— Я теперь читаю мистика Силезиуса, ученика Беме, — превосходную книгу и французский роман Галеви, где описан месье Кардинал, у которого две дочери, и он этих дочерей продает. А он рассказывает это с шутками, остроумием… Мне это отвратительно и ужасно, и я не могу смеяться над этим. Признаюсь, это плохо рекомендует Стаховича. Он дал мне эту книгу и очень хвалил, говоря, что очень остроумно и хорошо написано.
— Когда вы играли, я совершенно слился с этой музыкой, как будто это воспоминание о чем‑то, — такое чувство, будто я сочинил эту музыку. Ну, сыграем партию. А я было хотел больше не играть: шахматы вызывают недоброе чувство к противнику.
Я расставил шахматы, и мы сели за маленький столик около круглого стола. Л. Н. сказал:
— Что ж, мы поговорим с вами?
— Если позволите.
— Мне жаль, что я так огорчил вас (разговором давеча об уроках). Я знаю, что вы сильны духом, но такая жизнь, как ваша, засоряет духовную жизнь.
Л. Н. спросил меня, почему я так живу, и когда я отчасти объяснил ему, он сказал:
— Я так и думал…
Л. Н. как‑то заинтересовался прочесть «Исповедь» Горького. Я ему дал эту вещь — у меня она была. Дня два Л. Н. ахал и ужасался. Он почти всякого, приходившего в эти дни, заставлял наудачу раскрыть страницу и читать, Л. Н. спросил меня:
— Александр Борисович, вы не читали?
— Нет, Лев Николаевич.
— Прочтите, стоит увидать, до чего дошло.
Л. Н. мало читает за последнее время новой литературы, а то бы ему «Исповедь» не показалась такой страшной.
Нынче Л. Н. получил хорошее
