просто крестился. Во втором наросли слова: «И увидал небеса отверзтыми», а в третьем уже еще прибавлено: «Слышал слова: «Сей есть сын мой» и т. д 31 Евангелие. СПб., 1894. На титульном листе помета С. А. Толстой: «Места, отмеченные граф. Львом Никол. Толстым, признаются им самыми важными в Евангелии. Гр. С. Толстая» ( ГМТ). .

Теперь Левочка мой спит — он еще жив, я могу его видеть, слышать, ходить за ним... А что будет после? Боже мой, какое непосильное горе, какой ужас жизнь без него, без этой привычной опоры любви, нравственной поддержки, ума и возбуждения лучших интересов в жизни...

Не знаю, в состоянии ли буду опять писать. Хочется записать все, что касается его; всем, всем он нужен, и все его любят. Помоги, помоги, господи, как невыносимо тяжело!..

14 июля . Не помню уже подробно всего: приехала еще Таня с мужем; приезжал из Москвы доктор Щуровский, приезжало много друзей; телеграммы, письма, суета большого стечения детей, внуков, знакомых. Забот без конца... Наконец заболела я: сильный жар целую ночь, ослабление деятельности сердца, пульс 52. Пролежала два дня совсем обессиленная. Теперь мне лучше. Живет у нас молодой врач Витт Николаевич Саввин, следит за пульсом Л. Н., который при малейшей усталости учащается до 90 ударов. Сегодня Л. Н. сошел вниз, походил возле дома среди цветов и теперь лег уснуть на кушетке под кленом.

Врачи все нашли, что причина общего заболевания и ослабления сердца — присутствие малярийного яда в организме. Давали хинин, предлагают впрыскивания мышьяком, от которого, к сожалению, Л. Н. упорно отказывается. Сейчас он очень худ и слаб, но аппетит прекрасный, сон тоже, болей нет, занимается он каждое утро своей статьей о рабочем вопросе 32 Статья «Единственное средство». .

Слава богу, слава богу, еще отсрочка! Сколько придется еще пожить вместе! В первый раз я ясно почувствовала возможность разлуки с любимым мужем, и та боль сердца, которая овладела мной, так и не прошла и вряд ли когда пройдет. Когда я только взгляну на осунувшееся лицо, совсем побелевшие бороду и волосы и исхудавшее тело Левочки — боль сердца ноющая, никогда меня теперь не покидающая, обостряется, и жизни нет, и исчез весь интерес, вся энергия жизни. А сколько ее было? Поднимусь ли когда?

Да, еще целый период отжит. Еще резкая черта проведена между тем периодом, в который жизнь шла вперед,

и между тем, когда она вдруг во мне стала, как теперь.

Все казалось: «Вот соленые ванны помогут, и Левочка окрепнет, и еще поживет лет десять; то воды Эмс обновят пищеварение; то лето, тепло, отдых дадут ему новые силы...»

Теперь вдруг ясно представился конец. Нет обновления, нет здоровья, нет сил — всего мало, мало осталось в Левочке. А какой был богатырь!

Грустно часто слышать от него упреки за лечение мне и докторам. Как только ему лучше, он сейчас же высказывает ряд обвинений. А когда плохо, всегда лечится.

22 июля . Лев Николаевич поправляется, делает большие прогулки по лесам, аппетит прекрасный, сон тоже. Слава богу!

Вчера вечером получили письма из Тулы, и Коля Оболенский читал их вслух. Все сочувственные письма, радость, что ожил Л. Н. Он слушал, потом засмеялся и говорит: «Теперь, если начну умирать, то уж непременно надо умереть, шутить нельзя. Да и совестно, что же, опять сначала: все съедутся, корреспонденты приедут, письма, телеграммы — и вдруг опять напрасно. Нет, этого уж нельзя, просто неприлично».