С. А. Толстая пометила: «Из Москвы в Никольское-Обольяново, где Лев Николаевич гостил с Таней у графов Олсуфьевых».
№ 316
1895 г. Января 9. Москва
Только что сегодня принесла Маша Зубова ваши письма ко мне, Митя был два раза и забыл передать.
Ты права, Таня, что я радуюсь, если тебе хорошо, и надеюсь, что ты поправишься. Не знаю чему приписать, но наша жизнь вообще стала какая-то нервная и на всех нас так действует. Я иногда думаю, что это от сложности различных возрастов. Всякий возраст заявляет свои потребности; общей гармонии семейной быть не может. А тут еще подмешиваются различные элементы.
Был Дунаев в первый раз. «Когда я узнало группе о группе. Толстая пометила: «Когда я просила Льва Николаевича сняться со мной, он мне отказал, а тайно снялся с толстовцами. Я обиделась и, взяв негатив, разбила его. Разбитый негатив изображал Льва Николаевича, Горбунова, Бирюкова, Черткова, Трегубова и еще кого-то». — Толстой писал в ответ: «Очень жаль, что ты ложишься поздно спать и не перестала говорить об истории с фотографией» (письмо от 12 января, ПЖ, стр.488). , меня в сердце кольнуло», — сказал он мне на мой вопрос, как он на это смотрит.
Лидия Ивановна тоже была крайне удивлена. Я до сих пор не успокоилась и главное неприятно то, что была вызвана на грубый поступок. Его совершать всегда тяжело. — Маша пошла кСтраховым
Страхов — Ф. А. Страхов. ; его вызвало жандармское управление, и если он не найдет за себя поручителя, его схватят завтра и куда-то посадят. Что это за сумбур, все эти темные! И жаль их, и досадно. — Сегодня уехал Илья, а Лидия Ивановна осталась до завтра. Мы все ей очень рады. — У Лёвы всё грипп, но он благодушен. Ну, прощайте, целую вас. Смотри же, Таня, потолстей. До чего Ваня похудел, это ужас! Легонький стал, ничего не ест. Сегодня дала хинин и лихорадки не было, так поломало. Письмо его плохо, но писал один.
9 января.
1895
№ 317
26 апреля. Киев. 1895 г.
Милый друг Лёвочка, меня беспрестанно охватывает чувство, зачем я уехала от тебя и от всех вас и от дорогих мне воспоминаний о Ваничке, и иногда хочется немедленно бежать домой. Но и Таня сестра, и Саша, и Вера, и мальчики до того все ласковы, так ухаживают за мной, так бережно относятся к моему горю, что всё время чувствуешь себя растроганной и благодарной. Маша же, конечно, страшно бы огорчилась, если б я скоро уехала. Тем не менее мы выезжаем в воскресенье, а в понедельник с курьерским будем в Москве, если ничто не изменится ни у вас, ни у нас. Не переставая думаю и о тебе, и о Тане, иоб Андрюшиных зубах об Андрюшиных зубах. «Андрюша выбил себе нечаянно о железную решетку зубы и весь окровавленный вечером явился домой» (помета Толстой). , Сашиных пальцах, Мишином экзамене. Напуганной душой боюсь всего и всего жду от судьбы. Здоровье мое должно быть поправляется; сегодня вечером Саша уговорил нас идти в Ботанический сад. Это пока было лучшее впечатление: огромный сад, весь в горах, каштановые аллеи, весь сад молодо-зеленый, еще не тенистый, и соловьи во всех концах. Конечно, вся эта красота и радость весенней природы вызвала, как и всё теперь — отчаяние и слёзы. Мне жаль Таню, которая всё время плачет со мной; я стараюсь удерживаться, уходить с Митей в садик, — мне совестно Саши, но я еще не могу владеть собой и никакая обстановка в мире, я ясно теперь это поняла, не только не излечит, но даже не облегчит моего горя.
