4 февраля. Стр. 113.

1475. 113 ^17—18. Я приехал, и солнушко только взошло. — Толстой выехал из Москвы в мальпосте 29 января, следуя по так называемому Белорусскому почтовому тракту, проходившему через Вязьму, Смоленск, Оршу, Минск, Бобруйск, Несвиж и Кобрин на Варшаву. Мальпосты на Варшаву отходили из Москвы по вторникам и субботам и двигались со скоростью около 250 верст в сутки, таким образом в Варшаве Толстой мог быть через 5 дней (расстояние от Москвы до Варшавы по тракту — 1269 в. или 1352 в.). По этому расчету, запись Дневника от 4 февраля относится к моменту пребывания его в Варшаве, где Толстой вероятно остановился для отдыха.

У нас нет данных для установления точного маршрута Толстого от Варшавы до Берлина, поэтому приходится определять его предположительно. Во-первых, Толстой мог воспользоваться уже действовавшей в это время Варшаво-Венской железной дорогой; в таком случае маршрут его был следующий: Варшава — Мысловицы (288 верст — 10 час. езды), Мысловицы — Бреславль (183 вер. — 7 час.), Бреславль — Берлин (330 вер. — 12 час.). От Берлина он мог проехать в Париж или через Магдебург — Ганновер — Кельн (ЗЗ ¹/ ₂ час.), или через Галле — Франкфурт — Майнц (34 ¹/ ₂ час.). Повидимому, Толстой на этом пути нигде не останавливался; по крайней мере, в письме к Боткину от 10/22 февраля он пишет, что видел Германию только «мельком»; то же самое он говорит и в письме к Т. А. Ергольской («J’ai mis 11 jours à faire ce voyage de Moscou à Paris, presque sans m’arrêter»). Таким образом, принимая во внимание, что в то время еще не была в действии система «сквозных поездов», и учитывая потерю времени при пересадках, можно определить всю продолжительность путешествия Толстого от Варшавы до Парижа примерно в 70—72 часа, или в 4 ¹/ ₂ суток (Старский, «Спутник едущего за границу», Спб. 1857). Но Толстой мог выбрать и другой маршрут для переезда из Варшавы в Берлин, а именно воспользоваться для этого шоссейной дорогой на Познань или Бромберг; расстояние между этими городами и Варшавой приблизительно одинаково. Во всяком случае, если бы Толстой избрал этот маршрут, он мог бы также 7 февраля быть в Берлине и 9 в Париже.

1476. 113 ¹⁸. Ен. встает. — Ен., вероятно, кто-либо из случайных дорожных спутников Толстого.

9/21 февраля. Стр. 113.

1477. 113 ²⁰ . 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, Февраля. 21 н. с. — Во время своего переезда из Москвы в Париж Толстой не вел систематически своего Дневника и, очевидно, сбился в счете чисел, в чем, впрочем, он и сам сознается в этой записи: «путаница в голове и записках». Можно считать несомненным, что в Париж он прибыл 21 февраля нового стиля. Это число соответствует 9 февраля старого стиля, а не 13, как он неправильно записал в Дневнике. Свою ошибку в определении чисел по старому стилю Толстой повторил еще в ближайшие два дня и только на третий день он исправил ее; поэтому после записи 15/23 февраля у него в Дневнике идет запись 12/24 февраля.

1478. 113 ^24—25. Непременно эпоха. — Выражение, показывающее, какие большие надежды возлагал Толстой на предпринятое им путешествие за границу, которое, по его мнению, должно было составить эпоху в его жизни.

1479. 113 ²⁹ . Был au bal de l’opéra. — T. e. на традиционном карнавальном бале-маскараде, устраиваемом ежегодно в субботу на масленице в залах Парижской «Большой оперы». Балы эти, на которых дирижировали лучшие дирижеры, как Мюзар и Штраус (с 1855 г.), всегда привлекали массу публики, преимущественно из среды учащейся молодежи и артистической богемы, и отличались большим оживлением и непринужденностью, принимавшей иногда характер вакхических сатурналий, кратко обозначенный в записи Толстого словом «бешенство». См. описание этих балов в книге Жюля Жанена: «Un hiver à Paris» (Paris. 1840, pp. 167—176).

1480. 113 ²⁹. Les trois pruneaux. Франц Французский Давыдов... Капуцин. — Вероятно, различные маскарадные персонажи, обратившие на себя внимание Толстого.

1481. 113 ³². Некр Некрасов мрачен. — Мрачное настроение Некрасова естественно объясняется состоянием его здоровья. Известный в то время петербургский врач Шипулинский определил его болезнь, как горловую чахотку, и послал лечиться за границу. Зиму 1856—1857 гг. Некрасов провел в Риме, и, хотя пребывание в южном климате задержало развитие его болезни, но полного выздоровления не дало. В Париж Некрасов приехал для того, чтобы посоветоваться с французскими докторами, и через несколько дней (22 февраля) снова уехал в Рим, откуда писал Толстому 10 марта: «Физическое мое состояние таково, что всякое душевное беспокойство делает меня никуда негодным, — я просто теряю самообладание» (АТБ).

10/22 февраля. Стр. 114.