— Отчего вы так бедны? — сказал он, думая вслух.

— Да как же нам и быть, батюшка, как не бедным? Земля наша какая? вы сами изволите знать, глина, бугры, да и то, видно, прогневали мы Бога, вот уж с холеры, почитай, хлеба не родит. Лугов и угодьев опять меньше стало, которые позаказали, которые попридрали. Дело мое одинокое, старое..., где и рад бы похлопотал — сил моих нету. Старуха моя больная, что ни год, то девчонок рожает. Ведь всех кормить надо. Вот один маюсь, а 7 душ дома. — Грешен Господу Богу, часто думаю себе: хоть бы прибрал их Бог поскорее, и мне бы легче было, да им то, сердечным, лучше, чем здесь горе мыкать. — Вот моя подмога, вся тут, продолжал он, указывая на белоголового, шаршавого мальчика лет семи, который с огромным животом в это время робко подошел к нему и, уставив из подлобья удивленные глаза на Николиньку, сморщился и изо всех сил ковырял у себя в носу. — Вот и подсобка, — продолжал звучным голосом Чурис, проводя своей шаршавой рукой по лицу ребенка, — когда его дождешься; a мне уж работу не в мочь. Старость бы еще ничего, да грыжа меня одолела. В ненастье хоть криком кричи; a ведь уж мне давно в старики пора, вон Данилкин [?] Ермишка — все моложе меня, а уж давно земли сложили. Ну мне сложить не на кого, вот беда моя, а кормиться надо, вот и бьюсь, Ваше Сиятельство.

— Как же быть, ведь мир не согласится с тебя земли сложить.

— Известно дело, коли землей владать, то и барщину править надо, как-нибудь малого дождусь, только будет милость ваша насчет училища его увольте, а то намедни Земской приходил, говорил Его Сиятельство гневаться изволят, что мальчишки нет. — Ведь какой у него разум, Ваше Сиятельство, он еще и ничего не смыслит.

— Нет, Иван, мальчик твой уж может понимать, ему учиться пора. — Ведь я для твоего же добра говорю, ты сам посуди, как он у тебя подрастет, хозяином станет, да будет граммоти знать и считать будет уметь, и в Церкви читать, ведь все у тебя дома с Божьей помощью лучше пойдет, — договорил Николинька, стараясь выражаться как можно популярнее.

— Не спорно, Ваше Сиятельство, да дома-то побыть некому: мы с бабой на барщине, он хоть и маленек, а все подсобляет: и скотину загнать, лошадей напоить. Какой ни есть, а все мужик, — и он с улыбкой опять провел рукою по его лицу.

— Все таки ты присылай его, когда ты сам дома, и когда ему время, — слышишь.

— Слушаю, — неохотно отвечал Чурис.

— Да, я еще хотел сказать тебе, — сказал Николинька, — отчего у тебя навоз не довожен?

— Какой у меня навозъ? и возить нечего, 2-хъ кучь не будетъ. Скотина моя какая: кобыла, да коровенка, а телушка осенью изъ телятъ Ш Шкалику отдалъ вотъ и скотина моя.

— Отчего-ж у тебя скотины мало, а ты осенью ей телку из телят отдал?

— Кормить нечем.

— Разве соломы не достанет тебе на 2-х коров-то, ведь у других достает.

— У других земли навозные, а моя земля глина.

— Так вот ты и навозь, чтобы не было глины и чтобы было чем скотину кормить.