Л. Н. сказал еще:
— Как вы к нам близки и как я рад и благодарен вам. Я все боюсь только за вас, как вы еще держитесь?
— Да я и сам удивляюсь. Софья Андреевна пока ко мне относится довольно хорошо.
Я пошел в ремингтонную. Там были: Варвара Михайловна и Екатерина Васильевна, которая сказала:
— Я знаю, почему мама больна сегодня. Александра Львовна и Варвара Михайловна хотели непременно узнать, на что она намекает.
Я опять пошел к Л. Н. Он дописывал
Пока я сидел у него, вошла Александра Львовна и спросила:
— Папа, где твой дневник?
— Кажется, в столе в среднем ящике. А что?
— Ничего, — и Александра Львовна вышла из комнат.
Когда я вышел от Л. H., меня встретила на площадке вся взволнованная Варвара Михайловна и попросила сейчас же зайти к Александре Львовне. Я пошел. Александра Львовна была сама не своя. Оказывается, Екатерина Васильевна рассказала им, что Софья Андреевна сама призналась ей, что подобрала все ключи и достала из среднего ящика (Александра Львовна потому и пошла проверить) стола дневник и все списала. Там много есть про борьбу Л. Н. с дурными чувствами к ней и к сыновьям, и Софья Андреевна очень взволновалась, прочтя это.
Я сказал Александре Львовне, что все это не так страшно, но что важно, чтобы Л. Н. все это знал; и она пошла к нему и все рассказала.
Я вошел к Л. Н. Они решили класть дневник на старое место (кажется где‑то на полке между книг).
Между прочим, говоря с Л. Н. о вчерашнем разговоре с Бирюковым, я сказал ему, что завещание написано им потому, что Л. Н. убедился, что родные никогда не отдадут его писаний в общую пользу.
Л. Н. сказал мне:
