Дьяковы на другой же день уехали вечером и увезли Варю. Мы их провожали на Козловку и чуть не опоздали. Смотритель, спасибо, за три минуты дал билеты и свесил багаж. Только что двинулись вагоны, подходят вдруг Оболенские. Они только что приехали из Крапивны; и Лиза, узнавши, что мы поехали на Козловку, бросилась в отчаяньи на тех же усталых лошадях в погоню. Но она уже не застала Дьяковых, а видел князь в окно вагона голову Дмитрия Алексеевича, и только все ахнули. Лиза плакала, но когда мы приехали домой, она развеселилась. Раньше Леониду нельзя было приехать. Теперь они у нас, и я им всегда очень рада. Лиза так мила, такая помощница во всем и такой друг. У них план проситься жить к нам в том доме на зиму. Я конечно сказала, что мы будем очень рады, и это правда, но главноекнязь боится, что ему этого не дозволит начальство князь боится, что ему этого не дозволит начальство. Л. Д. Оболенский служил в то время по акцизу, ревизуя фабрики и заводы..

Мама́ уедет от нас шестого июля Мама̀ уедет от нас шестого июля. Толстой писал в ответ 16—17 июля. «Два известия твои очень грустны: это то, что я не увижу мама́, если не поеду к Лизе и не увезу её опять к нам, что я намерен сделать, и главное, что милый друг Таня угрожает уехать до меня» (ПЖ, стр.96)., и Таня тоже едет с ней дня на три к Лизе. К тому времени вернется Варя, и Дмитрий Алексеевич обещал и Машу сСофеш Софеш — Софья Робертовна рожд. Войткевич (1844—1880), вторая жена Д. А. Дьякова; перед этим служила гувернанткой в его доме. Софья Андреевна писала так Дьяковым: «Я часто переношусь в ваш мир. Вас, Софеш, всегда воображаю себе за самоваром, авантажную, тоненькую и с озабоченным лицом, или скоро пробегающую и легко по большой зале» (письмо к Дьяковым от 21 декабря 1865 г., не опубликовано). привезть к нам. Оболенские вернее всех: они меня не оставят. Мама́ обещает тоже опять приехать. Признаюсь, больше народу мне теперь лучше. Мне делается еще более хлопот и тем лучше. Главное не задумываться.

Лёвушка делается очень мил. Я его спрашиваю, указывая на мама̀: кто это? Он говорит: бабика. Потом посмотрел на Пелагею Ильинишну, засмеялся и говорит: «много бабики». Так это было смешно. Теперь у него привычка всем говорить «милая», и это так мило.

Я всё с Трифовной варю клубнику и землянику. Таня всякий день обедает у нас, иТрифовна Трифовна — Степанида Трифоновна Иванова (ум. 1886 г.), «старая экономка, прожила в семье нашей более 35 лет и умерла у Кузминских в Петербурге» (прим. Софьи Андреевны). Первоначально была кухаркой.очень довольна, что может помогать сидеть с нами и разговаривать. Люди наши все хороши, только глупы; но все всегда дома, учтивы и мне не делают ни малейших неприятностей. Кучер и Сергей особенно даже стараются. Pas-de-géant поставили нынче, но еще бегать нельзя было, земля не осела. СтавилПрохор Прохор — плотник; по поводу него возникла в семье Толстых шутка-поговорка: «для Прохора»; С. Толстой пишет: «выражение «для Прохора» значило делать что-либо не для себя, а для того, чтобы удивить других» (ТП, III, стр.15). . Дети, очевидно, не понимают, как это будут на них действовать и ждут в недоуменьи. Завтра попробуем.

Прощай, друг мой милый; уж я теперь ничего тебе не советую, ничего не настаиваю. Если ты тоскуешь, то это вредно. Делай, что хочешь, только бы тебе было хорошо. Старайся быть благоразумен и ясно видеть, что тебе может быть хорошо.

Ты был уставши, ты вдруг переменил весь образ жизни; может быть поживши, ты будешь в состоянии быть опять не одной десятой самого себя, а цельным. Бог с тобой, мой милый друг, обнимаю и целую тебя. Еслиб я могла передать тебе хоть частицу своего здоровья, энергии и силы. Я никогда не помертвею. Мне довольно одной моей сильной любви к тебе, чтоб поддержать все нравственные и жизненные силы. Прощай, два часа ночи, я одна и как будто с тобой.

Соня.

Письмо от 24—25 июня 1871 г. не печатаем.

№ 32

30 июня. Ночью. 1871 г. Я. П.

Беру перо и бумагу и говорю: милый Лёвочка, а мама́ и Лиза сидят тут же в гостиной и мама́ вздохнула и повторила: «О, милый Лёвочка». Она очень о тебе много думает и жалеет, что не пришлось с тобой пожить. Но она непременно приедет опять в августе.

У меня со вчерашнего дня крылья выросли.Вчера я получила твою телеграмму Вчера я получила твою телеграмму. Телеграмма эта, от 29 июня, не сохранилась. В тот же день Толстой писал Софье Андреевне так: «Пишу из Бузулука. Это 90 верст от нас. Мы проехали сюда с Стёпой вдвоем, переночевали и нынче, 29, вечером едем домой. Поездка очень удалась... Ярмарка очень интересная и большая. Такой настоящей, сельской и большой ярмарки я не видал еще. Разных народов больше 10, табуны киргизских лошадей, уральских, сибирских. Пишу только, чтобы воспользоваться прямым сообщением, а подробнее буду писать после» (ПЖ, стр.90). и с тех пор я весела, опять сильна и бодра духом. Милый, ты знал, что ты меня опять этим поставишь нравственно на ноги, и ты действительно это сделал. Я вдруг опять всех полюбила, только оттого, что ты весел, жив и здоров, как пишешь в телеграмме и что, надеюсь, правда. Поправляйся и не спеши домой, благо не очень тяжело тебе, и потому и мне.

Вчера ездила в церковь, причащала всех детей, исключая Серёжи, которому пора говеть. Всё обошлось так хорошо, дети были смирны, лошади шли хорошо и приехали к самому началу. Лёвушка, как и везде, и тут особенно отличился. Других причащали и дали пить теплое и есть просвиру, а он поднял головку и кричит: «И Лёли, полалуста». Потом, когда понесли это блюдечко в алтарь, он закричал: «Лёлимор Мор оно — правильнее more please, как С. А. Толстая исправила при переписке; этот эпизод, как маленький Лев при причастии попросил «more please» изображен Толстым в главе VIII третьей части «Анны Карениной»; здесь воспроизведена картина поездки семьи Толстых в церковь, причем образ Софьи Андреевны перенесен на Долли с ее заботами о детях. 1 [еще] оно». Все даже засмеялись. Маша спала и почти не кричала; а Таня маленькая раскрыла зонтик, сделала вид большой и, знаешь, как она всегда при серьёзных обстоятельствах делается серьёзна и распорядительна. Я пишу тебе и беспрестанно сбиваюсь, потому что все мешают.

Вчера в первый раз все, и большие и маленькие, бегали с азартом на pas-de-géant. Поставили хорошо, только дурно, что очень столб качается. Лиза, я, Таня и Леонид, мы бегали все вместе до того, что потом никто двинуться не мог. Я после телеграммы не только на pas-de-géant, а, кажется, на небеса бы взлетела. Детям тоже ужасно понравилось, они были в восторге; спать не шли, чай пить не хотели и так и рвались на луг. Лизанька, прежде не видавшая pas-de-géant, ужасно к нему пристрастилась.