Борис Алексеевич вошел к Царю. Царь — огромное длинное тело, согнутое в три погибели, держал между ног чурку и строгал; голова рвалась, дергалась вместе с губами налево.
— Ну, чтож, так теперь, — сказал он, показывая выстроганное высокому Немцу.
— Ничаво, латно, — сказал Немец.
Царь посмотрел на Бориса Алексеевича и, видимо, не видал его, а слушал Немца.
— Ну, а у тебя, — он обратился к Федору Матвеичу.
Тот только кончил строгать и владил конец в паз.
— Экой чорт ловкий, лучше моего.
Федор Матвеич— полузакрытые глаза, тонкия, ловкия руки и кротость.
— Много говорят, все скажу завтра. Теперь вот что. Князь Василий Васильич приехал. Надо принять его.
Лицо Царя затряслось больше.
— Куда, в застенок Он помнил только, что Василий Васильич не дал ему пушек и за то не любил его.
— Чтож мне с ним говорить?
— Да пустить к руке, потому...
В это время отворилась дверь и дядя Царя,
