Опять то мучительное чувство, которое томило его вчера ночью, поднялось в нем, и он заговорил вслух слова, которые ему сказала вчера его девица: «Je vous aime d’un amour infini... infini»,2384 *** Моя любовь к вам беспредельна... беспредельна, повторял он, не думая о том, что говорил, но заглушая свое чувство внимания к тому, что он говорил. На углу стоял часовой, сделавший на караул. Николай взглянул на него и не одобрил его вскидку. «Это не то! — подумал он. — Не так учил Михаил». И он вспомнил2385 брата недавно умершего брата, и нежное и грустное чувство охватило его.

«Да, он один понимал и любил меня. А эти все», — он вспомнил своих приближенных: Клейнмихеля, Орлова, Бенкендорфа 2386 Эти все были. Он один и покачал головой. — «Он один точно любил меня. А эти?2387 Николай да и все люди2388 вся эта toute cette canaille».2389 *** весь этот сброд. Николай презирал и часто ненавидел всех людей. Он считал всех людей такими же, как те, которые окружали его. А те, которые окружали его, не могли не быть2390 иными как подлыми, и потому он всех считал подлыми.

«Да, один был Михаил. И как он знал и любил военное дело! Уж нет таких. Да... Что бы была без меня Россия?» сказал он себе, почувствовав опять приближение мучительного чувства и, выпятив грудь, пошел дальше.

Возвращаясь домой, он увидал у Салтыковского подъезда дожидавшуюся карету с придворным красным лакеем, только что въехавшую под арку. Он узнал карету Елены Павловны.

«Дура!» подумал он, вспомнив, как она на днях искусно наводила разговор на необходимость образования, очевидно намекая на недавнее распоряжение об ограничении числа студентов.

«Им мало трехсот болтунов в каждом университете! Им хотелось бы, чтобы все только разговаривали. Науки! болтовня вот их наука. А чем меньше болтовни, тем лучше». — Николай был уверен в том, что для блага России нужна власть — его власть, а что все науки, вообще образование, враждебны и должны быть враждебны такой власти. Он это чувствовал и потому сознавал силу своей власти, не нуждался в уступках образованию, как делают это государи с слабою властью, а поступал совершенно логично, уничтожая всякое образование во имя власти. Он руководил жизнью России и знал, что нужно, и потому всякие рассуждения о том, что нужно для России, была бесполезная болтовня, которой чем было меньше, тем лучше. А Елена Павловна любила эту болтовню, щеголяла ей. За то он не любил ее.

Всходя на ступеньки крыльца мимо другого вытянувшегося с ружьем на караул часового, Николай набрал воздуха в выпяченную грудь, желая подбодриться.

Он узнал карету Елены Павловны. И ее присутствие, как всегда, было ему неприятно. «Для России нужна не та болтовня о науках и поэтах, которой она занимается, а нужно одно: власть».

После обеда Николай ездил в балет, где в трико маршировали сотни обнаженных женщин, потом ужинал и делал вид, что не замечает недовольства Нелидовой, знавшей про его вчерашнее похождение.

Он долго не мог заснуть и думал, как и всегда, только о себе: о том, какой он красивый, мудрый, великий человек и как мало еще понимают его. И ему хотелось еще что нибудь сделать такое, что заставило бы всех людей больше преклоняться перед ним и признать его сверхъестественное величие. А этого не было, и в груди у него было тяжелое, мучительное чувство. Он не думал и не вспоминал о тех тысячах погубленных им людских жизнях. Он не думал, не вспоминал о них, но в глубине души его жило невысказанное, тяжелое чувство, которое он не мог заглушить только сознанием своей власти. От этого ему так хотелось еще большего, как можно большего величия.

И, вспомнив все его благодеяния, которыми он осыпал Россию, он успокоился и стал засыпать.

Возвращаясь домой, чувствовал во всем теле ту же усталость, в голове тот же туман. И ему стало досадно, и он рассердился. Рассердившись же, тотчас же нашел тот предмет, на который он мог направить свой гнев, предметом этим была теперь Елена Павловна.

Вопрос о воровстве мало интересовал его, — Николай был уверен, что воруют все. И в последнее время махнул рукой на это воровство, признав невозможность искоренить его. Он знал, что надо будет наказать теперь интендантских чиновников и решил отдать их всех в солдаты, но знал тоже, что это не помешает тем, которые займут место уволенных, делать то же самое. Так что самый вопрос о воровстве не интересовал его. Интересовала его как и во всем только одна его личность. И в этом случае его интересовал только2391 его отношение он сам.

— Видно, у нас в России один только честный человек, — сказал он.2392 упорно глядя на Чернышева. Чернышев знал, что Николай интересовался только тем, что относилось к нему лично, и что всякое дело было ему интересно только в той мере, в которой оно выставляло его, давало ему возможность играть роль величия