Маша всюду бегает, восхищается, была сегодня вЛавре
Лавра — Киево-Печерская лавра, древний монастырь, расположенный на берегу Днепра., любовалась Днепром, который теперь почти такое же производит впечатление, как Волга; но Маша говорит, что еще в прошлую ночь она потела и ощущала лихорадочное состояние. Авось пройдет до понедельника. С нами едет Вера в Москву, что очень облегчит дорогу; она веселая и участливая, и очень развилась.Митя
Митя — сын А. М. и Т. А. Кузминских, сверстник умершего Вани Толстого (р. 1888).всё меня спрашивает про Ваничку, ласкает меня, водит за руку и занимает. Когда я ему рассказываю о Ваничке, он всё приговаривает: «да, да», и вздыхает. К памяти Ванички у него благоговенье. Сегодня мы купили рамку, вазочку и живых фиалок, и в рамку сунули Ваничкину карточку и поставили перед ним фиалки у Митички на столе. А вчера я ему отдала Ваничкину бронзовую собачку, а он, ложась спать, положил эту собачку на подушечку около себя, и покрыл её тряпочкой. Мы с ним много сидим и вспоминаем более радостные времена. — Чувствую себя еще слабой, но конечно выздоравливающей телом, — но не душой. Хоть бы бог помог меньше страдать! От вас еще не было письма, да и не могло быть. Как ты живешь, милый Лёвочка? Что Таня, в каком душевном настроении? Как мне вас стало жаль, что вы все не можете пользоваться таким садом, соловьями и свежестью воздуха и природы, какими сегодня вечером пользовались мы. Я понимаю, как здесь хорошо жить с этими садами, Днепром и теплым климатом. Крепко и нежно целую всех вас. Уехали лиМаня и Вера
Маня и Вера — М. К. Рачинская и В. П. Северцова.в Англию?Не было ли известий от Лёвы?
Не было ли известий от Лёвы? Л. Л. Толстой находился в санатории Ограновича близ Москвы.
Толстой писал во встречном письме: «Я надеюсь, Соня голубушка, что эта поездка тебе будет очень полезна. Жить надо, милый друг, если бог велит, а уж если жить, то как можно лучше, так, как он хочет. Ты просила его, и я знаю, искренно и горячо, чтоб он указал как, и он наверное укажет. Перемена места и путешествия на меня всегда действовали, вызывая новые взгляды на вещи и новый ряд мыслей и намерений и прибавляли бодрости. Уверен, что и на тебя также подействует» (ПЖ, стр.489). В неделю много может быть событий; ведь Ваничку в два дня унесло! Ну, прощай, мой друг. Не забывай меня.
Помета С. А. Толстой: «в январе и феврале Ваничка все хворал лихорадкой, которая прошла, но на ослабевший организм пала зараза скарлатины. Ваничка заболел 21 февраля 1895 г. вечером и скончался 23 февраля вечером. — Письмо из Киева, куда увезла меня к себе сестра Таня. Со мной поехала дочь Маша».
№ 318
1895 г. Мая 21. Москва
Переписываться через телефон скучно, и я решила сегодня написать письмо. Получили вечером о вас известия и очень были рады. Сегодня была телеграмма от Андрюши, который передает содержание телеграммы Лёвы, что газеты пишут о нездоровье твоем, Лёвочка, и Лёва просит ответить ему скорей о здоровье папа, что мы и сделали. Вчера же было письмо, что в Ясной Лёва жить не будет, что флигель можно отдать. Вечером былТанеев
Танеев — Сергей Иванович Танеев (1856—1915), сын чиновника. В 1875 году окончил Московскую консерваторию. С 1885 по 1889 г. — директор Московской консерватории. С 1889 г. — профессор по классу контрапункта, фуги и формы. В 1880-хгг. стал пользоваться популярностью, как крупный пианист. Известен в качестве композитора. С. И. Танеев часто бывал в доме Толстых в Москве и прожил два лета (1895 и 1896 гг.) во флигеле Кузминских в Ясной Поляне. — Об истории своего знакомства с Танеевым С. А. Толстая пишет в своей автобиографии: «После смерти маленького сына Ванички я была в том крайнем отчаянии, в котором бываешь только раз в жизни; обыкновенно подобное горе убивает людей, а если они остаются живы, то уже не в состоянии так ужасно страдать сердцем вторично. Но я осталась жива и обязана этим случаю и странному средству — музыке[...]. Отравившись музыкой и выучившись ее слушать, я уже не могла без нее жить; абонировалась в концерты, слушала ее, где только могла, и сама начала брать уроки. Но сильнее, лучше всех на меня действовала музыка Танеева, который первый научил меня своим прекрасным исполнением слушать и любить музыку[...]. Иногда мне только стоило встретить Сергея Ивановича, послушать его бесстрастный, спокойный голос — и я успокаивалась[...]. Состояние было ненормальное. Совпало оно и с моим критическим периодом. Личность Танеева во всем моем настроении была почти не при чем. Он внешне был мало интересен, всегда ровный, крайне скрытный, и так до конца непонятный совершенно для меня человек».
(«Моя жизнь», часть III, не опубликовано, хранится в АТ). С. Л. Толстой замечает: «исключительное пристрастие женщины в возрасте между 50 и 60 годами к человеку, к ней довольно равнодушному, постоянное желание видеться с ним и слышать его музыку, нельзя не назвать ненормальностью» («Дневники С. А. Толстой» 1897—1909, стр. VIII). Внешние отношения С. А. Толстой и Танеева носили светский характер и никогда не переходили за границу знакомства и дружбы между людьми, взаимно уважающими друг друга. Софья Андреевна записала в своем дневнике 5 июня 1897 г.: «Ревнивые требования Льва Николаевича прекратить всякие отношения с Сергеем Ивановичем имеют одно основание: это страдание Льва Николаевича. Мне же прекратить эти отношения — тоже страдание. Я чувствую так мало греховности и столько самой спокойной тихой радости от моих чистых, спокойных отношений к этому человеку, что я в душе не могу их уничтожить, как не могу не смотреть, не дышать, не думать» («Дневники С. А. Толстой», 11, стр.112). Вместе с тем привязанность к Танееву портила отношения С. А. Толстой с Львом Николаевичем. Л. Н. Толстой очень тяжело переживал ненормальное положение Танеева в своей семье. Дневники Танеева свидетельствуют о большом пиетете Сергея Ивановича к Толстому. После смерти Толстого Танеев писал Софье Андреевне 13 ноября 1910 г.: «Смерть Льва Николаевича, вызвавшая скорбный отклик во всем мире, особенно чувствуется теми, кто, подобно мне, имел счастливую возможность находиться с ним в личном общении и непосредственно испытывать всю обаятельность его светлой личности» (не опубликовано). О пристрастии к себе со стороны Софьи Андреевны Танеев не догадывался. Толстой сохранял спокойствие во внешних отношениях с Танеевым; слушал его музыку и исполнение, охотно беседовал с ним, играл в шахматы, но не мог не засвидетельствовать тяжести создавшегося положения. Под 6 октября 1895 г. он записал в своем дневнике: «Танеев, который противен мне своей самодовольной нравственной, и смешно сказать, эстетической (настоящей, не внешней) тупостью и его coq du village’ным [привилегированным] положением у нас в доме. Это экзамен мне. Стараюсь не провалиться». О роли Танеева в доме Толстых проникли толки в общество. А. С. Суворин записал в своем дневнике под 10 ноября 1896 г.: «Был М. А. Стахович[...]. Рассказывал о Л. Н. Толстом. Этим летом он страшно ревновал свою жену к музыканту Танееву, как Левин, как герой «Крейцеровой сонаты». Дело доходило до жарких сцен, до скандалов, и Танеева, наконец, он выжил» «(Дневник А. С. Суворина», М. — П. 1923, стр.133). Танееву посвящен №8 (апрель) журнала «Музыкальный современник» за 1916 г. См. также «С. И. Танеев. Личность, творчество, документы его жизни». М., 1925; Вас. Яковлев, «С. И. Танеев. Его музыкальная жизнь», изд. ГАХН, М. 1927. Дневники Танеева за 1895 год опубликованы С. М. Поповым в сборнике «С. И. Танеев» М. 1925; за 1896 г. — в первом томе «Истории русской музыки», под ред. Кузнецова, М. 1924. В этих дневниках идет по преимуществу речь о Толстых., и мы с ним окончательно переговорили, и решили ему отдать флигель за 125 рублей. Он все просил, чтоб ему назначили 150 р. Были и обычные братья Маклаковы, играли с Таней в tennis и катались на велосипедах. Сегодня Троицын день; с утра я очень грустила и обычно при таком настроении ходила по саду. Таня еще спала, Серёжа уехал к Мане, Саша, няня и Верка ушли к обедне с цветами, а Коля спал до 12-ти часов. В доме была мертвая тишина. Потом мы буднично читали с Таней корректуры, а потом она поехала с Марьей Кирилловной к дантисту, который дёргал ей корни, и скрёб десну и резал, и всё это её ужасно измучило, истомило нервы, так чтов Петровское-Разумовское
в Петровское-Разумовское. В Петровской академии жили Рачинские.мы немного опоздали. Ко мне приходила Вера Северцова сmiss Mackarthy
Miss Mackarthy — гувернантка Кузминских.и очень интересно рассказывала про Англию.
Рачинский встретил меня словом: «судьба» Рачинский встретил меня словом: «судьба» — в связи с предстоящим браком С. Л. Толстого с М. К. Рачинской., хотел что-то еще сказать, но остановился. Я сказала: «что же, мы можем друг друга поздравить?» — Он сказал: «отчего же не поздравить?» Потом мы пошли в кабинет от всех присутствующих (Соня, Алик,Штакельберг Штакельберг — Эдуард Иванович Штакельберг., Коля Оболенский и проч.), и он мне сказал, что бог послал Мане нашу семью и Серёжу, чтоб спасти Маню. Он, видно, такнапуган английской историей напуган английской историей. Имеется в виду одно увлечение М. К. Рачинской в Англии. , что брак с Серёжей ему кажется большим благополучием. —
Из Петровского-Разумовского Маня ехала в коляске своей с Серёжей, а мы в своей. Очень было лунно, холодно и сурово; точно не май, а самый конец августа. Не хорошо, хотя лучше, чем теплые, радостные дни с птицами, солнцем и жизнерадостной природой без радости, а напротив с горем на сердце. И особеннотяжело было ехать опять по той же грустной дороге
тяжело было ехать опять по той же грустной дороге. По этой дороге везли хоронить Ваню Толстого, которого погребли на кладбище села Никольского, близ Покровского-Стрешнева.
Следующее письмо от 11 сентября не печатаем. , по которой ездили при совсем других тяжелых обстоятельствах.
Как тебе живется, милая Маша, в новом для тебя месте? Надеюсь, что и ты, Лёвочка, немного окрепнешь в любимом тобою Никольском. Если тебе хорошо, то не спеши приезжать в среду, а оставайся подольше. Серёжа пробудет тут до вторника вечера; буду заниматься Мишей и готовиться к отъезду в Ясную. Целую вас обоих и прошу Анне Михайловне передать мой сердечный привет. Остальные, верно, все уехали.
Будьте здоровы и веселы.
21 мая ночь. 1895 г.
Толстая пометила: «Письмо из Москвы в Никольское-Обольяново, к Олсуфьевым, где гостил Лев Николаевич.
