Получила от Бутенева письмо с предложением отказаться от звания попечительницы приюта, так как я отсутствую и не могу быть полезна приюту 26 Письмо К. А. Хрептович-Бутенева от 16 февраля 1902 г. ( ГМТ). См. Дн. 12 ноября 1900 г. . Посмотрим, кого выберут и как поведут свои дела.

23 февраля . Опять плохая ночь. К вечеру поднялась температура до 37 и 4, а пульс доходил до 107, но скоро перешел на 88, 89.

Ночью позвал меня: «Соня?» Я подошла. «Сейчас видел во сне, что мы с тобой едем в санках в Никольское».

Утром он мне сказал, что я очень хорошо за ним ночью ходила.

25 февраля . Первый день великого поста. Так и хочется этого настроения спокойствия, молитвы, лишений, ожидания весны и детских воспоминаний, которые возникали в Москве и Ясной с наступлением великого поста.

А здесь все чуждо, все безразлично.

Лев Николаевич приблизительно все в том же положении. Сам он пободрей, спал ночью от 12 до 3 в первый раз без просыпаний; в 5 часов утра я ушла спать, и он плохо провел остальную ночь. Утром читал газеты и интересовался

полученными письмами, но неинтересными. Двое увещевают вернуться к церкви и причаститься, — и раньше были такие письма, — двое просят сочинения даром, два иностранных выражают чувства восторга и уважения. Получила и я письмо от княжны Марии Дондуковой-Корсаковой, чтоб я обратила Л. Н. к церкви и причастила 27 Письмо М. М. Дондуковой-Корсаковой к С. А. Толстой от 19 февраля 1902 г. ( ГМТ). .

Вывели, — помогли выйти Л. Н. из церкви эти владыки духовные, а теперь ко мне подсылают, чтобы я его вернула. Какое недомыслие!

Серо, холодно, ветер. Отвратительный весь февраль, да и вообще климат очень нездоровый и дурной. Саше лучше.

27 февраля . Вчера ничего не писала, с утра уже я заметила ухудшение в состоянии Льва Николаевича. Он плохо накануне спал, вчера день весь мало ел, посреди дня поднялась температура до 37 и 5, а к ночи стала 38 и 3. И опять ужас напал на меня: когда я считала этот ужасный, быстрый, до 108 ударов в минуту, с перебоями пульс, со мной чуть дурно не сделалось от этой сердечной angoisse, которую я уже столько раз переживала за эту зиму.

Но ночь спал Л. Н. недурно, к 3-м часам температура стала опять 37 и 5, а к утру сегодняшнего дня дошла до 36 и 1. Опять явилась бодрость, аппетит. Он читал даже газету, пил опять охотно кефир, три раза поел.

Сережа удивительно бодро, кротко и старательно ходил за отцом всю ночь. Лев Николаевич мне говорил: «Вот удивительно, никак не ожидал, что Сережа будет так чуток, так внимателен», и голос задрожал от слез.

Сегодня он мне говорит: «Теперь я решил ничего больше не ждать, я все ждал выздоровления, а теперь, что есть сейчас, то и есть, а вперед не заглядывать». Сам Л. Н. напоминает дать ему дигиталис или спросит градусник померить температуру. Пьет опять шампанское, позволяет себе впрыскивать камфару.