Одно мне сегодня тяжело — это мое нездоровье. Вот уже три дня, что оно равномерно идет хуже и хуже, и как ни скучно, а завтра я пойду к Снегиреву. Чувство внутреннего острого кола и раздутости и сильнейшего возбуждения и раздражения. И ничто не помогает, даже не облегчает. После ванны стало легче немного, но теперь вдруг гораздо хуже. А хлопот пропасть, отраслей разных много: гувернантки, мальчики, книги, хозяйство, одежда всех, особенно Саши, конюшня и сарай, пришедшие в упадок, денежные дела, визиты и проч. и проч. Стараюсь себе сказать, что всё образуется и само собой устроится. Но ничего само не делается и Саша в дураки играет, а Андрюша плохо на Мишу влияет. Завтра посижу дома и опомнюсь. Музыкой только сама себя утешаю, вчера, после отъезда Тани, часа три играла. Как-то Таня доехала и здорова ли? Целую её, Машу, Веру и тебя очень нежно. Будь здоров, спокоен и весел. Я, бог даст, поправлюсь.

Твоя С. Толстая.

№ 326

4 ноября 1895 г. Москва

Что ты, милый друг мой Лёвочка, как будто встревожен мною; а между тем я совсем ничего, никто даже не сказал бы, глядя на меня, что я нездорова. Снегирев и тот встретил меня с словами: «что за роскошный (не люблю этого слова) и здоровый цвет лица». Сегодня я лучше спала, боль меньше, и была у Снегирева. Он продолжает меня лечить, меры его очень энергичные и сильные, но на этот раз, видно, хуже подается моя натура — всё ведь старше мы делаемся. Повидимому главное лечение направлено на усыпление больного органа. В сутки вместе с горячей водой в меня вливается шесть полных чайных ложек чистого опия. Кроме того компресс, свечки и проч.

Сегодня от доктора пошла пешком, солнце выглянуло, вспомнила Ваничку, и очень грустно стало. Теперь периодами на меня находит эта грусть больная, и я из чувства самосохранения сейчас же начинаю спасаться от неё, — большей частью молитвой, а то общением с людьми. ССоней Соня — С. Н. Толстая.мне очень приятно и хорошо, мы вместе спим и по вечерам болтаем. У ней, у бедной, всё ухо болит, и она толкалась ко всем докторам и никого не застала. Лёля Маклаков ей устроил наконец сегодня вечером прием у какого-тоСтепанова Степанов — специалист по уху и горлу Евгений Михайлович Степанов, , его знакомого. Вчера вечером мы с Лёлей играли в 4 руки симфонии Моцарта, и я сентиментально вспоминала, как мы с тобой их игрывали. Он играет хуже тебя, но с таким большим удовольствием, что мне не совестно было, что я его заставила с собой играть. Третьего дня вечером у меня сидели Буланже, Страхов и И. И. Горбунов. Вчера, позднее, приходил Ваня Раевский У Елены Павловны я была, ходила пешком, чтоб не трястись. У нас в доме с детьми и людьми всё тихо и хорошо. Мне даже кажется, что без девочек и тебя, и Андрюша и Миша чувствуют на себе ответственность за меня и мое здоровье, и потому лучше, чем при вас — относятся ко мне, берегут меня. А при вас сложат с себя эту ответственность. Миша всё собирается писать к тебе, но его соблазняют всякие выезды и, как всегда, распущенность и тут мешает. Сейчас 5-й час, он играет на скрипке, а Митя Дьяков читает твое письмо. У Андрюши учитель сидит. При Соне я бодрее, а письма твои ласковые и добрые, как свет изнутри мне всё освещают. Боюсь, что когда ты приедешь и почувствуешь всю тяжесть городской жизни, всю пустоту ее и шум — тебе станет тяжело и на меня опять невольно досадно. На меня же всё внешнее как будто перестает влиять. Ни погода, ни люди (с тёмными было очень даже подушевно), ни время года, ничто уже не влияет на меня, как прежде. Я говорила, что из меня душа вынута, когда умер Ваничка, а теперь мне кажется, что я расковала душу с телом. Душа стала свободна, вне пространства и вне времени, и хотя тело продолжает свою грешную жизнь с соблазнами, желаньями и похотями, — я его не боюсь, я всякую минуту готова отречься от него и уйти туда, где уж не будет для души этого греховного жилища — тела, а будет свобода и близость бога.

Сегодня у вас актёры. Тебе будет трудно, милый друг, читать опять эту драму, но я рада, что ты им прочтешь. К вам собирается Ваня Раевский с Цингером, и если поедут, то свезут и письмо это, и шубу, и валенки, и яблоки девочкам. Что же они не написали, не нужно ли еще чего? И зачем им валенки? Льёт и тает всё. Впрочем еще будут морозы. Я не знаю совсем, на какой срок вы располагаете остаться в Ясной. Я думаю, тебе во всяком случае надо пожить, пока зима станет. Что за ад этот шум колес и грохот. Я его совсем не выношу. Дела я свои понемногу привожу в порядок и радуюсь, что будет у меня досуг, который надо получше употребить, пока бог велит жить.

Спасибо Марии Александровне за ее письмо Спасибо Марии Александровне за ее письмо — письмо М. А. Шмидт от ноября (АСТ).
Толстой писал в ответ 7 ноября: «получил от тебя хорошее письмо, порадовавшее меня о твоем душевном состоянии, но физически нехорошо. Нехорошо, что такие средства употребляешь. Только могут они, — доктора, — портить, а пройдет болезнь только от того, что пройдет ей время и организм преодолеет её» (ПЖ, стр.495). . Неужели я не увижу больше Верочку? Целую всех вас, будьте все здоровы и веселы, и пусть девочки продолжают хохотать и радоваться. А ты? Как у тебя на душе? Должно быть мне не долго жить: как все свои и чужие стали ласковы со мной.

№ 327

7 ноября 1895 г. Москва

Милый друг Лёвочка, ты всё о моем здоровье беспокоишься, и мне это очень грустно, я на больную и не похожа. Но то, что меня мучало, и теперь мучает. На два дня Снегирев мне дал средство, от которого эти два дня мне было гораздо лучше. Через два дня велел употребить другое, — и от этого другого мне стало гораздо хуже. Сегодня просто ничего делать не могу от ноющей и раздражающей боли. Сегодня должна была быть у Снегирева, но он прислал сказать, что никак не может принять — и до завтра 2-х часов. Буду сидеть сегодня дома, но и это тяжело. Чем больше сидишь, тем больше действует на нервы это внутреннее раздражение и хочется просто ходить, ездить, развлекаться, только бы не слышать в себе этого больного, раздраженного органа. Я впрочем, очень хорошо себя чувствую нравственно и даже не тоскую, как бывало. Всё во мне притупилось, и так, пожалуй, лучше.

С Соней живем дружно и хорошо. Спим вместе, болтаем по вечерам. Она, бедная, очень кашляет, и теперь поехала к доктору ушному и боится той боли, которую он ей причинил тот раз. Видно ухо ее серьёзно захвачено, и придется еще долго ей с ним возиться.

Вчера обедали у насмальчики Данилевские мальчики Данилевские — дети Веры Михайловны Данилевской, рожд. Катениной; у нее были сыновья: Андрей, Дмитрий, Сергей и Борис Дмитриевичи Данилевские. С Михаилом Львовичем дружили Андрей (1880—1920) и Сергей (1882—1919)., был Танеев, но меня не застал, я ездила к Никулиной о вас узнавать. Если б я знала, что никто не поехал, я бы и к ней не поехала. Вечером к нам с Соней пришли Варенька с мужем, Саша брат с женой, Дунаев иМарья Михайловна Башилова Марья Михайловна Башилова — дочь художника Михаила Сергеевича Башилова, сына сестры деда Софьи Андреевны, А. М. Исленьева. . Очень приятно провели вечер: говорили о школах, о воспитании детей, что интересует очень Соню; в первый раз сидели и пили чай на верху.