Погода стоит прекрасная: сижу у открытого окна, тепло, лунная ночь, светло, как днем; по Ай — Петри ползут мелкие белые облачка.

20 сентября. Я рассказывал Л. Н. про фельетон в «Курьере» о «Призраках» Ибсена и о «Власти тьмы». Там приводится мнение Метерлинка, считающего «Власть тьмы» едва ли не величайшей из всех драм.

На это Л. Н. рассмеялся и сказал:

— Что же он не подражает?

Л. Н. кто‑то прислал из Лондона анонимную брошюру на русском языке — о современном режиме в России. Автор сам называет себя старым человеком. В книге есть кое‑что и о Л. Н. Он довольно одобрительно отозвался о брошюре, но заметил:

— Нехорошо, что он не решился подписаться. Вот старушка Цебрикова — она была здесь на днях — написала смело письмо государю и теперь не боится, приехала сюда. Я думаю: что же старому человеку сделают? Говорят, что меня спасает мое имя, а вот Берви, который написал «Азбуку социологии» и теперь недавно за своей подписью напечатал что‑то за границей, ему семьдесят лет, живет он где‑то в Екатеринославе или Кременчуге, и кто его тронет, старика? А то это нехорошо — старые люди малодушно боятся подписать свое имя. Вот и Чичерин тоже.

Потом Л. Н. сказал еще:

— Экое пакостное у нас правительство! У нас при всяком новом царствовании изменяется направление; так и после Александра II наступил Александр III с его реакцией. Все эти земские учреждения, суды являются теперь какой- то насмешкой. Но и тогда, при введении их, все это было в самом жалком виде. Я помню, я проделал все это: был земским, а потом губернским гласным, говорил, что‑то отстаивал, старался провести, но в конце концов бросил. Я чувствовал, что я окружен со всех сторон стеной, и мне предоставляется только чинить мосты. Положим — это довольно почтенное занятие, но кто чувствует себя способным на какое‑нибудь больше дело, тому тут делать нечего.

Здесь в Гаспре жил в одном из флигелей умирающий в чахотке с сестрой и матерью. Он страшно страдал, все тело у него было в туберкулезных нарывах, и вот вчера, когда его родные ушли, он застрелился. Я нынче говорил по этому поводу со Л. Н. и сказал, что едва ли такое самоубийство безнравственно. Л. Н. возразил:

— Дурно или хорошо, нравственно или безнравственно — это все понятия, относящиеся к нашим поступкам в жизни. Самоубийство только касается жизни, а не все внутри ее, поэтому про него нельзя сказать, нравственно оно или безнравственно. Оно неразумно. Мы не знаем — зачем живем. Кто может знать — может быть, именно эти последние дни и были нужны «хозяину».

21 сентября. Вчера Л. Н. говорил с г — жой Джунковской об ее школе. Она ему жаловалась, как тяжело вести школу и быть всегда вынужденной иметь дело со священником, преподающим Закон Божий. Л. Н. сказал ей:

— Да, я все более и более убеждаюсь, что все зло лежит в ложном религиозном воспитании. Я думаю, что правительственные люди и сами чувствуют, что весь этот сложный механизм насилия держится главным образом на религиозном обмане. Это заметно хотя бы из того, что, когда говоришь о различных вопросах жизни и о правительственных насилиях, все это еще терпится, но как только коснешься вопросов религиозных, то они сразу резко противятся, чувствуя, что религиозный обман и есть именно та ось, на которой держится их власть.

— Религиозный обман в христианстве начался еще с апостола Павла. Его послания написаны раньше дошедших до нас Евангелий. Он старается соединить несоединимое: Библию с учением Христа.

— Я смотрю на татар. Насколько магометанство выше церковного Христианства! Оно возникло на шестьсот лет позже христианства и было в значительной степени реакцией в пользу единобожия против идолопоклонства церковного христианства.

10 часов вечера. Грустно мне. Завтра я уезжаю. Сейчас простился со Л. Н. Он сказал: