«За кого вы меня принимаете? Я очень хорошо знаю, что я еще не стар; но я хуже — я надоел, выдохнулся, так, как и все эти господа, которые однако этого никак понять не могут; а Сережа, во-первых, новость, во-вторых, женщина не может себе представить, мне кажется, и желать мущину лучше его. Ну посмотрите, что это за прелесть! — продолжал [он], с улыбкой наслаждения глядя на них. — И она как мила! Я решительно влюблен в них.....»
«Я непременно скажу это Лизе» (так звали Гр. Шöфинг).
«Нет, уж я давно извинялся перед Графиней, что до сих пор не влюблен в нее — она знает, что это происходит единственно потому, что я уж не могу влюбляться; но я влюблен в них обоих — в парочку».
Не один Князь Корнаков любовался вальсирующими Сережей и Гр. Шöфинг; но все нетанцующие невольно следили глазами за ними — одни с чистым наслаждением видеть прекрасное, другие с досадой и завистью. —
Сережа так был взволнован совокупным впечатлением движения, музыки и любви, что когда Графиня попросила его привести ее на место и, поблагодарив его улыбкой, снимала руку с его плеча, ему вдруг пришло желание, от которого он едва мог удержаться — воспользоваться этой минутой, чтобы поцеловать ее.
Невинный юноша в первый раз в жизни испытывал чувство любви: смутные желания, которыми оно наполняло его душу, были для него непонятны — он не остерегался их, не боялся предаваться им.
( Невинность.)
Любовь.
Целый бал прошел для влюбленного Сережи, как чудный обольстительный сон, которому хочется и страшно верить. У Графини оставалась одна 6-я кадриль, и она танцовала ее с ним. Разговор их был обыкновенный бальный разговор; но для Сережи каждое слово имело особенное значение, — значение улыбки, взгляда, движенья. Во время кадрили, признанный поклонник Графини, Д., подсел к ним. (Сережа объяснял себе это почему-то тем, что Д. принимает его за мальчика, и почувствовал к нему какое-то чрезвычайно неприязненное чувство);134
В подлиннике нет закрывающей скобки.
но Графиня была особенно мила и
Графиня не могла оставаться ужинать. Сережа провожал ее до лестницы.
«Надеюсь вас видеть у себя», — сказала она, подавая ему руку. —
«Когда позволите?»
«Всегда».
«Всегда?!» — повторилъ онъ взволнованнымъ голосомъ и невольно пожалъ маленькую ручку, которая довѣрчиво лежала въ его рукѣ. Графиня покраснѣла, ручка ея задрожала — хотѣла-ли она отвѣтить на пожатіе или освободиться? Богъ знаетъ — робкая улыбка задрожала на ея крошечномъ розовомъ ротикѣ, и она сошла съ лѣстницы.
