я очень о нем тревожилась, благополучно ли он спрыгнул. Была у Льва Ивановича Поливанова, он обещал не быть строгим к Мише, и очень участливо отнесся к Лёве и вообще ко всей нашей семье.

Ужасное известие, чтоумер Мещеринов умер Мещеринов. А. Г. Мещеринов, муж двоюродной сестры С. А. Толстой, рожд. Шидловской. Толстой писал 7 сентября: «От тебя было одно маленькое письмецо с грустным известием о Мещеринове. Как очевидно он сам погубил себя, и уже был не вполне нормален, когда, не переставая, через силу работал свою глупую работу. — Как мне хочется знать всё про тебя: очень ли ты волнуешься? Как? Что огорчает тебя и что радует? Дай бог, чтоб больше было радостного и, главное, чтоб ты ни на что не сердилась. Ты спорила со мной, а я всё-таки говорю, что всё житейское так неважно, и всё духовное, т. е. своя доброта, так важно, что нельзя позволять неважному расстроивать важное» (ПЖ, стр.503). , муж Верочки, сумасшедшим под конец, его тело везут из Крыма и хоронят в Девичьем монастыре после завтра. Придется ехать, и какое это терзание моему сердцу и нервам! Бедная Верочка с ее тремя мальчиками! Очень мне её жаль, и очень я её любила всегда. Был Вася Маклаков, Курсинский; ездила с Мишей к брату Саше, но не застала дома. Я всё убрала, устроила, наняла за 10 р. пианино, но ничего не хочется еще делать, очень скучно; так и тянет на траву, в лес и в реку, где несмотря на холод, много приятнее, чем в нашем темном, сыром доме, где дрожишь мелкой дрожью весь день, а лицо горит, и не рассветает весь день. Миша ночевал у Берсов, и я за ним посылала Илью, чтоб приехал домой учиться. Ужасно у него легкомысленное отношение ко всему. Как жаль было от вас уезжать. Целую всех. Как твое здоровье, милый друг? Не оставляй меня и пиши иногда о себе подробнее. Что наши милые молодые и девочки?

С. Толстая.

С. А. Толстая пометила: «Письмо из Москвы в Ясную Поляну, где жили тогда: Лев Николаевич, две дочери и только что женившиеся молодые, Дора и Лёва».

№ 336

6 сентября 1896 г. Москва

Милый друг, мне всё хочется писать именно тебе, и потому опять адресую письмо тебе, а не девочкам, хотя оченьблагодарю Машу за скорое известие благодарю Машу за скорое известие. На открытке, неверно датированной 4 августа, М. Л. Толстая писала: «Папа́ встал бодрый. Ходил гулять и теперь занимается. Остальные все здоровы» (почт. шт. «Москва 5 сентября». АСТ).из дому. Прежде о событиях:Миша писал вчера греческое extemporale Миша писал [...] греческое extemporale. Осенью 1896 г. М. Л. Толстой, оставив Поливановскую гимназию, поступил в шестой класс гимназического лицея в Москве.;1 [письменный перевод без приготовления с русского на греческий] сегодня будет писать латинский; история завтра. Нам обоим страшно хочется уехать до 10-го в Ясную, но он не написал сочинения и тем наказал нас обоих. Я не ожидала, что будет так тоскливо в Москве. В саду я была, и вместо прежнего удовольствия от зелени и травы, опять нахлынули на меня воспоминания, и я больше одна не пойду; вообще одной быть трудно здесь. Но сегодня особенно тяжело. В 8 часов утра, в наёмной карете, я поехала на Рязанский вокзал встречать со всеми родственниками тело Мещеринова.Мать его Мать его [Мещеринова] — Вера Дмитриевна, рожд. Белевцева, жена Г. В. Мещеринова.и Верочка очень мне почему-то обрадовались: обе бросились мне на шею, принялись рыдать, благодарить и целовать меня.Верочка Верочка — Вера Вячеславовна, рожд. Шидловская, жена А. Г. Мещеринова. очень худа, измучена, очень уже беременна (6 месяцев) и жалка так, что без слёз её нельзя видеть. Она с Владикавказа ехала с телом мужа; а он уже несколько дней был в буйном бешенстве; то хотел среди ночи исповедоваться, то говорил о динамите, ломал, рвал и бил все, то воображал себя отцом Иоанном и всех в окна благословлял. У него был полный паралич мозга.

Сегодня вечером привезет Ольга Северцова детей Мещериновых; они были у нее в деревне, и ничего про отца еще не знают. Вера Александровна сидит всё так же прямо и торжественно в кресле, но видно, что страшно подавлена горем. — С вокзала я взяла к себе в карету дядю Костю, и мы час ехали и болтали. Хоронили в Девичьем монастыре; много военных, генералов; московского света кое-кто:Голицын Голицын — кн. Владимир Михайлович Голицын.(губернатор бывший), Катерина Петровна Ермолова,Тучковы Тучковы — вероятно, тетка А. Г. Мещеринова, Екатерина Дмитриевна Тучкова с дочерьми.. Это всё пишу для любопытства девочек. — Жалок былотец отец [Мещеринов] — Григорий Васильевич Мещеринов (1827—1901), генерал-адъютант, командующий войсками Казанского военного округа. , 70-летний старик; он всё крепился, но когда стали в землю опускать, он весь затрясся, плечи так и прыгали, потом весь побледнел, как-то заторопился, откинул голову, глаза вытаращил и чуть не повалился, его сзади держали. Он так рыдал, что мы все разрыдались тоже. Вера была тиха и только кряхтела как-то, точно слёз уж больше не было. Все Ваничкины похороны восстали в памяти, хоть обстановка вся, — даже времени года, совсем иная. После похорон я съездила к ним на Поварскую, и теперь сижу дома; немного поиграла на фортепиано и этим только успокоила свои нервы хоть немножко. День мой весь пропал, ничего не хочу уже делать. Миша сейчас ушел в гимназию. — Вчера заходила в банк к Дунаеву, всё ему передала и заплатила. — Заезжала к Сытину, видела его и много говорила о Петьке. Петька работает с товарищем за деньги на маленькую литографию Щеглова; мне обещали его прислать, но еще он не пришел, а адреса его я не знаю, и Сытин не знает, а хотел спросить у мальчиков. Пусть всё это передадут Арише. Из школы его просто выгнали за дурное поведение, лень, грубость. Сытин обещает его взять за жалованье, но никак не сейчас, а со временем, чтоб не раздразнить Федотова, который ни за что не согласен взять опять Петьку; да и сам Петька в школу больше не пойдет. О Петьке я еще съезжу сама и в школу и его увижу, когда немного управлюсь делами. Я еще ничего не успела сделать, а очень много дела. А главное тоскую очень. Сейчас яркий луч солнца в окно ударил, и мне захотелось сейчас же ехать в Ясную, всё бросить, выкупаться в Воронке и прогуляться со всеми вами, — и тогда, пожалуй, опять приехать сюда.

Но я стараюсь вспоминать ту индейскую мудрость, которая предписывает радостное настроение и велит, как нечто стыдное, скрывать уныние. Буду стараться. Но где же взять сил в одной себе для радостного настроения? Для него нужны люди, природа, дело и здоровье. Особенно жаль было опять с Лёвой расставаться. Хоть бы недельку пришлось пожить вместе с молодыми! А то едва только два дня. Что милаяДоллан Доллан — Дора Федоровна Толстая, (1878—1933), с 15 мая 1896 г. жена Льва Львовича, дочь врача Эрнста Вестерлунда (1839—1924), у которого лечился Л. Л. Толстой в Швеции. ? Не тоскует ли она и здорова ли теперь? — Что постройки, дела разные ясенские? Как действует твой желудок и сильнее ли ты себя чувствуешь, милый друг? Надеюсь, что ты спокоен душой и бережешь своё здоровье и что тебе хорошо работается. Целую тебя и всех своих детей, mademoiselle Ober кланяюсь.

Пожалуйста не оставляйте меня без писем. Миша был у Раевских, видел Петю: он выдержал 5 экзаменов и все с пятерками. Придет сегодня вечером ко мне. Заходил еще Миша кЮше Юша — Юрий Николаевич Померанцев (1878—1933). Музыкальным образованием всецело обязан С. И. Танееву. С 1910 по 1914 г. был дирижером балета Большого театра. Был призван на военную службу и в 1916 г. отбыл в составе корпуса особого назначения на Балканский фронт в Македонию. Оставшись по окончании войны за границей, был дирижером в Берлине, где и умер.; его не застал дома. Данилевские, его друзья, приезжают 8-го.Няня Няня — Анна Степановна Суколенова (ум. 1917). варит варенье, перебирает бруснику и очень деятельна. — Теперь всё написала и кончаю письмо. Прощай, милый друг, не забывай меня и люби, как и я тебя.

С. Толстая.

6 сентября. 1896 г.

№ 337

9 сентября 1896 г. Москва

Сейчас только проводила Стасова, милый друг Лёвочка, который привез мне твоеписьмо письмо [привезенное Стасовым] — от 7 сентября. Ср. комментарий к письму №335.. И письмо твое продлило бы то мое любящее, кроткое настроение и отношение к тебе, еслиб не его рассказы о тех статьях, которые ты ему читал. Сразу перемутило мне всю душу и тоскливое отчаяние мной овладело. Хотя Стасов усиленно и слишком громко хвалил твою речь и смелость, и всё, что ты пишешь, но я вывела из всего, что иписьмо к фон-дер-Веру письмо к фон-дер-Веру. Голландец Ван-дер-Вер (Van der Veer) отказался от военной службы на основании того, что ненавидит всякое убийство, как он заявил в своем письме командиру национальной гвардии. Был приговорен военными властями к трем месяцам одиночного заключения. Письмо Ван-дер-Вера с послесловием Толстого, под названием «Приближение конца», было напечатано в издании «Свободного слова» (Англия, 1898) и впоследствии в России в издании «Обновления» (Спб. 1906), вскоре конфискованном.(кажется), иписьмо к либералам письмо к либералам. А. М. Калмыкова обратилась к Толстому с просьбою высказаться по поводу закрытия «Комитетов грамотности». Толстой ответил ей отзывом о деятельности русского правительства и о методах противодействия ему, применяемых либералами. Ответ его под заглавием «Письмо к либералам» в переработанном виде был напечатан полностью в издании «Свободного слова»: «Об отношении к государству» (Англия, 1898) и с пропусками в издании «Обновления» (Спб. 1906), вскоре конфискованном. , — всё это дерзкий вызов: «ну-ка, троньте меня!»

И этот вызов (особенно с христианской точки зрения) не только [не] полезен кому-нибудь, но прямо и вреден, и не добр, и опасен. Кроме того это мальчишество какое-то, бравада. Из художника, из философа, из серьёзного, религиозного учителя — сделаться задорным писакой. Если б ты знал, насколько такие выходки и статьи (как мне их излагал подробно Стасов) меня терзают, пугают, и насколько умаляют мою любовь и уважение к тебе. Я вдруг перестаю верить и в сердце твое, и в учение твое, и вижу того с вихрами юношу, полного задору, пороков и гордости, каким ты был, судя по дневникам твоим, в молодые годы. Брось ты этот задор, не посылай ты этих писем, ради бога, я прошу тебя. Ничего ты не изменишь в жизни людей, пусть останутся твои писанья после тебя, но не дразни ты никого, не мучь меня, не рискуй всеми нашими жизнями и спокойствием.

Я никогда еще ничего так горячо тебя не просила. По крайней мере подожди, я приеду в субботу, и покажи мне то, что ты хочешь послать. Писал бы свойкатехизис катехизис. Катехизисом Толстой называл начатое им в то время изложение своего жизнепонимания в форме вопросов и ответов. После того, как катехизическая форма была оставлена, статья получила название «Христианское ученье». Первоначально было напечатано лишь за границей. и был бы кроток и смиренен; насколько это было бы лучше и достойнее. Пора утихнуть, любить, а не задирать людей.

Прощай; я очень взволнована, расстроена, и за мою боль не могу любить тебя сегодня.

С. Толстая.

№ 338

9—10 сентября. Ночь 1896 г. Москва

Милый друг, проводив Стасова, я написала тебе не доброе письмо под впечатлением его рассказов. Но как всегда, я скоро раскаялась и пожалела, что сделала тебе опять больно. Но я сама так больно встревожилась, да еще в одиночестве, что до сих пор тревога меня мучает, хотя злоба совсем прошла и я прошу меня простить.

Сейчас взглянула на часы: десять минут четвертого ночи. Я проиграла на фортепиано, не вставая, часа четыре, да раньше часа полтора. Но это так я во второй раз только.

Благодарю Таню за предложение меня сменить. Теперь еще нельзя мне уехать, я совсем не кончила свои дела; книжные — даже не начинала. Я приеду в гости к вам на два дня. А теперь целую всех. Прощай.

Соня.

№ 339

13 сентября. 4 часа дня. 1896 г. Москва

После больших колебаний я решила всё-таки не ехать сегодня в Ясную, милый друг. Я вижу, что именно эти-то дни я необходима Мише. Мы с ним не выходим из дому; я играю на фортепиано, он занимается усердно, беспрестанно требуя моего сочувствия в том, сколько он прочел, как мало остается, и он надеется в понедельник снести сочинение и начать ходить в гимназию. Еще как он напишет сочинение! От того, что я не еду сегодня, на меня нашла тревога и грусть; но я всегда была за исполнение долга, и это в моих руках, в моей воле. А то, что по личному чувству мне хочется съездить к вам, и по баловству хочется в деревню опять, — это во мне останется, и если б я жила по непосредственному чувству, то страдал бы долг. Так и на этот раз.

Если я увижу, что Миша хорошо наладился эти два дня, и дело его приготовлений очень подвинулось, я съезжу на неполный день в воскресение к брату Пете, и может быть посмотрю имение, которое там продается. Не хочет ли Лёва тоже, чтоб я слезла вПахомове Пахомово — станция Московско-Курской железной дороги на 51-й версте от Тулы (Алексинского уезда). от поезда до поезда и там посмотрела бы именье Умецкого. Оно мне по описанию, по близости к нам, больше нравится. Думаю теперь поехать в Ясную 18-го или 19-го, когда Миша дня два уже наладится ходить в гимназию. Тогда я приеду на два дня, и уже не 23-го вернусь в Ясную вторично, а около 30-го. Пробуду с тобой и Лёвой до 10-го октября. Таня меня заменит в Москве, а 10-го уже перееду с Сашей совсем. Это мои теперешние планы, а там, что бог даст!

Миша говорит, что, походив неделю в гимназию, он скажется больным и будет держать проверочный экзамен в лицей, куда поступит пансионером, чтоб непременно учиться и кончить 8 классов гимназии. Я на это молчу, думаю, что экзамена он в 6-й класс лицея не одолеет. Что же спорить раньше? Пока я рада, что засадила его за летние работы.

Вчера весь вечер со мной сидела Варя, очень приятна и мила. Я её пешком проводила до дому ее, а оттуда приехала на извозчике. Была чудесная лунная ночь, но везли вдоль бульваров бочки, — и запах! До слёз гадко. Только и стало легко, как заворотил извозчик в нашу сторону.

Ты давно мне не писал, Лёвочка, и мне одиноко и грустно. Или ты на меня рассердился за письмо?

Целую тебя и детей моих. M-lle Ober кланяюсь. Приехали ли Саша и Маша из Пирогова? Там еще Машенька, и оттого Лизе Оболенской нельзя ехать в Ясную, куда ей очень хочется.

Сейчас начну свои счеты с артельщиком, трудное и скучное дело! Я всё отлынивала, да не уйдешь от дела. Прощай.

С. Толстая.

№ 340

1896 г. Сентября 16. Москва

Милый друг Лёвочка, получилатвое письмо твое письмо. Толстой писал 14 сентября: «Сначала, вчера и третьего дня, когда я узнал, что ты не приедешь, я так этому огорчился, что хотел не писать из недоброго чувства к тебе; но потом опомнился и подумал, что справедливо или не справедливо ты рассудила, что тебе не должно приезжать, тебе очень, должно быть, тяжело, и потому надо пожалеть тебя и постараться облегчить тебе твое положение. У нас было очень приятно, если бы не твое отсутствие, которое все чувствовали, хотя, разумеется, и в сотой доле не так, как я» (ПЖ, стр.505). через Дунаева, спасибо за него; в нем одно место меня больно кольнуло, что ты имел неприятное ко мне чувство за то, что я не приехала. Уж откуда могло взяться неприятное чувство, я совсем не понимаю. Именно мне пришлось пожертвовать собой, ведь я веселья не могла видеть никакого, и эти два дня просидела растрепанная, в кофточке дома, и до треска в голове занималась книжными делами с артельщиком, — пятницу и субботу, а вчера съездилак Пете на Клинскую его дачу к Пете на его Клинскую дачу. П. А. Берс служил исправником в Клину, уездном городе в 90 верстах от Москвы. Шестиверстное расстояние относится к даче П. А. Берса, находившейся в шести верстах от г. Клина., 6 верст от Москвы,рада была быть окружена детьми рада была быть окружена детьми. Дети П. А. Берса: старшая дочь Вера (замужем за писателем С. И. Фонвизиным); Георгий (служил в дикой дивизии во время войны); Евгения и Татьяна (р. 1894). (меньшой 2 года) и природой. Было жарко, мы гуляли в лесу, ходили на ключ, рвали цветы, и я видела даже грибы, подосинники, которые дети рвали. Мальчик их мало симпатичный, ему 6 лет, но девочки славные. Кроме меня никого не было; вернувшись вечером, нашла Андрюшу дома, он расскажет, как его отпустили. В среду я выеду вечером, и приеду в четверг утром к вам; пришлите лошадей на Козловку, я уже телеграфировать не буду, а со мной будет сундучек Машин, я его должна ей свезти, потому лучше пришлите тележку парой.

Ну, до свиданья, милый друг. Андрюша спешит, все мешают, хотела написать хорошо, а написала дурно. Тут Маклаков еще и Померанцев. Целую тебя.

Твоя Соня

16 сентября.

1896.

№ 341

24 сентября. 12 часов дня. 1896 г. Москва

Милый друг Лёвочка, едет Павел Иванович, и я хочу тебе написать с ним. Когда я вчера осталась одна в вагоне, я вдруг так затосковала, что хотела из Тулы вернуться опять в Ясную. Потом стало мне жутко, — не людей, а себя. Показалось, что я тут, в купэ, умру, что у меня голод сделался, а есть не́чего, что я в темноте останусь, а зажечь нечего, что я упаду и убьюсь, дверь выхода так близко — и всякий вздор. Начала я читать свой глупый французский роман, стояла у открытого окна и озябла. Когда стало холодно и темно, я легла и стала вся дрожать и решила, что я простудилась и умру. Потом заснула до Серпухова, где пила чай.

Дома застала Мишу, меня ожидающего за чаем, охрипшего и в сильном насморке. Он очень интересовался, главное, твоим здоровьем и вообще всем и всеми. Сегодня я его видела утром, он спокоен и серьёзен.С Юшей пили кофе С Юшей пили кофе. «Ю. Н. Померанцев жил с Мишей до приискания себе квартиры» (прим. С. А. Толстой). , теперь еду по делам; в лицей очень было нужно поскорей, формы всё нет и не заказано, нужны деньги, прошение и проч. Я-таки немного простудилась или опять неловко повернулась, но вчера с вечера и всю ночь не могла спать от прострела в левую лопатку насквозь в левую грудь: больно было и дышать, и двигаться, и лечь, и повернуться. Теперь еще чувствительно, но настолько лучше, что я выезжаю. Жару нет, значит ничего. Няня меня растёрла вчера в ночь отлично. Всё думаю о тебе, милый друг, и в первый раз в жизни эту осень я признала, что действительно года идут наши, и старость несомненно наступила, что будущего уже нет, а есть прошедшее, за которое надо благодарить бога, и есть настоящее, которым надо дорожить каждую минуту, и просить бога, чтоб он помог нам ничем его не портить. — Целую тебя и детей.

Дела́ и дела́ — тяжела стала всякая суета, и жалею о мирной и прекрасно проведенной мной жизни в Ясной эти дни.

Твоя Соня

Павел Иванович не пришел, посылаю почтой.

№ 342

15 октября 1896 г. Москва

Сейчас получила сразу два письма, милый друг Лёвочка:одно от тебя одно от тебя [письмо]. Толстой писал 14 октября: «На другой день после тебя, т. -е. вчера, я, пользуясь хорошей погодой, предложил Маше ехать в Пирогово, и мы, после моих утренних занятий и обеда, поехали верхами — она на Миронихе, я на Мальчике, и преприятно доехали и провели вечер и сегодняшнее утро, и пообедали, и вот сейчас вернулись, тоже очень приятно» (ПЖ, стр.509)., другоеот Тани от Тани — от 14 октября (АСТ). . Я рада, что узнала о твоей Пироговской поездке уже после твоего возвращения, а то я бы тревожилась о тебе. Слава богу, что благополучно съездили, и что ты не захворал. У нас были два дня дожди, а сегодня такое яркое солнце, так тепло по-весеннему, что я опять затосковала по деревне, по природе, по яснополянской жизни вообще. Хотела ехать по делам и покупкам, и вместо этого пробегала, гуляя, по всем бульварам, по улицам, и наконец зашла до обеда к Елене Павловне и просидела с ней часа два. Она в субботу едет в Тулу и просит девочек, если она им телеграфирует о своем проезде, то приехать с ней повидаться у Давыдовых. Петя экзамены кончил, и Алексей Митрофаныч тоже, и уехали на три недели в деревню. Ко мне никто не приходил, только вчера зашел Вася Маклаков на минутку. Самой тоже никуда не хочется, и сегодня особенно тоскливо, даже хотела ехать в Большой театр одна смотреть, т. nbsp; е. слушать «Пиковую даму» Чайковского, да вряд ли поеду, слишком это сложно. — У Саши уже все учительницы, и вчера мы с ней были в бане.М-м Фридман дали бумагу о том, что дочь ей возвратят М-м Фридман дали бумагу о том, что дочь ей возвратят. В январе 1896 г. Е. Н. Фридман предстоял процесс в Окружном суде по поводу оставления её мужем; в связи с этим стоял вопрос об их девочке. С. А. Толстая оказывала помощь Фридман в её семейных делах.
Следующее письмо от 18 октября не печатаем. , но с условием, чтоб её отдали в какой-нибудь институт, а все ваканции проводить у матери. Но она не знает, где её дочь и какими путями её вытребовать.

Серых лошадей проезжали, они довольно смирны, но я еще не ездила, кучер не решается меня везти, просит еще денька два, три.

Ты спрашиваешь, милый друг, о моем настроении? Меня тяготит моя праздность в том смысле, что на вешанье драпировок, заказыванье обеда, продажу книг и т. д. я уже не могу смотреть, как на дело. Меня это всё уж совсем не занимает; всё идет по инерции, и только изредка требует от меня какого-нибудь направления или маленького усилия. Дела же настоящего, как воспитание детей, помощь тебе, хотя бы в виде переписыванья и т. д., — у меня теперь нет. Выдумывать я никогда ничего не умела, жила непосредственно. Мое увлеченье музыкой — запоздалое, и всё-таки это единственное, что меня теперь интересует. Сегодня какая-то, почти физическая тоска, и это хуже всего, но я из нее как-нибудь выйду.

Миша почему-то раздумывает ехать в Ясную, и если Стаховичи не приедут, то я попозднее приеду к вам, а теперь еще мало времени прошло, и это большое баловство уехать одной для себя, а детей именно праздники бросить одних в Москве. Mademoiselle совсем ошалела, и ее никогда дома нет, придется ей делать выговор, а то она очень распустилась. — Хорошо, что вы с Андрюшей говорите, но он очень плох: дурные привычки уже укоренились, и я о нем очень часто скорблю. Дай-то бог ему в жизни как-нибудь выбраться.

Прощай, милый друг, будь здоров и спокоен, и не ленись мне писать, мне так нужен ты и твоя любовь.

Твоя Соня Толстая.

Таню, Машу, Лёву и Дору целую.

Настоящему письму предшествует другое от 13 октября; его мы не печатаем. Толстая пометила: «Письма в Ясную Поляну из Москвы, куда я переехала с детьми для их ученья».

№ 343

23 октября 1896 г. Москва

Как-то ты доехал с Козловки, милый друг Лёвочка? Наше, начавшееся с таких волнений, путешествие, в конце концов кончилось благополучно, если не считать того, что мое женское нездоровье дошло до такого состояния, что когда я приехала домой, то можно было подумать, что я выкинула; даже Дуняша пришла в ужас, раздевая меня. Я чувствую себя слабой и двигаться боюсь, так как движенье усиливает мое нездоровье. Сегодня никуда не поеду, конечно, тем более, что погода ужасная.

До Тулы мы доехали стоя, и какой-то вольноопределяющийся болтал с нами без умолку и старался вам услужить. В Туле прицепили еще 4 вагона: два второго, два третьего класса. Места брали с боя; но обер-кондуктор почему-то принял нас под свое покровительство, устроил нам в купе так, что и Саше, и мне дали по длинному дивану, а Мише вовсе отперли какое-то маленькое купе, и дали ему диван одному. Мы все отлично спали, спутницы еще были; такая же седая мать с такой же 12-ти летней девочкой, обе приятные. Очень было мне кстати, что я хоть лежать могла. В вагоне всё вспоминала, как я растерялась глупо и как ты меня окружил рукой и повел, как ребенка, и сразу мне стало спокойно, и я отдалась в твою волю, потеряв свою. Как жаль, что в жизни моей мало мне приходилось так отдаваться твоей воле, это очень радостно и спокойно. Но ты неумело брался за это и не последовательно, а лихорадочно: то страстно, то вовсе забывая и бросая меня, то сердясь, то лаская, — обращался со мной.

Саша уже взялась за ученье, а Миша, к ужасу моему, разделся совсем голый и лег спать. Теперь 1-й час, и он всё валяется, и что бы я ему ни говорила, он упорно молчит и лежит в постели. Мы и кофе пили утром, и завтракали, и занимались всякий своим делом, — он всё валяется. Пожалуй, что уж лучше пусть он поступает под дисциплину училища, когда дома мы не сумели его воспитать строго. — Тут Борис Нагорнов приходит завтракать; Юша с утра за фортепиано; был от Грота издатель киевский с иллюстрациями к «Войне и Миру», просит позволения от имени старого художника академика и бывшего профессора живописиКовалевского Ковалевский — Павел Осипович Ковалевский (1843—1903), живописец, баталист, профессор, академик. приехать в Ясную Поляну, показать рисунки и просить тебя дать указания на те художественные моменты в романе, которые стоят того быть иллюстрированными. Он будет тебе писать. У него уже 60 больших рисунков.

Посадили ли мои деревца? Что Андрюша? Как будете теперь жить скучную темную осень после такой веселой и светлой? — Я и теперь, освежившись своей поездкой и общением с тобой, чувствую себя бодрей для всякого дела и тверже духом.

И прощай теперь, целую тебя крепко. Что-то у меня переменилось в моих душевных отношениях к тебе, и что-то стало хорошее. Иногда хорошо сделаться слабой, чтоб полюбить ту силу, которая тебя поддержит именно в ту минуту, когда это было нужно. И со мной так было в эти полтора года слабости души и тела со смерти Ванички. Целую Лёву и трех дочерей, включая милую Дору.

Твоя Соня

№ 344

25 октября 1896 г. Москва

Сегодня сразу получила столько писем, что не знаю, кому и отвечать, потому уж всем вместе, милые друзья. Поручения ваши постараюсь завтра же все исполнить, и вещи послать, думаю, багажем на Козловку. Лёве я послала в Тулу три вещи: чек на 300 р., рукопись из его стола и бумагу из консульства с инструкцией от меня со слов артельщика, что надо делать, чтоб не платить пошлины за вещи, которые еще не пришли ни на вокзал Николаевской дороги, ни на таможню, артельщик везде был.

Маню я вряд ли увижу, но напишу ей о переводе Маню я вряд ли увижу, но напишу о переводе. Толстой писал 25 октября: «Вот просьба, но только чтоб из-за неё ты ничего не предпринимала. В прилагаемой книжке вторая статья Modern science («Современная наука») очень хороша, и мне бы хотелось перевести ее. Маня, в особенности с помощью своего отца, могла бы прекрасно перевести. Статья небольшая, и, если ей это улыбается, я очень прошу её это сделать. Но именно, если это ей приятно» (ПЖ, стр.511). Статья, которую имеет в виду Толстой, —
Вильяма Карпентера (1813—1885); ее, под заглавием «Современная наука» перевел С. Л. Толстой; впервые напечатана с предисловием Л. Н. Толстого в журнале «Северный вестник» 1898 г., №3..Говоритьвсем об Иркутске очень трудно Говорить всем об Иркутске очень трудно. Толстой писал 23 октября: «нет ли знакомых в Иркутске таких, которые могли бы принять участие в заключенных и навестить их» (ПЖ, стр.511). В Иркутском дисциплинарном батальоне находились наказанные за отказ от военной службы крестьянин Петр Ольховик и Кирилл Середа. , потому что я никого не видаю.

Вчера была наквартетном концерте Квартетный концерт — второе квартетное собрание первой серии московского отделения Русского музыкального общества с участием пианиста Фредерика Ламонд (р. 1868). Ламонд кроме Бетховена исполнял Брамса, вариации на тему Паганини. и давно не испытала такой скуки, да еще при Бетховенской сонате ор. 106! Длинно, дурно и бездарно сыграно, трудно страшно, — и всё это неизвестно зачем, только чтоб этот налитый кровью, толстый, здоровый шотландец показал, какие он может выделывать фокусы на фортепиано. Еду домой, светло, как днем, от этого огромного зарева пожара. Спрашиваю: «где горит?» — «На Пресне». — Сбор был всем частям Москвы, и всё-таки сгорело 12 домов, потому что ветер был ужасный. — Сегодня в газетах читаю: Большой Конюшковский переулок горел. Я скорее оделась, побежала к Варичке, ведь она там как раз живет в этом переулке. Но их дом цел, а её, к сожаленью, не застала, только посидела с Истоминой, приехавшей с тою же целью. Перепугались и Нагорновы и Колокольцовы ужасно, искры летели очень далеко, но всё обошлось у них благополучно.

Вечером пришлиБутенев Бутенев — товарищ М. Л. Толстого Павел Константинович Бутенев, сын К. А. Бутенева — гр. Хребтовича.,Бухман Бухман — Александр Николаевич Бухман (р. 1877?), воспитанник Н. В. Давыдова, сын исправника Н. А. Бухмана., приехал Андрюша, которого и я очень упрекала; но он притерпелся, молчит, но видно, ничто его не трогает уже.Мише тоже прочла твое письмо Мише тоже прочла твое письмо. Толстой писал 23 октября: «Очень мне вчера было сердечно хорошо провожать тебя, только жалко было, что ты испугалась и досадно было на бедного, лишенного главного человеческого чувства понимания жизни других людей и поэтому до идиотизма эгоистического Мишу. Пишу это отчасти, даже не отчасти, а совсем для него: ему нужнее всякой тригонометрии и Цицерона учиться понимать жизнь других людей, понимать то, что для других несомненно и часто отравляет жизнь, а для него совершенно неизвестно — то, что другие люди также радуются, страдают, хотят жить так же, как и я [...]. Говорю я это ему не потому, что он вчера в вагоне, как ты кротко выразилась, ворчал, а потому, что я никогда, исключая как в важных катастрофах, как твоя болезнь, не видал в нем ни искры сочувствия и интереса к чужой жизни — сестер, братьев, твоей, моей [...]. Меня этот эгоизм ужасает и действует на меня, как вид ужасной гноящейся, вонючей раны. Я давно набираю это чувство и вот высказал, только больно то, это знаю вперед, что всё, что я сказал, будет спокойно откинуто, как нечто неприятное, нарушающее эгоистическое самодовольство. Если же нет и ты, Миша, подумаешь и заглянешь в себя и согласишься и захочешь вызвать в себе недостающее, то я буду очень рад» (письмо не опубликовано). , Лёвочка, и он слушал, как будто не протестовал, а потом говорит: «Папа̀ в Ясной, только что я приехал, уже возненавидел меня и начал преследовать». Он всё болен, сегодня опять живот болел, теперь запор, и зубы болят у него. Сегодня Истомина говорит, что то, что у Миши, то в Москве эпидемично, и доктора это назвали: желчный тифоид и успокоились. Явления именно как у Миши: тошнота, иногда озноб, отсутствие аппетита, сонливость и вялость. Так три недели держит, и всё люди на ногах, а потом проходит. Хорошо бы если так, а то он и в лицей ни разу не ходил.

Как мне понятна во всём Дора. И этот детский восторг, что снег пошел, я его часто испытывала. Целую её, и вас, девочки, и Лёву, и тебя, Лёвочка. Саша здорова, гуляла, играла с Бухманом в воланы, я им купила новые, а завтра мы с ней поедем кофточку заказывать. Я всё читала философиюШпира Шпир — Африкан Александрович Шпир (1837—1890). По указанию Толстого «Очерки критической философии» Шпира вышли в 1901 г. отдельной книжкой в издании «Посредника»., совсем не играла еще и всё устроиваюсь с домом, платьями и всякими скучными делами. —Ты мне внушаешь, Таня Ты мне внушаешь, Таня. Т. Л. Толстая писала 25 октября: «Я надеюсь, что вы чувствуете и постоянно сознаете, какая вы исключительно счастливая женщина и что это вас постоянно радует» (АСТ). , что я самая счастливая женщина. А я тебе скажу, что счастье всё от своего внутреннего состояния, а не от внешних причин. А у меня мало внутреннего содержания. —

Были у меня Горбунов и Маклаков. Завтрапридет Грот, и я ему отдам статью придет Грот, и я ему отдам статью — Шпира, для напечатания. В «Вопросах философии и психологии» Шпир напечатан не был. .

Теперь всё. Прощайте, иду спать.

С. Толстая.

№ 345

1896 г. Октября 27 или 28. Москва

Читай один

Милый Лёвочка,твои частые письма Твои частые письма. Толстой писал 26 октября: «От тебя еще не было ни одного письма, милый друг Соня, а я пишу уже третье. Я знаю, что ты не виновата, но мне приятно самому себе похвастаться своим чувством к тебе. Не переставая думаю о тебе, и так хочется влить в тебя спокойствие и уверенность, которые сам чувствую в жизни и которых, я знаю, тебе не достает, и без которых жить и страшно, и стыдно, точно мне дали хорошее приличное платье, а я всё надел навыворот и хожу, неприлично оголившись. — Знаю и утешаюсь тем, что это временно. Та сила жизни, энергия жизни, которая есть в тебе, запутавшись сначала, после потери привычного русла, и попадая, куда не надо, найдет тот путь, который предназначен, — один и тот же всем нам. Я надеюсь и верю, потому что я люблю тебя. Самыми странными и непредвиденными нами путями, но сила жизни найдет предназначенное ей русло. Ну, довольно об этом» (ПЖ, стр.511—512). для меня всё та же твоя рука, которая, обняв меня сзади, повела и поддержала меня насильно, когда я испугалась приближавшегося поезда и совершенно растерялась. Спасибо тебе за них; я совсем не достойна твоей доброты, чувствую себя настолько хуже тебя, что никогда не подняться мне до твоего душевного состояния. Но я постараюсь и надеюсь достичь того, что никогда уже не сделаю тебе больно ничем, даже в мелочах. Далеко мне еще до того, чтоб приобрести полное спокойствие души, и не вижу я еще ясно пути моей будущей энергической жизни. Всё назади, а вглядишься вдаль, вперед, и только мрак. Лучше не глядеть. Сила же моей энергии, о которой ты говоришь, продолжает быть направлена на то, чтоб забываться. Если не достигаешь этого — сейчас болезненная тоска. Впрочем, после поездки в Ясную я живу лучше, бодрее и тверже. Удивляюсь, что вы мои письма не получаете. Я писала два тебе, одно Лёве, и еще, кажется, одно. В день моего приезда я писала, и еще не помню, какое именно письмо, но одно сама в ящик опустила.

Рисунок

Иллюстрация:

Л. Н. и С. А. Толстые
С фотографии 1907 г.
Собственность А. И. Толстой

О переводе я писала О переводе я писала. Имеется в виду перевод Карпентера.Мане, но книгу еще ей не посылала, ждала ее ответа. Вчера вечером приходил ко мне Грот, я его вызвала запиской и передала Шпира. Он сидел со мной вдвоем до 12 часов, и мы отлично разговаривали; я люблю умных и живых людей, а он именно таков. До 11-го часу еще сидела у меняОльга Васильевна Алмазова Ольга Васильевна Алмазова (1849—1908) — Дочь Василия Владимировича Исленьева, двоюродного дяди С. А. Толстой; жена единомышленника Толстого доктора Алексея Ивановича Алмазова. Была в переписке с Толстым (см. Л. Н. Толстой, полное собрание сочинений, т. 72, 1933), Любовь Алексеевна Алмазова (р. 1883) — в замужестве Кестнер.с дочерью Любой, с которой Саше было очень весело; они ровесницы и играли вместе, а у Миши были мальчики: Дьяков, Глебов,два Данилевских два Данилевских — Андрей и Сергей, товарищи Михаила Львовича.идва Берса два Берса — Сыновья Александра Андреевича, Андрей и Александр. . Андрюша вчера же уехал в Тверь, высказав мне самое горячее желание сделаться лучше, и, сам себя обманывая, красноречиво описал мне свои планы скромной и нравственной жизни. — Но я увы! уже ему не верю. — Ты пишешь, что посылаешь мне твое письмо к нему, а я никакого не получала. Да что это с вами сделалось? То вы наклеили 5 коп. марки, и с меня взяли 14 к.; а то сегодня опять 14 коп., письмо вовсе без марки.

Сегодня я вдруг решила, к великому восторгу Саши, везти её в Малый театр. Вот мы и поехали с ней на серых, вдвоем; взяли двасталя сталь — откидное место под амфитеатром в Малом театре.и смотрели«Недоросль» «Недоросль» — Фонвизина. и «Женитьба Бальзаминова» Островского. Обе пьесы очень смешные, весь театр полон подростками, которые так веселили слух своим детским веселым хохотом на весь театр. Оттуда вернулись конкой. Обедали втроем — третий Юша; а Миша куда-то ушел; кажется с Данилевским. Юша мне очень приятен; играет, пишет фуги, играет со мной в 4 руки, очень услужлив и внимателен, не то, что мои сыновья, и много он читал, всем интересуется. Потом Саша уроки готовила, а я читала и вот пишу, а Саша с Бухманом играет в столовой в воланы.

Очень мне грустно, что ты чувствуешь себя слабым и вялым. Надо тебя получше питать. Право, начни яйца есть, тебе и Дунаев очень советует; надо же себя поддержать, а одной растительной пищи мало уж теперь, когда старость пришла и энергии жизни меньше. Я теперь совсем здорова и сплю хорошо;совет твой очень хороший совет твой очень хороший. Толстой писал 26 октября: «Практический совет тебе хочется дать: вставать раньше для того, чтобы главное ложиться раньше и не сидеть по ночам. Это не помогает уяснять мысли, а напротив». , но я без тебя не умею рано ложиться.

Ну прощай, мой друг милый, дай бог тебе бодрости, спокойствия и сил духовных для любимой работы. Целую тебя и моих детей всех.Бедный Серёжа Бедный Серёжа. С. Л. Толстой был несчастлив в своей супружеской жизни с Марьей Константиновной.
Следующее письмо от 31 октября не печатаем. , как у меня за него сердце болит часто. У вас ли еще он?

Прощай и прости за всё, что тебя во мне огорчает.

Твоя Соня Толстая.

Датируется на основании письма Толстого от 26 октября, на которое Толстая отвечает в настоящем письме. Собственная дата Толстой (26 октября) — ошибочная.

№ 346

13 ноября 1896 г. Москва

Милый Лёвочка, то долго не получала писем, а то третьего дня сразу получила три письма:твое — хорошее, длинное твое — хорошее, длинное — письмо от 12 ноября, начинающееся словами: «День не писал тебе, милый друг, и мне уже скучно. Писать лучше, чем думать, только больше сближает. Получил твое маленькое письмецо, в котором ты пишешь, что измучалась и нездоровится, и не спала до 4-го часа. Это всё очень дурно. И то самое, что меня мучает в разлуке с тобой. У нас всё хорошо и мирно. Не скажу, чтобы особенно весело, но и не дурно» (ПЖ, стр.515—516)., такое, какое я люблю, потому что почувствую тебя, и одноЛёвино Лёвино — письмо (секретка) с московским штемпелем 11 ноября (АСТ)., другоеМашино Машино — письмо (секретка) со штемпелем 11 ноября (АСТ).. Хочется и мне тебе написать хорошее письмо, но не смогу, так как очень в шальном настроении эти дни (сегодня лучше), пла̀чу, бегаю часа по четыре по улицам до изнеможения (дело всегда найдется) и дурно сплю. Плакала я вчера с утра, потому что поливали каток и я вспоминала особенно живо Ваничку, а еще к тому Лиза и Варя о нем разговорились, и я совсем расстроилась. Это у меня бывает днями, особенно когда я не могу играть и не слышу музыки. Вчерашний концерт по болезниГольденвейзера Гольденвейзер. Александр Борисович Гольденвейзер (р. 1875), пианист, профессор Московской консерватории. Часто бывал в Ясной Поляне, живал на даче близ станции «Засека» и в Телятинках. Ему принадлежит обширный дневник — воспоминания: «Вблизи Толстого», два тома, 1922—1923. В этой книге выявлено отрицательное отношение Гольденвейзера к С. А. Толстой.был отменен, и несмотря на мое плаксивое настроение, мне вчера было особенно приятно: пришли ко мне обедать Лизанька, Варичка и Маша Колокольцова, и Маша Маклакова с мужем (такие миленькие, молодые, влюбленные друг в друга и радостные), и еще Маша Толстая. Миша тоже отпросился из лицея к обеду, так что было так много, как давно не было; мы всё больше четверо: m-lle Aubert, Саша, Юша и я. Юша после завтра съезжает, у меня была его мать третьего дня вечером и одновременно был С. nbsp; И. nbsp; Танеев и потом пришел Дунаев. Мы с Танеевым и Дунаевым разбирали, т. nbsp; е. местами перечитывали иобсуждали статью Соловьева обсуждали статью Соловьева. Это статья В. Соловьева «Нравственная организация человечества», напечатанная в двух номерах журнала «Вопросы философии и психологии» за вторую половину 1896 г. — №№XXXIV и XXXV. Соловьев высказывает следующий взгляд на брак: «в истинном браке естественная половая связь не уничтожается, а пресуществляется. Для нравственной задачи этого пресуществления необходимыми данными служат естественные элементы полового отношения: 1) плотское влечение; 2) влюбленность, и 3) деторождение. Нормальная семья есть ближайшее восстановление нравственной целости человека в одном основном отношении — преемственности поколений». О патриотизме: «Патриотизм, как добродетель, есть часть общего должного отношения ко всему, и эта часть в нравственном порядке не может быть отделена от целого и противопоставлена ему». О церкви и государстве: «государство признает за вселенскою церковью принадлежащий ей высший духовный авторитет, обозначающий общее направление доброй воли человечества и окончательную цель ее исторического действия, и церковь предоставляет государству всю полноту власти для соглашения законных мирских интересов с этою высшею волей». Толстая писала Татьяне Львовне 11 ноября: «Статью Соловьева прочла, и очень она мне нравится — сверх ожидания» (АС). Толстой отозвался в письме от 13 ноября: «Не понравилось мне то, что тебе статья Соловьева понравилась». , и Дунаев кричал громким голосом, старательно придавая свой смысл всему и говоря, что я не понимаю задней мысли Соловьева и придаю всему свой смысл, с которым он был бы согласен, еслиб он был действительно таков у Соловьева. — Пили чай на верху; Сергей Иванович играл с Сашей, Мишей и Юшей в воланы, на фортепиано не играл, дети еще кубари гоняли, и ушли одновременно Серг. Ив. и Дунаев довольно рано.

Сегодня брала свой урок музыки у мисс Вельш, и весь день буду сидеть дома, а вечером пойду к Шидловским, у которых еще не была. Вчера была у меня Верочка Северцова с miss Mackarthy и упрекала мне, что я не была у родных. Завтра концертИгумнова Игумнов — Константин Николаевич Игумнов (р. 1873), пианист, профессор Московской консерватории, которую окончил в 1894 г. с золотой медалью по классу Пабста; в годы революции был ректором Московской консерватории, ныне заслуженный деятель искусств. Лично был знаком с Толстыми. и я, может быть, возьму Сашу, если ее учительницы ей довольны. Миша тоже хотел идти, завтра царский день, и он будет дома весь день; не знаю, отпустят ли его и вечером.

Вчера утром разбудил меня Андрюша; он поехал вчера же на Курский вокзал, очевидно опять к своей девке. Ужасно грустно, и зачем его отпускают только! Всего на два дня; ехал в 4-м классе, три ночи не будет спать, худ, бледен. Хочется мне написать в полк, чтоб его не пускали, да не знаю, лучше ли, как ты думаешь? Его-то приезд меня вчера и привел в более нервное состояние, но сегодня мне легче, хотя опять жду его на обратном пути.

Вы не упоминаете еще о приезде, а я не имею об этом никакого мнения. Если тебе лучше, а девочкам наверное лучше, то обо мне не думайте, как-то ко всему я притупилась, и только бы всем моим было хорошо. Работаешь ли ты, и какое настроение твое, и что здоровье? Не помню, написала ли я тебе о Поше, что он был и поехал в Петербург. Был еще у меня раз Петя Раевский. Завтра отдам визиты кое-каким дамам. Вчера была у m-me Юнге, она всё хворает, вроде Марии Александровны, и очень жалка. Была еще у Грот, остатье еще не знаю о статье еще не знаю — статья Шпира, ср. письмо №344.
Следующее письмо от 13 ноября не печатаем. , его не было дома. Была у Варички, она с делами бьётся, ничего не умеет и волнуется. У ней кое-что украли, новое платье, она очень огорчена. Ну прощай, милый друг, подробное мое письмо, чтоб ты понял мою жизнь и чувствовал меня. Целую тебя и детей.

С. Т.

Сейчас вернулся Андрюша и остается таинствен насчет своей поездки. Ужасно грустно!

Предшествующее письмо от 9 ноября не печатаем.

№ 347

16 февраля 1897 г. Москва

Еслиб я могла вчера, уезжая, написать всё то, что я думала о тебе и наших отношениях, то ты бы хорошо понял, что происходит в душе моей. Теперь же не могу ничего ни вспомнить, ни сказать, так жизнь вдруг охватила со всех сторон своими практическими требованиями — и письмо это будет только бумажкой от меня, и мне это жаль, а не мыслями и чувствами.

Я рада, что ты признал наконец, что я живу только чувством. Ты обращаешься всё к моему разуму, а я хорошо знаю, что до чего я не умела додуматься разумом, — всё поправляло сердце. — Прежде, чем ты измучил меня этимпоследним неприятным разговором последним неприятным разговором. В дневнике Толстого читаем под 16 февраля: «Нынче уехала Соня после огорчившего её разговора. Женщины не считают для себя обязательными и не могут двинуться вследствие требований разума. У них не натянут этот парус. Они идут на веслах без руля». — Разговор касался С. И. Танеева., я написала детям очень горячо о том, как теперь, когдаты лишился стольких друзей ты лишился стольких друзей. «Высланы были из России Чертков и Бирюков» (помета Толстой). , мы должны как можно ближе быть к тебе и стараться, чтоб ты не так больно чувствовал их отсутствие. И сколько раз в моей жизни было, что чем горячей я относилась к моим сердечным отношениям к тебе, тем холодней и больней ты отталкивал меня. В словах твоих не было ничего особенно оскорбительного, но в враждебности тона, в упрёках, которые чувствовались во всём, было много злобной горечи, которая как раз попала на мое умиленное сердце и сразу охладило его. И как это жаль!

Как-то ты провел этот весь день, как твое здоровье? Не хотелось мне тебя оставлять, и теперь очень прошу тебя, извещай меня почаще о себе. У меня 26 листовкорректур корректур. В 1897 г. Софья Андреевна выпустила десятое издание сочинений Толстого (в 14 томах)., пропасть писем, распоряжений, и Сашин костюм, чужие поручения, — дела так много, что не знаю, как буду справляться. — Опять понесется жизнь с страшной быстротой и пустотой позади ее. Таня расскажет тебе разные истории в родесвадьбы Тани Нагорной свадьбы Тани Нагорной. Дочь В. В. Нагорновой Татьяна Николаевна вышла замуж за Григория Эммануиловича Волькенштейна. Через 7 лет они разошлись. и др. —

Когда я ехала, из вагона 3-го класса в окно выскочил на ходу человек и убежал так быстро, что его нельзя было догнать. Я очень испугалась, когда вдруг остановили поезд.

От Андрюши отчаянное письмо От Андрюши отчаянное письмо. С. А. Толстая преувеличивала — Андрей Львович чувствовал себя хорошо. Он писал из Твери (секретка со штемпелем 15 февраля): «Полковой командир меня наказал, велел дежурить на конюшне кажется целые сутки, но это всё ничего. Вчера у меня было 5 человек вольноопределяющихся, и мы очень хорошо провели вечер» (АСТ). , его не пускают и командир им недоволен, и я вижу, что он в отчаянии. Я уже написала командиру, прося отпустить его на 3 дня, не знаю пустит ли. Прощай, милый друг, целую тебя. Жду твоего письма.

Соня.

До этого письма к 1897 г. относится другое — от 2 января; его мы не печатаем. — Толстая пометила: «Письма к Олсуфьевым в Никольское, куда и я съездила на короткое время».

№ 348

18 февраля 1897 г. Москва

Чувствую себя всё время виноватой, что ты всё грустишь и грустишь, милый друг. Сейчасполучила твое второе письмо на двух листочках получила твое второе письмо на двух листочках — от 17 февраля; во второй части письма Толстой писал: «Хочется еще писать тебе, после того как ты поговорила в телефон. Грустно, грустно ужасно грустно. Хочется плакать. Вероятно, тут большая доля физической слабости, но всё-таки грустно, и ничего не хочется и не можется делать. Но не думай, чтобы ты была чем-нибудь причиной. Я потому и пишу тебе, что в этом чувстве нет ни малейшей доли упрека или осуждения тебя, да и не за что. Напротив, многое в тебе — твое отношение к Черткову и Бирюкову радует меня. Я пишу, что логикой нельзя действовать на тебя, да и вообще на женщин, и логика раздражает вас, как какое-то незаконное насилие. Но несправедливо сказать, что нельзя общаться с вами логикой, надо сказать: одной логикой, или на ней основывая свои требования к вам. Нельзя ставить логику впереди чувства, надо, напротив, впереди ставить чувство. Впрочем, ничего не знаю, знаю, что мне больно, что тебе сделал больно, и хотел бы, чтобы этого не было, и мне кроме физических причин или вместе с физическими причинами от этого очень грустно. Это у меня пройдет. А если у тебя будет, — напиши, милая,
и мне будет большая радость чувствовать, что я тебе нужен. Ну и всё«(ПЖ, стр.519).маленьких и даже удивилась, что вызов мой тебя в телефон — мог подействовать на тебя опять-таки огорчительно. Я вызвала тебя опять по тому же чувству, что мне жалко было от тебя оторваться, хотелось льнуть к тебе душой и жить, опираясь нравственно на тебя. Кроме того мне жалко было тебя слабого физически и огорченного всейпетербургской историей Петербургская история. С. А. Толстая пометила: «Мы ездили с Львом Николаевичем прощаться с сосланными: семьей Черткова, и Бирюковым и др.». На самом деле тяжелое положение в жизни Толстых, связанное с поездкой в Петербург 1897 г., было сложнее. В ненапечатанном письме от 1 февраля Толстой писал: «Ты мне говорила, чтоб я был спокоен, потом сказала, что ты не поедешь на репетицию. Я долго не мог понять: какую репетицию? и никогда и не думал об этом. И всё это больно. Неприятно, больше, чем неприятно.. мне было узнать, что несмотря на то, что ты столько времени рассчитывала, приготавливалась, когда ехать в Петербург, кончилось тем, что ты едешь именно тогда, когда не надо бы ехать. Я знаю, что это ты не нарочно делала, но всё это делалось бессознательно, как делается всегда с людьми, занятыми одной мыслью. Знаю, что и ничего из того, что ты едешь теперь, не может выдти, но ты невольно играешь этим, сама себя возбуждаешь; возбуждает тебя и мое отношение к этому. И ты играешь этим. Мне же эта игра, признаюсь, ужасно мучительна и унизительна и страшно нравственно утомительна. Ты скажешь, что ты не могла иначе устроить свою поездку. Но, если ты подумаешь и сама себя проанализируешь, то увидишь, что это неправда во 1-ых и нужды особенной нет для поездки, во 2-х, можно было ехать прежде и после — постом. Но ты сама невольно это делаешь. Ужасно больно и унизительно стыдно, что чуждый совсем и не нужный и ни в каком смысле не интересный человек [Танеев] руководит нашей жизнью, отравляет последние года или год нашей жизни, унизительно и мучительно, что надо справляться, когда, куда он едет, какие репетиции когда играет. Это ужасно, ужасно отвратительно и постыдно». (Не напечатано.) Речь идет о концерте, на котором выступал Танеев в Петербурге 8 февраля и на который, вопреки желанию Толстого, Софья Андреевна приехала. и просто захотелось услыхать твой голос, еще раз почувствовать тебя. Ты говоришь, что надо на нас женщин действовать не логикой, а чувством. Но со мной на этот раз нечего было никак действовать. Я вся была полна хороших чувств, я так мало — да и вовсе на этот раз — не чувствовала в себе ни вины, ни дурных мыслей, что, расставшись с тобой без последнего мучительного разговора, я донесла бы свое умиленное чувство от наших (моих скорее) хороших отношений и жила бы ими. Теперь прошла боль, я живу здесь спокойно, хорошо, и занята с утра до вечера теми требующими от меня непосредственного и необходимого решения и удовлетворения — делами практической жизни. Опять с утра приходит Мария Васильевна, читаем корректуры; потом выезды по делам; вечером были вчера Буланже и Дунаев, к ночи опять корректуры, счёты, письма.

Ты спрашиваешь о детях Ты спрашиваешь о детях — в первой половине письма от 17 февраля.. Мало я еще в них вникла. Саша всё кашляет, но меньше, мы с Машей решили показать её горловому и носовому специалисту, записались у доктора на четверг. Миша спокоен, много очень танцует, умеренно занят костюмом и учится, как он говорит, лучше. С Машей мы очень хороши, но ни слова не говорим о ее деле.Вера Вера — В. А. Кузминская. очень ровна, играет с няней иногда в дурачки, никуда не ходит и иногда болезненно говорит о необходимости замужества. Сегодня вечером Маша собирается к Колокольцовым, и там будет и Варя, и, может быть, и я поеду, если подвину дело корректур и если не будет трудно. Вчера вечером чувствовала себя такой слабой, что даже легла и лежала долго в гостиной на тахте. Это еще остатки нездоровья. И болит спина немного, и всё в жар и пот бросает. — Только бы ты поправился и окреп поскорее. Масленицу, я знаю, что мы почти не заметим, как она пройдет, всегда суеты много; а если нам покажется одиноко друг без друга дальше, то бог даст съедемся. Неужели тебе может быть не ясно, что наше обоюдное дерганье за сердце есть несомненный признак нашей душевной близости. Ради бога не порть и не нарушай её такими разговорами и с доверием дай мне итти самой своим внутренним путем к хорошему и помоги мне, когда я оглянусь на тебя за помощью, а не упрекай мне.

Прощай, милый друг, если что в моем письме опять больно тебе, прости меня, я его написала, как и всегда, не обдумывая, только чувствуя. Бери меня, какая я была всю жизнь, помирись наконец, через 35 лет с тем, что послала тебе судьба в моем лице, и постарайся любить и прощать, как и все мы должны это делать.

Твоя Соня.

№ 349

22 февраля 1897 г. Москва

Ты написал мнедва письма, оба грустные два письма, оба грустные — от 16 и 17 февраля. В первом Толстой писал: «Как только ты уехала, да еще и до того, как ты уехала, мне сделалось ужасно грустно, — грустно за то, что мы так огорчаем друг друга, так не умеем говорить» (ПЖ, стр.518). , и замолк. Как ты себя чувствуешь, милый друг, окреп ли немного телом и духом, или всё тревожен и вял? Очень бы мне хотелось передать тебе ту свою душевную бодрость, которой я жила все эти дни. Как мне теперь редко приходится так жить! Просто, спокойно, с детьми дружно и очень занятой. С утра корректуры с Марьей Васильевной, потом общительность, как мы называем, с детьми, Верой, разными друзьями. Сегодня обедали у меня брат с женой, Сухотин и Варичка. Вечером пришли Гольденвейзер,Лазурский Лазурский — Владимир Федорович Лазурский, оставленный при университете по кафедре западноевропейских литератур; ученик Стороженко, которым и был рекомендован в семью Толстых в качестве репетитора. Впоследствии профессор западной литературы Новороссийского университета. Автор книги «Воспоминания о Л. Н. Толстом», М. 1911., Голохвастова с Маклаковой и прежние все просидели вечер. Серёжа, Сухотин, Лёва и брат Саша играли в винт, потом в шахматы; потом Гольденвейзер играл, и превосходно сыграл балладу Chopin. Мне весь день было очень приятно. Завтра угощаю Верочку и Лёву с Дорой, и Серёжу — оперой«Генрих VIII» Сен-Санса «Генрих VIII» Сен-Санса. Эта опера К. Сен-Санса впервые была поставлена в Большом театре в Москве 28 января 1897 г. под управлением Альтани., и тем закончим масленицу. Лёва с Дорой ездят и на выставки, и в манеж, и на балаганы, и на горы кататься, — чтобы исчерпать все московские удовольствия. Я с ними не езжу, и только была третьего дня у Глебовых на костюмированном бале, но дети мало веселились, было жарко, неудобно и не привычно в костюмах, и все были вялы. Но нам, большим, было забавно смотреть, и мне было весело. Были там Сергий иПавел Александровичи Павел Александрович (1860—1918) — великий князь, брат Александра III. , и великая княгиня, но они были очень любезны и не мешали.

Одно, что я не налажу, это сон. Весь день столько суеты, что корректуры приходится вторично прочитывать ночью, и для сна остается часа четыре, пять, и это мало. Никак не нагоню работу, не сделанную во время моего отсутствия.

Много ли ты гуляешь и работается ли тебе? От Черткова к тебе есть письмо, оно у Маши.С Машей мы живем дружелюбно, но ни слова не говорим о том, чего я никак признать не могу, и что мне просто и противно, и страшно С Машей [...] противно, и страшно. Имеется в виду влюбчивость М. Л. Толстой.. — Миша пляшет всякий день и осунулся от этой жизни. Я с радостью приветствую пост. Саша совсем перестала кашлять и всюду ездит с Дорой. Вчера они были всена спектакле в Поливановской гимназии на спектакле в Поливановской гимназии. Спектакль учеников Поливановской гимназии и бывших ее воспитанников под ближайшим руководством Л. И. Поливанова и учителя русского языка А. М. Сливицкого. Спектакль был сборный; шли «Камоэнс» Жуковского, сцены из «Гамлета» и «Генриха IV» Шекспира. Лев Михайлович Сухотин играл роль Васко («Камоэнс»), Владимир Владимирович Голицын — Гамлета, Владимир Михайлович Лопатин (Михайлов по сцене МХАТ’а I) — Фальстафа. Л. И. Поливанов был руководителем артистов-любителей, главным образом поливановцев, организовавших в 1873 г. «Шекспировский кружок», который давал постановки Шекспира в продолжение десяти лет. Ср. статью А. Венкстерна «Л. И. Поливанов и Шекспировский кружок» («Памяти Л. И. Поливанова», М. 1909)., играли Шекспира отрывки: Лёвочка Сухотин, Вовик Голицын, Лопатин и другие, все поливановцы. Говорят, что очень хорошо было. Был ли ты на костюмированном бале в школе у вас в Никольском? Сшила ли Таня себе костюм? Что как поживает Таня? Я ей не пишу, потому что ей пишут Маша и Вера, но я её очень помню и иногда скучаю по ней, так же, как и по тебе. Очень бы мне хотелось, чтоб наладилась твоя работа: я знаю, что ты только тогда счастлив, когда тебе пишется. Оченьжалею, что не я буду переписывать твою статью жалею, что не я буду переписывать твою статью. Толстой писал в то время «Что такое искусство?». , она меня очень заинтересовала. Еслиб не мои корректуры и не Лёва с Дорой, я бы приехала к тебе сменить Таню. Но у меня от своей работы уехать нельзя. Целую тебя и Таню и кланяюсь всем. Напиши мне хорошее, откровенное письмо, чтоб тебя почувствовать.

Твоя Соня Толстая.

№ 350

24 февраля 1897 г. Москва

Сейчас была А. С. Губкина и много мне рассказывала про вас и про всю жизнь в Никольском. Хотя она и говорит, что ты здоров и бодр, милый Лёвочка, но я не совсем верю: сам себя ты иногда подбадриваешь, а потом вдруг придешь в еще более слабое состояние. Если б я была с тобой, я бы тебя попросила утром и вечером мерить температуру, пить эмс, и если печень плохо действует, — класть на ночь компрессы. —Я писала вчера Тане Я писала вчера Тане — секретка от 23 февраля (АС)., чтоб везла тебя домой, если ты нездоров. Сегодня же, идя из Кремля, где отстояла вечерню в Архангельском соборе, я думала, что тебе в эту оттепель, туман, слякоть и вонь в Москве будет хуже, и если тебе лучше, то конечно оставайся лучше в деревне. Спасибо Олсуфьевым, что тебя соблюдают.Рассказывала мне Губкина о Танином костюме Рассказывала [...] о Танином костюме. В Никольском-Обольянове устраивались балы и спектакли, в которых деятельное участие принимала Т. Л. Толстая. Последняя писала Софье Андреевне 21 февраля: «Вчера папа́ говорит, что ему хотелось танцовать и он завидовал Адаму Васильевичу, который так со мной мазурку откалывал, точно он опять сделался офицером» (АСТ). Толстой писал 28 февраля: «Немножко мне неприятно было, что ты почему-то, по рассказу А. С. Губкиной, решила, что я как-то при тебе притворяюсь, а без тебя бываю особенно весел, что уж вовсе не подходило к моему настроению во время их бала и музыки, которая меня всегда физически трогает (как Аксинью Анны Михайловны) до слез, а вместе с тем тяготит» (ПЖ, стр.565)., более комичном, чем красивом, и я огорчилась. Еще она мне говорила, чтоКонюсы Конюсы — скрипач, ученик Гржимали, Юлий Эдуардович Конюс (р. 1869) и его брат, Лев Эдуардович Конюс, пианист, живущий в настоящее время в Париже. играли, и ты так умилялся, трогался и восхищался, что она никак не ожидала видеть тебя в таком волнении от музыки. Без меня всё можно, т. е. можно любить музыку, можно завидовать танцам, можно всему радоваться.

Как жаль, что люди не умеют быть просты, искренни и радостны! Насколько легче и счастливее была бы жизнь! А те, которые не умеют быть не искренни, те проигрывают в жизни, на тех нападают и мучают их. Я только сегодня ясно поняла, почему тебе так много легче жить без меня. Ты можешь жить во всю, т. е. просто. А насколько я тебя больше люблю, когда ты искренно сам весел и на веселье других смотришь снисходительно.

Мы вчера были в опере «Генрих VIII»: Лёва, Серёжа, Саша, Дора и я. Хотели взять Веру Кузминскую, но она заболела животом, и вместо нее взяли Соничку Колокольцову, которая случилась у нас. И она больше всех веселилась. Опера не дурна, местами музыкальна, поставлена великолепно, но певцы плохие. Сегодня с утра читала корректуры с Марьей Васильевной, Лёва с Дорой ездили за покупками; потом я ходила к вечерне, Лёва с Серёжей играли в шахматы. Потом пришли Губкина, Дунаев; утром завтракали у нас Сухотин иФедя Свербеев Федя Свербеев — Федор Дмитриевич Свербеев (р. 1878), морской офицер. В настоящее время живет за границей. . Первый день поста, — а всё народ. Серёжа с Лёвой сначала повздорили за яснополянское хозяйство, но теперь дружны; Дора скучает, сидит прямо и шьет что-то для подарка в Швецию. Лёва озабочен денежными делами и тревожится, что мало осталось денег прожить этот год. Саша эти дни изводила няню и mademoiselle, и сегодня я очень строго к ней отнеслась, после чего она стала лучше, добрей и веселей.

Ну, прощай, милый Лёвочка, я рада, что тебе работается хорошонад статьей, которая меня очень интересует над статьей, которая меня очень интересует — «Что такое искусство?» , и я желала бы любить её. — Пришли за корректурой, прощай, пока. Теперь дня два не буду писать, много мне работы, и я спокойнее немного, что тебе лучше. Но лучше ли? и правда ли?

Поцелуй Таню, очень её благодарю за письмо и следующее уже напишу ей. Маша всё недоумевает, хочет ли Таня, чтоб она её сменила или нет? И на всё готова: и охотно и поедет, и останется; ей всё равно.

Поклонись всем Олсуфьевым. Не надо ли что прислать?

Твоя С. Т.

№ 351

Тверь, 2 марта 1897 г.

Как далеко я себя чувствую от тебя, милый Лёвочка, и как давно, давно я тебя не чувствую: ни писем, ни личного общения, — ничего давно с тобой у меня не было. Пишу из гостиницы в Твери, где сидела целый вечер с двумя Андрюшами: своим исыном брата — Берс сыном брата — Берс. Андрей Александрович Берс.. Как всегда не дома и в необычной обстановке — на людей находит откровенность, так и сегодня эти два мальчика пришли в такое откровенное состояние, что наперерыв рассказывали мне с какой-то безотрадной тоской о жизни их в военной обстановке: мой Андрюша о жизни в полку (еще сравнительно лучшей), а Андрюша Берс о жизни в Тверском юнкерском училище, откуда сегодня его отчислили, и которая просто ужасна. Этот Андрюша Берс очень жалок, жалок своей внутренней полнейшей бессодержательностью и вместе брезгливостью ко всему дурному без понимания хорошего. — Я очень рада, что приехала сюда; эти два мальчика сегодня говорили, что день проведенный со мной поможет им легче жить дальнейшее время службы. Ходили мы с Андрюшей к милейшимПетрункевич Петрункевич. В Твери жила семья тверского помещика, земца врача Михаила Ильича Петрункевича (р. 1845), впоследствии члена государственной думы. Его жена Любовь Андреевна, рожд. Вульф. , и прекрасно поговорили часа два. Утро я провела у Андрюши на его квартире за Волгой, пила с ним чай, потом поправляла взятые с собой корректуры, а он читал, — и вникла в его жизнь. По какой-то тайной причине, о которой он мне ни за что не хочет сказать, Андрюша разошелся с товарищами, говорит, что по его вине, и живет у мещанки с 4-мя детьми, с которыми играет, возится, клеит домики, но вообще скучает, видно, очень. На унтер-офицера экзамена еще не держал и всё ждет назначения.

Из Москвы я тебе не писала последнее время, потому что всё как-то сложилось не хорошо. Болели у меня глаза, а корректуры не ждали, и я работала до 3-хч. ночи. Наконец раз вечером, после того, как я упала на спину на грибном рынке и сильно ушибла локоть, голову, зуб и спину сбоку, — я целый вечер пролежала неподвижно на тахте в гостиной, и думала, что совсем заболею. Потом Маша, которая всё время была тиха, вдруг грубо и несправедливо, с визгом и злобными слезами мне страшно нагрубила, как только она это умеет делать — злобно и несправедливо. Она очень раскаивалась, поняла свою неправоту и просила прощения. Но есть вещи, — ты сам это знаешь, которые трудно забыть. — И Лёва, всё время бывший хорош, от болезни ли, или просто от голода перед обедом, тоже был неприятен на другой день после Маши, — и всё это меня очень расстроило, и я тебе не писала. Теперь всё прошло.

Посетители у нас были: один вечер Дунаев, Сухотин, Маша Свербеева и Бутенев с Голицыным к Мише. На другой день пришел: Алексей Маклаков и Танеев, который играл весь вечер в шахматы, сначала с Лёвой, потом с Маклаковым. Потом еще вечером приходил Ф. nbsp; А. nbsp; Страхов и Грот, а потом вчера я уехала, и сегодня в 2 часа ночи еду домой, очень жду иметь известия о вас и о том, как вы живете и когда вернетесь домой. У меня на этой неделе всё те же корректуры и два концерта:Гофмана Гофман — Иосиф Гофман (р. 1876), пианист. с Верой и Сашей, и Никиш, и мне это доставляет удовольствие, не могу этого скрыть. Надеюсь, что вы все здоровы, целую тебя и Таню и кланяюсь сердечно Олсуфьевым.

С. Толстая.

Толстая пометила: «Письмо из Твери, куда я ездила навестить сына Андрея, — в имение Олсуфьевых».

№ 352

3 мая 1897 г. вечер. Москва

Когда вы доехали и как вам в Ясной, милый друг Лёвочка? Я думаю, очень хорошо. У меня с вашего отъезда тоже сделалась тоска по весне и потянуло по старым чувствам — в Ясную. Сижу за корректурами и работаю непосильно до 3 часов ночи. Сейчас пришла в изнеможение от тщетного искания«Мужиков» Чехова «Мужиков» Чехова. Впервые эта повесть опубликована в «Русской мысли», 1897 г., №4 (апрель), стр.167—194.. Напишите мне, где эта книга, я просила её мне оставить прочесть. Еще прошу написать о пианино Лёвы, оставит ли он мне ключ от дома? Уже меня торопятГерман и Гроссман Герман и Гроссман — магазин музыкальных инструментов, отпускавший рояли на прокат.с ответом о рояле, взятом на прокат. За Лёвино заплачено давноГутхейлю Гутхейль — музыкальная фирма.. — Сегодня у Миши много мальчиков; вчера была у меня Анна Ивановна Маслова, а то больше никто. Сестры мои: и Машенька, и Лиза с своими делами и личными заботами требуют моего сочувствия их делам, а я очень занята и далеко не весела. Завтра едем на пикник, опять с Глебовыми,Треповыми Треповы. Семья московского обер-полицмейстера Дмитрия Федоровича Трепова (1855—1906), впоследствии петербургского генерал-губернатора и товарища министра внутренних дел. Был женат на Софье Сергеевне, рожд. Блохиной. Его старшая дочь — Софья Дмитриевна, по первому мужу Глебова, по второму — Мартынова.,Леонтьева Леонтьевы, семья владимирского губернатора Михаила Михайловича Леонтьева, женатого на Марии Евгеньевне, рожд. Демидовой. Их дети: Сергей, Георгий и Надежда. и проч. в Сокольники. А в понедельник поеду на могилки детей. Прощай же, милый друг, целую Таню, Дору, Лёву и тебя.

Соня Толстая.

Напишите же о книге и пианино.

Толстая пометила: «Письма из Москвы в Ясную Поляну».

№ 353

4 мая 1897 г. Москва

Получила сегоднятвое письмо твое письмо — от 3 мая, в котором Толстой писал: «Очень я себя чувствовал вялым и слабым в день отъезда и дорогой. Но необыкновенная красота весны нынешнего года в деревне разбудит мертвого».и встревожилась твоим нездоровьем головы и бессоницей. Если будет недомоганье, то померяй температуру; у Лёвы есть градусник максимальный, но его надо долго держать. Сегодня были в Сокольниках 26 человек, гуляли, пили чай, ели апельсины, — всё как всегда, рвали нераспустившиеся ландыши. Весна уходит — и её жаль.Ты хорошо описал свои впечатления Ты хорошо описал свои впечатления. Толстой писал 3 мая: «жаркий ветер ночью колышет молодой лист на деревьях, и лунный свет и тени, соловьи пониже, повыше, подальше, поближе, сразу и синкопами, и вдали лягушки, и тишина, и душистый жаркий воздух — и все это вдруг, не во время, очень странно и хорошо. Утром опять игра света и теней от больших, густо одевшихся берез прешпекта по высокой уже, темнозеленой траве, и незабудки, и глухая крапивка, и все — главное маханье берез прешпекта такое же, как было, когда я, 60 лет тому назад, в первый раз заметил и полюбил красоту эту. Очень хорошо и не грустно, потому что ничего позади этого не воображаю, а хорошо, как должно быть хорошо в душе, и бывает хоть изредка» (ПЖ, стр.521—522; датировано неверно).. Без тебя и Тани тут стало скучно. Сегодня уехала Лиза сестра с дочерью. Получил Миша письмо от Андрюши, он благополучен. Обедали с Машенькой и Мишей поздно; вечером корректуры, был Маклаков, теперь час ночи, все легли; скучно, чтоИлья Илья. — И. В. Сидорков.лакей пьян совершенно, и бездвух Иванов Два Ивана — двое других слуг, из которых один — И. П. Арбузов. — плохо. У меня глаза болят опять; пускаю капли, но работаю слишком много. Маша привезет и книги, и деньги, которые для Лёвиного хозяйства нужны, и розовый фай. Целую всех.

С. Т.

№ 354

6 Мая 1897 г. Москва

Хотя Маша и расскажет тебе, милый друг, всё, как мы живем, но я по себе знаю, как приятно получить письмо, когда кто приезжает, и потому пишу тебе.

Провела сегодня прекрасный день, потому что была с детьми и с природой: с детьми и живыми, и умершими. С утра по конке я поехала к Арбатским воротам, наняла коляску и поехала на могилки детей своих с Сашей, Соней Колокольцовой и нашей Верочкой. Дорогой, вВсесвятском Всесвятское — подмосковное село по петербургскому шоссе, близ Никольского и Покровского-Стрешнева., купили пропасть цветов (высадков) и повезли всё на могилки. Там, по обыкновению, собралось много, много девочек вокруг меня; они с нашими девочками таскали землю и воду для насыпи и поливки цветов, которые мы и посадили. Затем я сняла 5 снимков фотографических с могилок. Потом мы у наших Камоловых пили чай, ели яйца; раздали детям конфеты, пряники и ситчики, и отправились в Покровское гулять.В Покровском очень грустно то, что везде видна злоба хозяйки В Покровском [...] везде видна злоба хозяйки. Владелицей Покровского-Стрешнева была кн. Евгения Федоровна Шаховская-Глебова-Стрешнева. : всё огорожено проволокой колючей, везде злые сторожа, и гулять можно только по пыльным, большим дорогам. Утром, когда мы уезжали, пришел Сергей Иваныч заниматься, и мы оставили его с Мишей, обоих заниматься, к чему Мишу очень поощрял Сергей Иваныч.

Теперь 9-й час, мы вернулись и только что отобедали. Соня Колокольцова и Верочка говорят, что это самый счастливый день их жизни в этом году. Уж и веселы же они были! Мне тоже было хорошо; слышала соловья, видела и чувствовала только детей, и сегодня точно душа моя опять стала на место, а вчера вечером я мучительно тосковала; точно что-то внутри сошло с рельс, а сегодня опять покатилось правильно и спокойно.

Хотела ехать в Ясную, но воздержалась. Очень и тебя хочется видеть, да и пропускаешь что-то в этой чудной весне, что будет безвозвратно, и на всегда. А всё-таки и весеннее чувство хочется опять и опять приложить к яснополянской, привычной, любимой и полной воспоминаний — природе.

Корректур пропасть Корректур пропасть. Толстой писал 3 мая: «Пожалуйста, пожалуйста, не увлекайся ты работой, т. е. не засиживайся ночами. Это ужасно нехорошо тебе. А езди за город, ходи по саду. И не говори, что нужно, принесли 8 листов. Нельзя подчинять свое здоровье и потому жизнь — типографии. Она может подождать» (ПЖ, стр.522; датировано 4 мая). , даже ужас берет. Сейчас будем читать с Марьей Васильевной, которая тоже ездила в Серпухов и вернулась днем.

Посылаю Лёве 50 р. Остальные поручения исполнила Маша. —Противный Сухотин Противный Сухотин. Первая жена М. С. Сухотина — Марья Михайловна, рожд. Боде, скончалась 23 июня 1897 г. , даже как человека ему не жаль жены. Сухая, подлая душа! Только бы за барышнями ухаживать. Я его когда-нибудь полюблю по-своему, благо он так старательно мне льстит, чтоб замазать глаза. Но мое правильное чувство он ничем не обманет, и я его всё-таки ненавижу.

Но за то целую тебя крепко и Таню, и Лёву с Дорой. Очень хочется вас всех повидать.

С. Толстая.

№ 355

14 мая 1897 г. Москва

Получила сегоднятвое ласковое письмо твое ласковое письмо. Толстой писал 12 или 13 мая: «Как ты доехала и как теперь живешь, милый друг? Оставила ты своим приездом такое сильное, бодрое, хорошее впечатление, слишком даже хорошее для меня, потому что тебя сильнее недостает мне. Пробуждение мое и твое появление — одно из самых сильных, испытанных мною радостных впечатлений; и это в 69 лет от 53-летней женщины». — (ПЖ, стр.523). , милый Лёвочка, и потом всё радовалась, и когда шла по Пречистенке в Охотный ряд покупать вам, вегетарианцам, провизию, то всю дорогу мысленно с тобой разговаривала и думала, что напишу тебе сегодня вечером всё то, что тогда думала. Но вот пришел вечер, и я уже не могу с той ясностью и искренностью передать свои мысли и чувства; дневная, житейская суета их все перетолкла, и я не найду уж тех выражений, в которых мысленно высказывала тебе, идя по Москве, утром. Но я, конечно, помню их суть и передам её тебе, как могу. Я думала, что сколько раз в нашей супружеской жизни были эти волны: подъёма и упадка наших отношений. С какой сильной душевной энергией и радостью я всегда встречала эти подъемы. И мне казалось сегодня, что и на закате нашей жизни — он опять возможен и был бы опять радостен. И что теперь не надо портить наших хороших отношений ни чтением дневников жестоких, ни ревнивыми мыслями, ни упрёками, ни презрением к занятиям твоим или моим, надо беречь отношения; уже так многое безвозвратно утеряно, и так болезненно прикосновение ко всему наболелому в прошедшем... Всё это я думала, — а что сделает жизнь, — это еще бог знает!

Сейчас разошлись:Машенька Машенька. — М. Н. Толстая.ушла спать, приехавшаяЛизанька уехала в Конюшки Лизанька уехала в Конюшки. Е. В. Оболенская. В Конюшковском переулке жили Дьяковы., и Игумнов, который играл очень много и очень хорошо. Особенно хороша была баркаролла Шопена, которую он теперь учит. А вчера вечером Юша Померанцев много играл, аутром играл Танеев свою симфонию утром играл Танеев свою симфонию. Симфония С. И. Танеева op. 12, c-moll; сочинялась в 1896—1898 гг., частично в Ясной Поляне во время его летнего пребывания там в 1896 г. Издана Беляевым в 1901 г.. Он приходил заниматься в беседку два раза по утрам.В монастырь он не уехал В монастырь он не уехал. Танеев любил уединяться под Москвой в Гефсиманском скиту близ Троице-Сергиевской лавры для сосредоточенной композиторской деятельности. ; я его не поняла; он сказал, едет в понедельник, и это и будет, но в следующий понедельник.

Продолжаю усиленно заниматься по утрам, часов до трех читаю с Марьей Васильевной, потом до трех ночи читаю одна. Ужасно утомляюсь; а тут укладка, покупки, посетители. Была Гуревич, и у меня к ней всё не хорошее чувство, в роде как у детей к полу, о который они ушибаются, сами падая. Потом отГальперина Гальперин. — Илья Данилович Гальперин-Каминский (E. Halperine-Kaminsky) (р. 1853), переводчик на французский язык русской художественной литературы, в том числе Толстого. Живет во Франции. Приезжал к Толстому в 1894, 1896, 1900 и 1902 гг. Выпустил книгу о С. А. Толстой: «La tragédie de Tolstoï et de sa femme. D’après leur correspondance et leurs «Journaux intimes inédits», Paris. Fayard. 12 édition [1931]. Следующее письмо от 16 мая не печатаем. какой-то Жданов, потом разные портнихи, купцы, типографщики и т. nbsp; д.

Миша, кажется, на греческом уже провалился, а латынь надеется завтра выдержать; он сегодня весь день дома занимался. Как холодно стало! Немного я боюсь за Сашу, тем более, она едет с довольно бестолковой mademoiselle Aubert.

Пришлите к почтовому за прислугой на Козловку: Дуняша, Вера, Иван, Семен с женой и двумя детьми и багаж. Пожалуйста, не забудьте. Не знаю, когда приеду сама; кроме корректур пропасть дел типографских, денежных, и зубы — необходимо. Устала и тоскливо, что не живу с тобой, с природой и в тишине. Да уж так, видно, прогорит моя нынешняя весна в лихорадочной работе. Что Таня? Целую её, Машу, Лёву, Дору, и особенно тебя, мой друг. Прощай, берусь опять за дела и корректуру, хотя уже первый час ночи.

Твоя Соня Толстая.

№ 356

26 августа 1897 г. Москва

Милый Лёвочка, не писала еще тебе, второй день в Москве и очень усиленно работаю. Вчера весь день была по банкам и делам, сегодня, напротив, из дому вовсе не выходила и, не разгибая спины, считалась с артельщиком, и конечно, не кончила; завтра опять сидеть, и кроме того завтрав цензуру везти надо Spir’а в цензуру везти надо Spir’а. Ср. письма №№344 и 346; издание очерков критической философии Шпира состоялось позднее. . Надеюсь дела все кончить, но не знаю, как быть с Мишей. Брат Саша в деревне, не знаю, когда вернется, знакомых в Москве буквально никого. Придется самой жить с Мишей, так как и его одного оставить нельзя: вследствие его одиночества все плохие к нему липнут, и это ему вредно: и Борис Нагорнов, и Сашка Берс, и Бочков и пр. Миша сам ничего не хочет и не решает, всё мне предоставляет и это хуже. БылТуркин Туркин. Николай Васильевич Туркин, был воспитателем у Сабанеевых, а потом учителем Михаила Львовича Толстого. Вместе с Л. П. Сабанеевым редактировал журнал «Природа и охота». , очень приятный. Танеев еще в деревне, приедет 31-го. Я думаю, что 29-го еще не вернусь, хочу съездить к братьям в Клин и вернусь 30-го утром в Ясную. Спрошу брата Сашу, когда он вернется и возьмет ли Мишу, хоть на вторую половину сентября. Я здорова, но очень утомлена, спина болит. Слава богу, что Маше хорошо. Прощай, целую тебя.

Рисунок

Иллюстрация:

Л. Н. Толстой с внучкой Т. Сухотиной
С фотографии 1908 г.
Музей-усадьба Ясная Поляна

С. Т.

№ 357

27 августа 1897 г. 9 часов утра. Москва.

Хотя я и писала вчера, но сегодня пишу опять, чтоб поздравить тебя, милый друг Лёвочка,с днем твоего рождения с днем твоего рождения. Л. Н. Толстой родился 28 августа.
Следующее письмо от 13 сентября не печатаем. и пожалеть, что не буду с тобой в этот день, в первый раз с тех пор, как мы живем вместе. Дай бог тебе бодрости, спокойствия души и здоровья на много лет. Андрюша приехал и сказал, что у вас всё хорошо, что вы гуляли далеко, и я позавидовала вам. Я напряженно занята, никого не вижу, сейчас еду в цензуру с книгой Спира. Во всяком случае пришлите катки утром 29-го, хотя очень хочется съездить к братьям, но может быть не решусь; во всяком случае приедет Дунаев. Миша ушел на экзамены. Целую тебя и всех детей.

Твоя Соня Т.

Толстая пометила: «Письмо из Москвы, куда я ездила на переэкзаменовки сына Миши — в Ясную Поляну».

№ 358

7 октября 1897 г. Москва

Милый Лёвочка,я Дунаеву еще вчера передала твое поручение я Дунаеву еще вчера передала твое поручение. Толстая записала в своем дневнике под 6 октября: «Ходила [...] по делам Льва Николаевича в банк к Дунаеву, чтоб он передал письмо Льва Николаевича в газету об отнятых у молокан детях, взяв в «Русских ведомостях», которые не согласились печатать, передать в «С. -Петербургские ведомости» князю Ухтомскому» (ДСТ, II, стр.182).и он, вероятно, сегодня уже послал письмоУхтомскому Ухтомский. кн. Эспер Эсперович Ухтомский (1861—1921), публицист и поэт, с 1896 г. редактор-арендатор «С. -Петербургских ведомостей».. Вероятно он сейчас зайдет.Бодлера Боделера. В яснополянской библиотеке имеется издание: Charles Baudelaire «Les fleurs du mal». Précédées d’une notice par Th. Gautier. 1892. В главе X «Что такое искусство?» Толстой разбирает творчество Боделера, опираясь главным образом на тексты «Цветов зла».«Fleurs du mal» запрещены в продаже, я постараюсь у знакомых найти, да вряд ли найду.Верлена Верлен. Поль Верлен (1844—1896). В яснополянской библиотеке имеется том избранных стихотворений Верлена с предисловием Франсуа Коппе, изд. 1897 г. Разбор творчества Верлена сделан Толстым в X главе «Что такое искусство?»завтра Готье магазин вышлет в Ясенки, почтой. Продают уже все сочиненияМетерлинка Метерлинк. — Морис Метерлинк (р. 1862). К творчеству Метерлинка Толстой относился резко отрицательно. , 5 р. 50 к., и объявление вывешено особенное, видно успех. Лидии Петровне писала, но еще она не приходила: вот я уже два дня здесь, а еще ничего тебе не переписала. Я забыла уже, что такое город. С утра у зубного врача, после завтрака бегаю по городу, после обеда вчера раскладывалась, сегодня делами занималась, самыми разнообразными. От утомления половина головы болит. Еще горе: Сашина русская учительница отказалась, и теперь я всюду ей ищу другую. Была нынче у тульских Давыдовых, спрашивала о свадьбе Вани Раевского. Еще неизвестно, когда будет, может быть 19-го. Что твое здоровье и как одиночество тебе?

Целую тебя и детей. Вера Толстая тут.

С. Т.

Предшествующее письмо от 6 октября не печатаем. Толстая пометила: «Письма из Москвы, куда я переехала уже всем домом, в Ясную Поляну, где я побывала тогда на короткое время».

№ 359

21 октября вечер. 1897 г. Москва

Мне совестно, чтоты написал мне ты написал мне — письмо от 19 октября (ПЖ, стр.529; датирована 20 октября)., милый Лёвочка, а я тебе еще нет. Но я всякий день пишу Лёве по этому противномуБибиковскому делу Бибиковскому делу. Толстая пометила: «Сосед Владимир Александрович Бибиков хотел отнять землю, купленную у его отца, и затеял процесс, который проиграл». , и потому ты всё обо мне знаешь.

Здоровье мое хорошо, я в Москве себя всегда лучше чувствую; еще есть насморк, но боли прошли все бесследно. Так досадно, что в Ясной я была такая больная и неприятная! Оставила дурное впечатление — невольно. Надеюсь, что в следующий раз оно изгладится. Какая мне вышла досада с двумя праздниками: сегодня восшествие на престол, завтра — Казанская, и оба эти дня мой зубной врач не принимает. А вчера, в понедельник, я спешила с делами, покупками, и два раза была у нотариуса. Теперь не знаю, когда кончит мои зубыЗнаменский Знаменский. — Николай Николаевич Знаменский, зубной врач, доктор медицины, приват-доцент Московского университета., и могу ли я приехать в Ясную, когда хотела. Надеюсь всё-таки выехать во вторник вечером, и мы, может быть, поедем в Пирогово. Пожалуйста, не езди без меня. —Напрасно ты дрова рубишь Напрасно ты дрова рубишь. В приписке к письму от 19 октября Толстой писал: «Нынче рубил дрова и приятно устал». , опять натрудишь печень и живот; право, ты точно меня подразнить хотел, написал о том, что опять себе вредишь.

Впечатление от тебя, твоего заботливого ко мне отношения во время боли, и впечатление от Лёвы и Доры у меня остались очень хорошие; но жизнь в Ясной Поляне очень сера, скучна, неудобна и грязна. Мыши, дымный самовар, грязный пол, темнота, переходы в тот дом с фонарем под мелким дождем, декадентские стихи, голые деревья, гудящий ветер, грызущая боль в голове, и потом плече, — всё это какие-то кошмарные воспоминания. Очень я избаловалась и не стала любить трудностей и неудобств жизни.

Жаль, что тебе не работается Жаль, что тебе не работается. Толстой писал 19 октября: «После тебя поправил сам 10-ю главу и очень легко — конец уже был тобой поправлен. В этот раз ты меня сглазила не в физическом, а в умственном отношении: ты говорила, что я всё работаю. А вот как раз никакой нет охоты к работе; только поправляю дальнейшие главы, а больше ничего не хочется» (ПЖ, стр.528)., а без работы и тебе покажется тяжело. Но каково, что нет еще зимы! Здесь темно и довольно тепло. Была сегодня вечером с Сашей, по случаю приезда сестры Лизы у брата Саши. Завтра еду в первый раз в жизни смотреть«Свадьбу Кречинского» «Свадьба Кречинского» — А. Сухово-Кобылина.
Следующее письмо от 22 октября не печатаем. в театре Корша. Взяли ложу за 4 р. 50 к. и беру с собой Сашу, Сашку Берс, Соню Колокольцову и Верочку горничную. Они все в восторге; и я хотела Саше доставить какое-нибудь удовольствие. Спектакль денной, по случаю праздника. Живу бестолково и собой не довольна. Ничего не успеваю. Была у меня нынче m-me Грот и не застала меня; я была у Наташи Ден, тоже не застала, и у Елены Павловны Раевской сидела долго, хотела её навестить. Она весела и бодра.

Ну прощай, милый друг Лёвочка, целую тебя; пожалуйста береги себя, не руби дрова и извещай меня хоть коротко о себе.

С. Толстая.

Толстая пометила: «Письма из Москвы после того, как я побывала в Ясной Поляне».

№ 360

10 ноября вечер. 1897 г. Москва

Сейчас вернулась из Твери, милый друг Лёвочка, куда уехала вчера утром. Андрюшу застала здоровым и бодрым, хотя ему придется делать операцию. Рана затянулась и сделала плёнку, которую надо будет срезать. Андрюша вообще точно опомнился в жизни к лучшему. Миша же, напротив, пустился дурно жить, и я решительно не знаю, с какой стороны за него взяться.

Ты меня за что-то жалеешь. А если меня жалеть, то именно только за то, что я так одинока в воспитании сыновей и справиться не могу с ними, а они от этого гибнут один за другим.

Мои разъезды, это несносное существование в вагонах, с сальными щами на станциях, с прерываемым, коротким засыпанием в полумраке, с курящими и плюющими пассажирами — всё это опротивело ужасно, и я больше никуда не поеду.

У Саши обрезан без меня очень сильно палец, нарывает и чернеет, и завтра её надо показать доктору. С Мишей был очень тяжелый разговор, он начал грубо отвечать, как все виноватые.

От Тани телеграмма От Тани телеграмма. Т. Л. Толстая находилась в Ялте вместе с В. А. Кузминской, «молодыми» Н. Л. и М. Л. Оболенскими и племянником., чтоАндрюша захворал Андрюша захворал. Андрей Ильич Толстой (1895—1920), сын Ильи Львовича. Во время империалистической войны — офицер. лихорадкой и потому задержал её, а Вера Кузминская приезжает завтра сюда со скорым. И письмо есть от нее, что она ужасно веселится и ведет светскую жизнь. Маша совсем здорова и тоже много ездит.

Удивляюсь, что Таня ничего не пишет о заезде в Ясную и очевидно собирается прямо в Москву. Неужели она не получила моего письма!

Всю дорогу (5 часов) в Тверь и из Твери ячитала биографию Бетховена Читала биографию Бетховена. С. И. Танеев дал читать Софье Андреевне книгу Nohl’я «Beethovens Leben», 1864—1877; русский перевод: «Бетховен, его жизнь и творения», 1892, 3 тома.. Как это интересно, как многое мне открылось и навело на разные мысли. Как много интереснее мне будет теперь слушать его музыку. Кстати, сейчас еду вквартетное Квартетное — четвертое квартетное собрание московского отделения РМО, состоявшееся 10 ноября. Участвовали Ж. Ц. Нарбут-Грышкевич и постоянный состав квартета: Гржимали, Крейн, Соколовский и фон-Глен. В программе — Моцарт, Сен-Санс и Бетховен. , которое почему-то не состоялось в четверг и назначено на сегодня. Будет квартет Моцарта, Бетховена и Сен-Санса. Это судьба мне услужила.

Радуюсь, что ты здоров, желаю тебе всего хорошего, и целую тебя, Лёву и Дору. Ей послано в Ясенки то, что из Швеции.

Твоя Соня Толстая.

Толстая пометила: «Письма в Ясную Поляну из Москвы, после того как я ездила туда к Льву Николаевичу и жившим там Лёве и Доре, и после моей поездки в Тверь к служившему там Андрюше».

№ 361

15 ноября 1897 г. Москва

Вчера получила твое письмо Вчера получила твое письмо — от 11 ноября; к нему Толстой приписал: «Такая отвратительная погода: ветер, дождь, что Марья Александровна осталась ночевать, и потому письмо это не пойдет. Открываю его, чтобы приписать, что я совершенно здоров и очень доволен своей работой. Надеюсь, что ты не огорчилась тем, что я писал о чувстве жалости, которую испытал к тебе. Это не унизительное, а самое любовное чувство, которое чувствуешь только к тому, кого любишь». (ПЖ, стр.535; датировано 11 ноября)., милый Лёвочка, в котором ты пишешь, что Марья Александровна задержалась по случаю дурной погоды. Сегодня ужасная метель, наводящая на меня ужас. Не поехал ли ты куда? И вообще, с самого Пирогова всё ветер и ветер и гололедица. Это я о погоде разговорилась, потому что сейчас вернулась с довольноскучного симфонического концерта Скучный симфонический концерт — концерт под управлением Сафонова, на котором исполнялись: Берлиоз («Гарольд в Италии»), Ильинский, Гендель, Рубинштейн, Риттер, Григ и Глазунов. . Эти дни у нас люднее стало: приехала Вера Кузминская, а вчера Андрюша на три дня. После моего отъезда из Твери он почувствовал себя таким одиноким, что отпросился на три дня и сияет счастьем, что дома. — О бедной Верочке нельзя сказать, чтоб она была счастлива: она всякий день плачет. То письмо получила от отца, с которым у ней повидимому жестокая ссора; а то мать ей написала, что женится М., тот, с которым у ней был роман, и которого она не разлюбила.

О наших она много рассказывала, но из слов ее я никак не могла понять настроения своих дочерей, что в сущности самое интересное.

С Мишей идет большая борьба. Сегодня он просил у меня прощения за то, что огорчает меня и даже прослезился. А завтра собирается на цыганский концерт, а утром на завтрак, и у меня сейчас опять был с ним тяжелый разговор. Буду бороться до конца, т. nbsp; е. пока не уяснится его положение:выгонят его из лицея или он перейдет в 7-й класс выгонят его из лицея или он перейдет в 7-й класс — М. Л. Толстой прошел 6 классов и вышел из 7-го класса лицея. .

Былописьмо от Тани письмо от Тани. Письмо это не сохранилось. ; у маленького Андрюши всё жар, и приезд ее неопределенен. Сегодня меня очень взволновал Миша Олсуфьев. Он приехал ко мне и очень прямо и откровенно спросил, в каком положении дела Тани с Сухотиным. Я ему сказала, что она ему написала не писать ей и отнюдь не приезжать в Ялту. Он говорит: «вся Москва говорит, что она выходит за него замуж и что он поехал к ней в Ялту». Я сказала, что это неправда. Слово за слово, разговорились о ней, он очень взволновался, говорил, что такие страстные, талантливые натуры, как Таня, страшны для мужа, что она очень переменчива, и видно, ему не всё равно было, а что-то его волновало. До конца мы не договорились; нельзя же прямо всё сказать. Но намёки были разные с обоих сторон, и мы друг друга, кажется, поняли.

Теперь, конечно, он бы на Тане не женился. Впрочем... от нее бы многое зависило.

По твоему письмуя поняла, что у тебя спина болела от излишней усталости я поняла, что у тебя спина болела от излишней усталости. Толстой писал 11 ноября: «Простудиться я не простудился, чего ты боялась, а все эти дни был не совсем бодр. Спина болит между лопатками и чувствовал себя вялым, но всё-таки не так, чтобы не выходить и не работать». после 35 верст верховой езды. Поняла, что ты очень боишься, что я начну тебя звать в Москву и нарушу твое наслаждение одиночеством и твою работу. Поняла, что ноябрьская погода вас всех замучила. В городе не так замечаешь ненастье.

О приезде твоем я стараюсь не думать и никак к нему не относиться. Столько наболелого в жизни было по этому вопросу. А я так стала бояться всякой сердечной боли, что все те вопросы, которые можно обходить, — я уже не поднимаю. Всякий живи и делай, что хочет, лишь бы не было страданий, упреков и сердечной боли.

Целую Лёву и Дору, получила ли она свои вещи? Желаю тебе здоровья, бодрости и хорошей работы. Прощай.

С. Толстая.

№ 362

1897 г. ноября 18 Москва.

Почему-то сегодня всё ждала от тебя письма, милый Лёвочка, и так и не получила.От Тани было письмо От Тани было письмо — от 13 ноября из Ялты. и еще ее положение и отъезд остаются неопределенны, потому что у Андрюши всё жар.

У нас нового ничего нет. Льёт сильный дождь, тепло, грязно и скучно по-ноябр[ь]ски. Как выносишь ты эту погоду? Я очень плохо сегодня себя чувствую: бросает в жар и пот так часто, как никогда прежде, голова всё болит и сердце бьётся. Как будет мороз, вероятно это пройдет. — У меня теперь гостят Серёжа, Стёпа и Вера Кузминская, и стало оживленней, хотя я одиночеством не скучала. Да и не бываю никогда одна. Сегодня Маша Колокольцова вечер сидела, а обедала Наташа Ден. Я никуда почти не езжу и вечера сижу дома, и Миша сидит дома, ни разу в течение этой недели никуда не ушел и уроки стал готовить немного лучше. Саша тоже благополучна. Только дела Стёпы с Серёжей меня очень тревожат. Покупают большое именье с целью заложить его в сумму почти всей стоимости именья. Всё это и гадко, и рискованно, и я это высказываю, но бесплодно. Серёжа очень кашляет, и давно, и говорит, что не́когда поберечься. Удивительно! Хочет денег приобресть, а здоровье сберечь не хочет. Везде какое-то безумие на свете, и всё его яснее видишь.

Впрочем, других нѐчего осуждать, сама я живу довольно бесполезно на свете. Весь день как будто занята и что-то нужно делать, ложусь в 3 часа ночи, — а что делала день — и не вспомнишь.Кто-то хорошо сказал про жизнь Кто-то хорошо сказал про жизнь — «кажется Сенека» (прим. Толстой).кого-то, что она: «laborieusement désoeuvrée»1 [трудом жизнь сведена на нет] так и моя. Не много таких счастливых как ты, которые несомненно уверены, что делают полезное и хорошее дело. Извещай о себе почаще, и будь осторожен и здоров. Целую тебя и детей. Как тебе живется и прошла ли вялость? Что ты пишешь ив каком положении «Искусство»? в каком положении «Искусство»? Толстой писал 20 или 21 ноября: «Ты спрашиваешь меня о моих работах и говоришь, что хорошо мне знать, что мои работы нужны. Этого я никогда не знаю, так же, как и все мы. Я писал тебе в том письме о работах. От «Искусства» пуповина уже оторвалась, и я обращаюсь, общаюсь скорее с ним уже извне, а не изнутри, как прежде. Я послал Гроту 10 глав набирать. Что-то будет: и в смысле цензуры, и в смысле достоинства сочинения? — Я не знаю. Мысли же все и занятия мои направлены на кавказскую повесть, которой мне совестно заниматься, тем более, что она нейдет, — но от которой я не могу отстать» (ПЖ, стр.536). Кавказская повесть — «Хаджи-Мурат». Всё ли отослано? Ну, прощай, 4-й час ночи.

С. Толстая.

18 ноября 1897 г.

№ 363

19 ноября 1897 г. Москва

Удивительно, что я вчера наверное ждала письма от тебя ждала письма от тебя. Толстой писал 17 или 18 ноября: «Боюсь, что ты досадуешь на меня за то, что я не приезжаю, и надеюсь, что ты понимаешь, как мне, несмотря на разлуку с тобой, хорошо и прямо нужно жить в тихом уединении, как теперь чтобы сделать всё то, что я могу и должен сделать в последние, а может быть и последний год, — а может даже и не год, а месяцы моей жизни. Здесь я как будто и скучаю, и часто ничего не делаю — делаю пасьянс, читаю газету, а результат тот, что и в голове уясняется, и на бумаге пишется то, что, думается, нужно. Написал я предисловие к статье Карпентера о науке, которая мне кажется очень важной, так что, может быть, я выкину её из статьи об искусстве; кончил об искусстве поправлять, — только придется исправить кое-что по корректурам, и начал новый художественный кавказский рассказ, который me hante [преследует] уже давно. Нынче или завтра пошлю Гроту об «Искусстве» 10 глав. Я бы послал всё, но хочу равномерно выпускать с переводчиком. Приятно, что кончил. Пока писал, казалось важно, а теперь кажется, что нужнее более важные вещи» (ПЖ, стр.535—536). , милый Лёвочка, и оно должно было прибыть вчера, а его почему-то принесли сегодня утром. И ты отвечаешь мне на те самые вопросы, которые я тебе делаю в том письме, которое я послала только вчера вечером, и которое ты еще не мог получить. Т. е. что̀ ты пишешь, в каком положении статья об искусстве и о твоем приезде. — Этот вопрос: сержусь ли я, что ты не едешь, мне разрешить всегда трудно. Ты совершенно прав, говоря, что тебе важно уединение для твоей работы, что тебе не долго, может быть, осталось жить и ты дорожишь и временем и досугом своим; весь мир, всё человечество, которому ты служишь своим писательством, — найдут, что ты совершенно прав.

Но мне, как отдельной личности, как жене твоей, надо делать большие усилия, чтоб признать, что то, что немного лучше или хуже, меньше или больше написано статей, — важнее моей личной жизни, моей любви к тебе, моего желанья жить с тобой и находить в этом счастье, а не вне этого.

Это я тебе пишу как рассужденье, а не как вызов. Теперь я приспособилась и не скучать и жить хорошо и без тебя. Мне даже часто кажется, что когда мы врознь телом, — мы больше вместе душою; а как сойдемся материально, так, как будто, больше разойдемся душевно. — Твой аргумент, что может быть не долго осталось жить, — и я могла бы в свою пользу сказать, — что тем более надо бы доживать последнее время вместе. Но последнее время, особенно после чтения биографии Бетховена, я прозрела уже окончательно, что люди, служащие человечеству и получающие за это высший дар — славу, уже не могут отказаться от этого соблазна и откидывают всё, что стоит на дороге к этой славе, и мешает этому служению. У Бетховена, к счастью, не было семьи, — и потому он был прав.

Всё это я передумываю и переживаю. Ты хотел меня почувствовать, и я боюсь, что тебе неприятно то, что я пишу. Но как-нибудь надо относиться ко всем обстоятельствам жизни, и не остановишь ни работы мысли, ни борьбы разных чувств.

Живу я внимательно к себе и другим. До настоящей минуты, с тех пор как мы расстались не было у меня ни злобы, ни досады на кого бы то ни было, и я нисколько не сердилась и не сержусь, что ты не едешь. Живи сколько тебе покажется нужным и приятным; здесь тебе будет всё досадно, и это тяжелей разлуки.

Например, я опять играю очень много на фортепиано; часов по 5 иногда; ложусь спать часа в три ежедневно; сегодня из дому не выходила, только вечером съездила часа на два к тётеньке Вере Александровне, у которой еще не была. Приехал из Ялты Борис Шидловский и говорил, что Таня, может быть, выезжает сегодня, в среду, что маленькому Андрею лучше. — Странно, сегодня я гадала на картах себе, и мне вышла два раза смерть. Увидим!

А пока я жива, целую тебя, и часто думаю о тебе, и чувствую, как мимо меня проходят все твои дни, и мысли, и интересы, и уходят в статьи, повести, в Англию, в Чертковские письма и т. д. Прежде твои писанья сливались со мной, и я везде себя чувствовала. — Твои запасы, верно, все истощились, и у тебя нет ни фиников, ни сухариков, — ничего. Не прислать ли чего? Прощай.

С. Т.

№ 364

1897 г. Ноября 21. Москва

Посылаю телеграмму с известием о смерти Урусова Посылаю телеграмму с известием о смерти Урусова. Текст телеграммы таков: «Князь Сергей Семенович Урусов скончался. Похороны воскресенье» (АТ.).. Очень жаль, старые друзья уходят, а новых нет. И так мне грустно, что мы как будто отклонили его приезд в Ясную! Он любил нас больше, чем мы его, и за это ему на всегда в душе моей благодарность.

Была сегодня у Грота, он сидит над статьей об искусстве Была сегодня у Грота, он сидит над статьей об искусстве. Статья Толстого «Что такое искусство?» была опубликована в «Вопросах философии и психологии» (кн.40 и 41), журнале, редактировавшемся Гротом. , сам больной, но конечно очень довольный. Мы здоровы, только у меня правый глаз всё болит и мутнеет, и правая сторона головы подергивается от невралгической боли иногда.

Писать не хочется, скучно вообще, и завидую Урусову.

Не обмануло меня мое гаданье: я тебе писала, что вышла по картам смерть. Я думала моя, а вышла Урусова.

С. Т.

21 ноября

1897.

№ 365

25 ноября 1897 г. Москва

Приехала Таня Приехала Таня — из Крыма. и, повидимому, очень поправилась и духовно и телесно, чему я очень рада. Только Маша, бедная, всё плоха. Я думала, Лёвочка, что ты приедешь с Таней, но ты, повидимому, этого до такой степени не желаешь, что оттягиваешь свой приезд насколько можешь. Таня говорила даже, что ты говорил, будто жизнь твоя в Москве — самоубийство. Так как ты ставишь вопрос, что ты приезжаешь для меня, то это не само-убийство, а я тебя убиваю, и вот я спешу тебе написать, что ради бога не приезжай; твой мучительный приезд лишит нас обоих спокойствия и свободы. Ты будешь считать себя постепенно убиваемым, я буду считать себя убийцей. Хороша жизнь во имя любви! Если уедут Лёва и Дора, то я могу опять поехать в Ясную, к тебе на несколько дней, только не сейчас, потому чтопосле последней истории с мальчиками после последней истории с мальчиками — Андрюшей и Мишей.
Получив настоящее письмо, Толстой занес в своем дневнике под 28 ноября: «От Сони огорченное письмо. Я дурно сделал, что сказал, а Таня дурно сделала, что передала» (не опубликовано). я очень нервна и могу тебя расстроить.

История была тяжелая, привела меня в еще худшее состояние истерического удушия, чем то, которое у меня было в Ясной, когда ты меня так огорчил. Коротко сказать, что они пропадали всю ночь, до 8½ часов, утра, что я просидела в страшном беспокойстве и негодовании всю ночь, не ложась даже, а потом, после сцены с ними, пролежала больная весь день. Это так подкосило мои силы и нервы, что не скоро успокоюсь. Чем я больше теперь буду в одиночестве, тем мне легче; чем больше людей и шуму, тем мне хуже.

А уж слышать еще тяжелые, незаслуженные упрёки — тогда уже я куда-нибудь убегу. Мне и так жизнь очень тяжела, трудна и сложна. Все члены моей семьи страшные эгоисты, все требуют всего от меня, — а у меня сил нет, и последние надорвутся скоро. — Так вот, не будем друг друга убивать упрёками и требованиями, и будем дружелюбно переписываться и посещать я тебя буду, когда успокоюсь нервами.

Очень мне был приятен Серёжа всё время. Как был, так и остался самым деликатным членом моей семьи; и так он успокоительно и добро на меня действует.

Жду Дору и Лёву; в Москве очень плохо только отсутствием снега. Большая часть (извозчиков) на санях, а свои лошади на пролетках. Сегодня видела как упала лошадь в переулке между Ильинкой и Никольской. После двух дней инея, всё-таки стало получше.

Ну, прощай, теперь я тебя ждать больше не буду. Всякое напряжение душевное мне стало невыносимо. Буду проводить вечера в концертах сколько возможно. Это одиночество в толпе с слушаньем музыки я стала очень любить. Будь здоров и счастлив.

С. Толстая.

№ 366

1897 г. Декабря 1. Москва

Мне очень неприятно, что Грот обращается всё ко мне с своими сомнениями и, повидимому, недовольством. Я совершенно не причем, а он чего-то ждет от меня.Посылаю его записку Посылаю записку Грота. Грот писал 1 декабря Толстой: «Мне велено докторами пролежать 2—3 дня в постели. Править корректур я не могу и посылаю их Вам, вместе с рукописью. Еще посылаю полученную новую часть рукописи, которую не могу набирать, пока не решится вопрос о делении статьи Л. Н. От него получал два письма, но очень неопределенные и даже непонятные. Я своего решения не могу изменять и предоставлять Вам пока заниматься корректурой его статьи с внешней стороны» (АТ). . Корректуру я охотно буду держать, но нужно ли? Времени у меня много, и я люблю работу.

Ты, я думаю, рад, что нет снега и можно сидеть в деревне, ссылаясь на плохую дорогу. Хорошо, что ты здоров, желаю тебе хорошей работы и спокойствия. Таня опять не спокойна, получилаписьмо от С[ухотин]а письмо от С [ухотин] а. М. С. Сухотин писал Т. Л. Толстой 21 ноября: «Когда я ехал в Москву, то надеялся, что узнаю здесь, в чем заключается та сплетня, которой вы поверили столь легкомысленно и которая привела нас к столь печальному концу [...]. Подумайте серьезно, хорошо ли вы поступили относительно меня и пусть ваша совесть подскажет вам ответ» (АС). , который просит объяснения отказа. Какая наглость!Афельдшера а фельдшера — «прозвание, данное Львом Николаевичем одному из близко знакомых молодых людей, симпатичному Тане» (прим. Толстой). она не видит и скучает по нем.

Бедная! как ей хочется любви. Кому ее не хочется? А как мало ее дают вообще.

Мы все здоровы; писать не хочется, я начинаю третье письмо и не пишется.

Помнишь, мы говорили: «не берет»? И совсем не от того, что ты не едешь, нет, напротив, даже хорошо, что ты не едешь, твое недовольство и нежеланье жить в Москве хуже, гораздо хуже твоего отсутствия. Пока хорошо, наслаждайся деревней, тишиной, работой; ведь ты опять теперь работаешь новое...

С. Т.

1 декабря

1897 г.

№ 367

3 декабря 1897 г. Москва

Сегодня был у меня князьСергей Николаевич Трубецкой Сергей Николаевич Трубецкой (1862—1905) — профессор философии Московского университета, один из редакторов «Вопросов философии и психологии». и просил меня написать тебе, что Грот очень болен, в постели, что до него не допускают ничего, что бы могло его тревожить, и что последние письма он писал уже в крайне нервном и возбужденном состоянии.

Кроме того князь просит от всей редакции журнала, чтоб статью об искусстве разделить, выставляя следующие аргуманты:

1) Статья так длинна, что займет целую книгу.

2) Если цензура её запретит, то нечем будет наполнить книгу и заменить такую длинную статью.

3) Шрифту у них такого количества нет и быть не может, чтобы не разбирать набор целой книги.

4) Если желательно, чтоб её не перепечатал никто до появления английского перевода, то если выйдет сразу, то её немедленно перепечатают все на свете, принимая во вниманье позволение печатанья всего написанного с 1881 года; если же статья выйдет частями, то никто до выхода конца перепечатывать не будет, и английский перевод успеет выдти.

5) Цензура отнесется строже к целой книге, чем к разбитой на части статье, принимая даже во вниминие то, что статья начата и должна быть кончена.

Все эти доводы приводил Трубецкой, аГрот так решительно стоит на невозможности печатать всё сразу Грот так решительно стоит на невозможности печатать все сразу. Толстой, заинтересованный Чертковым в напечатании одновременно с русской публикацией заграничного издания «Что такое искусство?», был в переписке с Моодом, который подготовлял английский перевод статьи; для обеспечения успеха английского издания представлялся желательным одновременный выпуск обоих изданий. Грот считал, что первостепенное значение имеет русское издание и, дорожа успехом редактируемого им журнала, настаивал на разделении статьи. Об этом он подробно писал Толстому в письмах от 21 и 26 ноября (АТ). Толстой уступил желанию Грота, но был недоволен его настойчивостью. Под 2 декабря 1897 г. он записал в своем дневнике «За эти дни было нелепое раздраженное письмо от Грота. До сих пор ничто не решено». Под 6 декабря он занес: «От Грота глупые письма. Он душевно больной. Был у Трубецкого. Уступил им» (не опубликовано). , что прекратил занятие этой статьей, и всё отдал мне, и я не знаю, что делать с ней.

Еще Трубецкой велел передать благодарность от всей редакции за статью и надежду, что ты не лишишь их возможности её издать.

Кажется, всё. Надеюсь, что вы все здоровы, так же как и мы.

С. Т.

№ 368

20 марта 1898 г. Петербург

Целый день думала о том, что напишу тебе, милый Лёвочка, и теперь, после двух часов до чая и еще двух после чая, — чтения корректурс Лизой с Лизой — Е. А. Берс., так утомилась и поглупела, что ничего не могу. Читали мы взятую мной с собойстатью Карпентера статью Карпентера. Переведенная С. Л. Толстым статья Карпентера «Современная наука», опубликованная вместе с предисловием Л. Толстого
в «Северном вестнике» 1898 г., №3. Печатание в «Северном вестнике» предисловия к статье Карпентера было предметом семейного конфликта, возникшего между Толстым и С. А. Толстой, агрессивно настроенной против редактора журнала Л. Я. Гуревич (ср. ДСТ, III, стр.4—6). Толстой согласился не печатать статьи в «Северном вестнике». Настоящее письмо свидетельствует, что, успокоившись, Толстая сама, будучи в Петербурге, передала статью в журнал Гуревич.и сейчас её отправляю. — Стоило ехать в Петербург, чтоб читать свои корректуры! Оперы Вагнера эти дни не идут, кроме, как говоритАл. Ал. Ал. Ал. — А. А. Берс., скучнейшего«Тристана» «Тристан» — «Тристан и Изольда», опера Вагнера., на кот. и билеты брать опоздано. Может быть пойдут на следующей неделе, с понедельника. У меня сегодня так расстроен желудок, что я и не могла даже ехать куда бы то ни было, и просидела с больной Лизой. Погода ужасная: слякоть, туман, темнота. — Завтраувижу Ухтомского увижу Ухтомского. В дневнике Толстой под 2 апреля читаем: «Приехали духоборы к Л. Н., два рослых, сильных духом и телом мужика. Мы их посылали в Петербург к князю Ухтомскому и Суворину, чтоб эти два редактора сильных газет им что-нибудь посоветовали и помогли. Они обещали, но вряд ли что сделают» (ДСТ, III, стр.43)., у него 200 изображенийБудды Будды. Толстой в 1896—1898 гг. с увлечением читал книги по буддизму и индийской философии. , говорят. Ехала и спала хорошо, вдвоем с дамой. Целую всех. Я еще себя не нашла, но очень скоро найду. Прощай, милый.

С. Т.

Сегодня мне казалось, что себя за что-то наказала, уехав в Петербург.

Писано из Петербурга с поездки, о которой Толстая записала в своем дневнике: «Была четыре дня в Петербурге. С осени запала у меня мысль поехать слушать симфонию Танеева, которую он мне несколько раз играл на фортепиано, — в оркестре. Мне казалось, что она будет великолепна. Кроме того, я давно мечтала услыхать Вагнера, а в Петербурге как раз его давала немецкая приезжая опера [...]. Дождь лил не переставая, симфония Танеева была сыграна и дирижирована Глазуновым отвратительно; Вагнера я не слыхала; здоровье расстроилось; жизнь у сестры Берс с ее дурным отношением к мужу, к прислуге и с ее односторонним интересом к направлению финансов в России (странный интерес у женщины) — все это было скучно, неудачно, и я так счастлива была вернуться домой к Л. Н., к моей свободной по духу нашего дома жизни, что теперь не скоро нападет на меня желание уехать» (ДСТ, III, стр.43).

№ 369

28 апреля, 1898 г. Ясная Поляна.

Милый Лёвочка, давно мне не было так жалко и грустно расставаться с тобой, как этот раз, помимо того беспокойства оставить тебя, которое меня не оставляет всё время.

Но в Ясной так упоительно хорошо, такая красота, такое величественно-спокойное, хотя и медленное пробуждение настоящей весны, что я всё время в восторге и умилении.

Отчего это в Ясной всё лучше, чем где-либо? Трава уже зеленая, зеленя хорошие, на лугу пропасть темных фиалок, листики уже есть. В Гриневке я нигде травы не видала, и так там уныла природа. В Гриневке вся прелесть и радость — это дети маленькие, а дети большие: сыновья и невестки тут и там очень приветливы и милы со мной.

Вчера бегала всюду сначала с Дорой и Лёвой, потом одна. Обегала сад, Чепыж, посадки, рвала медунички с восторгом; сегодня кое-что убрала в доме, где не раз приходила в досадливое настроение. Гостившие мальчики оставили невылитыми большое количество ночной посуды, грязь, бумага, коробки, а главное, Миша, ища свои сапоги, сломал почему-то в моей спальне замок от двери. Это такая наглость, от которой я чуть не заплакала. Пришлось вывинчивать, чинить и т. д. Дно твоего не вылитого, новенького деревянного ведра покоробило, и оно теперь никуда не годно; в нем был большой кусок льда, который начал таять! — Но это всё маленькие досады от людей, а от бога — природа, тепло, весна, — всё это прелестно. Ты можешь сюда переехать, когда хочешь, я сегодня выставила окно и убрала твою комнату, в которой будет совсем тепло и сухо дня через два, три.

Очень надеюсь, что ты мне написал в Москву. Ты всё время был уныл и точно чего-то не договаривал, а у меня всё время потому был какой-то камень на сердце. Если б я только могла, как я хотела бы тебя сделать веселей, счастливей, помочь тебе заниматься, быть весёлым, здоровым, спокойным. Видно я теперь уж не умею и не могу этого сделать, и это для меня большое страдание. Если б ты знал, как я всегда, всей душой стараюсь.

Из дому никаких нет известий, и я сомневаюсь, что и это письмо дойдет. Я писала Андрюше на Бастыево, он письма не получил; мне писала Саша, и я не получила. Вчера Лёва послал тебе на Бастыево с кондуктором шпинат и яблоки. Сегодня вечером еду в Москву; в Тулу ехать не за чем.Дело уже разобралось Дело уже разобралось — с соседом Бибиковым, см. письмо №359. и теперь пошлют сюда члена суда вызвать свидетелей о владении землей, и тем все кончится.

Бегу сейчас опять гулять, сажать, ужасно не хочется уезжать отсюда. А с Лёвой и Дорой хорошо очень потому еще, что они тоже любят сажать, украшать, чистить, и мы чудесно бы работали.

Как ваши дела со столовыми? Милый, пожалуйста, не уставай и береги себя. Целую тебя и всех Гриневских. Напиши мне хорошее, искреннее, а не выдуманное письмо.

Твоя Соня Толстая.

Толстая пометила: «Из Ясной Поляны в Гриневку, именье сына Ильи». В ее же дневнике читаем: «В Гриневке нас встретили верхами сыновья Илья и Андрюша и пешком внуки — Анночка и Миша [...]. Л. Н. тотчас же приступил к делу: стал объезжать деревни и исследовать, где голод [...] Были у Сережи сына в Никольском [...] Заезжала я в Ясную Поляну и пришла после Гриневки в восторг от природы и местности яснополянской» (ДСТ, III, стр.51—52). Из Ясной Поляны Толстая и писала настоящее письмо.

№ 370

29 апреля 1898 г. Москва

Приехала в Москву, милый Лёвочка, и опять захотелось написать тебе. Сегодня висит что-то коричневое на стуле, мне кажется, что твоя фуфайка; несут что-то разогретое в твоей кастрюле, и мне кажется, что тебе овсянку принесли, и ты сейчас войдешь. И мне очень тоскливо, что тебя нет. А принесли разогретое для дяди Серёжи, к ужину; он сегодня приехал с Машей своей на скором поезде по деламконверсии Конверсия — изменение условий займа, с понижением платимого процента. Дворянского банка, по которым и мне надо было быть здесь к 1-му маю и даже день раньше. Дядя Серёжа бодр, очень жалеет, что тебя не видит. Теперь 10 часов вечера; Миша учился весь день, а теперь играет в винт с дядей Серёжей, Колей Оболенским и Алексеем Маклаковым. А на другом столе играет Таня, Бутенев, Бухман и Маруся. — Мне это не симпатично; после серьёзной жизни с детьми и вашей помощью народу в Гриневке, после красивой, просторной, значительной деревенской жизни и работ в Ясной Поляне, — здесь так всё мелко, тесно, не важно и скучно.

Ездила по поручениям Сони, Ильи, Лёвы — весь день. Устала от всего, поясница лучше, но всякий раз как встану с места, так вскрикну от боли. Ехала я ночь и спала во 2-м классе, в купе с одной дамой — отлично. Села на Козловке.

Марье Александровне сегодня сделали операцию правого глаза в клинике и вполне благополучно. Она сегодня ночует в моей комнате со мной, потому что весь дом полон гостей.

Жду с нетерпением известий от тебя, и вообще из Гриневки от всех. Здесь еще ничего не узнала интересного. Был один из сотрудников «Русских Ведомостей», спрашивая твой адрес, чтоб послать, кажется, деньги. Коля его спрашивает: «деньги были посланы в редакцию?» — «Да,в редакциюнесчастных «Русских Ведомостей» в редакцию несчастных «Русских Ведомостей». Толстой записал в своем дневнике под 27 апреля: «Русские ведомости» запретили из-за духоборов и меня; это жалко и мне досадно». — По распоряжению министра внутренних дел 21 апреля 1898 г. «Русские ведомости» были приостановлены на два месяца, «за сбор пожертвований в пользу духоборов и за уклонение от исполнения распоряжения московского генерал-губернатора», которое состояло в том, что пожертвования через редакцию в пользу духоборов подлежали передаче администрации, между тем редакция отослала эти деньги лично Толстому. Об этом статья В. А. Розенберга. «Л. Н. Толстой и «Русские ведомости» (сборник «Русские ведомости», М. 1913, стр.178—186). .

Их запретили на два месяца с тем, чтоб потом сделать их подцензурными, на что они не согласятся, значит им конец. И все говорят, что этоза духоборов за духоборов. Духоборы в то время жили в Тифлисской губ., Елизаветпольской и Карсской областях, куда они были выселены в сороковых годах XIX века из Таврической губ. Составляя религиозную секту, духоборы отвергали обряды и таинства церкви, отрицательно относились к властям. В 1890-хгг. духоборы стали отказываться от военной службы, за что подвергались репрессиям. , т. е. за эти деньги. Это жалко.

Прощай, милый друг, писать больше нечего, да и утомлена я. Дай бог, чтоб ты был здоров и спокоен душой. Не утомляйся, пожалуйста, через силу, береги себя, ведь с прошлого голода 7 лет и 6 прошло, не те у тебя уж силы. Целую тебя.

Твоя Соня Толстая.

№ 371

3 мая 1898 г. Москва

Сейчас получилавторое письмо от тебя второе письмо от тебя — от 30 апреля; в нем Толстой писал: «Вчера получил твое доброе письмо из Ясной. Я чувствую себя хорошо, не так слаб, как был при тебе, но и не так бодр, как бы желал и как бываю» (ПЖ, стр.541).
Иллюстрация:
С. А. Толстая на скамейке в «елочках»
С фотографии 1900 г.
Музей-усадьба Ясная Поляна , милый Лёвочка, и радуюсь, что у вас всё хорошо и что ты здоров. Едет домой Маша, с которой посылаю кое-что съедобное икнигу Зиссермана книгу Зиссермана. В письме от 30 апреля Толстой просил выслать ему книгу историка Кавказа А. Л. Зиссермана «Двадцать пять лет на Кавказе». Книга нужна была Толстому для писания повести «Хаджи-Мурат»..1 После слова «Зиссермана» зачеркнуто: «но к сожалению — только. Ни книги адресов, ни внутренностей книжек я не нашла нигде. По одной перебрала все книги в шкапу, перерыла все столы — и не нашла. Верно у тебя в коробе, который с книгами у двери». Слова: «Таня нашла» написаны между зачеркнутых строк.

Таня нашла.

У нас несносная суета, которую устроивает Таня. Вчера у Миши экзамены, он прячется с книгами всюду, а у нас Свербеевы девочки, пропасть для них мальчишек, пенье, шум. Сегодня она хотела ехать к Олсуфьевым, да её тошнило всю ночь от сморчков. Я и вам посылаю немного, берегись их.

Спина у меня всё болит, но меньше. Делами всё занималась это время. Весна меня приводит в грустное состояние, что я всё пропущу. О тебе как раз думала, что нечего тебе огорчаться, что не пишется; ты и раньше не писал по летам, а теперь тебе столько дела! Береги себя, главное. Какое мне утешение, что ты со мной так хорош в письмах, мне не нужно (хотя бы и то хорошо) нежностей, а нужна искренность, натуральность. Теперь я тебя хорошо чувствую и мне это необходимо. Надеюсь, что встретимся не по-прошлогоднему. Как всё это наболело!

Таня сейчас нашла твои книжечки Таня [...] нашла твои книжечки. Толстой просил в письме от 30 апреля: «Книжка длинная на столе адресов, пожалуйста пришли поскорее». и мне стало стыдно. Я понять не могу, где они лежали. Искала я вчера вечером, стала слепа, и очень спина и рука болели. Всё-таки напиши мне, когда ты думаешь быть в Ясной? У Саши новая гувернантка, и я её с ней хочу перевезти 14-го или 15-го мая. Время очень идет скоро, Миша очень пока усерден и очень нуждается в твердой и ласковой поддержке. Тут пикники беспрестанно, и его зовут, а он ни разу не был.

Ну что еще сказать, Маша расскажет. Духом я совсем не суетлива, и только иногда грустно, по-весеннему, с сожалениями о непоправимом и желанием чего-то неопределенно счастливого. Целую тебя, детей, внуков. Уехал ли Серёжа?

Твоя С. Толстая.

Ц. Б. Миша забыл Ц. Б. Миша забыл. Толстой писал 30 апреля: «Миша обещал мне сходить в фотографию на Тверской, подле Филипова, и спросить у ретушера Краснова мои книги «Царство Божие», и привезти с Сашей в Ясную». , я выручу.

Рисунок

№ 372

9 мая 1898 г. Москва

Мне кажется, что я так давно не писала тебе, милый Лёвочка; эти дни я совсем разладилась, бессонница мучила и боль в левой стороне шеи, спины, лопатки и руки. Сегодня же до 5½ часов, несмотря на все мои старания, даже глаз не замкнула, а когда заснула, разбудили судороги внутренние (у меня сколько раз это бывало). Я вскочила, приняла все меры, какие могла, а когда опять заснула, разбудил этотнервныйзапах нервный запах. С. А. Толстая пометила: «галлюцинация запаха. Началось после смерти Ванички и повторялось опять».. Он так наполнил всю меня, и комнату, и весь воздух, что я схватила апельсин, приложила к носу и убежала из своей спальни. Это было так ужасно, что я плакала. Чем я лучше тех сумасшедших, которых видела 3-го дня наКанатчиковой даче Канатчикова дача — больница для душевнобольных под Москвой., где навестилабольного священника больного священника. С. А. Толстая посетила священника из Никольского-Вяземского.? Я о нем писала подробноАлександру Афанасьевичу Александр Афанасьевич — А. А. Успенский, управляющий в имении С. Л. Толстого Никольском-Вяземском. . Он смирен, доволен судьбою, но худ, бледен, и какая-то улыбочка на устах, чего-то недосказанного. Местность довольно скучная, сливающаяся с Москвою, ничего не похоже на деревню.

Мы с Серёжей сегодня ходили всякий в свою сторону искать помощницу голодающим, но всё неудачно. Он не застал Матильду Павловну, ау Горбуновыхбыла барышня у Горбуновых была барышня. Толстой писал 30 апреля: «И. И. Горбунову скажи, что если желающая приехать барышня может жить на свой счет, то пусть приезжает. Дела будет много». , да уехала на голод, а о другой ничего неизвестно без Ивана Ивановича, а он приедет только во вторник.

Еще ты просил взять книги у ретушера Краснова. Я сама там была, и мне сказали, что этот Краснов давно уже уехал в Вятку совсем, а у кого он там — неизвестно. Всё это досадно и научит тебя не давать первому встречному книги, которыми ты дорожишь. Мне всё-таки грустно, что тебе это будет неприятно.

Я очень занята всё это время самыми разнородными делами; начались корректуры, которые читают мне Андрюша, Маруся и Саша. Потом нашла, после долгих усилий,няню для Лёвы няню для Лёвы. У Л. Л. Толстого ожидалось рождение первого ребенка. ; теперь ищу немку для Сони и продаю лошадь, и покупки, и книжные дела — всё скопилось к концу, как всегда. Сейчас получила еще поручения от Доры и Лёвы.

Таня пишет, что старики Олсуфьевы так ей рады и так умоляют её остаться еще, что она согласилась прожить у них до понедельника, 11-го. Пусть её! Ходит за сморчками и отдыхает от города, и обдумывает себя.

Миша выдержал устный греческий экзамен и очень усердно готовится к математике. Приходит какой-то студент утром, от 10—1 дня, и вечером от 8—10. Андрюша благоразумен, но легкомыслен в покупках нессесеров, бумажных воротничков и всякого вздору, нужных, будто бы, для дороги. Сегодня они с Мишей таки едут слушать цыган в каком-тотеатре «Фантазия» Театр «Фантазия» — летний театр легкого репертуара в Петровском парке. , но я их провожала, Миша меня вдруг поцеловал в щеку и говорит: «не беспокойся, мама́, я вернусь рано и ничего предпринимать не будем».

Андрюша едет с братом Сашей 16-го утром, сначала по Волге, потом Астрахань, Каспийское море, Баку, Владикавказ, Тифлис и Пятигорск.

Саша переезжает с гувернанткой, которая очень хороша, 15-го скорым в Ясную. Ей не особенно хочется. Я её свезу, пробуду 4, 5 дней и вернусь к Мише. У него 22-го очень трудный экзамен, и я хочу 21-го уже быть с ним. Может быть в последний раз я ему нужна. — Тут Соня Мамонова 5 дней, сегодня уезжает. — Стало холодно, чувствуешь ли ты перемену и здоров ли? Я избаловалась твоими частыми письмами и так и жду их. Спасибо. Целую всех. Еще хочется писать, да негде. Напишу скоро еще. Много писем послала на Чернь. Бедный ты, всё это отвечать. Ужасно ты занят, и я мучаюсь, что не помогаю тебе. Ведь и с моими детьми мне никто не помогает! Увижу ли я тебя в Ясной? Неужели нет? А трудно опять ехать в Гриневку. Я очень нервна и устаю легко. Ну, прощай.

С. Т.

№ 373

11 мая 1898 г. Москва

Милый Лёвочка, привезла мнеВ[ера] Р[омановна] Вера Р [омановн] а. — Вера Романовна Цурикова, рожд. Миллер. Участвовала в оказании помощи голодающим, живя у И. Л. Толстого в качестве школьной учительницы. твое письмо твое письмо — от 10 мая (ПЖ, стр.546—547; датировано 11 мая). , которое меня тронуло и моим милым внуком Мишей, и твоей добротой ко мне, и тем, что я не могу жить теперь этими простыми, настоящими радостями, которые делали меня всегда лучше, спокойнее, добрее и достойнее, — а именно общением с детьми и с тобой. Последнее время я всё хуже и хуже. Сегодня я весь день поминутно плачу. Надеюсь, что это пройдет; это от бессонницы и боли в спине и виске, которые сегодня разошлись. Надо опять холодную ванну взять.

Приехала Таня от Олсуфьевых и сейчас же ко мне отнеслась не дружелюбно, и теперь слегла от живота. Как мы все слабы, что от физических причин делаемся строги и не добры к самым близким людям.

Миша сегодня выдержал математику и очень счастлив и он, и я, и няня. Теперь только русский страшен; их будет два. Андрюша эти дни был с нами; вчера ездили в«Freischütz» «Freischütz» — опера Вебера «Волшебный стрелок». Толстая была на последнем повторном исполнении оперы в пользу пострадавших от неурожая. Пели учащиеся консерватории и играл оркестр из учеников под управлением Сафонова. Это был экзаменационный спектакль, состоявшийся в Малом театре. с ним, Серёжей и Сашей. Ей хотелось, да и очень уж опера хороша; а мне больше хотелось за город, такой был чудесный вечер. А сегодня Андрюша с утра пропал, и теперь вечер, а его нет. Готовят чай в саду.

Так как ты упорно умалчиваешь о своем приезде, то я уж больше не буду тебя спрашивать. Если ты не приедешь жить в Ясную к 15-му, с Сашей, то я съезжу с тобой повидаться на денек в Гриневку, вернусь к Лёве и Доре, пробуду с ними три дня, и во всяком случае вернусь к Мише 21-го. Первые дни моего отсутствия в Москве — тут будет Таня, т. е. до 17-го, потом она приедет к Саше в Ясную.

Совсем я приеду в Ясную 29-го или 30-го. У Миши 29-го последний экзамен. Может быть и ты к тому времени совсем переедешь.

Вчера была у Дунаева, и там все накинулись меня убеждать взять на помощь Ф. А. Страхова. Он с женой что-то решил, что лучше пожить врознь (чего я никогда не умела понять и решать всю жизнь) и лучше при деле. Я очень советую его взять, он сгоряча отлично будет работать и тебя заменить может.

Вера Романовна мало о тебе и о вас рассказывала, я не поняла и не почувствовала твоего настроения. Кажется оно хорошее и спокойное. Я часто думаю, что мне гораздо приятнее, что ты с внуками и детьми, чем с чужими. Как хорошо,трогательно ты мне описал Мишу! трогательно ты мне описал Мишу. Толстой писал 10 мая: «Нынче утром Миша, согнув спинку, озабоченно и махая согнутыми руками, бежит, спешит мне навстречу в дверь. Дверь стукнула: извини, милый дедушка, что я зашумел, и пробежал в спальню, не затворив дверь. И из спальни слышен заспанный, грубый голос Ильи (не то, что я не люблю его, Илью, но контраст поразительный): дверь затворяй. Через минуту выбегает назад Миша в слезах. (Он искал шляпу, чтоб бежать за В. Р. и Ан., которые только что поехали). Шляпа в передней, но он не может достать ее и спешит страшно, и плачет тихо. Я достал ему шляпу, он надел резинку и пустился во весь дух за ворота и по дороге. Я вышел посмотреть: он догонял В. Р. и Ан., догнал и поехал. Потом они остановились, и я вижу, что-то беленькое идет по дороге; потом это беленькое пошло влево. Я решил, что это не он, а они уехали с ним. Оказывается, это он пошел к стаду свиней и вернулся часа через 1½ с рассказами, как хряк чужой победил нашего хряка. Как на другом конце естественно чувствуешь свою близость с ними, которые на начале ее. И странно и жалко, что неизбежно они должны нести все те грехи, которые набрали предшественники. Утешаться тем, что меньше. И цель жизни, или, скорее, единственно разумное употребление её, в том, чтобы помочь им меньше нести набранных предшественниками привычек лжи и зла» (ПЖ, стр.547).Я так его всего почувствовала, и всю ту сложную и часто трагически-значительную внутреннюю жизнь, которую переживает и Миша, переживал сильно Ваничка и переживают все хорошие дети. И я рада за Мишу, что он тебя познал, полюбил, и, верно, уж не забудет этого времени, хоть не по событиям, а по влиянию, которое ты внёс в их жизнь.Анночка менее чутка, а те малы Анночка менее чутка, а те малы. Внуки (дети Ильи) — Анна, Андрей и Илья (р. 1896).. —Ты пишешь, чтоб я дала денег Ты пишешь, чтоб я дала денег. Толстой писал 10 мая: «Если ты не пришлешь денег, то я обойдусь, если и пришлешь, то я, может быть, возвращу их». , а не пишешь сколько? Я уж дала 300 р., а теперь за проданную медаль посылаем 98 р. 99 коп. и еще 4 р. от кого-то, и письма, и повестки. Денег и мне хочется дать, совестно не дать, а очень трудно теперь именно: уплаты разные, переезд, а я всё подобрала, что могла, и отдала за дом и издание.

Целую всех. Очень хочется тебя видеть, и успокоение мне только от тебя и есть на свете. И вот я опять плачу, совсем расшаталась. Ну, прощай.

С. Т.

№ 374

1898 г. мая 25. Я. П.

Милый Лёвочка, я так рада была сегодня получитьопять письмо от тебя опять письмо от тебя — от 22 мая; в нем Толстой писал: «Я совершенно здоров, по утрам пишу и вечером бодр» (ПЖ, стр.551; датировано 23 мая). , да еще с известием, что ты здоров. Слава богу! Сама я дурно себя чувствую, так, как бывает, когда у меня горлом кровь идёт, а второй день по утрам это происходит. Неправильное обращение крови.

Очень я занята тоже, хотя делами, не дающими, увы! никакого нравственного удовлетворения. Я думаю, что лошадь, которой не хочется везти на гору воз, а которая видит и чувствует, что иначе нельзя, а то воз этот потянет назад и она будет увлечена и разбита им, — лошадь эта должна испытывать то самое, что испытываю я, занимаясь делами, корректурами и даже Мишиными экзаменами. Миша огорчительно пропадал вчера до 5 часов утра, а теперь уехал на два дня к Мартыновым. У него еще экзамен закона божьего, французского, — а главное переэкзаменовка латинского, 29-го. Он собирается на Кавказ, хочет соединиться с Берсами и Андрюшей. Я боюсь, что это не выйдет. Он потеряет время, деньги на поиски их, удовольствия не найдет и их может не найти.

Вчера (Троицын день) с утра мы поехали с няней на могилки детей, посадили цветы, обложили их дёрном. Потом у Камоловых пили чай, потом я пошла с девочкой за две версты вмонастырь женский монастырь женский — Казанский-Головинский женский монастырь, в семи верстах от ст. Химки и в четырех верстах от Всесвятского. , построенный в бывшем имении гр. Анны Михайловны Олсуфьевой. Там лес, старинные аллеи липовые, монастырская чистота, застывшие старушки монахини; но в общем впечатление собственно монастыря — не хорошее; рядом совсем — деревня и дачи.

Вернувшись, поела и села читать корректуры. Читает их мне очень толково и хорошо —Жиляева Жиляева — Варвара Павловна, рожд. Арнаутова (1851—1924), мать ученика С. И. Танеева, музыканта и композитора Николая Сергеевича Жиляева. . Искала Марью Васильевну, она уехала с Дунаевым к ним на дачу. Писала Горбунову, чтоб кого прислал, — они уехали вчера в Овсянниково, и Николай Иваныч мне писал, что еслиб не переезд, сам бы пришел. Спасибо, что я вспомнила о Жиляевой. Здесь этих корректур и 15-ой части и «Книг для чтения» накопилось без меня 8 больших листов. До 2 часов ночи два вечера я читала, даже глаза болят. Ни одной души не видала знакомых, да никого тут и нет. Иногда так тоскливо, что просто, по-детски, плакать хочется.

Теперь скоро съедемся, надеюсь, в Ясной, все. Грешный я человек, не радуюсь, что тебе столько денег голодающим посылают не радуюсь, что тебе столько денег голодающим посылают. Толстой сообщил Софье Андреевне в письме от 22 мая о получении для голодающих 2000 руб. от драматической труппы, 1000 р. — от Мансуровой и 500 р. — от Кудашевой. , это тебя затянет в дело, а я и так мало тобой и с тобой живу эти последние годы.

Получила по случаюписьмо длиннное и содержательное от Меншикова письмо [...] от Меншикова. Михаил Осипович Меньшиков (1859—1919), публицист, толстовец, позднее стал нововременцем, вдохновителем реакции. — Письмо Меньшикова — от 18 мая к Льву Николаевичу через Толстую — о духоборах и препятствиях, которые русское правительство ставит выселению духоборов из России (АТ). , посылать не могу, а привезу сама. — Отправила свою Сашу к сестре Лизе и очень о ней тревожусь, так как не знаю, как они там с mademoiselle доехали и живут. Я просила написать, да нет еще письма.

Пришла Жиляева, опять будем читать корректуры. Теперь 11-тьч. утра, понедельник. Целую тебя, детей моих, Таню, о здоровье которой и душевном, и физическом много думаю и тревожусь, и милых малышей. Напишу завтра Мише. Ну, прощай.

Твоя Соня Толстая.

25 мая 1898 г.

Настоящему письму предшествует другое от 20 мая; его мы не печатаем. Толстая пометила: «Из Ясной Поляны в Гриневку, к сыну Илье, где Лев Николаевич еще жил, помогая голодающим».

№ 375

1898 г. Июля 16. Киев

Очень меня обрадовалотвое письмо твое письмо — от 13 июля (не опубликовано)., милый Лёвочка, и тем, что вы с Таней здоровы, и тем, что это показало твое доброе ко мне чувство, которое всегда новая мне радость и новое желание самой его заслуживать. — До сих пор всё шло для меня прекрасно: и у Маши было подушевно, иу Масловых у Масловых. Выехав 12 июля из Ясной Поляны и побывав у дочери М. Л. Оболенской, Толстая заехала в имение Масловых «Селище» Карачевского уезда, где жил С. И. Танеев. очень хорошо: они меня принимали и соблюдали, как только возможно лучше. Места там удивительно красивые: мы с Анной Ивановной всюду ездили и ходили, и в речке купались, и белые грибы (их еще мало) в сосновом бору рвали, и фотографией занимались. Она же меня в карете на станцию свезла. Живут они относительно окружающих и народа — удивительно достойно и хорошо; поучительно было видеть.

Таня сестра меня вчера встретила ночью на станции, и мы с ней ночевали, и едем на дачу, вКитаев Китаев — Китаевская пустынь, дачное место под Киевом.
Следующее письмо от 17 июля не печатаем. , а теперь утро, рано, и у Тани в городе дела. Детей и Сашу я еще не видала. Здоровье мое всё не совсем, т. nbsp; е. желудок, и я почти ничего не ем, и всё принимаю висмут с содой. — Вчера у нас сломался вагон, и его отцепили во время; вот как все под богом ходим! Описывать, — т. nbsp; е. писать о впечатлениях дороги, пассажиров и проч., или очень много можно или ничего. А мы с Таней спешим ехать, и потому я всех вас целую и прощаюсь. Дай бог вас всех увидать здоровыми и весёлыми.

Пробуду я здесь дня четыре, не меньше.

С. Толстая.

16 июля

1898 г.

Толстая пометила: «Письмо из Киева, где жила тогда сестра Таня. Дорогой заезжала к дочери Маше и к Масловым».

№ 376

3 сентября, 1898 г. Москва

Надеюсь, милый Лёвочка, что вы мне будете писать не на мое имя, а наМатвея Никитыча Матвей Никитыч — М. Н. Румянцев, артельщик, заведывавший складом книг в хамовническом доме. с передачей; очень боюсь, что опять все письма будут возвращаться, как Танины. Ждала сегодня с скорым Серёжу, но теперь 12 часов, и его нет. Он очень меня удивил, когда сунулся в наше купэ, и я узнала родной голос своего собственного сына. В каком он был волнении и отчаянии, что проспал Козловку и не видал тебя! Мы с няней его уговаривали не возвращаться в Ясную, а он всё-таки решил вернуться; очень мне интересно, как отнесся к этому ты, и рад ли ты был, что Серёжа вернулся.

Я всё еще живу интересами яснополянской жизни и никак не могу втянуться в деловитость московскую; всё это так скучно, надоело, всё так, в сущности, меня мало интересует. И опять мрачное впечатление вывесок «Гробовая лавка Зверева», и «Перлов с сыновьями» на василькового цвета фоне; и мишурный грязный покров на бедняке покойнике, которого несли по Покровке, и за которым шли плачущие женщины в черных платочках, и всевозможные гимназисты, лицеисты, девочки в коричневых платьях, с отцами, матерями, одни, пешком и на резиновых шинах — всё это сразу навело тоску на меня; а Сашины астры так мне живо напоминают то, что я оставила, и особенно тот чудесный, летний день, в который я так весело бегала по Ясной с своим фотографическим аппаратом. Нужно бы и хотелось бы внести ту же энергию в московские дела, но это невозможно.

Впрочем я кажется пишу нечто в роде «Русского Вестника»,как бывало милая Варичка как бывало милая Варичка. В. В. Нагорнова в молодые годы усердно вела подробный дневник. , а о Мише ни слова. Он говорит, что экзамен латыни устный выдержал хорошо, а письменный написал плохо; но что он ходит в 7-й класс, а летние работы обещал приготовить к субботе. — Он так мало правдив, что я не знаю, чему верить.

Здоровье мое так себе: я очень нервна и под ложечкой всё болит; а есть совсем не хочется. Чтоб не терять времени, я всё-таки ездила сегодня по таким делам, которые не требуют умственного усилия, но очень устала.

Таню могу порадовать, что уГросман и Кнёбель Гросман и Кнёбель — книжная фирма художественных изданий. Речь идет об иллюстрациях для изданий. говорили, что у них работы очень много и что им особенно приятно бы было её отдать дочери Льва Николаевича. Хозяин должен у меня быть завтра в 11 часов.

Лёву же должна огорчить, что пилки не взяли назад, потому что они были уже в употреблении. Вообще покупки и поручения исполнять не скоро и не легко; и я, проездив до 6½ часов, еще половины покупок не сделала, а артельщик говорит, что записи так много, что в три дня не отделаешься. В банках тоже еще не была и настоящие дела никакие еще не делала.

Очень мне жаль, что я не увижу Соню и Андрюшу, поцелуйте их от меня. И как жаль мне было, что увезли Мишу и Анночку!

Дядя Костя меня сегодня посетил, пришел на авось меня застать, либо нет, как он выразился, и ахал, что не послал тебе телеграмму, а что будто у Шереметевых в этот деньпили за твое здоровье пили за твое здоровье. 28 августа 1898 г. Льву Николаевичу исполнилось 70 лет. .

Ну, будет писать, пора спать, хотя не хочется, а эта леденящая тишина и одиночество в Москве — на меня привычно, но дурно влияет.

Целую тебя и всех вас. Пусть в воскресенье утром выедут за мной на Козловку в плетушке. Если не приеду, то в понедельник. Значит я не покончила дела с артельщиком и домом. Ну, прощай, милый друг.

С. Т.

В своем Ежедневнике Толстая записала под 1 сентября: «Уехала с няней в Москву».

№ 377

21 сентября 1898 г. Москва

Милый друг Лёвочка, Миша приехал из Ясной и ровно ничего для меня интересного мне не рассказал. Только огорчил меня своим замечанием, что ты грустен, о чем иМашенька Машенька. В Ясной Поляне гостила М. Н. Толстая, сестра Толстого. мне писала и что меня огорчило.

Что озабочивает тебя? Здоров ли ты? Как идет твоя работа? Ты до сих пор мне ни слова не написал. Андрюшины дела меня тоже очень огорчают. Если когда и совершится этотнесчастный брак несчастный брак — Андрея Львовича и Ольги Константиновны. О. К. Толстая, рожд. Дитерихс (р. 1872), вышла замуж за А. Л. Толстого 8 января 1899 г. В 1904 г. А. Л. Толстой с ней разошелся и женился на жене тульского губернатора Екатерине Васильевне Арцимович, рожд. Горяиновой. , то наверное не на долго. Вообще веселого мало: она его лет на пять старше, холодная, не симпатичная девушка, бедная, а Андрюша её не прокормит; дурной породы. Сочувствовать я не могу и лгать не умею. Жаль мне его, а могло бы быть еще хуже.

Вчера с утра уехала в Петровское-Разумовское, ивосхищалась своим внуком восхищалась своим внуком. В Петровском-Разумовском у Рачинских жил сын Сергея Львовича Сергей Сергеевич Толстой (р. 1897). . Лучше, симпатичнее ребенок не может быть. Своей деликатностью он мне напомнил Ваничку. Например: мать ему говорит: «Серёжа, поласкай маму». Он гладит её по щекам ручками, и сейчас же, слегка конфузясь, бросился ко мне и меня погладил так же. Ему дали яблоко, он дал няне откусить, посмотрел, откусано ли, улыбнулся и сейчас же предложил мне, а потом осмотрел комнату, нет ли еще кого. И здоровый, весёлый, очень сложением и головой похож на Серёжу, своего отца.

Гуляли по саду, а в 8 вечера я была дома, одна; пришел Гольденвейзер, пил со мной чай и рано ушел. Третьего дня сидел весь вечерСергеенко Сергеенко — Петр Алексеевич Сергеенко (1854—1930), знакомый Толстых с 1892 г., бывавший у них в Ясной Поляне и в Хамовниках. Автор ряда книг о Толстом, в том числе «Как живет и работает гр. Л. Н. Толстой», М. 1898; впервые собрал письма Толстого в трех томах.. Годились ли книги, которые он добыл? Если еще что нужно, то напиши. Как жаль, что яСамариных Самарины — П. Ф. и А. П. Самарины. не видала. Был ли ты в Пирогове? Миша мне не мог этого сказать. Сегодня весь день ездила, искала гувернанток у пасторов, в Евангелическом обществе и т. д. Узнать их — невозможно. Думаю взять молодую немку, учившуюся в высшей школе в Риге, и 8 лет жившую в Париже. Лучше ли молодую? Не знаю, на что решаться. Дождь льёт, и я очень устала, огромные концы. Сейчас укладывала вещи Машеньки к отправке; буду кроить, потом грибы с няней чистить, и читать статьи о тебе.

Прощай, милый друг, напиши мне. За̀втра сижу дома и буду принимать гувернанток отовсюду. Целую всех.

С. Т.

Письмо от 16 сентября не печатаем. Толстая пометила: «Из Москвы в Ясную Поляну».

№ 378

12 октября 1898 г. Москва

Вот ровно сутки, милый Лёвочка, что мы с Сашей в Москве. Ехали просторно, дремали на длинных диванах, Саша всю дорогу ела, пила и читала. Япрочла перевод по рукописи прочла перевод по рукописи. Повидимому речь идет о рукописи Эрнеста Кросби с изложением взглядов Толстого. , и ничего нового там не почерпнула — всё из твоих сочинений, и совсем не так уж хорошо изложено.

В Серпухове я вышла купить Саше клюквенного квасу, а сама съесть бульону (у меня всё желудок не хорош), и вдруг студент какой-то меня окликнул — это был Митя Дьяков. Он сел к нам и ехал до Царицына. В Москве туман и такая слякоть, что терпенья нет; резиновые колеса так и брыжжут в лицо грязью, сегодня мне глаз залепило, когда мы с Сашей ездили в Центральные бани и к Мюр и Мерилиз купить тетрадей, перьев и проч. принадлежности для ученья.

До бани же, т. е. до 4-х часов дня, и вчера до 4-х часов ночи мы раскладывали вещи и всё убирали. Кладовые у Дуняши были в таком виде, что пришлось всё мыть и чистить, прежде чем что поставить и положить. Уж и работали мы все! И Саша, и я, и няня, и Маша, иНикита с Аннушкой Никита с Аннушкой — Никита и Анна Воробьевы, служившие в доме Толстых. . Яблоки в подвал таскали, я в первый раз в жизни была в нашем подвале.

Теперь приблизительно всё убрано, кроме верха, где я еще не буду ни топить, ни освещать, чтобы экономию делать.

Мальчики вчера нас ждали с обедом, Миша выразил радость, что мы приехали и тотчас же ушел к Дьякову, где пропадал до 2-х часов, а сегодня ни тот, ни другой не обедали, уходили к знакомым. Хочу сегодня с Мишей иметь серьезный и, постараюсь, строгий разговор. С Андрюшей вчера было крайне неприятно: когда он узнал, что истратил денег больше, чем у него было, он на меня рассердился и начал кричать, что я поставила его в фальшивое положение, обманув его. Я ему говорю: «извини меня, я наугад сказала, сама не знала, а книжки были в Ясной». Но мое извинение подействовало еще хуже. Потом он смирился, потому что Миша на него напал, говоря, что он несправедлив ко мне, и что: «мама́ ни в чем не виновата, если ты деньги истратил». Стал у меня совета спрашивать, что ему делать, заложить ли ему Самарскую землю? Я не советовала, а говорила, чтоб, женившись, он пожил в Ясной до мая, потом ехал в Самару, а там — что бог даст. Это ему не понравилось. Советовала искать частную службу в Москве и пожить в Москве в меблированных комнатах до весны. И на это рассердился. Уж не знаю, что он сделает.

Очень мне грустно было расставаться со всеми вами, — промен вас на сыновей с Сашей — не выгоден. Целую всех и всё думаю: теперь обедают, теперь сидят вместе, чай собрались пить, читать. Ну, прощай, милый друг.

Твоя Соня

Пришел дядя Костя.

№ 379

1898 г. Октября 21. Москва

Наконец ты мненаписал письмо написал письмо — письмо Толстого от 19 октября, в котором он писал: «Мне ужасно совестно, милая Соня, что так давно не писал тебе [...]. Желаю тебе спокойствия, твердости, которыми бы ты сама была довольна. А то меня всегда и пугает и трогает, когда ты говоришь про свою расшатанность. — Не верь тому, что ты слаба, а верь, что ты всемогущественна, и будешь всемогущественна в духовной области» (ПЖ, стр.556). , милый Лёвочка. А я уже сжалась сердцем в своем одиночестве и перестала ждать какого бы то ни было участия от вас, яснополянских жителей. Никак не могу отучить себя перестать многого ждать от любви людей и разочаровываться от того малого, что получаешь. Пишу, кажется, бессмыслицу, которая и будет выражением моего состояния духа. Вот три дня, как у меня болит голова (опять боюсь нервного удара), вероятно от оттепели и проливного дождя.

Как Серёжа играет сейчас хорошо! Надо бы перестать писать, но я боюсь, что если теперь не напишу, позднее вечером кто-нибудь помешает. Серёжа приехал вчера, был сегодня у жены, ничего не рассказал еще, тут дядя Костя, при нем неудобно. Серёжа едет завтра в Волоколамск смотреть именья, у него целый список по уездам: Волоколамскому и Рузскому.

У Андрюши небольшой жар, сидит, пишет письма, и получил 3 карточки Ольги, на которые смотрит. Миша с лицеистами уехал в 4-ю женскую гимназию на бал и спектакль. После концерта я всё сижу дома, работаю, пишу (переписываю кое-что), играю мало, сплю мало, и уж надо признаться, — тоска такая напала, старая, знакомая, осенняя тоска, ничем не утолимая, безвыходная, с запахом трупа; всё, как следует ей быть. Это дня три только. Знаю я её и терплю, как-нибудь пройдет. Оттого я и не писала эти дни, да боюсь, что ты подумаешь что-нибудь дурное обо мне, а дурного ничего кроме осени и истекающего из нее настроения.

Как мне жаль моей жизни и моего настроения последних проведенных мною дней в Ясной! Хотела приехать к вам на денек, — да не могу, воли нет, желанья нет, а большой страх очутиться одной на железной дороге. Приеду, вероятно, к 5-му ноябрю, как хотела.

Сергеенко вчера привозил своюдочь Дочь Сергеенко. Марина Петровна Сергеенко; артистическая её фамилия Нижальская. к Саше, завтра она проведет у нас весь день, а вечером они поедут в театр. Вижу много Сергеенко и тягочусь им. Еще много бывает дядя Костя.

Что твой насморк, не перешел ли в кашель? Как здоровье Марьи Александровны? Что же Маша так капризничает и не пустила Колю? Что Танино душевное состояние?Верочку очень благодарю за письмецо Верочку очень благодарю за письмецо. В АСТ хранится письмо В. А. Кузминской от 18 октября. . И оно было бы приятнее раньше, до приезда Андрюши, а то всё в один день, а раньше я тревожилась.

Прощай, милый Лёвочка, извини за плохое письмо, напишу получше, когда очнусь. Целую тебя, очень рада, что тебе хорошо пишется.

Твоя Соня

21 октября

1898 г.

№ 380

28 октября 1898 г. Москва

Доехала хорошо, но до́ма сразу тяжелая атмосфера нравственная. Андрюша нагрубил за то, что я не даю ему 1000 рублей, которых нет, сказал, что он от урода рожден, оттого сам урод. У Миши вытаращенные преступные глаза и он сразу куда-то удрал; мрачный Митя Дьяков сидит. Илья Васильевич на именины ушел, горничная сидит в сторожке, и все мрачные, виноватые какие-то. Сразу спало с меня Ясенское весёлое настроение и опять те же усилия душевные всё наладить, подобрать. Ох! — только и могу сказать.

№ 381

31 октября 1898 г. Москва

Милый Лёвочка, спасибоза письмо тебе, и Машу тоже поблагодари за письмо [...], Машу [...] поблагодари — письмо М. Л. Оболенской от 28 октября (АСТ).. Мне стало очень грустно, когда я вдруг поняла, что долго её не увижу.

Твое письмо больше относится к Мише 1 Твое письмо больше относится к Мише. Толстой писал 30 октября: «Ты так полагаешь душу на то, чтобы помочь Мише, а он так жестоко, как
могут только дети и находящиеся в сумасшествии эгоизма юноши, огорчает тебя. Мне всегда страшно за себя и за других, когда подумаешь, что умрет тот, кому делаешь больно. Особенно молодым, как Мише, если у него есть сердце, надо помнить об этом. Да у него есть сердце, но он непробудно пьян, не вином, а эгоизмом удовольствий — похмелье и пьянство, пьянство и похмелье. А это плохо — тратятся жизнь и силы не только телесные, но и духовные; берутся привычки, от которых потом не освободишься. Скажи ему это. Надеюсь, что он очнется, или уже очнулся. Главное, из-за минутного удовольствия губить счастие истинное, все счастие жизни» (ПЖ, стр.555—556). , но я еще не успела ему передать твоих слов; он куда-то ушел, потому что сегодня суббота. Вчера он смягчился как будто и немного занимался; спасибо Серёже, что он его так хорошо, серьёзно увещевал и урезонивал.

Мне очень скучно живется, такая потребность сердечная примкнуть опять к тебе и вдруг успокоиться, распуститься душой во всю, — не могу тебе хорошенько объяснить своё чувство, когда я при тебе, — но ты поймешь. Во всяком случае оно очень хорошее, и я страшно боюсь его утратить, как часто утрачивала, когда жила слишком долго без тебя, и не хороша — эта утрата.

Сейчас Миша вернулся, я спросила, как он вечер проводит, он хотел со мной в квартетное ехать. Он говорит: «а я хочу в цирк». Я говорю: это дикое удовольствие, а квартетное — эстетическое. Он с места начал кричать, что «я делаю, что хочу, оставь меня в покое».

С ним не справишься, — этот вовсе как камень какой.

Возьму Сашу в квартетное сегодня Возьму Сашу в квартетное сегодня. Толстая в своем дневнике занесла: «вечером была с Сашей в квартетном концерте. Трио Чайковского — прелесть, но играл какой-то Кваст плохо» (ДСТ, III, 90).; у меня былаm-me Пастернак m-me Пастернак — жена художника. , у нее лишний билет, она мне дала для Миши или Саши.

Тут Цуриков, Суллержицкий, Серёжа, — и все приятны.Твое поручение Пастернаку Твое поручение Пастернаку — в связи с готовившимися Пастернаком иллюстрациями к «Воскресению». я передала, он ждет ответа из Парижа и тогда уж, по получении, заявит свое.

Писать нечего, стараюсь подняться, чтоб найти хоть в чем-нибудь интерес, и не могу. Даже музыка уж не замещает пустоты, хотя развлекает всё-таки.

Целую тебя, берегись здоровьем, soignez1 [берегите] твой насморк, а то будет хронический, и это скучно. Таню, Машу, Веру, Колю, Лёву и Дору — всех целую, и тебя лучше всех.

С. Толстая.

№ 393

1899 г. Ноября 5—6. Москва]

Сегодняполучила твое письмо получила твое письмо — от 3 или 4 ноября (не опубликовано)., милый Лёвочка, но ужепоздно было изменить посылку денег поздно [...] изменить посылку денег. Толстой писал 3 или 4 ноября: «Денег оказывается больше, чем я думал. Если ты не послала, то пошли 10000, а остальные оставь. Если послала, то всё равно. Это не важно». — Речь идет о посылке денег духоборам из средств гонорара за «Воскресение», частью из пожертвований. Посылались деньги на имя правительственного агента, ведавшего расселением духоборов в Канаде, Мак-Крири (см. письмо к нему Толстого от 12 ноября 1899 г. нового стиля. Толстой. Юбилейное издание. Том 72, стр.233). Духоборам Толстой писал так 6 ноября: «Посылаю вам собранные деньги. Я полагаю, что хорошо бы было считать эти деньги, так же как и другие средства, которые вы получаете от добрых людей и от работающих братьев, общим достоянием и не делить по душам, а давать больше тем, у кого больше нужда» (там же, стр.238).. Из Тулы получено было 2822 р. 55 к. и отМаркса Маркс — Адольф Федорович Маркс (1838—1904), владелец издательской фирмы. Издавал популярный еженедельный журнал «Ниву». Маркс приобрел у Толстого право первой публикации романа «Воскресение» в своем журнале, причем авторский гонорар составил фонд, обеспечивавший переезд духоборов в Канаду. 6660 р. 90 к. С прежними выходило 10900 р. с чем-то, забыла. Я подумала, подумала да и послала 9000 р., а 1900 с чем-то осталось. Можно опять послать, это очень не дорого и просто делается.

Сегодня, закутавшись, я выезжала, а вечер провела с Дунаевым вдвоем, а позднее играла.

Вчера Миша позвал солдата башкирца петь свои песни. Но никому особенно не понравилось: не характерно и голос плохой, наши в Самаре лучше пели.

Завтра еду в симфонический Завтра еду в симфонический. 6 ноября 1899 г. состоялось второе симфоническое собрание РМО под управлением Сафонова. В программе стояли: Бетховен, Сгамбати, Рахманинов, Брамс, Шопен, Лист и Глинка. и жду, как гимназист какой, будут или нет свистать и шикать. Очень это глупо. А играть будут 8-ю симфонию Бетховена, и я радуюсь этому.

Саша здорова; мы продолжаем по вечерам читать Мольера, а по утрам она бегает к курам и собирает для тебя яйца. К ее курам пришла чужая, оказалосьот Жиро от Жиро — из соседнего владения фабрикантов Жиро. . Саша её хотела вернуть, а её просили пока оставить, и теперь курица зовется мадам Жиро и несется ежедневно. Еще Саша интересуетсяМариной Марина — дочь П. А. Сергеенко. , которой лучше.

Жду Таню после завтра. Гроза надвигается, и мне жутко с ней расставаться. Стараюсь не думать, развлекаться и забываться.

Я всё еще хриплю немного и кашляю, но без жара.Благодарю Андрюшу за письмо Благодарю Андрюшу за письмо — письмо А. Л. Толстого (с московским почтовым штемпелем 5 ноября 1899 г.) с выражением сожаления, что не застал в Ясной Софью Андреевну (АСТ). , берегу глаза и потому не пишу ему отдельно. Всех целую и кланяюсь.

С. Т.

5 ноября в ночь на 6-е.

1899 г.

Настоящему письму предшествовало другое, от 4 ноября; его мы не печатаем.

№ 382

9 ноября 1898 г. Москва

Это правда, милый Лёвочка, что ты мне часто теперь пишешь, за что очень благодарю тебя. Сегодня былАрчер Арчер — Герберт Арчер, молодой англичанин, сотрудник Черткова по издательству, в начале 1899 г. уехал в Канаду к духоборам, где прожил несколько лет.и привезтвое письмо твое письмо — от 2 ноября, в котором Толстой писал: «Ты во всяком письме меня немного упрекаешь, милая Соня, а я, напротив, в эту нашу разлуку особенно часто и охотно тебе пишу» (ПЖ, стр.553)., а его привезла барышняГенкина Генкина — Наталья Александровна Иенкен (Jenken) (1863—1927), голландка по происхождению, художница, единомышленница Толстого., и трудно было с Арчером разговаривать; спросишь, — он ответит и опять молчание. Чужие они какие-то эти англичане.Так Серёжа и уехал с Суллером? Так Серёжа и уехал с Суллером? «Серёжа уезжал в Канаду с духоборами» (прим. Толстой). Бедный, бессемейный Серёжа! Все дети за душу тянут, всякий по-своему; если нет настоящего острого несчастья, — то всё же всякий по-своему не — счастлив.

Переписала я для цензуры, а вчера вечером прочла Переписала [...] для цензуры, а вчера [...] прочла [...] твой отрывок — «История матери»; отрывок предназначался для публичного прочтения. См. далее письма № №386, 387. кое-кому твой отрывок прекрасный и трогательный. Он мне очень понравился, и всем. И когда обрывается, то так страшно хочется знать: что же дальше, так хочется заглянуть в душу и в жизнь этой сразу симпатичной матери. Я один в субботу свезла в цензуру, потом другой экземпляр отдала попечителю на утверждение, а потом еще через полицию должно пройти. Просто безобразие, до чего дошло у нас: прочесть беллетристический рассказ — и надо через десять мытарств его пропустить.

Прочти мое письмо к Маше, я там описала Мишу и Сашу. О себе же тебе только напишу: я помню, ты говорил, что есть старческий возраст, в котором остановишься и начнешь колебаться, куда итти: в гору, т. nbsp; е. к нравственному совершенствованию, или под гору, т. nbsp; е. к пустой, пошлой, материальной жизни. Ты дал пример этого быстрого упадка нравственного — Васеньку Перфильева. И вот я с ужасом чувствую, что я быстро иду под гору. Иногда со слезами и мукой в сердце испытываю желание подняться, уметь опять молиться и быть мудрой, и не могу; сейчас же затоскую ужасно и ищу развлечений, и опять раскаяние, зачем платье сшила или в театр пошла, или глупости болтала, — и так всё хуже и хуже. Неужели это непоправимо? Вчера, отчасти от скуки, отчасти, чтоб воскресенье для детей сделать занимательным, я — не позвала, а согласилась на предложениеЛавровской Лавровская — кн. Елизавета Андреевна Цертелева (Лавровская) (1849—1919), певица, преподавательница пения в Московской консерватории. мне петь. И она пела весь вечер, а Танеев играл, а я читала твой отрывок. Были, кроме этих двух музыкантов — Саша брат с женой, дядя Костя, Маруся с братом, Померанцев для перевертыванья страниц. Очень хороший, серьезный провели вечер, — весь в искусстве. Саша никуда не выезжала эти дни и была в восторге; Саша брат тоже. Слыхал ли ты когда Лавровскую? У ней прекрасный голос, и она жалкая, убитая горем женщина, 50 лет, но когда поёт, вся оживает, музыку понимает прекрасно. Она мне осенью сделала визит, я ей его отдала, а потом мы в концертах встречались, и она мне всё говорила, что хочет мне за мою ласку к ней — чем-нибудь послужить, я её и позвала себя веселить, и было очень приятно. Разошлись раньше 12-ти и Миша нигде не пропадал эти дни, всегда был или дома или рано возвращался, со мной ласков.

Что ты ничего не пишешь о Тане? О Маше я ужасно сокрушаюсь, так мне жутко за неё, так всё не по-настоящему идет её жизнь. И муж ее не настоящий, иребенок ребенок [Маши]. М. Л. Оболенская несколько раз была беременна; живых детей не было, а все мертворожденные. , и здоровье, и положение, — как будто всё это пока, а вот будет потом лучше. А между тем всё хуже и хуже.

Очень радуюсь быть опять с вами. Но уж не может быть вторично так хорошо, как тот раз. Так было естественно весело, легко и любовно. — Ну, будем надеяться, что опять так же будет, а может быть и лучше еще. Жду известий о дороге, куда ехать? Целую тебя, милый друг.

Твоя С. Толстая.

Сегодня головы половина болит очень. Представь себе, что я сплю всего три часа в ночь: от 3-х до 6-ти. Даже ошалела совсем. Это только эти две последние ночи. У вас снег, а у нас ни порошинки. Только чувствуется мороз в воздухе, а небо ясно.

№ 383

1898 г. Ноября 17. Москва

Милый друг, пишу тебе совсем не в том духе, который ты ждешь от меня. Дело в том, что я узнала сегодня (не называю в письме никого, ввиду того, что наши письма читают), что в Петербурге ходят очень упорные слухи о том, что недавно в наших яснополянских окрестностях несли икону, и ты будто бы подъехал или подошел и сказал: «что вы несете?» Мужики ответили: «царицу небесную», а ты будто сказал: «Если есть царица небесная, то на небе, а это доска». И будто мужики возмутились и что-то тебе неприятное сказали или сделали. Так как я о таком событии ничего не слыхала, а мне нужно поскорей и наверное узнать от тебя: правда это или неправда, то пожалуйста, напиши мне немедленно об этом, лучше с Пастернаком или еще с кем, а не почтой. Что-то не похоже, чтоб ты с мужиками вел такие беседы, этого никогда не было.

Приехав сюда, вошла в свою московскую скорлупу, грустную, одинокую. Сегодня весь день провела с Марусей в саду; мы сажали липки и березки, привезенные из Ясной с очень плохими, обрубленными кореньями, за что я совсем не благодарна садовнику. День теплый, птицы пищали, солнце выглянуло, очень хорошо. Потом подстригали акации, сметали листья.

У Саши нога болит, она не в духе и точно не совсем здорова. Миша всё уходит, опять он в не твердом настроении; вчера, в тот же вечер, когда я вернулась, он пропадал до 3-го часа ночи, и сейчас, вечер, опять ушел.

Из Ясной я, и все мы, женский пол, вынесли очень хорошее и даже трогательное впечатление. Теперь я его заглушаю, чтоб не очень грустить. Целую тебя и всех. — Как скучно, что так злобно заняты нами в высших сферах Петербурга! Ну, да это не нарушит того настоящего нашего внутреннего счастья, которым мы живем, как например, жили эти 2½ дня в Ясной. Прощай, напиши же мне непременно, и скорей.

Твоя С. Толстая.

17 ноября

1898 г.

Толстой писал в ответ 20 ноября: « Событие состоит в том, что я, наткнувшись на икону, объехал ее полями, но на станции опять встретил смотрителя, шедшего ей навстречу. Я сказал ему, что не советую предаваться идолопоклонству и обману. Мужикам же, к сожалению, в этот раз не пришлось ничего сказать. Также и мужики, кроме ласковых

приветствий, ничего мне не говорили. Я удивляюсь, что ты можешь интересоваться такими пустяками. Я 20 лет и словом, и печатью, и всеми средствами передаю свое отвращение к обману и любовь к истине, и даже министру писал, что, считая это своей обязанностью, я это буду делать, пока жив. Как же тебя может интересовать такой ничтожный случай. Какой дурак тебя напугал, и какое нам дело до того, что говорят в Петербурге или Казани? Целую тебя» (ПЖ, стр.557).

№ 384

19 ноября 1898 г. Москва

Сегодня утром привез Пастернакеще письмо от тебя еще письмо от тебя — от 18 ноября; в нем Толстой писал: «Как ты провела эти два или три дня? Надеюсь, что хорошо. Если бы ты хоть немного чувствовала себя лучше, то было бы прекрасно. По изречению Саши: «Paris n’a pas été bati en un jour». [«Париж был выстроен не в один день»]. Только бы ты спокойно ждала успокоения, зная и твердо веря, что оно придет» (ПЖ, стр.558). , милый Лёвочка, а вчера Вера Толстая, которую мы видели, как всегда, одну секунду, в шубе и шапке, суетящуюся и стремящуюся куда-то: это всегда несносно и досадно, лучше бы вовсе не приходила. Твои письма такие ласковые и добрые и мне помогли эти дни тем, что я хоть издали чувствовала твое участие; а мне было очень плохо эти дни. В тот самый день, как я тебе писала, Миша опять пропал до 3-х часов ночи; в воскресенье, без нас, он пропадал всю ночь, признался, что был кутеж, и его угощали; и так всякий день. Наконец, когда после вторника, в среду утром я встала после напролет бессонной ночи, прямо все часы пересчитала, я решила ехать опятьк директору к директору. Директор Катковского лицея — Георгиевский., написала прошение о принятии Миши на полный пансион. Он, как всегда, отнесся умно, участливо и осторожно. Сказал, что «vous jouez gros jeu, comtesse1 [вы сильно рискуете, графиня,] — этим подразумевая, что Миша вовсе уйдет из лицея.

Когда я уехала, он показал мое прошение Мише, предложил хоть на неделю поступить в пансион. Миша говорил, что он вовсе не кутил, что учиться расположен и обещал поступить, если ослабеет. Когда он пришел домой, я ему сказала, что или поступай, или уезжай из дому, а что всякая твоя ночь мне стоит год жизни, что я измучилась, что сиденье вечера у товарища слишком дорого обходится для моей жизни и здоровья. Он говорит: «я этого не умел сопоставить, теперь я буду помнить, ты во всём права, прости меня».

Тот же вечер провел дома, пошел гулять и вдруг с виноватой улыбкой мне подает 3 груши, «это тебе, мама́, ты никогда их не ешь, вот и нашлась груша». А у нас шутка была в вагоне, что пропала груша.

Вчера и сегодня он получил три пятерки и в очень хорошем настроении, учится, а вечер проведет с приехавшими из ОрлаЛопухиными Лопухины — С. А. и А. П. Лопухины.,Анночка Анночка — дочь С. А. и А. П. Лопухиных, Анна Сергеевна, по мужу Голицына. его прельстила.

Саша, после Ясной, тоже поворчала, потосковала, нога болела, но теперь наладилась и опять очень мила. Я сижу дома, перешиваю Саше её кофту, пишу, немного играла. Вообще в спокойном и будничном расположении духа, рада, что опять не даром пропали мои очень тяжелые усилия с Мишей.

Вчера была вечером Елена Павловна, Дунаев, Маруся, Сергеенко и Гольденвейзер, который принес переписанный отрывок; очень сконфужен и трогателен. Никто у него не брал этой рукописи, и читали только в его семье. Он нам играл очень хорошо сонату Apassionata Бетховена, прекрасно сыграл первую балладу Шопена и еще кое-что.

Очень мне жаль, милый друг, что твое вдохновение ослабело, и меня мучает, что не я ли тому причиной и мой приезд? Что делать, и я живой человек с моими слабостями и жизненными требованиями, и не́куда меня девать, такое назначение мое — быть твоей женой и мешать, а когда и помогать тебе.

Еще меня огорчило, что ты второй раз уже с лошадью падаешь, лучше подожди ездить, а то как упадешь. Прощай, милый друг, кончаю письмо, и так длинно. Целую тебя, Таню, Оболенских всех. Береги свое здоровье.

Твоя Соня Толстая

№ 387

1898 г. Декабря 19—20. Москва

Сейчасвернулись с вечера вернулись с вечера. Толстовский вечер по случаю семидесятилетия со дня рождения Л. Н. Толстого. , милый друг, и я вынесла впечатление, что не вышло. Чтение отрывков ровным голосом — страшно скучно.Правдин Правдин — артист Малого театра.только с немецким акцентом хорошо прочел:«Историю Карла Ивановича» История Карла Ивановича — из повести Толстого «Отрочество».. Климентова пела плохо, живые картины отвратительные, прямо стыдные по бедности, безвкусию, растрепанные волосы уНаташи Наташа — из «Войны и Мира». , завитые, и коленкоровая сборчатая амазонка, рожа не то актрисы, не то горничной.

А то всё солдатские картины, стреляют вКаратаева Каратаев — из «Войны и Мира».(эта еще лучшая), стреляют абреки.... Делали страшные овацииМихайловскому Михайловский — Николай Константинович Михайловский (1842—1904). . Почему? Потом спохватились кричать Толстого; вышел господин, сказал, что нет тебя в Москве. Кричали: «телеграмму!» потом кричали: «Прочесть». Прочли, и ты её получишь.

Для Тани и Маруси событие было: пришел к ним в ложуАлексей Стахович Алексей Стахович — Алексей Александрович Стахович. ; Маруся потом кривлялась до невозможного, а Таня, приехав домой, стала мрачней, чем когда-либо; и сломался у нее зуб, и она завтра не едет, а после завтра со скорым.

Приехали к вечеру Илья и Андрюша; были с нами всё время, но Илюша прямо из театра куда-то уехал с кутящей компанией, в которой, верно, участвует Климентова; а впрочем наверное не знаю.

Андрюша очень мрачен; ему пишут с Кавказа письма, грозящие чуть ли не дуэлью Андрюша [...]; пишут с Кавказа письма, грозящие чуть ли не дуэлью. А. Л. Толстой сделал предложение княжне Гуриэли, затем отказался, она стрелялась и умерла в следующем году. Дуэль не состоялась. . Лег спать рано и убитый; мы с Количкой его утешали даже.

Не переставая думаю о тебе, как ты доехал, здоров ли, радуюсь скоро быть с тобой. Очень мне хотелось тебя просить мне телеграфировать о том, как ты себя чувствуешь и как доехал, да побоялась почему-то тебя.

Целую тебя и всех.

С. Толстая.

19/20 декабря. Ночь.

1898 г.

№ 385

20 ноября 1898 г. Москва

Я не особенно напугалась, милый Лёвочка,как ты пишешь как ты пишешь — в письме от 20 ноября; см. письмо №383. . Сведения эти просил Сергеенко для Ухтомского. Сейчас вернулись с Сашей из прекрасного симфонического концерта, Миша дома, сконфужен, но я с ним совсем не разговариваю.

Как трудно с ним! Ни с кем так не было. Может быть выберется на свет, — но может быть меня тогда уже не будет на свете.

Много думаю и скучаю по Серёже. Если будете иметь известия о нем, сообщите мне.

Идет дождь, тепло и грязно. Целую всех, будьте здоровы и счастливее нас.

С. Т.

№ 386

23 ноября, ночью, 1898 г. Москва

Писала уже сегодня Тане Писала [...] сегодня Тане. Письмо это от 23 ноября хранится в АСТ., а теперь вечер поздно, и я посылаютелеграмму Клопова телеграмму Клопова. Анатолий Анатольевич Клопов (ум. 1927 г.), бухгалтер., производил частные статистические обследования. Был у Толстого в Ясной Поляне. На приложенном Толстой бланке значится: «Из Дубровского конного завода. — Нужно бы повидаться по делу, где будете первые декабря. Телеграфируйте вокзал Харьков, Курск, Клопов». Рукой Толстой: «я отвечала: Лев Николаевич в Ясной Поляне, собирается в Москву первого». , и приписываю, что Миша опять вернулся домой рано, и опять с раскаяньем.

Очевидно мои душевные страданья из-за него, — и его тянут за душу, и это еще хорошо, пока не совсем еще огрубел.

Съездила в концертАуера Ауэр — скрипач Л. Ауэр (1845—1930).сЕсиповой Есипова — пианистка Анна Николаевна Есипова (1851—1914). , играли 3 сонаты Бетховена со скрипкой, и очень хорошо. В том числе Крейцерову. Домой ехала с Алексеем Маклаковым, и все советовалась о Мише. Думала, что он знает молодежь и их жизнь. Но он плохо утешал, всё приговаривал: «ничего нельзя сделать». А я всё надеюсь, что можно.

Вечер 28-го в театре Корша не Толстовский, и распорядители в отчаянии, что всё нет разрешения, и я злюсь на этих холопов московских, которые ни один не имеет ни воли, ни мнения, а как прикажут господа свыше. Завтра увижу часть этих хамов у Екатерины Петровны Ермоловой.

Вчера вернулся великий князь, и вот теперь ждут его решения. Стараюсь стать выше всего этого лакейства и не сердиться, и никак не могу. А главное, еслиб зло, но умно, а то всё и подло, и глупо что делается. Дамы молодцы: сегодняТатя Трубецкая Татя Трубецкая — Александра Владимировна, жена П. Н. Трубецкого.негодовала, а на дняхСофия Николаевна Голицына София Николаевна Голицына — рожд. Делянова, жена бывшего московского губернатора, затем городского головы, Владимира Михайловича Голицына. тоже кричала.

Извините, что душу́ вас, серьёзных людей, нашими московскими дрязгами. Я приехала под впечатлением толков публики. Целую всех.

№ 388

9 февраля 1899 г. Киев

Ну вот я и приехала, и совсем не знаю, что сказать о положении Тани; я не знаю, что в подобных болезнях опасно, и так всем нам страшно — ясно представить себе, что действительно опасно, и что, может быть, близок конец, — что мы все бодрим друг друга и сами себе не позволяем делать никаких заключений.

Дурно то, что воспаление оказалось сегодня ползучим, т. е. после вчерашнего кризиса, выразившегося сильнейшим потом, температура к ночи поднялась опять выше 39; но сегодня утром было 37 и 6, а сейчас 38 и 1. Процесс воспаления, значит, не кончился и никто не может знать, какой будет исход. Молодой доктор при Тане неотлучно, профессор бывает 3 раза в день.Чирков Чирков — Василий Васильевич Чирков, ассистент Захарьина, знакомый врач Толстых по Москве; в то время профессор Киевского университета. лежит с простреленным легким, вне опасности теперь, а не рукой, и потому его не могли позвать на консилиум, а очень желали, и только на него и указывал лечащий профессор.

Мне Таня очень обрадовалась, несколько раз повторила: «я рада, как я рада тебе». И вчера, и сегодня утром она всё говорила обо мне и просила меня вызвать. Я ужасно довольна, что я приехала; Саша зарыдал, когда увидал меня. Вчера, говорят, во время кризиса, Таня созвала всех детей, мужа, и стала со всеми прощаться; 3-го дня её причастили и исповедывали. Она сегодня мне говорит: «если я умираю, скажите мне, я так и буду знать и готовиться, я смерти не боюсь, но я хочу знать». Маше же она говорила, что «я не боюсь смерти, но не хотела бы умереть». — Вообще сил у неё относительно еще много, она пишет, например, свои желания на бумажке, чтоб не говорить, ей трудно говорить и дышать. Вид у неё, как у всякой больной, глаза только очень потухшие, жалкие. Ох, как больно мне на неё смотреть! Знаю я все её мысли, её чувства, знаю её отношение ко мне, к детям, к мужу, к жизни — и вдруг почувствуешь эту стену, которая всегда возникает между важностью, серьёзностью умиранья и легкомыслием нашей обыденной жизни. Если и поднимется Таня от этой болезни, то всё же теперь, в настоящую минуту, она в состоянии ближайшем к не жизни, чем к жизни, так она слаба, так вся сосредоточена на своей болезни, прислушиваясь к тому, что в ней происходит.

Маша тут, она распорядительна, хорошо ухаживает за матерью и очень мила. Саша в напряженном состоянии, то рыдает, то бежит покупать ей вату, а то разговорится и даже посмеётся. Мальчики вовсе не угнетены и все четверо продолжают жить своими интересами.

Вера расстроена больше всех. Она страшно измучена, с отчаянием говорит о возможности кончины матери, и для неё и для Саши это, конечно, огромное было бы несчастье, ничем не поправимое и не утешное.

Что я думаю? Не знаю, пока. Меня пугает отчужденность Тани от всех, пугает то, что принятое лекарство вырвало; дурно и то, что она плохо стала слышать; это было уНасти Сафоновой Настя Сафонова — дочь В. И. Сафонова. накануне смерти. — Ну, да что бог даст!

Ехала я очень хорошо, вагон прямого сообщения, дамы приятные.У Лёвы всё хорошо У Лёвы все хорошо. Толстая заезжала в Ясную Поляну, где в то время жил Л. Л. Толстой.
Во встречном письме от 11—12 февраля Толстой писал: «С замиранием сердца ждем известий о милой, дорогой Тане. Я решил, что поеду, если только Саша [Берс] поедет, но ему нельзя ехать, и мы остались. С одной стороны, это лучше, потому что я стар и слаб и могу стеснить тех, кого хочу видеть. Хотя я решил остановиться в гостинице. Спрашиваю у докторов: что, как, ползучее воспаление. Говорят, при сильном организме, — ничего. Знаю, что все умрем, что в смерти нет ничего дурного, а больно. Очень я её люблю. Скажи ей это, если можно. Жаль и Александра Михайловича и детей» (ПЖ, стр.562). , он так был ласков со мной. Но голова какая-то шальная, и дорога и напряжение ожидания того, что я застану, и вид Тани, всё это что-то со мной сделало, чего я еще в себе не разберу. — Берегитесь без меня, пишите. Целую всех, буду извещать.

С. Толстая.

Настоящему письму предшествует другое письмо от 9 февраля; его мы не печатаем. О поездке, с которой писаны настоящее и следующее письма, читаем в дневнике Толстой под 7—27 февраля 1899 г.: «7-го утром получила из Киева от Веры Кузминской телеграмму: «Воспаление легких, мама плоха». В понедельник утром я уехала в Киев [...]. В Киеве застала сестру Таню с ползучим воспалением обоих легких, слабую, с воспаленным лицом, красивую, страдающую и обрадованную мне. Описывать ее болезнь, мое влияние духовное на нее, мои чувства ужаса потерять лучшего друга и мое открытие неожиданное, что такое смерть? Все это я не буду» (ДСТ, III, стр.116—117).

№ 389

15 февраля 1899 г. 2 часа дня. Киев

Милый друг Лёвочка, сегодня неделя, как я уехала от вас, и только вчера вечером яполучила от тебя письмо получила от тебя письмо — от 11—12 февраля; срв. примеч. к предшествующему письму. и ужасно ему обрадовалась. Прочла его и Тане, она умилялась и очень хотелось ей, чтоб я ей это письмо оставила; а сегодня она просила написать тебе, чтоб ты ей разок написал, что это ей будет и радость и утешение. Наверное ты это сделаешь; еслиб ты видел её, как она это просила, шопотом, говоря слова с расстановкой и со слезами. Она нервна и слаба ужасно. Температура всё держится между 37 и 1 и 37 и 7. Сегодня профессор мне сказал: «подождите уезжать, графиня, завтра я вам всё скажу, сколько времени может продлиться это состояние; повидимому воспаление будет так же медленно разрешаться, как медленно оно распространялось». И это меня смутило; я думала вчера и третьего дня, что всё идет к лучшему. Главное теперь ее страданье в приступах кашля. Она пугается и днем, и ночью, когда подступает кашель; сегодня, т. е. прошлую ночь, я с ней сидела совсем одна до 4-х часов, потом пришла Вера. Мне очень жаль оставлять Таню; хотя я страшно утомлена, спина болит и руки, потому что я её поднимаю сама, только и дается мне и доктору; но домой страшно тянет, боюсь постоянно за всех вас, и конечно, главное, за тебя, и скучаю по тебе очень. Думаю выехать после завтра в час дня; заехать к Лёве и Доре от 1 часу до вечера, это будут его именины, — и быть в Москве 19 го утром, т. е. в пятницу.

Но всё это я в первый раз осмеливаюсь загадывать и в исполнении этого не ручаюсь; может быть не хватит духу уехать от Тани. Из Ясной я телеграфирую; это будет 18-го, в четверг, и если у вас что не ладно, то дайте мне знать, тогда я не остановлюсь у Лёвы. Очень уж трогательно он просил меня и лично, и письменно.

Надеюсь, что руке твоей продолжает быть лучше и что ты бережешься. Меня очень смутило, что было лихорадочное состояние; эти лихорадочные ревматизмы хуже. Жалею я тебя всё время и душой, т. е. о том, что ты теперь не спокоен и не совсем здоров, в такое время, когда ты работаешь спешно, и когда тебе нужны всякие силы. Вот уже и март подходит, а февраля у меня и не было. Помнишь, Лёвочка, ты говорил, что ни один февраль для тебя не прошел без дурного? Вот и опять тревожный этот месяц. Лишь бы бог дал всё кончилось благополучно!

Я еще не выходила ни разу из дому. Сегодня солнечный день, два градуса мороза, и я еду покупать Тане теплую кофточку, зернистую икру и проч. Ну, прощай, милый Лёвочка, целую своих девочек, Мишу, тебя, и мне иногда грустно думать, что вам без меня всем лучше и спокойнее, а мне так хочется домой. Но всё время радуюсь, что хоть эту неделю я была наверное нужна и приятна здесь, и Тане, и всем. Когда я заговариваю об отъезде, у всех такой непритворный ужас, точно они лишаются все главной опоры и физической, и нравственной. Это я не хвастаюсь, а правда.

Еще всё хочется сказать что-нибудь вам всем нежное, да так пусть во мне останется, не знаю, как выразить.

Твоя С. Толстая.

Вели артельщику выслать Танекнигу Сергеенки Книга Сергеенко — «Как живет и работает Л. Н. Толстой».
Толстой писал в Киев Софье Андреевне 15 февраля: «Очень жутко писать тебе, милая Соня; пишешь, не знаешь куда, в какое положение. Сейчас получил твое 3-е письмо, — письмо почти безнадежное и были бы в отчаянии, если бы не третьягодняшняя телеграмма, обнадеживающая. Письма твои не могу без слез читать. Чувствую и всю напряженность твоего положения, и только жалеешь, что не можешь сам быть с вами. Все наши новости так бледны в сравнении с тем, что происходит у вас. Как хорошо и верно она сказала о том, что религиозное чувство разрастается в те минуты, когда становишься лицом к лицу с богом. Кабы приучаться помимо смерти вызывать в себе это разрастание» (ПЖ, стр.563; датировано 14 февраля). , и купите ей хорошее, переплетеное Евангелие крупным шрифтом, надпиши: « Милой Тане от Л. Толстого», как ты надписал на маленьком, и пришлите вместе обе книги. Эта ее мечта. Пришлите на имя хоть Александра Михайловича, но поскорей. Евангелие купить в Евангел. Обществе, где-то на Никольской улице. Ей трудно читать мелкий шрифт, потому и нужно крупный.

№ 390

26 сентября. 5 ч. вечера. 1899 г. Москва

Милые все мои семейные и друзья, рассталась я с вами с большим трудом и огорчением. В Ясенках, как всегда теперь — большая толпа.

Невозможно было добиться носильщиков. Подошел поезд, ждем с Варей — нет никого. Слышим свисток. Тогда мы схватили вещи, Варя плэд, я чемодан, и бежать. Ввалились мы во 2-й класс, и вдруг я чувствую — конец мне. По биению сердца чувствую, что дышать невозможно. Варинька испугалась страшно, я только могла выговорить: умираю. Даже кондуктор испугался и растерянно смотрел на нас. Но я ожила, и легли мы, 4 дамы, в дамское отделение, и спала я дурно, осталась боль в сердце и под ложечкой до самого утра

Приехала домой, — Миша и не был дома вовсе. Это меня опять взволновало. Нашла телеграмму, что великий князь меня просит в 10½ часов, в 11 у него обедня. Оделась, выпила приготовленный заботой няни кофе, наняла себе проездом карету и поехала.

Великий князь Великий князь. Толстая обращалась к Сергею Александровичу в связи с поступлением на военную службу Михаила Львовича.тотчас же меня принял. Он был удивительно любезен, спросил о здоровье Тани, Льва Николаевича и моем, говорило бюсте Трубецкого о бюсте Трубецкого. Павел Петрович (Паоло) Трубецкой (р. 1867), скульптор; вылепленный им бюст Толстого находится в Третьяковской галлерее. , о Мише, что видел его, и на всё согласился и всё обещал, прибавив, что если еще мне что нужно, то: «я всегда готов к вашим услугам, графиня, и рад исполнить вашу просьбу».

Не знаю радоваться ли мне этому согласию, хорошо ли я сделала. Мне скорее стало грустно, и мои мечты в сторону жизни в Ясной разлетелись и мне это было жалко.

До великого князя я еще поехала к Трепову и, не выходя из кареты, подала прошение и письмо мое по поводудела Андрея Дмитриевича по делу Андрея Дмитриевича. А. Д. Архангельский, студент, учитель Михаила Львовича; в настоящее время академик, известный геолог. В 1899 г. Архангельский был исключен из университета и лишен права жительства в Москве. Он переехал к Толстым в Ясную Поляну,
потому что хлопоты ни к чему не привели. Только благодаря вмешательству в это дело С. А. Толстой Архангельский был восстановлен в правах студента. .

От великого князя поехала к полковому командиру, застала его; он очень любезен, научил, как дальше действовать и прислал старшего писаря, который написал все прошения, но еще подавать их нельзя, пока не выйдет приказ великого князя. Мне же сейчас надо завезти памятную записку великому князю о том, чего я хочу.

Еду обедать к брату и завезу записку в генерал-губернаторский дом.

Миша за время моих разъездов вернулся. Был на охотеу товарища Кузнецова у товарища Кузнецова — из семьи чаеторговцев Кузнецовых.в деревне, убил 3-х вальдшнепов, в хорошем настроении и впивался мне в щеки, целуя и благодаря меня за хлопоты. Ну вот и всё. Не знаю еще, когда всё кончу. Нужно свидетельствовать подписи, вносить денежныйреверс Реверс — обязательство, которым векселедержатель пользуется на предмет временного отчуждения данного векселя. , подавать прошения, их только еще составили. Надеюсь, на всё не более 3-х или 4-х дней. Целую нежно всех.

С. Толстая.

До этого письма Толстая писала 15 мая, 27 июня, 18 и 20 сентября; этих писем мы не печатаем. Перед настоящим письмом Софья Андреевна пометила: «Письмо в Ясную Поляну из Москвы, куда я ездила хлопотать о поступлении сына Миши вольноопределяющимся в Сумской полк в Москве, где я хотела, чтоб оставался Миша».

№ 391

1899 г. Октября 24. Москва

Не знаю, почему не писала вам до сих пор; эти дни прошли так скоро, в трудах, что и не заметила. Сегодня посадила с дворником 72 деревца и пересаживала клёны, весь день хорошо провела в саду, хотя погода гадкая, дождь, грязь, темнота.

Вчера весь день раскладывала вещи и убиралась. Де́ла очень много скучного, грязного, а делать надо.Иван Павлович Иван Павлович — Иван Павлович Арбузов (1874—1926).очень хорош сОльгой Ольга — Ольга Дмитриевна Арбузова (1854—1920), рожд. Копылова, мать Ивана Павловича. , и няня хороша, Денис ужасен, повар плох, но возможен, и если останется, я его налажу. Всё мое письмо не интересно, потому что я вся в неинтересной обстановке. Здоровье не очень-то хорошо. Вчера были сильные кишечные боли и расстройство, а ночью сегодня металась от бессонницы, а когда проснулась, чувствую в темноте что-то по лицу течет горячее — оказалось струей из носу кровь лила, и бог знает, отчего. Глаза тоже плохи по-прежнему.

Поступила француженка, болтушка, добродушная девушка. ОбедалЛопухин Лопухин — Алексей Александрович. , Соня Колокольцова.

Приезжал сейчас Варинькин зять —Краснокутский Краснокутский — нотариус, Лев Николаевич Краснокутский, женатый на дочери В. В. Нагорновой Елизавете Николаевне., говорил, что Варя в 1-й городской больнице, что она уже здорова, и завтра хотела выписаться и ехать к Валерьяну; но уВалериана Валериан — старший сын В. В. Нагорновой Валериан Николаевич (р. 1873), женатый на Елизавете Николаевне. сегодня рожает жена, и я велела запрягать и еду сейчас в больницу за Варей, возьму её к себе на две недели. Дружба — а ничего для нее я не сделала, это дурно, и я хочу за ней походить и поправить её, эту милую Варичку.

Была в двух концертах по вечерам.Слушали с Сашей и Серёжей Зилотти Слушали [...] Зилотти. 22 октября состоялся камерный концерт пианиста А. Зилоти.; а вчера, — грешный человек, поехала посмотреть, как шикали исвистали Сафонову свистали Сафонову. Пианист и дирижер Василий Ильич Сафонов (1852—1918) был освистан на первом симфоническом собрании РМО. Исполнялись: Глазунов, Берлиоз, Мендельсон и Вагнер.
Сафонов с 1889 г. был директором Московской консерватории. Как администратор отличался деспотизмом. Толстая была агрессивно настроена по отношению к Сафонову, примыкая к группе недовольных профессоров консерватории, возглавлявшихся Танеевым. В октябре 1905 г. она выступила с официальным протестом (докладной запиской) против деятельности Сафонова перед вел. кн. Константином Константиновичем.
О Сафонове см. Толстого «Что такое искусство?». Зашикают и заапплодируют, опять шиканье громкое — Сафонов бледный, долго нельзя было начинать. Под конец концерта опять то же. Полный скандал. А купцы, в которых еще дух крепостной не допускает неповиновенья и протест начальству, — поднесли венок, иМихаил Морозов Михаил Морозов — Михаил Абрамович Морозов, член дирекции фирмы Морозовых, автор исторических трудов; статьи его по искусству собраны в сборнике под псевдонимом М. Юрьева. Выведен Южиным в пьесе «Джентльмен». , полуидиот жирный, сын Варвары Алексеевны, разослал приглашение желающим, вследствие неприятностей, сделанных Василию Ильичу, почтить его и приехать на ужин к Морозову.

Что за сумбур, какое рабство тому и тем, кто мерзее и подлее. Я очень злилась вчера. Сидела рядом с Татей Трубецкой, и мы сочувствовали друг другу. А муж ее, князь Петр Николаевич, так возмущен, что вернул билет и не посещает концертов.

Все эти дрязги меня захватили на минутку, а в сущности я всё думаю о Тане, о ее грустном виде последние дни, думаю о тебе, Лёвочка, как твое здоровье, и бережешься ли ты, об Ольге похудевшей и жалкой, об Андрюше,Julie Julie — Юлия Ивановна Игумнова (р. 1871), ученица школы живописи, ваяния и зодчества, где познакомилась с Т. Л. Толстой. В 1896 г. училась у Репина. С 1899 г. — переписчица и секретарь в доме Толстых. В настоящее время служит в Асканья Нова. и всей Ясной Поляне.

Приеду непременно повидаться, а пока целую вас всех нежно.

Сашина молодая курочка снесла яйцо, и она в восторге. Куриный интерес ее не иссяк, а пока ничего её больше не интересует.

Подали лошадь. Прощайте.

С. Толстая.

24 октября

1899 г.

№ 392

1899 г. Октября 28. Москва

Сейчас получилаизвестие от Тани известие от Тани. Татьяна Львовна писала в открытке от 26 октября: «папа́ гораздо лучше, и он очень повеселел» (АСТ)., милый Лёвочка, что твое здоровье лучше и очень это меня обрадовало и подбодрило к жизни. Мое здоровье тоже не важно. Как глаза не состоятельны стали для работы, так и тело для житейской суеты. Сегодня у Крюкова у меня сделался такой припадок удушия, что я принуждена была бросить там Сашу и ехать по близости на Тверской бульвар к брату Саше, гдеАничка Аничка — жена А. А. Берса. дала мне Гофманских капель, и где я опомнилась немножко.

Крюков, как все доктора, сказал, что глаз новых он сделать не может, что действительно существует большое изменение зрения и предписал новые очки, души и ничего не делание. Т. е. не больше 3-х часов занятий и то не вглядываясь в мелкое, не читая мелкого, и проч., и с перерывами в 15 минут ничего не деланья и даже закрыванья глаз. — «Таким путем вам хватит зрения, хотя и плохого на вашу жизнь, а то можете дойти до того, что нельзя будет видеть ни при чтении, ни писать — вовсе». — Всё это я и сама чувствую; чувствую, что эти последние два месяца мне стало тяжело и письмо написать. Сейчас пишу, а всё что-то заслоняет. — Ну, да на то воля бога! — У Саши неправильность в глазах, сильнейшая близорукость, но глаза совершенно здоровые.

Сегодня едем с Сашей и Марусей в квартетное; мне уж не так совестно таскаться по концертам, потому что всё равно ничего делать не могу по вечерам. Не пишу Тане, так как она уехала, а в понедельник утром я надеюсь уже быть с вами, хотя очень неприятно оставлять Сашу и неоконченные дела. Приеду на два дня отдохнуть, с вами побыть. Благодарю Жюли за память. Целую тебя и детей.

С. Т.

28 октября

1899 г.

Что ты меня ни разу не порадовал своим почерком?

Варичка у меня пробыла ½ дня и её увез Воля креститьноворожденную и очень слабенькую девочку новорожденную [...] девочку — дочь В. Н. Нагорнова — Варвару. . Варя очень кашляет, по ночам пот.

№ 394

13 апреля утро. 1900 г. Я. П.

Сейчас едет в ТулуАлександр Матвеевич Руднев А. М. Руднев — главный врач Тульской земской больницы., который пробыл здесь сутки. Ольга благополучна и девочка,Софья Андреевна Софья Андреевна — С. А. Толстая (р. 1900), первым браком была замужем за С. М. Сухотиным, вторым — за поэтом Есениным. В настоящее время научная сотрудница Толстовского музея в Москве и литературного музея при Союзе писателей., тоже. Родилась вчера, в 7 часов вечера без всяких осложнений; 24 часа страдала, но терпеливо.Оболенской Оболенская — сестра О. К. Толстой Елена Константиновна, рожд. Дитерихс; была замужем за И. Г. Щегловитовым, по второму браку Оболенская.
Следующие письма от 14 апреля и 12 мая 1900 г. не печатаем. тут нет. Слова, телеграммы, — и больше никогда ничего. Я доехала хорошо, в купэ 2-го класса, одна, и спала порядочно. Тут тихо, Андрюша мне рад, и мне будет тут хорошо, спокойно. Берегите всякий себя и друг друга. — Целую всех. Пасмурно, сыро и очень грустная природа. Дорога с Козловки очень сносная.

С. Т.

Толстая пометила: «Письмо в Москву из Ясной Поляны, куда я ездила по случаю рождения у Ольги, первой жены Андрюши — маленькой дочери, Софьи Андреевны».

№ 395

29 июня 2 часа дня 1900 г. Никольское-Вяземское

Мы еще у Серёжи, едем к Тане в 5 часов вечера. Сейчас, т.   е. утром, приехали из Москвы Илья и Миша; Андрюша опоздал на поезд.В Мишином полку В Мишином полку. Толстая писала 12 мая 1900 г. Льву Николаевичу: «[...] воспользуюсь, чтоб навестить Мишу в лагере. Сегодня они — и пехота и кавалерия прошли и проехали мимо нашего дома с музыкой и барабанами в лагерь. Дерфельден, полковой командир, увидав меня с лорнетом у ворот, особенно учтиво и старательно мне поклонился, а Миша долго оглядывался на всех нас, а няня плакала» (ГТМ). — М. Л. Толстой служил в Сумском полку.толки о походе; полковой командир уехал в Петербург, отточили шашки, и настроение воинственное.Имение Самарское продали по 73 рубля десятина Имение Самарское продали по 73 рубля десятина. Самарская земля была куплена Толстым в 1870-хгг. Тучкову Толстой заплатил по 7 р. за десятину, Бистрому — по 10 р. 50 к. Земля за двадцать лет сильно возросла в цене, так что дети Толстого Андрей, Михаил и Александра, получившие самарские земли по разделу 1891 г. и продавшие свои участки в 1900 г., получили больше, чем предполагалось при разделе.. Вчера праздновали рождение Серёжи, была Варичка, приехалаСоня с Анночкой и Мишей Соня с Анночкой и Мишей — семья И. Л. Толстого.
Следующее письмо от 11 августа не печатаем. , все мы им очень обрадовались, и были соседи, гости. Серёжа очень хлопотал. Ходили далеко гулять.

Здоровье мое не очень хорошо: насморк, желудок, глаза, — всё хуже, чем было дома. Саша купается и весела. Целую всех, надеюсь, что вы все здоровы и веселы.

С. Т.

Толстая пометила: «В Москву из Никольского-Вяземского, куда я ездила с дочерью Сашей ко дню рождения сына Серёжи».

№ 396

23 сентября 1900 г. Москва

Сейчас встала, и первое, что мне захотелось сделать — это написать тебе, милый Лёвочка, и вспомнитьтот день, который соединил нас тот день, который соединил нас — день свадьбы Толстых — 23 сентября. на эти многие, прожитые вместе годы. Мне стало очень грустно, что мы не вместе сегодня, но за то я гораздо глубже, умиленнее и лучше отношусь сердцем к воспоминаниям нашей жизни и к тебе, и мне захотелось благодарить тебя за прежнее счастье, которое ты мне дал и пожалеть, что так сильно, полно и спокойно оно не продолжилось на всю нашу жизнь.

Очень досадно, что Саша мне не написала, я беспокоюсь о твоем здоровье; вероятно она забыла написать на имя артельщика или не во̀-время послала письмо. Что твои чирьи, как подействовала на тебя перемена к холоду?

Здесь много скучного, суетливого дела; понемногу справляюсь. Два дня обедала у Маклаковых, два дня у брата Саши. Вечера́ так устаю, что сижу дома, кончаю счёты, записи и играю на фортепиано, немного. Вчера меня просила приехать Елена Павловна Раевская, и я провела очень приятный вечер с ней, ее сестройДавыдовой Давыдовой — Екатерина Павловна Давыдова. и двумя Самариными: Александрой Павловной и Петром Федоровичем. Вернулась к 11 часам, так как няне ждать долго меня — трудно. Сегодня опять буду дома, только хотелось бы съездить во время всенощной в дворцовую церковь, где нас венчали; не знаю, успею ли. Дома, в Ясной, я храбрилась, что поеду в театр, а тут так утомляюсь, что не до веселья.

Была у Крюкова, он говорит, что зренье мое улучшилось, но черное пятно не скоро рассосется, так как внутренний глаз имеет мало сообщения с организмом, и потому обмен материи глаза происходит страшно медленно. Дал мне мазь для массажа глаза; капли, когда глаз воспален.

Завтра хочу съездить в Петровское-Разумовское с Марусей, поглядеть моего внука. Завтра воскресенье и потому дел делать нельзя. Завтра же утромпойду в приют пойду в приют. Толстая пометила: «Детский приют бесприютных детей, которого я была тогда попечительницей». . Вечером еще не знаю, что буду делать. В понедельник буду делать покупки и, вероятно, во вторник вечером выеду домой, в Ясную. Пришлите за нами в среду утром на Козловку, к 8½ часам.

Что мои работы в Ясной, что копачи? Всё-таки в деревне работы веселей, чем в городе.

Надеюсь, милый Лёвочка, что и ты мне напишешь по старой памяти хоть один раз.

Целую тебя, береги себя и давай еще подольше и получше поживем вместе.

Твоя Соня Толстая

Предшествующее письмо от 20 сентября не печатаем. Помета Толстой «Из Москвы в Ясную Поляну».

№ 397

22 октября 1900 г. Москва

Очень приятно было, милый Лёвочка, получить по приезде моем в Москву, тотчас же,твое письмо твое письмо. Толстой писал 18 октября: «Пожалуйста напиши мне поскорее. Ты была очень нехороша переутомлением и потому перевозбуждением, когда мы уезжали. Хочется посоветовать тебе меньше работать и меньше волноваться, но знаю, как это бесполезно: ты сама знаешь, что тебе нужно. Только напоминаю» (не напечатано). , да еще такое ласковое. Меня это сразу ободрило, и бодрость моя держалась до сегодняшнего дня. А нынче что-то очень тоскливо по всех вас. Вещи разложили, но в доме холодно, тёмно, везде мелкие починки и неудобства, и всё это устроивать так надоело! Сегодня весь день сидела со счетами, переводами денежными и проч., — писала, читала, и только всё практические необходимые дела, — глаза и внимание утомила, а для радости душевной — ничего.

Ехали мы с Сашей из Ясенковс семьей Сергеенки с семьей Сергеенки — П. А. Сергеенко с сыном Алексеем и дочерью Мариной., т. nbsp; е. он, дочь и сын. У них было купэ, мы перешли к ним, болтали, ели, и лучше, чем одним. Девочка эта его — очень умненькая и хорошая. Вчера был у меня Федор Алексеевич Страхов, а сегодня Буланже, Маруся Маклакова и опять Сергеенко. Мешают разбираться, но ничего, я всех принимала.

Александр Петрович Александр Петрович — А. П. Иванов, переписчик. всё пьёт, второй день, кричит и ругается с людьми, ничего не делает, спит, и, того и, гляди, пропадет. Я очень беспокоюсь за те бумаги, которые ты ему поручил.

Да, кстати, Лёвочка, что мне делать с твоими письмами? Их уже 30. Дать ли их читать и вписывать Марусе, прежде чем ты прочтешь, или послать посылкой, или же оставлять до твоего приезда. Ответь поскорей. Я бы ими занялась, если б не глаза, а теперь это немыслимо, есть очень длинные.

В Москву я тебя не зову еще. Тут грохот, сегодня мороз, скука, и мне жаль вас с Таней разлучать пока. Что́ я могу тебе дать теперь, даже помощи никакой с моим испорченным зрением! Может быть вы вместе приедете в начале ноября, так как все говорят, что Тане необходимо посоветоваться с акушером, а главное, я сама этого очень желаю.

Былавчера в симфоническом вчера в Симфоническом. 21 октября состоялось первое симфоническое собрание под управлением Сафонова с участием солиста Фигнера. В концерте исполнялись: Мендельсон, Бетховен и Римский-Корсаков.и вспоминалаНаташу Наташа — дочь М. С. Сухотина от первого брака, Наталья Михайловна (1882—1925), с 1907 г. вторая жена Н. Л. Оболенского., с которой я играла ту самую Итальянскую симфонию Мендельсона, над которой мы с ней старались в Ясной. Целую её и вспоминаю с нежностью. — Зала была почти пуста, все были на первом представленииоперы Римского-Корсакова оперы Римского-Корсакова. 21 октября состоялась премьера частной оперы в Солодовниковском театре: «Сказка о царе Салтане» в присутствии композитора. . Мне не было приятно, так как я очень устала и даже заснула в концерте. Саша была дома с Мариной и Марьей Васильевной, которая мне очень помогла с раскладкой. Сегодня я свезу Сашу к Мартыновым.

Напиши мне еще, милый Лёвочка, береги свое здоровье. Не прислать ли тебе, — здесь твои валенки с новыми теплыми калошами?

Целую тебя и Таню. Всем кланяйся и благодари Юлию Ивановну за письмо.

Твоя С. Толстая.

Письму предшествуют два других — от 18 и 20 октября; их мы не печатаем. Толстая пометила: «Из Ясной Поляны и из Москвы письма в Кочеты, к Сухотиным, куда уехал к дочери Тане Лев Николаевич с Ю. И. Игумновой».

№ 398

24 октября 1900 г. Москва

Как это хорошо, что мы по-старому так часто с тобой переписываемся, милый Лёвочка. Сегодняполучили твое получила твое — [...] письмо — от 20 октября; в нем Толстой писал: «Гостей никого нет и идет приятная, тихая семейная жизнь» (не напечатано).иАлино Аля. Сын М. С. Сухотина от первого брака, Алексей Михайлович Сухотин (р. 1888), востоковед, лингвист, в настоящее время живет в Москве.письмо кМише Миша Сухотин — сын М. С. Сухотина от первого брака, Михаил Михайлович (1884—1921), корнет кавалергардского полка, после Октябрьской революции служил в Красной армии. , и у вас, повидимому, всё хорошо, что на меня действует успокоительно.

Миша Сухотин былу Соллогуб у Соллогуб. В имении Федора Львовича Соллогуба (1848—1898); его дочери — Елена Федоровна и Вера Федоровна (по мужу Левшина). в деревне, когда мы переехали. Но, вернувшись, он точас же явился к нам, сначала только с маленькой подушечкой и с сияющим лицом, а сегодня уже с книгами, бельем и всеми своими пожитками. Вчера он всё радовался, что наконец согрелся, что у нас в доме тепло; сегодня он всё приговаривал, что в первый раз дома обедает, что никуда не надо бежать есть. Вообще и мне стало легче жить в Москве, когда я увидала, что хоть кому-нибудь от этого хорошо. Саша с ним играет в шахматы и сегодня дико хохотала, когда Миша ей сообщил о желании быть дипломатом. Саша тоже сегодня радовалась, что начнет серьезно учиться: «ты не знаешь, мама, как я рада начать серьезные занятия», — говорила она мне сегодня. Почти всех учительниц я ей уже собрала, завтра начнут ходить почти все прежние.

Александр Петрович, пропив 2 рубля, занятых у прислуги, всё спал, но теперь пришел в аккуратность и начал переписывать. И Саша, и я, мы к нему заходим, он нам выражает свои мысли и чувства по поводу твоих сочинений, и наше общение с ним ему полезно. Поместили мы его в Дуняшиной комнате, на что она очень обижалась; но девичья наверху так велика, что в ней троим просторно.

Ужасаюсь на количество твоих писем, полученных на этих днях. Еслиб не мои слабые глаза, я бы что-нибудь с ними помогла тебе, а теперь и так сейчас черное кольцо застилает, и трудно писать. Жду ответа, посылать ли их? — ПриехалМиша из своего именья Миша из своего именья. Толстая пометила: «сын Миша купил именье [Бегичево] в Калужской губернии, а потом продал его кн. Е. Н. Трубецкому».
Толстой писал в ответ 22 октября: «Получил твои оба письмеца, за что очень благодарен. Только сведения о тебе не успокоительны. Надеюсь, что теперь всё устроено и ты отдохнешь» (не опубликовано). с Алёшей и поселились пока у нас. Веселые, поют, пошли к Мартыновым. А я вечера сижу дома, очень устаю днем; целые дни убираюсь или езжу, одеваю Сашу; столько ей всего нужно, и так всё это долго, дорого и скучно.

Резины на колесах истерлись, новых не сделали еще, и я по этому морозу вчера ездила в своей коляске парой, а сегодня на извозчике. Мороз, и потому треск невыносимый на мостовых, всю голову разламывает.

От других детей известий не имею. Соня только пишет, что собирается в Москву на Наташины роды, а мы с Сашей собираемся на 28-е и 29-е к Мише, в его имение, он очень зовёт, и это будет весело, туда и Илья с Соней приедут. Тебя я не зову; трудно было расстаться, а теперь я о тебе успокоилась, слава богу, что ты так здоров, бодр, и только, пожалуйста, всё-таки берегись, тем более берегись, всё ведь 72 года, и это всегда надо помнить и стараться подольше пожить. Когда выпадет снег и будет тишина в Москве, когда мы очень соскучимся друг без друга, — тогда приезжай. Пока мне еще времени на это не было, да и страшно тебя сюда звать. Целую тебя и Таню, и всех, кого можно, а прочим кланяюсь. У меня никого еще не было, даже дяди Кости. Ну, прощай.

С. Толстая.

№ 399

1900 г. Октября 27. Москва.

Завтра высылаем письма наНовосиль Новосиль. — Имение Сухотиных Кочеты находилось в 20 верстах от уездного города Тульской губ. Новосиля., милый Лёвочка. Сегодня Дунаев и Маруся все в моем присутствиипрочли и вписали прочли и вписали. Корреспонденция, получавшаяся Толстым, разбиралась и заносилась в книги.. Интересных мало. — Ты писал, что приедешь 2-го; я очень этому порадовалась, но мне жаль Таню, что ей не придется тоже ехатьв директорском вагоне в директорском вагоне. При переездах Толстому часто предоставлялся вагон начальника службы тяги Московско-Курской ж. д. П. И. Христиановича.
Следующее письмо от 29 октября не печатаем. и с тобой. Если вам всем лучше ехать вместе, то не стесняйтесь мной, приезжайте все вместе 9-го, дав предварительно телеграмму Буланже о том дне и часе, когда вы будете в Орле. Я не скучаю, но эти дни мне нездоровится. Второй день такая боль в правой лопатке, плече и руке, что ни спать, ни двигаться не могу. Вероятно невралгия. Да и всё разладилось: и желудок, и голова, и одышка. Как лошадь, которая если с осени собьет тело, то уж не поправится к зиме, так и я переработала с осени и сбила сил слишком много. Постараюсь поправиться теперь, когда кое-что сделано. У Саши почти все учительницы собраны, потом я её одевала всё это время. Дом тоже убрала, что особенно было трудно этот год. Илья Васильевич был пьян всё время. Сегодня рассчитывала подрядчиков, делала разные учеты довольно-таки сложные для женской, неопытной головы.

Рядом, в столовой, Дунаев громко читает объявления в газетах, Саша грохочет, шумит, и Маруся; тут же сидят Алёша Дьяков и Миша Сухотин. Все, слава богу, веселы и здоровы у меня. Пишу что-то плохо, просто мысли путаются от этой невралгии и плохо пишется. Хочется завтра ехать к Мише и Илюше в деревню, не знаю смогу ли я с своей болью.

Спасибо Юлии Ивановне за письмецо, которое сейчас получила.

Видела сегодня во сне, что Таня, завернувшись в мою старую, черную бархатную шубку, — умирает, и я разбудила себя этим возгласом: «Танина душа отходит, а я еще жива!»

Поцелуй её, и тебя целую, и всем кланяюсь.

Твоя Соня Толстая.

27 октября 1900 г.

№ 400

Ясная Поляна 1900 г. Декабря 26

Очень трудно писать, милый друг, о том, что у нас тут происходит. Это — непрерывное страданье или разговоры, разговоры без конца о том, кто виноват, как простудили, как неправильно воспитывали, куда ехать, где жить, и проч. и проч. Ребенка не хоронили, ждутВестерлунда Вестерлунд — отец Д. Ф. Толстой, доктор Эрнст Вестерлунд приезжал из Швеции в Ясную Поляну.завтра, в ночь, и похороны 28-го, в 12 часов дня. Состояние обоих родителей ужасно. Дора выбегает с криком или врывается в комнату, где лежит Лёвушка; кричит, бросается на него, зовет его, говорит бессмысленные слова; а в комнате не топили три дня и окно настеж открыто. Дора очень похудела, молока почти нет, кашляет. Лёва на неё страдает, усаживает её возле себя, а сам точно полуумный. Ушел сегодня гулять, яркое солнце, голубое небо, мухи огромные жужжат на окнах, где стоят гиацинты; на солнце 15 гр. тепла и что-то весеннее, пчёлы гудят тут под лестницей, куда их поставили на зиму. Напомнило ему и весну, когда они вернулись из за границы, и Лёвушку, как бы он теперь гулял на солнышке, — прибежал домой, бросился на постель, где сидела и кормила Дора, она мне бросила на рукиПавлика Павлик — второй сын Л. Л. и Д. Ф. Толстых. Родился в июле 1900 г. В настоящее время живет в Швеции; шведский подданный.
Следующие письма от 27 и 28 декабря не печатаем. , и сама кинулась с воплями на Лёву, и начали они оба, обнявшись, рыдать, — ужас! Потом опять ничего, пьём чай, говорим. И вдруг Лёва вспомнит, как играл в прятки или мячик с Лёвушкой и Акулей, и опять плачет. Всё приговаривает: «обидно, обидно, кончена жизнь, нет опоры, нет цели».

Рисунок

Иллюстрация:

Л. Н. и С. А. Толстые в Яснополянском кабинете
С фотографии 1908—1909 гг.
Музей-усадьба Ясная Поляна

Не могу себе представить, какой будет исход их горю. Утешать я совсем не умею, хотя всякий момент моей жизни направлен на эту цель.

Дора беспрестанно льнет ко мне, то обнимет меня, то сядет на пол и голову мне положит на колена, то рассказывает мне долго про Лёвушку и его слова, игры, крики, болезни, и проч. К маленькому она довольно равнодушна и говорит, что кормит его и будет его любить только потому, что Лёвушка ей это велел. И всё повторяет его слова: «мама́, возьми братика, корми братика».

Мое здоровье не дурно, немного кашляю, немного болит висок. Я не выхожу и берегусь. Марья Александровна еще тут, завтра уезжает.

Что твой озноб, Лёвочка? И что мозоль, показывал ли ты её докторам? Жду с нетерпением от вас известий. Как кашель Саши, и вообще очень о вас тревожусь и скучаю. Уехать же теперь немыслимо. Целую вас всех, берегите себя. Твоя

С. Толстая.

26 декабря в ночь. 1900 г.

Толстая пометила: «Письмо в Москву из Ясной Поляны, куда я ездила по случаю смерти маленького Лёвушки, сына Льва и Доры».

№ 401

30 декабря 1900 г. Кочеты.

Таня состоянием здоровья вполне благополучна. Всё идет хорошо: сокращение, убыль молока, нормальная температура. Она очень разумна, держит себя в руках, но грустное положение дел не может не влиять на расположение ее духа. Мой приезд, который она ждала с нетерпением, всё-таки взволновал её. Вид только мой, измученный событиями в Ясной, — уже произвел на неё то впечатление, которое вынесла я из горя Лёвы и Доры. Кроме того она иногда плачет, что мечта ребенка, особенно девочки, не осуществилась. Забота о муже, о том, что он будет предпринимать, тоже её не оставляет ни на минуту. Если он приедет, он повредит себе; если нет, то как же мало он её любит. Этого она не говорит, но не может не думать. Очень её жаль, она сегодня даже ночь не спала, и ей мерещилось, то, чтоНаташа Наташа — Н. М. Сухотина. взошла и она её видела ясно, то шум, шелест, разговоры.

Днем происходит большая суета, которую мы теперь будем устранять от нее; а первые дни её в этом отношении мало берегли. Теперь будем сидеть по одной, по очереди. Сейчас уехали Серёжа с Андрюшей в Никольское. Оттуда Андрюша уедет домой, а Серёжа на днях в Москву. Я думаю уехать отсюда 1-го вечером или 2-го вечером, смотря по состоянию Тани и по погоде, которая теперь великолепна: солнце, иней, тихо и 10 гр. мороза. Вчера ехала и восхищалась, как давно не приходилось. До Орла проводит меня Юлия Ивановна, где будет покупать для Тани провизию. В Туле меня встретит Андрюша, который поедет со мной в Москву, ему необходимо там быть по своим денежным делам.

Скучно писать, милый друг,не получив ни от кого из домуни единого слова не получив [...] из дому ни единого слова. Толстой писал жене 31 декабря: «Очень жаль, милая Соня, что вследствие праздников не дошли до тебя во-время письма и телеграммы. Я особенно старался, зная твое беспокойство, тотчас же извещать тебя, о всем, что знал. Но ряд случайностей сделали то, что ты уехала из Ясной, ничего не получив» (не опубликовано).
Во встречном письме от 30 декабря Толстой писал: «Очень меня огорчило твое намерение ехать к Тане, милая Соня [...]. Боюсь за твое душевное и телесное здоровье. Слишком тяжело то, что ты переживаешь, а переживаешь ты всё очень сильно» (не опубликовано). . Отчего никто не умеет во-время помочь друг другу, и так устроить, чтоб облегчить страданья? То, что я пережила это время, видя и горюя на скорби своих детей, гораздо тяжелее, чем еслиб всё это произошло за глаза. И тяжело бессилие помочь...

Звонят к обеду. Целую тебя и Сашу; еслиб я получила от вас телеграмму на Архангельское, что всё у вас хорошо, мне легче бы было ехать. Прощай.

Твоя Соня Толстая.

Письму предшествует другое, здесь не печатаемое, — от 29 декабря; к нему Толстая приписала: «Письмо со станции по дороге в Кочеты, где Таня дочь родила мертвую девочку. Сухотин уезжал один за границу. Таня осталась одна».

№ 402

22 апреля 1902 г. Севастополь.

Ехали мы до Балаклавы необыкновенно легко и незаметно.Байдарская долина Байдарская долина — живописная долина на полпути между Ялтой и Севастополем.так веселила взор своей чисто весенней, свежей зеленью; всюду зелено, и глаза отдыхали от серых, тяжелых камней нашей Гаспры.От Балаклавы от Балаклавы — город в 12 верстах от Севастополя.подул ветер и стало жарко, а вдоль Севастопольских пустырей и в самом городе буквально жгло лицо и голову. Билеты взяты, и мы едем через час. Переживаю всё, что делаетсяв Гаспре в Гаспре — деревня на южном берегу Крыма, Ялтинского уезда; здесь в имении гр. Паниной жил Толстой. , беспокоюсь, но стараюсь не распускаться в этом смысле.

Целую всех. Послала ли Саша мои телеграммы?

Толстая пометила: «4 сентября 1901 года мы уехали в Крым, где Лев Николаевич все время болел и мы не расставались. Только раз я съездила в Москву в апреле 1902 года по разным делам и скоро вернулась».

№ 403

15 ноября 1902 г. Москва

Милый Лёвочка, у меня здесь в Москве так разболелись руки и пальцы, что я сегодня утром отправилась кУсову Усов — Павел Сергеевич Усов, московский врач. Был при Толстом во время последней его болезни в Астапове. , чтоб помог мне. Он, как всегда, внимательно и добро отнесся ко мне и нашел, что у меня подагра приняла значительные размеры, и причина: малое питанье (manque de nutrition) почему-то сказал он по-французски. Лечение предписал на 6 недель, воды, соленые ванны с содой, иодистую мазь, большое тепло рук и ног, и проч. Всё это скучно, но я буду делать, приехав в Ясную, и 6 недель никуда не поеду.

Самое тяжелое то, что это время руками я ничего не должна делать, суставы больные бинтовать. И вот и живи: глазами нельзя ничего делать, руками ничего не делать — чем же жить? Теперь и на фортепиано играть никак не советует Усов. Всё это меня повергло в уныние, и так как я теперь засяду дома на долго, то я решилась остаться еще на некоторое время в Москве, т.   е. до среды. Во вторникконцерт Гофмана концерт Гофмана. Толстая была на первом из трех концертов Гофмана, данных им в Москве 12—27 ноября 1902 г., последний, а во весь сезон — это для меня лучшее удовольствие, и если у вас всё будет хорошо, то ведь я дома не нужна никому, всё равно буду без дела сидеть в углу или лежать на кушетке. Утешаюсь, что надо с годами уметь выносить «жизни холод», и что: «la vraie sagesse de l’homme c’est de savoir vieilliir»,1 [«истинная мудрость человека — уметь состариться»] но я еще не совсем приспособилась к этому, и тоскую.

Мне очень приятно было в Москве то, что я здесь видаюсь и с Соней и Анночкой, и с Мишей и Линой, которые очень со мной хороши, я вчера у них обедала, родители Глебовы уехали за границу, а Миша с Линой и Ваничкой живут на Молчановке.Ваничка Ваничка — сын М. Л. и А. В. Толстых, родившийся в декабре 1901 г. прелестен, но толст и огромен. Вчера вечером многие ко мне пришли, и было очень приятно. Серёжа, верно, вам говорил о нашем житье.

Сегодняпоеду в Филармонический концерт, Шаляпин поет Поеду в филармонический концерт, Шаляпин поет. На втором симфоническом собрании Филармонического общества 1902 г. под управлением Зилоти Ф. И. Шаляпин исполнял с оркестром балладу «Волки» и «Менестрель» Аренского. , а завтра, если не очень будет холодно, поеду навестить сына Серёжи с Марусей, которая пойдет к своей сестре.

Не сердитесь на меня, что я остаюсь еще на три дня, и если что у вас будет плохо, умоляю мне сейчас же телеграфировать. Радуюсь, что у Маши оказалось не серьезное нездоровье; здесь все в гриппе и 10, 12 гр. мороза. Целую всех, благодарю тебя за письмо.

С. Толстая.

Помета Толстой: — «Письмо из Москвы в Ясную Поляну». Предшествующее письмо от 17 июля не печатаем.

№ 404

8 октября 1903 г. 2 часа дня. Москва

Получила сегодня утром вашу телеграмму, милый Лёвочка, что всё хорошо и приехалАбрикосов Абрикосов — Хрисанф Николаевич Абрикосов, с 1905 г. муж Н. Л. Оболенской. Единомышленник Толстого. В 1898 г. ездил в Англию с целью
присоединиться к колонии толстовцев в Перлей, Эссекс. В 1901 г. снова ездил за границу, сопровождая переселенцев, павловских крестьян. Сотрудник «Свободного слова». Работал у М. А. Шмидт. Специалист-пчеловод. . Славу богу, что ты здоров. Как я и предполагала — кончить дела в три дня невозможно. Сейчас 1½ дня прошло, и я так мало успела. Вчера долго продержали в банке, где встретила Алексея Маклакова, убедившего меня не обращаться к Крюкову, а пойти к нему, здесь же, во Власьевском переулке. Я пойду, и кстати он звал меня к ним обедать завтра.

Из банка уже в 4-м часу сделала кое-какие покупки по поручению Ольги и свои; обедала сВарварой Ивановной Варвара Ивановна — В. И. Маслова.иФедором Ивановичем Федор Иванович — Ф. И. Маслов.втроем и поехала в Художественный театр смотреть«Юлия Цезаря» «Юлия Цезаря». Трагедия Шекспира «Юлий Цезарь» шла в Художественном театре со следующими исполнителями в главных ролях: Цезарь — В. И. Качалов; Брут — К. С. Станиславский. О спектакле см. главу «Вместо интуиции и чувства линия историко-бытовая» в книге Станиславского «Моя жизнь в искусстве», «Academia», 1928., в 7½ час. начало. В партере зябла и порой скучала, но не могу не сказать, что поставлено и играно великолепно. Тогда расскажу. Сидела часть спектакля с старушкойСтрекаловой Ал. Ник. Стрекалова — «известная московская благотворительница» (прим. Толстой).икн. Ливен Княжна Ливен — княжна Александра Андреевна Ливен, внучка А. П. Стрекаловой.в директорской ложе. Сегодня всё утро считалась с артельщиком иМакаренко Макаренко — «молодой юрист, занимавшийся моими делами» (помета Толстой).и с 3-х часов опять будем делать то же. К вечеру кончим, и если успею, съезжу к тётеньке. Вот и сегодня весь день. Завтра надо выбирать обои в дом, побывать в своем доме и вещи взять, Маклакову глаза показать, которые очень воспалились опять, покупки,Мясоедова Мясоедова — дальняя родственница Толстого, Юлия Сергеевна Мясоедова. Сохранилось несколько ее писем к Толстому с просьбами устройства ее во вдовий дом или богадельню. Толстой принимал участие в ее судьбе. и проч. — Всё это успеть невозможно и потому я вероятно приеду в субботу утром, так и высылайте за мной. Если же почему-нибудь управлюсь, то телеграфирую. Разумеется, если ты будешь нездоров или я понадоблюсь дома, то всё брошу и приеду.

Масловы необычайно милы, и кроме их я видела еще Дунаева в банке и больше никого. Целую тебя, и Юлье Ивановне, и Павлу Александровичу, и Хрисанфу Николаевичу кланяюсь.

Твоя Соня.

Предшествующие письма от 24 февраля и 30 апреля не печатаем.

№ 405

9 января 1904 г. Ночь. Москва

Весь день о тебе думаю, милый Лёвочка, так ясно себе представляю, как ты ходишь по пустой зале и тихо, тихо в доме. И совестно немножко, что мы все уехали. Как твое здоровье? Завтра жду известий. Ехали мы хорошо; в Туле сели в наш вагон еще Андрюша, виноватый и ласковый,Димер Бобринский Димер Бобринский — Владимир Алексеевич Бобринский.и Миташа Оболенский. —Горные студенты Горные студенты. В дневнике С. А. Толстой под 18 января 1904 г. читаем: «8 января приезжали три студента из Петербургского Горного института с адресом. Много с ними беседовала, умные люди, но, как и все современные молодые люди, не знают, куда приложить свои силы» (ДСТ, III, стр.224). трогательно благодарили и, кажется, остались очень довольны своим посещением.

В Москве, напившись кофею, все разъехались по своим делам. Была в банке и посидела с Дунаевым, пока делались бумажные, денежные дела. Читал он мне очень трогательное письмо Ольги, в котором она пишет, что если б не дети, она жить бы не стала, так её тоска заела.Просит, чтоб никто не бранил Андрюшу Просит, чтоб никто не бранил Андрюшу. В 1904 г. А. Л. Толстой оставил свою первую жену. ; что-то материнское она к нему чувствует. Удивительно! за что любят?

Была я в Историческом музее.Щербатова Щербатов — кн. Николай Сергеевич Щербатов, егермейстер двора, состоял председателем Исторического музея в Москве.не застала, он только в субботу, в 5 часов вечера будет дома. Пошла кЗабелину Забелин — Иван Егорович Забелин (1820—1908), археолог-историк. С 1879 г. товарищ председателя Исторического музея.. Ему 84 года, он совсем почти без ног, шмыгая ходит, и то только по своим комнатам. Головой свеж, был очень любезен и, разумеется,рукописи все возьмет рукописи все возьмет. В дневниковой записи Толстой под 18 января 1904 г. читаем: «главное дело мое в Москве было: перевозка девяти ящиков с рукописями и сочинениями Льва Николаевича из Румянцевского в Исторический музей. Меня просили взять ящики из Румянцевского музея по случаю ремонта» (ДСТ, III, стр.224). на хранение. Завтра в 2 часа дня я должна буду их перевозить, но меня очень смущает формальная сторона дела. Кто будет её делать, насколько сохранны будут ящики, запрут ли их? Может быть до понедельника не буду их перевозить, завтра справлюсь в Румянцевском музее, можно ли еще оставить дня на два ящики и, поговорив с кн. Щербатовым, сделать всё окончательно в понедельник.

В воскресение буду весь день считаться с артельщиком.

Обедали мы в ресторане «Прага», пришел к нам Илюша на короткое время; потом Буланже и Маруся. — После обеда поехали домой, оделись, и в театр, с Буланже в виде охраны, так как ни один из сыновей не приехал, и Андрюша с утра до ночи пропал. Бог знает, какую он теперь жизнь поведет, страшно подумать.В оперу приехала В оперу приехала. Опера Аренского «Наль и Дамаянти» была в первый раз представлена в Большом театре в Москве 9 января под управлением Альтани в присутствии автора. В главных ролях выступали — Салина (Дамаянти) и Южин (Наль). и оттуда же уехала тётя Таня. Суета мешала вникать в музыку, но общее впечатление хорошее; грация и оригинальность в восточном вкусе.

Ну вот и всё, мой милый Лёвочка. — Видели Гольденвейзера с женой, приходили Масловы, — мы сидели в бель-этаже, а они в бенуаре. Дела мне здесь еще очень много, а я устаю ужасно, задыхаюсь и просто голова кружится. Саша здорова, но девочки не так веселы тут, как дома. Целую тебя, кланяюсь Юлии Ивановне иГригорию Моисеичу Григорию Моисеичу. Г. М. Беркенгейм, доктор, живший тогда при Льве Николаевиче (прим. Толстой). .

Твоя Соня.

Помета Толстой: «Письмо из Москвы в Ясную Поляну».

№ 406

10 января. Ночь. 1904 г. Москва

Опять пишу тебе, милый Лёвочка. Получила успокоительную телеграмму и рада, но почему-то мне кажется, и я боюсь, что ты от скуки и одиночества уедешь к Маше или к Ольге. Сегодня мокрый снег и тепло. Как-то твое здоровье, хотелось бы знать подробнее.

Саша начала свое лечение зубов сегодня, и ей сказали, что надо лечиться и пломбировать целую неделю. Они с Анночкой здоровы и веселы; ходили смотреть картины в Историческом музее, а вечером мы всеездили в концерт: Саша, Анночка ездили в концерт [...] и все в восторге от Шаляпина. 10 января состоялось экстренное симфоническое собрание РМО с участием Шаляпина и консерваторского оркестра. Шаляпин в первый раз исполнил «Стоги» Сахновского и в его же инструментовке «Песню про блоху» Мусоргского. , я, Серёжа, Андрюша и Буланже, и все в восторге от Шаляпина и вообще концертом довольны. Дома весело пили чай и теперь все спят.

Обедали у Масловых все три, и Федор Иваныч, очутившись один кавалер среди 6-ти дам, очень старательно занимал девочек и шутил с ними.

Была я сегодня в Румянцевском музее и в Историческом, куда и решила перевезти рукописи; но мне хочется прежде посмотреть помещение; в понедельник, в 12½ часов дня назначил мне кн. Щербатов осмотр помещения, и тогда во вторник свезу ящики.

Впечатление от администрации сЦветаевым Цветаев — Иван Владимирович Цветаев (1847—1913), филолог и археолог, профессор Московского университета и директор Румянцевского музея. — В дневнике Толстая занесла свой разговор с Цветаевым: «Поймите, что мы на то место, где стоят ящики, ставим новые шкапы, нам нужно место для более ценных рукописей». — Я рассердилась, говорю: «Какой такой хлам ценнее дневников всей жизни и рукописей Толстого? Вы верно взглядов «Московских ведомостей?» (ДСТ, III, стр.225).во главе — очень противное в Румянцевском музее. В Историческом же Щербатов и особенно его милаяжена и дочь жена и дочь [Щербатовы] — Софья Александровна Щербатова, рожд. гр. Апраксина; дочь — Мария. и старик Забелин произвели на меня очень хорошее впечатление.

Серёжа, Федор Иваныч и Павел Александрович, — все советуют отдать рукописи на хранение в Исторический музей.

Книги из Румянцевского музея тебе посылают, по моей просьбе, следующие:

1) Творения св.Василия Великого Василий Великий. (329—378), видный деятель греческой церкви, плодовитый церковный писатель, был в оппозиции против вмешательства императорской власти в церковные дела. Русский перевод его «творений» был издан Московской духовной академией. . Ч. 3 и 5.

2) Творения св.Иоанна Златоустого Иоанн Златоуст (345—407), церковный оратор, обличитель высшего византийского общества, за что, по проискам императрицы, был сослан в заточение. . Том III. Кн. 1 и 2.

3) Св. Василия Великого избранные нравственные правила.

4) Изречения св. отцов об охранении души и тела в чистоте целомудрия.

И больше ничего не прислали. Виднобез Федорова без Федорова. Николай Федорович Федоров (1824—1903), философ. Служил библиотекарем. Толстой в 80-хгг. очень дорожил общением с ним. там ничего никто не знает, а вместо Федорова какой-то молодой человек.

Ну, и прощай, милый друг, пора ложиться; завтра весь день буду в работе с учётом артельщика и сама не знаю, где мы будем обедать и вечер.

Хотели к брату Саше, да не дали ему знать; пошлю завтра утром спросить.

Поклон твоим телохранителям. Вернуться думаю в четверг утром, раньше не управлюсь с разными делами.

Твоя Соня Толстая.

№ 407

12 января 1904 г. Москва

Вчера не писала тебе, милый Лёвочка, да и не знаю, рад ли ты, что я тебе пишу. Мы здоровы, но Саша всё жалуется, что зуб очень болит, и потому бывает мрачна, и всё говорит, что ей хочется домой.

Серёжа сегодня празднует университетский праздник, и теперь 2 часа ночи, а его еще нет. Андрюша, как птица беззаботен и весел, тратит пропасть денег, говорит, что влюблен вТолмачеву Толмачева — Анна Леонидовна Толмачева, рожд. Соболева. , и никогда, ни за что не вернется к жене. Очень мне её, бедную, жаль. Сегодня мы все обедали у Маруси; потом Андрюша повез Сашу и Марусю в цирк (Сашу лошади интересовали), и вместе все вернулись. Я же одна поехала в Большой театр, в оперу опять на «Наль и Дамаянти», нашла одно последнее кресло, и слушала музыку, не глядя даже на сцену, — с большим удовольствием.

До 3-х часов с 12-ти мы перевозили ящики из Румянцевского в Исторический музей, куда прислали библиотекаря и солдата. У подъезда стояли сторожа и городовые, охраняя трех извозчиков с ящиками, и мой артельщик с солдатами переносил их.Помощник библиотекаря Помощник библиотекаря — Константин Станиславович Кузьминский (р. 1875), специалист по истории живописи, графики и издательскому делу. , который приезжал, воспитан в корпусе, был артиллерийский офицер; начитавшись твоих книг, он не мог продолжать быть военным и вышел в отставку. Поступил в университет, на историко-филологический факультет, был оставлен при университете и поступил библиотекарем в Исторический музей. Говорил, что день передачи твоих рукописей в Исторический музей есть самый счастливый в его жизни и что он всё на свете будет делать, чтоб помочь разобрать, переписывать всё, что нужно. Но на это я, конечно, не согласилась.

Дали мне превосходное помещение, в башне, и предлагают еще и рядом комнату отдать мне. Вчера Щербатов водил меня всюду, и вот как расположены комнаты:1 После этих слов в оригинале нарисован план помещения.

Когда Щербатов доложил вел. кн. Сергию Александровичу о моем намерении, он велел мне сказать, что благодарит меня за честь и радость, которую я делаю Историческому музею, отдавая рукописи Льва Николаевича туда на хранение, и кроме того сказал, что это большая радость для всех служащих в музее. И правда, они все там в восторге.

Купили они для музея «Горе от ума» Грибоедова к его столетию,рукопись подлинную рукопись подлинную [Грибоедова]. Это так называемый музейный автограф «Горе от ума», подаренный Грибоедовым Бегичеву перед отъездом в Петербург в 1824 г. Опубликован В. Е. Якушкиным «Рукопись комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума», М. 1903. , и заплатили за неё шесть тысяч рублей.

Я могла бы завтра уехать, мне мало осталось дела для этого раза, но не решаюсь оставить Сашу. Мои опасения насчет ее отношения сердечного к Б. всё более и более подтверждаются и очень меня мучают. Сегодня с утра записка к ней, что он «занят в «Посреднике», совсем близко от вашего дома»; — я ему написала, что сейчас уезжаю и потому его не зову. А Саша написала, чтоб он пришел; но он понял меня.

Когда мы с ним ездили в театр, Саша всячески хитрила, чтоб ехать с ним. Я делала вид, что не понимаю и сажала её с Анночкой. Вообще я наблюдаю всё время, и вижу, что весь интерес ее жизни: придет или не придетБ. Б. — Павел Александрович Буланже.

Слава богу, что у вас всё хорошо. Как тепло и какой ветер гадкий, точно такой, какой был, когда ты ездил в Пирогово. Целую тебя и желаю, чтоб ты не был недоволен моим долгим, на этот раз, отсутствием.

С. Т.

№ 408

17 февраля 1904 г. Москва

Вчера не написала тебе, милый Лёвочка, потому что расстроилась. Илья весь день меня ловил, чтоб просить денег; всем задолжал, затеи бесконечные, траты тоже. Дала ему 400 рублей, и он обещал уехать. А вечером, после нашего с Серёжей обеда, явился ко мнес Марусей с Марусей — Мария Алексеевна Маклакова., и вскоре приехалата самая барышня, к которой он неравнодушен та самая барышня, к которой он неравнодушен — Маргарита Михайловна Нарышкина. Впоследствии вышла замуж за Афанасьева. — И. Л. Толстой изобразил свои взаимоотношения с Нарышкиной в рассказе «Поздно» («Вестник Европы» 1914, апрель)., и началось всякое кривлянье, шутки, беготня по дому. Уехала я вВагнеровский Вагнеровский концерт. 16 февраля на шестом симфоническом собрании Филармонического общества были исполнены отрывки из оперы Вагнера «Нюренбергские мейстерзингеры» иностранными певицами и певцами под управлением В. Кэса. концерт, и тут не получила удовольствия: препротивные, самодовольные немцы пели фальшиво, грубо, музыка мне чуждая, и было скучно, и я устала.

Но главное мое дело я делаю хорошо и успешно: денежные дела Саши кончила; в музее два дня разбираем и записываем вещи, бумаги, портреты, письма; и пожилой библиотекарь,Алексей Иванович Станкевич Алексей Иванович Станкевич (ум. 1921) — старший библиотекарь Исторического музея. толково, с любовью всё сортирует, раскладывает в великолепную витрину, всё запирает, прибирает и до педантизма акуратен. Его давно знают Масловы и очень одобряют.

Завезли мы всё с Павлом Александровичем прямо с вокзала в музей, который уже был отперт, так как мы не спешили, да и поезд опоздал. Когда я, умывшись, вышла в вагонный салон, Бутурлин и Павел Александрович благодушно распивали чай, и потом поехали все вместе, но на 3-х извозчиках с вещами. Завтра буду опять в музее с 11ч. до 3-х, и завтра разбор писем, — самое трудное, сортировка и счёт их. Сегодня заказала на Мясницкой 4 бюста и Роббекки говорил, что сделает бронзовый бюст (какой у нас) Трубецкого за 80 рублей. Это очень дешево. — Музыки эти дни не предвижу и это грустно. Сегодня обедала у Масловых, а вечер одна дома, усталая, и пишу тебе. Тишина такая, только часы в столовой тикают. В музей приходил ко мне Mr Salomon; Серёжа с ним и Мишей Стаховичем завтракали в Славянском базаре. Миша Стахович едет представителем от дворянства русскогона войну на войну. С 8 февраля шла русско-японская война. с Красным крестом. Масловы рассказывали, как провожали санитарный поезд, 60 барышень, много из высшего круга поехали сестрами милосердия, доктора, фельдшеры и проч. Поезд был огромный, и при отъезде мертвая тишина, несмотря на огромную толпу. Вообще чувствуется мрачное настроение от войны, и что-то не высказанное, не ясное. Извозчики, как и мужики, глубоко верят в победу русских.

Ну и прощай, милый друг, целую тебя и Сашу, и кланяюсь всем.

С. Толстая.

Толстая пометила: «Из Москвы, куда я в то время свезла все рукописи свои и отданные мне бумаги [Льва Николаевича], — в Исторический музей на хранение. Сопровождали меня А. С. Бутурлин и П. А. Буланже».

№ 409

19 февраля 1904 г. Москва

Сегодня меня утром разбудили два события: выпал шатавшийся зуб, что крайне неприятно, и приехал Андрюша с хорошими известиями из дому, — что было приятно. В музее работала одна — все библиотекари ушли, и мне было очень трудно. Телеграфировала я Абрикосову, чтоб пришел помочь, но видно он уехал на Клязьму свою. За то 4 часа времени в одинокой башне с яркой полосой солнечного луча — прошли так быстро, что когда пришел библиотекарь сказать, что пора запирать, — очень удивилась, что уже 3 часа. Еще осталось много разборки бумаг; я очень аккуратно всё делаю. — Потом поехала, кое-что купила и к зубному врачу. Вечер провела с тётенькой Верой Александровной,Машей Маша — М. В. Свербеева.,Катей Катя — Екатерина Михайловна, дочь М. В. Свербеевой, по мужу Звегинцева.иЗинаидой Сергеевной Свербеевыми Зинаида Сергеевна Свербеева (ум. 1924) — дочь декабриста Трубецкого, жена Николая Дмитриевича Свербеева.. Потом дома одна играла, разбирала оперу Аренского: «Наль и Дамаянти», и так там много красивых мест. А вчера вечер провела с двумя братьями: Сашей и Петей, который только что вернулся из за границы и рассказывал, что там самая поразительная для всех новость, чтоВильгельм будто прислал нашему царю телеграмму Вильгельм будто прислал нашему царю телеграмму. Подобная телеграмма Вильгельма II к Николаю II неизвестна. Ср. «Переписка Вильгельма II с Николаем II. 1894—1914» с предисловием М. Н. Покровского, Центрархив, 1923. Покровский впрочем оговаривается, что телеграфная переписка — неполная. Близкое по тону письмо Вильгельма от 11 февраля 1904 г., в котором он писал: «Открытие военных действий имело для твоего храброго флота печальные последствия, глубоко меня взволновавшие.
Да и могло ли быть иначе, — ведь я русский адмирал и горжусь этим титулом [...] Будь уверен, что днем и ночью я думаю о всех вас [...]. Молю небо сохранить и защитить тебя и твою семью» (стр.56—57).«je Vous suis dévoué sans réserve».1 [«я безоговорочно Вам предан».] Насколько это правда — бог знает.

Пожалуйста будь здоров, милый Лёвочка, и береги себя. И доктор противный как раз уехал на эти дни.

Андрюшу я весь день, кроме утра, не видала; какой-то обед у них бегового общества. Теперь 2 часа ночи, прощай, жду завтра известий, целую тебя, Сашу, Юлию Ивановну.

Твоя Соня.

№ 410

14 марта 1904 г. Москва

Ты не можешь себе представить, милый Лёвочка, какАндрюша нас здесь изводит. Его хороший порыв исчез Андрюша нас здесь изводит. Его хороший порыв исчез. Толстой писал 14 марта: «дело, которым ты занята, самое важное и хорошее. Я сомневаюсь, хорошо ли я сделал, согласившись с Ольгой, что ей лучше ехать и не возобновлять сношений. Во всяком случае судить между мужем и женой невозможно и не должно. Это я еще видел на этом случае. Одно, что можно советовать, это то, чтобы жить хорошо и тому, и другому. А отношения между собой они определят сами» (ПЖ, стр.572—573). тотчас же после того, как он увидал, что Ольга ему легко не дается и требует нравственно от него совсем другого, чем то, что он ей хочет дать. Узнав, что она уехала в Ясную, он пришел в такую ярость, что кричал вчера на меня бог знает как, говоря, что мы с тобой толкаем её на то, чтоб она уехала, а не на то, чтоб осталась с ним. Накричав, он уехал кутить, и до утра не возвращался. А я, буквально шатаясь, вышла из дому и пошла обедать к Масловым, которые всегда умеют меня и утешить и сердечно приласкать.

Когда сегодня Ольга пришла и объявила, что по совету папа́ она едет в Англию, Андрюша не хотел её видеть и опять неистово кричал на меня охрипшим совсем голосом. Я уехала вконцерт денной концерт денной — 48-ое музыкальное утро Кружка любителей русской музыки, в котором первое отделение было посвящено произведениям Кюи., на который мне прислали почётный билет и на котором я, сидя рядом с ним, познакомилась сКюи Кюи — Цезарь Антонович Кюи (1835—1920), композитор (член кружка «могучей кучки»), музыкальный критик, генерал, профессор фортификации. . Ольга так и ушла домой, а без меня Андрюша написал ей письмо и куда-то ушел. — Разговаривать с ним совсем нельзя, он ничего не понимает и одно кричит: «это мое дело!» Я ему говорю: «да ты скажи, чего ты хочешь, как будешь жить, твои планы». — «Ничего не хочу говорить, это мое дело. А если Ольга уедет, то чорт с ней, я никогда с ней не сойдусь. Если она меня любит, должна итти со мной жить и ничего не спрашивать».

Вот и думай, что с ним делать. У меня в душе то мрачное чувство, которое бывало перед смертью детей, когда видишь ясно, как болезнь неумолимо ведет к смерти. Так и с Андрюшей: его душевное состояние неумолимо ведет его к духовной смерти.

Радостное то, что в четверг на страстной Таня приезжает с мужем в Ясную. А перед этим остановится на два дня в нашем доме в Москве.

Дела я свои кончила все вчера́ и сегодня могла бы быть дома; но хочу проводить во вторник Ольгу с детьми, ана среду останусь для концерта на среду останусь для концерта. 17 марта состоялся камерный музыкальный вечер любителей музыки в Синодальном училище. , в котором играет Сергей Иваныч трио Чайковского. А кроме того возня с кофточками, шляпами, башмаками и проч. очень затянулась и много всякой мелкой заботы.

В Москве эту пору года я очень люблю. Совсем весна, сухо, солнце греет, и забываешь зиму.

Соскучилась я по тебе и Саше, но только; в остальном здесь теперь лучше. А по вас я очень скучаю, особенно в тяжелые минуты. Серёжа тих, сидит у себя и занимается. Я эти дни тоже буду тихо сидеть, только в понедельник поеду вконцерт филармонический концерт филармонический. 15 марта был Восьмой симфонический концерт Филармонического общества под управлением Хессина. послушать 5-ю симфонию Бетховена.

Целую тебя, милый друг, и надеюсь, что ты будешь продолжать быть здоров.Аренские Аренские. В Ясную Поляну ездили композитор Антон Степанович Аренский (ум. в феврале 1906 г.) и его жена Елизавета Владимировна. очень довольны, но он простудился от открытого окна.

Твоя Соня Толстая.

Предшествующее письмо от 11—12 марта не печатаем.

№ 411

17 августа 1904 г. в ночь Я. П.

Ты как будто ждешь от меня письма, милый Лёвочка, а я всё как будто жду тебя, так как ты писал, что приедешь 14 или 15-го, атеперь пишешь теперь пишешь. Толстой писал 14 августа: «Я пробуду еще здесь, милая Соня, дня два или три. Сам не знаю. Уехать не хочется, потому что думаешь, что можешь быть ему полезен в самом главном, в душевном состоянии, а вместе с тем очень тяжело быть с ним и чувствовать свое бессилие помочь ему [...]. Во всяком случае пробуду не больше 3-х дней, считая с нынешнего, 14» (ПЖ, стр.574). : «если не приеду 17-го, то задержусь еще на день или на два». Но, повидимому, ты и теперь не приедешь, и может быть это к лучшему, так как пришлось в твоей спальне ломать печь, и она не скоро будет готова. Из комнаты Юлии Ивановны нельзя было ломать, потому что пришлось бы и ее печь ломать, а она еще хороша. Вообще ничего не двигается. Было два праздника, и после них всё-таки рабочие не пришли, и мы с Сашей всё без комнат. Ужасно мне это надоело.

У нас всё гости: былАлексей Николаевич Тургенев с двумя девочками Алексей Николаевич Тургенев с двумя девочками — двоюродный племянник И. С. Тургенева; старшая дочь — Наталья, по мужу Поццо; вторая — Анна, жена поэта А. Белого; младшая — Татьяна, жена С. М. Соловьева (младшего). и племянником. Вчера были Гольденвейзеры; мы в сумерках, на балконе говорили и о бессмертии и вечной жизни, а потом он играл нам сонату Бетховена.

Сегодня вдруг вечером явились: Илья,Сашенька Офросимов Сашенька Офросимов — Александр Павлович Офросимов. на веселе и Вака Философов. Они были шумны и веселы, а мне от них делалось всё грустнее и грустнее. Балалайки, гитары, пенье и шуточки... Стара я стала на всё это.

Хожу одна ежедневно на Воронку и купаюсь в ледяной воде, а дорогой беру грибы, которых стало мало. — Натянула вчера холст, и завтра начну писать копию с Крамского.

Вчера вернулись от Стахович Лёва и Саша, им было очень весело.От Андрюши из Уфы с дороги веселое и слишком бодрое письмо От Андрюши из Уфы [...] веселое [...] письмо. Толстая пометила: «Андрюша добровольно уехал на японскую войну. Его жена и дети приезжали из Англии его провожать». . Он старательно не смотрит вперед и не оглядывается назад. Ко мне он относится более чем нежно в своем письме.

От Доры мрачное письмо От Доры письмо [...]. Это письмо Д. Ф. Толстой не сохранилось.; в Швеции холод и дожди,Хульда Хульда — нянька.ее не едет в Россию, здоровье хуже, и она жалеет, что Лёву отговорила с ней ехать. Лина и ее дети по-прежнему очень милы и приятны, Миша уехал в свое именье. Ольга тиха и очень много трудилась эти днинад твоим «Календарем» над твоим «Календарем». С января 1904 г. Толстой работал над «Кругом чтения», сборником афоризмов, расположенных по годовому циклу.
Следующее письмо от 22 сентября 1904 г. не печатаем. .

Мне очень жаль Сергея Николаевича, и тебя жаль, что тебе приходится смотреть на его страданья физические и нравственные. И правду ты говоришь, что тяжело бессилие всех окружающих в невозможности помочь и облегчить его страдания. Целую тебя и Машу и Коле мой привет. Всё-таки, как мне ни страшно, что тебе будет беспокойно без твоей спальни, — я рада буду, когда ты вернешься домой. Береги свое здоровье.

Твоя Соня Толстая.

Толстая пометила: «письмо из Ясной Поляны в Пирогово, куда Лев Николаевич ездил к умирающему своему брату, Сергею Николаевичу, который скончался 23 августа 1904 года от рака в лице».

№ 412

15 января. 1905 г. Москва

В Москве всё спокойно, милый Лёвочка. Кое-какие фабрики забастовали, но и те стали работать.Бахрушин Бахрушин. Речь идет о фирме т-ва кожевенной и суконной фабрики Алексея Бахрушина сыновей; фабрика находилась в Москве, на Ивановской улице. Маневр Бахрушина заключался в том, что он для того, чтобы сорвать грозившую возникнуть забастовку, сам закрыл фабрику на две недели, обещав рабочим оплатить перерыв, который Толстая называет «прогульными днями».иМорозов Морозов — товарищество Тверской мануфактуры Морозовых или Глуховская фабрика. сказали рабочим, что за прогульные дни вычета не будет, и им стало совестно и пошли работать. Газеты сегодня вышли. Поши Бирюкова еще нет, Павла Александровича я полчаса у телефона не дозвонилась и не дождалась. Серёжа, кажется, в хорошем настроении, пошел обедать к Маклаковым, а я собираюсь в концерт.

Была в банке, видела Дунаева, он сегодня едет в деревню на отдых, очень измучен и ужасается на дела в Петербурге. Я чувствую себя довольно хорошо, хотя уныло; никто теперь не может быть спокоен и весел, нигде.

Будь здоров, целую тебя, Сашу, Юлию Ивановну и Веру, поклон Душану Петровичу.

А что Илья Васильевич?

Твоя Соня.

№ 413

19 января 1905 г. Москва

Очень ты меня обрадовал письмом, милый Лёвочка, а сегодня ждалам-r Davitt M-r Davitt. В дневнике Маковицкого читаем: «Davitt был сначала рабочим, потом руководил ирландской земельной лигой в то время, когда отношения между англичанами и ирландцами были самые обостренные. Потом был членом парламента, но когда началась бурская война, вышел из него. За свою жизнь 9 лет просидел в тюрьме [...] Davitt был у Л. Н-ча прошлым летом. Л. Н. сейчас же узнал и очень ласково встретил его» («Яснополянские записки», I, стр.94)., обещавшего мне приехать по возвращении из Ясной, но так его и не было. Нам с Серёжей очень понравилосьтвое определение музыки твое определение музыки. Толстой писал 16—17 января: «Как ты наслаждаешься музыкой? Я на-днях думал о музыке вот что: музыка есть стенография чувств. Когда мы говорим, возвышением, понижением, силою, быстрой или медленной последовательностью звуков выражаем те чувства, которыми сопровождаем то, что говорим: выражаемые словами мысли, образы, рассказываемые события. Музыка же передает одно сочетание и последовательность этих чувств без мыслей, образов и событий. — Мне это объясняет то, что я испытываю, слушая музыку» (ПЖ, стр.577).
Иллюстрация:
С. А. Толстая у цветов
С фотографии 1910 г.
Музей-усадьба Ясная Поляна , что это стенография чувств. К сожалению музыки всю эту неделю не будет, толькоопера с Шаляпиным опера с Шаляпиным. 21 января 1905 г. в бенефис оркестра была исполнена в Большом театре опера Мусоргского «Борис Годунов» с участием Шаляпина в роли Бориса. в пятницу, я собираюсь поехать. Ежедневно мы с Павлом Ивановичем в музее; он от 11—3-х, а я от 12-ти, так как утром меня на части рвут по разным делам. Теперь их почти не осталось. В музее беспорядок, три ящика с рукописями рассохлись, и даже дно в одном вывалилось. Пришлось рукописи перетаскивать в шкап, ящики чинить отдавать, и я хочу шкап заказать еще для ящиков.

Повсюду в Москве идут совещания, сборища, разговоры. Завтра открываются выборы дворянские и составлены две противуположные записки:Самарина Самарин — Александр Дмитриевич Самарин, егермейстер, московский губернский предводитель дворянства, член Государственного совета.иТрубецкого записки [...] Трубецкого. «В московское дворянское собрание особое мнение» С. Н. Трубецкого, приложение к журналу заседания по поводу несогласия с адресом большинства. В записке читаем: «Всем стало ясно, что бюрократический строй, парализующий русское общество и русский народ и разобщающий его с монархом, составляет не силу, а слабость России. А между тем в адресе, принятом большинством московского дворянского собрания, не указано никакого пути для изменения этого строя. Своим умолчанием [...] оно освящает этот строй и мирится с ним в ту самую минуту, когда он оказывается всего более пагубным» (Собрание сочинений С. Н. Трубецкого — Публицистические статьи, 1907, стр.399). , и все о том говорят, кто кого победит. В «Посреднике» тоже сегодня сборище и совещание было, и у Маклакова, и Серёжа еще куда-то ездил.

У меня очень болит рот, язык, горло, нёбо — всё распухло, горит. Я знаю, чем лечить, но тут рецепта нет и очень мучительно.

Андрюша уехал в Петербург, прокутив три дня. Я его и не видела. Лину и Мишу тоже не вижу, только раз была у них. Сегодня обедала дома с Серёжей и двумя Марусями: Маклаковой иНарышкиной Нарышкина — Мария Михайловна Нарышкина, по мужу Бельская.
Следующее письмо от 14 февраля не печатаем. . А вечером собрались у меня: Лизанька, Наташа, Хрисанф, брат Саша, Маруся, К. Ф. Юнге с сыном, Анна Александровна Горяинова, Гольденвейзер с женой, — и опять разговоры о положении дел в России. Засиделись до 2-х часов, а теперь три часа ночи.

Завтра утром поеду в Третьяковскую галлерею, потом в музей, обедаю дома, а вечером придет скрипач со мной поиграть. Мне очень хочется уехать в пятницу вечером, и приехать утром в субботу домой; не знаю, удастся ли, так как в музее мы с Пошей еще не кончим наши работы. Тогда наверное в воскресенье.

Ты жалуешься на старость, я сама очень её чувствую, а эти дни метели — совсем плохо. И я с мнением Дуняши согласна, не то, что ты (что старо, то хорошо быть не может). — Как вы все живете? Что Илья Васильевич? Как метели, не вредят ли кому? Надеюсь, что ты бережешься. Целую тебя, всем мой привет.

Твоя Соня Т.

Рисунок

№ 414

7 апреля 1905 г. Москва

Очень меня обрадовалотвое письмо твое письмо. Толстой писал 3 апреля: «Очень огорчило меня, милая Соня, твое письмо [..]. Не езди через силу ни в Петербург, ни домой. Извести пожалуйста, как пойдет твое нездоровье. У тебя так много жизненной энергии, что я уверен, что скоро пройдет» (ПЖ, стр.577). , милый Лёвочка, спасибо тебе. Я тоже по-старчески спокойна, а главное я всем своим существом чувствую, что моя песенка спета и я никогда не поправлюсь, а так и пойдет всё хуже и хуже. Сегодня что-то опять стало больнее, но я всё-таки непременно уеду завтра вечером в Ясную.

Какая бы причина ни подточила мой сильный организм, — причина эта была орудием (по воле судьбы или бога, — кто во что верит), чтоб сократить мою ненужную уже никому теперь — жизнь, и я даже рада этому. Настроение мое серьёзное и какое-то беспросветное. Энергии растрачено слишком много, и ее нет уже больше. Прости, что навожу на тебя мрачность; но я приеду, может быть, раньше этого письма. Целую всех.

С. Т.

Толстая пометила: «Письма из Москвы в Ясную Поляну. В Москве я заболела теми болями, которые в 1906 году вызвали операцию (мне вырезали кисту)».

Настоящему письму предшествуют четыре других от 1, 2, 3 и 4 апреля; их мы не печатаем.

№ 415

27 апреля 1905 г. Москва

Пишу с Николаевского вокзала, билет взят и я сейчас еду в Петербург. Здоровье совсем хорошо, глаз всё то же. Немного жутко отъезжать далеко от вас всех, но уже решено. Целую всех, напишу еще из Петербурга завтра. Пришлите воскресенье в Тулу, к скорому. Прощай, милый друг.

С. Толстая.

Какие чудные весенние дни!

Толстая пометила: «Письмо в Ясную Поляну [с поездки] в Петербург, куда я ездила повидаться с семьей сына Лёвы и посмотреть редко интересную выставку портретов в Таврическом дворце, [организованную] по инициативе в. к. Николая Михайловича».

№ 416

10 мая 1905 г. Москва

Милый Лёвочка, ехала я одна в большом купэ. В Серпухове сел приличный и тихий господин. Заехала с вещами воВласьевский переулок Власьевский переулок. В Большом Власьевском переулке жили Масловы; в Малом Власьевском — Танеев., вижу стоит катафалк. Тогда я скорей послала за каретой, переоделась, и когда приехала к Масловым,тело Варвары Ивановны тело Варвары Ивановны. Под 10 мая С. И. Танеев занес в своем дневнике: «Сегодня хоронили Варвару Ивановну [Маслову]. Я пришел к выносу, был в церкви, уходил домой [...]. У дверей в церкви встретил С. А. Толстую, с которой сделалось дурно перед панихидою» (не напечатано). уже вынесли в церковь. Шла обедня, мне два раза чуть дурно не сделалось, но обошлось. Когда вышли на улицу и пошли за гробом, стало легче. Потом опускали в землю гроб, венки, «со святыми упокой» и проч., всё это так расстроивает. Потом обедали все у Масловых, и так день ушел. Только после всего этого я так дурно себя почувствовала, что пошла прямо к Усову. Он нашел меня очень ослабленной, говорит, что я себя голодом морю; пульс 92, одышка, плохой кишечник. Не велел утомляться, бросить иод, принимать горечь и проч. Прибавил под конец, что «если так пойдет дальше, то вы руки не поднимете». Просил через неделю написать, а через две непременно приехать. Ну вот и всё. — Теперь начну с завтрашнего дня делами заниматься и постараюсь не уставать.

Прощай, милый друг, береги свое здоровье, будем это делать друг для друга. Целую тебя, Сашу, Андрюшу и Серёжу.

Твоя Соня Толстая.

Со мной сейчас Маруся, очень боится, чтовозьмут Васю возьмут Васю — призовут на военную службу.
Следующие письма от 11 мая и 15 ноября не печатаются. .

Помета Толстой: «Из Москвы в Ясную Поляну».

№ 417

1906 г. Марта 14—15. Москва

Ночь. 15—16 марта 1906 г. [Москва]

Ну вот я и рада, что ты мне написал, милый Лёвочка, хотькоротенькое письмецо коротенькое письмецо — от 13 марта (ПЖ, стр.573; неверно отнесено к весне 1904 г.) . Хочу и я сегодня написать, что жива, но не совсем здорова, боли мои беспрестанно дают о себе знать, да еще и дорога по Москве ужасная! Сегодня хотела экономить, не взяла извозчика на резинах и очень повредила себе.

Спешу дела свои кончить, но пока серьёзных дел точно и не начинала.

Пришел сегодня с 11 часов Сергеенко, тут у меня сидели получатели денег из типографии, бумажной фабрики и пр. Сергеенко поехал со мной в Исторический музей. Там у меня дела с Станкевичем серьёзные по реэстру и проч., а Сергеенко с своими требованиями пристает. И три часа полных он меня измучил своими разговорами и уговорами дать ему чуть ли не всё, что там есть: дневники, письма, портреты. Я твердо отклоняла то, чего не хотела дать.

Так почти день и пропал. Приехал Серёжа, но я его видела одну минуту.

Из музыкальных удовольствий вчера было лучшее.Концерт Бетховена Концерт Бетховена. 13 марта состоялось шестое симфоническое собрание РМО в память Рубинштейна; Танеев исполнял четвертый фортепианный концерт Бетховена. с оркестром захватил своей красотой всю залу. И играл его Танеев великолепно. Успех был очень большой, подносили венки, хлопали без конца.

Сегодня былконцерт памяти Аренского концерт памяти Аренского — 14 марта концерт из сочинений Аренского с участием Танеева и Гольденвейзера. , но после Бетховена — это муха перед слоном. Играли и сюиту Аренского, как у нас, и это было лучшее. Сюита эта прелестна.

В пятницу поеду обедать кГагариной Гагарина — Мария Александровна Гагарина, рожд. Голицына-Прозоровская. , а вечером в консерваторию, ученический концерт.

Сегодня по всей Москвесобирали последние твои напечатанные вновь сочинения собирали последние твои напечатанные вновь сочинения. Имеются в виду выпущенные издательством «Обновление» и конфискованные брошюры Толстого: «Солдатская памятка», «Приближение конца», «Николай Палкин» и «Патриотизм и правительство». Ответственным редактором издательства был Николай Евгеньевич Фельтен., но они все, говорят, исковерканы ввиду цензуры. А мне этого бы не хотелось. Завтра обо всём переговорю с Горбуновым. — Здесь туман, 1 гр. тепла, к вечеру мороз, вообще гадко. Треск и шум. Ну, прощай, милый Лёвочка. Я сегоднятоже читала твои письма к Alexandrine тоже читала твои письма к Alexandrine. Толстой писал 13 марта: «Вчера читал свои письма к Александре Андреевне и вынес из них смирение и терпимость к молодым. Так много в этих письмах глупого и ничтожного. Есть кое-что и порядочное». — За год до своей смерти, в 1903 г., А. А. Толстая передала в Отделение русского языка и словесности Академии наук 110 подлинников писем Толстого с просьбой напечатать их после её смерти и смерти Л. Н. Толстого. Толстой просмотрел как письма, так и воспоминания А. А. Толстой. Изданы Толстовским музеем в Петербурге в 1911 г.. И там много умного и хорошего. Напрасно ты их унижаешь. Поблагодари Таню записьмецо письмецо [Тани] — открытка от 12 марта, в которой Т. Л. Сухотина между прочим писала: «Из Тулы приехал Серёжа и сейчас я иду играть в винт с ним, Сергеенко и папа́» (АСТ). ; может быть завтра вечером ей напишу. О дне своего приезда еще ничего не могу сказать. Так много еще дела! Целую всех.

Твоя Соня Толстая.

Считаем дату Толстой (ночь 15—16) ошибочной в виду почтового штемпеля (15 марта) и даты концерта памяти Аренского, упоминаемого в письме.

№ 418

14 мая 1906 г. Москва

Приехала с могилок моих детей, сижу одна в своем доме и очень что-то стало и грустно, и беспокойно о всех вас, так как не было еще от вас известий, а сегодня завернул страшный холод и северный ветер. Чего я боялась, то и случилось: Лёва с семьей переехал к дурной погоде, пропустив всю прелестную, жаркую весну.

С могилок я заезжала к становому, в Всесвятское, прося его попугать в Никольском народ, так как памятник Ванички опять разбит камнями. Оказался очень любезный, умный, пожилой человек (и становые бывают хорошие люди), и вот он мне рассказал, что на сегодня ждали и еще ждут, — теперь 8 часов вечера, — очень больших беспорядков; Сумской полк вернули из лагерей; все городовые и дворники вооружены; полиции столько, что по 4 человека стоят вместе. А дети артельщика мне сообщили, что с сегодняшней ночи будет опять всеобщая политическая забастовка, что такое возбуждение везде, какого еще и не было. В школах исчезла всякая дисциплина; здесь, в Земледельческой, на Смоленском рынке, чуть ли не бунт.

Становой говорил, что если б неДубасов Дубасов — Федор Васильевич Дубасов (1845—1912), адмирал, генерал-адъютант. В 1905—1906 г. московский генерал-губернатор, жестоко подавивший декабрьское восстание., то в то же время разгромили бы всю Москву и какой-тоФидлинг Фидлинг — Иван Иванович Фидлер (р. 1864), директор реформатского реального училища Фидлера в Москве; в здании училища с ведома Фидлера происходили в октябре 1905 г. митинги. В декабре 1905 г. Фидлер был арестован в связи с состоявшимся в его доме собранием вооруженных дружинников; в апреле 1906 г. предан суду Московской судебной палаты по 102 статье Уголовного уложения. Позже эмигрировал за границу. начал бы ей управлять. Вообще очень тревожно, и революция чувствуется в воздухе. На Думу не надеется никто; еще говорили здесь эти самые ребята — артельщика и Ильиничны, что будто Трепов будет диктатор и тогда всех к рукам приберут, а Думу разгонят. Извозчик же с вокзала мне с злобой говорил, что командующим всеми войсками назначен Трепов; что это безобразие, разве можно из полиции назначать на такое место. Оказалось он солдат, был на Турецкой и на последней, Японской войне и рассказывал так: «Уж и генералы были теперь на войне! Навезли баб и девок, жили в удовольствии, весь день коньяк дули, а мы, солдаты, в поле с голоду и холоду мёрли. Вот я у Скобелева служил, так тот отец нам был: мы голодны, и он с нами; мы холодны, и он с нами мёрзнет. Где солдаты, там и он». Он тоже в Думу не верит, говорит «разгонят, не позволят землю мужикам давать». — У всякого своя точка зрения, но отношение одно и то же: «разгонят».

Вчера обедали мы в «Метрополе»: Константин Александрович Рачинский, сын Серёжа и внук Серёжа, мисс Генж и я. Потом Серёжа внук меня проводил до моего дома, весь его осмотрел, приговаривал: «ах как уютно, как хорошо! Я желал бы жить в Ясной Поляне и здесь с папой».

Вечером пришли ко мне: Анна Ивановна Маслова,Юлия Афанасьевна Юрасова Юлия Афанасьевна Юрасова — двоюродная сестра Масловых.,баронесса Таубе с старшим сыном баронесса Таубе с старшим сыном — Софья Артуровна, рожд. гр. Келлер (р. 1855), жена сенатора Николая Эрнестовича Таубе. Их старший сын Георгий Николаевич Таубе (р. 1877), впоследствии начальник Владивостокского коммерческого порта., моряком, только что вернувшимся с войны и много рассказывавшим о безобразии распоряжений и правительства, иРождественского Рождественский — З. П. Рождественский (1848—1908), адмирал, командовавший второй эскадрой Тихоокеанского флота в русско-японскую войну; был разгромлен под Цусимой и вместе с флотом сдался в плен.
Следующее письмо от 15 мая не печатаем. . Все они под судом, эти моряки.

Всю пятницу я просидела по банкам, кое-что купила, обедала у Масловых, а вечером была у тётеньки, которая очень озабочена своим переездом в наш дом и сегодня присылала сюда Татьяну.

Вчера учитывала продажу книг и сегодня кончили. Ночью, с пятницы на субботу в 3 часа меня разбудили сильные боли в желудке, сделалось расстройство, я приняла энергические меры: опиум, мята, голодовка, — ну и прошло, хотя чувствую себя плохо. Да и зуб, доживая свои последние часы, разболелся ужасно. Зубной врач не взялся ничего делать до понедельника (завтра), так много у него дела, и вот завтра решится моя судьба, сколько я тут проживу еще. Кроме зубов и уборки вещей, которую и не могли сделать по случаю дождя, — я всё кончила. В забастовку я не верю, не может ничего повторяться в той же форме. Был ли у нас дождь в Ясной?

Ну вот и всё. Надеюсь хоть завтра иметь от вас известия. Так мне грустно было уезжать от всех, и главное от внуков новеньких, и не мочь оказать им помощь и ласку. Бог даст, еще поживем мы вместе. Если меня теперь задержат зубы, за то я уже до августа никуда не двинусь, такое счастье!

Целую всех и пишу всем без обращения, так как и сердцем обращаюсь ко всем.

Ваша общая жена, мама, свекровь, бабушка и пр.

С. Толстая.

(Как царь пишет: император Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский, и проч. и проч. Так и я.)

№ 419

6 апреля 1907 г. Москва

Милый мой Лёвочка, до сих пор нет от вас известий, и мне грустно.Симфонию Симфония — на церковном языке — книга, в которой собраны из одного или нескольких сочинений места, состоящие из одних и тех же слов (конкорданция слов).я искала во всей Москве, — и нет. В Синодальной лавке мне сказали, что наверное можно иметь симфонииу Барятинского у Барятинского. Толстая не точно выражается: кн. Барятинская составила «Симфонию или согласие на новый завет» (по русскому синодальному переводу, Варшава 1874; новое издание 1882)., и у другого, в Петербурге, Гостиный двор, книжныймагазинТузова магазин Тузова. В 1900 г. в издании книгопродавца И. Л. Тузова вышла: «Симфония на ветхий и новый завет — подробный алфавитный указатель слов и текстов на все канонические книги св. писания». для всяких религиозных книг. Они говорят: это магазин всемирный по обширности и количеству изданий по части божественной литературы. Если ты еще нигде не достал, напишите туда и вам вышлют наложным платежом наверное. Есть и Барятинского и другие там симфонии.

Вряд ли я отделаюсь к воскресенью; вероятно приеду во вторник утром. Если не будет телеграммы, пришлите в понедельник утром, если будет, — то во вторник, на Засеку.

Очень много дела, и очень трудно и тяжело. Еще отчёт артельщика не кончен, новый невозможен, ищу всюду.

В воскресенье утром только еще придет еще один артельщик. Беспорядок в делахРумянцева Румянцев — артельщик, заведывавший складом книг в хамовническом доме. большой. Ну да это не интересно. Как-то вы все? Целую вас. Что Танюшка?

Твоя Соня Толстая.

№ 420

12 декабря 1907 г. Москва

Милый Лёвочка, холод оказался гораздо менее страшен, чем я думала. До станции было даже приятно ехать: лунно, светло, дорога прекрасная. Сегодня утром в Москве было 28 град. и такой туман, что ничего не видно, и это было неприятно. Когда я села в Засеке в вагон, в маленьком купэ оказалсяжандармский офицер жандармский офицер — ротмистр Отдельного корпуса жандармов Корсаков, согласно отношению которого Н. Н. Гусев был освобожден, поскольку, по сообщению ротмистра, к формальному дознанию «по обвинению его [Гусева] в преступлении, предусмотренном 129 Угол. Ул., привлечен не будет» (от 20 дек. 1907 г.; дело хранится в ГТМ)., в руках которого делоГусева Гусев — Николай Николаевич Гусев (р. 1882), был секретарем Толстого с 1907 по 1909 г. Арестован 22 октября 1907 г. за распространение «вредных» взглядов среди местной крестьянской молодежи. Толстым были приняты меры к его освобождению. Гусев был освобожден 20 декабря 1907 г. без последствий. После вторичного ареста в 1909 г. Гусев был выслан на два года в Пермскую губернию. — В настоящее время
Гусев заведует рукописным отделением Государственного Толстовского музея в Москве. Ему принадлежит двухтомная биография Л. Н. Толстого (М., изд. Толстовского музея). . Оно перешло к нему по болезни другого офицера, и повидимому эта болезнь задержала выпуск Гусева. Началось мое знакомство с жандармом с того, что я спросила, едет ли он только до Тулы. И когда получила утвердительный ответ, то села в маленькое купэ и разговорилась с ним; очень я убедительно его просила скорее выпустить Гусева, и он сказал с какой-то улыбочкой «дня через три, четыре — выпустим».

В Москве прочла в газетах, чтосегодняшний камерный концерт сегодняшний камерный концерт. Концерт К. С. Сараджева, назначенный на среду 12 декабря, был перенесен на 17 января.не состоится, и опять причина — смерть. Умеротец скрипача отец скрипача — Сергей Соломонович Сараджев., который играл бы в этом концерте. Немного досадно. Поехала я в музей и там за своим любимым занятием просидела до 3-х. Потом была в банке, перевела в Тулу проценты, повидала беспокойного Дунаева, приходящего в отчаяние от положения дел в России и от вновь грозящей бурной революции. Сердце у него всё плохо, он лечится, и собирается в Ясную 6-го января.

Серёжа и Маша Серёжа и Маша — С. Л. Толстой с женой, Марией Николаевной, жили в то время в хамовническом доме, где останавливалась С. А. Толстая, приезжая из Ясной Поляны. благополучны, своими делами заняты и дружны. Нога болит всё так же.

Теперь I hope,1 [надеюсь] что всё у вас хорошо, и что благоразумно бережешь себя. Целую Сашу и Юличку, кланяюсь Душану Петровичу и остаюсь по гроп по гроп. Толстая подражает чьему-то произношению.
Следующее письмо от 14 декабря не печатаем (ГТМ). жизни твоя любящая и верная жена

старая Соня.

Писано из Москвы в Ясную Поляну. Предшествующее письмо от 7 ноября не печатаем (ГТМ).

№ 421

17—18 января 1908 г. ночь. Москва

Спасибо, милый Лёвочка, за письмецо. Я рада, что ты здоров и что тебе приятно с Чертковым. Очень желала бы его застать. А я заехала сегодня кЕл. Вл. Молоствовой Ел. Вл. Молоствовой — Елизавета Владимировна Молоствова (р. 1873), рожд. Бер; писала по вопросам сектантства. Знакомая Толстых. и вдруг вижу там Пошу Бирюкова; и он, и сын Илья, и Бутурлин сегодня у нас обедали, и было очень приятно.

Вчера я была в очень тяжелом настроении: у моей дантистки переменился техник, и теперь какой-то немец. Стал он мне снимать мерку с нижней челюсти гипсом и дал так затвердеть гипсу, что не мог снять. Тащили вдвоем — не могли ничего сделать; и этот коновал дернул изо всех сил и вытащил с страшной болью совсем здоровый коренной зуб, на котором держались фальшивые. Я кричала от боли и мне на минуту сделалось даже дурно. Работа зубная двигается медленно, и я в отчаянии не вижу конца, и конец будет, пожалуй, так плох, что придется обратиться к другому дантисту.

Здоровье тоже плохо: я два дня просидела дома (кроме утра у дантистки), и ничего не стало лучше. Сегодня опять лихорадка среди дня, 37 и 9. К вечеру прошло. Усов был два раза и теперь велел усиленно принимать хинин и непременно повидать Снегирева. Но Снегирев в деревне и приедет, может быть, в субботу. Не знаю, что и делать. И тоскливо, и домой хочется, и глупо не кончить начатого, т. е. зубов и лечения.

Мы хотим выехать вместе с Молоствовой в воскресенье вечером, но вряд ли придется, так как на мои мольбы скорей кончить зубы, — дантистка красноречиво молчит.

Ну вот, Лёвочка, всё я о себе пишу, даже совестно. Я всё-такина выставки на выставки. С декабря 1907 г. в Москве были открыты выставки: «Союза русских художников» (в Строгановском училище); «XXXVI передвижная выставка» (в Историческом музее) и «Выставка картин К. Е. Маковского». С. А. Толстая посетила выставки 13 и 17 января; у передвижников был выставлен новый портрет кисти И. Е. Репина «Л. Н. Толстой с супругой».забежала ив концерте в концерте. В своем Ежедневнике Толстая пометила под 17 января: «Вечер трио Танеева и чай у Масловых с ним».
Следующее письмо от 20 января не воспроизводится (ГТМ). сегодня была. Всё равно от этого не хуже.

Целую тебя и Сашу, и благодарю очень всех, и Юлию Ивановну, за частые известия из дому.

Твоя Соня Толстая.

Из Москвы в Ясную Поляну. Настоящему письму предшествует другое от 14 января (ГТМ); его мы не печатаем.

№ 422

12 февраля днем 1908 г. Москва

Милый Лёвочка, что-то у вас, как Сашино здоровье? Я еще из дому известий не имею и по старой привычке беспокоюсь; особенно жутко от этих страшных ветров и метелей. Сегодня 12 гр. мороза и снежная буря даже в Москве. Жутко, и ничего не хочется делать, всё как-то тяжело.

Эти два утра меня терзали опять зубными гипсовыми примерками, нервы расстроивает это ужасно. Потом идет примерка и переделка бандажей, и всё это, чтоб кое-как донашивать свое противное тело!

Серёжа с Машей приехали, но Серёжа по вексельным делам едет в Тулу, а мы с Машей пойдем настроивать нервы завтра вечером — слушатьпианиста Годовского Пианист Годовский — Леопольд Годовский (р. 1870), польский пианист; в программе его концерта 13 февраля стояли: Бетховен, Шуман, Шуберт, Шопен, Вл. Метцель и др., который играет удивительно. А вчера вечером я пошла к Масловым почитать больномуФедору Ивановичу Федор Иванович — Маслов. свои записки ... свои записки — «Моя жизнь» (ср. вступ. ст.). , и туда пришел Танеев и играл часа полтора, целый концерт, и очень хорошо. Сегодня еду к Екатерине Федоровне Юнге, тоже всё еще больной; а потом навещу и больного Дунаева.

Завтра от 11 до 3-х буду заниматься в музее. Перевела я тебе в Тулу1600 рублей с «Плодов просвещения» 1600 рублей с «Плодов просвещения». Гонорар за исполнение произведений Толстого на сцене поступал в личное распоряжение самого Толстого; Толстой раздавал эти деньги неимущим. , и там еще твоих денег около 1500 р., точно не помню.

Как трудно делать всякие дела и покупки потому, что везде жарко невыносимо в шубе, а на воздухе холод и ветер страшный. Я очень берегусь и вас умоляю делать то же. Здесь больных пропасть.Цуриков Цуриков — Александр Александрович Цуриков. лежит в инфлуенце, и разные знакомые.

Меня не просили вы писать, но когда мне взгрустнется по дому, всегда тянет хоть самой написать и всех заочно поцеловать. Был ли от.Григ. Петров Григ. Петров — Григорий Спиридонович Петров (1868—1924), церковный оратор и публицист, впоследствии сотрудник «Русского слова». За антицерковность лишен сана. Уговорившись через С. А. Толстую, приезжал в Ясную Поляну 24 февраля 1908 г. В появившемся вскоре после посещения Толстого фельетоне («Русское слово» 1908, март) о «Круге чтения» он писал под псевдонимом В. Курбского: «Л. Толстой, как ни великий гений, но это гений старой, отживающей России» (ср. Гусев, «Два года с Л. Н. Толстым», М. 1912, стр.98, 109—110).
Два следующие письма от 29 марта и 30 апреля 1908 г. не печатаем (ГТМ). и что он? Прощай, Лёвочка.

Соня Толстая.

№ 423

18 июня 1909 г. Я. П.

Милый Лёвочка, живем без тебя в Ясной, как тело без души. Посетителей нет, но зато нищих — ужасно много, не наготовишься мелочи. Мы благополучны, но нашла своих двух детей: Лёву и Сашу нервными и не радостными. Лёва лепит Сашу в крестьянском костюме; твой бюст, по-моему, испортил немного. Он ждет твоего возвращения, чтоб еще поработать с натуры, и не хочет уезжать, не повидав тебя.

Квартиру свою в Петербурге он сдал на два года и решил, теперь уже твердо, раз негде там будет жить, — не возвращаться в Петербург эти два года.

Сегодня рожденье Саши, и она уехала с утра тройкой в Тулу с Варварой Михайловной, и я невольно её обидела, не заказав завтрака получше, чего она ждала, а я думала, что она к завтраку не вернется совсем. И жалко её было, и тяжела ее грубость. Ну, да не привыкать!

Принялась я за хозяйство, и увидала, что очень многое без меня шло дурно. Да и просто, когда вернешься домой после отсутствия, — всё виднее, и энергичнее за всё берешься.

Я всё еще живу воспоминаниями Кочетов и всё мне слышитсяТанюшкин голосок Танюшкин голосок — дочь М. С. и Т. Л. Сухотиных Татьяна (р. 1905); в 1930 г. вышла замуж за итальянца Леонардо Альбертини. , и всё кажется, что я о тебе должна что-то хлопотать и заботиться.

Дорога наБлагодатную Благодатное [Архангельское] — ближайшая к имению Сухотиных станция Орловско-Грязской ж. д.на этот раз мне показалась гораздо легче и короче.

Мамонтов Мамонтов — Всеволод Саввич Мамонтов, сын фабриканта Саввы Ивановича Мамонтова. говорил, что на Мценск совсем ездить нельзя, делают огромные объезды, вязнут в бродах, опаздывают и страшно утомляются от длинного пути и ужасных дорог. Дождь и сегодня шел.

От Орла до Засеки можно поспать, приехать на рассвете и опять лечь, — и вполне хорошо отдохнешь. Я советую ехать на Благодатную, а впрочем, дело ваше.

Таню и внучку и тебя целую, всем мой привет. Как-то твое здоровье?

Твоя Соня Толстая.

Помета Толстой «Из Ясной Поляны в Кочеты, именье Сухотиных».

№ 424

20 июня 1909 г. Я. П.

Спасибо записьмо письмо. Толстой писал 17 июня: «Вот и пишу тебе, милая Соня, чтоб ты не беспокоилась. Вчерашнюю ночь от 16 на 17 очень болела голова, но нынче, 17-го, лучше и лучше, и гулял, и ел, и главное работал хорошо [...]. Пишите мне чаще» (не опубликовано). , милый Лёвочка, я рада, что тебе лучше. Погода стала сноснее, и это всегда на здоровье влияет хорошо. Ты просишь чаще писать: но о чем? У нас так тихо, однообразно идет жизнь, что и писать не о чем. В Кочетах гораздо оживленнее и люднее, и вообще движения жизни больше.

Эти дни я принялась энергично за разные хозяйственные дела: проверяла книги и счёты приказчика, чинила дороги и мосты, отводила еще иначе воду из-под флигеля, рубила вокруг усадьбы и привела Сашу с Лёвой по этому поводу в оживленное состояние, результатом которого было исчезновение целого сиреневого куста перед окнами Саши. Она жалуется на сырость и радуется, что стало светлей.

Но сегодня мне уже надоела эта деятельность; хочу съездить вТелятинки; ничего о тамошних жителях не знаю Телятинки; ничего о тамошних жителях не знаю. В Телятинках жили Чертковы и Гольденвейзеры.. А потом сяду писать свою «Жизнь». Много времени провожу с Лёвой; вечерами сидели вдвоем и много беседовали. Мне его почему-то очень жаль; в ожидании возвращения твоего он лепит Сашу, но что-то не нравится мне. Вчера он заговорилоб отъезде об отъезде [Лёвы]. Л. Л. Толстой в то время увлекался скульптурой; в связи с этим он уехал на год во Францию, где работал в Париже под руководством Родэна и Верде. ; так как пароход из Риги только по субботам, то ему надо уезжать в четверг. Сдав свою квартиру в Петербурге жизнь его на эти два года остается не определенна; в Россию он уже в этот срок не вернется, и ему, повидимому, больше всего жаль расстаться с нами. Стараюсь его бодрить и приласкать, но он грустен. Помню, когда во время операции я была близка к смерти, мне всё в жизни показалось ничтожно, нелепо, и выступило одно, несомненное и ясное — это помогать людям жить, облегчать им тяжесть жизни; и не словами, а делом, личным участием. А это мы меньше всего умеем делать, а хочу стараться.

Прощай, не забывай нас. Твоя Соня.

Двух Таничек Двух Таничек — Татьяны Львовны и ее дочери Татьяны Михайловны Сухотиной. поцелуй, они мне многое дали своей лаской и любовью.

Поклон остальным.

Андрюша зачем-то уехал в Петербург.

Рисунок

Иллюстрация:

Л. Н. и С. А. Толстые
С последней фотографии, снятой 23 сентября 1910 г., за месяц до ухода
Толстого из дома
Музей-усадьба Ясная Поляна

Из Ясной Поляны в Кочеты, имение Сухотиных.

№ 425

24 июня 1909 г. Я. П.

Вчера получилатвое письмо твое письмо. Толстой писал 23 июня: «Повторяю совет не придавать важность хозяйству, а тому, как ты верно пишешь, чтоб быть доброй. Только одно это нужно. И доказательство, что это одно нужно, то, что это одно всегда можно» (не напечатано). , милый Лёвочка, с наставлениями: как можно меньше приписывать важности хозяйству и еще, что добрые чувства к людям несравненно важнее всех дел. На это можно много ответить. Добрые чувства на словах, а не на деле — не имеют никакой цены. Хозяйничаю же я сама только потому, что желаю никого не обидеть, вести дело справедливо и снисходительно там, где могу. Три дня ко мне ходилиГрумонтские мужики Грумонтские мужики — из ближайшей к Ясной Поляне деревни Грумонт. . Их 15 дворов, и я написала старосте бумагу, чтоб отдаваемые мною 37 десятин разделить поровну. Староста и самый дерзкий мужик, Григорий Матросов, делили землю по кумовству, и себе так, что им доставалось гораздо больше, чем бедным. Ни за что не хотели сделать по-моему, т. е. поровну. Тогда я сказала, что со всем не отдаю землю, и не́чего делать — разделили по-моему, и бедняки приходили меня благодарить.

Это один пример. А их много других: квитки не принимают у бедных в уплату аренды, часть лугов скрывают, чтоб отдать потом кому удобнее, и кто поднесет... Да всего не пересчитаешь, не говоря уже о разных простых хозяйственных, разумных распоряжениях.

Тяжелый был день вчера сплошь. Приехал Андрюша, запутался в долгах, нужно 8 тысяч, плачет, просит прощенья; долги старые, ждать не хотят те, кто давал. Я отказывала, он говорил: «остается убить себя» и рыдает. Так и уехал. А ты знаешь, как это меня расстроивает всю жизнь.

За обедом к террасе подошла молодая баба, просит помочь ребенку на втором году: упал в окно, страшная рана на голове, до кости, страшно смотреть. Саша свезла ее к фельдшерице у Чертковых, но та ничего не могла сделать, и завтра ребенка везут в Тулу. Вообще отсутствие доктора очень чувствуется здесь; уж привыкли к помощи от нас, и всё приходят. Потом, после обеда, в довершение всему,письмо от Димы письмо от Димы — сына Черткова Владимира Владимировича. В письме этом («23 июня» — помета Толстой) В. В. Чертков писал: «Батя был у Столыпина с визитом и тот ему объявил полный отказ о возвращении его сюда. Столыпин сказал, что полковник привез самый неблагоприятный отзыв о бате, говоря, что крестьяне с тех пор, как тут мы поселились, стали меньше платить податей и т. д. Когда батя спросил, можно ли ему поехать на время к больной жене, Столыпин сказал, что он должен справиться об этом в полиции, так как может быть местные помещики будут недовольны этим» (АСТ), — Черткову было запрещено пребывание в Тульской губ., что Чертков был уСтолыпина Столыпин — Петр Аркадьевич Столыпин (1862—1911), с апреля 1906 г. — министр внутренних дел, с июня 1906 г. кроме того — председатель Совета министров. По поводу реакционной политики Столыпина Толстой писал в первом наброске статьи «Не могу молчать» — «Петр Столыпин и Николай Романов — два главные скрытые палачи». — Переписка Толстого со Столыпиным опубликована в юбилейном сборнике «Л. Н. Толстой» М., ГИЗ, 1928. , и тот ему отказал окончательно возвращение домой. Чертков просил навестить больную жену, и на это Столыпин сказал, что это дело полиции допустить или нет. Что за безобразный деспотизм!

Всё это нас с Лёвой расстроило; он говорит: «уеду в Швецию поскорей». Вот и ты уехал, живешь, наслаждаешься; а я давно забыла, что такое радость жизни. Всё от чего-нибудь сердце болит, и всё давит мои навьюченные жизнью плечи. Ну прощай, будь здоров и весел.

С. Толстая.

№ 426

25 июня 1909 г. Я. П.

Я уже писала тебе, милый Лёвочка, что Черткову окончательно отказано не только в возвращении в Телятинки, но и в свидании с женой. Галя решила немедленно ехать вименье Пашковых Имение Пашковых — Крёкшино, Звенигородского уезда, Московской губ., под Москвою, куда едет и Ольга еще раньше, чтоб исследовать, насколько удобно там жить. Галя говорила, что уедет через неделю; значит теперь через пять дней. Бедный Димочка ужасно огорчен, не знает еще, что будет делать. В Телятинках налажено и его хозяйство, идут и работы по постройкам, по покосу, по огороду и проч. Вообще уныние на всех большое, даже на мне. Тем более, что Лёва сегодня вдруг взял и сломал твой бюст, проработав страшно напряженно над ним месяц, уложил свои вещи и сегодня в ночь уезжает в Швецию. Мне жаль его и грустно с ним расстаться. Он очевидно никак не думал, что после 8 лет ты вдруг уедешь из дому так на долго. Но он ни разу не возроптал и говорил, что благодарен за то, чтоты ему посидел немного ты ему посидел немного, — попозировал. , когда был дома. Мне приятно было пожить с ним; теперь мы остаемся три женщины в одиночестве.

Сейчас была страшная гроза и ливень. Такого сухого, резкого удара грома, какой был пять минут тому назад, — я еще в жизни никогда не слыхала. А у нас вчера и сегодня скосили лучшие луга и ужасно досадно, что всё так основательно смочило, и, пожалуй, еще снесло траву этим ливнем. Одна тучка — и столько порчи.

Получиладлинное письмо от Машеньки длинное письмо от Машеньки — от 19 июня, на восьми страницах (АСТ). сестры, она здорова и очень умиляется своей монашеской жизнью. Посетителей у нас не бывает никого, и я занимаюсь своими записками, хозяйством и разными делами, хотя на душе очень тоскливо и одиноко.

Вся моя жизнь сложилась для тебя и тобой, и, конечно, когда остаешься одна, то и одиноко. Когда же ты вернешься? Как нарочно, об этом умалчивается. — Сейчас телеграмма от Зоси к Саше. Ее нет дома, но вряд ли она меня оставит совсем одну. Впрочем дело ее.

Если б я была добра, я бы радовалась, что тебе весело и хорошо. Я и стараюсь этому радоваться, а все-таки, независимо от рассуждений, тоскует сердце. Да и обстоятельства так плохо сложились. Целую тебя и Таничек.

Твоя С. Толстая.

№ 427

5 сентября 1909 г. Я. П.

Сегодня днем проводила я, милый Лёвочка, сестру Машеньку с Лизой. Отъезд её был без суеты, спокойный и трогательный. Она всем была довольна, и завтраком, и пирожками на дорогу, и экипажем, прощаясь, за всё меня благодарила и даже расплакалась. И так она мне была мила в своей монашеской, остроконечной шапочке, с добрыми, наивными, полными слёз — глазами.

Пошли мы сВарварой Михайловной Варвара Михайловна — В. М. Феокритова, приглашенная С. А. Толстой машинистка; была дружна с Александрой Львовной Толстой. гулять; она купалась. Потом вдвоем обедали на балконе. Погода чудесная и я любуюсь и природой, и небом, и молодым месяцем, и звездами, и цветами — и никуда не хочется двигаться.

Вечером приехалиГольденвейзеры Гольденвейзеры. Пианист А. Б. Гольденвейзер и его жена, Анна Алексеевна. Гольденвейзеры проводили лето в Телятинках в имении А. Л. Толстой. В книге Гольденвейзера «Вблизи Толстого» под 3 сентября 1909 г. описан выезд Толстого из Ясной Поляны, пребывание в Москве и отъезд в Крёкшино (т. II, стр.318—324).супруги, и Ал. Бор. мне очень интересно рассказывал о твоем путешествии и похождениях по Москве. Давно ты не был в городе! А меня совсем не тянет в Москву, и не знаю еще, когда поеду, нога болит левая, и вообще энергии нет, не хочется опять хлопотать, трудиться, заниматься скучными делами, от которых нет никакой радости, а много неприятностей и недовольства детей, что всё им мало и мало дают денег. Получилаот Сони, жены Ильи, очень дерзкое открытое письмо от Сони [...] открытое письмо. С. Н. Толстая писала: «Милая Софья Андреевна, позвольте вам напомнить, что вы ставите меня в очень неудобное положение, высылая деньги не равномерно. Весь месяц август прошел для меня в бесплодном ожидании, если бы вы приказали артельщику всякое первое число высылать, может быть это было бы для вас удобнее, так как не надо было бы самой об этом думать. Уважающая вас С. Толстая» (почт. шт. Калуга, 3 сентября 09 г.; хранится в АСТ) — С. А. Толстая в продолжение многих лет высылала семье И. Л. Толстого по 100 руб. в месяц. , и так стало грустно и больно!

Сегодня был посетитель с корзинкой — из Оренбурга; потом дама из своего именья где-то околоРвов Рвы — станция узкоколейной железной дороги Тула — Лихвин, в восьми верстах от Ясной Поляны.поговорить о сыне, который собирается к духоборам; потом 4 мужика, у которых сгорели вКрыльцове Крыльцово [Кривцово] — деревня в пяти верстах от Ясной Поляны. сараи с хлебом и гумна. Еще нищие, цыганки и проч. Немного жутко по ночам, и у нас ночуют еще поочередно оба кучера.

Скажи Саше, что по всей вероятности кусала наших собак не бешеная собака. Сегодня вечером мимо нашей террасы прошел охотник с ружьем и собакой, по описанию той самой, которая напала на наших.

Целую Сашу, Ольгу, внуков, Галю, тебя и всем мой дружеский привет.

Твоя Соня Толстая.

Из Ясной Поляны в Крёкшино, куда Толстой ездил повидаться с Чертковым.

№ 428

13 декабря 1909 г. 12 час. дня. Москва

Милый Лёвочка, исполняю с радостью твое желанье и пишу тебе. Я вполне благополучна и еду сейчас в деннойконцерт памяти Гайдна концерт памяти Гайдна — концерт в память столетия со дня смерти Иосифа Гайдна в Большом зале Московской консерватории, под управлением Василенко.— весь из его сочинений, иВанда Ландовска Ванда Ландовска (р. 1877) — польская пианистка. Знакомая Толстых. Была в Ясной Поляне в 1908 г. Исполняла фортепианный концерт d-dur и сонату e-moll Гайдна.играет на клавесине. Вчера я ужасно устала, главное от бессонной ночи в чрезмерно натопленном вагоне.Книжечка моя Книжечка моя — детская книжка, составленная С. А. Толстой «Куколки-скелетцы» и др. рассказы. М. 1910, 94 стр.выйдет завтра, в 9 часов утра, и её развезет артельщик по магазинам. Мне говорили, что был уже о нейотзыв отзыв — сведений не имеется.в«Русских Ведомостях» «Русские Ведомости» — зачеркнуто «Русское слово»., но я его не нашла, а очень, говорят, расхвалили. Но мне гораздо приятнее, например, то, что я сейчас прочла маленькому Серёже рассказ мой «Ваничка» вслух, и он умилялся и всё повторял: «как мило»; тоже умилялся исын Стёпы сын Стёпы — Николай Степанович Берс. , похожий ужасно на отца.

Теперь вот что, Лёвочка. Прошу тебя, потому что не хочется писать отдельно, Саше. Вся семья Серёжи и двое Берсов приедут на все праздники. Прикажи Илье Васильевичу, чтоб велел сейчас же протапливать флигель; я распорядилась у приказчика, какого рабочего для этого отрядить и какими дровами топить. Прости за поручение. Морозы большие, и если не топить сейчас, стены очень промерзнут и тогда труднее согреть дом.

Здесь всё благополучно, из знакомых видела только в банке цветущего Дунаева. Дела сделала мало, очень трудно: жаркие помещения после резкого ветра и мороза, и тяжелая шуба.

Целую вас всех, и постоянно думаю о вас и озабочена тобой. Береги себя, милый друг.

Твоя Соня старая.

№ 429

1910 г. Мая 4. Я. П.

ПриехалАндрюша с женой и девочкой Андрюша с женой и девочкой — Андрей Львович со второй своей женой Екатериной Васильевной и дочерью Марией Андреевной (р. 1908). — Лев Николаевич писал жене 4 мая: «Скажи Андрюше и Кате, что жалею, что они меня не застали» (не опубликовано)., и мы только что обедали. Андрюша очень огорчен, что дом пустой, обо всех спрашивает, сентиментально относится к Ясной Поляне, и как будто чем-то невысказанным — взволнован.Своим назначением доволен Своим назначением доволен. А. Л. Толстой получил место непременного члена тамбовского отделения дворянского и крестьянского банка., уедет дней через 9 в Тамбов. Язову его в пятницу в Кочеты зову его в пятницу в Кочеты — 7 мая; приехала С. А. Толстая в Кочеты с сыном Андреем 9 мая. , но он не решил еще, поедет ли со мной.

Прилагаю присланную на имя Душана Петровича какую-то бумагу и два иностранных письма Льву Николаевичу.

Завернул холод, и я боюсь, что дурно это на тебе, милый Лёвочка, отзовется. Пожалуйста, берегись и пищей, и холод принимай во внимание. Жаль для семьи Андрюши, что так уныло. Я очень, очень занята. Прислалипропасть корректур пропасть корректур. С. А. Толстая выпускала двенадцатое собрание сочинений Толстого в двадцати томах. , весь день их исправляла, просматриваю опять и «Отрочество», и готовлю счёты к годовому отчёту книжной продажи.

В хозяйстве неприятности; третьего дня в саду, перед флигелем привязали на время лошадь, Бурого мерина; я убиралась во флигеле. И среди дня, перед моими глазами почти, лошадь исчезла, и двое суток ее нет; вероятно увели. ВернулсяАлексей Копылов Алексей Копылов — Алексей Иванович Копылов (р. 1873), ясполянский крестьянин. из острога, где сидел четыре раза; уж не он ли?

Ну, прощайте, всем привет, целую тебя, Лёвочка, и двух Таничек. Трогательно отношение милой моей внучки, Танички, ко мне. Скоро её, душку, увижу.

Ваша старая, одинокая С. Толстая.

Писано в Кочеты, имение Сухотиных, куда 2 мая уехал Толстой. Датируется по содержанию письма и на основании почтовых штемпелей: Засека 5 мая, Благодатная 7 мая.

№ 430

17 июня 1910 г. Я. П.

Сегодня нет от вас известий, милый Лёвочка; надеюсь, что это означает, что всё хорошо. Как-то Сашин насморк разрешился и не перешел ли в кашель?

Вчера мы ездили с Варварой Михайловной в Тулу, и обе очень устали. У зубной дамыПоповой Поповой — Ольга Дмитриевна Попова, женщина-врач в Туле. починила зубы; у докторши, престарелой Кидаловой получила полезные советы; в банке устроила денежные дела и кое-что купила. Пришлось долго быть в Туле, потому что докторша только в 5 часов откуда-то вернулась.

Вечером пришлаНиколаева Николаева — Лариса Дмитриевна Николаева, жившая в 1910 г. в деревне Ясная Поляна со своим мужем, переводчиком Генри Джорджа, Сергеем Дмитриевичем Николаевым (1861—1920). , и приехали меня навестить Гольденвейзеры. Анна Алексеевна мне всегда приятна; она умная и очень хорошая женщина.

В доме нигде пройти нельзя: везде поставлены козла, и одни скоблят, другие красят. Две верхние комнаты будут готовы через два дня.

К Чертковым я не могу ехать: и по не совсем хорошему здоровью и по тому, что впуталась в такую сеть разных дел, что выбраться трудно.

Разумеется, если б ты, сохрани бог, захворал, или я бы зачем-нибудь была нужна, — я приехала бы немедленно. Но, надеюсь, что первое не случится, — а последнего давно уже я не чувствую. Спасибо судьбе и тебе и за то, что было.

Прочла сегоднязаявление Черткова заявление Черткова — «письмо в редакцию» Черткова, помеченное 13 июня, в котором Чертков пишет, что «Льву Николаевичу нежелательно посещение здесь посторонних лиц, не имеющих до него определенного дела» и о том, чтобы «лица, раньше чем предпринимать поездку, списывались со мною относительно наиболее удобного для Льва Николаевича дня их посещения».о том, чтоб спрашивали его позволения люди, желающие тебя видеть. Зачем? Ведь ты 24-го хочешь вернуться; а это скорее вызовет посетителей. У нас их совсем не бывает; был только какой-то депутат, приглашать тебя лично наконгресс мира конгресс мира. Организованный комитет Всеобщего конгресса мира приглашал Толстого лично прибыть на конгресс в Стокгольм. Еще в августе 1909 г. Толстой приготовил для конгресса доклад. Толстая была против поездки, и самый конгресс 1909 г. не состоялся. В 1910 г. на конгрессе представителем от России был кн. П. Д. Долгорукий. Речь Толстого прочитана не была, ибо, как пишет биограф Толстого, умеренная и либеральная среда пацифистов, собравшихся на конгрессе, была скандализирована «выходкой» Л. Н-ча, считавшего, что для того, чтобы люди не воевали, — «не должно быть войска» (Бирюков, 1923, IV, стр.181). ; но я его не видала, он тотчас же уехал. Нищих тоже мало; подаем всем.

Пока прощай, милый, будь здоров и спокоен. Целую Сашу.

Твоя Соня Толстая.

Толстая пометила: «Письма в Мещерское [близ станции Столбовой, М. -Курской ж. д.], где жили Чертковы, из Ясной Поляны. Лев Николаевич уехал туда с Сашей, доктором, секретарем и лакеем».

№ 431

18 июня 1910 г. Я. П.

Очень извиняюсь, милый Лёвочка, чтовстревожила вас телеграммой встревожила вас телеграммой. Толстая пометила: «В Ясной Поляне была получена срочная телеграмма от редакции «Петерб. Вед.» с запросом о здоровье Льва Николаевича. Я очень испугалась и запросила об этом телеграммой к Чертковым». — Толстой отвечал 18 июня: «вдруг утром пришел Чертков с твоей, непонятной для нас, полученной ночью телеграммой. У нас решительно хоть мало-мальски неприятного, не хорошего не было и нет» (ПЖ, стр.583). . Жила я спокойно, старалась не нарушать своего внутреннего равновесия для той усиленной работы, которую пришлось это время делать. Поездка в Тулу меня очень утомила, я опять перестала спать ночи, а эта глупая петербургская телеграмма меня ужасно испугала, именно потому, что она срочная. То, что создавало в этот вечер мое встревоженное воображение, с страшной быстротой сменяя картины, события и различные положения, — составило бы интересную повесть какого-то полубреда. Я думала, что в Петербурге узнали раньше о твоем внезапном нездоровье или даже смерти, — и я всю ночь не спала до утра, пока получила письма и телеграмму, за которую благодарю.

Приехала Ольга с Соней и Илюшком Приехала Ольга с Соней и Илюшком — Ольга Константиновна Толстая с детьми: Софьей Андреевной и Ильей Андреевичем (р. в 1903 г.; в настоящее время живет в США). на один день, и я им очень рада. Пойдем на купальню. Целую тебя и новорожденную Сашу.

С. Толстая.

№ 432

15 июля 1910 г. в Ясной Поляне.

Лёвочка, милый, пишу, а не говорю, потому что после бессонной ночи мне говорить трудно, я слишком волнуюсь и могу опять всех расстроить, а я хочу, ужасно хочу быть тиха и благоразумна. Ночью я всё обдумывала, и вот что мне стало мучительно ясно: одной рукой ты меня приласкал, в другой показал нож. Я еще вчера смутно почувствовала, что этот нож уж поранил мое сердце. Нож этот — это угроза, и очень решительная, взять слово обещания назад и тихонько от меня уехать, если я буду такая, как теперь. Тогда чему же верить, если можно на другой день брать назад свои слова.

Такая я, как теперь, я несомненно больная, потерявшая душевное равновесие и страдающая от этого. Значит, всякую ночь, как прошлую, я буду прислушиваться, не уехал ли ты куда? Всякое твое отсутствие, хотя слегка более продолжительное, я буду мучиться, что ты уехал навсегда. Подумай, милый Лёвочка, ведь твой отъезд и твоя угроза равняются угрозе убийства. Разве я могу жить без тебя. Разве я вынесу, что ты, без всякой вины с моей стороны, бросишь меня несчастную, безумно — более чем когда либо горячо любящую тебя? Как же я теперь под такой угрозой выздоровлю, день и ночь боясь твоего бегства? И опять я всё плачу, и сейчас вся дрожу, и у меня всё, всё болит. Подожди уходить, ведь я надеюсь сама скоро уйти, господь на меня оглянется же. Теперь я за свои грехи страдаю.

Потомв письме Черткова в письме Черткова. Перед отправкой дневников Чертков писал Толстому: «Мне сегодня особенно живо вспомнилось умирание Христа, как его поносили, оскорбляли, как глумились над ним, как медленно убивали его, как самые близкие к нему по духу и по плоти люди не могли к нему подойти и должны были смотреть издали, и как все это он чувствовал и говорил: Прости им, так как они не ведают, что творят»; самой же С. А. Толстой Чертков писал так 7 июля 1910 г.: «Я указал Вам на то, что до сих пор никогда не злоупотреблял моим близким знакомством с интимной стороной Вашей семейной жизни, что никогда не совершал в этом отношении никаких indiscrétions и что никогда не сделаю это и в будущем, несмотря на то [подчеркнуто Чертковым], что располагаю уже давно достаточными данными для того, чтобы повредить Вам с этой стороны, если бы я пожелал это сделать». Хранится в АСТ)., над которым ты почему-то плакал, он видно надеется, что ты ему отдашь, когда захочешь,дневники свои дневники свои. Речь шла о семи тетрадях дневников Толстого за десять лет, начиная с 1900 года. — Толстой писал Софье Андреевне 14 июля: «Старые дневники возьму у Черткова и буду хранить сам вероятно в банке. Если тебя тревожит мысль о том, что моими дневниками, всеми местами, в которых я пишу под впечатлением минуты о наших разногласиях и столкновениях, что этими местами могут воспользоваться недоброжелательные к тебе будущие биографы, то, не говоря о том, что такие выражения временных чувств как в моих, так и в твоих дневниках никак не могут дать верного понимания о наших настоящих отношениях, — если ты боишься этого, то я рад случаю выразить в дневнике или просто, как бы в письме, мое отношение к тебе и мою оценку твоей жизни. Мое отношение к тебе и моя оценка тебя такие: как я смолоду любил тебя, так я, не переставая, несмотря на разные причины охлаждения, любил и люблю тебя. Причины охлаждения эти были (не говорю о прекращении брачных отношений, — такое прекращение могло только устранить обманчивое выражение не настоящей любви), причины эти были во-1-х, всё большее и большее удаление мое от интересов мирской жизни и мое отвращение к ним, тогда как ты не хотела и не могла расстаться, не имея в душе тех основ, которые привели меня к моим убеждениям, что очень естественно и в чем я не упрекаю тебя. Это, во-1-х. Во-2-х (прости меня, если то, что я скажу, будет неприятно тебе, но то, что теперь между нами происходит, так важно, что надо не бояться высказывать и выслушивать всю правду), во-вторых, характер твой в последние годы все больше и больше становился раздражительным, деспотичным и несдержанным. Проявления этих черт характера не могли не охладить — не самое чувство, а проявление его. Это, во-2-х. В-3-х, — главная причина была роковая, та, в которой одинаково не виноваты ни я, ни ты, — это наше совершенно противоположное понимание смысла и цели жизни. Всё в наших пониманиях жизни было прямо противоположное: и образ жизни, и отношение к людям, и средства к жизни — собственность, которую я считал грехом, а ты необходимым условием жизни. Я в образе жизни, чтобы не расставаться с тобой, подчинялся тяжелым условиям жизни; ты же принимала это за уступки твоим взглядам, и недоразумение росло все больше и больше. Были и еще другие причины охлаждения, виною которых были мы оба, но я не стану говорить про них, потому что они не идут к делу. Дело в том, что я, несмотря
на все бывшие недоразумения, не переставал любить и ценить тебя. Оценка же моя твоей жизни со мной такая. Я, развратный, глубоко порочный в половом отношении человек, уже не первой молодости, женился на тебе, чистой, хорошей, умной, 18-тилетней девушке, и, несмотря на это мое грязное, порочное прошедшее, ты почти 50 лет жила со мной, любя меня, трудовой, тяжелой жизнью, рожая, кормя, воспитывая, ухаживая за детьми и за мной, не поддаваясь тем искушениям, которые могли так легко захватить женщину в твоем положении — сильную, здоровую, красивую. Но ты прожила так, что я ни в чем не имею упрекнуть тебя. За то же, что ты не пошла за мной в моем исключительном духовном движении, я не могу упрекать тебя и не упрекаю, потому что духовная жизнь каждого человека есть тайна этого человека с богом, и требовать от него другим людям ничего нельзя. И если я требовал от тебя, то я ошибался и виноват в этом». для работы. Опять день и ночь терзанья, что ты их ему отдашь тихонько от меня. Одна надежда, что ты дашь мне хранить бумагу и ключ от ящика в банке. Отдай, голубчик. Я ведь ровно ничего не могу сделать, всё будет на твоё имя. Сними с меня эти два тяжелые, постоянно гложущие меня подозрения: 1) что ты тихонько от меня уйдешь, 2) что ты тихонько от меня опять отдашь Черткову дневники. Ведь я, право, не обманывая говорю тебе, что я совсем, совсем еще больна, надо же это признать, что делать? что я пока на твой взгляд сошла с ума, простить и помочь мне... Не иду с тобой здороваться, чтоб своим видом не раздражить тебя. Не буду ничего больше говорить; я боюсь себя и мучительно жалею тебя, милый, бедный мой, любимый, отнятый у меня, оторванный от моего сердца — муж мой! И как эта огромная рана болит! Самое больное то, что я, страдая, мучаю тебя. Надо уехать мне, и я, может быть, решусь на время!

С. Т.

Толстая пометила: «Письмо, непосланное и переданное дома в Ясной Поляне. После пребыванья у Черткова Лев Николаевич переменился ко мне, грозил уходом и измучил меня, расстроив и так надорванный трудной работой организм». — Начиная с середины 1910 г. в письмах Толстой обнаруживаются черты её обострившегося болезненного состояния; диагноз, поставленный в ноябре 1910 г. психиатром Растегаевым, был сформулирован последним в следующей характеристике Толстой: «Восприятие внешних впечатлений не нарушено, ориентировка в месте и времени сохранена вполне. Сознание совершенно ясное и остается таковым даже во время возбуждения. Внимание в общем не расстроено; но у Софьи Андреевны проглядывает резкое стремление сделать себя, свою личность, свои интересы центром, на который были бы обращены взоры не только её близких, родных, друзей, знакомых, но и случайных лиц, с кем ей приходится сталкиваться. Память сохранена очень хорошо и она припоминает факты близкого и далекого прошлого не только в их общих очертаниях, но припоминает и мелкие детали их. Со стороны суждения и критики у Софьи Андреевны наблюдаются известные расстройства. Эти расстройства выражаются в слабости критики и особенно самокритики. Считая свои взгляды, стремления справедливыми, она не обращает внимания на доводы окружающих и в стремлении отстоять свои взгляды она нередко уклоняется от правдивой передачи виденного или слышанного. Будучи настойчива в достижении намеченной цели, она может совершать поступки, опасные для жизни. Но нельзя отрицать, что степень опасности ею учитывается, конечная же цель — достижение желаемого. Все её действия и поступки вытекают из определенного эмоционального состояния. В суждении Софьи Андреевны проглядывает непоследовательность и отсутствие связи между изложением и выводом. В моменты возбуждения она настолько слабо может подавлять проявление этого, что в состоянии выйти из рамок обычных, повседневных отношений. Вот в самых общих чертах те выводы о психической индивидуальности графини, которые дают мне известное право заключить, что Софья Андреевна, страдая психопатической нервно-психической организацией (истерической), под влиянием тех или иных условий, может представлять такие припадки, что можно говорить о кратковременном, преходящем душевном расстройстве» (из письма Растегаева к С. Л. Толстому). Растегаев выдвинул необходимые условия для излечения больной: изоляция и удаление из обстановки, в которой она находится.

Вызванный (до Растегаева) в Ясную Поляну 19 июля 1910 г. Г. И. Россолимо усмотрел в состоянии Толстой более тяжелую форму аномалии, найдя в ней «дегенеративную двойную конституцию: паранойяльную и истерическую, с преобладанием первой» и констатируя «эпизодическое обострение болезни» (Гольденвейзер, «Вблизи Толстого», II, стр.145). Позднее в диагнозе, данном уже после смерти Толстого в связи со спором о его литературном наследстве, Россолимо высказался вообще о характере Толстой, сводя его к сочетанию двух дегенеративных конституций (истерической и паранойяльной) и полагая, что первая сказывается в «сосредоточении всех интересов вокруг собственной личности вплоть до принесения в жертву интересов истины и лучших чувств, до полной неразборчивости средств для достижения своих целей» («Дела и дни», кн.1, стр.288). Помимо того, что для характера Толстой, взятого в целом на протяжении всей её жизни, неверно, будто все её интересы были исключительно сосредоточены вокруг собственной личности, диагноз

Россолимо признается биографами и близкими людьми Толстой ошибочным в части, констатирующей у Толстой наличность выраженного паранойяльного характера [что, впрочем, не исключает возникновения у С. А. в этот период отдельных паранойяльных (бредовых) установок]. Об этом пишет В. Спиридонов («Начала», 1, стр.182—183); С. Л. Толстой подтверждает: «Вероятно доктор Россолимо был введен в заблуждение потому, что видел её только один раз во время обострения ее болезни» (ДСТ, III, стр. VII). Что касается истерии Толстой, то болезненные черты истеричности неоспоримо окрашивают весь ее эмоциональный тон и повседневное поведение за тяжелый 1910 г. Основными болезненными установками в психике Толстой, определявшими ее не всегда правильное поведение, были: навязчивый страх прослыть Ксантиппой и, в связи с этим, постоянное и упорное стремление разъяснять свою роль даже перед посторонними, что не всегда бывало уместно, а также доходившая до навязчивости неприязнь к Черткову, являвшемуся в ее глазах главным виновником ее обостренных взаимоотношений с мужем. Конкретно Толстая стремилась изъять из рук Черткова дневники Толстого, в которых были выявлены многие интимные стороны жизни супругов, и не отдавать в распоряжение Черткова литературное достояние Льва Николаевича. В первом пункте Толстой пошел навстречу жене и, несмотря на сопротивление Черткова (ср. Булгаков, «Трагедия Толстого», стр.50—54), настойчиво просил его вернуть дневники (записка Черткову от 14 июля: «[...] чтобы вы сейчас же отдали дневники Саше»), после чего они были положены на хранение в Тульском банке. Но и тут многие обстоятельства выбивали из колеи Софью Андреевну. По второму кругу навязчивых установок С. А. Толстой Лев Николаевич частично удовлетворил ее, обещав, по мере возможности, не видаться с Чертковым. Но последний, оставаясь в Телятинках близ Ясной Поляны, продолжал письмами и сношениями через ряд лиц вмешиваться во взаимоотношения супругов, не щадя больной женщины и самого престарелого Льва Николаевича (Толстой, «Дневники и записные книжки 1910 г.», 1935, стр.472—473, 518, 591—592, 597—599; Булгаков, «Трагедия Толстого», стр.76, 78, 80; ср. также 49—52; Гольденвейзер, «Вблизи Толстого», т. II, стр.173, 180, 184, 192, 194, 230—242, 243, 277, 278—284). Записи Толстого в «Дневнике для одного себя»: «Чертков вовлек меня в борьбу, и борьба эта очень и тяжела и противна мне. Буду стараться любя (страшно сказать, так я далек от этого) вести ее» (под 30 июля; ср. факсимиле на стр.797); и «От Черткова письмо с упреками и обличениями. Они разрывают меня на части» (под 24 сентября). И, наконец, Чертковым было организовано тайком от Толстой подписание завещания Львом Николаевичем (22 июля) с лишением Софьи Андреевны прав на литературное наследие мужа.

Таким образом подозрительность Толстой определялась не столько фиктивными идеями, сколько совершенно конкретной ситуацией. Для разжигания подозрительности со стороны давалась обильная пища; это было причиной того, что Толстая начинала вслушиваться в разговоры, ища в них скрытый смысл, подчас подслушивала и заглядывала в то, что от нее пряталось. Все домашнее окружение Толстых в 1910 г. не успокаивало, а нервировало Софью Андреевну; этому содействовали передачи сказанного и слышанного третьими лицами, недостаточное внимание со стороны окружающих и отсутствие постоянного медицинского присмотра; домашний врач Толстого, Маковицкий, отрицательно относившийся к Софье Андреевне, усматривал в ее действиях только «притворство», не считаясь с тем, что притворство и даже симуляция являются одним из ингредиентов болезненного истерического состояния и что притворство, даже сознательно обдуманное больным, в условиях неуравновешенной психики в свою очередь становится симптомом болезни. Единственный человек в доме, кто психологически вполне понимал положение

Софьи Андреевны, был сам Лев Николаевич, постоянно указывавший, что Толстая, как больной человек, может вызывать только жалость. 9 сентября 1910 г. Толстой писал Черткову о жене: «Она очень раздражена, — не раздражена, ce n’est pas le môt [не то слово], но взволнована болезненно, подчеркиваю это слово. Она страдает и не может победить себя». В условиях сложившегося окружения однако и сам Толстой ничего поделать не мог.

№ 433

Ночь с 24-го на 25-е июля 1910 г. Я. П.

Прощай, Лёвочка! Спасибо тебе за мое прежнее счастье. Ты променял меня на Черткова; о чем-то вы оба тайно сегодня согласились, и вечером ты говорил, что ты решил предоставить себе свободу действий и ничем не будешь стесняться. Что это значит? Какая свобода?

Доктора советовали мне уехать, и вот я уехала и ты совсем свободен иметь всякие тайны, à parte1 [отдельно] и свидания с Чертковым. А я всего этого больше видеть не могу, не могу... Я измучилась от ревности, подозрений и горя, что ты у меня отнят на всегда. Пыталась помириться с своим несчастием, видать Черткова, и не могу. — Оплеванная дочерью, оттолкнутая мужем, я покидаю свой дом, пока в нем мое место занимает Чертков, и я не вернусь, пока он не уедет. Если же правительство оставит его в Телятинках, я вероятно не вернусь никогда. Будь здоров и счастлив своей христианской любовью к Черткову и всему человечеству, исключая почему-то твоей несчастной жены.

Толстая вписала текст этого письма после своей дневниковой записи под 26 июля. Письмо было написано перед отъездом Толстой из Ясной Поляны 25 июля. Об этом отъезде читаем в дневнике Толстой: «Утром я решила уехать из дому, хотя бы на время. Во-первых, чтоб не видать Черткова и не расстраиваться его присутствием, тайными заговорами и всей его подлостью, и не страдать от этого. Во-вторых, просто отдохнуть и дать Льву Николаевичу отдых от моего присутствия с страдающей душой. — Куда я поеду жить, я не решила еще. Уложила чемодан, взяла денег, вид, работу письменную и думала или поселиться в Туле, в гостинице, или ехать в свой дом в Москву. Поехала в Тулу на лошадях, которых выслали за семьей Андрюши. На вокзале я его окликнула, и решила, проводив их в Ясную, ехать вечером в Москву. Но Андрюша, сразу поняв мое состояние, остался со мной, твердо

решив, что не покинет меня ни на одну минуту. Делать нечего, согласилась и я вернуться с ним в Ясную [...]. Езда взад и вперед, волнение — все это меня очень утомило, я едва взошла на лестницу и прямо легла, боясь встретить мужа и его насмешки. Но неожиданно вышло совсем другое, и очень радостное. Он пришел ко мне добрый, растроганный; со слезами начал благодарить меня, что я вернулась [...] И он обнимал, целовал меня, прижимал к своей худенькой груди, и я плакала тоже и говорила ему, как по-молодому горячо и сильно люблю его и что мне такое счастье прильнуть к нему».

№ 434

31 августа 1910 г. Ясная Поляна.

Сейчас проводила Лёву, милый Лёвочка, и очень мне его жаль; он, конечно, не спокоен и со мной так нежно прощался. Обещал 3-го мне сюда телеграфироватьо решении суда о решении суда. Толстая пометила: «Суд был над изданной сыном Львом статьей его отца «Восстановление ада», которую арестовали». .

Получила утром итвое твое [...] письма. Толстой писал из Кочетов 29 августа: «Ты меня глубоко тронула, милая Соня, твоими хорошими и искренними словами при прощаньи. Как бы хорошо было, если бы ты могла победить то — не знаю,
как назвать, — то, что в самой тебе мучает тебя. Как хорошо бы было и тебе, и мне. Весь вечер мне грустно, уныло. Не переставая думаю о тебе» (ПЖ, стр.588—589)., иТанины письма Танины письма. В АСТ имеется секретка от 29 августа.
О настоящем письме Толстой занес в своем «Дневнике для одного себя» под 2 сентября: «получил очень дурное письмо от нее. Те же подозрения, та же злоба, то же комическое, если бы оно не было так ужасно и мне мучительно, требование любви». , которые меня очень обрадовали. На меня здесь навалилось столько дела и забот, что я немного ошалела, тем более, что встала так же рано, как в Кочетах, а вчера легла так же поздно.

Погода восхитительная, но какое-то странное впечатление произвела на меня Ясная Поляна. Всё совершенно изменилось, т. е. конечно мой взгляд на всё изменился. Точно что-то похоронила на веки и надо по-новому начать жизнь. И как после похорон (хотя бы Ванички) долго, долго болело сердце от утерянного любимого существа, так и теперь болит та рана, которую так неожиданно послала мне судьба от утерянного счастья и спокойствия.

Здесь, пока, я как будто стала спокойнее в привычной обстановке и без множества устремленных на меня посторонних глаз, перед которыми совестно, так как никому не известен и не интересен источник моего горя.

Искренна я была всегда, несмотря ни на какие другие, бесчисленные мои недостатки. Искренно любила и люблю тебя, и глубоко сожалею, что причиняю тебе страданья, что горячо и искренно выразила тебе.

Твоя С. Толстая.

Очень меня огорчило в письме твоем опять всё то же: желанье, чтоб я себя победила, т. е. чтоб опять можно было по-прежнему общаться с любимым человеком, и не скрою, что я очень плакала, что делать. И ты не можешь победить себя, как и я.

Толстая пометила: «Письма из Ясной Поляны в Кочеты Сухотиных».

№ 435

1 сентября 1910 г. Я. П.

Мне нечего писать тебе хорошего, милый Лёвочка; я чувствую себя всё так же, больной и несчастной. Ничего не предпринимаю, потому что ничто не ладится, и ничего не готово для моей поездки в Москву. Болит голова, болит невралгически нерв под правой лопаткой, и даже писать больно, а ночью спать не дает.

У насНадичка Иванова Надичка Иванова — Надежда Павловна Иванова, дочь тульской купчихи, приятельница А. Л. Толстой.и Марья Александровна, а утром былБулгаков Булгаков — Валентин Федорович Булгаков (р. 1886), секретарь Льва Николаевича в 1909—1910 гг. С 1923 г. живет в Чехословакии. Его работы: «Лев Толстой в последний год его жизни. Дневник секретаря Л. Н. Толстого», 3-е изд., М. 1920; «Христианская этика. Систематические очерки мировоззрения Л. Н. Толстого», изд. 2-е., М. 1919; «Трагедия Льва Толстого» в сборнике «На чужой стороне», Прага 1924, т. IV (отдельное издание — Ленинград 1928).и приезжала с двумя сыновьями дама, сестра Александра Цингера,Лизавета Васильевна Лизавета Васильевна — Е. В. Ризкина, дочь профессора-математика В. Я. Цингера. О ней Толстая записала в своем дневнике 1910 г. под 1 сентября: «Она не глупая и образованная, но чуждая своим материализмом и ученостью». ; уехала до обеда. Мне здесь не хочется гулять, я больше дома, за своими делами. Я испортила себе впечатления прекрасного Кочетовского парка, поливая его две недели своими слезами и наполняя своими страданьями. Я не хочу того же делать с Ясной Поляной и вносить то же в те светлые, счастливые воспоминанья моей долгой здесь жизни, когда я легкой походкой и с легким сердцем обходила счастливая и радостная все те места, которые в настоящее время при ярком, солнечном и лунном освещении так необыкновенно красивы.

С Сашей жили хорошо и дружно, но сегодня вечером она влетела в залу и, услыхавмой разговор с Марьей Александровной мой разговор с Марьей Александровной. В дневнике Толстой под 1 сентября читаем: «Тяжелый был инцидент с грубой Сашей. Она вошла в залу в то время, как я рассказывала Марье Александровне, как Лев Николаевич еще летом по приказанью Черткова заставил в овраге, где Чертков фотографировал Льва Николаевича и они зачем-то слезали с лошадей, — искать всех нас: Давыдова, Саломона, меня и других — потерянные Чертковым часы, и как нам все это было неловко, совестно и досадно за унижение Льва Николаевича и всех нас за него. Я уже кончала рассказ, как вошла за чаем Саша и с места начала на меня кричать, что я опять говорю о Черткове. Я тоже рассердилась, заразившись, к сожалению, ее злобой и произошла тяжелая перебранка, о которой я сожалею» (не опубликовано). , с места начала на меня кричать, и своей обычной, резкой грубостью, к сожаленью, и во мне вызвала гнев. Произошел тяжелый разрыв и я всё-таки не могу согласиться испрашивать у дочери позволения, о чем мне беседовать с моими друзьями. Марья Александровна ходила ей выговаривать за ее выходку. Да её уже не исправишь, натура не мягкая и не нежная. Но это обстоятельство только еще больше меня расстроило, и сделало нездоровой.

Как ты живешь, здоров ли? Сколько поставил ремизов и сколько партий проиграл или выиграл в шахматы? Так и слышу ваши оживленные голоса в столовой. А у нас грустно, грустно! Но когда я одна, в своей комнате, и за работой, тогда лучше.

Ну, прощай, ты просил писать, вот и пишу, не сочиняя, а как вышло.

Твоя несчастная, одинокая жена.

№ 436

2 сентября 1910 г. Вечер. Я. П.

Милый Лёвочка,Саша меня не хочет ждать и едет завтра утром Саша [...] едет завтра утром. А. Л. Толстая уехала в Кочеты, где находился Толстой, 3 сентября.. А для меня завтра тревожный день, потому что будет в Петербурге суд над Лёвой, который еще неизвестно чем кончится; он мне телеграфирует.

Предполагаю ехать в Кочеты в воскресенье Предполагаю ехать [...] в воскресенье. С. А. Толстая приехала в Кочеты 5 сентября (воскресенье). , на Мценск, совсем одна, и до среды, после чего очень надеюсь, что мы вместе вернемся домой и заживем спокойной, дружной и мирной жизнью. Не долго нам остается жить, и грустно быть врознь, и так хорошо вместе, когда мы дружны и чувствуем, как тогда, при прощаньи, как глубоко и крепко мы с тобой связаны сердцем и любовью.

Если я не приеду в воскресенье, значит что-нибудь случилось, или я просто от своей нервности не решилась пускаться опять в такой дальний и утомительный путь. Да и работы очень много дома, по изданию; нельзя никак на долго уезжать, или надо всё бросить.

В Москву я не поехала, потому что ничего не успела приготовить, для чего ехала; эти дни чувствовала себя очень дурно во всех отношениях и работать не могла. Только сегодня немного занялась и чувствую себя лучше.

Целую тебя, милый друг мой, надеюсь, что ты здоров и по-прежнему весел в Кочетах, каким был всё время там. Может быть до свиданья, или как бог даст!

Твоя старая Соня Толстая.

№ 437

11 сентября 1910 г.

Кочеты.

Мне хотелось, милый Лёвочка, перед прощанием нашим сказать тебе несколько слов Мне хотелось [...] перед прощанием нашим сказать тебе несколько слов. В дневнике Толстого под 12 сентября значится: «Софья Андреевна уехала со слезами. Вызывала на разговоры, я уклонился». А. Л. Толстая в письме В. Булгакову от 17 сентября описала так: «Перед отъездом матери Л. Н. сказал Софье Андреевне: когда ты хочешь, чтобы я приехал? Она сказала: завтра. — Нет, это невозможно. — Ну, к 17-му [день именин Толстой]. — И это рано. — Ну, так, как хочешь. И отец сказал: я приеду к 23-му» (Булгаков, «Трагедия Льва Толстого», стр.81). Сама Толстая записала в своем дневнике под 12 сентября: «Я избегала в этот день встречи с Львом Николаевичем. Его не доброе упорство сказать хоть приблизительно что-нибудь о своем приезде — измучило меня» (не напечатано). . Но ты при разговорах со мной так раздражаешься, что мне грустно бы было расстроить тебя.

Я тебя прошу понять, что все мои не требованья, как ты говоришь, а желанья имели один источник: мою любовь к тебе, мое желанье как можно меньше расставаться с тобой, и мое огорчение от вторжения постороннего, не доброго по отношению ко мне влияния на нашу долгую, несомненно любовную, интимную супружескую жизнь.

Раз это устранено, хотя ты, к сожаленью, и раскаиваешься в этом, а я бесконечно благодарна за тубольшую жертву большую жертву. Толстая пометила: «Черткову был воспрещен приезд в наш дом, вследствие его крайне грубых выражений по отношению ко мне».
Толстой писал в ответ на это письмо 14 сентября: «Прочел твое письмо, оставленное Михаилу Сергеевичу, и очень благодарен за него. Как я сказал: не хочу говорить о наших отношениях, буду только стараться о том, чтобы улучшить их, и вполне уверен, что достигну этого, если ты будешь помогать мне» (ПЖ, стр.590). , которая вернет мне счастье и жизнь, то я тебе клянусь, что сделаю всё от меня зависящее, чтоб мирно, заботливо и радостно окружить твою духовную и всякую жизнь.

Ведь есть сотни жен, которые требуют от мужей действительно многое: «поедем в Париж за нарядами, или на рулетку, принимай моих любовников, не смей ездить в клуб, купи мне бриллианты, узаконь прижитого бог знает от кого ребенка», и проч. и проч.

Господь спас меня от всяких соблазнов и требований. Я была так счастлива, что ничего мне и не нужно было, и я благодарила только бога.

Я в первый раз в жизни — не требовала, а страдала ужасно от твоего охлаждения и от вмешательства Черткова в нашу жизнь, и в первый раз пожелала всей своей страдающей душой, может быть уж невозможного, — возврата прежнего.

Средства достижения этого, конечно, были самые дурные, неловкие, не добрые, мучительные для тебя, тем более для меня, и я очень скорблю об этом. Не знаю, была ли я вольна над собою; думаю, что нет; всё у меня ослабело: и воля, и душа, и сердце, и даже тело. Редкие проблески твоей прежней любви делали меня безумно счастливой за всё это время, а моя любовь к тебе, на которой основаны все мои поступки, даже ревнивые и безумные, никогда не ослабевала, и с ней я и кончу свою жизнь. Прощай, милый, и не сердись за это письмо.

Твоя жена для тебя всегда только Соня.

Толстая пометила: «Это письмо написано мною в Кочетах, но отдано было Льву Николаевичу М. С. Сухотиным после моего отъезда».

№ 438

14 октября 1910 г. Я. П.

Ты каждый день меня как будто участливо спрашиваешь о здоровье, о том, как я спала, а с каждым днем новые удары, которыми сжигается мое сердце, которые сокращают мою жизнь и невыносимо мучают меня, и не могут прекратить моих страданий.

Этот новый удар, злой поступок относительнолишения авторских прав твоего многочисленного потомства лишения авторских прав твоего [...] потомства. Согласно юридическому завещанию Толстого от 22 июля 1910 г. формальной наследницей литературного достояния Толстого являлась А. Л. Толстая. В подписанной Толстым объяснительной записке к завещанию (от 31 июля 1910 г.) точка зрения Толстого сформулирована так: «Он желает, чтобы все его сочинения [...] не составляли после его смерти ничьей частной собственности, а могли бы быть издаваемы и перепечатываемы всеми, кто этого захочет; чтобы все рукописи и бумаги, которые останутся после него, были переданы В. Г. Черткову с тем, чтобы последний, после смерти Л. Н-ча, занялся пересмотром их и изданием того, что он в них найдет желательным для опубликования». А. Л. Толстая считалась лицом, которое могло гарантировать выполнение воли Толстого., судьбе угодно было мне открыть, хотя сообщник в этом деле и не велел тебе его сообщать мне и семье.

Он грозил мненапакостить Он грозил мне напакостить. Чертков писал Толстой 7 июля 1910 г.: «Слова мои о том, что я мог бы, если бы хотел, Вам «напакостить», вызваны были тем недоверием и теми подозрениями [...] что я хочу стать между Львом Николаевичем и Вами» (АСТ).
По поводу настоящего письма Софьи Андреевны читаем в дневнике Толстого под 14 октября: «На столе письмо от Софьи Андреевны с обвинениями и приглашением, от чего отказаться? Когда она пришла, я попросил оставить меня в покое. Она ушла. У меня было стеснение в груди и пульс 90 слишком [...] Перед отъездом пошел к Софье Андреевне и сказал ей, что советую ей оставить меня в покое, не вмешиваясь в мои дела. Тяжело». , мне и семье, и блестяще это исполнил, выманив бумагу от тебя с отказом. Правительство, которое во всех брошюрах вы с ним всячески бранили и отрицали, — будет по закону отнимать у наследников последний кусок хлеба и передавать его Сытиным и разным богатым типографиям и аферистам, в то время как внуки Толстого по его злой и тщеславной воле будут умирать с голода.

Правительство же, Государственный банк хранит от жены Толстого его дневники.

Христианская любовь последовательно убивает разными поступками самого близкого (не в твоем, а в моем смысле) человека — жену, со стороны которой во всё время поступков злых не было никогда, и теперь кроме самых острых страданий — тоже нет. Надо мной же висят и теперь разные угрозы. И вот, Лёвочка, ты ходишь молиться на прогулке — помолясь, подумай хорошенько о том, что ты делаешь под давлением этого злодея, — потуши зло, открой свое сердце, пробуди любовь и добро, а не злобу и дурные поступки, и тщеславную гордость (по поводу своих авторских прав), ненависть ко мне, к человеку, который любя отдал тебе всю жизнь и любовь....

Если тебе внушено, что мною руководит корысть, то я лично оффициально готова, как дочь Таня, отказаться от прав наследства мужа. На что мне? Я очевидно скоро так или иначе уйду из этой жизни. Меня берет ужас, если я переживу тебя, какое может возникнуть зло на твоей могиле и [в] памяти детей и внуков. Потуши его, Лёвочка, при жизни! Разбуди и смягчи свое сердце, разбуди в нем бога и любовь, о которых так громко гласишь людям.

С. Т.

Публикуется по черновику.

№ 442

1910 г. Октября 28 — Ноября 1. Я. П.

Помирилась с Чертковым, причастилась. Быстро слабею от голодовки, если хочешь спасти, приезжай скорей, а то прощай, прости, не могла больше страдать

Соня.

Текст хранится в архиве Черткова в виде фотокопии разорванного и собранного автографа Толстой. Надпись рукой секретаря Черткова А. П. Сергеенко: «Фотография телеграммы С. А. к Л. Н. между 28 октября — 1 ноября 1910 г. Черновик найден разорванным и выкинутым в корзине в кабинете Л. Н. 8 ноября 1910 г. Неизвестно, посылалась ли телеграмма Л. Н-чу». — Телеграмма послана не была.

№ 439

1910 г. Октября 29. Я. П.

Лёвочка, голубчик, вернись домой, милый, спаси меняот вторичного самоубийства от вторичного самоубийства. По отъезде Толстого С. А. Толстая бросилась в пруд, но была спасена подоспевшими людьми. — См. об этом у Булгакова, «Трагедия Льва Толстого», 1928, стр.126—129.
В ответ Толстой написал следующее неотправленное письмо С. А. Толстой: «Свидание наше может только, как я и писал тебе, только ухудшить наше положение: твое — как говорят все и как думаю и я, что же до меня касается, то для меня такое свидание, не говорю уж: возвращение в Ясную, прямо невозможно и равнялось бы самоубийству. Я и теперь и все эти дни чувствую себя очень дурно. Главное же, это свидание и возвращение мое ни на что не нужно и может быть только вредно тебе и мне. Постарайся, если ты не то, что любишь, а если не ненавидишь меня, успокоиться, устроить свою жизнь без меня, лечиться, и тогда, если точно жизнь твоя изменится и я найду возможным жить с тобою, я вернусь. Но вернуться теперь это значит итти на верное самоубийство, п[отому] ч[то] такой жизни при теперешнем моем состоянии я не вынесу и недели.
Я уезжаю из Шамардина и не говорю, куда. Сношения между нами считаю нужным прервать на время совершенно.
От всей души жалею тебя. И себя за то, что не могу помочь тебе». — Письмо это не было передано С. А. Толстой. . Лёвочка, друг всей моей жизни, всё, всё сделаю, что хочешь, всякую роскошь брошу совсем; с друзьями твоими будем вместе дружны, буду лечиться, буду кротка, милый, милый, вернись, ведь надо спасти меня, ведь и по Евангелию сказано, что не надо ни под каким предлогом бросать жену. Милый, голубчик, друг души моей, спаси, вернись, вернись хоть проститься со мной перед вечной нашей разлукой.

Где ты? Где? Здоров ли? Лёвочка, не истязай меня, голубчик, я буду служить тебе любовью и всем своим существом и душой, вернись ко мне, вернись; ради бога, ради любви божьей, о которой ты всем говоришь, я дам тебе такую же любовь смиренную, самоотверженную! Я честно и твердо обещаю, голубчик, и мы всё опростим дружелюбно; уедем, куда хочешь, будем жить, как хочешь.

Ну прощай, прощай, может быть, навсегда.

Твоя Соня.

Неужели ты меня оставил навсегда? Ведь я не переживу этого несчастья, ты ведь убьешь меня. Милый, спаси меня от греха, ведь ты не можешь быть счастлив и спокоен, если убьешь меня.

Лёвочка, друг мой милый, не скрывай от меня, где ты, и позволь мне приехать повидаться с тобой, голубчик мой, я не расстрою тебя, даю тебе слово, я кротко, с любовью отнесусь к тебе.

Тут все мои дети, но они не помогут мне своим самоуверенным деспотизмом; а мне одно нужно, нужна твоя любовь, необходимо повидаться с тобой. Друг мой, допусти меня хоть проститься с тобой, сказать в последний раз, как я люблю тебя. Позови меня или приезжай сам. Прощай, Лёвочка, я всё ищу тебя и зову. Какое истязание моей душе.

Письмо это С. А. Толстая считала утраченным, приписав к следующему письму: «Первое, после ухода Льва Николаевича письмо мое пропало в Шамардине, в келье сестры Льва Николаевича — Марии Николаевны; в нем я просила его вернуться... 28 октября Лев Николаевич ушел, и я писала ему». — Текст письма Софьи Андреевны сохранился у А. Л. Толстой. Об обстоятельствах своего ухода Толстой так записал в своем дневнике: «В прежние ночи я не смотрел на свою дверь, нынче взглянул и вижу в щелях яркий свет в кабинете и шуршание. Это Софья Андреевна что-то разъискивает, вероятно читает. Накануне она просила, требовала, чтоб я не запирал дверей. Ее обе двери отворены, так что малейшее мое движение слышно ей. И днем и ночью все мои движенья, слова должны быть известны ей и быть под ее контролем. Опять шаги, осторожное отпирание двери и она проходит. Не знаю от чего, это вызвало во мне неудержимое отвращение, возмущение. Хотел заснуть, не могу, поворочался около часа, зажег свечу и сел. Отворяет дверь и входит Софья Андреевна, спрашивая «о здоровье» и удивляясь на свет у меня, который она видит у меня. Отвращение и возмущение растет, задыхаюсь, считаю пульс: 97. Не могу лежать и вдруг принимаю окончательное решение уехать. Пишу ей письмо, начинаю укладывать самое нужное, только бы уехать. Бужу Душана, потом Сашу, они помогают мне укладываться. Я дрожу при мысли, что она услышит, выйдет — сцена, истерика, и уж впредь без сцены не уехать. В 6-м часу всё кое-как уложено [...]. Я дрожу, ожидая погони. Но вот уезжаем. В Щекине ждем час, и я всякую минуту жду ее появления. Но вот сидим в вагоне, трогаемся, и страх проходит, и поднимается жалость к ней».

Рисунок

Иллюстрация:

Страница из дневника Л. Н. Толстого от 30 и 31 июля 1910 г. с записями
о жене и В. Г. Черткове
Всесоюзная Публичная библиотека им. Ленина в Москве

За два дня до ухода Л. Толстой записал в дневнике: «[...] грешное желание, чтобы она подала повод уехать. Так я плох. А подумаю уехать и об ее положении — и жаль и тоже не могу». 26 октября Толстой писал Черткову: «не столько мысль, сколько чувство, и дурное чувство — желание перемены своего положения [...]. Саша сказала вам про мой план, который иногда в слабые минуты обдумываю. Сделайте, чтобы слова Саши об этом и мое теперь о них упоминание, были бы, comme non avenue [как не бывшее]» (Муратов, «Л. Н. Толстой и В. Г. Чертков», М. 1934, стр.428—429). — Толстой уехал в Шамардино к сестре М. Н. Толстой, где 30 октября ходил в деревню Шамардино нанимать избу, в которой хотел поселиться. Но вечером того же дня в Шамардино из Ясной Поляны приехала А. Л. Толстая, побудившая Толстого поехать дальше. Она привезла отцу письма братьев, касающиеся ухода, и настоящее письмо С. А. Толстой.

№ 440

30 октября 1910 г. 4 ч. ночи Я. П.

Еще нет от тебя, милый мой Лёвочка, никаких известий и сердце раздирается от страданий. Голубчик мой, неужели ты не чувствуешь отклика их в себе? Неужели одинмой глупый жест мой глупый жест. Толстая пометила: «Жест этот такой: ночью, относя письмо и корректуры в почтовую сумку, я зашла в кабинет Льва Николаевича затворить дверь от собачки новой, бежавшей за мной. В бумагах (которых и не было), я не рылась, а дотронулась до запертого в портфеле дневника, чтоб удостовериться, что его не взял Чертков». погубит всю мою жизнь? Ты велел мне сказать через Сашу, что то, что я с подозрительностью шарила в твоих бумагах в ту ночь, было переполнением, которое заставило тебя уехать. В ту ночь я носила свои письма вниз; желтая собака вбежала за мной, я поспешила затворить все двери, чтоб она не разбудила тебя, и не знаю, право, что меня заставило войти в твой кабинет и только дотронуться до твоего дневника до твоего дневника — «дневник был всегда заперт на ключ в портфеле» (помета Толстой)., что делала раньше и чего уже не делала совсем в последнее время — чтоб удостовериться, чтоон на месте он на месте, «а не увезен Чертковым» (помета Толстой). .

Не от подозрительности я иногда смотрела на тебя, а часто просто, чтоб с любовью взглянуть на тебя. Моя глупая ревность к Черткову, заставлявшая иногда искать, насколько ты его любишь, — подтверждения этого, стала проходить последнее время, и я хотела несколько раз тебе это сказать, но было совестно, как будто унизительно для тебя разрешать мне эти свиданья.

Лёвочка, друг мой, ведь всё, что ты писал великого, художественного и духовного, — всё ты писал, живя со мной. Если моя нервная болезнь мешала тебе теперь работать, — прости меня, голубчик. Я начала усиленно лечиться вчера; ежедневно, два раза по целому часу я должна сидеть в теплой ванне с холодными компрессами на голове и почти весь день лежать. Буду слушаться тем более, что я дошла до ужасного состояния вследствие твоего поступка, — т. е. отъезда, до тебя, верно, дошли слухи, что в ту минуту, как Саша мне сказала, что ты уехал совсем, я,не дочитав твоего письма не дочитав твоего письма. В письме, оставленном перед отъездом Толстым, читаем: «Отъезд мой огорчит тебя. Сожалею об этом, но пойми и поверь, что я не мог поступить иначе. Положение мое в доме становится
— стало невыносимо [...]. Благодарю тебя за твою честную 48-летнюю жизнь со мной и прошу простить меня во всем, чем я был виноват перед тобою, так же как и я от всей души прощаю тебя во всем том, чем ты могла быть виновата передо мной. Советую тебе помириться с тем новым положением, в которое ставит тебя мой отъезд, и не иметь против меня недоброго чувства» (ПЖ, стр.590—591). , — убежала, и прямо навзничь, чтоб не было спасенья — бросилась в средний пруд.

И как это я, чуткая, не слыхала твоего отъезда? Когда я убежала, я, верно, имела ужасный вид, потому что Саша немедленно созвала Булгакова,Ваню Ваня — Иван Осипович Шураев, яснополянский крестьянин, служил лакеем в доме Толстых.иповара повар — Семен Николаевич Румянцев (ум. 1932). , и они пошли за мной. Но я уже добежала, вода меня всю закрыла, и я почувствовала с наслаждением, что вот, вот — и конец моим душевным страданиям — навсегда. Но богу не угодно было допустить нас с тобой до этого греха; бедная Саша и Булгаков бросились совсем одетые в воду и с трудом вытащили меня с помощью Вани и повара и снесли домой.

Ты, конечно, рассердишься, узнав про это, но я, как тогда, так и теперь не помнила себя от отчаяния. Я сплю в твоей комнате, т. е. сижу и лежу ночью, и твои подушки обливаю слезами и молю бога и тебя простить меня, вернуть мне тебя. — Рядом, на диване спит добрая, кашляющая всю ночь — Марья Александровна. Бедная Саша простудилась и кашляет сильно. Все дети, пожалев меня, приехали, спасибо им, лечат, утешают меня. Таничка такая худенькая! Она опять приедет в начале ноября на месяц к нам, с мужем и девочкой. Неужели ты и тогда не приедешь? Миша и Илья, увидав меня, так горько плакали, обнимая меня и глядя на мой страдальческий вид, что радость была мне от их любви. То же и Серёжа.

Лёвочка, милый, неужели ты навсегда ушел от нас? Ведь любил же ты меня раньше?Ты пишешь, что старики уходят из мира Ты пишешь, что старики уходят из мира. В своем предотъездном письме Толстой писал: «я не могу более жить в тех условиях роскоши, в которых жил, и делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста — уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни». . Да где ты это видал? Старики крестьяне доживают на печке, в кругу семьи и внуков свои последние дни; то же и в барском и всяком быту. Разве естественно слабому старику уходить от ухода, забот и любви окружающих его детей и внуков?

Вернись, мой милый, дорогой муж. Вернись, Лёвочка, голубчик. Не будь жесток, позволь хоть навестить тебя, когда я после леченья немного поправлюсь.

Не будь и мучителем моим в том, чтобы скрывать, именно от меня, место своего пребывания. Ты скажешь, что мое присутствие будет мешать тебе писать. Разве ты можешь работать, зная, как я мучительно страдаю.

Но ведь и в Евангелии сказано: «возлюби ближнего, как самого себя». И нигде не сказано возлюбить больше человека — какие бы то ни было писанья. Если б ты мог чувствовать, как я люблю тебя, как я всем своим существом готова на всякие уступки, на всё, — чтоб служить тебе. Лёвочка, прости меня, вернись ко мне, спаси меня! Не думай, что всё это слова, полюби меня, умились еще раз душой своей, пренебреги тем, что о тебе будут писать и говорить, — стань выше этого, — ведь выше любви ничего нет на свете, — и доживем вместе свято и любовно последние дни нашей жизни! Сколько раз ты поборол свои стремления, сколько раз, любя меня, ты оставался со мной, и мы любовно и дружно жили долгую жизнь. Неужели теперь вина моя так велика, что ты не можешь простить меня и вернуться ко мне? Ведь я же, право, была больна.

Милый Лёвочка, твои уступки, твое совместное со мной житье не уменьшили, не умалили твое величие, твою славу до сих пор. И твое прощение и любовь ко мне возвеличат твою душу перед богом, возвеличат и тем, что ты спасешь меня, жену твою, спасешь просто человека и пренебрежешь своей славой и желаньем себе блага. Если б ты меня видел теперь, если б ты мог заглянуть в мою душу, ты ужаснулся бы, какое страдание я переживаю, какое истязание всего моего духовного и физического существа! Я уже писала тебе, милый мой Лёвочка, не знаю, дошло ли мое письмо. Андрюша взялся его послать каким-то способом, — не знаю.

Прочти внимательно это письмо; больше я о чувствах своих писать не буду. В последний раз призываю к тебе, мой муж, мой друг, мой милый, любимый Лёвочка, прости, спаси меня, вернись ко мне.

Твоя Соня.

№ 441

1 ноября 1910 г. Я. П.

Твое письмо получила, не бойся, что я тебя сейчас буду искать Твое письмо получила, не бойся, что я тебя сейчас буду искать. Толстой писал 31 октября [?] из Шамардина: «Свидание наше и тем более возвращение мое теперь совершенно невозможно. Для тебя это было бы, как все говорят, в высшей степени вредно, для меня же это было бы
ужасно, так как теперь мое положение вследствие твоей возбужденности, раздражения, болезненного состояния стало бы, если это только возможно, еще хуже [...]. Твое настроение теперь, твое желание и попытки самоубийства более всего другого, показывая твою потерю власти над собой, делают для меня теперь немыслимым возвращение [...]. Письмо твое, я знаю, что писано искренно, но ты не властна исполнить то, что желала бы» (ПЖ, стр.591—592).
В конце Толстая приписала: «Следующее письмо от 2-го ноября до Льва Николаевича не дошло; оно и не кончено. В 7½ часов утра мы получили из редакции «Русское слово» телеграмму, что Лев Николаевич заболел на станции «Астапово», температура 40 гр. Мы взяли в Туле экстренный поезд и отправились туда. 7-го ноября 1910 г. Лев Николаевич скончался». ; я настолько слаба, что едва двигаюсь, да и не хочу употреблять никаких насилий; делай, что тебе лучше. Это страшное несчастье, твой уход — такой мне урок, что если я останусь жива и ты сойдешься со мной, я употреблю всё на свете, чтоб тебе было вполне хорошо.

Но почему-то мне кажется, что мы больше не увидимся! Лёвочка, милый, я тебе это пишу очень сознательно, искренно, и несомненно исполню. Вчера мирилась с Чертковым, сегодня буду исповедываться в том грехе самоубийства, которым хотела прекратить свои страданья.

Не знаю, что писать тебе, не знаю ничего, что будет вперед. Твои слова, что свиданье со мной будет ужасно для тебя, убедили меня, что оно невозможно. А как кротко, благодарно и радостно я встретила бы тебя! Милый мой, пожалей меня и детей, прекрати наши страданья!

Серёжа уехал, здесь Андрюша и сейчас приехал Миша. Таня так измучена, что сейчас уезжать хочет. Лёвочка, пробуди в себе любовь и ты увидишь, сколько любви ты найдешь во мне.

Не могу больше писать, что-то очень уж ослабела. Целую тебя, мой дорогой, старый друг, когда-то любивший меня. Нечего ждать от меня, что что-то начнется во мне новое. В душе моей и сейчас такая любовь, такая кротость, желанье тебе счастья и радости, что время ничего нового не сделает. Ну, бог с тобой, береги свое здоровье.

Соня.

№ 443

2 ноября 1910 г., 5½ ч. утра. Я. П.

Прежде чем нам расстаться, может быть навсегда, я хочу не оправдаться, а только объяснить тебе мое то поведение, в котором ты обвинил меняв письме к Саше в письме к Саше. 29 октября Толстой писал Александре Львовне: «Очень надеюсь на доброе влияние Тани и Сережи. Главное, чтобы они поняли и постарались внушить ей, что мне с этим подглядыванием и подслушиванием, вечными укоризнами, распоряжением мною как вздумается, вечным контролем, напускной ненавистью к самому близкому и нужному мне человеку, с этой явной ненавистью ко мне и притворством любви, — что такая жизнь мне не неприятна, а прямо невозможна, что если кому-нибудь топиться, то уж никак не ей, а мне; что я желаю одного — свободы
от нее, от этой лжи, притворства и злобы, которой проникнуто все ее существо... Видишь, милая, какой я плохой» («Дела и дни», 1920, I, стр.290). .

Если я смотрела на тебя в дверь балкона, когда ты делал пасьянсы, если я встречала тебя и провожала на верховую езду, и хотела встретить на прогулке, или бежала в залу, когда ты приходил или завтракал, то всё это совсем не от подозрительности, а от какого-то в последнее время безумно-страстного отношения к тебе. Верно я предчувствовала то, что случилось. Смотрю в окно и думаю: «вот он, мой Лёвочка, еще тут, со мной, спаси его бог». Часто, проводив тебя на верховую езду, я, входя в дом, перекрещусь и скажу: «Спаси его бог, верни домой благополучно». Я дорожила каждой минутой с тобой, радовалась, когда ты меня о чем-нибудь попросишь, или просто скажешь, назвав меня: «Соня». Каждый день я брала на себя сказать тебе, что я хотела бы, чтоб ты видел Черткова, но как-то совестно было вторично как бы разрешать тебе что-то. А ты всё делался мрачнее и суровее, ты передо мной протягивал чашку, прося у других налить тебе чаю или земляники, ты перестал разговаривать со мной и ты жестоко отмстил мне за своего друга. И я болезненно это предчувствовала.

Что касается дневника, то я сделала глупую привычку, проходя, пощупать, там ли, на столе дневник; но ведь я это делала молча. В ту ужасную, последнюю ночь я затворила двери от пришедшей наверх желтой собачки, чтоб она тебя не разбудила, заглянула и в твой кабинет, отнеся вниз письма, и по глупой привычке коснулась только рукой дневника. Я ничего не шарила, ничего не искала, не читала, и тогда же почувствовала, что сделала ошибку и глупость.

Но ты всё равно уехал бы,я это предчувствовала и страшно боялась я это предчувствовала и страшно боялась. Толстая приписала: «Между Львом Николаевичем и мной был договор с первых лет супружества, что мы оба имеем право друг у друга читать всё. Договор этот никогда не был нарушен ни одним из нас. Почему же была боязнь Льва Николаевича, что я что-то у него искала? — Его мучило завещание». — О конспиративном характере подписания завещания Толстой занес в своем «Дневнике для одного себя» под 2 августа 1910 г.: «Очень, очень понял свою ошибку. Надо было собрать всех наследников и объявить свое намерение, а не тайно». .

Я лечусь, беру ванны, другого делать нечего. Тяжело выношу присутствие чужих людей — глупого очень доктора и болтливой сиделки. Но этого хотят дети, я не смею противиться, хотя даже совестно, до чего им совсем делать нечего. Пытаюсь немного заниматься, но трудно. Вчера начала немного есть, — дети так трогательно радуются на это, — я их измучила моих любимых: Таничку и Андрюшу; но остановить мои терзания душевные не в их власти. Не то может еще спасти меня! День и ночь думаю о том, здоров ли ты, где ты, что думаешь, что делаешь. Неужели тебе легко так истязать меня? Как я скоро и радостно поправилась бы, как бы дала тебе слово никогда не следить за тобой, ничего не читать и не трогать, если ты не хочешь, делать всё, что ты хочешь... Но я чувствую, что мы никогда не увидимся, и это убивает меня! Хоть бы не сойтись пока жить вместе, а только повидаться. Я бы приехала на несколько часов, и обещала бы уехать. Без твоего позволенья, не бойся, я не поеду, да надо еще немного окрепнуть. Не бойся меня, лучше умереть, чем увидать ужас на твоем лице при моем появлении...

Толстая пометила: «Письмо это я дописать не успела, и оно уже послано не было. Переписываю, чтоб было видно мое тогдашнее настроение».

Мы собираем cookies для улучшения работы сайта.