Туман, свежо; перед Гаспрой стоит в море пароход, и сирены жалобно кричат. Видно, пароходы стоят на якоре и боятся пускаться в туман.

16 февраля . Сегодня Льву Николаевичу немного лучше: он не страдает ничем, лежит тихо, спал и ночью и днем лучше. Боюсь радоваться. Уехал Щуровский, приезжает Сливицкий, бывший земским врачом у Сухотиных, человек немолодой, хороший. С утра погода была ясная, теплая, теперь опять заволокло.

Читала, сидя при спящем Льве Николаевиче, о последних годах жизни Байрона. Много незнакомых имен, эпизодов, много специального, но очень интересно. Какой был сильный, значительный человек и поэт. Как правильно относился ко многим вопросам, и теперь еще не дозревшим

в обществе. Трогательная кончина и друга его Шелли, утонувшего в море, и его самого, преследующего в Греции цель общего умиротворения.

Удивительно, как бескорыстны доктора: ни Щуровский, ни Альтшуллер, ни бедный, но лучший по доброте из трех — земский врач Волков, никто не берет денег, а все отдают и время, и труд, и убытки, и бессонные ночи. Сегодня поставили мушку к правому боку.

Вечером разломило мой затылок, голова совсем не держится, я прилегла на диване в комнате, где лежит Лев Николаевич. Он меня кликнул. Я встала, подошла. «Зачем ты лежишь, я тебя так не позову», — сказал он. «У меня затылок болит, отчего же ты не позовешь, ведь ночью ты же зовешь меня?» И я села на стул. Он опять кликнул. «Поди в ту комнату, ляг, зачем ты сидишь?» — «Да ведь нет никого, как же я уйду?» Пришел в волнение, а у меня чуть не истерика, так я устала. Пришла Маша, я ушла, но захватила дела со всех сторон: бумаги деловые от артельщика из Москвы, повестки, переводы. Все надо было вписать в книгу, подписать и отправить. Потом Саше компресс, потом прачке и повару деньги, записки в Ялту...

19 февраля . Несколько дней не записывала, очень труден уход, времени остается мало, едва на хозяйство и нужные дела и письма.

Бедный мой Левочка все лежит слабенький, все томится продолжительной болезнью. Приехал 17-го вечером Сливицкий, доктор, жить пока постоянно. Приезжают всякий день Волков и Альтшуллер; впрыскивают ежедневно камфару, дают Nux vomica. Пьет Л. Н. очень охотно, до четырех сегодня полубутылочек кефира. Находят доктора, что очень туго разрешается воспаление правого легкого. Но меня больше всего смущает ежедневная лихорадка. Утром температура 36 и 1, к шести часам вечера — уже 37 и 5. Так было вчера и сегодня.

Татарин пришел на поклон, с желанием здоровья, принес феску и чадру в подарок; и Л. Н. даже померил феску. А третьего дня ночью опять позвал Буланже и диктовал ему свои мысли 24 Возможно, продиктованы были поправки к Предисловию (см. коммент. 17), которые внесены на полях рукописи. . Какая потребность умственной работы!

Лиза Оболенская не уезжает, остается ухаживать за Львом Николаевичем, и меня это тронуло.

20 февраля. Вчера было лучше, температура дошла только до 37 и 1, сам Л. Н. бодрее. Вчера говорит доктору Волкову: «Видно, опять жить надо». Я спрашиваю: «А что, скучно?» Он оживленно вдруг сказал: «Как скучно? Совсем нет, очень хорошо». Вечером очень заботился о том, что я устала, жал мне руку, нежно на меня смотрел и говорил: «Спасибо, душенька, очень хорошо».

22 февраля . Льву Николаевичу лучше, температура утром 36 и 1, вечером — 36 и 6. Впрыскивают камфару, а мышьяк второе утро. Уехал сегодня Буланже, с неохотой возвращаясь к семье. Какое это несчастье иметь и не любить семью. Остаются одни трудности.

Продолжаю сидеть ежедневно всю ночь до пятого часа утра, а потом от утомления и спать не могу. Весь день сижу, шью в комнате больного, которого всякий малейший шорох раздражает. Хозяйство здесь трудно и скучно по дороговизне. Написала несколько слов в ответ на письмо митрополита Антония 25 Письмо не было отправлено (черновик хранится в ГМТ). См. Дн. 15 февраля и коммент. 23. . Больна все Саша, острый перепончатый колит; кроме того, ухо и зубы болят. Холодно, снег шел.