А нравственно меня с некоторого времени очень поднимает твой роман. Как только сяду переписывать, унесусь в какой-то поэтический мир, и даже мне покажется, что это нероман твой так хорош
роман [...] хорош — в подлиннике «хорошо».(конечно инстинктивно покажется), а я так умна. Пожалуйста, ты не смейся надо мной, а у меня очень голова болит, и я не могу даже от этого врать. Только я, ей богу, ничего не лгу, так стараюсь обо всем точно выражаться. — Лёвочка, теперь напишу тебе о том, что ты не любишь, но, право, необходимо. Дело в том, что ты мне оставил 50 р. и у меня почти всё разобрали на верёвки, сани, жалованья, дорогу в Москву и проч. И всё говорят — граф приказал, необходимо нужно. Так что мне не на что будет жить, а пшеницу будто бы граф приказал послать, когда придут новые работники, о которых, конечно, ни слуху, ни духу. Уж не знаю, как я пробьюсь. Лучше всего поспеши, всё-таки, если можно, скорее приехать. Так я запуталась. И хозяйство, и дети, и англичанка, и всё это. Поросяты и масло посылаются завтра рано утром. Тут же шесть бутылок опёнок и масло мама́. Я с подводами не пишу, потому что пишу и так всякий день по почте. Лёвочка, милый, как вы все там поживаете? Так бы вырвалась из всех своих забот и полетела бы в Кремль. Авось завтра получу записочку хоть от тебя, но вряд ли, еще рано. Нынче я вымыла детей и, если будет очень хорошая погода, начну с ними гулять на днях. Они будут веселее. Одно еще меня сокрушает, что у Тани пропал весь аппетит. Она кроме молока целый день ничего не ест.Что папа́? большая Таня?
Что папа́? большая Таня? — Толстой писал в ответ: «Таня, бедная, всё плоха» (ПЖ, стр.63).
В ответ на письмо С. А. Толстой Лев Николаевич писал 16 ноября: «Нынче было одно письмо от тебя, и письмо милое, но огорчительное тем, что оно заставило меня резонно упрекнуть себя. Во-первых, я виноват, что не написал англичанке или Львову; во-вторых денег тебе мало оставил. Обойдется, наверно обойдется. Я счастлив, что она тебе понравилась. И чувствуется мне, что ты, писавши письмо, была усталая и не в духе. Но и не в духе ты мне милее всего на свете, и я злюсь на почту, которая, наверно, задержала одно, а то и два твоих письма. Я бы сказал тебе кое-что о деньгах, англичанке и т. д., но уже думаю, что письмо это придет несколько часов прежде меня. Мечтал я выехать завтра, но едва ли успею. 1-е, надо переговорить с Башиловым; 2-е поправить начало печатного и рукописи, чтобы оставить в типографии [...]. И с англичанкой, и с детьми, и с деньгами всё будет хорошо» (ПЖ, стр.62—63).Как меня всё это тревожит, и как тяжело. Пишу и слышу, как наша Ханна с сестрой Женни хохочет. Неужели ей не тяжело и не страшно? Женни всё уговаривалась, чтобы я ее сестре давала есть, особенно мяса, пять раз в день. Что она так привыкла. И это ведь всё надо сообразить. Напиши мне письмо encourageant.1
[подбадривающее] Впрочем, оно уже приедет вместе с тобой. Прощай, душенька, как бы я с тобой поговорила, как бы вместе всё хорошо сообразили.
Поцелуй от меня всех моих милых Кремлевских; и папа́, и мама́, и Таню, и всех детей. Скажи им, чтоб они мне сочувствовали. Разве легко, не знавши самой языка, отдать ей детей и ломать их язычки. Но всё-таки рада, что шаг сделан.
Целую тебя крепко, крепко изо всех сил. Бог с тобой, будь здоров и меня всё помни и люби. Когда-то кончится мое нравственное заключение, т. е. жизнь без тебя.
№ 19
1866 г. 14 ноября. Понедельник. Я. П.
Сейчас только катались, милый Лёва; детей укладывают спать, а я хочу себе продлить удовольствие на весь день, писать тебе и утром и вечером.
Кататься было тепло, дети совсем здоровы, и воздух меня оживил. Ханна была до того счастлива, что прыгала в санях говорила всё: «so nice»,1 [«так мило»] т. е. верно это значило, что хорошо. И тут же в санях объяснила мне, что очень любит меня и детей и что country1 [местность] хороша и что она «very happy».2 [«очень счастлива».] Я ее понимаю довольно хорошо, но с большим напряжением и трудом. Она сидит, шьет панталончики детям, а детей укладывает старая няня. Когда они перейдут к ней, будет гораздо лучше, и то теперь у ней вполовину меньше дела. За то мне польза; я скоро выучусь, я уверена; а это очень было бы приятно. Обедает она покуда тоже с нами и чай пьет. Я до тебя еще ничего не переменю, еще успеем. А она и желает и, кажется, понимает свои будущие обязанности. Но она не нянька, она держит себя совсем как равная, но не тяготится никакой работой и очень добродушная, кажется. Совсем на сестру не похожа. А сестра мне неприятна. Лёвочка, я тебе не о чем больше не могу писать, потому что вся моя жизнь теперь с англичанкой и все старания устремлены на то, чтобы приучить к ней детей, как можно скорее. Они целый день на верху. Мы обе всё смотрим в диксионер и показываем по книге слова, которые не понимаем.
У нас нынче весь дом моют, большая возня, а о хозяйстве знаю то, что пшеницу везти наняли, только ты не думай, что это я распорядилась, — я ни во что не вхожу; и еще слышала, что Пироговский мужик прислал сказать, что нанял тридцать пять работников и они придут все на-днях.
Я нынче ужасно жду письма, верно, сегодня будет, такая скука, что известие так долго нельзя иметь.Постоянно всё думаю: вот, еслиб была железная дорога! Постоянно все думаю: вот, еслиб была железная дорога! Согласно объявлению от управления Московско-Курской железной дороги («Московские ведомости» за 1866 г., №225) движение пассажирских поездов на участке от Москвы до Серпухова началось 17 ноября 1866 г. До Тулы поезда стали ходить в 1867 г.Что-то ты в Москве, как живешь?Как решил с нашей святыней — твоим романом? Как решил с нашей святыней — твоим романом? Толстой писал 16 ноября: «Я ждал из типографии ответа и наконец получил. Всё уладилось. Катков просит напечатать 4 листа с тем, чтобы деньги эти шли в счет печатания. Я этому даже рад» (ПЖ, стр.62). Фактически из проекта продолжения печатания романа у Каткова ничего не вышло, равно как не состоялось иллюстрированное издание. Лишь в июне 1867 г. Толстой окончательно договорился о печатании романа с типографией Риса. Корректуры были поручены П. И. Бартеневу. Я теперь стала чувствовать, что это твое, стало быть, и мое детище, и, отпуская эту пачку листиков твоего романа в Москву, точно отпустила ребенка и боюсь, чтоб ему не причинили какой-нибудь вред. Я очень полюбила твое сочинение. Вряд ли полюблю еще другое какое-нибудь так, как этот роман.
Если бы ты знал, какняня старая горюет
няня старая горюет. С. А. Толстая засвидетельствовала о няне Татьяне Филипповне: «Когда у меня родился первый сын, Сергей, старушку привозили на первое время к нам в Ясную Поляну, но так как она была уже очень больная (у неё был рак), она не могла остаться няней и вскоре вернулась в Пирогово, где и скончалась» («Жизнь для всех» 1913, №7, стр.1004).
После настоящего письма, в ту же поездку Толстого, С. А. Толстая писала ему 15 ноября. Письмо это не печатается. ; мне её жаль, и так трогательно, что детей от нее взяли. А уж из детской, когда возьмут на ночь, то, говорит, вовсе с тоски пропадешь. Она говорит: «точно я что потеряла, такая скука». Я так ей благодарна, и, право, до слез тронута, что она их так любит. Если б я даже рожать перестала, не рассталась бы с ней. Уж нашла бы ей в доме дела.
Сейчас приехали из Тулы, и письма всё нет, я просто боюсь себя, до чего я встревожена и как мне грустно и страшно. Завтра последний день; если письма не будет, я пошлю телеграмму, а то просто с ума сойти можно. Одно только могу тебе сказать, что я больше никогда, никогда не останусь одна на целую неделю. За что мне такое мученье, разве за то, что я тебя уж слишком люблю. Не могу тебе перечесть все ужасы, которые, я воображаю себе, случились с тобой, когда я начну только думать. А тут разные заботы и возня с милыми всё-таки детьми и англичанкой, а сердце так и сжимается целый день и, того и гляди, разразишься какой-нибудь отчаянной глупостью. Думаю я и о том, что в Кремле что-нибудь случилось очень дурное и с Таней, и со всеми вами, кого я так люблю. Лёвочка, прощай, мне писать тебе и хочется, но я только еще больше расстроиваюсь. Господи! Что с вами сделалось?
Настоящему письму предшествует другое — от 13 ноября, его мы не воспроизводим.
