№ 12

1864 г. 9 декабря. Среда. Вечер. Я. П.

Милый мой друг Лёвочка,наконец утешительное, радостное письмо наконец утешительное, радостное письмо — письмо от 6 декабря; в нем Толстой писал: «Боюсь тебя обманывать, но через неделю, верно, буду уж с тобой вместе переноситься из детской на верх[...]. Ежели я тебе мало пишу о детях, Серёже и Тане, то ты из этого не заключай, чтоб их положение мне было мало интересно: напротив, все, до малейших подробностей хотелось знать о них, а в нынешнем письме ты пишешь, что у Серёжи понос опять, а не описываешь подробно, в какой степени» (ПЖ, стр.33—34; неверно датировано 7 декабря)., что ты приедешь. Как я давно ждала этого и боялась вызывать тебя. Почти наверно знаю, что письмо это не застанет уже тебя, но пишу на всякий случай. Лёва, мой милый,что это ты как духом упал что это ты как духом упал. Толстой писал: «Сейчас говорил это Тане, и тебе должен сказать, хоть и совестно. Я ужасно нравственно опустился эти последние три дня; ничего не делаю, даже не съездил в библиотеки, куда мне нужно, ни к Каткову переговорить о романе, а с утра до вечера шляюсь по комнатам и уныло слушаю невеселые 50-ые шуточки Александра Михайловича [Исленьева]. — Все это, может-быть хорошо, но мне здесь одному, т. е. без тебя, не вынести еще столько же. С завтрашнего дня намерен строго ходить в струне» (ПЖ, стр.33—34).; как тебе не стыдно, голубчик мой, это на тебя не похоже. Всё пройдет, всё это следствие хлороформа, — я это предвидела и говорила об этом с Серёжей. Твои нервы все расстроены, а некому утешить тебя; народ такой там живет всё грустный, не бодрый. Бедные они все, бедная Таня, мама́. Кажется всех бы взяла в свой мир детей, моего счастливого intérieur,1 [интимного обихода] где играет забавный Серёжа с двумя дудками в руках, и блестит глазёнками моя Танюша, и где мне так хорошо и приятно, и легко живется, — когда только еще ты тут. А без тебя всё пусто, и трудно, и грустно. Я ужасно раскаиваюсь, что писала тебе письма в дурном духе. По крайней мере не обманывала тебя. Какая была, такая и тебе явилась. А право, Лёва, я не жалуюсь, но иногда спишь ночь только пять часов и меньше, и весь день голова кругом идет, особенно как у детей была оспа, а у Серёжи понос. Теперь всё слава богу; дети здоровы, ноге няниной лучше, пиявки ставили, Серёжа почти всё с Душкой, и я ее сменяю, а няня исполняет все дела сидячие, т. nbsp; е. нянчит девочку, укачивает Серёжу и проч. Живем понемногу. Лёва, милый,как мне грустно про роман твой как мне грустно про роман твой. Толстой писал: «У меня еще горе — я начинаю охладевать к моему писанью, и, можешь себе представить, ты, глупая, с своими неумственными интересами, мне сказала истинную правду. Все историческое не клеится и идет вяло. Я утешаюсь, что от этого нейдет вперед. Я расклеился. Оправдываю себя тем, что это от положения руки, которое опять стало неопределенно. И досадно» (ПЖ, стр.34).. Что это ты со всех сторон оплошал. Везде тебе грустно и не ладится. И зачем ты унываешь, зачем падаешь духом. Неужели сил нет подняться. Вспомни, как ты радовался на свой роман, как ты всё хорошо обдумывал, и вдруг теперь не нравится. Нет, Лёвочка, напрасно. Вот как приедешь к нам, да вместо грязного, каменного Кремлевского дома, увидишь наш Чепыж, освещенный ярким солнцем и поле, усаженное смородиной, малиной и проч., и вспомнишь всю нашу счастливую жизнь, и пойдем мы с тобой на порошу, и будем нянчать своих деток, и ты мне начнешь опять с веселым лицом рассказывать свои планы писанья, у тебя пройдет вся ипохондрия твоя, ты почувствуешь, как улетучится весь хлороформ из тебя, и нервы успокоятся, и всё пойдет хорошо. О руке я успокоилась более, чем прежде, может быть она и будет подниматься совсем хорошо. Скучно ждать, и как-нибудь сократим время. Ты будешь мне диктовать, мысли опять придут; стрелять нельзя, — ну это так и быть. У нас, Лёва милый, не поладили что-то дети вечером, и я провозилась, так что пожалуй, не успею тебе много написать. Вообрази, Лёвочка, нынчеявился ко мне наниматься карлик явился ко мне наниматься карлик, — звали его Афиногеныч. «Безобразный, с огромной головой, коренастый и с большим юмором в речах и характере» («Моя жизнь», II, стр.168). С. А. Толстая писала о нем сестре 29 декабря 1864 г.: «Вчера карлик, которого мы наняли, нарядился девочкой и принялся плясать, но так отлично и легко, что мы дали ему целковый и хохотали ужасно» (хранится в АК; не опубликовано)., один р. с. в месяц, в помощники к повару. Он ужасно мал и безобразен. Я думаю, что не оставлю его, он неприятен, но такой жалкий и старательный. Берется колоть дрова на весь дом; стало быть это заменит поденного. Как мне нынче было досадно. Говорят, чтостароста староста — Василий Ермилович Зябрев, помощник управляющего по имению. отправил пастуха Якова, говоря, что и без него народу много. В хозяйстве всё идёт понемногу. Завтра будет барда, пойдет завод. Телята всё в ужасном положении.

Ну, никуда не годный мой муж, но милый и которого я ужасно люблю, теперь я совсем ожила, когда знаю, когда ты приедешь. Как я буду ждать тебя целый день, и постараюсь быть сама здорова, и чтоб дети были здоровы, и чтоб всё было благополучно. А ты, мой бедный, убогий, милый, не унывай, ради бога, будь бодр, — какая я дура, все мои утешения напрасны, теперь поздно, и я так мало утешала тебя в своих письмах, и пожалуй еще меньше буду утешать при свидании. Только я так рада тебе буду.Грустно у вас там в Кремле, плохо Грустно у вас там в Кремле, плохо — отклик на следующее место из письма Толстого: «Сейчас уехал Василий Исленьев; он имеет вид доброго малого и прост; но что-то есть в нем, как-будто у него на душе много стыдного и гадкого; такое он мне делает впечатление и раздражает меня. Кроме того, тут Александр Михайлович, который просто противен; и с тех пор, как он тут, мне еще тяжелее становится здесь» (ПЖ, стр.33). . А я-то счастливая, какую мне бог судьбу послал. Только несчастная рука. Лёва, милый, прощай, у дочки животик болит, и нянчить некому; я и так пишу урывочками, и спешу ужасно. Да теперь скоро увидимся, голубчик, друг мой. Уж поздно, детей [никак] не уложим, и сама почти не гляжу глазами. Если застанет тебя это письмо, то одно прошу тебя, ради бога не падай духом. Я, бывало, так любила, когда ты говорил, что это значит хандра — пустяки. О нас не беспокойся, одна Лиза только нездорова, но на ногах, у ней страшная болезнь во рту. Няня дня через два, три, верно, пойдет молодцом. Ну, прощай, и так девочку бросила, чтоб писать тебе. Машенька ужасно мнительна и с ума сходит о Лизе, а доктор сказал, что ничего нет. Цалую тебя, покуда еще будто бы, но скоро в самом деле. Что ты мало пишешь о мама́? Когда-то я их всех увижу. Мне без тебя приходило раза два такое желание увидеть всех своих кремлевских, и даже грустно делалось.

Предшествующее письмо от 8 декабря не печатаем.

№ 13

27 июля 1865 г. 12 часов дня. Покровское.

Милый Лёвочка, всё хорошо и благополучно. Серёжа так же, как вчера; у меня зуб прошел. Теперь мы все вместе сидели в доме, иМашенька рассказывала свое грустное прошедшее с мужем Машенька рассказывала свое грустное прошедшее с мужем, Валерьян Петрович Толстой (1813—1865) в 1847 году женился на М. Н. Толстой, приходившейся ему троюродной сестрой. Через 10 лет он с ней порвал, находясь в сожительстве с мещанкой Еленой Гольцевой, от которой имел двух дочерей и сына. Умер в Липецке, оставив большую часть наследства своей второй семье. Формального развода с мужем М. Н. Толстая не добилась, вследствие чего ее связь с Гектором де-Кленом оказалась не прочной.. Как-то особенно грустно и больно было вчера, когда ты уехал. Ради бога береги свое здоровье. У меня из головы не выходит твой шум в ухе и твоя боль в желудке. Пиши мне главное о здоровье. — Вечером вчераприехала Фионочка приехала Фионочка — Хиония Александровна, рожд. Чапкина, по мужу — баронесса Дельвиг. Соседка и приятельница М. Н. Толстой. См. о ней КМЖ, III, М. 1928, стр.74—75.. Она очень милая и я подумала, что невозможно опошлеть около такого простого и чистого существа.Мы с ней сидели больше в бане Мы с ней сидели больше в бане. Софья Андреевна поместилась с детьми и няней в пустовавшей бане в усадьбе Марии Николаевны.у детей. Она так хорошо их забавляла, что они оба её пустить не хотели, так и лезут к ней на руки. Из этого я больше заключила, что она прекрасная женщина.Кругленький барон Кругленький барон — бар. Александр Антонович Дельвиг (1818—1882), меньший брат поэта, штабс-капитан гвардии, муж Хионии Александровны. пока пел с Таней и аккомпанировал ей на фортепиано. Он очень хорошо играет на гитаре, особенно трепак. Мне нынче так показалось страшно спать одной, что я положила на твое место девочку, и опять буду спать с ней. Она такая покойная, и так приятно слышать около себя дыханье маленького существа.

Таня большая поет и я всё её слушаю, и мыслей не соберу писать тебе. Только под музыку еще скучнее без тебя, и еще яснее представляется, как ты вчера вечером отъехал, и я осталась одна. А нынче послушала рассказы Машиньки о её несчастиях, и совестно стало за свои маленькие горести перед таким большим несчастием. А мне теперь кажется самым большим горем, что тебя нет. — Лёвочка, завтра поеду к баронам, они очень звали, и буду помнить всё время твои родительские наставления. А на счётполосканья во время сердца полосканья сердца. Вероятно образное выражение — в смысле умиротворения настроения., я нынче утром уже употребила это средство, и очень рада. Сейчас идем купаться, аМашинька поедет нынче к Сухотиным Машенька поедет нынче к Сухотиным. Соседи М. Н. Толстой по Покровскому Павел Иванович и Анна Петровна Сухотины, жившие в имении Паринцево. . Я еще не бралась за переписыванье, но постараюсь всё исполнить. Прощай, Левочка милый; нынче нечего еще писать. Так еще мало времени прошло, к несчастью, с тех пор, как ты уехал. Завтра, может быть, не буду писать, а пошлю после завтра. Не знаю еще и это письмо с кем пошлю.

Соня.

25 июля 1865 г. Толстой отвез свою семью в имение своей сестры М. Н. Толстой «Покровское», а сам выехал к соседям Новосильцовым и Киреевскому, куда ему и писала Софья Андреевна.

№ 14