Москва. 26 октября, 1895 г. Вечер.
Милый друг Лёвочка, только что собралась сегодня вечером затосковать, как получила сразу три письма самого разнообразного свойства, но все три как будто раскрыли мне куда-то двери, и я увидала и свет, и веселье, и движенье.Твое
Твое [письмо] Толстой писал 25 октября: «Хотел тебе написать милый друг, в самый день твоего отъезда, под свежим впечатлением того чувства, которое испытал, а вот прошло полтора дня, и только сегодня, 25-го, пишу. Чувство, которое я испытал, было странное умиление, жалость и совершенно новая любовь к тебе, — любовь такая, при которой я совершенно перенесся в тебя и испытывал то самое, что ты испытывала. Это такое святое, хорошее чувство, что не надо бы говорить про него, да знаю, что ты будешь рада слышать это, и знаю, что от того, что я выскажу его, оно не изменится. Напротив, сейчас, начавши писать тебе, испытываю то же. Странно это чувство наше, как вечерняя заря. Только изредка тучки твоего несогласия со мной и моего с тобой уменьшает этот свет. Я всё надеюсь, что они разойдутся перед ночью, и что закат будет совсем светлый и ясный» (ПЖ, стр.493)., — это было свет, также потомЛёвино
Лёвино письмо — из Стокгольма от 25 октября (новый стиль) (АСТ); Л. Л. Толстой лечился в Швеции., полное любви и умиленья ко мне; потомСтаховича Миши
Письмо Стаховича Миши — от 24 октября; в нем М. А. Стахович писал: «Пожалуйста, напишите[...] как шла «Власть тьмы» в Петербурге[...], понимают ли её актеры и публика. Хватило ли у первых таланта и энтузиазма, чтоб дать почувствовать второй эпическое значение драмы. Ведь она не просто драма; «Власть тьмы» не укладывается даже и в широкие рамки трагедии; «Власть тьмы» — эпическое событие, сразу раскрывающее во всю глубину и широту духовную жизнь народа в роде холерных бунтов или движения 76 года, насколько я его помню. Эпизоды драмы — это отдельные вспышки, указывающие на скрытую стихийную
силу[...] Веяло ли в зале чем-то страшным, диким и несомненным, как взбаломученное море, как народное движение, в котором не успеваешь разобраться потому, что слишком потрясен?» (АСТ). , — это веселье и движенье. Он весь полон «Властью тьмы». Не ест, не спит, ставит ее в Ельце, приходит в самый экзальтированный восторг, вдается даже в пафос, спрашивает меня, как идет в Петербурге, и вообще напустил на меня своим письмом такую душевную суету, что мне опять захотелось вмешаться в постановку этой драмы на Малом театре, чтоб было там вполне хорошо; а то я, было, раздумала. Вот, если б мы с тобой не доживали нашу вечернюю зарю, как ты так поэтично и хорошо определил наши настоящие отношения, — то можно бы очень радоваться и тщеславиться теперь этим успехом «Власти тьмы». Идет она везде: у Корша, в Скоморохе (народный), в двух в Петербурге, пойдет в Москве еще в Малом, а в провинциях тоже везде ее играют, и все театры полны. — Сегодня Андрюша пошел смотреть «Власть тьмы» к Коршу; приехал Илья курьерским, я и его уговорила, дала карточку свою к Коршу, чтоб дал Илье какое-нибудь местечко. Илья не хотел, было, меня оставлять, но я его уговорила.
С мальчиками сегодня совсем хорошо и дружно. Миша учился покорно, Андрюша деликатен и тоже занимается. К Саше пришли уже русская учительница и m-me Фридман. Нашла сегодня очень симпатичную швейцарку и вероятно возьму её. Время позднее, гувернанток совсем уж нет, а хороших подавно. Ездила сегодня по делам: заказывала бумагу для «Детства», кое-что покупала, получила вещи из починки. Дождь льет с утра до ночи. У меня сильный насморк, а нездоровье мое всё в том же положении, но страдаю я от него мало.
Гостей никого не было. Много играла на фортепиано и сидела с детьми. Это правда, что они меня любят, и это мне большое счастье. Сегодня такая радость была и твое письмо, и Лёвино, и отношение мальчиков ко мне. — Те облачка, которые, как тебе кажутся, еще затемняют иногда наши хорошие отношения — совсем не страшны. Они чисто внешние, — результат жизни, привычек, лень их изменить, слабость, — но совсем не вытекают из внутренних причин. Внутреннее, самая основа наших отношений остается серьезная, твердая и согласная. Мы оба знаем, что́ хорошо и что́ дурно, и мы оба любим друг друга. Слава богу и за это! И оба мы смотрим на одну точку, — на выходную дверь из этой жизни, не боимся её, идем вместе, и стремимся к одной цели — божеской. Какими бы путями мы ни шли, это всё равно. — Радуюсь, что вы все здоровы и живете хорошо. Мне немножко завидно, что у вас нет обойщиков, типографщиков, гувернанток, экипажного шума, городовых и траты денег с утра до вечера. Трудно в этом хаосе оставаться в созерцании бога и мирном, молитвенном настроении. Буду и так стараться выбиваться из земной коры, чтоб не погрязнуть совсем. А трудно! Прощай, голубчик, пишу как будто не то, что хочу, — ну, да как вылилось. Целую Машу и Веру. Я всё вижу Таню во сне и очень дурно.
ОтдайтеВерочке Верочка — Вера Сергеевна Ляпунова, дочь С. П. Арбузова.письмоеё матери её мать — Арина Арбузова. и велите им написать ей; она что-то очень затосковала тут.
№ 323
28 октября вечер. 1895 г. Москва
Приехала сегодня утром Таня из Петербурга в расположении духа среднем. Хотела ехать завтра в Ясную скорым, но осталась, потому что приехала Вера Толстая, и потому Таня поедет в понедельник скорым в Ясенки, о чем телеграфирует, а может быть почтовым на Козловку. Петербургом она довольна, впрочем обо всем расскажет сама. Завтра едем в директорскую ложу Корша смотреть «Власть тьмы». Я тоже в растерянном и очень не веселом настроении, в таком, в каком теряешь душевное равновесие и впадаешь в телесную суету. Мое нездоровье очень этому способствует. Я перестала лечиться и мне стало хуже. Ходить же к Снегиреву очень тяжело и совестно. Постараюсь найти опять свое хорошее настроение, хотя трудно здесь в Москве и с мальчиками. Спасибо тебе, Лёвочка, за письмо, в котором я нахожу и теперь утешение и почерпаю силы. Напиши еще. Будьте все здоровы и бодры.
№ 324
29 октября 1895 г. Москва
Приехали от Корша, где давали «Власть тьмы». Много всё таки значит хорошая игра и сочувственная публика, как в Петербурге. Здесь же игра средняя, публика холодная, и только я душу отводила со стариком Стаховичем, который весь горел восторгом к пьесе. Он был с женой идочерью Огаревой
Дочь Огарева — Надежда Александровна Огарева, рожд. Стахович (1854—1919), жена генерала Александра Николаевича Огарева.. Перед самым отъездом получила твое письмецо. Оно коротенькое, но опять такое, что я тебя всего чувствую и близким мне, и доступным, и добрым, и понятным. Еще мне очень совестно и жалко тебе это сказать, — но мне радостно почему-то стало, чтоты разлюбил свою повесть
ты разлюбил свою повесть. Толстой писал 28 октября: «нынче[...] я хорошо думал и кое-что писал, и окончательно бросил начатую повесть. Совсем скверно». — Речь идет о романе «Воскресение», в котором Толстой временно разочаровался. . Мне казалось всё время, что она выдумана, а не вылилась из глубины твоего сердца и таланта. Ты сочинял её, а не жил ею. Мне хотелось бы от тебя что нибудь такое, при чем я могла бы также на всякое слово твоего произведения одобрительно радоваться, какАким радуется
Аким радуется — из «Власти тьмы». на исповедь и раскаяние своего сына. Как хотелось бы мне поднять тебя выше, чтоб люди, читая тебя, почувствовали бы, что и им нужны крылья, чтоб долететь до тебя, чтоб умилялись, читая тебя, и чтоб то, что ты напишешь, не обидело бы никого, а сделало лучше, и чтоб произведение твое имело вечный характер и интерес.
