— Дал бы Бог поскорее, а то тоже всяка сволочь смеется тебе, отвечал Кирка. — До тех пор, говорит, не казак, пока чеченца не убьешь.

— Ты небось отчаянный будешь? сказал Иляс.

— А что Бог даст, ведь такие же и мы люди, как старики наши были. — Зверя, зверя-то что ходило, прибавил Кирка, указывая на песчаный вал, по которому они шли, весь испещренный следами. Впереди в тумане завиднелась, как бы громадная башня, черная вышка кордона. Стреноженная белая казачья лошадь в седле ходила в камышах пониже вала. Старый бородатый казак сидел у самого берега, с засученными рукавами и штанами и вытягивал сеть из бурлившего и загибавшагося около плетешка глиняного быстрого потока. Несколько тропинок расходилось в разные стороны. На всем было видно присутствие близкого жилья. Чувство одиночества и дикости вдруг исчезло в душе казаков и заменилось чувством довольства и уютности. Притом же туман всколыхался уже высоко, открылись бурный Терек с тем берегом, голубое небо открылось местами, и золотые лучи рассыпались по воде и зелени.

— Молодцы-ребята, рано пришли, обратился старый казак к подходящим. — Что Фомку не встречали?

— Нет, должно другой дорогой поехал, отвечал Кирка. — A Хорунжий что?

— Что? Пьян без просыпу с урядником, дуют да и шабаш, Фомку за чихирем в станицу послали. —

Казаки пришли на пост и отъявились Хорунжему.>

На посту стоит обыкновенно офицер, урядник, 15 человек казаков пеших и 15 конных. Пост составляется из двух продолговатых составленных срубов, на одном из которых сажени на две поднимается каланча на четырех столбах, называемая вышкой. Днем казаки, сменяясь, держут караул на каланче; несколько конных делают нa обе стороны объезды по берегу от одного поста до другого. — Ночью по опасным местам вдоль берега казака по три рассылают в секреты. Во всякое время дня можно видеть в четвероугольной вышке, покрытой камышем и возвышающейся над лесом, фигуру казака с ружьем за плечами и буркой, поглядывающего по сторонам, облокачивающагося на перильца или переговаривающагося внизу с товарищами.

Недалеко от кордона пасутся стреноженные лошади в тренах и камыше. Около изб праздно болтаются казаки; кто поет песню, вяжа уздечку на завалинке, кто греется на солнце, кто тащит дрова или воду, кто перед самым постом на Тереке у плетешка, сидит на сеже. Терек однообразно бурлит, заворачиваясь на отмелях, фазаны тордокают то здесь в чаще, то за рекой в далеких камышах. За Тереком виднеется дальний аул, с движущимся издалека народом в цветных ярких одеждах, и изредка каюк перебивает воды. — За аулом возвышаются темнозеленые, а выше белые снеговые горы.

Кирка полтора месяца безотлучно провел на кордоне. — Один раз только, посыланный за чихирем, он ходил в станицу. Но станичные все были в садах и он не видал ни Марьяны, ни матери. — Раз в день ему приходилось сторожить на вышке и почти каждую ночь он высылался в секреты. Старые казаки по дружбе с хорунжим увольнялись от этой должности. Хорунжий получал за то чихирь и произведения их рыбной ловли и охоты.

Раз Кирка перед вечером стоял на вышке. — Вечер был жаркой и ясной. Ходившия днем грозовые тучки разбирались по горизонту и косые жаркие лучи жгли лицо и спину казака, мирияды комаров носилис в воздухе. Все было тихо, особенно звучно раздавались внизу голоса казаков. Коричневый Терек где ровно, где волнистой полосой бежал подле кордона. Он начинал сбывать, и мокрый песок, серея, показывался, как острова, посередине на отмелях и на берегах. — На том берегу все было пусто, только до самых гор вдаль тянулись камыши, прямо напротив в ауле ничто не шевелилось. Казалось молодому казаку, что что-то необычайное предвещает эта тишина, что везде бродят в чаще и таятся абреки. — Быстрые глаза его видели далеко, но все было пусто, и какое то томительно-сладкое чувство не то страха, не то ожиданья наполняло его душу. В таком состоянии мысли о Марьяне еще живее приходили ему в голову. Он вспоминал свое последнее свиданье, мысленно ласкал ее и, вспоминая тогдашний разговор и хвастливые речи Иляса о своих побочинах, упрекал себя в глупости. Потом ему вспоминался рассказ Ерошки об ответе старика эсаула, потом он представлял себе новую хату, которую он купит и покроет камышом, Марьяну своей женой, сад, в котором они вместе работают, потом поход и проводы, и слезы Марьяны и........

Шорох в чаще за его спиной развлек Кирку; он оглянулся. Рыжая собака дяди Ерошки, махая хвостом, трещала по тернам, отыскивая след. Немного погодя на тропинке показалась и вся колоссальная фигура Ерошки, с ружьем на руке и мешком и кинжалом за спиною.

— Здорово дневали, добрые люди! крикнул он, снимая растрепанную шапчонку и отирая рукой пот с красного лица.

— Слышь, дядя, какой ястреб во тут летает! отвечал один из казаков, сидевший на завалине: во тут на чинаре, как вечер, так и вьется.

Другие казаки смеялись. Ястреба никакого не было, но у казаков на кордоне в обыкновение и забаву вошло обманывать старика.