— Хаджи-Мурат — моя — у русских. Шамиль нету. Воронцов надо.

— Вот он, Воронцов, — сказал550 Полторасов ротный, весело улыбаясь, поворачивая лошадь назад к подъезжавшему Воронцову. Ему радостно было встретить дружелюбно этого страшного человека, столько помучившего их и побившего русских, и, кроме того, вся фигура этого молодцеватого, с короткой, обстриженной бородкой и блестящими, не бегающими, а внимательно и удивительно ласково смотревшими глазами, невольно привлекала и подбодряла.

Несмотря на то, что они третий день были на пути и ночевали в лесу, вид не только Хаджи-Мурата, но и всех пяти человек его свиты был молодцеватый, воинственный и щеголеватый. Лошади, одежда, бурки, приподнимаемые сзади винтовками, и в особенности оружие было чисто и красиво, и лица были спокойные и достойные. Особенно выделялись из свиты: один молодой красавец, тонкий, как женщина, в поясе и широкий в плечах красавец юноша лезгин, с чуть пробивающейся русой бородкой, не спускавший глаз с Хаджи-Мурата; и другой, без бровей, без ресниц, с красными глазами, красной подстриженной бородой и старым шрамом через нос и лицо. Этот был хмурый и смотрел на уши своей551 прекрасной поджарой ногайской лошади.

Никитина552 Зач.: убрали понесли на носилках в крепость, и между солдатами стало известно, что вышел к нам главный наиб Шамиля, и бывшие к дороге выбежали посмотреть. Офицер крикнул было на солдат, но полковой командир остановил его.

— Пускай посмотрят своего старого знакомца. Ты знаешь, кто это? — спросил он у ближе стоявшего солдата.

— Никак нет-с, Ваше Сиятельство.

— Хаджи-Мурат. Слыхал?

— Как не слыхать, Ваше Сиятельство, били его много раз.

— Ну, да и от него доставалось.

— Так точно, — отвечал солдат довольный тем, что удалось поговорить с начальником.

Хаджи-Мурат подъехал к Воронцову и, наклонив голову, прижал правую руку к груди и сказал:

— Отдаюсь в волю великого падишаха русского и буду служить ему.

Воронцов выслушал переведенные ему переводчиком слова и протянул руку в замшевой перчатке Хаджи-Мурату. Тот пожал руку, и еще сказал, что он рад тому, что первый начальник русский, с которым он имеет дело, сын великого сардаря (главнокомандующего).

— Люди эти, мои нукера будут так же как и я служить русским, — прибавил он, указывая на своих.

Воронцов оглянулся на них и кивнул им головой. О свите было уже выговорено через лазутчиков.