Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той другой, вольной жизни, которая шла вне гошпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только тем, что происходило вокруг него: выписался ли этот Перновского полка офицер, придет ли к нему нынче доктор играть в бостон, будет ли нынче суп с курицей и т. п. были, казалось, единственные вопросы, имевшие для него интерес.
Один только раз в продолжение дня, который провел у него Ростов, Денисов вполне оживился. Это было тогда, когда за картами один из офицеров сказал, что теперь, слышно, большие награды будут и что Василью Дмитриевичу следовало бы прямо просить государя о своем деле.
— Мне просить государя! — закричал Денисов, бросая карты, — об чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что я вывожу на чистую воду разбойников! — Он встал и взял бумагу. — Пускай судят, я никого не боюсь! Я честно служил царю и отечеству и не крал! и меня разжаловать?...
— Это вы говорите! — налившимися кровью глазами глядя на Тушина, кричал Денисов.
Но несмотря на крик и горячность Денисова, Тушин и другие больничные товарищи его все напустились на него. Все доказывали ему, что дело его очень дурно, что он только портит его, раздразнивая их своими бумагами, что единственное спасение для него состоит в том, чтобы прямо, помимо начальства, просить милости государя, и что теперь или никогда он должен написать это письмо и передать его своему приятелю, графу Ростову, у которого верно есть связи в штабе, и который передаст письмо государю. Денисов долго, молча, опустив глаза, слушал их, потом схватился за волосы и, опрокинув стул, подошел к другому столу и стал писать. Через полчаса он с робкой, странной для Ростова улыбкой подал ему письмо.
— Так что ли, — сказал он, — коли подличать. Ах, чорт возьми! — Письмо было исправлено, переписано и передано Ростову.
— Нет, брат, правдой не проживешь. Ведь ты подумай, все их мерзости... — уже поздно вечером говорил он с печальным лицом сидевшему против него Ростову. Ростов не слушал его, не понимал ничего из того, что он говорил. Глазам его представлялись всё те же завистливые, покоренные страданием лица, которые он видел в гошпитале, слышались ему звуки этих хрипений и метаний по жесткому полу и всё слышался ему тот запах мертвого тела от живых людей, который поразил его в солдатском гошпитале. «И вот он, Денисов, и нет Денисова. И что всё это значит?» думал он.
Это состояние, в первый раз в жизни наведшее на него тоску, было ему очень тяжело и мучительно. Но это тяжелое и мучительное состояние имело для него свою неотразимую прелесть. Он боялся выйти из этого состояния. Всё в нем самом и вокруг него, во всем мире представлялось ему столь запутанным, бессмысленным и безобразным, что он боялся одного, как бы люди не втянули его опять в жизнь, как бы не вывели его из этого презрения ко всему, в котором одном он находил раздражающее, тревожное наслаждение.
«Торжковская торговка клянется богом, что туфли козловые и стоят пять рублей, а она знает, что они барановые и не стоят двух. А у меня сотни рублей, которых мне некуда деть, и она в прорванной шубе3138
ходит по морозу, так же как ходила ее мать, обманывая моего отца, и будет ходить ее дочь, обманывая моего сына. Ежели у меня будет сын», сказал он себе краснея. «Да, у нее будет не мой сын, который бесспорно будет носить имя Безухого, а я не имел права на это имя и получил его по особой милости царя. Милость царя!Точно»
стоит и робко смотрит на меня. И я жалею
Это был невысокий, ширококостый, худой человек лет шестидесяти с3140 длинными седеющими, нависшими бровями над блестящими3141 черными карими глазами.
Pierre снял ноги со стола, встал и перелег на кровать, изредка поглядывая на вошедшего.
Проезжающий3142 которого смотритель называл превосходительством имел3143 угрюмый, твердый и спокойный вид. вид вместе ученого и помещика. На нем была черная бекеша, застегнутая до верху, и высокие сапоги; седая большая голова была коротко обстрижена, и на указательном пальце был большой чугунный перстень с каким то изображением.3144 адамовой головы.
Он сел у стола, расстегнулся, шепнул что-то слуге и, получив от него книгу, которая показалась Pierr’y духовною, стал читать, изредка взглядывая на Безухова и раза два встретившись с ним глазами. Строгое и спокойное выражение этого взгляда3145 успокоительно раздражительно действовало на Pierr’a. Ему всякий раз хотелось заговорить с проезжающим и сообщить ему свои мысли, но всякий раз он опаздывал и уже проезжающий опять читал. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинками желтый старичок без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, но никогда и не росли у него. Поворотливый старичок слуга3146 не только учтиво и подобострастно, но благоговейно служил своему господину. Он разбирал погребец, приготовлял чайный стол и принес кипящий самовар. Налив себе один стакан чаю, проезжающий налил другой безбородому старичку и подал ему. Этот поступок поразил Pierr’a. Он положил свою книгу и стал пристальнее вглядываться в проезжающего. Ему казалось, что он прежде где то видал его и что еще прежде он замечал твердый, строгий и полный жизни старческий взгляд этого человека.3147 «Тоже едет, как и я из Москвы в Петербург», думал Pierre, «и совершает путешествие, как будто может быть для него какая нибудь разница в том, что он будет в Петербурге или в Москве. Тоже читает книгу (я бы желал знать, какая это книга), точно он узнает что нибудь из нее; тогда как уже близок для него переход, который ничего не откроет, а все закроет для него...» В то время, как Pierre, при виде этого старого человека, опять в мыслях своих пришел к тому же безвыходному углу отчаяния и безнадежности, проезжающий сделал знак своему слуге, чтобы тот вышел, и пристальным, ласкающим и вместе строгим взглядом, таким взглядом, каким смотрят только люди, привыкшие к власти, стал смотреть в лицо Pierr’a.
