Я смотрю на Лину и вижу и почему то знаю, что она, эта Лина, полная противоположность матери и уже привыкла терпеть её нападки, и вижу, как она вся вспыхнула и что то пробормотала.
— Что ты говоришь, я не слышу? говорит княгиня.
— Ничего, я только никогда не говорила, что это очень мило, просто мне жалко жен и детей, они приходили.
— Это очень мило, что вы, княжна, жалеете их, мягко с каким то особенным, только к женщинам и только к красивым, умилением сказал предводитель, обращаясь к Лине, но что же делать, что же делать, повторил он, при чем усы стояли твердо кверху. И он, приятно улыбнувшись, обратился к хозяйке и подробно рассказал, как у него, в его имении нынешним же летом вырубили 27 дерев, а потом запустили все стадо (он сказал стадо, а не табун) в его луга и как я ничего, ничего не мог сделать, сказал он.
А я между тем почему то знаю, что он сделал
— Нет, поверьте, милая княжна, есть всему предел, опять с нежностью обратился он к дочери. Дерзость, бессовестность, безнравственность, полная безнравственность нашего народа дошли теперь до последней степени. Sans foi ni loi.387
Предводитель с кверху поднятыми усами, как мне почему то это тоже было точно известно, давно уже не платящий свои долги и большой любитель француженок, при том же и дуэлист, имевший в своей жизни две affaires d’honneur,388
Кто то возражал, кто то соглашался. Все было неинтересно, и всем, кто говорил, было все все равно. Я тоже почему то знал это. Забавно было то, как княгиня вкривь и вкось вмешивалась в разговор, как я хорошо видел и знал, совершенно не понимая того, о чем говорилось, но за то своим решительным тоном озадачивая говоривших. Я тоже знал, что ей еще более, чем другим, было все равно, но ей скучно
— В Европе рабочий народ — люди. Но с нашим пьяным и диким народом, теперь еще возбуждаемым жидами революционерами, без тех неукоснительных строгих мер, которые, славу Богу, введены и поддерживаются, ничего нельзя сделать. С человеком можно и должно обращаться по человечески, а с животными так, как это свойственно животному. С сословием же, лишенным всякого понятия о нравственности, не считающим воровство безнравственным...
Вдруг с конца стола послышался голос приятный и взволнованный, повторивший слова
— «Безнравственное сословие. Хорошо безнравственное сословие». Говорил это совершенно плешивый только с курчавыми белыми волосами на висках и такой же бородкой старичек
Я как будто и знаю и не знаю этого человека. Знаю, что он чудак, кажется любить выпить, но золотое сердце и светлый ум.
— Хорошо безнравственное сословие, то сословие
Предводитель пожал плечами, выражая недоумение перед смелостью этого странного, с грязными руками человека. Но тут княгиня поднялась шурша платьем и сказала.