28 февраля . Сейчас десять с половиной часов вечера, у Льва Николаевича опять жар, 38, и пульс плох, с перебоями, и опять страшно. Сегодня он Тане говорил: «Хороша продолжительная болезнь, есть время к смерти приготовиться».

Еще он сегодня же ей сказал: «Я на все готов: и жить готов, и умирать готов».

Вечером гладил мои руки и благодарил меня. Когда я ему меняла одеяло, он вдруг рассердился, ему холодно показалось. И, верно, после он пожалел меня.

С утра он ел, просмотрел газету, к вечеру же очень ослабел.

Страшная буря, 1 градус мороза, ветер стучит, воет, трясет рамы.

Пролила чернила и все испачкала.

4 марта . Льву Николаевичу день ото дня лучше. Слушали доктора, нашли еще крупные хрипы. Диктовал мне вчера вечером ответное письмо Бертенсону 28 Письмо Толстого к врачу Л. Б. Бертенсону от 3 марта 1902 г. ( ПСС, т. 73, с. 211—212). и ежедневно диктует кому-нибудь письма открытые Буланже 29 П. А. Буланже жил в Гаспре с 30 января по 22 февраля 1902 г. и ухаживал за больным Толстым (см. его воспоминания «Болезнь Л. Н. Толстого в 1901—1902 гг.» — «Минувшие годы», 1908, №9). После его отъезда Толстой писал ему почти каждый день — с 23 февраля до 27 марта известны 17 писем к П. А. Буланже, написанных под диктовку ( ПСС, т. 73, с. 208—227). . Прекрасный человек этот Буланже, ходил за Л. Н. как сын, а какое-то у меня к нему брезгливое чувство, прямо почти физическое, отталкивающее. Вообще редко мужчины бывают симпатичны.

5 марта . Льву Николаевичу лучше; температура утром 35 и 7, вечером — 36 и 7. Доктора находят все еще какие-то хрипы, а так, если не знать о них, то все нормально. Аппетит такой огромный, что Лев Николаевич никак не дождется, когда ему время обеда, завтрака и проч. Кефиру он выпил за сутки три бутылочки. Сегодня просил повернуть кровать к окну и смотрел на море. Очень он худ и слаб еще. Ночи плохо спит и очень требователен: раз пять в час позовет, то подушку поправить, то ногу прикрыть, то часы не так стоят, то кефиру дай, то спину освежи, посидеть, за руки подержись... Только приляжешь на кушетку, опять зовет.

Ясный день, лунные ночи, а я мертвая, как мертва здешняя каменная природа и скучное море. Птички все пели у окна, и почему-то ни птицы, ни жужжащая у окна муха, ни луна не принадлежат Крыму, а все же напоминают яснополянскую или московскую весну, а муха — жаркое лето в рабочую пору, а луна — наш хамовнический сад и мои возвращения с концертов...

6 марта . Ужасно проведенная прошлая ночь. Тоска в теле, в ногах, в душе, и все не по нем, а главное, что меня огорчило в Льве Николаевиче, это то, что он — оговариваясь, что это дурно, — роптал на то, что выздоровел.

«Я все думаю, зачем я выздоровел, лучше бы уж умер».

День он провел в апатии, я все так же сижу при нем весь день, только ушла во флигель в первый раз поиграть немного свои любимые вещи... Но нет, и этого уж не могу.

7 марта . Испугались сегодня ужасно, пульс вдруг среди дня забил 108 ударов в минуту, а сам Лев Николаевич в апатии с утра, не сидел, не умывался и почти не обедал, только утром поел с аппетитом. Температура выше 36 и 8 не поднималась, к вечеру было даже меньше. Заболела печень, положили компресс и на живот и на легкие.