— То есть ты женить его хочешь? Чтож, это дело.

— Сделай божескую милость, ты наш отец, ты наша мать, — и, сделав знак своему сыну, она с ним вместе грохнулась в ноги Князя.

— Зачем же ты в землю кланяешься, — говорил Николинька, с досадой поднимая ее за плечо. — Разве нельзя так сказать. Ты знаешь, что я этого не люблю. Жени сына, пожалуйста, я очень рад, коли у тебя есть невеста на примете.

Старуха поднялась и утирала рукавомъ сухіе глаза. Давыдка послѣдовалъ ея примѣру и въ томъ же глупо-апатическомъ положеніи продолжалъ стоять и слушать, что говорила его мать.

— Невесты-то есть, как не быть? Вот Васютка Михейкина, девка ничего, да ведь без твоей воли не пойдет.

— Разве она не согласна?

— Нет, кормилец, коли по согласию пойдет?

— Ну, так чтож делать? Я принуждать не могу, а вы поищите другую: не у себя, так у чужих, я охотно заплачу 100, 200 р., только бы шла по своей охоте, а насильно выдавать замуж нельзя. И закона такого нет, да и грех это большой.

— Э-э-эх кормилец! Да статочное ли дело, чтобы, глядя на нашу жизнь, охотой пошла? Солдатка самая и та такой нужды на себя принять не захочет. Какой мужик и девку к нам в двор отдаст. Отчаянный не отдаст. Ведь мы голь, нищета. Одну, скажет, почитай, что с голоду, заморили, так и моей тоже будет. Кто отдаст? — прибавила она, недоверчиво качая головой. — Рассуди, Ваше Сиятельство.

— Так что же я могу сделать?

— Обдумай ты нас как нибудь, родненький, — повторила убедительно Арина, — что нам делать?

— Да что же я могу обдумать? Я тоже ничего не могу сделать для вас в этом отношении. Вот хлеба вы просили, так я прикажу вам отпустить и во всяком деле готов помогать; только ты его усовести, чтобы он свою лень-то бросил, — говорил Николинька, выходя в сени, старухе, которая кланяясь следовала за ним.

— Что я с ним буду делать, отец? Ведь сам видишь, какой он. Он ведь мужик и умный, и смирный, грех напрасно сказать, художеств за ним никаких не водится; уж это Бог знает, что это с ним такое попритчилось, что он сам себе злодей. Ведь он и сам тому не рад. Я, батюшка, Ваше Сиятельство, — продолжала она шопотом, — и так клала и этак прикидывала: неиначе, как испортили его злые люди.

— Как испортили?

— Да как испортили? Долго ли до греха. По злобе вынули горсть земли из под следу... и навек не человеком исделали, ведь всякие люди бывают. Я так себе думаю; не сходить ли мне к Дындыку старику, что в Воробьевке живет, он всякие слова знает и порчу снимает, и с креста воду пущает; так не пособит ли он!