адресом. Подарок этот — никелированный самовар с вырезанными на нем надписями: «Не в силе бог, а в правде», «Царство божье внутри вас есть», и 72 подписи
2
В черновом варианте письма лицам и учреждениям, приславшим поздравления ко дню восьмидесятилетия, Толстой писал: «Благодарю и всех тех, которые писали мне, и тех милых людей, которые своими подарками, как петербургские официанты, приславшие мне в подарок прекрасный самовар с надписями, и рабочие и некоторые другие, которые меня особенно тронули» ( ПСС, т. 78, с. 242).
. Потом прислали художники прекрасный альбом с акварельными рисунками
3
Альбом с рисунками Н. А. Касаткина, Ап. М. Васнецова, Батурина, Л. О. Пастернака и др. (акварель, пастель, карандаш) был прислан Толстому Московским обществом любителей художеств (хранится в Музее-усадьбе «Ясная Поляна»).
. Много портретов Льва Николаевича, и шелком вышитый, и весь из мелкого писанья рассказа Льва Николаевича;
4
Е. Черчопова прислала вышивку гладью: Толстой на пашне. Портрет прислал художник Гусикьянц.
от торжковских кустарей прекрасная кожаная подушка вышитая; от кондитера Бормана четыре с половиной пуда шоколада, из которого 100 коробок для раздачи яснополянским детям. Еще от кого-то 100 кос нашим крестьянам; 20 бутылок вина St. Raphaël для желудка Льву Николаевичу. Еще ящик большой папирос от фабрики Оттоман, который Лев Николаевич с благодарным письмом отправил назад, так как он против табаку и куренья
5
Письмо табачной фабрике «Оттоман» (в Петербурге) от 3 сентября 1908 г. ( ПСС, т. 78, с. 224—225).
.
Были и злобные подарки, письма и телеграммы. Например, с письмом, в котором подпись «Мать», прислана в ящике веревка и написано, что «нечего Толстому ждать и желать, чтоб его повесило правительство, он и сам это может исполнить над собой»
6
Посылка была получена в Ясной Поляне 1 сентября 1908 г. На отрезном купоне указаны московский адрес и фамилия отправительницы — О. А. Маркова. Толстой ответил О. А. Марковой 3 сентября 1908 г. «Очень порадуете меня, если объясните причину вашего недоброго чувства», — писал он ( ПСС, т. 78, с. 223). Позднее Н. Н. Гусев установил, что по указанному адресу О. А. Маркова не жила. Подробнее см. в кн.: Гусев, с. 201—202.
.
Вероятно, у этой матери погибло ее детище от революции или пропаганды, которые она приписывает Толстому.
В день рождения Льва Николаевича собрались следующие лица за столом: он сам, я, четыре сына: Сережа, Илья, Андрюша и Миша. Лева в Швеции, ждет родов жены. Из дочерей одна Саша, а Таня была незадолго до 28-го, а именно приезжала к моему рождению 22-го, и теперь не решилась оставить дочку свою вторично. Потом были: Михаил Сергеевич Сухотин, Михаил Александрович Стахович, супруги Гольденвейзеры, отец и сын Чертковы, Мария Александровна Шмидт, Иван Иванович Горбунов, англичанин m-r Wright, привезший адрес от английских писателей
7
Ч. -Т. Райт, библиотекарь Британского музея, приехал в Ясную Поляну 28 августа 1908 г. Он привез Толстому поздравительный адрес от английских почитателей, в котором говорилось: «Смелость и искренность, с какою Вы представили перед человечеством новые и возвышенные идеалы, заставили мир полюбить Вас» ( ГМТ). Его подписали художники, артисты, музыканты, общественные деятели, писатели, среди которых Б. Шоу.
, Митя Кузминский, жены сыновей Маша (Зубова) и Соня (Философова), а вечером приехала и вторая жена Андрюши Катя. Потом приехала Галя Черткова и пришли супруги Николаевы. Настроение было тихое, спокойное и умиленное у всех, начиная с Льва Николаевича, который только что выздоровел и выехал в кресле к обеду. Чувствовалось что-то любовное и извне — от всего мира, и в душе каждого из присутствовавших в этот день. Когда вечером Лев Николаевич ложился спать и я, по обыкновению, затыкала ему за спину теплое, мною вязанное одеяло, он мне сказал: «Как хорошо! как все
хорошо! Только за все это не было бы какое-нибудь горе...» Пока бог миловал.
Сегодня Лев Николаевич чувствует себя недурно, хотя опять сидит в кресле с вытянутой ногой, которая слегка припухла. Обедал с нами, ел охотно и рассказывал, что получил сегодня письмо от какого-то незнакомого полковника, спрашивающего его, на какой лошади он ускакал от чеченцев на Кавказе
8
Письмо Г. Я. Политковского от 5 сентября 1908 г. ( ГМТ). По поручению Толстого 13 сентября 1908 г. ему ответил Н. Н. Гусев ( ПСС, т. 78, с. 358).
.
Дело было так: собралась ехать так называемая на Кавказе в то время «оказия». Ехали в экипажах и верхами, а сопровождали солдаты. Желая погарцевать и похрабриться, трое отделились от «оказии» и поскакали вперед, а именно: Лев Николаевич, его кунак (приятель) Садо и Полторацкий. Под Львом Николаевичем была высокая серая лошадь, дорого заплаченная, красивая, но тяжелая, с прекрасным проездом, т. е. иноходец. Дорогой Садо предложил поменяться лошадьми, чтоб Лев Николаевич испробовал резвость ногайской породы лошади Садо. Только что они поменялись, вдруг им навстречу из-под горы показались вооруженные чеченцы. Ни у Льва Николаевича, ни у Полторацкого не было оружия. Полторацкий был на плохой артиллерийской лошадке, он отстал, в него выстрелили, попали в лошадь, а его изрубили на месте шашками, но он остался жив. В то время как Садо, махая ружьем, что-то по-чеченски кричал своим землякам, Лев Николаевич успел ускакать на быстроногой маленькой ногайской лошадке своего кунака Садо
9
Описываемое событие произошло 13 июня 1853 г. Некоторые подробности этого эпизода позднее были использованы Толстым в рассказе «Кавказский пленник» ( ПСС, т. 21, с. 304—306).
. И так опять-таки случай спас жизнь Толстого.
После обеда Лев Николаевич играл в шахматы с Гольденвейзером, а потом слушал его же игру на фортепьяно. Третий Scherzo Шопена, эскиз Аренского и две баллады Шопена, из коих вторую он сыграл превосходно, с вдохновением, сообщившимся всем.
Моя жизнь все сводится к материальным заботам. Приезжал подрядчик, делали сметы на перестройку пола у Саши, на починку бани, кучерской, постройки птичника и т. д. Даже просто погулять нет возможности; то сидела с Львом Николаевичем, а то дела. А как я люблю природу: смотрю на покрасневшие клены, и хочется их написать. Люблю искусство; иду по полю, а мысленно твержу стихи Тютчева: «Есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора...», и т. д. Слушаю, как играет Гольденвейзер, и все мое существо стремится опять заняться музыкой...
И так всю жизнь, неудовлетворенные порывы и строгое исполнение долга. Теперь порывы затихают: передо мной спустилась та стена, предел жизни человеческой, которая останавливает эти жизненные порывы, эту художественную тревогу. «Не стоит, скоро всему конец!» Останется молитва; но и та холодеет перед тяжелой, житейской, материальной жизнью. Бросить ее, бросить все... Но на кого?
Сегодня он составил с Гусевым благодарственное письмо всем, почтившим его день восьмидесятилетнего рожденья. Гусев мне прочел его вечером, и я сделала кое-какие поправки и замечания, с которыми согласились и Гусев, и сам Лев Николаевич.
Саша уехала в Тулу с Варварой Михайловной на концерт. Приезжал Н. В. Давыдов, и как хорошо с ним провели день. Много беседовали о литературе, причем все ужасались перед порнографией, бездарностью и грубой смелостью современных писателей. Говорили о смертной казни, бессмысленность и бесполезность которой высказывал Давыдов. Да и о многом другом беседовали с ним, Львом Николаевичем, Хирьяковым и Николаевым. Дни летят и как-то бесплодно, что мне грустно; точно что-то теряешь драгоценное; и это драгоценное — время, последние годы своей жизни и жизни близких.
