Здоровый, толстый, схватил ее в охабку, волочет в чащу.

— Что ты, — говорит, — Андрей Ильичь, нельзя теперь, народ проснется, срам, приходи, — говорит, — лучше после. Отпусти раньше народ, а я останусь.

Такъ и уговорила. А какъ отпустилъ народъ, онавпередъвсѣхъдома была. Сказывалъ парнишка, АндрейИльичъдолго все застогомъходилъ. — И этоеяпервая охота была, что всякаго обнадежитъ, апотомъпосмѣется. Такъ-то, какъ пріѣхалъ баринъ въ самые Петровки, былъсънимъкамердинъ— такая бестія продувная, что бѣда. Самъ, бывало, разсказываетъ, какъонъу барина деньги таскаетъ, какъ онъ барина обманываетъ. Да это бы все ничего, только насчетъ бабъужътакой подлый, что страхъ. Сбирались его тогда мужики побить, да и побили бы, спасибо, скоро уѣхалъ. Аизънашего же брата. Полюбилась ему Маланька, сталътожеподъѣзжать, рубль серебра давалъ, синенькую, красенькую давалъ.

— Ничего, — говорит, — не хочу.

Так на хитрости поднялся. Старосту угостил что ли, стакнулся с ним. Весной еще было — молотили, темно начинали.

— Я, — говорит, — полезу на скирд, а ты и пошли скидать одну. Там моя будет.

— Ладно.

Только влезла она на скирд, он к ней.

— Постой, — говорит, — тут не ловко.

Взяла, снопы раскидала, яму сделала да его туда и столкни а сама долой, лестницу сняла да на другой скирд, раскрыла 1 подает. Рассвело уж, так сказала,—то-то смеху было. Бабы сбежались, партки с него стащили, напихали хаботья и опять надели. Так все не пронялся, все старосту просил ее в сад посылать дорожки чистить. Тут то на нее барин наткнулся. И не слыхать за ним этого прежде было. Видно, уж баба то хороша была. Только, — рассказывала сама, — смотрю, идет барин, дурной, худой такой, чудно как-то все на нем. Прошел, я за работу, скребу; только хотела отдохнуть, смотрю — опять по дорожке идет. Дорожки там густые, крытые. Ну, думаю, по своему делу гуляет. Только покосилась на него, так и впился в меня глазами. Так до обеда покою не давал, все ходит, смотрит. Так измучалась, что беда, на покосе легче. А не подходить. Барин то, видно, так на нее глядит, известно, господам, делать нечего, а она думает, за работой смотрит, так старается, что одна всю дорожку выскребла. Только хорошо, идет этот камердин опять к ней.

— Барину, — говорит, — ты дюже полюбилась, велел придти вечером в ранжерею.

Ладно, думает, это все твои штуки: приду, дожидайся.

— Мотри же.

— Сказано, приду.

Вечером взяла скребку, пошла домой; только думает, что и в самом деле барин, пожалуй, звал. Зазвала солдатку, задами полезли к ранжерее, смотрят — ходит. Солдатка как закричит по мужицки, такой голос она умела делать: