26 ноября. «У нас все хорошо. Папа здоров. Вас все помнят и жалеют, что вы забыли нас… У нас очень одиноко. Все друзья нас забыли. Гусева через два дня освободят». (Секретаря Л. Н. арестовали по ложному доносу.)

4 декабря. «Папа на днях упал с лошади, сделался подвывих руки, звали доктора из Тулы; теперь ему гораздо лучше, рука оправилась, хотя еще на перевязи. Упал во время гололедки и очень сильно. Слава Богу, что еще так обошлось. Он очень занят «Кругом Чтения».

30 декабря. «У нас все больны. У папа был бронхит с жаром, теперь жара нет, но он кашляет и слаб».

1908 6 января. Вчера по поводу полученных писем Л. H. сказал:

— В старости делаешься равнодушен к тому, что не увидишь результатов своей деятельности. А они будут. Это нескромно с моей стороны, но я знаю, что они будут.

Нынче, говоря о революционерах, Л. H. сказал:

— Главная их ошибка — это суеверие устройства жизни. Они думают, что можно внешними средствами устроить человеческую жизнь.

Из писем Александры Львовны:

13 января. «Живем снова тихо, спокойно, занятые каждый в своем углу. Папа здоров и бодр».

9 февраля. «У нас все хорошо. Папаша здоров, гуляет. Диктует почти все свои письма в граммофон, и это очень облегчает ему труд». (Эдиссон прислал Толстому усовершенствованный фонограф для записи устной речи.)

27 февраля. «На масленице у нас была толпа народа… Сергей Иванович (Танеев) был… Он жил «под сводами»… У нас все хорошо, папа здоров и бодр».

3 марта. «У папа инфлюэнца, которая осложнилась обычным его желудочным заболеванием, а кроме того, вчера до приезда еще докторов с ним был обморок, продолжался недолго, минуты полторы; но самое страшное было то, что после этого он все забыл, забыл, что Чертковы тут, забыл, что в этот день перед обмороком диктовал Гусеву, забыл, что видел меня в это утро. И когда приехали доктора, то он все‑таки еще не был в памяти. Нынче утром ему лучше. Жара нет, спал хорошо и все помнит, как всегда. Доктора боялись анемии мозга».

12 апреля. Татьяна Львовна рассказывала как‑то про А. Н. Волкова (художника), что он пишет книгу об искусстве. Л. Н. заинтересовался. В книге своей Волков говорит, что искусство должно слепо следовать во всем природе. Л. Н. сказал:

— Это совершенно неверно. Всегда так бывает: когда рассуждают об искусстве, то или говорят, что в искусстве все дозволено, все возможно — полная свобода, — как декаденты теперешние… Или, другие, говорят о рабском подражании природе. И то и другое совершенно ложно. Как всякий человек — совершенно особенный, никогда не повторяющийся, так и его мысли, чувства — всегда новые, только его мысли и чувства. В основании истинного произведения искусства должна лежать совершенно новая мысль или новое чувство, но выражены они должны быть действительно с рабской точностью всех мельчайших жизненных подробностей.

В тот же день утром Л. Н. был очень взволнован письмом Молочникова, которого предали суду палаты с сословными представителями за распространение книг Л. Н. Молочников прислал обвинительный акт. Л. Н. удивлялся, как там хорошо изложено в сжатом виде содержание его статей, за распространение которых судят Модочникова. Только дико выходит, что эти простые, ясные, очевидные истины, и так просто и хорошо изложенные, вдруг оказываются преступными и наказуемыми по таким‑то статьям.